Изабелла

- А с чего вообще все это началось? – Спрашивал себя уже не молодой
человек, задумавшись над окончанием строфы. Рифма слишком долго не приходила в голову, и он невольно начал освобождать её от уже
наскучившего сюжета. Слишком долго мужчина писал лишь при свете кухонной вытяжки, поэтому глаза его устали и требовали либо полной
темноты, либо яркого освещения. Выбрав из двух вариантов тот, который,
казалось, не должен был разрушить откровенную атмосферу ночи, а вместе с тем и вдохновение, он вышел на ветхий балкон, находившийся на третьем этаже жилого дома и выходящий прямо к кроне деревьев. Немного
задержавшийся в городе душный август сменялся свежим, прохладным, и оттого приятным сентябрем. Облокотившись на балконную перегородку, мужчина немного перегнулся через неё, пытаясь поймать наиболее прохладный, практически неуловимый порыв ветра, который ещё не успел влететь в чью-нибудь квартиру и украсть оттуда запах специй, ладана, или женских духов.
- Нет, правда. Когда я вообще начал писать? – Силился вспомнить он. Спешить ему было некуда, поэтому над этим вопросом мужчина мог поразмышлять серьезно. Присев на небольшую табуретку, стоявшую в самом углу балкона, он взял коробок, и, то черкал спичкой, высекая небольшой
купол пламени, то гасил её и впивался глазами в темноту, в которой ещё несколько секунд горел огонек-мираж.

Вдруг, после очередного щелчка, вместе с пламенем напротив глаз мужчины вспыхнули.. Будто.. Ещё чьи-то глаза. Он увидел их не очень отчетливо, но
они показались ему очень знакомыми. И пока мужчина вглядывался в
искрящееся изображение, огонь дошел практически до конца спички и стал обжигать пальцы. Рефлекторно рука сама отбросила деревяшку. Глаза пропали, и, мужчина, охваченный непонятным чувством то ли тревоги, то ли радости, приподнялся на табуретке и судорожно зажег новую спичку. Теперь он не мог спутать возникавшие перед ним глаза ни с какими другими. Он точно вспомнил их, и вот уже тусклый огонек освещал на только переносицу, но и её немного спутанные волосы, фигурные губы и длинную шею. Как зачарованный смотрел мужчина на образ, вспыхивающий в темноте. И
каждый раз с его появлением все не мог поверить в то, что практически забыл этот некогда любимый женский лик.

В их последнюю встречу она также играла со спичками, то освещая лицо
любимого, то прячась от него в обворожительной темноте, которую для них создавала глубокая арка дома, погруженная в ноябрьский вечер.
 
- Хватит баловаться, мне прикурить нечем будет!
- Ну подожди! Тебе спичек для меня жалко? – Игриво ответила она.
- Все, придется мне остановить тебя. – Решительно сказал мужчина и поцеловал девушку.
- Ты меня совсем не любишь.
- Почему это?
- Я утром уеду, а ты мне не даешь в последний раз поглядеть на тебя.
- Как так последний? Ты же вернешься, правда? А я буду писать тебе.
- Может вернусь, а может и нет. – Сказала девушка, ещё раз чиркнув спичкой.

Она была настоящей красавицей. На её словно выточенные из мрамора ключицы спадали массивные, густые локоны волос, завивающиеся к концам. Лицо было заострено, но мягкость внешности ей придавали пухлые губы и большие, широко раскрытые глаза. Тонкие кисти рук и длинные пальцы, украшенные небольшими элегантными колечками на фалангах, стройность фигуры. Все это необыкновенно притягивало мужчину. Также ему нравилась легкая южная нотка в её внешности и поведении. Кажется, мать девушки была не русская, а в Москву она приехала вместе с отцом. Но отличала её от коренной Москвички только внешность. Не было никакого акцента в речи, и культура северной страны быстро ей полюбилась.

Мужчина уже не мог вспомнить, как они познакомились. То ли он наступил ей на ногу в автобусе, то ли она ему, это, в общем, было не столь важно для него. Куда большее удовольствие мужчине доставляли воспоминания о тех днях, что они проводили вместе. Он любил гулять с ней по старым осенним переулкам, именно потому, что там можно было найти уйму укромных
местечек, которые, как известно, покровительствуют редким и нежным поцелуям влюбленных. Она любила собирать букеты из осенних листьев, а
потом дарить их какому-нибудь встречному ребенку. Любила кофе с мятным сиропом, любила краситься красной помадой. А ещё она по-настоящему
любила Его.

Все эти встречи, объятия, признания, наполненные осенней прохладой и теплотой рук, промелькнули в голове мужчины за несколько секунд,
погаснув вместе с очередной спичкой. Он вспомнил и то, как начал писать.. Самые первые строчки в жизни, посвященные ей, вырвались из его губ также неожиданно, как и когда-то родились:

«По радио передали:
Со вторника холод, зима.
Последние дни для признания:
Я очень люблю тебя…»
 
Мужчина вспомнил и то, как они прощались на промокшем до нитки
вокзале. И как он писал ей письма ещё целый год после расставания, и в этих письмах посвящал ей свои первые стихи. Десятки лет назад он был уверен, что девушка вернется. Конечно вернется! Быть может, следующей осенью или летом… Видно, так распорядилась судьба, и, вот, прошло уже гораздо
больше лет, чем он предполагал, но она все-таки вернулась к нему в этих коротких пылающих миражах, и не постарела ни на день с их последней встречи.

Когда в руках мужчины догорала последняя спичка, он с ужасом считал секунды до их нового расставания. Теперь он не мог вспомнить лишь… Её
имени. На языке крутилось что-то приторно-южное, отдающее сладостью. Как обычно и происходит, когда с трепетом ждешь чего-то, это случается в самый неожиданный, неподходящий момент. Резкое дуновение ветра, и волосы девушки развеялись вместе с пеплом, оставшимся от спички.
Мужчина словно хотел выкрикнуть её имя, позвать, вернуть, и, как немой, не мог произнести ни звука.

На улице неожиданно похолодало, поднялся ветер, и ему ничего не оставалось, как вернуться в дом. Озябшими руками он открыл балконную дверь и, постояв ещё несколько секунд перед порогом, вернулся в квартиру. Тепло сразу же начало окутывать тело, прогоняя мурашки с ног, рук и шеи.
Дойдя до кухни, он снова присел к столу. На нем все также лежал лист с незаконченными строками, все на тех же местах стояли кружки, тарелки,
вазы. Также ритмично тикали часы. Взгляд мужчины почему-то остановился на бутылке вина, стоящей в одном из дальних углов кухни. Несколько минут он не мог понять, что же такого его приковывает в обыкновенной бутылке обыкновенного красного вина «Изабелла».

Как раскат грома прокатилось это имя в его голове.
- Изабелла.. Как же я мог забыть..

Словно зачарованный, мужчина взял ручку и дописал её имя в конец стихотворения. Как нельзя лучше подходило оно к этим строчкам:

«Этот мир крайне тесен..
 Для нас..
 Снова вижу твой острый анфас.
Ты моя откровенная вера.
 Возвращайся весной, Изабелла»