Второй отец

   
   После смерти моего отца мама сказала, что ей тяжело жить в большой квартире, и обменяла её на меньшую с доплатой. Меня с тех пор не покидает желание нажать первую кнопку памяти моего стационарного телефона, там номер, знакомый с детства. Жму. Вдруг разрешат прикоснуться к воспоминаниям. Сняли трубку. Говорю: «Алло». «Сыночек, ты?» - спрашивает отец на другом конце провода. У меня комок подкатывает к горлу, выдавливаю: «Да». «Соскучился что ли?» «Да». «Так приезжай скорее». «Что захватить?» «Полбуханки чёрного хлеба и литр молока. А то я сегодня ещё из дома не выходил». Прокручиваю в голове, кому следом позвонить, маме или сыновьям. Спохватившись, спрашиваю: «Отец, назови адрес?» «Сын! Записывай, коли забыл».

   Вот он дом моего детства! Мы жили в первом подъезде, указанная квартира во втором. Касаюсь звонка. «Заходи, не заперто, - слышу голос отца. А через секунду, - Чего замер? Проходи на кухню». «Я вот хлеба-молока принёс», - говорю, присев за кухонный стол. «Вот и сын сейчас принесёт хлеба и молока. Он наконец-то позвонил. А я воду под пельмени поставил. Ты ешь пельмени?» «Ем… Это я Вам звонил», - признаюсь после замешательства. Собеседник садится, сгорбившись, произносит: «Зачем целую буханку принёс? Куда половину девать? Заберёшь с собой». «Не заберу». «Тогда соседке полбуханки отдам».

   В комнате у окна наш круглый обеденный стол, у стены отцовский диван, напротив моё раскладное кресло, рядом книжная полка. Вот кому мама лишнюю мебель отдала. Стол раскладывали по праздникам. Сколько их было? Были и это главное. На диване отец, развалившись и закинув левую руку на спинку, читал книги, держа их правой рукой. То громко смеялся, то восклицал: «Во даёт!» На мои вопросы: «Что там смешного?» Отвечал: «Это читать надо. Так не объяснишь». Когда мои родители купили новенькое кресло, я часто спал не в спальне, а на нём и представлял, что еду в поезде. На полке стояли наши книги и библиотечные. Золотое было время.

   Старик гордо спрашивает: «Как тебе обстановка?» «Каждая вещь на своём месте». «Детское кресло, - старик показывает на раскладное кресло, которое я принял за своё, - всё, что я у жены из мебели забрал. Я и раньше на нём спал, когда мы с ней ругались. Прежде сын на нём вырос». «А остальная мебель откуда?» «Когда старушка из первого подъезда квартиру продала, спросила меня, не нужно ли мне чего из мебели. Я принял диван, стол и этажерку. Старушка, надо заметить, от денег за меблировку моей квартиры отказалась». Интересуюсь: «А книги она же подарила?» «А что книги? Библиотека за углом. Библиотека их на свалку приготовила, я не позволил! Сюда принесли». 

   Шесть лет назад еду в поезде из командировки, чихаю и кашляю. Заразился, наверное. Детям везу гостинцы. Знаю, что жена поворчит на меня, и у нас всё пойдёт по-прежнему. Собираюсь позвонить родителям. Они бодры, их старшие братья и сёстры тоже. Я для них ребёнок, хотя мои дети вот-вот начнут жить самостоятельно. У меня тихое семейное счастье. А приехав домой, слышу страшное и в тоже время обнадёживающее слово – реанимация. Отец там под наблюдением врачей. Мама к нему ходит. Чихаю дальше, чем вижу. Как навестить отца и не заразить? Надеюсь на врачей и ещё не знаю, что через неделю в ритуальном зале не смогу прикоснуться к телу отца, прощаясь с ним. Не поверю, что отец умер от воспаления аппендицита.

   Каждый раз, не считая служебных командировок, хожу на работу мимо дома моего детства. Второй отец из окна своей квартиры протягивает мне картонку с кормом для кошек, кладу её на отмостку дома. Летом после обеда старик ковыряется в земле под своим окном, называя её огородом, зимой подкармливает птиц. В праздники встречает почтальона, сидя у подъезда. Поздравительная телеграмма от сына, что может быть дороже? Это не звонок по телефону, который кроме тебя никто не слышит. Не эсэмэска, которую каждому соседу не покажешь. Телеграмма – это вещественное доказательство внимания к тебе. Я на главпочтамте объясняю, зачем посылаю поздравительную телеграмму вместо звонка по телефону.

   Второй отец раскладывает круглый обеденный стол и приговаривает: «Я сына упустил. Жену не долюбил. Теперь всегда один. Живой, но нелюдим». Едим его любимые пельмени и, как попутчики в поезде, рассказываем друг другу про себя всё без утайки. После этого он садится на диван, развалившись и закинув левую руку на спинку, читает книгу, держа её правой рукой. То громко смеётся, то восклицает: «Во даёт!» На мой вопрос: «Что там смешного?» Отвечает: «Это читать надо. Слушай, сыночек». Сижу на детском раскладном кресле с прикрытыми глазами. И мне, слушая его чтение, становится смешно! И мне иногда хочется сказать: «Во даёт!»

   Еду в поезде из командировки, чихаю и кашляю. Заразился, наверное. Пью чёрный чай, за окном купе моё отражение тоже пьёт чай. Вспоминаю события двенадцатилетней давности. Отец мне из реанимации сказал по телефону: «Врачам надо верить». А через сорок дней я поминал отца водкой. Видел за своим ночным окном комнату и манящую кровать. Хотел шагнуть и прилечь на неё. Не поверил отражению. Я долго никому не верил… Звоню второму отцу, сообщить о своём возвращении. Жду, что отругает меня за недельное молчание. «Приди ко мне. Попрощаться надо», - слышу его слабый голос. Спрашиваю: «Опять уезжаешь на курорт?» «Ухожу. Поторопись». С вокзала мчусь к нему, забыв о своём доме.

   Родной сын моего второго отца выше меня на голову и одет по последней моде. В ритуальном зале и над могилой отца ведёт себя самоуверенно. Опять не могу прикоснуться к телу покойника. Не могу попрощаться. У могилы его соседка по дому передаёт мне, стоявший в его квартире у телевизора, серебряный сувенир – пёс на цепи сторожит домик-будильник. Говорит, что старик мне сувенир завещал. На пьедестале сувенира надпись "За доблестный труд!" На спине пса почерком второго отца нацарапано "Кузя". На могильной плите написано имя "Кузьма".

   Мои оба отца лежат на одном кладбище. Их надгробья равны цветом и формой. Отцов разделяет гравийная дорожка. Выдираю сорняки и поливаю цветы на обеих могилах. Соседка по их дому сказала: «Кузьма до знакомства с тобой не ездил на курорты. В день своей пенсии закрывался в квартире наглухо и пропивал государственную подачку. Оставшееся время жил на присланные сыном деньги. Тот после его смерти продал квартиру, которую когда-то сам купил, чтобы отец, разведясь с матерью, прекратил скитаться по съёмным коммуналкам». Кто сейчас в квартире живёт? Может быть опять одинокий старик?