Менеджеры, глaва 1

повесть эта стала плодом совместной работы вашего покорного слуги и Гали Маркус (http://galinamarkus.ru/, https://www.proza.ru/avtor/aldona/ ), сейчас проходит очередную редакцию.
 

Глава 1

Свет заходящего солнца был направлен в окно, как луч кинопроектора направлен на экран, сквозь зрительный зал крыш окрестных домов. И создавал иллюзию восприятия реальности как какого-то старого фильма. Оттого и домой спешить не хотелось. Домой? Михаил задумался, почесал подбородок. Вправе ли он называть домом квартиру, где больше ночует, чем живет? Или родительскую квартиру в Старо-Мещанске, где появляется все реже и реже?
 
 — Все-таки дом — то место, где мы живем, — сказал он себе вслух.  — Свежая мысль, хм…
А где он, Воронич Михаил Алексаныч, живет?

Я в этой комнате жила,
Садилась в кресло и смотрела
На острый краешек стола,
Где лампа рыжая горела...

Эти слова из песни «Белой гвардии» он мог отнести полноценно к своей (теперь уже бывшей) общажной комнате — там был и стол, и лампа на нем, и «дуэт расстроенных гитар»... А где вы видели в общаге настроенные гитары? Нет, никто не спорит, они есть — но их просто держат взаперти в шкафах и играют исключительно в трезвом состоянии, то есть очень редко.
Солнце скрылось за домами, но свет зажигать не хотелось. Музыка из обшарпанной офисной магнитолы продолжала играть — теперь это уже была ставшая «народной», своей для музыкантов, художников, поэтов и прочей интеллигенции «Когда ты вернешься». Абсолютно бесснежные поля за окном поезда — даже непривычно, что так может быть в новогоднюю ночь... абсолютно пустой и близкий деревянными домами Киев... знакомое до боли ожидание чего-то непонятного, когда греется самовар, и лишь юнкерская форма младшего брата и периодическое  глухое буханье пушек где-то там за окном напоминают о войне  — то ли начале, то ли конце... скорее, о постоянном состоянии войны.

Сизые сумерки прошлых лет
Робко крадутся по переулкам.
В этом окне еле брезжит свет,
Ноты истрепаны, звуки гулки.


Свет все-таки пришлось зажечь — не тот осторожный и теплый свет керосиновых ламп, а наглый «дневной». Можно открыть окно и закурить, благо в конторе он теперь один. Песня закончилась, и Михаил переключил настройку в режим радио.

—  Практически в современности невозможно увидеть, отличить сразу христианина, — ворвался из шипения и треска голос из радио. — Человек живет чаще всего так же, как и все, выделяясь лишь в чрезвычайной, данной Богом ситуации. Это озаряет, словно вспышка при фотосъемке, и сразу становится ясно: да, этот человек — христианин.
 Ну да, подумал он, а разве не может быть так — чрезвычайная ситуация, человек выделяется, а он мусульманин или атеист? Да кто угодно может быть. Из чего, интересно, сразу становится ясно, что этот человек — христианин? И почему обязательно он? «По тому узнает вас мир, что будете иметь любовь между собой…» Удачно попал, кажется, какая-то христианская программа, есть что послушать, а то попса, которую днем слушают девушки, просто достала. Но в одном прав священник, или кто он там — жизнь в городе течет по общим законам, и все заняты своими делами настолько, что не увидишь в метро, например, христианина, если только он не читает молитвенник. Точнее, не отличишь от окружающих. Там все с непроницаемыми лицами, или «спящие», как у Джона Пристли — «Случай в Лидингтоне». Хотя, что касается лиц... тут вспомнилось сегодняшнее утро.

   Он вошел после пересадки в вагон метро, огляделся по сторонам. Присел на свободное место, благо ехать на работу — всего пару остановок. Достал было сборник стихов Лорки, но тут же почувствовал взгляд, направленный в его сторону. Это была девушка, лет двадцати пяти или около того. Сидела она не прямо напротив, а сбоку, и оттого было непонятно, то ли серые, то ли зеленые у нее глаза. Впрочем, дело было не в цвете, а в выражении, настолько оно показалось ему интересным. Она смотрела не в одну точку, и не сквозь него, а прямо ему в глаза. Ага, значит, Пристли вспомнился ему еще утром. Одна из «живых».
 «Вы кто, незнакомка?» — мысленно задал он вопрос, надеясь, что в вагонном шуме она так лучше услышит.
«А вы кто? Было бы приятно познакомиться с вами, но... место, согласитесь...», — услышал, точнее, прочел он ответ во взгляде.
«Вы культурная девушка», — заметил он. — это порой мешает жить».
«Согласна — мешает, и еще как!» — ответила она.
Тут Михаил даже пожалел, что так скоро выходит.
«Извините, мне надо выходить, но я не прощаюсь».
Он встал, пошел к дверям. И уже на выходе обернулся, нашел ее взгляд:  «Запомните — я не прощаюсь. До свидания».
Конечно, он все это нафантазировал себе. Мать до сих пор шутит, что он ищет себе принцессу. И все-таки...  Как она выглядела? Роста невысокого, волосы каштановые — красивые, длинные, настоящая шатенка! Не то, что какая-нибудь крашеная блондинка, каких пруд пруди. Одета — деталей одежды в памяти не осталось, но что со вкусом, это факт. Опять же, на лице написано, что высшее образование имеется. Надо будет завтра с утра примерно в то же время выйти из дома — кто знает, может, опять повезет ее увидеть?

***

В огромном, рассчитанным на еще доперестроечные объемы производства, зале бухгалтерии стоял навязчивый, вызывающий головную боль запах свежей краски — наконец-то был сделан ремонт, и облупившиеся за много лет стены приобрели светло-желтый окрас. Сразу стало казаться светлее и просторнее, однако столы все равно стояли впритык друг к другу, и каждая из сотрудниц норовила устроиться попросторнее, и потихоньку двигала свой стол от себя, а значит, в сторону других. Из-за этого начинались нескончаемые выяснения отношений, и даже ссоры, то затихающие, то вновь вспыхивающие.
Когда-то, в старших классах она мечтала стать художником по книгам, затем — психологом, потом… поступила в институт на специальность «бухгалтерский учет в машиностроении». В результате такого весьма разумного выбора Валя и оказалась на этом большом предприятии с развернутой системой управления. В начале девяностых предприятие пережило нелегкий период разорения и разграбления, однако благодаря своевременной смене хозяина устояло на плаву и теперь довольно успешно вписывалось в рыночную экономику. В частности, у них в бухгалтерии работало десять человек, а это, хотя, по правде хватило бы и шести, говорило о многом. Зарплата была неплохая, и, учитывая, что работоспособность и ум Валентины заметило руководство, ее ожидала карьера — лет так через пять должность заместителя главного бухгалтера.
Было уже около шести, но народ и не думал расходиться — бухгалтерские женщины не слишком спешили домой к уже выросшим детям, кастрюлям и телевизору. Ей же хотелось уйти сегодня пораньше, но покидать рабочее место раньше других считалось здесь плохим тоном, поэтому Валя продолжала ковыряться в компьютере, делая вид, что работает. Мысли ее, однако, были далеко не в «1С». Но где, она и сама не могла сказать. Каждый день представлял собой практически точную копию предыдущего. Жизнь шла, крутилась своим обычным колесом, которое не позволяло выделить что-либо из происходящего, что-то запомнить и над чем-то задуматься. Когда трудно сказать, что было вчера, а когда тебя спрашивают, как твои дела, сразу не можешь вспомнить, как же твои дела?
Конечно, хорошо, когда все хорошо, как говорится, лучшие новости — это отсутствие таковых. Но ей хотелось праздника, да и просто рановато было ничего не ждать от жизни. Правда, около трех месяцев назад что-то такое, наконец, произошло. Она познакомилась с молодым человеком, и кажется, у него были серьезные намерения... Это событие не сильно выбило ее из колеи. На крыльях она не летала,  отношения развивались спокойно, тепло и радостно, что казалось Валентине добрым знаком. Она с подозрением относилась к буйным страстям, скептически наблюдала за любовными передрягами подруг, замужних и незамужних, заранее предвидя, чем они закончатся. Незачем было совершать свои ошибки, как умный человек, Валентина предпочитала учиться на чужих. Правда, и шансов ошибиться у нее практически не было, откуда-то развилась способность «видеть» и оценивать мужчин исключительно с точки зрения рассудка. Знакомясь с кем-то, Валя с первого раза понимала, что представляет собой даже очень симпатичный ей молодой человек, и чего от него ждать. Мужчины это чувствовали, натыкались на ее трезвый взгляд и, не желая тратить драгоценное время, линяли в другую сторону.
Наконец-то первые ласточки потянулись к выходу. Валя быстро покидала в сумку свою мелочевку — зеркальце, помаду… Свидания с Русланом сегодня не предвиделось, и она мечтала заехать в книжный на Лубянке, поискать что-нибудь новенькое для чтения — единственного настоящего удовольствия в ее жизни.
Подставив лицо под лучи заходящего солнца, Валентина с наслаждением вдохнула осеннего воздуха, хоть и смешанного с запахом гари и выхлопных газов, но все-таки более свежего, чем в помещении. Пока шла до метро, старалась думать о Руслане. Как всегда, в те дни, когда они не виделись, она испытывала к нему большую нежность и привязанность, чем во время свиданий.  Ей было приятно скучать по нему, ждать его звонков.
Валентина еще раз вспомнила, как они познакомились, на лице непроизвольно появилась полуулыбка. Это произошло в гостях на дне рождения двоюродной сестры. Он тоже был чьим-то двоюродным братом. Валины достоинства Руслан, как умный мальчик, оценил сразу. И видимо, нагуляться уже успел, а близкие подталкивали его к женитьбе, поэтому совсем не испугался ее критического взгляда. Конечно, для роли жены никто лучше ее и не подходил. Поэтому, посмеиваясь над дурачками, кружившими вокруг веселой разбитной именинницы, он присел около Валентины, говоря только о живописи, стихах, короче, всячески демонстрируя наличие интеллекта, который в наше время у мужчин редкость. Ей сразу понравилось в нем отсутствие лишних, лживых и высоких слов, уверенность в себе и четкое знание того, чего хочет. Конечно же, от ее глаз не скрылись ни его игра, ни некоторое самодовольство, ни то, что к ней его толкает не чувство, а рассудок. Впрочем, в любовь с первого взгляда она перестала верить давно. А рассудок —  это очень неплохо. Он выбирает того, кто подходит именно тебе, и делает это куда лучше, чем слепая страсть. К тому же  — двадцать семь лет, этим сказано много, если не сказать, всё. Парень был перед ней, как на ладони, и намерения у него были самые, что ни на есть порядочные. В общем, она чувствовала, что долго колебаться не станет.
Теперь же, несмотря на очень осмысленный и разумный выбор, Вале хотелось придать ему романтический ореол, почувствовать себя влюбленной. Каждая детская школьная влюбленность вызывала у нее несколько десятков неуклюжих, но пылких стихов. С трезвым взглядом на мужчин это сочеталось совершенно легко, так как стихи рождались только в адрес тех людей, отношения с которыми были совершенно невозможны — чаще всего эти ребята даже не замечали ее существования.
 Удивительно, но стихи в адрес Руслана не получались. Тут уж одно из двух, подумала она: либо ты счастлива, либо стихи.


***

Как всегда, когда удавалось занять сидячее место в вагоне, она подняла глаза, по старой привычке, чтобы рассмотреть людей, сидящих напротив. Давно прошел тот период в ее жизни, когда все было любопытно, вызывало тревогу и острый  интерес, когда она испытывала желание нравиться людям в транспорте, и было страшно, что кто-то подумает про нее что-то неприятное. Выйдя из романтической юности, Валя уже давно не искала оценивающих мужских взглядов, по которым, как в зеркале, можно точно определить, как она выглядит.
 Но сейчас Валя почему-то испытывала странное разочарование, глядя на пышноволосую тетку со стеклянистым взглядом напротив себя. Ах, да, все дело в утреннем случае. Она только сейчас вспомнила об этом, скорее всего наполовину придуманном ею, эпизоде. Неужели она снова впадает в детство? Когда Валя ехала на работу, кажется, на Третьяковской, на освободившееся напротив место плюхнулся совершенно ничем не примечательный человек с поношенным портфельчиком под мышкой (ручек у портфеля не было предусмотрено) и маленькой книженцией в руках. Обычно, убедившись, что взгляду ее не за что зацепиться, она уходила в себя и свои мысли. Но взгляд ее, как ни странно, зацепился.
Это был достаточно молодой мужчина, не юноша, лет тридцати пяти. Одетый не то чтобы скромно, но обыкновенно, как все, кто не ездит в собственном лимузине, а вынужден пробираться туннелями и лабиринтами метрополитена. Но — глаза. Не то, чтобы красивые или выразительные... Просто они были — живые, что ли. Добрые? Нет, это было бы слишком просто. Но — не безучастные. В них присутствовала мысль, вопрос… Как же объяснить?  Просто они сказали ей что-то приветливое, вероятно: «Ну что, едем? Ага, едем». Потом, опомнившись, что нельзя разговаривать с незнакомцами, хотя бы и глазами, она опустила взгляд. А когда подняла, то увидела, что он встал и подошел к дверям. И к собственному удивлению почувствовала неожиданную резкую жалость, как будто они не договорили, а он уходит из ее жизни, навсегда, навечно.
И вдруг — он обернулся. Она могла бы поклясться, что он сказал «до свидания».
Все утро она оставалась под впечатлением от этой встречи, казалось бы, совершенно незначительной и мимолетной. Но дела и суета на работе все затмили, и к обеду она уже ничего об этом не помнила... А сейчас почему-то вспомнила. Интересно, что за книжка была у него в руках? Ах, да, книжка. Собиралась на Лубянку, задумалась, и проехала пересадку. Вернуться? Нет, теперь уже неохота. Жаль… Значит, домой.


***

Каждый день у него начинался одинаково: душ, бутерброд с сыром и чай, потом уже на улице, пока идешь до метро, сигарета. Расстояние от квартиры до конторы преодолевалось минут за тридцать-сорок,  что по нынешней жизни очень даже неплохо. Солнечная погода и любимая музыка в плеере поддерживали настроение в нужном русле. Во-первых, сегодня пятница, можно попробовать уйти пораньше, чтобы успеть на пригородный автобус до дома. Во-вторых, после долгого молчания на вечер в Старо-Мещанске назначен сбор старой концертной гвардии: бессменный руководитель Сашка Мудродуров (никто из посторонних не может угадать, фамилия это или прозвище),  талантливый бард Антон Егоров... «Генерал Корнилов собирает казаков», — пошутил Михаил. А значит, скоро закружит концертная круговерть.
Дни пролетали в самых что ни на есть технических моментах, но пятница — всегда быстрее и радостнее, чем другие. В результате вечером, сидя в кафе «Юлий Цезарь», Михаил наслаждался «рабочей обстановкой», по которой уже успел соскучиться за неделю. Все складывалось сегодня удачно: он успел на рейсовый автобус, а дорожное настроение в предчувствии творческих споров навеяло ему несколько новых идей по сценариям, которые не терпелось выложить «соратникам», обсуждающим расписание предстоящих выступлений.
— Пора нам, братцы, и о Москве подумать, — заметил Сашка, когда все идеи были, наконец, выложены, частично раскритикованы, но по большему счету одобрены. — Миш, как, попробуешь куда-нибудь пробиться?
 —  Попытка — не пытка, согласно изречениям Святой Инквизиции, — согласился он. — Вопрос только, куда идти. В обычный клуб мы не пойдем, да и на нас туда «не пойдут». Нужно что-то вроде Политехнического института, или ЦДХ, где принимают самую разношерстную богему.
 — А на «Гнездо Глухаря» не потянем? — уточнил Егоров.
 — Есть шансик, но мизерный. В общем, подумаю, и начну созваниваться с нужными людьми. На днях в ЦДХ смотаюсь. Не знаешь, что там сейчас интересного?
 —  Не знаю, давно не был, — ответил Мудродуров, — давай, езжай, а об успехах расскажешь.
На следующей неделе Миша взялся за дело, однако в успех этого предприятия верил не слишком. Как ни сильна была уверенность Мудродурова в новизне их идей и таланте труппы, Москве не было никакого дела до провинциальных дарований. Ее уже мутило от невообразимого количества своих. Она снисходительно глядела на Мишу мутными глазами администраторов самых разных площадок и лениво называла сумму, способную вызвать ее благосклонность. Такой суммы, не взирая на концертные сборы, у них не было.
Получив ответ в ЦДХ (сумму там назвали в разы больше, чем в других местах), Миша решил сделать себе хоть что-то приятное, завернул напоследок в кафе, заказал бокал вина, мясо по-французски и какой-то салатик. Глядя в окно в узкую щель между темными, синими шторами кафе, он представлял, как будет рассказывать о своих «успехах». Место он выбрал подальше от входа и от народа, но не рассчитал, и столик за его спиной заняла стандартная романтическая парочка. Девушка громко и неестественно смеялась, почему-то ему стало неприятно, он быстро доел и вышел на улицу. На душе было тоскливо.

***

И все-таки, что-то сдерживало ее, поэтому знакомство, которое длилось уже достаточно долго, по крайней мере, по общепринятым меркам, все еще оставалось на уровне знакомства — театр, парк, кафе в ЦДХ. Вот и сейчас, после осмотра выставки современного живописца, она сидела с Русланом в этом кафе. Мнения их по поводу данной живописи совпадали (а может, он сделал ее мнение своим), и они веселились, обсуждая одну забавную картину: ярко-красный глаз выглядывал из-под стула, то ли прячась, то ли подсматривая за пасущейся в комнате коровой. Руслан высказывал догадки, одну остроумнее другой, что хотел сказать этим автор. Она хохотала довольно искренне. Все складывалось пока замечательно. В какой-то момент она почувствовала, что он собирается сделать ей сегодня предложение. И весь вечер, гуляя по выставке, решала, в какой же форме будет наиболее приемлемо и достойно согласиться, и что при этом сказать. Не было ни малейшей причины для отказа, поскольку оба с самого начала были нацелены именно на брак. Ни его скоропостижное предложение, ни ее согласие не должны были стать сюрпризом и для Валиных родителей, которые уже нашли общий язык с Русланом. Особенно хорошо ладила с потенциальным зятем мама.   
Ничто не мешало этому браку, напротив, и воспитание их, и семейные обычаи казались достаточно близкими друг другу по духу. И… не было ничего, что вызывало бы у нее чувство счастья и воодушевления. Она радовалась его телефонным звонкам и противилась всякой попытке сближения, хотя точно знала, что как мужчина он ей скорее приятен. В конце концов, она снизошла до поцелуев, остальное твердо оставив на потом. Он списал это на ее врожденную чистоплотность и редкое в наше время воспитание, что, конечно же, так и было. Она же подсознательно понимала, что, кроме того, это еще и попытка оттянуть время, возможность дать обратный ход. Но хотела ли она дать обратный ход? Нет, она хотела замуж, чего уж скрывать… И значит, пусть все идет, как идет.
И вдруг за соседним столиком она увидела знакомое лицо, точнее, профиль мужчины, задумчиво смотрящего в окно. Парень как будто разглядывал что-то в потемневшем пейзаже. Она точно помнила, что знает этого человека, но не могла понять, откуда. Он сидел вполоборота и не видел ее, потом быстро поднялся и вышел. Это хорошо, решила Валентина, а то вдруг он подойдет, а я не вспомню, кто он такой, будет глупейшая ситуация.
Однако, выходя из ЦДХ, снова начала напряженно вспоминать,  откуда его  знает. Так бывает — мучаешься, пока не вспомнишь, но сейчас к этому еще и примешивалось чувство тревоги, словно забыто что-то очень важное.

Меня ты узнаешь легко,
В сумбурно роящейся улице,
Людской меня схватит поток
И выплюнет, как  несъедобное.
Пальто мне всегда велико,
Лицо мое складкою хмурится
От новых и старых тревог,
Да обуви неудобной.

Сквозь страны и через века
Судьбы предписанием сложным,
Виляя в случайностях дня,
На ощупь ступая впотьмах,
Ведет нас друг к другу, пока
Не станет однажды возможным,
Что ты повстречаешь меня,
Узнаешь в бессчетных мирах.

Итак, она не вспомнила, а потом и вовсе забыла.

(продолжение следует)