Дни и ночи Винсента Вина 1 - Письмо

«Я невольно зажмурил глаза и пригнулся. Весь мир вокруг в долю секунды неузнаваемо изменился, будто меня вдруг вытряхнули из коробки на свет, наградив хорошим пинком. Происходящее не могло быть реальным, но это было передо мной и вокруг меня: огненная стена ярче солнечного диска растворила пейзаж, предметы и тени, до боли ослепила глаза сквозь закрытые веки. За светом, стирающим все линии как ластик на чертеже, прокатилась волна чудовищного рева, опустошившая легкие. Это могло быть торжеством, если бы не казалось таким кошмаром! И все же…»

– Что это Кроппа пробило на лирику?.. – Винсент Вин отхлебнул из чашки горячей горькой настойки и поморщился, глядя на листки письма в левой руке. – Господи, какая дрянь… Фу! Извини, Бифштекс.

Из корзины под столом поднялась взлохмаченная на щеках кошачья голова размером с боксерский кулак. Кот холодно посмотрел на хозяина, зевнул, показав ребристое розовое небо, и погрузился в прерванную восклицанием дремоту. Он был сыт и предательски здоров.

Винсент Вин вяло высморкался в полосатый платок и вернулся к письму, пропустив очередной лист торжественных излияний своего друга, уехавшего два года назад на Континент:

«… Первое, что мне удалось увидеть после того как чувства снова согласились работать на меня, была улыбающаяся рожа Маха Чандры (я уже писал тебе о нем – это что-то, а не человек!) Он был похож на идиота, выигравшего приз в тире. Еще стакан газировки – и мы получим девяносто килограмм абсолютного счастья в белом комбинезоне. (Картина, кстати – ха-ха! – предательски похожа на собрание бескрылых ангелов в темных очках.) Где-то сзади раздалось первое похлопывание по плечу. Через секунду уже все лупили друг друга, выкрикивая что-то бодрое и, пошатываясь, лезли обниматься. У большинства слезились глаза от вспышки, так что наше всеобщее братание напоминало сцену из мелодрамы в постановке режиссера, страдающего максимализмом. Я старался не отставать от товарищей и первому как следует влепил счастливцу Чандре, улыбка которого стала еще шире. Кроме прочего это помогло быстрее прийти в себя и почувствовать, что мир вокруг снова становится управляемым и безопасным. После столь удачного эксперимента последнее было не лишним. Мах закивал головой и ответил мне такой оплеухой, от которой я едва удержался на ногах…»

Еще два листа полетели в корзину непрочитанными. Ага, последний! Вот тут-то и должна быть вся суть этого эпистолярного левиафана. Строчки в две-три… Так и оказалось: ровно в двух последних строках было по-дружески грубоватое пожелание «не просиживать задние карманы брюк и бежать этой же осенью с забытого богами и людьми острова».

Молодой человек в халате, колпаке и с обмотанной шарфом шеей вытащил ноги из кипятка с горчицей, вяло позвонив в колокольчик. Где-то в глубине дома раздался звук сдвигаемых в сторону вещей, скрип и шаги на лестнице. В комнату вошла дородная Марта – кухарка, служившая в доме от сотворения Мира. Ее перемещения по нему всегда сопровождались звуками грядущего апокалипсиса, словно мощное тело женщины преодолевало на своем пути баррикады, сотворенные демонами. Если бы кто-то вынес из дома весь скарб, даже тогда ничего бы, кажется, не изменилось в этих тектонических перемещениях.

– Ну же, как оно? – пробасила Марта, по-мясницки отирая руки о прицепленную к фартуку тряпицу. Приди ей в голову разделаться с пациентом как с куропаткой, он бы мало что смог противопоставить. Разве, попросить помощи у кота…

Что ей ответить на это Винсент не нашелся, проскрипев нечто неопределенное на языке смертельно больных: мол, время покажет, а наше дело – терпеть.

– Должно полегчать! – вынесла приговор кухарка. – Батюшко скоро вернется. На дворе хмарь, аж заднице грустно. К обеду заяц с бобами. Добрый заяц, мясистый – сливошный, какой сытный, – продолжила она без остановки, слепив все новости в один ком.

Кот, разбуженный громогласной и скорой на расправу кухаркой, резонно притворился мертвым. Где-то в смутных очертаниях кошачьих пророчеств Бифштекс видел себя лежащим на кухонной колоде в самом жалком состоянии, приготовленным к фаршировке спаржей… Ужас! Еще и спаржей… – нет ничего унизительнее для хищника. Впрочем, «сливошный» заяц сулил и ему отраду. Главное, не спугнуть удачу.

– Как думаешь, Марта – ехать мне с острова? – ноги страдальца одна за другой облачились в шерстяные носки столь огромные, что могли служить торбой для лошади.

– Куда ж? – спросила валькирия с медным тазом.

– На Континент, куда еще-то.

– О! Туда аж? По молодости можно, чего ж… Когда едешь?

Все эти жужжаще-шипящие «жи-ши» скребли по пульсирующему затылку Винсента словно щетка. И вообще: где-то глубоко внутри он надеялся услышать нотки неодобрения этой авантюрной затеи. Кухаркин прагматизм больно кольнул страдальца: мол, так оно и должно, чего ж? Все эти мысли на счет поездки, да еще навалившаяся в начале весны простуда… Как все сложно и все не к месту!

– Когда, когда… В июле поеду! – раздраженно выпалил он, отворачиваясь к широкому развороту «Атласа геометрических фигур и пространственных упражнений», коим скрашивал свою скуку, проделывая в уме головокружительные разрезы и спайки рожденных уравнениями поверхностей. Тетраэдр Рело трепетал в ожидании препарации…

Так в мареве внутреннего жара созрело столь долго откладываемое решение: оставить суету мелкой службы в родных краях, направив еще не огрубевшие, юношеские почти стопы к необозримым пажитям блистательного и опасного Континента[1].

______________________________

[1] Опасности Континента главным образом связывали с нескончаемыми и пагубными соблазнами. Винсент очень рассчитывал на это.