Урановая буча. Часть 2. Глава 2

Глава 2. Мы жили здесь на страшных скоростях

К тому времени на диффузионном заводе объявились две острейшие проблемы, над которыми всему персоналу пришлось биться не один год. Если условный «норматив» неплотности объединенной заводской цепочки  соответствовал иголочному проколу на листе бумаги, то на 1963 год этот лист был «изрешечен» отверстиями. Поступающая с воздухом влага в соединениях с фтором приводила к образованию кислот. Жару поддавали конструктивные недостатки в компрессорах диффузионных машин, приводящие к задеваниям лопастей о неподвижные элементы с явлениями «термореакции».
Вдобавок, наблюдались забивки рабочим продуктом пористых диффузионных трубок, что приводило к газодинамическим возмущениям, смешению обогащенных и обедненных потоков и к значительной потере производительности машин. Доходило до работы цепочки в безотборном режиме. Корпуса работали, а отбор в КИУ не поступал. Странно было держать отбор закрытым. Плюс ко всему - повышенный уровень отказов в работе компрессоров.

В итоге, натечка воздуха составляла десятки килограммов при норме в полкило. В рапортах технолога ее величину иногда ставили усредненной за смену, сглаживая пики замеров. Воздух – первый враг обогатительных процессов. В отвальных емкостях скапливались воздушные мешки, препятствующие конденсации поступающего потока, порой персонал вынужден был снимать их с рабочих точек при заполнении всего на треть, чтобы готовить на коллекторе резерв, способный к приему отвала. Нечто подобное творилось на коллекторе питания, где баллоны снимались с коллектора с остатками неиспарившегося продукта.
 
Бригады слесарей по замене баллонов и емкостей работали в поте лица. Аппаратчикам хватало забот по промывке вскрываемых полостей. Частые вскрытия вели к загазованности помещения.  Бывало, что по несколько раз за смену принимались оглушительно выть сирены, предупреждая о повышенной радиации, к ним привыкли и реагировали вяло. Вакуумные насосы захлебывались, откачивая «хвосты» отборного продукта. Вместо одного-двух, в работе одновременно находилось по три-четыре насоса из восьми, а то и больше, другие на замене загрязненного масла. Резерв зачастую отсутствовал.

Камнем преткновения для завода стал комплекс КИУ, смонтированный в здании № 3, напротив корпуса № 1, с явно заниженными мощностями производства. Невозможно объяснить такую промашку, когда проектные мощности подразделения были перегружены в четырнадцать раз! Для чего же закладывались выстроенные в строгий ряд четыре километровых корпуса? Действующий комплекс установок задыхался в неимоверных перегрузках. Оборудование размещалось так плотно, что по узким трапам и переходам персонал перемещался по одному человеку, цепляясь за всюду торчащие конструкции. Руководство предпринимало срочные меры к строительству нового здания напротив корпуса № 2, что было дальше от столовой, от заводской проходной и всего бытового комплекса, но оказалось, что уже построенное здание № 3А опять не выдержит возрастающих нагрузок.  Ничего не оставалось, как приступить к проектированию третьего здания КИУ под номером 3Б напротив корпуса № 3, а это еще дальше от столовой, в которой персонал промплощадки получал бесплатное питание по талонам. На всю эту чехарду с момента пуска завода ушли семь лет.

 С проверками на комбинат приезжал заместитель министра Чурин и многочисленные комиссии. Директор и Борис Васильевич Науменко, руководитель Расчетной группы, были вызваны в ЦК КПСС с отчетом о работе комбината. В кабинет товарища Гордеева, курирующего Минсредмаш, они входили и отчитывались поочередно. Причины аварийности были отнесены к отсутствию опыта в запуске столь масштабного производства. Прямой вины руководства комбината не было установлено, и оно оставлено на должностях. К тому же, Новокшенов в начале пятидесятых годов уже вытянул Верх-Нейвинский диффузионный завод Д-3 из подобного состояния, ему и в Ангарске – карты в руки.

 Борис Васильевич неспроста привлекался к ответственности перед ЦК. Выпускник Томского физтеха, он в Свердловске-44 перешел в расчетно-теоретический сектор, где получил задание рассчитать пусковой режим всех диффузионных корпусов, которые вводились в строй где-то на востоке за три тысячи километров. Через полгода он справился с заданием и был отправлен туда, где нуждались в его расчетах. Расчетную группу диффузионного завода, бывшую «филиалом» отдела Науменко,  возглавлял Олег Николаевич Дружинин, человек редкого великодушия и открытого сердца. Его помощником был Репин, частый гость КИУ. К Олегу Николаевичу мне приходилось заглядывать по вопросам подготовки технологических переходов, мы с ним охотно составляли компанию при посещении столовой. За оживленными беседами обед что был, что не был.
***
В таких-то условиях в мою ночную смену однажды разорвалась емкость для осаждения «хвостов» откачки, подвергаемая в процессе работы глубокому охлаждению жидким азотом. Когда такой осадитель емкостью двадцать четыре литра после снятия с коллектора отогревался до нормальных температур, то сопутствующие химические элементы и их соединения переходили в газообразное состояние, создавая в замкнутом пространстве чудовищные давления. Если этого «злого джина» по мере оттаивания не откачать из емкости, что предписывалось в обязательном  режиме «тренировки», то прочнейшая сталь марки 1ХН9Т не выдерживала, и происходил разрыв корпуса с выбросом содержимого в помещение.

То самое и произошло в ту злополучную смену, когда бело-серое облако мгновенно окутало треть помещения, отрезав мое рабочее место от выхода. Плотная белесая пелена распространилась по зданию под самый потолок, угрожающе надвигаясь на щитовую площадку. Не отсидеться. Мне предстояло действовать на свой страх и риск. По прямой связи сообщил начальнику смены, находящемуся на Центральном диспетчерском пункте завода, об аварийном выбросе газа и о том, что покидаю помещение. Но как? Шкаф с противогазами стоял при входе в здание, так что на индивидуальное средство защиты рассчитывать не приходилось. Запасной выход имелся в противоположном конце здания, в районе фреоновых установок, и через него можно было выйти, сбив пломбу, навешанную режимным отделом. Но при срыве пломбы надо было писать объяснительную записку, что тоже не прельщало.
 
Известно, что молодость славится безрассудством, по этим сомнительным мотивам я решил прорваться через урановый смрад. Рукавом правой руки прикрыл рот, чтобы дышать через ткань спецовки, левую руку вытянул вперед, на ощупь пространства, хотя кисть руки едва маячила, растворенная в молочной мгле. Чтобы не заблудиться в лабиринтах основного прохода, побежал по отвальному отсеку, где емкости стояли в строгом ряду, и по пути не было спусков и поворотов. Как показалось, передвигался долго, прищурившись, не представляя, какую часть пути одолел, пока не понял, что затеял глупую авантюру и резко повернул назад. Ведь даже после отвального отсека надо будет искать выходную дверь, и опять на ощупь стены. И что будет попадаться под ногами? Сейчас - только бы выбраться в обратном направлении…
 
Выскочил! Кромешный ад позади. Уже без раздумий сбил пломбу запасного выхода и вышел в соединительный коридор, где находился персонал аппаратчиков и прибывший по тревоге начальник смены. Двое уже примеряли противогазы, чтобы пойти на поиски технолога. Вентиляция работала на полную мощность, и через полчаса в здании посветлело. Нашли развороченный осадитель, источник переполоха, испускавший струйку дыма, словно из курительной трубки.  «Курильщика» заморозили в сосуде Дьюара, по имени изобретателя сосудов с теплоизоляционными стенками, чтобы прекратить чад до утра, когда  прибудет дневной персонал и сдаст его на обследование противоаварийной инспекции.

Эти емкости, собиравшие весь «цвет» сопутствующих примесей, представляли наибольшую угрозу по опасности газовых выбросов. Их переработка и очистка велась на специально созданном участке «Р» химического цеха № 3, где первым начальником участка был Евгений Никифорович Жиронкин, грамотный инженер и настойчивый руководитель. Он прибыл из Свердловска-44 с командой Новокшенова, насчитывающей несколько сот человек. Обычно Евгений Никифорович сам каждые сутки-другие привозил и сдавал в группу спецучета КИУ подготовленные к эксплуатации  осадители, забирая на обработку очередные заполненные «подарки». Санитарные условия на его участке тоже были не сладкие, зная о том, я в 1966 году от души поздравлял Евгения с заслуженным награждением орденом Ленина. Роль его участка для КИУ была незаменимой.

Коли технологические емкости нуждались в регулярных промывках, то люди, возившиеся с ними, тем более. Сдав смену, мы снимали рабочую одежду, размещая ее по индивидуальным шкафам в «грязном» отделении. В карманах наших курток всегда имелся дозиметр контроля полученной дозы облучения. Результатов их показаний персоналу никогда не сообщали, но кое-кого направляли на обследование в медсанчасть комбината МСО-28 или  в министерские санатории, которые значились в числе лучших на Черноморском побережье Кавказа. Из «грязного» отделения шли через душевой зал на множество моечных мест, из него - в «чистое» отделение, где одевались в обычную одежду. Я же в тот день, который мог стоить жизни, переступив порог квартиры, достал из холодильника бутылку водки, хранящуюся в качестве неприкосновенного запаса для подобных случаев, принял стакан народного средства для дезинфекции, как рекомендовали цеховые медики, и провалился в глубокий сон.
***
Лучевая болезнь возникает под воздействием ионизирующих излучений, в частности, нейтронных потоков (внешнее облучение), или при попадании радиоактивных веществ в организм (внутреннее облучение альфа-, бета- и гамма-лучами). При получении небольших доз, но в течение длительного периода времени, возникает хроническая лучевая болезнь, когда радиация накапливается в клетках. Впервые она изучена в пятидесятых годах у работников ПО «Маяк» (Челябинск-40), основанном в 1948 году, и у жителей, проживающих по реке Теча, в которую сбрасывались отходы комбината. За первые три года эксплуатации комбината в зоне поражения поймы рек Теча-Исеть оказались сорок населенных пунктов с населением сто двадцать тысяч человек, из которых пришлось эвакуировать восемь тысяч человек.

Конечно, «лечение водкой» не избавляло от облучения, поскольку лучи не поглощаются спиртом, но хотя бы вело к нейтрализации химических веществ. В дни ежемесячных инвентаризаций основного продукта, когда закрывались и снимались для взвешивания все работающие емкости и баллоны, в помещении КИУ повышался уровень загазованности, и по окончанию работ слесарям на территории завода выставлялся спирт; затем их развозили автобусом с доставкой по квартирам. Жены были готовы к встрече «тепленьких» мужей.

Несмотря на усиленную профилактику, профессиональная болезнь брала свое без всяких скидок и снисхождений. Высокая зарплата и социальная защищенность привлекали в отрасль людей, рабочих, инженеров и служащих, но расплата не заставляла себя долго ждать. Едва они успевали выйти на пенсию, оформляемую по «горячей сетке», как исчезали куда-то из поля зрения, словно их и не было. Мне природа сохранила жизнь на достаточно уважительный срок, хотя в атомном пекле пришлось трудиться десять с половиной кипучих лет. Так и Нина Кожевникова, лаборантка контроля качества, полвека, если не больше, отстояла в здании КИУ на контрольных замерах емкостей отбора и здравствует поныне. Удивительная жизнестойкость, и долгие лета ей! Пусть они длятся как у Е.И. Микерина,  принявшего  под Челябинском и Красноярском общую дозу более трехсот рентген и жившего во здравии под девяносто лет, а то и больше.
***
Обстановка на ангарском комбинате вызвала серьезную озабоченность в Министерстве среднего машиностроения, которое с 1957 года возглавил Ефим Павлович Славский, в прошлом кавалерист Первой конной армии Буденного, позднее директор Уральского алюминиевого завода. В том году я уселся за студенческую парту, а он в министерское кресло. Так и занялись каждый своими делами. За тридцать министерских лет управления атомным хозяйством Ефим Павлович нацепил на костюм три золотые звезды Героя Социалистического Труда, десять орденов Ленина и еще много чего. Даже генсек ЦК КПСС Леонид Ильич, большой любитель наградных знаков, едва успевал угнаться за министром, стараясь не отстать по количеству наград высшего ранга от человека, возглавлявшего автономное государство в государстве, замкнутый комплекс ста пятидесяти предприятий и институтов. Не только ядерными технологиями занималось авторитетное Министерство, а также атомными станциями и еще кое-чем, так, четверть добываемого в стране золота приходилась на его горнодобывающие предприятия.

 Достаточно сказать, что в глуши мордвинских лесов, в городе Саров, Минсредмаш  имел ведомственную Академию наук, в которой состояли двадцать четыре академика, двадцать пять Героев Соцтруда и свыше пяти тысяч докторов и кандидатов наук, трудившихся в условиях чрезвычайной секретности. Бывало, ученых вывозили из зоны на рыбалку, но под охраной. Саров  заслуживает отдельного комментария. В далеком 1706 году на стыке Нижегородской области и Мордовии  монахи основали Саровскую пустынь, названную по речке Саровка. Широкую известность монастырь приобрел благодаря преподобному Серафиму Саровскому, причисленному в 1903 году к лику святых. Место стало воистину паломническим, пока Советская власть, глядя на церковные помрачения прихожан, не прихлопнула богадельню, разрушив Саровский монастырь.

 Когда же государству потребовалась ядерная защита, на месте бывшего монастыря в 1946 году обосновалось Конструкторское бюро № 11 Академии наук (главный конструктор Ю.Б. Харитон). Постановлением Совмина СССР от 10.06.48 предусматривались меры по совершенствованию конструкции атомных «чудовищ», а также выделение отдельных  комнат сотрудникам КБ-11 академикам И.Е. Тамму и А.Д. Сахарову.   Воодушевленный решением жилищной проблемы,  Андрей Дмитриевич выдвинул идею двухступенчатой  конструкции водородной бомбы, в которой начальный взрыв атомной бомбы вызывает последующую термоядерную реакцию. В 1954 году его идее был дан ход, а в сентябре следующего года произошло испытание водородной бомбы РДС-37, сконструированной по предложенному Сахаровым принципу.  Он стал ключевым моментом в развитии оружейной ядерной программы СССР.
 
Из КБ зародился научный центр Атомного проекта, ныне это Российский ядерный центр ВНИИ Экспериментальной физики. Город рос, оставаясь, как многие города-сородичи, без имени-отчества. Иногда его называли Арзамасом, а в конце девяностых годов вернули историческое название. Саров стал известен  миру как родина советского ядерного оружия, где производилась сборка плутониевых и урановых бомб, а Серафим Саровский, мощи которого хранятся неподалеку, в местечке Дивеево,  получил признание покровителя физиков-атомщиков. Город и сегодня строго закрыт, а паломничество к святому Серафиму переключилось на Дивеево.
***
Начальник Четвертого управления Александр Дмитриевич Зверев установил личный контроль над исправлением сложной ситуации на ангарском комбинате-820. Генерал Зверев прошел серьезную школу по наведению порядка в стране, отслужив до прихода в Атомный проект в ведомстве Л. Берии. Он сочетал  требовательность с умением выслушать подчиненных, вникнуть в суть проблем. На моих глазах началась перетряска кадров. Снят с работы директор завода «Т» Н.А. Штинов, выпускник УПИ, сильный руководитель и грамотный специалист, оставивший о себе добрую память.  Главный инженер завода Ю.В. Тихомолов, прибывший в Ангарск из Свердловска-44, переведен на рядовую работу в технический отдел управления комбината.
 
Летом 1963 года на укрепление руководящего состава были направлены специалисты из Свердловска-44, в котором я рос с 1946 года, окончил школу и институт. Однако я опередил «уральскую команду» на пару месяцев и уже занял место в строю инженеров-технологов на ответственном участке комбината. Следом за мной прибыли и заняли оставшиеся должности: на пост заместителя главного инженера комбината по науке Борис Федорович Алейников, на пост директора обогатительного завода – Борис Сергеевич Пужаев, на должности главного инженера завода – Александр Михайлович Иванов и главного технолога - Роальд Владимирович Эйшинский. Как-то в ночную смену Главный технолог появился на приборно-диспетчерском посту здания № 3. Выбрал время, когда можно побеседовать в относительно свободной обстановке. Доброжелательный и тактичный, он обошел каждую панель на щите контроля технологических параметров, выясняя самые незначительные детали процесса.
 Выспрашивал о пожеланиях и трудностях, а пожелание было одно – скорее перебраться из перегруженного и изношенного до предела «сердца завода» в новое здание.

Интересна фигура Б.С. Пужаева, выпускника УПИ, утонченного интеллигента, всегда безупречно, даже щеголевато одетого, сильного администратора, вернувшегося к тому времени из Китая, где он был представителем советского правительства по урану. В Свердловске-44 он руководил группой технологического режима завода Д-1. Китайский след директора не остался незамеченным для Дрождина, во всеуслышание прозывавшего его не иначе как китайским мандарином. «Мандарин» вел себя с горделивостью, при докладах подчиненных порой демонстративно обрабатывал ногти маникюрной пилкой, любуясь собственным творением. Словом, держал коллег и подчиненных на определенной дистанции. А.М. Иванов, выпускник МИФИ,  составлял контраст своему директору, являя пример доступного и открытого человека. Увлекался волейболом.
 
Началась реорганизация. Завод «Т» разделили на два цеха, в состав первого цеха (№ 81) входили корпуса №№ 1,2 и здание № 3 (КИУ), второй  цех (№ 82) состоял из корпусов №№ 3 и 4. В цехе-81 первое время начальниками трудились В. Долбунов, человек сановитой манеры поведения, и М. Корчагин, но вскоре  цех возглавил Алексей Алексеевич Пушкин, человек средних лет и среднетехнического образования, абсолютно нетерпимый к безответственности и разгильдяйству.  Долбунов был переведен на более свойственную ему работу начальника Отдела кадров. Пушкин хорошенько встряхнул цех на деловой настрой в работе, что в прямом смысле испытал на себе Ваня Царев, аппаратчик моей смены. Ваня был приставлен к коллектору подпитки, вынесенному из перегруженного здания КИУ на площадку перед первым корпусом, откуда и пришел ко мне с жалобой посреди ночной смены:
- Александр Петрович! Меня Пушкин ногой под ребра так саданул, что отдышаться не могу.
- За что он тебя, Иван?
- Ну, покемарил я на скамейке. Я же не улегся! Вздремнул чуток - и удар под ребра! Я вскочил с кулаками, вижу – Пушкин! Еще и обматерил.
- Ваня, тебе что важнее, пинок под бок или премия в кармане?
- Премия, конечно.
- Считай, что Пушкин тебе премию подарил, а ты еще обижаешься.
***
Требовательность Пушкина была беспредельной, только Новокшенову этого было мало, и он в сентябре 1963 года направил в цех-81  заместителем начальника В.И. Дрождина, свою козырную карту, считая, что для этого человека не существует не решаемых задач. Так оно и было. Дрождин взял шефство над зданием КИУ. Через год меня перевели технологом на дневную работу, хотя штатным расписанием такая должность не предусматривалась. Начальниками здания № 3 тогда поочередно работали Юрий Петрович Копеев, щеголеватый службист с короткими усиками, и за ним – Дмитрий Васильевич Кузнецов, прибывший с командой уральских профессионалов, но не сумевший проявить какие-то достоинства.  Оба впали в немилость беспощадному Дрождину. Получив от него на оперативных совещаниях очередную нахлобучку, они приходили в здание сами не свои, метали по сторонам затравленные взгляды и бросали в адрес гонителя короткие негодующие фразы.  Им было уже не до наведения порядка в подразделении. Оба вроде бы знали дело, но по натуре не были лидерами, не ощущалась в них болезнь за порученный участок, а подчиненный народ всегда видит руководителя насквозь и относится к нему именно так, как тот заслуживает.
 
Копеев и Кузнецов были выведены из КИУ, заодно и с комбината, меня же в апреле 1965 года назначили старшим инженером, не приставив  начальника. Его обязанности мне и приходилось исполнять, доказывая делом свою состоятельность. Однако, негласно они исполнялись тем же Дрождиным, для  того он и был назначен в цех-81, а не родственный цех-82, обладавший наибольшими разделительными  мощностями. Надо сказать, что Владимир Иванович не дергал меня по пустякам, лишь отслеживал мои действия, исполняя роль гаранта  надежности в обслуживании подразделения.

Пришло время приема оборудования в долгожданном новом здании, в котором вот-вот должно было ритмично забиться «сердце завода». Мне был поручен  прием трасс и магистралей от бригады электровакуумщиков ремонтного цеха, работавшей по выявлению и устранению неплотностей. Бригадиром был Григорий Степанович Постных, имевший десятилетний опыт вакуумных испытаний в Свердловске-44 и отмеченный за трудовые достижения орденом Ленина. Его подручный Александр Алексеевич Тютин тоже не отставал от бригадира, имея орден Трудового Красного Знамени. С такими знатоками вакуумного дела можно было быть спокойным за результаты, но мы в конце дневной смены добросовестно ставили приборы на очередной участок трубопроводов и совместно снимали показания в начале следующего дня.
 
Другое ответственное поручение я получил по подготовке инструкции по эксплуатации КИУ. Прежняя была слишком декларативна, без учета конкретики производства, его специфики и описания средств контроля и управления технологическим процессом. По такой инструкции персоналу, отвечающему за конкретный участок, было непонятно, что, где и как требовалось исполнять. К новой инструкции прилагались подробные схемы действующих установок. Словом, это была вторая дипломная работа, долго служившая основным техническим руководством для сменного персонала.
***
В 1964 году завод «Т» был выведен на проектную мощность и стал самым крупным в мире предприятием газодиффузионного производства. Завод вошел-таки в штатный режим и последующие тридцать лет работал на полную мощность. Четырнадцать миллиардов киловатт-часов в год, а это четыре процента электроэнергии, вырабатываемой в СССР, потреблялись ангарскими урановыми каскадами. Эти проценты составляли половину эксплуатационных затрат, в чем и заключался главный недостаток диффузионного способа деления. Практически вся потребляемая электроэнергия мощными компрессорами переводилась в тепло, отводимое системой теплообменных установок (ТОУ). Опять расходы.
 
Новая перестановка кадров в цехе произошла по непредвиденной коллизии. Наверх ушла жалоба одной из сотрудниц цеха на горячего по характеру Пушкина, что оказалось весьма кстати директору комбината, подумывавшему о дальнейшем продвижении своего фаворита. Лучшего момента было не найти. Алексей Алексеевич был отстранен от занимаемой должности с переводом в управление завода сменным начальником производства, а освободившееся место прямого распорядителя атомной технологией предоставлено молодому, умному и жадному до работы Владимиру Ивановичу Дрождину.
 
В том же году состоялось долгожданное перемещение технологического оборудования из здания № 3 в здание № 3Б. В новом, вчетверо расширенном к старому, здании комплекс оборудования был смонтирован в трех уровнях. Нулевая отметка в дневную смену кишела, как муравейник. Из широких окон диспетчерского пункта, раскинувшегося на десятки метров по верхнему ярусу, вся площадь здания была видна как на ладони. Здесь – рабочее место сменного технолога, которое было доступно и аппаратчикам; за щитовыми панелями размещалась служба прибористов во главе с инженером, Порошиным Виктором Ивановичем. В центре здания – въездная  площадка по минусовой отметке, где скапливалось по несколько тягачей, непрерывно завозивших или вывозивших емкости и баллоны, танки с жидким азотом, контейнеры с сухим льдом.

 Сухим льдом называют твердую углекислоту, имеющую температуру минус семьдесят восемь градусов. Собственно, с этим веществом многие знакомы с детских лет, того не зная сами. Припоминаете, как продавщица вынимала вам мороженое из передвижных лотков, из которых клубились  холодные пары?  Это и был углекислый газ, испаряемый кусками сухого льда. С ним было связано событие, коснувшееся всего Свердловска, когда в начале пятидесятых годов в областном центре надолго исчезло мороженое; не отыскать лакомство по всему городу. И кто бы подумал, что неприятность населению устроило Правительство СССР, распорядившееся весь сухой лед, производимый свердловским хладокомбинатом, направлять В Свердловск-44 на завод-813, где хладагент применялся для очистки урана от примесей.

В здание № 3Б твердую углекислоту завозили в контейнерах с Ангарского нефтехимического комбината. Однажды по комбинату разнеслась весть о самовольном применении хладагента в домашних условиях с трагичными последствиями для людей. Началось с того, что шофер-экспедитор завез родичам болванку льда для охлаждения продуктов, хранящихся в подвале. Дальше бабка отправила  в подвал за домашней заготовкой деда, который подозрительно долго не возвращался. Пошла  следом и обнаружила  его лежащим без сознания. Бабка за дедку, но при попытке выволочь его наверх свалилась рядом. Неизвестно, сколько они пролежали, пока в открытый подвал за ними не спустились еще двое домочадцев,  разделивших печальную участь спасаемых. Кошмарный исход был вызван тем, что испаряемый углекислый газ, как более тяжелый, вытеснил из подвала воздух, и люди при отсутствии кислорода быстро теряли сознание, а следом жизнь. Обстановка осложнялась тем, что коварный газ не имеет запаха.
 
Для производства жидкого азота в здании № 9А действовал цех № 92. Первым начальником  цеха был В.Д. Чичков, затем Б.Н. Константинов, орденоносец, с которым у меня сложились отменные отношения. Быстрый взгляд, нетерпеливость познания, заинтересованность в деле: Борис Николаевич и в холодильном отделении подсказывал аппаратчикам правила обращения с танком и жидким азотом. Под потолочным перекрытием сновали четыре мостовых крана с размахом длины моста в восемнадцать метров. Они покрывали площадь здания попарно в каждом пролете. Ремонтный цех, в штате которого состояли крановщицы, направлял сюда опытных и ответственных работниц. Валентина Мельникова, участница пуска комбината, имела награды орденов Ленина и Трудового Красного Знамени. Орденоносцев в холодильном отделении было хоть отбавляй.

С приходом к власти  в цехе Дрождина, был оформлен приказ директора комбината от 10.02.67 года на мое назначение начальником КИУ, я был отпущен в «самостоятельное плавание». Старшим инженером подразделения мне в помощники был назначен  Горев Леонид Александрович, тремя годами раньше окончивший УПИ и имевший опыт работы технологом корпусов и начальником смены.
- Александр Петрович, как ты с ним работаешь? Он ведь человек поперечный,- спрашивали иной раз цеховики. У Горева, человека ответственного и порядочного, действительно в характере сидела занозой черта неуживчивости, но у нас с ним быстро установились добрые отношения. Леонид Александрович делился со мной опытом преодоления сердечно-сосудистых заболеваний, учил меня принимать калий и магний.  Нам не было и тридцати, а сердечные мышцы уже нуждались в поддержке. Позже он подготовит огромное количество инструкций по технологии, охране труда и радиационной безопасности на заводе.
- Нормально работаю, человек он достаточно покладистый.
*** 
Имея дело с таким материалом, как обогащенный уран, технологам надо было держать ухо востро. Не зря на конференциях и собраниях директор не уставал предупреждать, что на комбинате можно устроить такой грохот, от которого «в Иркутске стекла повылетают». Главная опасность исходила от таких стечений обстоятельств, при которых могла начаться самоподдерживающаяся цепная реакция (СЦР). Конечно, она могла возникнуть  только в подразделении КИУ, где обогащенный уран переводился в твердую фазу.

Такая реакция вызывается делением ядер под воздействием нейтронов. При распаде ядра урана-235 образуются два-три свободных нейтрона, которые вызывают новые акты распада, сопровождающиеся выделением внутриядерной энергии. Поскольку с каждым новым актом деления количество нейтронов нарастает лавинообразно, то СЦР завершается взрывом невероятной силы. В довоенных работах советских ученых Я.Б. Зельдовича и Ю.Б. Харитона показано, что уран с обогащением до трех процентов при наличии замедленных нейтронов, когда возможность их захвата ядрами резко повышается, может делиться спонтанно. Обязательным условием возникновения СЦР является критическое значение массы, при котором большинство образующихся нейтронов не покидают уран, а вступают в новую реакцию. Критическая масса стопроцентного урана составляет пятьдесят килограммов, но при наличии замедлителей и отражателей нейтронов она может сократиться до четверти килограмма.

Но где возможна реакция раскрепощения внутриядерных сил в условиях КИУ? На отборах эксплуатируются два типа емкостей – объемом шестьдесят литров с наиболее высокой концентрацией урана-235 и сто шестьдесят литров, в которых конденсировался продукт пониженной концентрации. А что дальше? Как направить поступающий из корпусов уран высокой концентрации в емкости большего объема? Да вот он, простейший способ технологической диверсии в холодильном отделении! Нужно всего лишь пробросить медную трубку сечением в полдюйма от одного из трехмиллиметровых вентилей, установленных на коллекторе отбора (емкости 60 л.) к такому же вентилю на резервном коллекторе промежуточного отбора (160 л.); даже коллектора установлены рядышком один к другому. Своей догадкой не делился ни с кем, но временами, проходя мимо, невольно бросал взгляд, нет ли там несанкционированной врезки.

А вскоре пришлось заняться монтажом других ниток диаметром крупнее, в двести миллиметров. Однажды по громкой связи раздался голос дежурного оператора: «Александр Петрович! Вас ожидает Иван Сафронович у входа в здание! Повторяю…». Главный инженер комбината И.С. Парахнюк встретил меня вопросом:
- Александр Петрович, где Вы намечаете провести резервные трубы для коллекторов отвала?
Я тут же, не сходя с места, обозначил  рукой трассу прокладки труб вдоль стен здания.
- Нет, не годится. Нужен другой вариант. Занимайтесь своими делами, я похожу и посмотрю один.
Через полчаса он снова вызвал меня и провел по запутанным закоулкам минусовой отметки, указывая избранный путь.
- Иван Сафронович, так получается более протяженный и трудоемкий вариант, - высказал я свое отношение к решению высокого начальства.
- Да, трудоемкий, зато трубы не будут торчать на виду и всем мозолить глаза.
 
После встречи с главным инженером комбината последовала встреча с Главным конструктором «атомного чудовища», когда АЭХК был удостоен посещения отцом советской водородной бомбы Юлием Борисовичем Харитоном. За стол рабочего президиума вышли двое, богатырского размера директор Новокшенов  и низенький, сухонький академик Харитон, мальчик с пальчик, не будь в обиду сказано. Юлий Борисович долго говорил о свойствах вещества при  сверхвысоких давлениях, о правильной укладке в пазы фланцевых соединений вакуумных прокладок, а аудитория слушала, затаив дыхание – когда же начнется главное?
 
Хотя бы рассказал, как он в составе группы советских физиков,  одетых в форму МВД, весной сорок пятого года участвовал в секретной экспедиции генерала А.П. Завенягина по разгромленной Германии. Экспедиция была признана успешной. Семьдесят немецких ученых и специалистов-атомщиков «приглашены» в СССР для сотрудничества; собранная документация секретного оружия Третьего рейха, оборудование и сотни тонн урана вывезены в СССР на девяносто двух составах, что ускорило проводимые работы по атому. На том «импортном» уране в декабре 1946 года Курчатов запустил в Москве первый советский опытный реактор Ф-1. Но слушатели так и не дождались ни слова о прошлых и ведущихся разработках или о том, за что ему вручались три золотые медали "Серп и Молот" Героя Социалистического Труда. Не иначе, тоже давал подписку о неразглашении. Что же до вакуумного дела, то академик  мог бы о нем еще краше рассказать, если бы подучился у Григория Степановича Постных, лучшего вакуумщика комбината. 
***
На центральной площадке здания № 3Б хозяйничали материально-ответственные лица группы спецучета продукции. Они принимали от сменного инженера-технолога емкости с продуктом, приходовали их и сопровождали в качестве экспедиторов на грузовиках до места назначения. Из четырех мостовых кранов редко простаивали все одновременно. Руководителем группы был инженер Николай Федорович Маковский, человек с чувством величайшей ответственности за спецучет. Откуда брались такие люди? Не просто объяснить, но они были. О стоимости продукта лучше не распространяться, она была несусветно высокой. Однажды, по какому-то торжественному случаю, первый секретарь Иркутского обкома партии С.Н. Щетинин заявил: «Если бы не было комбината, то не было бы Ангарска и Иркутской области в том виде, в каком они есть сейчас». Фраза без цифр, но говорит о многом.

Входы в здание № 3Б контролировались еще одной линией вооруженной охраны. В мое время за подразделением КИУ присматривал Николай Иванович Чернышов, подполковник, сотрудник Второго отдела, ответственного за режим на комбинате. Беседы с ним всегда носили благожелательный характер, но секретный сотрудник извлекал нужную для себя информацию. Группа учета размещалась в отдельном помещении над тамбуром, через который в здание въезжали грузовики. Порой сюда заглядывал  Дрождин с вопросом:
- Кто из вас свободный от работы?

- Я, Владимир Иванович, - чаще других откликался Григорий Иванович Чабан, подручный ответственного за отборную продукцию Казымова Анания Федоровича, еще одного кавалера ордена Трудового Красного Знамени. Иной раз вызывался Иван Савинов, ведущий учет питания, вожделенной мечтой которого была должность начальника автобазы, или Леня Хомкалов, который моложе других; он контролировал отвал. Кто-то из них, улучив свободный час, усаживался с начальником, державшим в трепете полу-тысячный коллектив цеха, за стол со своим секретом. Выдвигался ящик «секретного стола», дно которого было разрисовано белыми и черными клетками, расставлялись фигуры, и шахматная партия для поддержания мозгового тонуса игроков начиналась.
 
Дрождин был чужд лицемерию, и если он нуждался в умственной гимнастике, то не отказывал в ней себе. Меня не влекло разгадывание шахматных головоломок в производственной обстановке, хотя я всегда привлекался отстаивать честь цеховой команды на спартакиадах комбината, на которых неоднократно подтверждал уровень второго спортивного разряда. Надо сказать, что с рабочим классом Владимир Иванович держался по-свойски, был с ним на короткой ноге, хотя не прибегал к елейности в общении, напротив, вел себя по-хозяйски, но просто, и разговор вел на равных. Мог пустить нецензурные словечки, и они воспринимались уместно,  по-свойски. Такие мимолетные и как бы ничего не значащие разговорчики давали ему многое, он видел обстановку в коллективе изнутри.
 
Приведу другой пример, когда к директору завода, Б.С. Пужаеву, пришли две наивные уборщицы с неожиданной просьбой  не подавать на них информацию в заводскую стенную печать за то, что бедняжки были задержаны на проходной с двумя кусками мыла, прихваченными из служебных запасов. Они были готовы к любому наказанию, только не громогласному общественному порицанию. Борис Сергеевич, сам впервые услышавший от виновных лиц об их проступке, как раз и затребовал оповестить завод о факте мелкой кражи государственного имущества. Напротив, расправы Дрождина над провинившимися подчиненными были неотвратимы и круты, но не дай бог взяться за них вышестоящему руководству, и тогда Владимир Иванович горой вставал за своих подопечных.

Дисциплина и исполнительность на комбинате не уступали армейским порядкам. Когда руководитель отдавал распоряжение или подписывал приказ, он уже знал, что они будут выполнены в точности и в срок. За их исполнением включалась отлаженная система контроля. На комбинате была создана особая школа управления и культура производства, где роль человеческого фактора чрезвычайно высока. Эту школу осваивал каждый из семи тысяч работников, знающий свою меру ответственности за порученный участок работы, панибратство и расхлябанность пресекались на корню. Не каждый выдерживал установленный жесткий порядок, но существовало твердое правило – уволившийся обратно не принимался, и об этом знали все. Текучесть кадров на предприятии была минимальной.
***   
Сюзев Ананий Иванович, инженер-технолог смены «А», отличавшийся оригинальным мышлением и поведением, пытался продвинуть альтернативный способ обогащения урана на основе химической обработки сырья.
 - Зачем нужны такие сложные и дорогостоящие схемы, которые применяются в нашем производстве? – спрашивал новатор атомных технологий. И сам же отвечал на заданный вопрос.
- У меня все просто. Загоняется железнодорожный состав с сырьем в приемный корпус завода, и начинается поэтапный процесс переработки. Вот формула основной реакции, - химик-самородок на клочке приборной ленты, снятой с самописца, набросал схему взаимодействия химических реагентов, которая должна была перевернуть отрасль с ног на голову или наоборот.
- Ананий Иванович, где находится твое предложение?
- На рассмотрении научно-технического Совета комбината.

Я пожелал новатору успехов, но со временем смелое начинание Сюзева завершилось, так и не начавшись. Странные повадки Сюзева проявлялись на каждом шагу. В столовую по соединительному коридору он ходил не как все, а вплотную к стенке, касаясь ее правым рукавом. Когда на пути встречалась очередная несущая колонна, странный пешеход аккуратно обходил ее и снова двигался в заданном направлении впритирку к стене. За столом столовой – новые причуды. Содержимое второго блюда, но без гарнира, Ананий Иванович деловито сваливал в суповую чашку и быстро поглощал порцию «два в одном». На обратном пути, на рабочее место, он старательно обтирал стенку левым рукавом. Жил одиноко, в однокомнатной квартире, где всегда держал про запас ящик водки на случай появления гостей. В гости к Ананию Ивановичу навещались аппаратчики после ночной смены, в «отсыпной» день,  за которым наступал выходной, так что можно было расслабиться. Зарплату одинокому технологу расходовать было не на что, чем пользовались подчиненные, разбирая ее «взаймы» на неопределенный срок.
 
Мои предложения по совершенствованию атомных технологий были не столь масштабны, как у Сюзева, но они внедрялись в производство и  приносили мне, автору двух десятков рационализаторских предложений, ощутимые денежные вознаграждения. Кроме упомянутого А.И. Сюзева, в сменах работали технологи Василий Крайнов, Виктор Рудьман,  Михаил Огородников, Анатолий Актуганов, люди семейные. Технологи – основные фигуры на заводе, все производство лежало на них. Они работали не за страх, а на совесть, но все-таки, хотя и редко, я прибегал к такой форме наказания за невыполненную работу, как снятие премии.
 
Представить виновника к лишению премиальных вознаграждений было делом проще некуда. Нужно было всего лишь внести в Журнал поощрений и наказаний соответствующее ходатайство и указать суть допущенного нарушения или упущения. Эти представления начальников служб и смен без всяких разбирательств или взятия с виновных объяснительных записок оформлялись приказом начальника цеха по итогам работы за месяц. Было что терять, если размер премии за всякие показатели (социалистическое соревнование, внедрение новой техники и новых форм организации труда) доходил до пятидесяти процентов от заработной платы. И никакой защиты прав человека. Прокуратура на комбинате была ведомственной и в конфликтных ситуациях учитывала интересы предприятия. В.Н. Брызгалов, помощник прокурора И.М. Тарханова,  приглашал меня в штат надзорного ведомства, но тем соблазнам я не поддался.
 
… Тут-то мне преподнес новый сюрприз Ананий Иванович, отказавшийся от полной премии, хотя, по моему представлению, он был лишен всего-то на двадцать пять процентов. Надо пояснить также, что премия выдавалась всем работникам, ИТР и рабочим, при условии выполнения цехом месячного плана, а поскольку план выполнялся всегда, то и премия тоже, но при любом замечании недобросовестный работник мог ее лишиться.
- Ананий Иванович, что за фокус ты выкинул? Калинин,экономист цеха не может закрыть месячную ведомость, иди за премией, - напустился я на саботажника, надумавшего оставить премию в кассе, нежели раздавать ее взаймы.
- Это не фокус, Александр Петрович! В тот день наша смена была настолько перегружена работами, что выполнить Ваше распоряжение не было возможности. Считаю снятие премии несправедливым.
- Вот что, Ананий Иванович, оставим разговоры о справедливости в пользу бедных. Вы мне сорвали выполнение ремонтных работ, намеченных на дневную смену… - это затянувшееся выяснение мотивов и интересов конфликтующих сторон могло бы составить занимательный фрагмент для нашумевшего кинофильма «Премия», в котором были подняты те же вопросы честного отношения к труду. Жизнь закрытого и опутанного проволокой предприятия накладывалась на события страны, не отставая, а часто опережая их.
 
Тема производительности труда на советских предприятиях была более чем актуальной. В годы первых пятилеток непонятным образом совмещались такие явления противоположного свойства, как массовое принуждение, если не угнетение, людей и, одновременно, всенародный трудовой подъем. Парадокс объяснялся тем, что героический труд советских людей был тогда следствием мощного политического, физического и идеологического воздействия со стороны государства. С наступлением хрущевской оттепели и дальнейшей отменой  жестких норм эпохи диктатуры пролетариата страна Советов плавно вкатывалась в эпоху «застойного социализма» в тщетных поисках эффективных форм хозяйствования в условиях социализма «с человеческим лицом».
 
Общественно-политический уклад северной Кореи (КНДР), где мне довелось побывать в середине восьмидесятых годов, служит тому подтверждением. Вот где культ и диктат, какой советским людям и не снился. Все взрослое население было разбито на тройки, в которых каждые двое отвечали за инакомыслие третьего. Кругом политинформации, у всех цитатники с идеями Чучхе. Труд дотемна,  школьники после учебы в громадных корпусах занимались производительным трудом, изготовляя сувениры и прочие поделки, в парках ходили строем. Двухлетние детишки на газонах собирали в пакетики семена трав, приучаясь к труду. Там и сегодня мало что изменилось. Ужели только в таких условиях жесткого контроля и принуждения может существовать социализм? Дай только волю, и общество всеобщего равенства и социальной справедливости разваливается, словно карточный домик.
***
Проблемы проблемами, а работники КИУ всех профессий щедро представлялись к правительственным наградам, примеров приведено уже  немало. Вручения правительственных знаков отличия производились без помпы, никаких публикаций в печати. Признаться, о многих из них я узнал много позже, при «открытии секретных городов». К замечательной когорте орденоносцев относится электромонтер Иннокентий Васильевич Беклемишев, кавалер ордена Трудового Красного Знамени, которого, как сейчас, вижу перед собой, всегда спокойного и рассудительного; с ним мы охотно заводили разговоры на любую подвернувшуюся тему. Он уроженец Прибайкалья с типичной судьбой выходца из работящей крестьянской семьи.

 В 1930 году его отец и дед, имевшие  в хозяйстве две лошади и две коровы,  были раскулачены и отправлены на строительство Беломоро-Балтийского канала, а одиннадцать детей вытряхнуты на улицу. Четверо старших из них подрабатывали на семерых младших. Отец вернулся со стройки через шесть лет, но без деда и без права проживания по прежнему месту. Он ушел по берегу Байкала на Онгурен, что означало «конец дороги», надеясь в Богом забытом местечке никому не досаждать. Обосновавшись, вызвал туда семью в старенький домик, но в разгар репрессий 1937 года снова был арестован за прежние две кулацкие коровы и больше не вернулся. Старший из братьев, оставшийся за главу, перевез семью на байкальский остров Ольхон, где  Кеша устроился на рыбзавод, стал мотористом. Рыбаки работали до устали, слали рыбу на фронт, туда же рвался Кеша. На дальневосточном фронте стал связистом, а в 1959 году – радиомонтером «почтового ящика 79». В здании № 3Б он устанавливал и обслуживал АТС.
 
Трудовую гордость комбината представлял, конечно,  Иван Сергеевич Моторный, слесарь службы КИПиА, обслуживающий приборное хозяйство КИУ. Чрезвычайно приветливый, всегда доброжелательный, с взглядом, искрящимся оптимизмом, он был приятен в общении со всеми, словно каждый сотрудник цеха был ему лучшим другом. Выходец из крестьянской семьи Полтавской области, он в 1941 году был эвакуирован с семьей в город Энгельс Саратовской области. Окончил ФЗУ, отслужил на флоте и по комсомольской путевке призвался в Свердловск-44  для участия в программе создания ядерного щита СССР, а оттуда в команде Новокшенова прибыл в Ангарск. Морозными утрами, чтобы не околеть, электромонтер Моторный с КПП-1 бегал вдоль длинных корпусов на работу; крутил педали велосипеда, выполняя задания по тем же корпусам, а затем обслуживал здание № 3Б. Качество его обслуживания Президиум Верховного Совета СССР в 1966 году оценил достойным для присвоения звания Героя Социалистического Труда. В 2017 году Иван Сергеевич отметил 90-летний юбилей своей большой трудовой жизни.

Если мои подчиненные всех профессий гурьбой получали правительственные награды, то их руководитель тоже должен был попасть в обойму представляемых к отличию. По доверительной информации А.П. Кантеева, назначенного с уходом Дрождина начальником цеха-81, так оно и было. В 1966 году, по итогам седьмой пятилетки, подготовленное и согласованное со всеми инстанциями представление на присвоение меня, тогда старшего инженера КИУ, к ордену Трудового Красного Знамени лежало на столе директора комбината для нанесения заключительной подписи.
 
Мудрый Виктор Федорович совершенно справедливо поставил под сомнение присвоение высокой награды молодому специалисту, всего-то пару лет с лишком отработавшему на комбинате, пусть и на самой горячей точке. Не рановато ли поощрять вчерашнего дипломника, когда на комбинате есть кандидатуры, достойно зарекомендовавшие себя? Моя фамилия была вычеркнута и вместо нее поставлена другая, под которой значился специалист из «пускачей», прибывший в Ангарск в составе новокшеновской команды. Но мы трудились не ради наград, которые сами по себе находят своих героев. Моя награда, медаль «За трудовую доблесть. В честь 100-летия со дня рождения Ленина»  нашла меня через пять лет. По форме изготовления она органично вписалась в ряд моих наград от Президиума Российского союза писателей «За вклад в русскую литературу». Коллекция! 
***
Важнее то, что моя служебная деятельность складывалась вполне удачно. Рабочий день начинался на щите управления КИУ с ознакомления рапортов технологов за вечернюю и ночную смены. Тут же давались указания заступившей смене, делались выписки для доклада на утреннем оперативном совещании цеха. Одновременно ко мне выстраивалась очередь за решением неотложных вопросов по технологии и работам по нарядам, учету и отгрузке-погрузке продукта. Время предельно уплотнялось, диалоги велись в режиме телеграфа. Часов на руке я не носил, делая ставку на внутренние, биологические часы. Когда они подавали сигнал «Пора», я вставал и быстро шел по соединительному коридору в дрождинский кабинет.
 
Входил, когда все начальники служб уже сидели по своим местам. Дневную технологическую службу возглавлял Николай Семенович Скробов, с которым нас столкнула оказия на памятном собрании строительного отряда в Белоярке, когда разбиралось дело с комсомольской путевкой. Начальником службы механика, на которую приходились трудоемкие слесарные и ремонтные работы,  был Сергей Николаевич Трущелев, требовательный и жесткий руководитель. Сложным энергетическим хозяйством уверенно управлял Анатолий Алексеевич Войлошников, а приборной частью заведовал Аркадий Иванович Журавлев, по натуре человек вальяжный. Ему на смену пришел Юрий Павлович Обыденнов, энергичный руководитель и толковый инженер; позже прибористом цеха стал Николай Николаевич Рыбаков, участник пуска химического завода. Хозяйственную службу вел В.П. Булатов. Техническое бюро цеха возглавляла Тамара Павловна Тихомолова, пользующаяся в цехе непререкаемым авторитетом.
 
Иногда я опаздывал на минуту, даже другую, что мне прощалось. Владимир Иванович знал мою нагрузку. Перед началом совещания часто обсуждались актуальные вопросы на темы внутренней или международной жизни. Как-то обсуждали феномен американской фигуристки Пегги Флеминг. Когда она просто вставала на льду с разведенными в стороны руками, миллионы зрителей замирали от воплощенного явления необычайной, слаженной красоты. Фигура была слеплена природой в идеале, каких уже не будет, потому что к ней можно только приблизиться, а превзойти нельзя. А в октябре 1964 года на оперативном совещании обсуждалась новость серьезнее. Тогда был снят со всех постов непредсказуемый и самоуправный Никита Хрущев, не успевший построить обещанный народу коммунизм.

После смерти Сталина в Кремле развернулась ожесточенная борьба за власть, основными фигурантами которой были сталинский фаворит Г.М. Маленков, секретарь ЦК КПСС Н.С. Хрущев и «серый кардинал», возглавляющий органы МВД и госбезопасности, Л.П. Берия. Чтобы справиться с Берией, Хрущев призвал из Свердловска маршала Жукова с назначением его заместителем Министра обороны. Маленков, будучи председателем Правительства, дал санкцию на арест Берии, что и было исполнено командой Жукова. Один из конкурентов устранен. В бедняцкой семье Щеголевых, ютившейся в щитовой избушке, Нина, старшая из детей, в тот год вывесила на стенке портреты Маленкова, Хрущева и объявила нам, шестиклашкам, что это наши новые вожди.

Маленков руководил страной до 1955 года, завоевав популярность в народе  и признание Запада. Он наметил проведение экономической  реформы на принципах материальной заинтересованности и роста благосостояния населения. Усыпляя бдительность лидера страны, Хрущев до последнего момента вел с ним дружбу, устраивал семейные застолья.  Он провел Жукова на пост министра обороны, а И.А. Серова, соратника по совместной киевской работе, - на пост первого председателя КГБ. Партийная элита им была подкуплена выплатами в конвертах и другими благами. Лагерь сторонников собран, и в январе 1955 года Первый секретарь ЦК обрушился на друга с резкой критикой за ревизионизм. В феврале "ревизионист" был перемещен с должности председателя Совмина на должность заместителя. Авторитет Маленкова был слишком велик, чтобы расправиться с ним одним махом.
 
Ответный удар был нанесен в мае 1957 года, когда Политбюро ЦК семью голосами против четырех отстранило Хрущева от партийного руководства, но на помощь партийному боссу снова пришел Жуков, встрявший в политические разборки. Он на семидесяти военных самолетах доставил в Москву весь состав ЦК, а на июньском Пленуме силовики Жуков и Серов активно поддержали Хрущева в его борьбе с антипартийной группой, которая была вытряхнута из Кремля. Наступил этап единовластного правления Хрущева, который, однако, опасался тени Жукова, всюду наводившего порядки, то танками в Венгрии, то самолетами в Москве. Было такое, когда Венгрия, раскаченная докладом Хрущева с осуждением сталинского культа, в 1956 году устроила антикоммунистический мятеж.
 
В октябре 1957 года маршал Жуков, находившийся в Белграде, был ошарашен известием о том, что дважды спасенный им Никита Сергеевич на очередном Пленуме раскритиковал его, Министра обороны, за антипартийные методы руководства Вооруженными силами. Из балканской поездки он вернулся пенсионером, уразумевшим, что в политике победы достаются не полководческим талантом, а коварством. От гражданских потрясений боевого маршала хватил тяжелый инфаркт. Оклемавшись, опальный маршал сел за мемуары. Другой хрущевский защитник, Иван Серов, преуспевал на поприще государственной безопасности. Он  стал для Запада «Иваном Грозным», сумевшим создать зарубежную сеть из тысяч агентов.  Хрущеву, как и Западу, он тоже стал грозен и быстренько смещен, получив возможность пополнить ряды писателей-мемуаристов.
 
Наконец, по сроку подошла очередь  низвержения Хрущева, но его призыв «За работу, товарищи!» оставался в силе. В конце рабочего дня я шел в свое здание, и было странно видеть встречный поток дневников, окончивших трудовой день. Мне же предстояло еще час-полтора вникать в текущий рабочий процесс, просматривать его на сутки вперед и расписывать в рапорте технолога задания  вечерней и ночной сменам. Бывало, технологи сетовали сменным начальникам на мои задания, усложняющие им ведение режима. Те передавали жалобы тому же Дрождину.

- Александр Петрович, я уже говорил, расписывай свои задания в журнале распоряжений на ЦДП (центральный диспетчерский пункт), мы же всегда их подписываем, а начальники смен должны знать о проводимых работах, - наставлял меня Владимир Иванович. Какое-то время я следовал наставлениям, но снова срывался, берясь за старое. Так было проще.
- Тебе как о стенку горох! – выходил из себя начальник цеха на очередной планерке. Но разносы на меня не действовали. Я пропускал их мимо, что они есть, что нет, еще и видом своим показывал, что мне скучно выслушивать нотации. Это действовало. Я знал, что лучше меня мое дело не сделает никто, что персонал меня не подведет, и это ощущение полного владения производственным процессом придавало внутреннюю уверенность и независимость от внешних воздействий. Для меня существовал один вид ответственности – перед самим собой.
*** 
    Начальники смен круглосуточно вели технологию цеха;  это А.М. Ртищев, Л.П. Тапхаров, И.П. Носоченко, Б.Д. Бузилов, В.Г. Молодин, Л.П. Горев. С них был спрос не только со стороны цеха, но и от сменных начальников производства, подчиняющихся директору завода. Так вот, в одной из смен прижилась оригинальная форма доклада о завершении смены. Леонард Прокопьевич Тапхаров, печатая шаг, шел вдоль панельных щитов от своего рабочего стола к начальнику производства, А. Н. Макееву. Так Юрий Гагарин шел по красной дорожке для доклада первому руководителю великой космической державы об успешном завершении полета. Для пущей достоверности, начальник смены на одном ботинке развязывал шнурок, как это невзначай случилось с первым космонавтом планеты. Невзначай ли? Не был ли тот весело болтающийся шнурок добрым знаком освобождения кабинки космонавта от модуля, с  которым две части корабля  были связаны подобно двум ботинкам? Это был тот случай, когда шнурок оказался важнее ботинка. Крестьянка Тахтарова, встретившая космонавта за посадкой картошки, инженер Тапхаров, изображающий его парадный шаг с развязанным шнурком, они схожестью фамилий придавали особую значимость народному признанию героя космоса.

    Перед «высоким руководством» начальник смены замирал по стойке «смирно» и, отдавая честь под белый чепчик, рапортовал: «Товарищ Первый секретарь Центрального Комитета Коммунистической Партии Советского Союза! Докладываю об успешном завершении космического полета! Готов к выполнению нового задания партии и правительства! Космонавт Гагарин». Начальник производства, поддерживая торжественный церемониал, принимал рапорт и благодарил «космонавта» за беззаветное служение стране, в чем и был недалек от истины.

    Так проходили  какое-то время космические доклады, но ведь не зря по стенам служебных помещений были развешены предостерегающие плакаты, на которых бдительная гражданка в красной косынке прикладывала палец  к губам: «Тише! Враг подслушивает!» Кто-то из секретных сотрудников службы режима доложил, куда следует, о странном поведении руководящих лиц сверхсекретного «почтового ящика», которое не укладывалось в нормативы должностных инструкций. Компетентные органы передали информацию администрации завода с предложением «разобраться». Дрождин любил и понимал шутку, он и сам как-то возглавлял цеховую команду в сражениях юмористов клуба КВН, но на поступившее замечание следовало отреагировать.

    Сдав ночную смену, «космонавт Гагарин» шел на доклад к начальнику цеха, где спрос устраивался по законам военного времени. На этот раз у Леонарда Прокопьевича на душе скребли кошки, - на коллекторе питания всего-то имелось в резерве две точки, тогда как для полного перехода, пусть и непредвиденного, их требовалось все пять. Рапорт проходил благополучно, пока не коснулся злополучных резервов питания.
    - Всего две? – переспросил начальник цеха, за исключительную требовательность прозванный Сталиным.
    - Две, Владимир Иванович…
Поднята трубка прямой связи с ЦДП:
    - Что там у тебя с питанием?
    - Через двадцать минут вводим в резерв еще три точки. Предыдущая смена все подготовила для расширения резерва, Владимир Иванович.
    - О предыдущей смене не твоя забота, адвокат!
    Трубка брошена. Последовал испытующий взгляд «Сталина» на новоиспеченного космонавта:
    - Я тебе покажу «успешное завершение космического полета, космонавт Гагарин!»
***
Я работал под непосредственным руководством В.И. Дрождина, видел и высоко ценил его ненасытное стремление сделать все возможное и невозможное для  совершенствования производства. Если задаться вопросом, зачем радетелям государственных интересов нужны все эти хлопоты и головная боль не в собственных интересах, то не сразу найдется ответ. Действительно, зачем? От воспитания с пеленок или по генетическому наследству? От глубокого понимания истории отечества, которая формирует истинную ценность человеческого бытия и предназначения на земле? Или еще от чего-то, что мы не видим в психологии индивида? Какой бы ответ мы ни сочинили, но Дрождин был из тех непоколебимых государственников, которые что кремень. Они - стержень общественных устоев.
 Интересно и то, что его нельзя было отнести к поборникам господствующей идеологии, пропагандистам марксистко-ленинского  учения. Идеология для него, как бы, не существовала, он просто отстаивал  интересы цеха, комбината и страны. Сейчас о таких говорят: прагматик, но он и был патриотом на деле.

Мне не пришлось ни в те годы, ни позже встретить человека с такими потрясающими умственными способностями; Владимир Иванович мгновенно вникал в обстановку и намечал точно выверенные действия. Он представлял собой идеал мощного разума, стальной воли и редчайшей устремленности к упорядоченной системе человеческого существования во всех его проявлениях. Его речи на официальных мероприятиях являли образец ораторского искусства, в них без единой синтаксической ошибки выстраивались сложные предложения, в речевой декламации легко прослеживались места расстановки знаков препинания. Они были уникальны по глубине содержания и грамоте построения. Гениально устроенный мозговой аппарат Цицерона двадцатого века не нуждался в подготовленных текстах докладов.

В устной импровизации ему без усилий удавалось то, к чему тщательно готовились профессионалы. Когда же непревзойденный  полемист  и рассказчик начинал шутить и острословить, давая выход буйной духовной энергии, то собеседникам оставалось с восторгом внимать вулканическим извержениям смелых рассуждений, лаве юмора и остроумия. И все это рождалось легко и непринужденно, словно горный поток, рвущийся из  каменных теснин, то шумно срывающийся водопадом с высоких уступов, то игриво бурлящий на перекатах.

Директор мгновенно оценил возможности Владимира Ивановича, быстро продвинув его на должность начальника ведущего цеха, а затем предпринял  такие маневры, на какие был способен только он, Новокшенов. На время своего отсутствия он назначал исполняющим обязанности директора комбината Дрождина, начальника одного из многочисленных цехов, повышая его в должности  сразу на три-четыре руководящие инстанции. Так он решал две задачи - Дрождин неотрывно вел основной технологический процесс, а в отсутствие «постоянного» директора еще и управлял комбинатом. Действительно смелое и оригинальное решение! Перефразировав известное изречение Льва Толстого, можно было воскликнуть: «Все смешалось в руководстве комбината!» 

Руководители служб, цехов и отделов терялись в догадках - где она таится, реальная власть? В кабинете Новокшенова или в руках неистового Дрождина?  Б. Пужаев, опытный администратор, получая письменное задание от Дрождина, исполняющего директорские обязанности, откладывал бумагу в сторону, а по возвращению «временного директора» в цех, адресовал ему же исполнение документа. Круг замыкался, распорядителю приходилось браться за исполнение собственного указания.

 От сотрудников смежных подразделений порой приходилось слышать:  «Интересно, что за жизнь творится в вашем цехе? Ведь у вас начальником сам Сталин!» Но "Сталин" вел за собой коллектив не только жесткостью управления. Авторитет Владимира Ивановича был настолько велик, что Юрий Батуров, инженер-приборист и умелец "золотые руки", был готов идти за ним в огонь и воду: "Если Дрождин даст задание, я и оперу напишу".  А ведь Юрий не имел музыкального образования. Но расстановку сил как-то в минуту откровения раскрыл сам Владимир Иванович: «Никого и ничего на свете не боюсь кроме Новокшенова. Его боюсь патологически». Так на комбинате уживались два вожака, два медведя в одной берлоге.
 
Надо было видеть доклады Дрождина на утренних совещаниях, когда он, лицо подчиненное, устраивал по телефону шоу директору завода «Т». При полном стечении начальников цеховых служб, следивших за разыгрываемым спектаклем, начальник цеха безудержно пользовался непозволительной роскошью сопровождения служебных отчетов изощренными матерками. Они носили нейтральный характер, как бы ни к кому не обращенные, словно слова-паразиты, сопровождающие фразы невоспитанного человека, но оба собеседника прекрасно сознавали, что речевки, сдобренные непечатными выражениями, означают войну, открытую и бескомпромиссную, до победы одной из конфликтующих сторон. Но вот доклад окончен, и начальник цеха переходил на нормальный разговор с подчиненными по работе. Так Пужаев, умный и сильный руководитель, оказался меж двух феноменов, Новокшеновым и Дрождиным, между молотом сверху и наковальней снизу, хотя Виктор Федорович к Борису Сергеевичу относился благожелательно.
 
Для подписания документов, на которых должны были одновременно ставиться подписи непримиримых антагонистов, заводоуправленцы разрабатывали специальные операции, всегда завершавшиеся крахом. Однажды в дрождинский кабинет вошла скромная и симпатичная работница техбюро завода «Т» и подала Владимиру Ивановичу пакет документов на подпись. Устроители акции рассчитывали, что в разговоре с женщиной Дрождин обойдется мягкими формами общения, но его реакция оказалось на редкость бурной. Едва увидев на заглавном листе уже поставленную пужаевскую подпись, действующую на него, как красная тряпка на быка, он со словами «Сколько раз вам говорить, что моя подпись никогда не будет стоять рядом с подписью вашего мандарина!» швырнул комплект документов со всеми приложениями, разлетевшимися по кабинету, словно бумажные самолетики.

 Бедная женщина заведомо ждала провала обреченного мероприятия, но не в такой же форме! Она покрылась алой краской и приступила к сбору листочков с грифом «Секретно». Я, единственный свидетель происшествия, принялся ей помогать.  Владимир Иванович бросил на меня одобрительный взгляд, ему импонировала в подчиненных независимость поведения и отсутствие показной преданности начальству. Мне посчастливилось пройти школу элитной отрасли промышленности, школу, созданную Новокшеновым, где я десять лет работал в непосредственном подчинении В.И. Дрождина, первого соратника и ученика Виктора Федоровича. Уроки этой школы были усвоены мной, как и многими  работниками комбината,  на всю оставшуюся жизнь.   
***
С некоторых пор я стал замечать, что Б.С. Пужаев был не прочь установить со мной некие доверительные отношения. Время от времени вызывал меня в свой кабинет, заводил разговоры на служебные и отвлеченные темы, демонстрировал электронную домашнюю картотеку фотографий и рассказывал об ее преимуществах над бумажными носителями. Делал многозначительные намеки на чрезвычайно высокую стоимость заводской продукции. Учил хранить текущие материалы, которые со временем будут представлять ценность для новых поколений. Беседы директор подводил к тому, что мне было бы полезно расширить свои познания в масштабе отрасли. «Перспективный ты специалист, но мало что знаешь», - как-то обронил он фразу. Не бросая слов на ветер, он отправлял меня в служебные командировки на родственные предприятия. Так мне довелось побывать в Ленинградском научно-исследовательском институте Минсредмаша, на атомных комбинатах Томска-7, Красноярска-45 и даже на Уральском электрохимическом комбинате, где служебную командировку я совместил с посещением отчего дома.
 
Как специально для расширения моего кругозора, Главк министерства поручил ангарскому предприятию провести научно-исследовательские изыскания по определению состава кислородно-азотной смеси в сосудах Дьюара при многократных доливах жидкого азота. При контакте с воздухом жидкий азот поглощает из него кислород, образуя раствор двух веществ. Суть поисковой работы заключалась в том, что при неконтролируемом повышении концентрации жидкого кислорода в остатках испаряемого азота может возникнуть опасность возгорания или взрыва. Надо было установить закономерность процесса в эксплуатационных условиях.
 
Для решения непростой задачи я пригласил Станислава Апполоновича Девятова, грамотного инженера заводской лаборатории качества (ЛКК), тоже из УПИ. Он блестяще проявил себя в конкурсах Клуба веселых и находчивых, хотя отличался абсолютным, прямо-таки, олимпийским спокойствием и уравновешенностью в поведении. В дуэлях капитанов «Стас» выиграл все девять, не проиграв ни одной. Редкий человек с беспредельным уважением от всех и вся. Вскоре он принес мне математическую формулу процесса. Расчеты по ней показывали, что на начальном этапе доливов концентрация кислорода повышается, но с постепенным затуханием и последующим насыщением на уровне безопасных процентов. Проведенные недельные испытания с круглосуточным отбором проб подтвердили теоретические расчеты. Отчет о проделанной работе с множеством выкладок, схем, таблиц и графиков был подписан Дрождиным, несмотря на то, что на титульном листе была проставлена согласующая подпись его вечного оппонента Б. Пужаева. Сделал исключение.
 
Оставалось утверждение у Новокшенова. Он дважды в неделю с небольшой свитой приезжал к «косым воротам», что рядом с ремонтным цехом, и проходил в кабинет Пужаева для проведения заводской планерки, после которой подписывал документы, у кого какие. Сюда я подошел со своим отчетом. Помню, на один из директорских вопросов я сослался на авторитет кого-то из французских ученых. Дернула меня нелегкая приплести его сюда. Тут же в ответ услышал длинную россыпь французских гениев, начиная с Лагранжа, продолжая Лапласом,  Паскалем и еще кем-то, какую мог выдать только энциклопедически подготовленный человек разностороннего ума и великолепной памяти. Отчет все же утвердил. Сегодня один из его экземпляров находится на хранении Иркутского Госархива в моем индивидуальном фонде. Можно ознакомиться.
 
С окончанием ненормированного рабочего дня группа руководящего состава цеха шла на ближний КПП-3, куда персонал привозили и отвозили автобусами предприятия. Бывало, отъезжали на дрождинской «Волге».
- Владимир Иванович, - обратился я однажды, - Квартира у меня какая-то неказистая, тесная, на первом этаже, соседи скандальные. Нельзя ли переехать куда-нибудь на лучшие условия?
- Осенью сдается дом напротив спорткомплекса «Ермак», переедешь, - непривычно надолго, на минуту задумавшись, ответил он. Для меня же минутное решение квартирного вопроса было настоящей удачей. Не осенью, так под Новый год моя малочисленная семья, с подрастающей дочуркой Викой, праздновала новоселье в новой двухкомнатной квартире улучшенной планировки, с балконом, третий этаж. Квартал 178.
***
Той порой Леонора Яновна, дорогая моя половинка, наводила порядки в цехе пароводоканализации (цех ПВК), обеспечивающем комбинат ангарской водой, а жилой комплекс – теплом ТЭЦ-10. С появлением молодого и энергичного экономиста, начальник Экономического отдела комбината Сергей Иванович Чубаров наметил ее перемещение в свой штаб, дав для начала время проявить себя во вспомогательном цехе. Она и проявила, да так, что волны, поднятые ее бурной деятельностью, выплеснулись в кабинет Сергея Ивановича с брызгами во все стороны.

Началось, как ни странно, со спорта. Известно, что советский спорт был любительским и строился на основе гармоничного развития человека, который самозабвенно трудился на благо страны, а в свободное от работы время укреплял тело и дух физическими упражнениями. Это в загнивающем буржуазном обществе спортсмены-профессионалы не знали созидательного труда, страдая однобоким развитием. Но вот незадача, на АЭХК сложилось так, что спортсмены-любители, защищающие спортивную честь комбината, числились рабочими разных профессий, появляясь в цехах только в дни получения заработной платы. Станочники пятого разряда не знали, с какой стороны подойти к станку.
- В моем цеху несуществующих работников не будет, - заявила молодая экономистка, едва ознакомившись со штатным расписанием.
- Леонора Яновна, такой порядок во всех цехах, надо соглашаться, - развел руками Михаил Иванович, начальник цеха, на совещании актива.
- Тогда и соглашайтесь с этим порядком, только без меня. Эта бригада тунеядцев подрывает экономические показатели цеха, - заявила несговорчивая Леонора Яновна и демонстративно покинула кабинет начальника, печатая шаг высокими каблуками.
 
Михаил Иванович рад бы исполнить руководящие установки, но финансовая отчетность имела силу только при наличии двух подписей -  экономиста и начальника цеха, конечно. Михаил Иванович  обратился за помощью к Сергею Ивановичу, тот же, внутренне соглашаясь с доводами непреклонного борца за финансовую дисциплину, решил, что такая заноза ему в ближние помощники вовсе ни к чему. Так Леонора Яновна застряла на линейной работе в многолетнем сотрудничестве с Михаилом Ивановичем. Зато порядок в экономике цеха был идеальный. Сотрудники отмечали абсолютную чистоту на столе экономиста и всегда готовые ответы на любой вопрос, за которыми она не лезла в многочисленные папки.

За свою добропорядочность и незлобливость, добродушную и располагающую внешность Михаил Иванович, двадцать лет возглавлявший цех ПВК, на комбинате получил широкую известность как «отец Охапкин». Популярность окающему выходцу Поволжья придавали оригинальные перлы, выдаваемые им на ровном месте. В кругу цеховиков он вдруг делал сочувственный комплимент сотруднице: «Красивая ты, Роза, но больная». И как обижаться на заботливого начальника красавице Розе, действительно страдающей неизлечимой болезнью?

Однажды, когда  Михаил Иванович и сам приболел, к нему в гости наведались трое слесарей – проведать больного в надежде распить у хозяина бутылку горькой водицы. Больной, угадав тайный умысел гостей, усадил их за стол и разлил из хрустального графинчика водочку по рюмочкам, какие женщинам ставят под коньячок:
- Ну, выпьем, братцы, за здоровье, спасибо, что зашли.
Братцы опрокинули по наперстку зелья, не ощутив ни крепости, ни вкуса. Переглянулись в недоумении.
- Закусывай, упадешь! – послышался тревожный возглас хлебосольного хозяина, обратившегося к ближнему братцу косой сажени в плечах. Сообразив, что от полученного угощения они вот-вот свалятся с ног, гости вежливо раскланялись.
 
Вдругорядь отец Охапкин выступил с номером затейника в столовой, находившейся перед КПП №1. Здесь обедали управленцы, работники охапкинского цеха и пребывающие по случаю люди. В столовском буфете порой выбрасывали дефицитные продукты, хотя бы яйца, с которыми, впрочем, покупатели обращались с осторожностью. При жарке их разбивали не как сейчас, в общую сковороду, а поочередно и в отдельную чашку. Если из скорлупы выливался черный желток, что бывало от долгого хранения дефицита на складах, то он выбрасывался. И так по одному, желтый желток –  в сковороду, а черный на выброс, но сейчас не об этом.
- Товарищи! Разрешите пройти, надо сдать товар, - раздалось знакомое оканье. Заинтригованные товарищи расступились в ожидании новой затеи, заготовленной чудаковатым отцом Охапкиным.
-  Уж заберите обратно десяток яиц, вчера у вас купил - упрашивал продавца начальник цеха, бережно придерживая серо-бурый бумажный кулек с товаром, – Но больно они мелковаты, да дороговаты!
Новая крылатая фраза отца Охапкина тут же понеслась по комбинату. Это позже начнет чудить яркими высказываниями Виктор Степанович Черномырдин, председатель правительства, а раньше его с успехом подменял Михаил Иванович Охапкин.
***
В 1968-69 годах  запахло войной. Страна с тревогой следила за обстановкой на уссурийском острове Даманский и на других приамурских территориях, где китайская сторона вела себя крайне агрессивно. Было видно, что военного конфликта не избежать; вопрос заключался в том, какой размах он примет. Анатолий Войлошников, искавший "почтовый ящик" на лесном трамвае, был убежден, что китайцы хлынут стеной до Урала. Их же миллиард, не остановишь. Его опасения не были беспочвенными, поскольку основная группировка Советской Армии располагалась в Восточной Европе в противостоянии с силами НАТО. Сибирь была оголена. Дрождин на оперативках был категоричен: «Дайте мне доступ к ядерным кнопкам, и я запущу ракеты куда надо!» Он весь был подан вперед, упираясь о стол, лицо волевое, руки опущены под столешницу, словно искали те кнопки. Мы и не сомневались в его решимости.
 
Вспыхнувший пограничный конфликт имел давнюю историю, когда казачьи отряды Ерофея Хабарова и других атаманов в начале семнадцатого века пришли на пустующий Амур и поставили первые  русские укрепления по его берегам. Этнических китайцев, проживавших в теплых районах Поднебесной, северные территории не интересовали, но завистливым маньчжурам, потомкам монгольских кочевников, соседство с русскими пришельцами встало костью поперек горла. Последовала серия военных стычек. Полугодовая героическая защита русского острога Албазино на Амуре, где семьсот казаков сложили головы в боях с многократно превосходящими силами, но не сдали крепость, сбила спесь  с маньчжурского императора. В 1689 году  был заключен Нерчинский мирный договор, по которому Россия покинула Приамурье, объявленное ничейной зоной, не китайской и не русской.
 
Беспризорность амурских земель длилась полтора-два века, пока в Сибирь не пришел Генерал-Губернатор Н.Н. Муравьев-Амурский, который при поддержке царя Николая Первого в 1858 году мирным путем вернул России великую реку и территорию при ней в миллион квадратных километров. Двумя годами позже, тоже мирно, был присоединен Уссурийский край. Обо всем этом повествуется в моем романе «Муравьев-Амурский, преобразователь Востока». И вот конфликт на Амуре и Уссури разгорелся с новой силой. Небо над Ангарском бороздили транспортные самолеты. Они шли тройками и более крупными группами с утра и до вечера, шли на восток неторопливо, уверенно и неудержимо. Едва умолкнув где-то на востоке, тяжелый гул самолетов снова нарастал с западной стороны. Так длилось с неделю. Жители знали, армия собирает силы для защиты дальневосточных рубежей. Будет жарко.
 
Начавшись второго марта, бои на реке Уссури длились две недели. Пятнадцатого марта 1969 года в бою с пятитысячным китайским полком погибли двадцать четыре советских пограничника.  Когда силы обороны были на исходе, командующий Дальневосточным военным округом генерал-лейтенант  О. Лосик, не дождавшись указаний от Генштаба,  применил секретнейшие на тот момент комплексы реактивных минометов «Град».  В зоне поражения глубиной до десяти  километров было уничтожено все живое. Китайцы были ошеломлены, как в свое время гитлеровцы сходили с ума под ударами «Катюш», предшественниц «Града». Спорный остров был великодушно передан в пользу китайцев, дорого заплативших за него. Пятьдесят девять наших пограничников награждены посмертно. На границе стало тихо до сего дня, но Китай, как союзник, был потерян, а без него расколовшаяся социалистическая система заметно ослабела. Не смог тогда Советский Союз присмотреться к китайскому опыту управления народным хозяйством и перенять из него лучшее для себя.

Впрочем, наступившая приграничная тишина с годами отозвалась восточной хитростью. Мудрые китайцы, установив с северным соседом дружественные отношения, двинулись в желанную Сибирь мирным путем. На правах иммигрантов они строят в Сибири и на Дальнем Востоке  гостиницы и предприятия, открывают рынки и магазины, получают российское гражданство и чувствуют себя как дома. На байкальском острове Ольхон китайские лица встречаются на каждом шагу, летом за ними уже не найти родных бурятских лиц, тоже узкоглазых. Сегодня руководство страны придает первостепенное значение этому региону, о чем заявил президент РФ Владимир Путин: «Если в ближайшем будущем мы не предпримем практические шаги для развития Дальнего Востока, то в течение нескольких десятилетий российское население будет говорить на китайском, японском и корейском».