Рыдала скрипка тоненько, без слез...

                Ей есть, о чём всё вспомнить без обмана,
                Душа её, как сонм чудесных грёз,
                Но лопнула струна её романа
                И высохли глаза от мрачных слёз.

   Скрипичных дел мастер заканчивал реставрацию последней из шестнадцати скрипок, пятнадцать из которых уже аккуратно лежали в новеньких футлярах специально изготовленных для этой цели. Инструменты поблёскивали свежим лаком, как бы готовясь к необычному событию, которое должно было произойти сегодня вечером.
В концерте, который собрал тысячи зрителей в Иерусалиме, у стен старого города, звучали все шестнадцать скрипок, когда-то принадлежащих евреям погибших в Холокосте. Это был воистину необычный концерт. Скрипки играли в сопровождении Израильского Симфонического и Стамбульского филармонического оркестров. Присутствующие на концерте рассказывали, что скрипки звучали так, как будто в них, вдруг, ожили души их бывших хозяев переживших снова всё, через, что им пришлось пройти. История проста и, тем более, удивительна. Мастер вернувший жизнь этим инструментам, собирал их по всей Европе и Америке - в нацистских лагерях, опустевших еврейских районах разных стран, у частных лиц, в антикварных и комиссионных магазинах. Он выкупал их у престарелых родственников или ломбардах, получал их в дар или на время реставрации. У каждой скрипки была своя история, свой роман, своя жизнь, связанная с музыкантом, посвятившим себя игре на этом необыкновенном инструменте. Но самая удивительная из них, это история скрипки, которая принадлежала мальчику по имени Айзик. К мастеру она попала в подарок от старого белорусского партизана с нарисованной от руки на деке жёлтой звездой Давида и лопнувшей струной Mi.

   Откуда взялась скрипка в доме его родителей Айзека знал. Она всегда висела на стене, на гвоздике возле портрета дедушки Ёси. Папа не умел играть на ней, но часто рассказывал о том, что дедушка был скрипачом-виртуозом и играл в ансамбле клезмеров в маленьком еврейском местечке под Минском. Это был единственный предмет, который остался в семье в память о нём. Природа часто шутит над людьми. Маленький мальчик был наделён идеальным слухом, который отсутствовал у его отца. Очевидно, дедушка передал свои музыкальные гены своему внуку, и уже в возрасте четырёх лет Айзик на лету схватывал и повторял любую музыкальную мелодию. Удивлению приятелей, друзей, знакомых не было конца. Этот природный дар не должен был пропасть и родители решили отдать его в ученики к частному преподавателю. Уже через год Айзик играл скрипичные концерты любой сложности, и преподавателю пришлось признаться, что пятилетний ученик превзошёл его и ему больше нечему его учить. Не по возрасту серьёзный мальчик, однажды, признался родителям, что его успехи в музыке, это не только его заслуга. Он постоянно утверждал, что во время занятий с ним всегда рядом его дедушка Ёся, который поправлял его, каждый раз, когда он, по той или иной причине, делал ошибку. Он также утверждал, что дедушкина скрипка волшебная, поэтому у него всё так хорошо получается.

   Эти разговоры не на шутку волновали родителей, и не смотря на то, что об удивительном таланте пятилетнего скрипача уже говорили в Минске, родители на время отстранили его от занятий музыкой. Папа с мамой определили его в обычный детский сад, где он мог общаться с такими же сверстниками, как и он, а волшебную скрипку, вновь, повесили на гвоздик возле портрета дедушки Ёси. Родители очень любили своего единственного сына и хотели, чтобы у него было нормальное детство. Музыкальное образование, которое он получил, было заложено в него основательно, и став взрослым, он смог бы сам решить продолжать бы ему заниматься музыкой или нет. Так думали родители. Но не всегда получается, так как хочется; в жизнь маленького музыканта вмешалась сама судьба. У каждого человека своя судьба, была она и у Айзика. В детском саду воспитательница  музыки сразу поняла, какой клад попал ей в руки. Была она дамой пожилой с консерваторным образованием и её работа в этом заведении была серьёзным материальным подспорьем к её скромному бюджету. Было у неё и ещё одно достоинство - она прекрасно владела несколькими языками, включая немецкий и польский, не говоря уже о русском и белорусском. Было не понятно, какой она национальности, но судя по тому, что о ней говорили, она родилась и выросла в Кракове.

   Не имея собственных детей и не будучи замужем, старая дама всё же любила их, и отдавала им всё своё свободное время. Занимаясь с детьми музыкой, она сразу поняла, что Айзик, как раз тот ребёнок, которого ей не хватало всю жизнь. Что задумала воспитательница музыки трудно сказать, но она оказывала этому мальчику больше внимания, чем всем остальным детям. Это было видно всем, да она этого и не скрывала. Всё шло своим чередом и никаких особых происшествий на горизонте не наблюдалось, если бы не одно обстоятельство. Приближались первомайские праздники и весь коллектив садика стал готовиться к его празднованию. Готовился к празднику и Айзик. Родители купили ему новый костюмчик и лакированные туфельки, договорившись между собой, что на этот раз Айзику будет сделано исключение и он подготовит  для выступления на празднике второй скрипичный концерт Сергея Прокофьева или, что-нибудь из Брамса. Они рассказали об этой идее воспитательнице музыки и попросили её аккомпанировать ему во время концерта. Похоже было на то, что всё шло по как-будто кем-то написанному плану. Последние несколько месяцев воспитательница почти не спала, придумывая различные варианты идеи, которые не давали ей покоя, и тут на тебе, всё складывалось в её пользу. Кроме того, что Айзик будет играть на скрипке в концерте, который она готовит к празднику, его родители попросили её присмотреть за ним в этот день после садика.

   У них намечалось какое-то серьёзное мероприятие на военном заводе, где они работали вместе уже много лет, он - ведущим инженером проекта,  она - заведующей отделом технической документации. Всё произошло именно так, как намечалось. Садик был украшен цветами, шариками и портретами самых главных членов правительства, а на самом видном месте висел лозунг на котором было большими буквами написано - “Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство!” Дети шли в садик нарядные, красивые, счастливые, готовые к встрече первомайского праздника. Привели в садик и Айзика, который шагал гордо от того, что родители разрешили ему самому нести футляр в котором лежала его волшебная скрипка. Дети уступали ему дорогу, видя с каким важным видом Айзик нёс рядом с собой необычный ящичек. Он никогда никому не рассказывал, что умеет играть на скрипке, и когда вышел на сцену, весь детский сад умолк удивленный увиденным. Маленький мальчик стоял перед чёрным роялем готовый играть скрипичный концерт. В ожидании необычного в дверях замерли родители, воспитатели и даже повариха Нюся со своими помощницами.

   Красивая мелодия, лёгкая, как ветерок, покатилась по залу. Казалось вместе с шумом листьев за окном полетела в верх, затем весело взметнулась, снова опустилась и опять взметнулась. Что за звуки? Как передать это волшебство! Как передать звучание скрипки, её нежность, её переливы и невообразимую виртуозность маленького скрипача. Было удивительно и совершенно непонятно, как ребёнок мог исторгать столько чувств и эмоций инструментом, который редко подчинялся даже взрослым музыкантам. Айзека опустил смычок, затем скрипку и поклонился залу, точно так, как учил его, когда-то учитель. Под нескончаемые аплодисменты он уложил скрипку в футляр и, отдав его преподавательнице музыки, бросился искать родителей. Они, как и все остальные хлопали своему сыну гордые его виртуозным исполнением прекрасной музыки. Айзик прижался к маминой ноге и, глядя на неё не подозревал, что видит её в последний раз.

   На дворе был тысяча девятьсот тридцать седьмой год. Событие на заводе, о котором шла речь, было партийным собранием. О нём объявили неожиданно, не обнародовав повестку дня. В приказе о проведении собрания было сказано сухо и однозначно о том, что явка всех коммунистов строго обязательна. Что за этим скрывалось никто толком не знал. В таких случаях слухи всегда опережали реальные события, что случилось и в этот раз. Хотя слухи были неутешительными, люди относились к ним по разному. Ведущий собрание председатель парткома выглядел крайне растерянным. Он призвал всех соблюдать полную тишину и потом объявил, что в связи с необычной обстановкой в стране, спущена установка проверить лояльность, каждого коммуниста на заводе. Присутствующие в этом зале, включая его, будут по одному вызваны в кабинет директора, где им будут заданы вопросы людьми из первого отдела. Освободившееся могут в зал не возвращаться и без проблем отправляться домой. После этого, при гробовом молчании присутствующих, председатель парткома зачитал решение Пленума ЦК ВКП(б) на котором выступил И.В.Сталин с докладом
“О недостатках партийной работы и мерах ликвидации троцкистских и других безидейных банд вредителей, диверсантов и шпионов работающих у иностранных разведывательных органов”.

   В ходе Пленума и после его окончания, сразу начались аресты по всей территории страны. Волна арестов прокатила по Минску и областям. В тот день на военном заводе было арестовано всё руководство и половина инженерно-технических работников. В число арестованных попали и родители Айзика, обвинённые во вредительстве и связях с иностранной разведкой. Статья, которую им пришили, гласила о срыве плановой разработки особого военного заказа и пособничеству в передаче технической документации иностранному государству. В то время, эта статья была расстрельной. Кроме этого, в газетах было напечатано постановление ЦК о создании детских домов, куда будут определены дети репрессированных по политическим мотивам. Старая воспитательница музыки, которую звали Вера Матвеевна, так и не дождалась родителей Айзика в тот вечер, а утром следующего дня в газетах “Звезда”  и “Вечерний Минск”, прочитала о раскрытии банды вредителей на военном заводе. Не теряя времени и понимая, что последует за арестом родителей Айзика, она собрала на скорую руку всё самое необходимое и, убедив мальчика в том, что так нужно исчезла с ним из Минска.

   Она и Айзик, как сквозь землю провалились. Где они прятались, кто их приютил, как они существовали, до сих пор остаётся загадкой. Их даже искали в тридцати километрах от Минска, в селе Большое Залужье, где, якобы проживали дальние родственники Веры Матвеевны с которыми она не была знакома и никогда не встречалась. Цель, которую она преследовала, с момента появления Айзика в её жизни была достигнута. Во всяком случае, ей не пришлось брать грех на душу и совершать преступление при живых родителях. Судьба ребёнка сделала своё дело, надеясь на его благополучное окончание. Поиски затеянные органами результатов не дали и со временем затихли, как-будто ничего не произошло. И действительно, ничего не произошло, во всяком случае, никто ничего не знал. А вообще, всем и каждому в отдельности доставалось своё горе положенное на душу Богом и судьбою. Такое было время и оно не стояло на месте. Прошло семь лет. Уже два года шла Вторая Мировая война. В результате нашествия нацистской Германии и оккупации, Белоруссии был нанесён огромный ущерб, и когда она была освобождена советской армией и партизанами, все её города и предприятия были разрушены, а каждый четвёртый житель погиб. Нужно заметить, что особая роль в освобождении её принадлежала партизанам, отряды которых вырастали в лесу, как грибы.

   Однажды, в одном из таких отрядов появилась пожилая женщина с мальчиком, которому на вид, можно было дать лет двенадцать. Она представилась командиру отряда, как бабушка Зося, а мальчика назвала Мареком, который приходился ей внуком от дочки погибшей при бомбежке Варшавы. Оба они говорили на ломаном русском языке, а между собой только на польском. Удивлённо разглядывая пожилую женщину и мальчика с музыкальным фуляром в руке, командир отряда не удержался и, улыбаясь, спросил:
  -А, что вы бабушка Зося собираетесь у нас делать?
  -А, что прикажете, то и будем. Нам к работе не привыкать,- неожиданно, на чистом немецком языке ответила она. Присутствующие в землянке застыли в почтительном изумлении. А тут ещё, до того, как все пришли в себя, мальчонка раскрыл футляр и, вынув из него скрипку, заиграл музыку фрейлахс  из знаменитого белорусского клезмер репертуара. Услышав музыку заразительного еврейского танца, вокруг землянки начали собираться люди. Одним из пришедших и внимательно слушавших заразительный ритм музыки был партизан по имени Роман Гурвич. Он был руководителем небольшого музыкального ансамбля в отряде и моментально оценил виртуозность игры исполнителя. Каково же было его изумлении, когда он увидел скрипку в руках двенадцатилетнего мальчика.

  -Оставляем, двух мнений быть не может. Наши люди устали и соскучились по хорошей музыке. Этот мальчик будет замечательным дополнением в моей группе,- не останавливаясь и не давая никому вымолвить слова, выпалил Гурвич.
  -И ещё,- продолжил он,- бабушка Зося нам пригодится в любом случае. Переводить данные, которые открывают нам захваченные в плен немцы она сможет намного лучше и точнее, чем Семён с его немецко-еврейским акцентом. Тебе решать командир,- закончил своё выступление, не последний человек в отряде, товарищ Гурвич.
В землянке и вокруг неё раздались дружные аплодисменты. После всего перенесённого бабушку Зосю оставили силы и она усевшись на кем-то поставленный табурет, плакала вытирая с морщинистого лица слёзы радости переполнившие её. Естественно, их оставили в отряде, тем более, что документы, часто попадавшие в руки партизан были на немецком языке и кому-то нужно было их переводить. Не сидел без дела и превратившийся в Марека Айзик. Он часто уходил в город вместе с партизанами и его задачей была игра на скрипке в роли попрошайки, отвлекающая собой полицейских постоянно бродивших вокруг. Порванная одежда, грязные руки и лицо испачканное сажей превращали его в настоящего нищего.

   Не смотря на это, музыка всегда собирала вокруг толпу людей. Игра маленького попрошайки была настолько впечатляющей, что обратила на себя внимание немецкой комендатуры города. Однажды, во время одного из таких концертов, где Марек играл отрывок из неоконченного струнного квартета Йозефа Гайдна, два немецких офицера, дослушав исполнение до конца, взяли мальчишку за шиворот и поволокли его в свой штаб. Марек настолько был испуган происшедшим, что еле успел схватить пустой футляр от скрипки, который лежал прямо у его ног. Не понимая, что от него хотят он начал плакать, пытаясь разжалобить своих обидчиков, но те лишь хохотали сопровождая хохот фразами, которые, возможно, должны были его успокоить.
В штабе к нему приставили полицейского, говорившего по беларусски. Неожиданный попечитель успокоил Марека, объяснив, что немцам очень нравится его игра на скрипке и с этого момента он будет находиться при штабе и каждый вечер развлекать их играя на скрипке. Он сразу повёл его в баню, захватив при этом, не понятно откуда взявшееся чистое бельё, приличного вида ботинки, брюки и чистую, но не глаженную рубашку. После бани они отправились к нему домой, в двух шагах от штаба. Накормив Марека и показав ему, где он будет спать он вышел и закрыл дверь на замок.

   Полицейский надзиратель, которого прикрепили к Мареку, работал в штабе у немцев с первых дней оккупации и пользовался у них доверием. Он сам предложил немцам присматривать за мальцом, пытаясь ещё раз, хоть каким-то образом, угодить немцам. Это их вполне устраивало и недостающее звено связывающее музыканта и немецкую офицерскую элиту, было найдено. Во всяком случае, один из них, через полицая узнал, как зовут мальчишку и где тот учился музыке. После первого выступления Марека эти сведения стали достоянием всех, кто интересовался малолетним музыкантом. Каждый вечер в клубе штаба собиралась группа немецких офицеров, коротавшая время за рассказами о случившемся в течении дня, поедании чёрствых колбасных бутербродов, вместо мюнхенских сосисок. А распитие из алюминиевых кружек, вместо традиционных пивных бокалов, местного пива, которое ничем не напоминало знаменитое баварское, пилзнерское или довоенное дункельское пиво, было обычным делом время провождения. Патриотические немецкие песни можно было услышать за несколько кварталов от штаба, а с появлением Марека и классическую скрипичную музыку вместо баварской гармошки.

   Попечитель, по требованию немцев, приводил Марека в штаб почти каждый вечер, а сам, усевшись у входа внимательно наблюдал за происходящим.  В партизанском отряде о случившемся узнали в первый же день, но ничего по этому поводу решили не предпринимать. Бабушке Зосе объяснили ситуацию и она, уповая на благополучный исход, успокоилась. Многое в партизанской жизни в лесу было рассчитано на везение. Так случилось и в этот раз. Никто не предполагал и специально не планировал ситуацию с Мареком. Так получилось и, очевидно, только на пользу обстановке в которой пребывал партизанский осведомитель, тот самый полицай-попечитель, взявший под своё крыло Марека. С его помощью партизаны контролировали многие планы немцев, а опекунство маленького скрипача только укрепило отношение к нему немцев. Естественно, он не рассказывал мальчику о своих связях с партизанами. Он опасался, что мальчишка по молодости может нечаянным словом выдать его и провалить всю операцию. В Европе шла Вторая Мировая война, а за окном был 1943 год. Партизаны продолжали уничтожать немцев и военное оборудование, устраивая им засады на дорогах, железнодорожных путях, мостах и даже на аэродромах. Они чаще стали появляться в районе немецкого штаба и и комендант города стянул в его окрестности усиленный гарнизон.

   Карательные экспедиции усилились и расклеенный по всему городу указ, гласил о том, что подозреваемые в помощи партизанам и уличённые в любом другом содействии им будут расстреливаться на месте без суда и следствия. Марек продолжал жить у полицая по имени Адам уже третий месяц. Тот относился к нему хорошо, но Марек думал, что это за счёт того, что он нужен немцам. Однажды вечером, во время ужина, Адам сказал Мареку, что им нужно поговорить. Это было тем более удивительно, потому-что они никогда ни о чём серьёзном не говорили.
  -Марек,- продолжая кушать, обратился к нему Адам,- ты уже взрослый мальчик и я надеюсь, поймёшь о чём я говорю. Обстановке в городе изменилась и отношение ко мне немцев тоже. Они, почему-то присматриваются ко мне больше, чем обычно. Может мне это кажется, но я не хочу рисковать. Я никогда тебе об этом не говорил - нельзя было. Но я такой же партизан, как и ты, но работаю у немцев по специальному заданию. Руководство в партизанском отряде настаивает на твоём возвращении. Подожди, помолчи и выслушай до конца. Так случилось, что ты помимо своей воли стал участником очень важного партизанского задания. Раньше мне было запрещено ставить тебя в известность об этом, но сегодня другое дело.

   Мальчик смотрел на Адама удивленными глазами ещё не понимая, к чему он клонит, но тот продолжал:
  -Видишь ли, я не тот за кого себя выдаю здесь, и если ты мне поверишь сей час, без лишних расспросов, то обо всем остальном тебе расскажут в партизанском отряде. Да, да, именно там. Я не хочу, чтобы это было для тебя неожиданностью. В ближайшие дни, я не знаю, когда точно, но тебя выкрадут из этого дома и ты вернёшься в отряд и встретишься с бабушкой Зосей. Это всё, что я могу рассказать тебе сегодня, остальное военная тайна,- сказал он грустно улыбаясь. Я не знаю, какая последует за этим реакция в немецком штабе, но то, что меня будут допрашивать так это точно. Партизаны постараются скрыть все улики и взорвут этот дом, но тебе беспокоится не о чём. Марек действительно повзрослел за эти несколько месяцев и если выдававший себя за полицейского Адам думал, что Марек ничего не понимает, то он глубоко ошибался. Неоднократно, поздно ночью, когда казалось, что Марек уже должен был спать глубоким детским сном, он слышал далеко не полицейские разговоры приходивших в дом людей одетых в полицейскую форму.

   То были переодетые партизаны и ему часто хотелось вскочить и упросить их забрать его отсюда. Они, очевидно, знали, что он тут, но почему-то этого не делали. Он был умным мальчиком и решил подождать до поры, до времени, а потом действовать на свой страх и риск. Марек продумал свой побег до мельчайших подробностей, тем более, что Адам, хоть и запирал дверь на замок, оставлял его одного на целый день. Не было ничего проще выбраться из дома через любое из окон. Разговор с Адамом удивил и обрадовал его. Ему надоело находиться в плену у немцев, развлекать их и беспрекословно подчиняться каждому их желанию. Выслушав Адама и не говоря ни слова он пошёл спать, но всю ночь не мог сомкнуть глаз - сказанное Адамом не давало ему покоя. А на утро, после того, как ушёл Адам на службу, произошло то, о чём тот говорил. Немецкий офицер и двое полицейских, открыв своим ключом дверь, приказали Мареку одеться и взяв с собой скрипку последовать за ними. В трёх кварталах от дома они все сели в открытый джип и только минут через пять за их спиной, вдруг, раздался оглушительный взрыв. Это сработала мина замедленного действия, которую оставили партизаны в доме Адама.

   Только вернувшись в партизанский лагерь Марек узнал, кем по настоящему был полицейский Адам. Ещё через неделю в отряд пришло сообщение, что его поймали, как раз в тот момент, когда он на себе выносил слепок от ключей секретного штабного сейфа и оригинал карты на которой были точные географические координаты расположения партизанского объединения. Попытка партизан выручить товарища попавшего в беду не увенчалась успехом. Адам был повешен при большом стечении народа, который принудительно согнали на площадь перед штабом, в котором вечерами играл Марек на своей волшебной скрипке. Война есть война, на ней погибают люди, и какой бы тяжёлой не были бы потери, нужно было продолжать бороться.  Это понимали все и опять бесстрашно шли на задания выполнять свой человеческий и гражданский долг в борьбе с ненавистным врагом. А вечерами, в глубоком лесу у костра, снова звучал аккордеон Романа Гурвича и пронзительно пела-плакала скрипка Марека у которой была своя душа, свой неповторимый характер. Люди молча слушали музыку и каждый, глядя на улетавшие ввысь искры сгоревшей хвои, думал о своём прошлом, таком далёком и невозвратном.

   А когда начинала петь тихим задушевным голосом молоденькая Лиза, партизаны незаметно друг от друга старались смахнуть, так не кстати навернувшуюся слезу.
И даже окружающий их лес стоял молча, склонив вершины своих крон, как-будто понимая слова и музыку, которая впитывалась в него вместе с дымом костра окутывающего всё вокруг. Лето подходило к концу медленно двигаясь в сторону осени. На одних деревьях листья стали загораться багряно-красным пламенем, на других -ярко-желтым. Природа бунтовала предвидя холодную и снежную зиму. А пока ещё стояли относительно тёплые дни и партизаны планировали провести несколько карательных операций, включая уничтожение немецкого штаба, где Марек, не по своей воле, развлекал немецких офицеров. Вращаясь в кругу партизан, Мареку неоднократно приходила в голову та же мысль. Он думал о том, чтобы отомстить за своего покровителя и за его ужасную смерть. Идея возникла неожиданно и, как всё оригинальное, была проста в осуществлении. Он решил взорвать штаб точно так же, как партизаны взорвали дом Адама - миной замедленного действия. Достать её и выставить на определенное время не представляло особого труда.

   Главным минёром в партизанском отряде был тот самый Роман Гурвич с которым Марек подружился с первого дня пребывания в лагере. В свободное время, а его у Марека было предостаточно, он пропадал у Романа в мастерской, наблюдая за его работой над начинкой им же изобретённых мин. Он же придумал схему срабатывания взрывателя от часового механизма, который выставлялся вручную.
Для повзрослевшего Марека с его складом ума и умением запоминать наизусть целые музыкальные партитуры не представляло особого труда, однажды увидев, запомнить простую технологию взрывателя мины. Более сложной проблемой оказалась доставка её на место назначения. Но и тут выход был найден. Эта идея оказалась настолько навязчивой, что Марек постоянно думал над ней, но сам для себя решил никого в неё не посвящать, даже Романа, которому очень доверял. Не представляло особого труда спрятать скрипку под кровать, на которой он спал, а мину положить в футляр скрипки выставив время взрывателя уже на месте. Мальчик продумал всё до последней детали, вплоть до того, как встретят его немцы увидев его возвращающегося со скрипкой. Он вспомнил комплименты, которые они ему расточали неоднократно и эти мысли приводили его в состояние полной безопасности в расчёте на то, что он ребёнок и к тому же талантливый.

   Марек понимал, что у немцев могут возникнуть вопросы, ведь все были в полной уверенности, что он погиб во время взрыва, который произошёл в доме Адама. У него должен был быть ответ на все вопросы в случае если его остановят, а ведь ему нужно было проникнуть в штаб и оставить футляр, где-нибудь в туалете или, по крайней мере, под сценой, на которой он столько раз выступал. Узнав о том, что на завтра намечается операция, Марек попросил, чтобы ему разрешили принять в ней участие, но ему было отказано. Не видя другого выхода из положения он решил действовать самостоятельно на свой страх и риск. Операция была назначена на час ночи. Это было как раз то время, когда под покровом ночи группе было удобно проникнуть в город и заминировать намеченные объекты. Кроме этого задания им было поручено постараться восстановить связи потерянные после гибели Адама. Марек со стороны следил за всеми приготовлениями и, когда всё было готово двинулся на расстоянии за группой. Они вышли из леса и, собравшись на поляне, обсудили свои дальнейшие действия. Было решено рассредоточиться и пробираться вперёд двумя группами. Перед ними были большие поля, которые раньше, в мирное время, засеивались пшеницей или кукурузой. Сейчас они заросли травой и бурьяном в человеческий рост.

   Можно было двигаться, не пригибаясь и не прячась, что группа и делала. Марек почти потерял их из виду и решил прибавить шаг, чтобы не отстать совсем. Партизаны двигались вперёд не оглядываясь, и вскоре оказались на окраине города. Марек приостановился рассчитывая понять их дальнейшие действия. В этот момент произошло непредвиденное и невероятное - вся группа попала в засаду. Немцы прочесывали с собаками заросли травы. Со всех сторон слышались автоматные очереди и крики - “Русиш партизан капут! Хенде Хох! Шнель, шнель, шиссен!” В ответ партизаны отстреливались из винтовок, но немцы забросали их гранатами, которые взрываясь рассеивали картечью осколки. Рядом с Мареком падали сражённые наповал партизаны. Прижав к груди двумя руками  футляр с миной внутри Марек, растерявшись и потеряв ориентир, побежал прямо на встречу немцам. Не ожидая, что ещё кто-то жив в этой мясорубке, они дали по травяным зарослям последние очереди из автоматов. Пули прошили футляр, ударяясь в крышку мины, а две из них прошив футляр насквозь сразили мальчика. Марек всплеснул руками, выпуская футляр и замертво повалился на землю. Единственное, что промелькнуло в его сознании это лицо его родителей и скрипка на гвоздике возле портрета дедушки Ёси.

                14 марта, 2008г.