de omnibus dubitandum 114. 59

ЧАСТЬ СТО ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ (1911-1913)

Глава 114.59. СТАВКА НА СИЛЬНЫХ… КАЖЕТСЯ

    Нижне-Садовая, или, по-старому, Глухая, в редких фонарях, спала. У старой церкви, под горой, стучала сонно колотушка. Дом учителя был двухэтажный, за гвоздяным забором. Пришлось звониться. Выбежал хозяин с папироской, забормотал несвязно, зажигая спички на ветру:

    — Вы? Как я рад, глазам не верю… А у нас скандал такой!..

    — Скандал?.. — оторопел Венков.

    — Да не беспокойтесь… в переносном смысле, скандал-то… а так-то тихо. Что и делать не знаю, все народ солидный… Проходите вот по дощечкам, я посвечу… чортовы спички делают!.. С горки натекает, знаете… Как я рад… главное, народ-то ранний все, укладливый, а тут скандал…

    — В чем дело, какой же, собственно, скандал? — спрашивал Венков, - в луже. — Да у вас озера!..

    — Глина… натекает. И хозяин покойный все мучился… Сюда, посуше… — торопил Людвиг Францевич. — Крушение произошло, как, знаете, нарочно. Ездил встречать на станцию… Выбрались? вот, свечу… Тьфу, вот они розовые-то спички!.. Милый есаул, сю-да! — кричал Млокосевич, шлепая по луже. — Крушение! В Шильде вагоны оторвались, поезд задержан на полтора часа! Неизвестно только, не оторвался ли Гулдобин? Если в передних, так… Если не оторвался, непременно будет… завтра ему рано надо в Нижний, сколько пересадок…

    «Очумел он, что ли?» — раздумывал Венков, — «уж идти ли?..»

    — Ради Бога, уж не уходите!.. — молил Людвиг Францевич, словно угадавши мысли.

    — Все-таки гостей хоть несколько подбодрит. Собственно, не гостей, а… почтеннейшие люди раскачались, сдвинулись во-имя, так сказать, национального… и Кущерин, библиофил наш, по старинным книгам, у него завод крахмальный, и староста соборный Буторов, лесопромышленник… кряжи все, сколько усилий стоило да еще под воскресенье!.. — сообщал Людвиг Францевич, ведя Венкова по переходцам.

    — Вот и попал к вам, за «приятным»… угощайте! — шутил Венков, возбужденный.

    — Сюда, на галерейку. Вы только у меня в низке были, в книгохранилище… прошу. Нашего мудреца увидите, Илью Акинфыча. Огородник…

    — Огородников? Не слыхал такого.

    — О-огородник, Валунов. Во все Заречье огороды. С Ключевским переписывался! Помните — «Мрежи рыбак растилал по брегу студенного моря»? Вот такого сорта.

    — Да у вас чудесно! Как вышивки… Воображаю, днем!..

    На тусклом свете уличного фонаря вся галерея мерцала переливами мельчайших разноцветных стекол.

    — Это хозяин покойный, по образцам-с. Это уж наша, коренная интеллигенция, не петербургская. Мало о ней известно-с. Таких-то нам и надо. А это все гравюры, портреты славных. Хозяин покойный так и называл: сыны России. Из лаптя вышел, а вот…

    В ворота застучали, донесся оклик:

    — Эй, доложи там... лошадь за Адриян Василичем!..

    — За Кискиным, — сказал Людвиг Францевич, — такая незадача.  Венков вошел в прихожую. Против двери висела старая гравюра — «Москва XVI века». По стене стояли кованые сундуки. Висели деревянные резные блюда. На полках красовались солоницы, бураки, ковши. По карнизам тянулись вышивки-подзоры.

    — А эти… — увидал Венков лапти, — тоже редкость?

    — Память это. Хозяин берег. Так, кажется, у Пяста было. Вот и он, берег. Отсюда вышел. Канониром был. А через полвека стал почетным человеком, в городских головах сидел… Прошу покорно. Вот, позвольте познакомить, Петр Кузьмич Венков, есаул! — крикнул Людвиг Францевич в залу.

    — А как же-с, имели удовольствие… — отозвался кто-то.

    Венков узнал колониальщика Арутинова Ивана Артемьевича, в золотых очках, с лицом профессора: покупал, бывало, с Леночкой конфеты. Народу было много. Опять звонили: прислали за Барсуковым.

    — Дольше не могу, уж извините… — поднялся важный, в сюртуке, старик Барсуков, — в пять встаем. Другой раз уж лошадь присылают. Надо бы как пораньше, что ли-с…

    — Крушение! Не смею уж задерживать… — повторял растерянно Людвиг Францевич.

    Стали подниматься и другие: козлобородый Моряхин, Рубков, седой, румяный, староста церковный Буторов. Буторов сказал:

    — И рады умных людей послушать, да, видно, горе уж такое наше… всегда с припозданьицем. Скоро и петушкам кричать. Да и к ранней завтра.

    А Венков слышал: «Эх, вы… господа интеллигенты, не сваришь с вами каши! такого пустяка не можете!»

    Проводив гостей, Млокосевич уныло сообщил собранию:

    — Мальчишка с вокзала прибежал. Говорит, Гулдобин остался в Шильды, по телефону дано знать на станцию. Теперь он прямо проедет в Нижний, завтра у него там собрание, а когда условимся, я предуведомлю. А пока ознакомьтесь, господа, с его брошюрой — «Истинный путь России». Ну, чайку попьем… Юленька, что же ты гостей-то оставляешь? — крикнул Млокосевич в комнаты.

    Венков приглядывался с интересом. Длинный, низкий зал напоминал ему старинные палаты, с залавками, с горками и поставцами, с оконцами в глубоких нишах, с печкой в изразцах-узорах, с резным карнизом. Перед старинным Спасом теплилась лампада. Висели виды Москвы и Киева, монастырей, соборов, старых городищ. За столом, накрытым шитой скатертью, сидело человек двенадцать. Юленька, дочь Млокосевича, была хозяйкой, чинно разливала чай. «Милая какая», — полюбовался на нее Венков, — «сарафан наденет — совсем боярышня». Очень ему понравилось, когда она спросила, не подымая глаз:

    — Вам как позволите, всладкую… или будете пить вприкуску?

    «Вот, целина-то-матушка… словно из XVII века вышла!» — подумал он. — «А глазки, как-будто, строгие».

    Он любовался свежестью ее лица, румянцем, гладко причесанной головкой, черной косою в ленте. И думал: «как она несовременна! редко таких смиренниц встретишь».
Он закурил. Юленька вскинула ресницы, чуть взглянула.

    — Пепельница там, — сказала она тихо, поведя глазами к двери, — чаю я могу подать туда?..

    — Простите, может быть за столом у вас не курят… — спросил Венков. — Разрешите?

    — Как угодно, — сказала она так же тихо.

    Он смешался. Ждал обыкновенного — «пожалуйста, курите», а тут — «как угодно». И не стал курить. Она спокойно продолжала разливать. Подсел лесничий Высокосов, знакомый по охоте.

    — В чем, собственно, тут дело… цель собрания? — спросил Венков.

    — Россию ищем, — подмигнул лесничий. — Перейдем подальше, а то тут… для некурящих. Юленька не любит, еще, пожалуй, забранится. Правда, Юлок? Я ведь ее такую помню, на руках носил. А, правда?

    — Правда, — сказала Юленька.

    — Что же «правда», — спросил Венков, — что Андрей Михайлыч на руках вас нашивал, это неудивительно, конечно… и я бы, пожалуй, мог… или «правда», что вы, пожалуй, забранитесь?

    — Последнее, — сказала Юленька, не улыбнувшись. — Это только сегодня исключение, а то я никогда не позволяю.

    «Вот так смиренница!» — подумал весело Венков.

    — О, вы строгая.

    — При чем тут — строгая? Воздух должен быть чистый в комнатах.

    Сказала скромно, не взглянула. Это ему понравилось. В профиль она была еще милее: совсем как монастырка.

    — Ну, мы отойдем подальше, чтобы не смущать, — сказал Венков, ожидая, что она посмотрит. Но она не повела ресничкой. Они уселись на залавке.

    — Так вот как… ищите Россию. В чем же дело?

    — Чудаковат немножко Людвиг Францевич. Видите стиль-то, — показал лесничий, — с хозяина прежнего. Старик был, правда, самобытный. И крутой. Внучка в него характером, цельная натура, само-бытка. Сразу ее не разглядите. Вышла из гимназии, хочет учиться дома… — не по ней! Я ее — Юлией-Правительницей величаю. Это вот собрание устроить папаша чуть ли не на коленях у ней выпрашивал. Говорит — глупости! Да и верно. Видели, что получилось?

    — Однако… — сказал Венков, смотря на Юленьку. — Сколько ей, шестнадцать?

    — Восемнадцать. Если бы не она, Людвиг Францевич все бы давно растряс с разными планами своими. То жена-покойница держала, а теперь вот «мать-игуменья». Деньги все у ней, а то бы все на книжечки…

    — Ну, а это собрание? Ведь серьезные все люди были. Если знают Людвига Францевича…

    Лесничий отмахнулся.

    — Наши кряжики-то тоже, сам с усам. По-литики. А вот. Людвиг Францевич наш давно готовит труд «Русские основы», томов, говорил, на пять. Отыскал в Москве союзника, одного молодого историка-философа, самого этого Гулдобина… говорят, будущее светило, громаднейшей энергии. И вот они решили создавать новую интеллигенцию. Старая обанкротилась, выветрилась национально, назначение свое «выбить национальную искру» выполнила, — в отставку! Вы знаете идею Столыпинской реформы?..

    Венкова все это мало интересовало. Но он был взвинчен, радостен, — куда ни шло!

    — Немножко знаю, по газетам. Ставка на сильных, кажется…

    — Вот, это самое: на крепких мужиков!.. Выдел на хутора, развитие собственничества… Ну, так тут ставка на национально сильного интеллигента. Где его найти? В недрах! Кстати, после 905-го, начался пересмотр идеологий в интеллигенции. Вот они и кладут «основу».

на фото гора Хочал-Даг