Право на предательство. Глава 14

      Глава 14. КОМПЛЕКСЫ. ИТОГИ ЛЕТА


      Ира была блестящей партией, прежде всего — благодаря положению и состоянию отца, но, как и всякий человек, особенно если это молодая девушка, считала себя особой красивой, умной, непорочной, возвышенной, утончённой, уникальной и наделённой столькими достоинствами и добродетелями, что ей должны были поклоняться, в неё должны были влюбляться все молодые парни, несмотря на папины миллионы и пленяясь исключительно ею самой. Возможно, то, что этого не происходило, и уязвляло бы её самолюбие, но определить, как обстоят дела на самом деле, она не могла: на улицах Ира не знакомилась, как и в общественном транспорте, которым не пользовалась, имея личный, а, попадая в любую компанию, группу, на вечеринку, оказывалась в положении, когда её слава бежала впереди её самой, и водитель с охранником, дежурящие в представительском «Мерседесе» у подъезда, где жили знакомые, у входа в институт или у дверей модного клуба, раньше и красноречивее заявляли о её статусе, чем это способны были сделать её внешность и прочая оснастка. Да и сам прекрасный пол — не он ли был виноват в том, что, знакомясь с молодыми людьми, сразу спрашивал о марке машины и месте работы? Что же в таком случае требовать бескорыстия и оценок, не включающих денежный аспект, от сильной половины? Достаточно вооружённая, то есть поднатасканная своим отцом на умение вскрывать, как нарыв скальпелем, истинные причины желания сблизиться с ней у многочисленных ухажёров, Ира была хорошо искушена в этом и без особых усилий пресекала атаки осаждающих её бастионы. При этом она думала, что ставит на место зарвавшихся, обнаглевших, ничего из себя не представляющих, но много о себе мнящих, алчных, просто ничтожных; в действительности же вела себя так потому, что ей никто не нравился. Да, все мы в молодости привереды, душа ждёт не кого-нибудь (у Татьяны Лариной в провинции не было ни телевизора, ни ноутбука), а нечто особенное, крышесносное, потрясающее, и мозги не размышляют в это время ожидания над тем, что снесённая крыша и другие потрясения не обогащают, а обесценивают нас же самих. Ира не была рьяной, азартной, увлекающейся: ведь ей было доступно многое — и она быстро пресыщалась; Ира не была страстной: жажда тела и секса не заявляла о себе серьёзно и, изредка проклёвываясь, тонула, обычно с головой, в набегах с подружками на бутики, танцполы, дорогие кафе, аттракционы и прочие увеселительные заведения — обесценить Иру или просто захороводить её, заморочить, помутить её разум, привлечь внимание, заинтриговать, зациклить было задачей практически невозможной. Разборчивость, некоторая холодность и, более всего, сознание права претендовать на многое (было ли это право ложным или обоснованным — уже другой вопрос другого анализа) тоже заявляли о себе — встречаясь с очередным претендентом на свою золотую руку, Ира прежде всего, и чаще негативно, оценивала место свидания, а при второй или третьей встрече включала свои нехитрые проверки: «У тебя не будет двух тысяч евро? У меня карточка обнулилась, а отец уехал в командировку»; «Я с отцом поссорилась — сними мне номер в отеле, только приличном»; проходя мимо какой-нибудь витрины, указывала на действительно приглянувшийся наряд: «Презентуй». Ни одна просьба не удовлетворялась: кидать своё, когда на возврат даже не намекалось, было сомнительно, да и ради чего? Девушка привыкла к высоким стандартам, забудет об услуге, если она для неё сущая безделица, — и не вспомнит, знаем мы эти женские долги и короткую память на благодеяния. Разве нам что-то обещано, разве она влюблена, восхищена, очарована? Да за рубежом каждый эти посиделки за себя бы оплатил, а тут раз за разом раскошеливайся без всякой гарантии… «Кто раньше с нею был и тот, кто будет после — пусть пробуют они; я лучше пережду». Как и пытавшихся одолжиться у ней самой, Ира перечёркивала очередного соискателя жирным крестом, но не забывала отыграться, когда случай снова их сводил, часто сама подстраивая этот случай в ближайшие же часы после разочарования. В присутствии недавнего кандидата: «Девчонки, вы за „Gucci“? Я с вами». — «А с финансами разобралась?» — «Да, отец казначея прислал»; для второго варианта прямо в лицо неудачнику вчерашнего дня: «Ты что, совсем? Я и не собиралась ссориться с отцом — просто проверяла у тебя готовность и желание помочь. Sorry, но тест ты не прошёл», — презрительная гримаска на лице и гордый разворот на каблуках — золотая девочка играет; а в третьем случае прошеное, неполученное от одного и приобретённое самолично, надевалось и громко обсуждалось с подругами…

      Конечно, Ира кидала взгляды и в сторону очень обеспеченных парней своего круга, она была вхожа в это общество и знакома со многими. Увы! Они отвращали её едва ли не больше, чем принадлежащие к среднему классу. Напыщенные и самодовольные, с лицами, изуродованными, казалось, с малолетства хамством и высокомерием, глупые и ограниченные, прячущиеся за деньги родителей, они не нравились ей совершенно. Одни пили, другие кололись, третьи гоняли на дорогих тачках, попадали в аварии, калечили людей, случалось, бились сами, но откупались с тем же наглым выражением уверенности в безнаказанности на лицах. Нет, связывать свою судьбу с кем бы то ни было из этой гнили она не собиралась. Они рождали в ней самой чувство собственной исключительности, затаённой гордости при сравнении её образа жизни с бессмысленным прожиганием их существования в чадящем угаре оргий и разврата. Не совсем чужая, не вполне своя, она отстранялась от них и как бы в ответ проникалась своим высокомерием.

      С Женей всё обстояло иначе с первых же минут. Ира в сотый и тысячный раз загибала пальцы, припоминая все его особенности. Он был очень красив, он был умён, он был из хорошей семьи, с незаконченным высшим образованием, он был безукоризненно вежлив, мягок и почтителен с ней, он был нежен, чарующ, удивителен, серьёзен, он не прожигал жизнь, он прекрасно одевался, он был заботлив и внимателен к ней… да даже такая мелочь, как варенье, — и трогательно, и мило… Не поехал отдыхать в Италию, предпочёл родину… Скромен, тих, должно быть, мечтателен… Потакает ей во всём… ну, пусть она ещё этого не знает точно, но её своенравия он обуздывать намерений не имел… или не высказал… Терпелив, тактичен, снисходителен. Наверное, талантлив. И как хочется, чтобы он был влюблён в неё!.. Он был добр, он был значителен, он задумывался о будущем — и не какими-нибудь пошлыми «устроиться поудобнее, стянуть побольше, нажраться посытнее и насыпать в кадушку». Если бы он отличался от других, только отстояв, но он отличался в лучшую сторону — своим уровнем, поднявшись! Он заставил её жить по-другому, теперь Ира не размышляла, а мечтала, не болтала по телефону с подружками, а ждала одного-единственного звонка, не со скучающим лицом озабоченно-деловито готовилась к очередному выходу на показ мод, в клуб и т. п., а с горящими глазами и особым тщанием часами прихорашивалась перед зеркалом перед волнующей встречей, и каждая такая удавалась, потому что выдавалась волшебной. Женя дарил Ире великолепные букеты; она, получив очередной, уже привычно возвращалась в свою комнату и ставила его в вазу, чтобы такая красота не пострадала случайно в длинной программе предстоящих развлечений, и потом снова спускалась к своему любимому, чтобы на этот раз исчезнуть из-под родительского крова до позднего вечера. Он возил её по дорогим и в высшей степени приличным ресторанам, клубам, боулингам и диско-барам, покупал билеты на прогулочные катера с широким спектром предоставляемых помимо краткого путешествия по Москве-реке услуг. Аква-парки и караоке, театры и кинотеатры, дни рождения друзей, знакомых и родственников и той, и того сменялись тихими прогулками по уединённым аллеям ветвистых деревьев в столичных парках, а за ними опять следовали кафе, аттракционы, сауны… Отвозя Иру домой обычно в двенадцатом часу, Женя сначала останавливал машину за сотню метров до особняка и целовал подружку, как это повелось со второй встречи. Ира млела под нежными губами, когда пальцы спутника осторожно поддерживали её под затылок, а потом скользили по девичьей шейке. Женина рука была так стыдлива, так целомудренна, так боялась оскорбить, спустившись к груди или подхватив под бедро, что иногда девушка даже досадовала, что её непорочность берегут столькими приличиями и ограничениями. Потом автомобиль подъезжал к воротам, но и это ещё не значило расставания: всегда находились темы для болтовни; если и они иссякали, парочка дурачилась или просто перебирала перлы русского фольклора, особенно не озабочиваясь далёким от совершенства исполнением. Наконец Ира поднималась к себе, восторженно кружилась в своей комнате, обхватив себя за плечи, любовалась цветами, вспоминала о сегодня, мечтала о завтра и только потом спускалась в гостиную и посвящала отца в подробности прошедшего вечера. Ложась же в постель, снова мечтала и ждала. Уже предложения руки. На которое готова была ответить «да» ещё с первой недели знакомства.



      Конечно, Иру вело не только чувство, но и желание создать семью — банальное и, несмотря на веяния времени, трудно изживаемое в практически любой женщине. Удовлетворение от завистливых взоров подруг, которые достанутся ей, когда она станет замужней — и не просто за кем-то, а за таким красавцем, состоявшейся, и без того поцелованной судьбой, а с получением семейного статуса и вовсе попавшей в собственноручно сплетённый ажур, тоже что-то да значило, но любовь всё-таки была определяющей; проблемы же Жени, которые он решал этим браком, были гораздо более насущными. Ему было хорошо с Алёшей, но он понимал, что одной страстью, как бы сильна, счастлива и взаимна она ни была, жизнь не ограничивается, так как она долга и непредсказуема. Успех, честолюбие, карьера, сознание себя единицей, фигурой, а не безликой персоной в серых рядах — чем не посыл и звонок к свершению? А, кроме того, в дело вступят ещё и обретённая свобода от родителей и их опеки, отсутствие унижения, которое он испытывал, когда должен был обращаться к ним фактически за каждой мелочью, просить, настаивать… Да хотя бы «Бентли»: он получил гораздо больше того, на что рассчитывал, и практически без боя, а уж если станет полностью независимым и начнёт зарабатывать! Независимость, свобода, процветание, удовлетворённые амбиции и самостоятельность — ради этого можно было рискнуть и навесить на себя вериги, а через полгода он разберётся, как освободиться от них быстро, тихо и безболезненно. Ну и, конечно, в Жене говорил инстинкт охотника — желание заткнуть за пояс ещё один скальп, на этот раз патлатый. Сексуальные приобретения Жени были пока очень малочисленны и выражались только Алёшей и его девственностью, пара перепихов с совсем незапомнившимися парнями в счёт, разумеется, не шла. А тут штучка — не простая, а золотая! И с сиськами, хоть и маленькими, — безусловно, трофей. Обработает её — и станет универсалом, если через такое перейдёт, вообще ничего более не побоится! Женя ещё не очень хорошо представлял, что его ждёт после брака, но голова воображала что-то яркое, разноцветное, увлекательное, с половиной этого самого брака на самом последнем месте.



      Что же касается остальных, вовлечённых в августовский водоворот, то их проблемы и чаяния описывались гораздо проще: Алёша любил Женю и не хотел его терять, разрыва он не мог себе представить, потому что Женя был первым и единственным в его сердце и в постели, мысль о ком-то ещё, кем он может, или решит, или захочет утешиться, с кем он может, или решит, или захочет забыться, рождала чисто физический, почти что женский ужас перед чужим, не Тем и отступала, не решаясь измерить глубину пропасти гадливости и омерзения, — других у Алёши быть не могло; Резников мечтал о счастье и благополучии своей дочери, видя в ней не только любимое и единственное дитя, наследницу его фамилии, дела и капиталов, но и покойницу-жену, так горячо обожаемую, так рано ушедшую, словно взывающую из могилы: «Обеспечь! Не ошибись!», боялся лишь не прогадать с выбором — и со своим собственным, и с Ириным — и выдать её замуж за стоящего, красивого, серьёзного, любящего не деньги, а их обладательницу, ищущего не состояния, а взаимности, и готов был скрестить пальцы: он не ошибся, увидев в Жене именно такого; чета Меньшовых, достигшая практически всего, что можно было выжать из доходного места, не верила ни в стабильность, ни в вечность процветания, ни в неприкосновенность нажитого непосильным трудом, страшилась и будущего, и, хоть и редко, но всё же периодически возобновляющейся чистки рядов чиновничьего сословия и надеялась соскочить на благоденствие в миллионах Резникова до того печального дня, когда Артемия Денисовича не дай бог не постигнет суд не скорый, но, к сожалению, праведный, — таким образом, здоровье г-на Резникова занимало их больше всего, как и надежды на то, что худ строитель-капиталист неспроста, а по причине близящегося перехода в мир иной.



      — Ну и что ты там панорамируешь? — вопрошал Женя Алёшу, усевшегося в изножье кровати с телефоном в руке после первой в предпоследний августовский день схватки.

      — Пишу этюд «Послеоргазменные прелести».

      — А что в них интересного, когда всё падает и сжимается?

      — Эх, довела тебя Ирка до состояния бесчувственного чурбана! Неужели ты не понимаешь, что это прекрасно! Ты расслаблен, возбуждение спало, член уменьшается, головка уползает, уползает в свою норку, а крайняя плоть её накрывает, и её колечко нежно её ласкает и само уменьшается и смыкается, полностью скрывая источник удовольствия. Это же восхитительно, так стыдливо, так целомудренно! Просто в башку не лезет, как можно жить с обрезанным членом!

      — Да, — согласился Женя. — Это самое нежное и самое ценное постоянно трётся о трусы. Брр, гадость! Ну что, закончил?

      — Ага. — Алёша отложил мобильник в сторону и растянулся рядом с любовником. — Как, послать мамзель видео с комментариями?

      — Пощади, — лениво и без всякой интонации протянул Женя. — Я её целый месяц окучиваю, а с учётом июля уже два выйдет. Хорошо ещё, что Лизка вошла в моё положение и утаскивает её на вечер, когда может, а то мне бы пришлось ежедневно её охмурять.

      — Ну, и ты тискаешь её худосочную жопу и неубедительные сиськи?

      — Нет, конечно: я же пай-мальчик, исполнен платонического обожания и не позволяю себе ничего такого… вольного… до свадьбы. А вообще хорошо, что она худа и плосковата, так она больше смахивает на пацана. Вот если бы у неё были буфера пятого размера… Ффу, дыни спереди и тыквы сзади… Уж лучше пусть такой остаётся… Ты представляешь, что эта дрянь вчера устроила? Разыграла концерт: «У тебя не будет двух тысяч евро? А то папа в командировку отбывает, наверное, уже уехал, а у меня карточка обнулилась».

      — Вот тварь! Коню понятно, проверяла твою жадность. Дал?

      — Нет, она разрулила, когда я бабки со своей карточкой на стол выложил. Типа она ошиблась, пахан о завтрашнем числе говорил.

      — Что за плебейские выходки!

      — Точно, иногда она ведёт себя как базарная торговка. Увидит кого-нибудь из знакомых — наливается гордостью, окликает и демонстративно льнёт ко мне с самодовольным видом, а потом как начнёт языком молоть: дескать, я вчера там, а позавчера сям, а там так здорово, а сям так круто, а в «Бентли» так удобно… То есть раньше она себе сама всё это устраивала, а теперь в неё влюбились и развлекают на высшем уровне.

      — Странно, а по пахану не скажешь. Я же видел его в Елегорске, тогда, на мосту. Вроде нормальный был, тихий и без заморочек, без чванства.

      — А это всегда так бывает с капиталистами и эмигрантами: первое поколение ещё куда ни шло, а второе отвратительно. Но ничего, всё нам на пользу, во мне даже спортивный интерес просыпается, как я буду после свадьбы учить её хорошим манерам и обламывать её заносчивость.

      — Долго стараться придётся… Ну, а насчёт пахана выяснил что-нибудь? Он действительно на последнем издыхании или его просто иссушили миллионы, над которыми он чахнет, как Кащей над златом?

      — Да не пойму никак. К Ирке с таким вопросом впрямую не подъедешь, да и вряд ли она ответит, и ещё маловероятнее, что отец её оповестил.

      — А вот это как раз очень вероятно: он же должен будет её подготовить. Ну, там на честных управляющих указать, ознакомить с активами, познакомить с семейным нотариусом… чего там ещё… чтобы доченька не потонула после похорон обожаемого папеньки.

      — Или так, — вяло согласился Женя.

      — Ты чего такой квёлый?

      — Так тоска зелёная! Сегодня пятница, два дня осталось, второго в институт, я совсем не отдохнул, а тут целую неделю сразу барабань.

      — Да, когда сентябрь посередине недели начинается, привыкнуть легче. Тебе ещё хорошо: одни лекции, а на меня навесят сразу… Уроки, домашние задания, репетитор… Предки контроль усилят… Выпускной класс… ЕГЭ… Полное гэ и херня без конца и края… Так что со здоровьем империалиста поганого? Пусть Ирка не сечёт, а своих предков расколоть пробовал?

      — Насколько понял, они не в курсе. Мне вообще кажется, что пахана это не очень и заботит, но одним браком его притязания не ограничатся. Он просто железно уверился в том, что Резникова переживёт, и нацелился на всё его бабло.

      — Тогда ты женись, твой пахан пусть Иркиного травит, тотчас, чтобы не успели поймать, летит на какие-нибудь Багамы… да хоть и поближе, в Австрию, они тоже никого не выдают, а ты через полгода вступай в права наследства…

      — Стоп! А Ирку куда девать? Это она через полгода вступит в права, а не я.

      — Тьфу! Значит, отстрел надо вести в два этапа и первый провести так чисто, чтобы в течение полугода никто не смог ничего предъявить…

      — А почему бы тебе половину на себя не взять? А то Резников с пахана, дочка — тоже, женитьба с меня… Вложись и ты, наконец…

      — Карман шире! Будто я в это дерьмо влез! Сами извозились — сами и разбирайтесь.

      — А я что делаю? Вот, смотри! — И Женя вытащил из кармана отдыхающих на кресле брюк кольцо. — Любуйся, одолжил у Ирки, она его на левом безымянном носит. Под тем соусом, что моей мамаше очень такая форма нравится, чтобы она как бы заказала по образцу.

      — И для чего?

      — Ну как же! Чтобы с размером не ошибиться, сегодня или завтра с маман попрёмся покупать, Лизка, наверное, тоже увяжется, а в воскресенье к Резниковым с официальным протоколом.

      — Тааак… — Глаза Алёши стали метать молнии.

      — Именно тааак! — передразнил Женя. — Ты бы лучше так — тааак! — на Ирку бы посмотрел — небось сразу бы испепелилась.


      Конечно, можно было устроить подлому изменнику сцену — громкую, визгливую, неприличную или, наоборот, холодно-утончённую, но с бешенством во взгляде, вытолкать его взашей, выгнать пренебрежительно, с уничижительными характеристиками и едким сарказмом в комментариях, хлопнуть входной дверью за изгнанником, обернуться вокруг себя, как капризная девица, не рассчитавшая своих сил и позорно проигравшая, в порыве чувств стукнуть пяткой в дверь, вернуться из прихожей в комнаты, рухнуть в постель, искусать губы… Третье, пятое, десятое… Мысли путались, Алёша делал это не раз — и здесь, и в деревне, и в июне, и в августе, но сейчас почему-то ничего не хотелось — ни ссор, ни скандалов. Какой смысл вот так препираться, что в этом толку, что это вообще изменит? Никакого, ничего. Кажется, даже сочетание «подлый предатель» перестало жечь. Ну да, он с таким связался, но разве он сам, Алёша, виноват? Когда они познакомились, ничего этого и в помине не было, какой брак для восемнадцатилетнего, никому и в голову не могло это прийти. И разве виноват Женя? Безусловно, тоже нет. Это не он — это расчёты его отца, а сын за родителя не в ответе. Но Алёша не мог смириться с тем, что в результате посторонних интересов оказался самой пострадавшей стороной. У Женьки, видите ли, спортивный азарт, заезд в Гран-При России и ого какие приличные призовые в случае победы, постель там, постель здесь, всё в шоколаде-мармеладе, и ещё он изображает из себя жертву и радетеля за общее благо, но пока устраивает-то только свою частную жизнь!

      То ли пасмурная погода была тому причиной, то ли скука предстоящих дней, то ли усталость от последних двух месяцев, но молний в Алёшиных глазах надолго не хватило. В последнее время ему просто надоело плутать в обстоятельствах, мнимо усложняя предельно ясный расклад. К чёрту всё, просто голова пухла от этого, а ничего всё равно не решалось. Пустить всё на самотёк, пусть идёт своим ходом, а он останется… или с Женей, или один, или с дрочкой, если другой парень пока неприемлем. И Алёша процедил вполне миролюбиво и абсолютно беззлобно:

      — Давай убирайся отсюда, жених, и в течение недели не показывайся. У меня даже злости на тебя не осталось, а стояка — и подавно.

      Жене оставалось только горестно вздохнуть и действительно ретироваться — лучше так, пока безопаснее, а то не приведи господь невыведенная сперма в мозги любезному ударит — и будет послезавтрашняя помолвка украшена синяком на левой скуле…