Андрей Вагин земляки

ЗЕМЛЯКИ
картинка в «Алтайской правде»

Заслуженного художника России Андрея Григорьевича Вагина, пользовавшегося заслуженной славой и в крае и в тогда еще неополовиненной стране,  неспроста называли и называют певцом целины, ибо  все его творчество, было вдохновенной песней целинной эпопее, поднявшей широкий пласт народной жизни и вызвавшей в жизни страны небывалый энтузиазм и вдохновенной песней  целиннику. Его работы тех лет входят  в золотой фонд  хроники героических свершений нашего народа.
Я познакомился с ним в начале 60-х годов, тогда учился в  восьмилетней школе, живя в селе Урлапово Шипуновского района.
Андрей Григорьевич в это время делал для нашего сельского клуба, по распространенной практике тех лет, для оформления местного Дома культуры с десяток копий известных картин. Среди которых было две копии его картин.  Его знаменитая картина «На целинные земли», ныне украшающая собрание картин краевого художественного музея, и написанная,  в том числе и под впечатлениями освоения целинных земель и в нашем районе. Вторая его картина — партизанской тематики,  посвященная временам изгнания колчаковцев с Алтая (столетие которому исполнилось  в этом году и обелиски павшим в те годы  еще сохранились весомым напоминанием тех лет) на которой был изображен на сельской улице прощающийся с женой и  маленьким сынишкой уходящий в поход с партизанским отрядом партизан.
Еще на одной из них был Никита Сергеевич Хрущев, который посещал в 1956 году колхоз «Родина». Что в свое время в народе долго помнилось и служило причиной разным комментариям. Первое лицо государства не всегда и вчера посещало район. Луначарский еще был в нашем районе в 20-е годы. В нашем селе был Игнатов (тот самый Игнатов, но в ту пору уже только секретарь ЦК) в 60-х  годы. А больше никого. И в парадном зале Дворца культуры в «Родино» висела  более чем приличного размера, написанная широким сочным мазком картина,  изображавшая Никиту Сергеевича с неизменной широкой улыбкой в окружении знатных людей колхоза, где тот был изображен на центральной улице рядом с конторой.
Сохранилась ли она в кутерьме и канители всех последующих реформ, приватизаций и оптимизаций?
Кстати, тогда в колхоз приезжали  американские журналисты, и долго потом ходил разговор о том, что они сфотографировали там деда Ефима Жданова из нашего поселка, случайно в этот момент по каким-то делам там оказавшегося, которого они по одежке, не Бог весть какой респектабельной, представили как типичного советского колхозника.
Что до картины с изображением главного лица страны, то она была копией репродукции  из журнала «Огонек», пользовавшегося тогда небывалой популярностью  и много тогда и охотно популяризировавшего творчество советских живописцев. Впоследствии,  уже другой художник,   видом своим был он ни дать ни взять — товарищ Сталин и разом же  он был в селе нашем завклубом, когда конъюнктура сменилась и Никита Сергеевич из «дорогого и уважаемого», ведшего нас энергично и последовательно к коммунизму, превратился в  волюнтариста и «кукурузника», переправил лик того на картине без особых трудностей на знаменитую в наших краях женщину-механизатора Варвару Максимовну Бахолдину.
Так вот Андрей Григорьевич в одной из комнат недавно отстроенного клуба, старый раньше помещался в здании закрытой церкви, оборудовал себе некоторое подобие мастерской, где и писал свои полотна.
Мой отец, видя мои наклонности  к рисованию, а он работал в колхозе имени Кирова главным бухгалтером, попросил его со мной, подростком, позаниматься. И я все три месяца, в течение которых он  картины эти писал, к нему ходил и брал у него уроки рисования. Кстати давшие мне очень много.
Мы с ним тогда-то и подружились.
И эта дружба прошла у нас всю жизнь.
Он несколько раз потом приезжал в наше село. Писал этюды здесь. Рисовал телятниц, скотников, механизаторов. Пару раз на ходке, запряженным колхозным конем, о чем заботился отец, мы ездили с ним в разливанно-теплый летний день  во второй половине июля  в соседнее Боровское, где  на одном их окружавших его озер был сооружен тогда огромный, впечатляющих размеров, птицекомбинат. Он написал там несколько ярких и броских, переполненных солнцем и радостью летнего дня картин о  молодых птичницах. Которые, отражая созидательный пафос тех лет (а тогда в селе действительно — и это так удивительно теперь — все было на подъеме!) в его творчестве были яркими знаковыми работами.
Но с птицекомбинатом в соседнем селе по ряду объективных причин, и об этом разговор особый, дело не заладилось, производство было свернуто и пожалуй только насыпь из Боровского до того места, где тот стоял,  до сих пор  все еще напоминает о том, что когда-то тут стоял гигантских размеров промышленный объект.
 А впоследствии он каждое лето приезжал на все лето в колхоз «Родина» и писал  там этюды.
Кстати в это время он тогда  для серии целинных портретов сделал портрет целинника Рухлядьева, работавшего впоследствии в селе в кооперации,  портрет нашего родственника Олега Филимоновича, целинника из Ленинграда. А вот с другого целинника дяди Миши Болгова, который после  службы на Тихоокеанском флоте по комсомольской путевке приехал на освоение целинных и залежных земель из Воронежской области и впоследствии был женат на моей тетке, по-моему, нет. Хотя он этого своей боевой хваткой и задором этого стоил. Знать не подвернулся под руку. Самый натуральный целинник он был, с какой стороны на дядю не посмотришь. И работал в прославленном колхозе трактористом всю жизнь.
Он внешним обликом чем-то мне напоминал Сашку-тракториста с одноименной картины академика живописи Максимова, который  один год  тоже целый месяц жил в этом селе и написал там огромную и впечатляющую гору этюдов, среди которых был и портрет Федора Митрофановича Гринько, более чем необычный и оригинальный.
Вместе с дружком Виктором Ридным из этого же села, я  постоянно сопровождал Андрея Григорьевича во всех его походах по окрестностям села, вместе с ним рисовали  механизаторов, доярок, телятниц... Ах, да кого мы тогда с ним не рисовали.
Я в эту пору там уже учился в одиннадцатилетке. И родня у меня там жила. И я мог себе позволить там жить, сколько мне было угодно.
Во Дворце культуры села, когда я учился в 9 классе, проходила выставка его работ в клубе (там  были тогда представленные знаменитые его целинные гуаши — линогравюрой он занялся позже, основанные на впечатлениях от производственной деятельности этого колхоза) и Западно-Сибирская студия кинохроники приезжала для этого в село и сняла о нем и об этой выставке фильм. Засняли, и гордость само собой распирала тогда наши сердца, естественно и нас тогда с дружком, во время  этой выставки.
А потом я был у него в городе на квартире  на Потоке. Был я у него частым гостем в его художественной мастерской «Худфонда» на втором этаже на улице Горького. После него  там теперь обосновался  другой наш хорошо известный алтайский художник — Владимир Кириллович Шкиль. Бывал неоднократно на многих его выставках.
Помню одну из наших долгих и основательных встреч незадолго до того как он ушел в мир иной, когда он жил в высотке против кардиологического центра. (Тогда жил он уже один)  Я тогда работал  еще в «Алтайской правде» и отвез ему фотографии, которые к статье о нем сделал наш фотокорреспондент Евгений ( в просторечии — Женька) Налимов.
От его 80-летнего юбилея, отмечавшегося в краевом художественном музее, размещавшегося тогда в торце школы на площади Октября, у меня остался хороший видеорепортаж, отснятый женой Юрия Ивановича Колесникова, брата  известного алтайского журналиста Александра Колесникова, который жил до отъезда в Германию с ним на Потоке на одной лестничной клетке. Те в эту пору приезжали на родину в гости.
Помнится, вернувшись в Барнаул из Казахстана, где я некоторое время жил, я имел вопросы по трудоустройству. И он, желая мне помочь, по этому поводу звонил к известному  художнику по тканям Белышеву и еще кому-то, желая тут мне помочь. Но я тогда устроился работать в АНИТИМ дизайнером.
Вот вкратце канва нашей с ним дружбы.
Район он наш любил. Людей здесь, начиная от руководителей и кончая простыми тружениками, многих знал. Всегда при встрече интересовался тем, как там  живут и трудятся те или иные его знакомые.  Олегу Филимоновичу он подарил портрет–литографию с одного тогда еще во время целины сделанного им рисунка.
Большую работу вместе с другими художниками краевого центра он проделал для оформления районного Дома культуры имени А. Луначарского.
Так что Андрей Григорьевич Вагин району нашему человек — не чужой.
Отношение дружеские мы с ним поддерживали всю жизнь, у нас было много общих знакомых. При мне создавались многие его знаменитые потом работы. Видел я, как он резал свои знаменитые черно-белые линогравюры.
(О том, как он их начал резать и как резал, история особая)
Добавлю к сказанному накоротке, ибо разговор о нем — целая книга — он много и плодотворно сотрудничал с газетой «Алтайская правда», на страницах которой было много его зарисовок и изорепортажей с мест на самые разные темы. (И на Алтае тут с ним в этом жанре изобразительного искусства я даже не знаю, кого еще можно рядом поставить?)
Тематика рисунков с места действия была разная: тут и строительство в селе новых домов, тут и работа механизаторов, садоводов, животноводов. Помнится мне большой его изорепортаж о сенокосной поре в нашем бору. Он там тогда с косарями жил в палатке целую неделю и привез оттуда огромную пачку рисунков.

Добавлю, что он был в хороших отношениях с художником «Алтайской правды» Александром Урюпиным,  выпускником Молотовского авиационно-технического училища, перегонявшего в годы войны самолеты по ленд-лизу с Чукотки, а затем бывшего некоторое время  инструктором Бирмского авиационного училища штурмовой авиации, располагавшегося в ту пору в городе Черногорске.
Вот его рисунок той поры в «Алтайской правде» от 6 июня 1954 года, опубликованный на второй полосе  под рубрикой «Заготовим больше кормов для скота».
Текст «4000 тонкорунных овец имеет орденоносный колхоз имени Молотова (так тогда именовался колхоз «Родина»), Шипуновского района. Овцеводство приносит артели значительный доход. В этом большая заслуга чабанов колхоза. Вот один из чабанов артели А.М. Нарымаев с подпаском Намруевым.
С той пору времени теперь порядком утекло. Нет уже сельхозартели. В районе, по которому, как и везде-то ныне теперь прошел Мамай реформ, и где многие поля стоят теперь незасеянными, кроме сельхозартели имени Кирова в нашем селе вряд ли теперь что уже и припомнишь. Время тут теперь все переписало наново и основательно и как бы окончательно.
Не приносит уже дохода овцеводство. По той простой причине,  что его уже давным-давно в районе нет.
Нет в хиреющем селе теперь уже даже крупнорогатого скота, последние остатки которого угнали в соседние села за недоимки. А сам внушительный животноводческий комплекс, прямо-таки городок этакий, стоит теперь  заброшенный и разграбленный.

Что до калмыков — то в моей биографии и жизни нашего поселка они были заметной чертой
В нашем поселке их жило семей семь. Я с ребятишками-калмычатами в школе учился. Дружил с ними. Хоть те  и жили в «Рассвете» на выезде в степь, а я был — из «Памяти Чкалова», чкаловский. Вот мой одноклассник Колька Наминов, рослый, круглолицый мальчишка — я несколько раз был у них в их мазанке. Отца у него не было — а мать работала на овцеферме.
Чаще всего калмыки работали  в животноводстве. А  вот отец одноклассника  Володьки  Лансанова работал трактористом. На «НАТИеке». Живший на Солоновке Мурза Картыкович пас  овец с частного подворья. Помнится Шурка Баян, веселая, с ямочками на щеках, калмычка, чем-то похожая на дикторшу центрального телевиденья начала 90-х годов, в пальто, сшитом из солдатской шинели, прибегавшая в гости к моей бабушке…
Потом они из поселка в 1958 году уехали на родину.
Но в памяти они все — остались.
Потом, когда из Калмыкии к нам в конце 90-х годов приезжал на Алтай илюмжиновский «поезд дружбы» или «поезд скорби» — как он тогда точно именовался, это уже как-то подзабылось, я  ходил на мероприятия, посвященные его прибытию в край и проходившие в краевом драматическом театре имени Шукшина. 

Что до меня, то  уже потом, с появлением телевизора, мне всегда доставляло в нем смотреть с нескрываемым удовольствием калмыцкий танец «Чичирдык».
Этот танец  любил изображать мой отец, человек веселый и остроумный.
На мероприятие, проходившее в театре, я шел не то что с надеждой увидеть кого-то из одноклассников (хотя как говорится, чем черт не шутит? — мысль во мне, помнится, была и такая)  но все же с некоторой надеждой отыскать их следы.

Веселая сообразительная девушка с Калмыцкого телевидения, с которой мы беседовали, выспрашивала меня  о том, кого я знал по поселку, а я глядя в объектив телекамеры передавал им, как это и водится в таких случаях,  приветы, если те меня увидят.  Потом мы с ней разговаривали на исторические темы, близкие к этой встрече (предки их, джунгары, когда-то ведь  обитали и в наших местах),  про книгу «Джангр», которую саму я не читал, но прочел с огромным интересом незадолго до этого основательную книжку о ней, выпущенную Сибирским отделением Академии наук. И где мне запомнилась  хорошая мысль, высказанная в ней одним  из джунгарских князей, о том, что легко переломить каждый прутик из веника в отдельности, и невозможно, если их связать крепко в единый веник.
Мысль,  более чем основательная и понятная, да и актуальная, как вчера, так и сегодня.
Был у меня во время этой встречи разговор и с буддийским монахом.  С выбритой под ноль головой, тот перед этим что-то воскуривал на сцене и  резким и вибрирующим голосом что-то там  пел или читал. В оранжевой одежде до щиколоток чуть ли не солдатского сукна одежде, чем-то напоминавшей зипун. На ногах, бросилась веселая примета нашего времени,  те выглядывали из под пол одежды — яркие спортивные кроссовки.
 — Ты откуда родом? — спросил он меня, когда после мероприятий на сцене и роскошного концерта (танец «Чичирдык» естественно был  для меня в нем коронным номером и я, потом, придя домой, попытался его изобразить во всей красе) на сцене  краевого театра драмы имени В.М. Шукшина, мы с ним познакомились в кулуарах. Это был  молодой обаятельный и разговорчивый парень с приятной улыбкой на лице.
— Я объездновский, — отвечал я ему, — с Шипуновского.  А ты?
— А я  — с Алейского, с Подстепного.
Я понимающе ему кивнул головой — Подстепное мне пустым звуком не было.
И мы, улыбнувшись искренне и располагающе пожали друг другу руки.,
— Земляки!

http://zavtra.ru/blogs/zemlyaki