Глава 6. Портрет в конце войны. Май 45-го года

    Афанасий попытался открыть глаза, но поднявшаяся пыль попала на ресницы и веки, скрипела на зубах. Протерев глаза тыльной стороной ладони, он понял, что лежит на полу и попытался встать. Не получилось. Из-за шума в ушах ему показалось, что он оглох.
    «Надо что-то сказать вслух!» – подумал Афанасий и громко, как казалось ему, произнёс:
– Берёза, я – Сирень! Приём!
    Свои слова он услышал, как и неожиданный ответ:
– Я – Берёза! Слышу хорошо!
    Афанасий повернул голову на хрипловатый голос, и увидел художника, стоявшего на четвереньках.
    «А этот как тут оказался?» – Афанасий снова попытался подняться. Но ремень автомата, находящегося за спиной, не позволял сдвинуться с места.
    Художник подполз к сержанту, ослабил ремень и, перекинув его через голову Афанасия, помог выбраться из-под внутренней кирпичной стены, которая несколько секунд назад наклонилась и, сдвинувшись, упёрлась во внешнюю стену, зажав автомат Афанасия.
    «Хорошая кладка! – подумал Афанасий. – Другая бы рассыпалась и меня придавила».
– Мина! – сказал художник. – Я слышал, как она летела. Вставай!
    И тут Афанасий вспомнил всё, что произошло несколько минут назад тут, на юго-западной окраине Берлина, 2 мая 1945-го года.
    Он, связист сержант Афанасий Годенко, тянул телефонный провод по территории, занимаемой штабом 4-й танковой армии. До нужного ему здания оставалось метров сто.
    Кругом было тихо и спокойно, даже канонада в центре столицы Германии уже доносилась тише. Как сообщили вчера, а связисты обычно первыми узнают о всяких важных событиях, над рейхстагом поднято Красное знамя, поэтому, понимая, что война вот-вот закончится, в мыслях Афанасия нет-нет да проскальзывали приятные воспоминания о доме, куда он скоро вернётся.
    Подойдя к полуразрушенному зданию, Афанасий увидел солдата, стоящего около… мольберта и что-то рисующего. Так как не каждый день на войне, а тем более в немецком городе Берлине, по дороге встречаются художники, то Афанасий, оставив катушку с проводом, подошёл к солдату. Тот был в расстёгнутой гимнастёрке с погонами рядового, без головного убора…  Ростом чуть повыше Афанасия, с большим чубом тёмных вьющихся волос. Худощавый, со скуластым лицом.
    Художник пристально посмотрел на приближающегося сержанта. Подобный взгляд Афанасий однажды видел. Когда после третьего ранения попал в госпиталь, к ним приезжал и выступал перед ранеными и медперсоналом Вольф Мессинг. Он показывал психологические опыты, читал мысли, искал спрятанные предметы, угадывал и выполнял задания. Взгляд у Мессинга, который, как потом узнал Афанасий, самому Сталину показывал свои возможности, был примерно такой же, как и у незнакомого художника: выразительный, одновременно спокойный, умиротворённый и в то же время – пронизывающий насквозь. Он, казалось, видел то, что спрятано внутри в человеке, определяя состояние души.
    Афанасий взглянул на мольберт, где просматривался рисунок полуразрушенного города.
– Красиво! Как долго мы ждали, что наступит такой момент.
– Я с февраля сорок второго на фронте, – заговорил художник и протянул Афанасию руку со словами. – Иван Воронов, старший художник политотдела армии.
    Афанасий назвал себя, и они пожали друг другу руки.
    Решив тянуть провод прямо через здание, всё равно там ни дверей, ни окон не было, сержант вернулся к катушке и затащил её в коридор. И тут же ему заложило уши, а внутренняя кирпичная стенка почему-то вздрогнула, но не рассыпалась, а наклонилась, прижав связиста к полу.
    «Или взрыв всё же был, а я внутри дома его не услышал?» – подумал Афанасий. И тут до него донёсся звук нового взрыва чуть подальше от здания. Зато громкая немецкая речь послышалась буквально рядом. Афанасий взглянул в пролом в стене, который раньше был оконным проёмом, и увидел двух немецких солдат, в касках и с автоматами наперевес. А покорёженный автомат связиста по-прежнему лежал под кирпичами.
    Афанасий пригнулся, сделал шаг назад и вдруг почувствовал, что в его правую руку кто-то вкладывает какой-то твёрдый предмет. Зажав его пальцами, сержант поднял руку и увидел в ней немецкую гранату, которую предусмотрительно подал ему его новый знакомый. Афанасий моментально дёрнул шнур и без замаха выкинул гранату в пролом. Прижавшись к стене, он переждал взрыв и оглянулся назад. Ивана в коридоре не было, но буквально через несколько секунд он опять появился с немецким автоматом в руках.
    На улице началась неторопливая стрельба, к которой добавился выстрел из орудия, стоявшего у соседнего здания.
    Художник протянул автомат Афанасию:
– Бери и беги к серому зданию. Там командующий. Ты там нужен! – спокойно сказал Иван. –  Не думай ни о чём, стреляй и беги! – громче и требовательней сказал он.
Афанасий схватил автомат и бросился по коридору, проскочил вторую комнату и, выпрыгнув в оконный проём, побежал к дому, где находился командующий 4-й танковой армией генерал-полковник Лелюшенко Дмитрий Данилович. Команды военным людям ведь для того и подаются, чтобы их выполняли.
    Афанасий не видел, что Иван Воронов в этот момент перекрестил его с тихими словами: «Спаси и сохрани, Господи!»
    Справа около кустарника за низеньким забором появились фигуры в немецких касках. Афанасий выпустил очередь из автомата и, не останавливаясь, забежал за грузовой автомобиль во дворе. На кузове висел транспарант: «Водрузим знамя Победы над Берлином!» Афанасий осмотрелся, прислушался. Рота охраны, заняв оборону, вступила в бой. Стрекотание немецких автоматов усилилось, и по плотности огня становилось понятно, что очередная немецкая группировка, пытаясь вырваться из Берлина в сторону американских войск, вышла на штаб армии. Так как нужное здание было уже рядом, Афанасий рванул к нему, забежал за угол дома и через окно заскочил в какое-то подсобное помещение, откуда попал в коридор. В раскрытую дверь соседней комнаты он увидел, как начальник связи армии полковник Остренко короткими очередями ведёт огонь из автомата через окно. В коридоре Афанасий наткнулся на полулежащего старшего сержанта Ковалёва из его роты. Раненый тот полз вдоль стены, одной рукой зажимая рану на груди, а второй – толкая по полу радиостанцию.
– Остренко! Связь давай! – услышал Афанасий голос командующего из следующей комнаты. Схватив радиостанцию и крикнув Ковалёву: «Терпи, брат!» – Афанасий вбежал в комнату к командующему. Тот с автоматом в руке стоял у окна. У второго окна тоже с автоматом стоял начальник политотдела армии полковник Кладовой. Неподалёку слышались частая стрельба из автоматов и отдельные взрывы ручных гранат, сопровождаемые криками наших солдат и командами на немецком языке.
– Товарищ командующий, связист сержант Годенко! – представился Афанасий.
– Наконец-то! – выдохнул генерал. – Срочно вызывай «Рассвет», пусть немедленно к нам выдвигается.
    Афанасий знал,  что «Рассвет» – это позывной 7-го  мотоциклетного полка, а вот квадрат по карте, то есть место, где находится сейчас штаб армии, надо было уточнить. Поэтому он громко сказал:
– Прошу уточнить квадрат!
    В комнату вбежал начальник оперативного отдела полковник Маряхин, за которым два бойца тянули пулемёт.
– Квадрат: двенадцать-тридцать семь, по «улитке» – четыре! – скороговоркой выпалил он.
– Понял! – сказал Афанасий и, сидя на полу в углу, начал вызывать «Рассвет», быстро передал информацию о нападении на штаб и приказ о немедленном выдвижении на помощь. Затем по команде генерала Лелюшенко связался с 3-й мотоинженерной и 71-й лёгкой артиллерийской бригадами. Все они располагались поблизости, поэтому минут через десять помощь начала поступать. Первыми прибыли мотоциклисты. В бригаде, кроме 200 мотоциклов с пулемётами, было ещё и 10 танков. Сапёры и артиллеристы подошли через полчаса. Общими усилиями мотоциклистов, танкистов, артиллеристов, сапёров, а также солдат и офицеров штаба армии в первой половине 2 мая противник, про-рвавшийся к штабу, был разгромлен. Вырваться немцам из Берлина не удалось. В конце войны Гитлер издал приказ, в котором говорилось: «Всякий, отступающий из Берлина, будет расстрелян – будь то солдат, офицер или генерал». Фюрер никак не предполагал, что желающих помочь немцам в исполнении этого приказа, будет немало.
    Основные соединения 4-й танковой армии в это время добивали противника в центре города. В 15.00 часов 2 мая капитулировала 200-тысячная группировка немецких войск, окружённая в Берлине. И тут же генерал Лелюшенко получил новый приказ: «Передать свой участок войскам 1-го Белорусского фронта и сосредоточиться в лесах в 35-50 километрах южнее Берлина для подготовки удара на Прагу».
    4 мая командующих армиями 1-го Украинского фронта вызвали на совещание к командующему фронтом маршалу Коневу. Среди многих обсуждаемых вопросов маршал обратил внимание на важную проблему. Надо стараться не допускать излишнего кровопролития. Как только будут создаваться небольшие окружения или появится возможность предъявить ультиматум какой-либо группировке гитлеровцев – не добивать их, а вынуждать к капитуляции, проявлять в этом отношении инициативу, посылать парламентёров.
    Вечером 5 мая сержанта Годенко вызвал командир батальона связи капитан Абраров и недовольным голосом сообщил, что получен приказ, отправить того в распоряжение начальника политотдела.
– Непонятно, зачем ты им понадобился, Афанасий. Рано утром офицер связи на мотоцикле отвезёт тебя в полиотдел. Вернее, даже не в политотдел, а в конкретное место, указанное в приказе.
– Есть убыть в политотдел! – ответил удивлённый сержант, мысленно добавив: «То есть не в политотдел, а в указанное место».
     В 5 часов утра 6 мая мотоцикл притормозил на окраине небольшого немецкого городка, где около невысокого одноэтажного дома стоял автомобиль ЗиС-5, над кабиной которого возвышался репродуктор, прикреплённый к борту, обтянутому тентом с транспарантом: «Вперёд, на Прагу!»
     Около машины стоял и улыбался… художник Иван Воронов.
     Они поздоровались, и Иван ввёл Афанасия в курс дела, для которого сержант сюда и прибыл, после того, как об этом перед вышестоящим командованием похлопотал рядовой Воронов. Рабочее место Афанасия – кузов автомобиля, где находится рация, патефон с набором пластинок, радиоприёмник, микрофон и репродуктор. За исправность и работоспособность техники Афанасию и придётся отвечать. Экипаж машины состоит из водителя, переводчика и Ивана Воронова. Старшим машины был офицер политотдела, но его вчера ранило. Назначат ли нового старшего неизвестно. Но если старшего не будет, то его обязанности будет исполнять Воронов.
– Времени для осмотра техники мало, поэтому стоит поторопиться, так как танковый батальон, к которому мы приданы, скоро начнёт выдвижение в голове передового отряда, – закончил инструктаж Воронов.
     Пока Афанасий проверял технику, в кузов залез переводчик. К удивлению Афанасия, переводчиком оказалась женщина. Военная форма была ей к лицу. Даже офицерская фуражка не портила короткую причёску светлых волос. Лейтенантские погоны на плечах придавали офицеру-переводчику солидность, которая моментально улетучивалась при появлении на лице белозубой улыбки. Звали переводчика Мария Волонец.
     За ней в кузове появился Иван, так как за несколько минут до начала движения к машине подбежал запыхавшийся лейтенант в очках и сказал, что он назначен старшим.
     Афанасий примерно представлял, для чего используется их автомобиль, оборудованный как звуковещательная станция, но что он делает в составе передового отряда, было непонятно. Конечно, выдвигались они не в голове колонны, а ближе к её хвосту, но… Через час движения танки впереди развернулись и открыли огонь по обнаруженным целям. Что не разбили огнём, додавили гусеницами, и – снова вперёд.
Около 16-ти часов колонна остановилась, и Афанасий услышал по рации команду, немедленно выдвинуться в голову колонны.
     Танки, рассредоточившись, стояли при въезде в город Фрайберг. Машина политотдела остановилась рядом с танком комбата. Никто не стрелял. Стояла напряжённая тишина, готовая в любой момент расколоться. 
     Воронов подмигнул Афанасию:
– Ну вот и наша работа начинается! Маша, внимание!
     Затем он начал говорить в микрофон, а Мария – переводить его слова на немецкий язык:
    «Граждане города Фрайберга! Говорит майор Красной армии Иван Воронов! Мы не хотим разрушать ваш город, потому что он – город нашей славы! Здесь учился Михаил Васильевич Ломоносов. Он женился здесь на немке Лизе-Кристине. Если вы нас не встречаете, то мы вынуждены будем с боем взять город!»
    Снова наступила тишина. Иван с помощью переводчицы повторил обращение к жителям города и к тем, кто собирался его оборонять. И снова тишина, но уже короткая: Афанасий, рассматривая панораму не разрушенного университетского немецкого города, уловил у крайнего здания какое-то движение. Вскоре оттуда появилась процессия: два офицера и три женщины, двое из которых шли впереди и несли… икону.
    Иван сказал переводчице:
– Берите нашего лейтенанта, его фамилия Головашкин, и идите навстречу им. А я ещё комбата попрошу подключиться!
     Он подбежал к соседнему танку, из люка которого за всем происходящим наблюдал майор Мельничук, и предложил тому возглавить делегацию.
    Пока эти группы, не спеша, двигались навстречу друг другу, Афанасий подошёл к Ивану и задал прямой вопрос:
– Рядовой Воронов, а что же ты немцев-то обманываешь. Ты же не майор. А обман – это грех!
– Да! – согласился Иван. – Это ложь, но ложь во благо. И если такая ложь спасёт хоть одну человеческую жизнь, то это не может являться грехом. Для немецких офицеров важно, что они сдались в плен не рядовому солдату, а офицеру. Представь, что они из-за обиды, что их пленил рядовой Воронов, начнут стрелять. Или они из-за этого просто… застрелятся.
– И что? Да пусть они все вместе со своим Гитлером стреляются. – возмутился Афанасий.
– По поводу Гитлера – согласен.  А кто будет вместо них всё восстанавливать? Мы с тобой? У нас и так дел хватает. Ты же видел сколько пленных в Берлине мы взяли. Я думаю, что часть из них поедет к нам ремонтировать и строить то, что сами и поломали. Рабочие руки нужны всегда: и на войне, и после войны, – глубокомысленно закончил разговор Воронов.
    Город вместе с гарнизоном капитулировал, что спасло и сам Фрайберх, и его жителей от разрушения и никому не нужных в конце войны смертей.
    Иван спросил у Марии об иконе, которую немцы вынесли на переговоры. Мария рассмеялась и рассказала, что это была не икона, а старинный портрет Михаила Ломоносова… в парике. Под картиной стояли даты приезда и отъезда русского учёного.
    Утром во Фрайберг прибыла колонна штаба армии. Но не успела она расположиться на восточной окраине города, как появились немецкие танки. Начальник штаба армии генерал-майор Упман приказал всему личному составу немедленно перейти в лес юго-восточнее города и занять оборону.
    Иван с Афанасием лежали рядом на опушке леса за поваленным деревом.
– Ты сколько раз был ранен? – спросил Иван.
– Если считать лёгкое ранение в Крыму, то четыре. Надеюсь, что пятое не успею получить. А ты? – в свою очередь спросил Афанасий.
– Ни разу. Мне некогда. Надо же войну рисовать, чтобы после войны люди знали, как тут всё было.
– И сколько же у тебя рисунков… картин?
– Около тысячи. Война закончится, вернусь в Москву и… с Божьей помощью выставку организую.
– Без Бога, ты думаешь… не получится? – спросил Афанасий.
– Оно, может, и получится, но я без Бога выставку делать не буду.
    Помолчав, Иван добавил:
– Однажды под Курском наш батальон попал в окружение. Немцы наседали со всех сторон: и пехота, и танки.  И в этом кромешном аду я вижу, как наш полковой комиссар сорвал с головы каску, рухнул на колени и стал… молиться. Он плакал и бормотал полузабытые с детства слова молитвы, прося у Всевышнего, которого он ещё вчера поносил, пощады и спасения. И понял я тогда, что у каждого человека в душе есть Бог, к которому он когда-нибудь да придёт. Мало кому из нас удалось вырвался из окружения. Но именно тогда я дал слово Богу, что, если в этой страшной войне я выживу, то уйду в монастырь и посвящу жизнь служению Всевышнему.
– Наши подоспели! – сказал Афанасий, наблюдая, как слева из-за небольшой рощицы одним за другим стали появляться танки со звёздами на башнях и разворачиваться в боевой порядок.
– Побеждает тот, кто переходит в наступление! – повеселевшим голосом отозвался Иван. – Добро с кулаками неизбежно побеждает зло! А вчера ты убедился, что слово может быть оружием.
    7-й гвардейский танковый корпус генерала Новикова (соседнего 1-го Белорусского фронта) с ходу вступил в бой с танками и артиллерией противника. К вечеру 7 мая группировка немецких войск юго-восточнее Фрайберга была ликвидирована, и маршруты в направлении Рудных гор, протянувшихся вдоль границы с Чехословакией, стали свободны, куда и направились колонны частей и соединений 4-й танковой армии. Передовые отряды захватывали узлы дорог, дефиле и перевалы, опережая противника, не позволяя ему занять, а тем более оборудовать рубежи на германо-чехословацкой границе и оседлать горные перевалы.
    Петляя по извилистым дорогам сквозь Рудные горы, офицеры с интересом смотрели на компасы, стрелки которых беспорядочно крутились вокруг своей оси, сбитые с толку залежами железной руды, находившимися в этом районе. Лейтенант Головашкин показал компас Афанасию и Ивану.  Пока их ЗиС-5 в колонне штаба армии медленно кружил по горным дорогам, а переводчица Мария спала на матраце за печкой-буржуйкой, бойцы поближе познакомились. Иван рассказал, что он родом из подмосковной деревни Торчиха, учился в Москве – сначала в художественной студии при Московском Союзе художников, а затем в изостудии ВЦСПС, которая приравнивалась к Академии художеств. Работал на строительстве метро. 
    Афанасий, никогда не видевший метрополитена, понял, что «метро» – это что-то, похожее на штольню в шахте. Тоже – под землёй, только вместо вагонеток с углём – вагоны с пассажирами.
    До войны Иван успел послужить в армии, а с её началом работал на военном заводе в Москве, где делал бомбы. Его даже зачислили в ополчение, но на линию фронта тех, кто работал на военных объектах, не отправляли. Однажды, во второй половине октября, Воронов, как обычно, утром пришёл на смену (Кстати, добирался на работу с трудом, так как метро в этот день почему-то не работало), а на заводе всё изменилось: начальства нет, оборудование основного цеха вывезено. Оказалось, что начальство просто-напросто из-за слухов, вызвавших панику, что немцы вот-вот войдут в город, сбежало, а часть станков отправлена по плану эвакуации в другое место.
– Но на здании заводоуправления по-прежнему висит плакат: «Всё для фронта, всё для Победы!» – рассказывал Иван. – Это значит, что каждый гражданин в стране на своём месте должен делать всё возможное и невозможное для этого. Мы, рабочие, никуда не ушли, переоборудовали оставшиеся станки, изменили схему производства и продолжили… изготавливать бомбы. До обеда все делали заготовки, а после обеда все снаряжали бомбы, крепили взрыватели. Пришлось удлинить смены. Тем, кто жили далеко, поставили лежаки в освободившемся помещении. Ночевали прямо на заводе.  Военные, забиравшие у нас продукцию, так и не заметили, что завод как бы уехал. А в феврале сорок второго меня уже официально призвали и отправили на фронт.               
    Афанасий коротко рассказал о себе и своей семье, показал фотокарточку жены Дуни с дочкой Любой. А вот сына Толика на фото не было… Вернее, он был, но на фотографии его не было видно, так как он ещё не родился.
– Скоро их увидишь, – сказал Иван.
    Афанасий после паузы заметил:   
– Я четыре года отступал на восток, а наступал на запад. А сейчас, когда мы, наступаем на восток, на Прагу, мне как-то непривычно. Солнце не с той стороны. Мы с каждым шагом приближаемся к дому. Непривычные, ощущения…
– От многого теперь придётся отвыкать, ко многому привыкать. Те, кто вернутся с войны, будут начинать новую жизнь, – рассудительно сказал Иван.
    Снаружи послышался шум, крики. Выглянув из крытого кузова, они увидели людей, стоящих вдоль дороги с цветами в руках. Население Чехословакии с восторгом встречало освободителей. Навстречу колоннам Красной армии вышли тысячи людей. Среди них были люди разных национальностей: мужчины, женщины, подростки, что были угнаны гитлеровцами из родных мест на каторжные работы.  Они со слезами на глазах выкрикивали: «Да здравствуют русские!», «Да здравствует свобода!»
    Воронов только успевал делать наброски, эскизы.
    Годенко на полную громкость включил радио:
    «Внимание! Внимание! Говорит чешская Прага! Говорит чешская Прага! Большое количество германских танков и авиации нападает на наш город. Мы обращаемся с пламенным призывом к героической Красной Армии с просьбой о поддержке. Пришлите нам на помощь танки и самолеты, не дайте погибнуть Праге!».
    Войска выдвигались на максимально возможных скоростях. И вдруг вечером 8 мая в 20.00 поступила команда: «Стой!». Оказывается, в это время в Берлине происходит подписание акта о капитуляции Германии. Об этом по радио довели до сведения немецких войск, находящихся в Чехословакии. Наступила напряжённая трёхчасовая пауза. Войска, выведенные из боя, вместе со всей страной ждали важного правительственного сообщения об окончании войны, а войска, выдвигающиеся к Праге, ждали реакции на капитуляцию немецких частей, штурмующих Прагу. Если гитлеровцы продолжат воевать, то надо будет их добивать. Значит, не все ещё похоронки выписаны кадровиками.
    Не получив в течение трёх часов никакого ответа, группировка на Пражском направлении возобновила боевые действия.
    К 4.00 9 мая штаб 4-й танковой армии расположился на западной окраине Праги. Основные соединения армии продвигались к центру города. К 10.00 Прага была полностью очищена от гитлеровских частей. На улицах города начались праздничные демонстрации, ликование, чествование советских солдат и офицеров.
    Когда доклад об освобождении Праги дошёл до Москвы, наступила пора оглашать приказ, который страна ждала долгих четыре года. В то время, когда диктор Левитан объявлял по радио об окончании войны, а хор Александрова под радостные крики, ликование и аккомпанемент стрельбы из всех видов стрелкового оружия в небо над Берлином выстраивался на ступеньках рейхстага для исполнения песни «Священная война», сержант Годенко Афанасий получил приказ, убыть в своё подразделение. На прощание Иван Воронов подарил ему рисунок, на котором был изображён улыбающийся связист с катушкой телефонного кабеля в руках. На портрете Афанасия стояла надпись: «Май 1945-го года» и подпись художника «Иван Воронов».
    До полного, то есть фактического окончания войны оставалось ещё около двух недель.
    Первый финальный аккорд был поставлен ночью 12 мая вблизи демаркационной линии с американцами в окрестностях чешского города Пршибрам, где была разгромлена семитысячная группировка немецких войск, не желающая сдаваться.  Атаку укреплённого лагеря начала диверсионная группа НКГБ СССР под командованием капитана Евгения Олесинского. Позже к наступлению присоединились регулярные части Красной армии при огневой поддержке механизированных соединений 3-й армии США.
    Второй эпизод завершился 20 мая 1945 года, когда канадские части высадились на голландский остров Тексел и принудили сложить оружие немецкий гарнизон и 163-й полк морских стрелков, который с 6 апреля вёл боевые действия с восставшим при поддержке местных сил голландского сопротивления батальоном военнопленных советских солдат из Грузии (822-й батальон «Царица Тамара» численностью 800 человек). Немцы, не имея связи с материком, не знали об окончании войны и продолжали терроризировать местное население, сжигать фермы и зачищать остров от восставших, перешедших к тактике партизанской борьбы. 
    Вторая мировая война на территории Европы была окончательно завершена.
    Впрочем, последними капитулировавшими солдатами Германии следует признать гарнизон метеорологического поста на острове Нордостланд к северо-востоку от Шпицбергена. Хотя немцы и узнали о том, что война закончилась в мае, принять их капитуляцию и забрать на большую землю англичане соизволили лишь 4 сентября.