Кровососы и война

ФРАГМЕНТ ИЗ КНИГИ "КАЛИБР ПОБЕДЫ"

...Мокрец – мразь ещё злее, мельче; практически невидимая точечка с крохотными блестящими прозрачными крыльями в десятые доли миллиметра. Эта сволота спокойнёхонько пролезала в любые щели защитных тканей, «пачками» забивалась под одежду. Обнаружить бесовскую тварь можно лишь по боли после укуса. Прихлопнуть от досады и то некого. Самый чуткий палец не ощущал нахлебника на теле – столь ничтожно мало ненавистное человеку насекомое. Не зря «чудовище» прозвали мокрецом, явно из-за «любви» к сырым заболоченным местам.
Яд кровососов невероятно силён. Недаром в древности с неугодными людьми расправлялись, привязав их к дереву в лесу. Приговорённый к нечеловеческому испытанию страдалец погибал не от диких зверей, как повествуется в русских сказках, а от летающих истязателей. Казнь гнусом считалась очень жестокой, изощрённо мучительной и в то же время – элементарно простой по исполнению.
Беспощадные убийцы белковой плоти способны свести с ума всё живое, причём быстро. После непродолжительного времени, всего-то пары часов войны с кровососами, появлялись нервозность, дрожь, озноб, раздражительность. Человек запросто мог потерять контроль над разумом. В результате страх перед несистемным врагом переходил в бесконтрольное паническое стремление бежать без оглядки, куда глаза глядят. Исключительная по жестокости мука мученическая солдатского духа даже по каторжной сложности сродни инквизиторскому мытарству. А по изощрённой терпимости противостояние сопоставимо разве что с лютыми морозами, водными стихиями да огнём с трескучими искрами.
– Братцы! Освоим для страны ещё один медвежий угол.
– Не бзди давай. Шире жопы не пукнешь, выше члена своего не подпрыгнешь. Чугунок треснутый.
– Дрязга, ряска да мшарники не станут препятствием. Идём дальше.
– Не чеши языком, раззява! Засосёт по самое не хочу, за покусанную плоть вытянем. А мошонку отсечём ножичком и оставим для пиявок. Медовой усладой станет для болотной нечисти. Полный улёт в кочевряжнике словят кровопивцы.
– Да-а-а… Здесь не твёрдая земелька. Если труп объявится, то вороны по- любому не соберутся отобедать дармовой мертвечинкой – присесть-то некуда.
– Я ж не возражаю, что влюбиться – это как наложить в штаны. Зеваки позорище видят, чувствуют вонь, но никто не ощущает блаженного тепла. В болоте растолдычьте мне: если я по пояс в жиже, то куда опростаться можно?
– Безнадёга. Всё равно что воду плёткой сечь.
– Спасибо, друг, – вызволил. А вчерась махры мне не отсыпал в «козью ножку». Видимо, хоть ты и сволочь, но порядочная.
– Ты чего сучишься то вправо, то влево? Ступай след вслед впереди идущего. Как ни крутись, а твоя жопа всегда сзади. Идиот.
– Дурак. Я вот жил не тужил, а теперь понял, что мудрость приходит с годами, а глупость остаётся с рождения. На заводе предлагали бронь – отказался. И где теперь моё счастье на войне? Олух царя небесного! Дубина стоеросовая! Глупец! Ы-ы-ы…
– Мычишь тут, матом весь белый свет кроешь. Лягушка и та понимает, что её болото краше и больше всех. Нельзя хаять родину. Нам воевать здесь. Уродина.
– Лучше помолчите, мудаки. Всякий бухалень в своём киселе голосист.
– Ломоносов. Умник нашёлся. Лучше скажи мне, о чём думаешь, и я без ошибки подскажу, чем мозгуешь. Не дам промашку, если скажу, что пятой точкой.
– Болтун. Идей у тебя – кот наплакал, а проблем – словно корова лепёшек наложила. Дурило простуженное.
– Не ссы кислотой, чумной пень с глазами.  В болотине часовые стрелки времени по-любому лучше, чем на поле боя. Однако и без пули-дуры секунда за секундой тоже убивают. Рано или поздно все на погосте окажемся.
– Паникёр-межеумок. Одна голова хорошо, а две уже некрасиво. Пусть командир сам решает, куда буром переть. Мне лично побарабану.
– Гришь, на интуиции дойдём? Ошлёпок ты, башка дубовая. Чутьё – это способность кумекалки ощущать проблему задницей.
– Сам помолчи лучше, да нюх собачий, природой даденный, не теряй, шланг замороженный. Тупица – здравствуй, дерево.
– Веселей, веселей, робятушки! Грустной попой радостно не пукнешь.  Впереди единственная правильная дорога в жизни, и то её все пытаются засрать советами. Дуботрясы.
– Эх-ма-а-а… Одержим победу, спляшем кадриль на бережку. У моей бабы одёжка есть раскрасявистая. Обзавидуетесь, мужики, когда приглашу на праздник.
– Двигай дальше, олухи-хиляки с холодными ушами.
Потихоньку-помаленьку зыбкая дрябь осталась позади. На днёвку расположились возле неприметного с виду ручья, протекающего вдоль высохшего гнилостоя. К вечеру должны были двинуться в сторону громыхающей канонады. Где наши, а где фрицы – не разобрать, ещё довоенные карты-двухкилометровки безбожно врали. Пошли наугад, на звук. Авось, лихоманка объедет стороной. Должно же и повезти когда-то.
Однако не пронесло мимо заговора тёмных сил. К полудню вышли на хорошо укреплённые рубежи немецкой обороны. В природном загоне явственно запахло близким концом света. Поди угадай, что покажет будущее? Здесь как карты лягут. Оставалось надеяться на благоприятный исход...