В. Глава 27

27


     В трубке раздался голос Евгения – по обыкновению сдержанный и серьёзный:
     – Я слушаю, Витя?
     Он всегда знал, кто ему звонит, даже если, как в этом случае, разговор вёлся не по мобильному. Впрочем, ничего удивительного, конечно.
     – Здравствуй, Женя. Вот, решился тебя обеспокоить.
     Мне приходилось делать над собой усилие, чтобы называть его вот так вот запросто, Женей. Потому что наша давняя дружба, как мне всё время казалось, уже давно исчерпала себя. Лет пятнадцать назад, когда Евгений уехал в столицу, мы ещё были на более-менее равной ноге. Но с тех пор он сделал головокружительную карьеру, а я так и остался заштатным юристом. Какие общие интересы у нас могли быть? Мы даже созванивались пару раз в год, не более, не говоря уже о личных встречах. И тем не менее, по не слишком понятной причине, Евгений относился ко мне с большим уважением. Никогда не отказывал  в разговоре, даже если бывал сильно занят, – а сильно занят он бывал почти всегда, это я хорошо знал. Случай, разумеется, довольно редкий в нынешнее время, когда власть и успех кружат голову любому, кто их достигает.
     – Я слушаю, Витя, – повторил он тем же тоном, не выказывая ни малейшего раздражения.
     И тогда я выложил ему всю историю разом. То есть, собственно, “вся история” – выражение в данном случае довольно громкое. Я рассказал лишь то, что знал со слов Володи. Про его подозрения относительно проекта «Золотого города», про необходимость внешней ревизии. Евгений был тем человеком, которому можно было рассказывать без утайки. Он никогда не преуменьшал значение предоставляемой ему информации. Нередко брался разобраться лично – и успешно разбирался. Хотя в этом конкретном случае я слабо верил в возможность его участия. Всё-таки Евгений – человек занятой и столичный. Заниматься столь мелким провинциальным делом ему, очевидно, было бы не с руки. Однако он мог – по старой дружбе – прислать к нам в город кого-нибудь из своих помощников, наделив его полномочиями. Подобный сценарий казался мне возможным, хотя всё равно маловероятным.
     А Евгений меня сильно удивил, потому что без колебаний согласился приехать сам. “Заодно встретимся, тряхнём стариной”, – добавил он. Формулировка весьма характерная, подумал я. Он любил иногда ввернуть в свою речь подобные выражения, нимало не заботясь о том впечатлении, которое это может произвести. На мой взгляд, это было не слишком осторожно, хотя и импонировало. Всё-таки на определённом этапе своей карьеры необходимо стать более… серьёзным. Даже и в формальных, внешних проявлениях. Евгений же, кажется, придерживался той точки зрения, что человек не должен менять своего поведения, если изменились его жизненные обстоятельства. Позиция, достойная уважения, но немного легкомысленная. Жизнь не так проста, чтобы руководствоваться в ней раз и навсегда принятыми решениями.
     Тем не менее, я не мог не обрадоваться его скорому приезду. Он был, как-никак, моим старым другом, человеком, которому я полностью доверял, – конечно, в той степени, в какой вообще можно кому-то доверять. А каждому из нас порою нужно высказаться перед тем, кто способен спокойно и внимательно выслушать. Таким слушателем в прежние годы был для меня Евгений. Разумеется, прошлое вернуть невозможно. Но, выражаясь его языком, “тряхнуть стариной” я бы не отказался.
     И всё-таки в этой поспешной готовности приехать лично было нечто странное. Евгений занимал пост заместителя начальника градостроительного комитета столицы – место хлопотное и не оставлявшее много свободного времени. Мне не были известны подробности (да я и не стремился их знать), однако я мог себе представить, что такой человек не полетит за пару тысяч километров из-за какой-нибудь ерунды. Получается, у меня были какие-то свои соображения, которыми, само собой, он не собирался ни с кем делиться. Мне оставалось лишь принять это как факт.
     Разговор наш длился недолго, только несколько минут. Евгений умел эффективно распоряжаться своим временем, по максимуму используя его возможности. Я всегда ему завидовал в этом отношении. Поинтересовавшись, как мои собственные дела, он быстро свернул разговор. В некотором отношении я был этому даже рад. Мне много о чём надо было подумать.
     Рабочий день ещё не закончился, но дел у меня уже не осталось. Или, если точнее, у меня было совсем не то настроение, в котором можно заниматься чем-либо серьёзным. Сегодняшний процесс оказал на меня неожиданно сильное воздействие. Я не ожидал подобной реакции ни от Володи, ни от Веры. Особенно от Веры, если уж быть до конца откровенным. Она как будто сожалела – по крайней мере, такое впечатление у меня возникло. Это показалось мне странным, потому что инициатор развода обычно твёрдо стоит на своём. Причём независимо от того, мужчина это или женщина. По крайней мере, даже если сомнения появляются, их стараются не демонстрировать бывшему супругу. Никто не любит проявлять слабость, особенно в подобной ситуации. А сегодня они оба дали слабину, оба говорили так, как будто… как будто всё ещё были женаты.
     Странная эта мысль появилась у меня ещё во время заседания. Потом, наблюдая за тем, как они получали свидетельства, я ещё более в ней утвердился. Володя взял бумагу с сердитым видом и поспешил убрать её подальше. Вера долго рассматривала документ, подписи, печати и как будто ждала, что ей скажут что-нибудь ещё. Потом вздохнула и аккуратно сложила свидетельство в папку. Кажется, они так до конца и не смогли поверить в случившееся. Но это было только полбеды. Хуже всего, что я сам ощущал какую-то странную неудовлетворённость. Отчего бы такое могло быть? – задавался я вопросом. С моей стороны всё было сделано в полном соответствии с требованиями закона. Упрекнуть себя мне было не в чем, и, тем не менее, я ощущал беспокойство. Что-то пошло не так, что-то нарушилось, а я не мог определить, что именно.
     Было, впрочем, и вполне определённое обстоятельство, которое меня смущало. Какова будет теперь моя роль во взаимоотношениях с бывшими супругами? Да, разумеется, я по-прежнему оставался “старым другом семьи”. Но ведь семьи-то как таковой теперь уже нет, и моя собственная подпись стоит на документах, это подтверждающих. Другой бы человек лишь пожал плечами и заявил, что это простая формальность и никак не влияет на мой статус друга. Однако в том-то и дело, что я – не другой человек. При всём желании у меня не получится взглянуть на ситуацию со стороны. Я – внутри этих отношений, связан и обусловлен ими. Вера и Володя по отдельности уже не будут тем механизмом, на котором держалась наша дружба. Наверное, все мы это понимали, просто не хотели высказывать. И потом, есть, конечно, и ещё один мотив, в котором я все двадцать лет не смел себе признаться. Мотив ревности, тщательно заглушаемой, запрятанной очень далеко в сознании, но всё ещё живой. Трудно, очень трудно об этом размышлять! Тем не менее, если я не определюсь сейчас, не смогу определиться уже никогда.
     Вечерело, воздух за окном становился прозрачнее. По коридору разносился звук запираемых дверей, шорох шагов. Мои коллеги спешили разойтись по домам, а я по-прежнему сидел в своём кресле, пытаясь нащупать нить рассуждений. Итак, Вера, нужно сосредоточиться на Вере. Я люблю её – и всегда любил, теперь уже можно не таиться хотя бы от самого себя. Пока она была замужем, я, естественно, старался подавлять свои чувства. Это у меня худо-бедно получалось. Да что там худо-бедно – очень неплохо получалось. По крайней мере, с моей точки зрения, а раз Володя никогда ничего не замечал… Но действительно ли он ничего не замечал? Конечно, я делал всё от меня зависящее, чтобы не выдавать себя, вот только было ли этого достаточно? Не уверен, ибо в сфере чувств вообще нельзя ни в чём быть уверенным. Возможно ли, что моё постоянное присутствие стало одной из причин их разлада? Мне очень бы этого не хотелось.
     Однако нельзя изменить то, что уже случилось и уже официально зарегистрировано. Теперь Вера больше не замужняя женщина, и формальных препятствий больше не существует. И вот почему-то именно это особенно меня угнетало. Если сейчас прийти к ней со своими чувствами, как она меня примет? Не подумает ли, что я веду себя неприлично? Конечно, нужно выждать какое-то время, но даже тогда это может показаться… неправильным. В конце концов, я ведь почти ничего не знаю о её чувствах. Разумеется, мы никогда ни о чём подобном не говорили. Тогда почему я могу быть уверен, что она по-прежнему испытывает то, что испытывала когда-то? Да, иногда бывали между нами такие особенные взгляды… Но ведь взгляд – это далеко не документ. Его можно трактовать очень по-разному, и неизвестно, как относилась к ним Вера. Полагаться только на них было бы совсем не разумно. Что если я приду к ней с… с душой нараспашку, а она только удивлённо пожмёт плечами. Она может быть очень холодной, когда захочет. Да и я сам не большой мастер говорить о собственных чувствах.
     А потом, как мне быть с Володей? Он – единственный друг, с которым мы были более-менее близки все эти годы. В той мере, в которой вообще можно быть близкими, учитывая наши с ним характеры. И что произойдёт, если я, как только брак их официально распался, начну наступление на его бывшую жену? Формально ему должно быть всё равно, потому что… да по многим причинам. Но между формальным и реальным, к сожалению, много несовпадений. Человек – существо удивительно непредсказуемое, и в то же время в определённых случаях можно с уверенностью говорить о его предсказуемых реакциях. Так вот, я был абсолютно уверен, что, узнай Володя о моих… попытках в отношении Веры, нашей дружбе сразу бы пришёл конец. И я бы – самое характерное – воспринял это как должное, хотя, строго говоря, никаких твёрдых оснований для подобного шага бы не было. Однако в том-то и дело, что человеку не нужны твёрдые основания, когда речь идёт о столь тонкой материи, как взаимоотношения.
     Возможно, самым разумным было бы подождать, пока эмоции от бракоразводного процесса улягутся. И тогда, пожалуй, восприниматься мои потенциальные действия будут по-другому. Но, с другой стороны, разве не ждал я все эти двадцать два года? Не в буквальном смысле ждал, потому что, конечно, такого не было. И всё-таки нечто похожее на надежду всегда согревало меня. Нет, я вовсе не желал их расставания и развода. Просто случается, что ты вполне искренне хочешь счастья для своих друзей, и в то же время иногда думаешь о том, как было бы хорошо, если бы… Впрочем, не стоит в это углубляться. Все эти рассуждения не имеют никакого смысла, когда доходит до дела.
     Было уже восемь часов, когда я, наконец, засобирался домой. Ни к какому определённому решению мне так и не удалось прийти. Скорее всего, такого решения – верного, правильного решения – не существовало. Приходилось признать, что иногда все хитроумные построения нашей логики оказываются бессильны перед стремлениями сердца. А куда могут привести, в свою очередь, подобные стремления – это уже совсем другая история.