Туман. книга шестая. глава седьмая

               

               

                ТРОЕ – ОТРЯД. ТРОЕ ПОРОЗНЬ – ТРИ ОТРЯДА.



                Тем не играют, от чего умирают.
                Русская народная пословица.



                МОДЕСТ  ПАВЛОВИЧ.



Оставшись в одиночестве, штаб-ротмистр не торопился исполнять просьбу друга. Не подумай, дорогой читатель, что Модест Павлович имел своё мнение, отличное от того, коим был напутствован, либо напротив, малость стушевался, не получая подсказок помещика. На деле же всё было иначе. Ему, военному человеку и боевому офицеру, понадобилось время, дабы мысленно определить главную цель, состоящую из нескольких вспомогательных. Далее выстроить в порядке значимости сопутствующие задачи и ещё здесь, за конторкой приказчика на первом этаже, представить способ их разрешения. Казалось, такая долгая логическая цепочка должна была полностью избавить от нежданной забывчивости, в обычай выражаемой восклицаниями: «Эх, чёрт подери, запамятовал!», и «Вот, голова садовая!». Она и избавляла, вместе с тем лишала суетливой поспешности в делах, когда вольное на деяние провидение самовольно меняло ситуацию вокруг главной персоны. А той персоной, как вы догадались, и был Модест Павлович.

Раз план готов, к неожиданностям также готов, можно и приступать!

--Когда я пришёл, этот … пусть будет пока приказчиком, сидел за столом, руки убраны под столешницу. Я что-то сказал, если не ошибаюсь, то «Бог в помощь». Он вздрогнул, даже испугался и что-то покатилось по полу. Я решил, что это был патрон. И где он?

Штаб-ротмистру пришлось лезть под конторку и, собирая пыль и старую паутину, ощупывать в полумраке все углы. Патрона нигде не было.

--Может, подобрал? Есть только колечко. Чьё оно? Ну-ка, попробую уронить его на пол, каков будет звук?

Звук похож, хоть и приблизительно. Зато собрал всю паутину, когда повторно лазил под конторку за колечком.

--Это кольцо мне пригодится? Покажу его Кирилле Антоновичу. Во всяком разе более ничего на полу не найдено.

Теперь настал черёд содержимого конторки.

--Надо тише выдвигать ящики, чтобы ненароком не заглушить сторонний звук. Что тут? Письма, бумага, писчие перья, кисет и пыль. Другой ящик. Ага, вот оно! Амбарная книга! Вот как ларчик просто открывался! Не так уж и просто, книга не заполнена. Она чистая … вся. Тут что? Ключи с нумерами. Думаю, что, либо квартиры ещё не наняты, либо ушедшие хозяева оставили. И … и всё. Больше ничего. Ничего в конторке, и ничего рядом. А где договоры найма? А где списки квартирующих? Может, у господина Мусихина есть иное место для сохранности документов по доходному дому? Видимо, так и есть.

Вот и первое деяние провидения – там, где ожидалось что-то найти, ничего нет.

--Что дальше? Искать квартиру Афиногена. Так-так-так, и как искать? Сперва – думать! Вот, уже думаю … о! Письма! На конвертах есть фамилии квартиросъёмщиков, так? Начали! Зурабов, Ташинский, Мясоедов, Кульпин, Экслер, Зыков, Шляпников, снова Экслер … фамилии все не те, и нумера квартир не указаны. Но, есть адреса отправителей! Еженедельник эти письма не отсылал. Думаю. Есть ещё ключи. Это хорошо! Тут была бумага и … где перо? А, вот! Сколько в доме этажей? Пять, и по восемь квартир на этаже. На первом ещё одна. Получается четыре этажа по восемь с добавлением первоэтажной. Получается тридцать три. Вычитаем одну с трупом, а ключей у нас … почему у нас? У них двадцать два ключа с нумерами. Теперь крестиком отмечу квартиры с ключами … десять квартир в остатке. Судя по нумерам, выходит, что на пятом этаже две квартиры, на четвёртом – две, на третьем – четыре, и на втором одна. На первом, как ни странно, тоже одна! Надо начать обход. Кстати, заберу-ка я письма с собою, а? Какое-никакое будет оправдание перед жильцами, чей покой я собираюсь нарушить.

Первое ночное беспокойство досталось квартире на пятом этаже, поскольку искать лучше, начиная сверху вниз.

Дверь отворила молодица, по виду горничная, на с запросами на всезнайство и самостоятельность.

--Добрый вечер! – Вежливо начал Модест Павлович. – Не спите?

--Здрасте! А вы кем будете? Сосед? А чего так поздно шастаете?

--Если я верно запомнил собственный вопрос, то он касался причин вашего бодрствования. Но, на ответе я не настаиваю. Меня зовут Модест Павлович, я помощник господина Мусихина. А как зовут вас?

Горничная тут же прихорошилась, ежели под определение сего словца подходит движение обеих рук, направленных от пояса передника к бёдрам.

--Семирамида!

--Ух, ты! Эта настоящее имя? Ваши родители были образованными людьми.

--Не-а, то Герш Самуилович так меня прозвал. Это мой хозяин. То есть, квартиры.

--А фамилия его? – Спросил штаб-ротмистр, извлекая стопку писем.

--Лившиц.

--На такую фамилию корреспонденций не было.

Раз уж так сложилась беседа, подумал Модест Павлович, спрошу-ка я о ключах. Девица говорлива, может, и узнаю чего интересного.

--А скажи, Семирамида, сколько в квартире твоего хозяина ключей?

--А я-то думаю, чего это господин припёрся по ночи? Стырить чего надумал? Не выйдет! Не гляди, что я женского роду, в мои руки лучше не попадайся!

--Это все угрозы? Хорошо, теперь слушай! Я пришёл проверить работу … э-э … персонала. Приказчика на месте нет, конторка не заперта, ключи с нумерами квартир просто так лежат, на месте приказчика сидел неизвестный господин. Я спросил, как его зовут, и по какому праву он тут восседает, так он, представь, сбежал! Кстати, вот ключи из конторки – полюбуйся! А теперь скажи, похож ли я на вора, если пришёл в квартиру, в которой … в которой ….

А вот тут, хотите верьте, хотите, как хотите, но штаб-ротмистра ударило по темени. Сильно и точно. Настолько сильно, что тут же вздумалось проверить свою догадку, а точно оттого, что пришлось обругать себя не печатными словами за то, что позволил себе даже предположить очевидное. Вот как бьёт по темени настоящее прозрение.

--… в которой сейчас и находится приказчик.

Э-эх, дура баба, дура и есть! И что с того, знала она, либо нет про то, что этот вопросец был только выстрелом по воробьям? Взяла бы, да просто удивилась, пожала бы плечиком, либо ещё как сфокусничала, пользуя в своих целях арсенал женских обманных премудростей для неловких ситуаций. Глядишь, и поверил бы ночной визитёр, и убрался бы восвояси, получив ответы на свои последующие отвлечённые вопросы. Так нет же! Встала в растопырку … простите великодушно! Встала, расставив в стороны ноги и руки, преграждая путь в квартиру. Как говаривал Кирилла Антонович – иного ответа и не надобно, да-с!

--Нету тут никого!

--Но, ты же есть?

--Я … а его нету.

--Пусть так, его нету. А внизу есть урядник, меня дожидается. И, если мне что-то не понравится, я кликну его, и попрошу убрать тебя с дороги. А когда вернётся твой главный полюбовник Герш Самуилович, то он будет рад узнать, что ты устроила притон из его квартиры, забавляясь с приказчиком на хозяйской постели. Я сейчас стану считать до одного, давая тебе время подумать, а после пожелаю радостной встречи с жандармом. Я начинаю считать – раз! Я пошёл.

Уже в спину штаб-ротмистра полетело всхлипывание, и просьба погодить.

С видом весьма и весьма занятого человека Модест Павлович повернулся.

--Говори, что хотела, мне недосуг.

--Мне Игнат не полюбовник, - вот и открылось имя приказчика. Что ж, начало достойное. – Он мне сводный брат. Тут … ну … прихворал он малость, я его подкармливаю. Господа не скоро вернуться, не пропадать же харчам. А работа тут … не надо жандармов, и господину Мусихину … тоже не надо. Пожалуйста ….

--Это, Семирамида, бесплатно не делается. За «не надо» придётся заплатить. И много.

--Скажите, сколько надо … у меня тут ….

--Тихо! Если не станешь реветь на весь дом, то спущу цену. А если поговорю с твоим братом, то и вовсе позабуду о сегодняшней ночи.

--Дайте слово, что сполните обещанное. Дайте ….

--Обойдёшься! Я, милочка, русский дворянин и офицер, и никому не предоставляю подтверждений мною сказанного. Условия мои ты слыхала, решай!

Подумал Модест Павлович секундочку, и добавил, почти по-товарищески.

--У меня и правда мало времени.

Игнат оказался довольно молодым человеком, с совершенно безвольным, словно написанным скверным художником, лицом. В общем, о его внешности и состоянии вполне возможно сказать словами старой поговорки – битая собака лучше выглядит.
Было ли то связано с хворью, или страхом перед наказанием за брошенный «пост» настолько вывел его из привычного строя – Бог весть. Только об этом штаб-ротмистр не думал, у него были более значимые заботы.

--Где перечень жильцов наёмных квартир?

--Тут его нет. Почти всех съёмщиков я знаю.

--Почти?

--Три квартиры заселились вчера, с ними, пока … не знаком.

--Есть ли среди жильцов некто, по имени Ильченко Пётр Семёнович?

--Э-э … да, есть.

--Нумер квартиры.

--Двадцать два.

--Это третий этаж.

Игнат кивнул, отвернулся и принялся кашлять.

--Что это за ключи? Почему они в конторке?

--Иногда съёмщики просят ….

--Не продолжай. Мне нужен ключ от нумера двадцать два.

--Он должен быть среди тех, которые у вас.

--Держи их все, и дай мне требуемый.

Приказчик ловко перебрал горсть ключей, и отрицательно покачал головою.

--Тут его нет. Остальные брать будете?

--Оставь себе, я не приказчик. Где ключ?

--Не знаю.

--Через одну минуту я должен войти в квартиру под нумером двадцать два. В противном случае, через две минуты сюда поднимется жандарм. Что выбираешь?

--Но … вы же обещали ….

--Нет, не обещал. Твоя сестрица сказала «не надо», я же сказал, что «не надо» дорого стоит. Плати, или заводи дружбу с жандармом. Тридцать секунд.

--А если узнают … я ….

--Я говорил с тобою по-хорошему. Тебя это не устроило. Тогда, на последок, я скажу такое – в нумере семнадцать находится труп, там смертоубийство. Откуда я знаю? Ключ от той квартиры мне выдал некто, сидевший за конторкой вместо тебя. Вот теперь о тебе многие узнают. Всё, моё время закончилось. На твой суд я не приду.

Семирамида, назначившая сама себя свидетельницей всего разговора, прикрыла ладошкой рот, и испуганными глазами глядела поочерёдно на говоривших мужчин. При последних словах она прикрыла ладошками лицо.

Но, Модест Павлович этого не видел, он уже уходил по коридору к лестнице.

--Скверно, - подумал он, - что нет ключа. Из хорошего – знаю нумер квартиры. Что-то да поможет её открыть.

--Дурак! – Долетело до штаб-ротмистра, отсчитавшего три ступеньки вниз.

--Постойте, ради Бога! – Прозвучало на пятой.

Останавливаться не годилось, возможно было только придержать ход.

--Вот, возьмите!

--Что это? – Спросил Модест Павлович, демонстративно держа руки за спиною, якобы, не замечая протягиваемого ключа.

--Этот …, - Семирамида мотнула головою в сторону своей квартиры, - возьмите ключ. Тут на всех дверях стоят одинаковые замки. Только я вам ничего не говорила. И … не гневайтесь на Игната, он … не гневайтесь, хорошо?

Модест Павлович, оставаясь в роли, кивнул согласно, и поспешил к нужной квартире.

--Может быть, - размышлял штаб-ротмистр, - следовало бы иначе держать себя с этой парой?

--Ну, да! Следовало! – Вступило в спор злое содержимое «Я». – Развлекал бы их до завтрашнего вечера рассказами про паровозы и аварии, и упустил бы двадцать … двадцать один … пришли! И упустил бы дорогущее времечко!

--Всё, господа спорщики, прибыли! – Вступило в беседу третие, бесстрастное содержимое «Я». -  Ключ на изготовку! В замок – пли! Поворот! Входим!

--Постойте, я с вами! – Тут, среди прежней тиши, вполне реально прозвучал голос вполне реального Игната, подоспевшего к самому открытию желательной двери.

--Я зайду с вами. Если что – я свидетель, что у вас не было дурных намерений, относительно этой квартиры.

--А если намерения были?

--Я свидетель, что их не было!

--Мне одному кажется, что вы с сестрой малость странные?

--Какие есть.

--Тогда, какой есть, задёрни шторы.

Едва затворилась дверь квартиры двадцать два, как отворилась дверь квартиры напротив, и из неё, словно кошка на охоту, вышла Зинка, она же Зинаида Михайлиди.
Облегающий, но не сковывавший движения костюм, ей, безусловно, шёл. Подчёркивая всё, что нужно, и что стоит подчеркнуть на прикрытом материей дамском теле он, тем не менее, имел и складки, служившие скорее карманами, в коих пряталось остро-смертоносное оружие. Вот вам и кошка на охоту, да с коготками, коими Зинка пользовалась с редким для дам мастерством и, что самое страшное, с безжалостностью к жертвам.

И ей-Богу, она не успела ступить и трёх шагов, как из иной части коридора её окликнули.

Голос, прокатившийся по коридору, невозможно было спутать ни с чем, и ни с кем.

--Зинка, не ходи!

--Василёк! – Почти пропела дама, рассерженная таким вмешательством в предстоящее развлечение.

Зинка оборотилась, в движении скоро меняя злющее лицо на приятно-улыбчивое.

--Если б знала, что пожалуешь ко мне, стол накрыла бы, гостинцев наставила.

Громила, ласково прозванный Васильком, не ответил, и не замедлил шаг.

--Веришь, какой-то суматошный вечерок выдался. Столько мужичья вертелось вокруг, теперь и ты заявился. Это ты, Василёк, остановись, не подходи! Сейчас я не шучу!

Слова пропали даром. Вася, посланный Самим, надвигался, словно тайфун, словно никогда не виданная волна цунами. Зинка тут и сообразила, что приятная беседа не состоится.

--Васька, от греха подальше, остановись!

--Не ходи! Иль со мной, иль домой, но не делай, что задумала.

--Я сама решаю, что делать, и куда деваться!

Всё, расстояние кончилось. Между этой парочкой свободного коридора осталось не более полу сажени.

--Не ходи! Никого не трожь!

--А то, что? Ты ещё не знаешь, что эти, которых трогать нельзя, придушили Зелёного? А? Знаешь? Ты мне станешь указывать? Или кто иной решиться командовать?

Эх, Зинка, Зинка! Тебе бы … нет, про «детишек рожать» я говорить не стану. Вот взяла бы, да послушала этого громадного человека, да прикинула бы своим бабьим умишком – откуда Василий взялся в самый не потребный момент? Откуда ему известно, что она затеяла? И кто его послал тебя, Зинку-дурёху, попридержать? Некогда думать? Или обида за придурошного наркомана Зелёного разбередила душу и ранила сердце?

Что тут можно сказать? Если так невыносимо хочется сделать по-своему, что ж, сердешная, делай.

Как-то ловко Зинка выхватила их глубин своего костюма аж два ножа, никак не короче пятнадцать дюймов каждый. Самую малость присев, она резко выпрямилась в струну и пулею, с выставленными вперёд жалящими лезвиями, бросилась на громилу. Смертоносная сталь в Зинкиных руках аж потемнела от желания испить крови.

Василий же, как стоял, так и снопом шлёпнулся вбок, плечом упёршись в стену, пропуская голодные клинки мимо себя. А когда следом за оружием понеслись локти кошки-охотницы, громила выставил свои лапища, да и поймал воительницу за шею.
Хрустнуло не громко, громче был звук от падающих ножей.

Всё ещё поддерживая ватное тело за голову, Василий, скорее для очистки совести, проговорил.

--Зелёного Петька придушил. А тебе наврал.

Но, Зинка уже ничего не слышала. Она и не почувствовала, как громила поднял её на плечо, и понёс к той лестнице, что вела к иному входу в дом.

В коридоре стало буднично тихо.

Этим было бы возможно и закончить повествование о штаб-ротмистре, и его похождениях в доходном доме. Но, очень уж захотелось уделить внимание финальной сцене.

Не смогу предположить, как отнесётся к ней читатель, и подметит ли он одно событие, а это действительно событие, свершившееся, так сказать, НАД трагической развязкой?

Не показалось ли кому странным появление на основном месте действий Зинаиды Михайлиди именно в тот момент, когда, то место, покинул Модест Павлович? А ведь Зинка, в том облачении и с тем оружием, намеревалась свершить смертоносный самосуд над штаб-ротмистром! И Бог весть, как могла завершиться их встреча, учитывая благородство господина Краузе по отношению к даме. Даже к той, которая была настроена лишить его жизни. Выстрелил бы он первым? Уверенно ответствую – нет! Стрелял бы он в ответ на нападение и ранение? Вероятно – да, принимая во внимание тяжесть полученного ранения. Но, оставаясь беспристрастным до конца, верю, что штаб-ротмистр выстрелил бы в ответ, если успел бы. Вероятность благополучного исхода равна вероятности худого.

Однако, интерес никак не исход их дуэли, а то, что они совсем не встретились!

 Давайте смело отбросим пресловутые «стечение обстоятельств» и «так было предопределено свыше». Эти два аргумента не имеют разумных толкования, и предназначены лишь для псевдо-глубокомысленного завершения разговора, зашедшего в тупик из-за неумения думать обеими сторонами, соглашающимися с вышеуказанными фразами, отгороженными от смысла кавычками.

И что -  резонно спросит читатель. А то, отвечу я, что вступает в силу некая особая теория, которая предполагает присутствие руководителя, стоящего за спланированным событием, и контролирующего исполнение запланированного события.
Предложу пример, для закрепления теории – Некто должен разоблачить вредителей, устраивающих аварии на железной дороге. Это задание суть спланированное событие. Этому Некто предоставляется воля поведения, и право выбора тактики. Естественно, в разумных пределах. И тут планировщику событий не понравилась лёгкость, с которой продвигается к цели Некто. Ему немедленно усложняют задание. А вот целью усложнения, является не только поиск виноватцев, а и воспитание в себе новых качеств, таких, как сосредоточенность и внимание к мелочам, терпение и терпимость к ближнему, умение прощать и умение быть благодарным, самопожертвование и многое иное.

Таковых усложнений может быть много, ровно столько, сколько новых воспитанных качеств перейдёт в полноценный опыт.

Отвлекаясь на миг скажу, что задание, дающееся человеку, не всегда сопряжено с опасностью для жизни. Всё зависит от получающего, и от того, какими качествами он обладает, и какова его основа, на коей тем качествам произрастать предстоит.
Это первая часть теории, связанная с её продолжением.

Модест Павлович – персонаж события. Это, надеюсь, читателю ясно и без моей подсказки, остальные же, попадающие в поле зрения штаб-ротмистра – статисты. Попробую расшифровать эту пару понятий.

Персонаж – человек, имеющий внутренний стержень, на коем находятся все благородные черты человеческой породы, выгодно отличающую оную от дикого зверья. Персонаж – человек поступка, действия, мнения, надёжности, преданности и любви. Это тот, кто становится главным героем книг, и героем песен и легенд.

Статист – это тот, простите, это те, кто просто появился на свет. Этим объяснение и заканчивается. Но, имею желание его развить.

Статисты – это праздношатающиеся по жизни люди. Это завсегдатаи трактиров и кабаков, это те, кто с самого первого дня своей жизни ищет виновников в своих неудачах. Статисты – это те, кто не считает зазорным ночами обогащаться за счёт чужого кошелька. Это те, кто не чурается смертоубийства. Это те, сто составляет мощный резерв для отрядов предателей, изменников, лжецов и тех, кто смело действует из-за угла.

Я перечислил некоторые черты характера статистов, но есть и такие, кто не имел характера вовсе. Они просто родились, просто пожили, просто преставились, оставив после себя покосившийся крест, да поросший травою могильный холм.

Однако, самое важное, касаемое статистов – на них никто не обращает внимания, позволяя им делать всё, сто захотят. Подтверждением моих слов станет Зинаида Михайлиди. Дама, убивавшая много и с удовольствием. Но, когда-то случилось и первое смертоубийство, верно? И не может быть, чтобы про него никто не знал. Она ловко обращается с оружием. Но, она когда-то начала брать первые уроки ножевого боя, верно? А откуда у неё те два длинных ножа, с коими она направилась на охоту? Выходит, кто-то равнодушный о её увлечении знал, и ничего не предпринял для того, чтобы её остановить? И полиция ею не интересовалась, и не обвинила ни в одном преступлении. Выходит, что статистам дадено дозволение жить, как вздумается, делать, что захочется ровно до тех пор, пока ты не понадобишься руководителю ситуации.

Беда в том, что Зинка вознамерилась самолично ускорить запланированные события, и была убита иным статистом Василием.

Теперь – горькое. Статистом больше, статистом меньше – у руководителя никогда недостатка в статистах не будет. Удачно подвернулся руководителю – всё, своё отжил, ступай под нож.

Не сомневаюсь, что прочитавший эти строки припомнит нечто такое, что случилось с ним самим, когда в крохотные частички времени ситуация менялась на противуположную, выгодную для читающего. Это и было делом руководителя, привлекшего к срочному разрешению дела статистом, находившихся рядом.

И, напоследок. Персонажами не рождаются. Все персонажи – это прошлые статисты, добивавшиеся при скудном достатке не обогащения, а воспитания собственной души и укрепления духа. Персонаж своим трудом над самим собою добивается расцвета угодной Создателю бессмертной души, оставаясь в памяти потомков истинным примером.

Персонажей никогда не будет в достатке. Как уж говорено, о них слагают песни в назидание статистам, коих на земле несть числа.

Последних будет ожидать покосившийся крест с едва читаемой надписью – «Скончался от естественных причин».


                КИРИЛЛА  АНТОНОВИЧ.


Извозчика, об эту пору в столице, в обычай долго ожидать не приходится. Путая местами фамилии владельцев отеля, кое-как удалось втолковать хмурому вознице куда ехать.

Проезжая вдоль длинного издательского дома, сам собою в голове помещика распался доселе понятный образ, проверить который так намеревался Кирилла Антонович.
Непозволительно много вертелось вокруг этого еженедельника, слишком уж много. То, что разглядели на газетных страницах, походило и на подсказку, и на ключ к разгадке. Правда, важнейшим словцом в вышесказанном предложении являлось словцо «походило», а не никак не произнесённое «вот оно!».

Как не думай, а не хватало чего-то связующего, чего-то … подобного венику, который способен собрать разбросанный по полу мусор.

--Вот, извольте, ирония, - думал помещик, покачиваясь вместе с экипажем, - мусор есть, и в достатке, а собрать его нечем. А всё потому, что тот метафоричный веник суть наши глаза, уши и размышления.

От перехода с еженедельника на философскую отсебятину, становилось теплее и уютнее, словно возвернулся в своё любимое кресло под старой грушей, к своей трубке с изумительной табакой от вдовы Поповой по сорока копеек за фунт. Вернулся к незабываемой стряпне милой и добрейшей Циклиды, когда она ….

--Приехали. Плати.

--Так скоро? Благодарю братец, благодарю!

--Нет-нет, - снова пустился в размышления помещик, поднимаясь по лестнице, - нельзя отпускать себя! И Циклида, и груша, конечно, славно, однако от таковой ностальгии страдает дело. Более ни единой сторонней мысли, ни единой!

Дверь в номер оказалась открытой.

--Не стоит забивать себе голову тем, что мы сами, уходя, не заперли. Стоит опасаться не званных гостей.

Подумав ещё немного, и решив, что выдуманная только что мысль высказана верно со всех позиций грамматики и логики, Кирилла Антонович просто взял, да и вошёл в нумер. Просто так взял, да и вошёл.

В дальнем углу гостиной горела настольная лампа, пригодная лишь для чтения, поэтому рука сама потянулась к выключателю.

Стало светлее, но вряд ли понятнее. В том самом углу, где светила лампа, были те самые предугаданные и незваные татары, пардон, гости.

В кресле, спиною к освещению, сидела девица, сильно напоминавшая нахохленного и испуганного воробушка. Рядом, положив ладонь на её плечо, как на фотографических карточках из салонов, стоял, по виду выпускник реального училища. Худощавый, но с дерзким взглядом.

Произошёл ритуал секундного знакомства через разглядывание. Помещик глядел с любопытством, девица зорко наблюдала из-под опущенных бровей, юноша спокойно и, только самую малость, надменно.

Кирилла Антонович решил передать гостям право объясняться, для чего, изображая равнодушие и ироничность (прошу поверить, что только изображая), сказал, ни к кому не обращаясь, но посыл вопроса уловили те, кому и надлежало.

--Сейчас я сниму шляпу, погляжу по сторонам и спрошу – а в свой ли я нумер вошёл? Или мне обойти стороною вежливую часть предстоящей беседы?

На самом же деле сей вопросец, даже оба заданных, ничего не значили ни для кого. Понадобилось оттянуть время, чтобы сопоставить никак не случайные проявления действительности. По первам, эта девица была в поле зрения Кириллы Антоновича, когда проходила трапеза в ресторации. Это она сидела за столом около кадки с геранью, коротая время с иной дамой, нацепившей мушку прямо за столом. После эти дамы более, чем явно, оказались в страннейшем дежа вю. Выходило, что третия встреча просто должна стать последней во всех смыслах. И это не было самовнушением, это было пониманием хода событий. Последняя встреча, поскольку ранишние, коли захотите, могут считаться предзнаменованием. Правда, сейчас не понять, предзнаменованием чего именно.

--Вам известна сия особа? - Вопросом на вопрос ответствовал молодой человек.

--Не имею чести быть с нею знакомым. Впрочем, как и с вами.

--Рукавишников Павел, служу под началом … нашего общего знакомого.

--Это замечательно, Рукавишников Павел. Если я верно понимаю ваше присутствие в этом нумере, - помещик, продолжая изображать ничего не понимающего простака, медленно прохаживался по гостиной, на самом деле увеличивая дистанцию меж собою и татарами … вот привязалось-то словечко! Меж собою и гостями, - в круг ваших обязанностей входит приводить ко мне в нумер дам, и выяснять степень нашего с ними знакомства?

--Никак нет! Она открыла дверь при помощи отмычки. Делала это спокойно, и со знанием дела.

--А где были вы в это время?

--Это … не важно! Она имела намерение проникнуть в ваш нумер. Она точно знала, что в нём никого нет.

Помещик дошёл до столика с газетами, увеличив просвет меж собою и гостями (наконец-то верно сказал!) до трёх саженей. Да, думаю, что никак не меньше трёх саженей!

А далее начало ожидаемое для помещика, понимавшего, что эта встреча ну никак не случай, и нежданное для Рукавиникова Павла.

Девица раздвинула ноги, левою рукою ухватил руку Павла, лежащую на её плече, откуда-то, их сонма складок одежды, извлекла нож и, продолжая удерживать рядом незадачливого юношу, наотмашь ударила его оружием в бедро.

Насколько он был выведен из строя, Наташку (а это была она, и я рад, что читатель об этом уже догадался) не интересовало, этим ударом она выиграла время для иного, для устранения главной цели, стоящей близко, но не рядом.

Та стремительность, с которой она приближалась к помещику, не позволяла появляться в голове шуткам – зачем сразу с ножом, может для начала побеседуем? Не позволяла разлиться самоудовольствию – а я знал, что то было предзнаменование, и последняя встреча не будет отличаться изысканностью манер. Не давала и половинки мига на подготовку обороны – малейшая задержка грозила смертью. Та стремительность требовала одного – действовать. Как? Быстро!

Не отводя от девицы взгляда, Кирилла Антонович схватил со столика кипу газет, и швырнул их на встречу надвигавшейся угрозе. Расчёт был прост – на секунду прервать поступательное движение ножа, за рукоять коего уверенно держалась Наташка. А дальше … будет видно. Страха, как ни странно, не было.

Газеты прервали свой полёт на уровне её головы, и неумелыми птицами заскользили по воздуху на пол.

Им, к слову, помогла и девица, парой взмахов рук отбросив от себя бумагу. Но, вышло у помещика так, как и хотелось – напор был сорван, и её атака превратилась в равноправный поединок.

Пришлось схватить стоящий рядом стул, и бросится в ответную атаку, используя мебель, словно таран, или ловушку.

Видимо, всё-таки ловушку. Освободив видимое пространство от газет, Наташка оказалась меж ножек стула, которые значительно ограничивали её манёвренность.
Но ей удалось быстро освободить правую руку, и полоснуть ножом, имея целью шею противника. Стул, в качестве первой линии обороны, с честью справился со своей задачей.

То, что девица вознамерится освободиться от захвата ножками, помещик понимал прекрасно. Поэтому, не тратя время, он решил использовать предмет мебели по первому из существовавших вариантов – как таран.

Уперев руки в спинку и сидение, он навалился на стул, вынудив девицу пятиться назад, не забывая поглядывать на блестящее лезвие ножа, не перестававшее рассекать воздух перед его носом.

Движение вспять было в ускоренном темпе. Теперь положение обороняющегося перешло к девице, торопливо отступавшей назад. Шаг, шаг, шаг, ещё два шага … и происходит то, что должно было произойти, но, происходя каждый раз в действительности, это становится нежданной неприятностью, как минимум, для одного из борющихся. Наташка зацепилась каблуком за что-то на полу, и упала назад, на то самое кресло, в коем намеревалась принять верительные грамоты от Кириллы Антоновича.

Однако, падение вышло скверным – сама упала на пол, а вот шея легла точно на жёсткий подлокотник. От удара девица осела на пол, взмахнула несколько раз руками, словно пытаясь ухватить нечто, видимое только ей, кашлянула так, как это делают заядлые курильщики … и затихла.

Помещик отошёл на шаг назад, поставил стул в подобающую ему позицию и, не отводя глаз от тела, сказал.

--Павел, вы сильно ранены?

--Не … знаю … кровь не могу … остановить … и больно.

--Все раны оставляем на потом. Вспоминайте, куда надобно телефонировать в подобных случаях?

--Это … на станции .. сказать … 4 -77, добавочный 2. Тот … помогите снять ремень, сам я не могу отпустить руки. Тому, кто ответит, скажите «Ветер» … и назовите моё имя. Да, благодарю … лучше телефонировать со стойки … внизу … господи, сколько крови!

Связаться удалось, на удивление, быстро. Услыхав щелчок на той стороне провода, Кирилла Антонович вернул слуховую трубку, и совершенно спокойно обратился к приказчику.

--Друже мой, срочно требуется доктор. Мой задерживается.

--По какому случаю нужен?

--Рана в бедро ножом.

--У вас в нумере?

--Да!

--Ступайте к себе.

Сказал, и отвернулся, занявшись своими отельными делами.

--Видите ли, тот, кто ранен, истекает кровью, - теперь уже силясь сохранить достоинство и спокойствие, продолжил беседу помещик.

--Я знаю, что такое ножевая рана.

--Я рад обнаружить у вас такую осведомлённость, но я не прошу у вас знаний, я прошу помощи!

--Доктор, как минимум, дошёл уже до третьего этажа. Ступайте в нумер, и вы застанете его там.

Удивленный полученным ответом Кирилла Антонович оглянулся туда, откуда пришёл, снова поглядел на приказчика, протянул руку с выставленным перстом, указующим на ступени лестницы, и удивлённо поднял брови.

--Он уже входит в ваш нумер. Вы желаете дождаться его возвращения здесь, или подниметесь?

Не понимая, как это доктор умудрился быть отправленным к Рукавишникову ещё на третьем вопросе к приказчику, помещик быстро и скоро приказал себе не понимать этого. Перешагивая сразу через две ступеньки, Кирилла Антонович почти побежал вверх по лестнице.