Из поколений цепь всего одна

На перекрёстках миров — в бесконечности, спрятанной за тишиной мироздания, есть дом, в который, рано или поздно, приведут меня мои земные пути.
Я поднимусь по ступенькам крыльца, роняя с плеч тяжёлый плащ прожитого в жизни, почувствую, как растворится он в звёздной пыли, унося ненужное, усталое.

Я знаю, кто ждёт меня там. Чьи руки обнимут, чьи глаза увижу вновь, кому улыбнусь навстречу, чувствуя, как уходит тяжесть и боль, как забытая лёгкость наполняет моё сердце.

Там навсегда уйдут вопросы, не дававшие мне покоя на всех моих, столь запутанных, путях. Будут ли ответы? Не знаю. Главное – будут рядом те, кто был мне дорог, и без кого жизнь, порой, казалась пустой. Прекрасной, потрясающе красивой, многогранной, но печальной, ибо мне больше не с кем было ей радоваться.

Дом будет меняться — там это возможно. Мы будет пить чай за круглым столом на веранде, любуясь садом. А сад будет обязательно, родная. Твои ромашки и аллея из белых флоксов. Мост, переброшенный через пруд; беседка, в изумруде высокой травы, и те самые берёзы, которых давно уже нет.

Мы будем много разговаривать, смеяться, читать по очереди или обсуждать прочитанное, увиденное, познанное, слушать музыку или тишину, а вечерами гулять по песчаной дорожке, вдоль домов со светящимися окнами. И я, как всегда, обниму тебя за плечо, вдыхая знакомый запах волос, радуясь прогулке и тому, что дома, занятые какими-то привычными домашними делами — наши родные и любимые.

Там я забуду о многом. Мне не придётся ни просить прощения, ни прощать себя, пытаясь услышать ваши ответы, слова; лететь сквозь миры, разыскивая своих единственных и любимых. Я перестану сходить с ума от бессонных ночей и дней, когда, выбирая жизнь, я шла по грани, молясь об одном: "Пусть всем людям будет чуть легче, чуть солнечнее, чуть теплее… Пусть!".

Больше так не будет, ибо мы будем вместе уже навсегда. Никто не уйдёт, не исчезнет. Ведь там уже не будет этой жизни, но не будет и смерти, и никто никого уже не потеряет.

Знаю, нас будет мало. Не все остаются родными, частью друг друга, даже если в жилах и течёт одна кровь. Знаю и того, кто ушёл по своему пути и заблудился. Наверное, так было надо. Каждый волен выбрать свою судьбу, и стать чужим. И когда я приду в тот дом, всё это уже будет пройдено. Станет не важным, не значимым.

Наверное, я расплачусь в последний раз. Только осколки слёз уже ничего не порежут, превратившись в воду, смывающую ту нескончаемую боль, чувство бессмысленности, безысходности, не покидавшее меня с тех пор, когда мой самый любимый человек ушёл до полуночи.

Мне не ведомо, когда я приду к вам, родные мои. Знаю — это моя усталая мечта. Знаю, что она сбудется, даже если, на самом деле, ничего нет и не будет, даже если за последним ударом сердца только небытие. Всё сложится, и я увижу и дом, и всех вас в те последние мгновения, представляя в своём угасающем сознании то, о чём мечтаю, чего жду.

***
Я запомню тебя такой...

Окно автобуса и я вижу тебя. На вид — худенький подросток. Я вижу тебя со спины — неизменный рюкзак, хотя мы договорились вместе пойти всего лишь в магазин. Руки в карманах, берцы на ногах, быстрая походка. Ты идёшь, но я доеду быстрее, чем ты перейдёшь дорогу. Что-то нежное и радостное тянется от меня к тебе. И мы встречаемся. Ты идёшь мне навстречу, улыбаясь. А потом, уже в магазине, заталкиваешь в свой рюкзак всё самое тяжёлое. И мы препираемся, потому что я не хочу, чтобы ты носила тяжести, а мы шли за батоном и колой, а набрали...

Самое желанное — украшать ёлку. Вытащены все игрушки и мы все, хором, вешаем их. Шары, фигурки, серёжки, пика, мишура и гирлянда. Всё. Дальше будет Новый Год, но до этого ты по полтора часа, каждый вечер, сидишь на хохломской табуретке перед сияющей ёлкой в тёмной комнате. Мы не заходим туда и терпеливо ждём. Я только представляю, или пытаюсь представить себе, что же ты видишь в эти часы. Ты никогда не рассказываешь. Синее платье, две длинных косы, пока ещё золотые ресницы, и взгляд полный тепла и недоступности. А утром приходиться с боем поднимать тебя в детский сад и вести за руку по снежным дворам.

— Ксюш, покажи ёжика-шипучку - сразу такая смешная рожица и попытка шипеть. Ты ещё плохо говоришь. Нам смешно и тебе тоже. Наверное, это было началом всех игр, которые потом мы будем придумывать вместе.

Про теракт в метро узнаю, придя в школу. Оказывается, я ехала с разрывом в пять минут. Все наши смотрят телевизор — подробности. А ты звонишь чуть позже, детально объясняя, как мне ехать домой. Ты уже узнала все маршруты, скидываешь мне информацию, а я втолковываю её перепуганным родителям.
И я приезжаю, а ты ставишь, уже успевший остыть чайник, вновь на плиту.

Мы обе плачем. На столе стоит свеча. Я не знаю, что ещё тебе сказать о смерти. Я помню, как ты спросила в морге: "А обязательно говорить в слух то, что ты хочешь сказать папе". И как долго ты, молча, стояла рядом с его телом.
Я говорю и держу тебя за руку. Мне жаль всех. И как, вдруг странно, ты замолкаешь — ни слезинки: "Мама, это всё не так. Нас обманули. Увидишь папа вернётся". И я не знаю, что сказать на это, и почему вдруг ты пришла к такой мысли. Не знаю этого и по сей день. Но мы больше никогда не говорили о нём.

Больше всего я переживала, что тебе всего лишь девять. Что не надо бы всё это видеть ребёнку. Но одной мне не справиться. Мы привезли маму на дачу, чтобы ещё набралась сил и потихоньку поднималась, поправлялась. Приходиться менять памперсы, вытаскивать тяжёлые матрасы, переворачивать, пересаживать, подводить к ходункам. И ты рядом... Как же ты тогда мне помогла. Мне и своей бабушке.

Ты впервые влюблена. Уходишь гулять со своим мальчиком. Боже, какие же тёплые глаза у тебя после ваших встреч.

Вы собираетесь идти гулять с Максимом. У него — велосипед и он терпеливо ждёт, когда ты соберёшься. Шаги с восьмого этажа и Макс получает затрещину — что-то опять не доучил. Потом ты делаешь с ним уроки, ведь тебе всё даётся легко.

Мы шуршим объявления на "авито". Ура! Нашли — симпатичная коляска и цена подходит, да и продавец рядом. Мы едем её покупать и потом втискиваемся в автобус. Я тревожусь за тебя, но ты, всё равно, пытаешься участвовать.

Покупаем вёдра. Одно — синие с рыбками. Ты смеёшься: " Знаю, какое будет самым любимым у Алисы". Имя мы выбирали вместе, и бабушке понравилось бы, но мы ей пока ничего не говорим.

Тебя предали. Ты приходишь не через часы, как собиралась, а слишком быстро. Чувствую твою боль. А потом, ты просишь, что-то сделать, и я не знаю, как ещё тебе помочь, но продолжаю придумывать, а тебе слишком больно.

Маленькие кружевные салфетки — освоила вязание крючком. Ты много рукодельничаешь — шьёшь, плетёшь фенечки и всегда бежишь делиться.

Мы смотрим фильмы договорившись — один твой, другой мой. Смотрим, лёжа в обнимку, на моей кровати... Ночью нас увозит скорая.
Всё обошлось. Ты пишешь мне в л.с, и я привожу тебе кучу вещей. Мне навстречу ты выходишь в диких больничных тапках. Мы тут же всё покупаем. Ты бледная, усталая.

Я запомню тебя такой...

Я помню так много. Все твои первые игрушки, ясли, сады, школу, дачу; друзей, карьер, велосипеды, первые роликовые коньки. Первый пирсинг и первую татуху.
Но не это важно. Я помню сколько в тебе всегда было доброты и нежности. Помню тепло в твоих глазах и веру, что это твой дом, в котором тебе хорошо.
Я запомню тебя такой...

Знаешь, в тот октябрьский вечер, возвращаясь с работы, я вдруг подумала — нам, вернее мне, надо поговорить с тобой по-другому. Меня, как осенило. Мне надо было тебе сказать не отдельно и не вперемешку. Сказать, что у тебя есть. Сказать: "Неужели ты хочешь быть жестокой, злой, и всё больше уходить в себя, всё больше видеть, замечать, запоминать, лишь то, что было не лучшим или больным". Надо было ещё раз рассказать тебе, что в тебе лучшее. Всю дорогу я думала о том, как скажу тебе всё это. Обниму и попробую объяснить.
Я не знала, что ты уже ушла, как и не знала, что ушла ты навсегда, и что потом очень не скоро, и далеко не лучшим образом, мы будем разговаривать вновь.

Иногда, мне казалось, что я всё-таки, что-то пропустила, что-то не дотянула, где-то не удержала, в чём-то промахнулась. Как не успела поговорить с тобой тогда — в октябре.

Теперь же, думаю, что значит этот разговор и не должен был состояться.

Я запомню тебя такой...
Моей единственной и самой лучшей дочерью. Я помню и всё другое, но может, если я запомню тебя, именно такой, если буду помнить каждый хороший твой жест, каждый добрый поступок, все те моменты, когда ты была милосердна, щедра, когда радовалась, когда творила и когда была счастлива, то всё это будет в тебе жить и дальше.

Я запомню тебя такой, хотя я давно ничего этого в тебе не вижу. Но может было слишком много боли у каждого из нас.

И пусть я лучше запомню тебя такой, какой ты можешь быть.
Ведь ничего не исчезает бесследно, и ничего не бывает напрасно.