Урок музыки

          Тамара Иннокентьевна и ее ученик Петя слушали скрипичную сонату Моцарта, Кехель 526, в исполнении М. Комиссарова и Т. Фидлер.
        Петя пришел на занятие сопливым, и Тамара Иннокентьевна побрезговала допустить его к фортепиано, клавиатуру которого протирала дважды в день пыльной тряпкой и специальной бархоткой. Но отсылать ученика домой она тоже не захотела, чтобы не терять деньги за урок. В результате, был выдуман акт совместного прослушивания Моцарта в образовательных целях.
        Сопли сочились из Петиного носа с такой безудержностью, словно к нему были присоединены три заразившиеся друг от друга носоглотки. Чтобы не слышать шмыганья и сморканий, Тамара Иннокентьевна отсадила ученика к окну, из которого изрядно сквозило. Но поскольку Петя уже болел, холод больше не угрожал ему.
        Уютно, как потрескивание камина в морозный день, зашуршала пластинка. Тамара Иннокентьевна томно закрыла глаза в предвкушении чуда, и оно не заставило себя ждать: из шорохов тотчас выпростались скрипки и фортепиано и принялись за свое пронзительно-гулкое дело. Запись была моно. Петя громко втянул сопли и заскучал. С большим удовольствием он послушал бы сейчас прекрасный студийный альбом группы «Пинк Флойд».
        Умиление Тамары Иннокентьевны в мягком кресле и Петина хандра у разрисованного изморозью окна прекрасно дополняли друг друга, уживаясь в одной ля-мажорной тональности. В начале второй части в темпе анданте, Петя начал погружаться в мутный сон, из которого его вывела трель, филигранно выведенная пианисткой.
        – Ну, ни хрена ж себе! – воскликнул Петя.
        Тамара Иннокентьевна подскочила в кресле и широко раскрыла глаза.
        – Ты что себе позволяешь? – испепеляюще холодно произнесла учительница сквозь плотно сжатые зубные протезы.
        – Тамара Иннокентьевна, Вы слышали это тремоло? – захлебнулся Петя от избытка чувств.
        Учительница остановила пластинку. Она и так не была в восторге от достижений своего ученика. Говоря проще, она не верила в него. Петя не был бездарностью, но для подлинного успеха ему недоставало мотивации и того, что Тамара Иннокентьевна благоговейно называла божественным призванием.
        – Во-первых, не тремоло, а трель, – педантично поправила она и погрозила правым указательным пальцем, украшенным перстнем с огромным сапфиром. – А во-вторых, как ты посмел произнести бранное слово во время музыки?
        – Простите, Тамара Иннокентьевна, – сконфузился Петя. – Я не сдержался.
        – Когда не сдерживается интеллигентный человек, у него вырывается поспешное суждение или истерическая эмоция, а не прет наружу площадная брань...
        – Я совершенно потерял самоконтроль от этой трели: Вы обратили внимание на эту задумчивую нерешительность, я бы даже сказал, неохотность...
        – Я бы еще поняла, если бы мы слушали какого-нибудь безголового огнедышащего Скрябина. Но тут – воплощение Аполлона: грация, легкость, изящество. А ты, можно сказать, плюнул в лицо гению!
        – А как же говорят: не сотвори себе кумира?
        – Петя, зачем нести чушь? Какой кумир? Моцарт воздвиг себе нерукотворный памятник. Он покорил вершину музыки, невзирая на досрочную кончину. Где бы он оказался, если бы дожил, скажем, до возраста Шостаковича. После него карабкались многие, с внушительным снаряжением современного оркестра, но никто, – слышишь никто! – не достиг таких высот.
         – Я виноват, Тамара Иннокентьевна. Сам не знаю, как у меня сорвалось.
         – Я, конечно, понимаю: юношеский гормональный дисбаланс, увлечение обезьяньими ритмами. Этот... как его там?
        – Пинк Флойд.
        – Название одно чего стоит: язык сломаешь! Это у них там свиньи по небу летают? Вот, когда будешь слушать Пинфлот, тогда и матерись, как извозчик. А во время Моцарта держи свой поганый рот на замке. И меньше шмыгай носом.
        – А вот даже Пушкин...
        – Что Пушкин?
        – Писал бранные стихи.
        – При чем тут Пушкин и его стихи?!
        – Он тоже гений. И воплощенный Аполлон. Он сказал: поверяй алгеброй гармонию.
        – Я ему про Фому, а он мне про Ерему! У тебе сегодня с головой все в порядке?
        – Голова побаливает немного. Тамара Иннокентьевна, а где Ваш Гомер?
        – Зачем тебе кот?
        – Я хотел его погладить.
        – Не надо его гладить. Он спит. Вот представь: если бы Моцарт вдруг пробудился после многовекового сна, – потому что я отказываюсь верить, что он умер, – с каким бы счастьем он узнал о своей популярности! Концерты, рукоплескания, грамзаписи, мемориальные таблички в Зальцбурге и Вене. А тут ты со своими нецензурными восклицаниями... Что бы он подумал? Не захотел бы он снова уснуть на несколько столетий, до лучших времен, пока не выведутся сквернословящие ублюдки?
        – Тамара Иннокентьевна, давайте снова переслушаем «Анданте»?
        – Нет, – ответила учительница, не терпевшая нарушений порядка и отклонений от предначертанного курса, – продолжим с третьей части «Престо».
        Игла с треском приземлилась на дорожку пластинки. От возмущения у Тамары Иннокентьевны еще дрожали руки, но душа уже распахнулась навстречу гармониям непревзойденного маэстро. Учительница в предвкушении закрыла глаза и замерла. Чтобы не производить лишних звуков, Петя полез в карман за грязным носовым платком, но наткнулся там на пятак.
        Может, вынужденная пуаза негативно сказалась на ее настрое, или же ее чуткий слух уловил посторонний шорох, но Тамара Иннокентьевна перестала получать от музыки удовольствие, которое та заслуживала. Она раскрыла глаза и строго посмотрела на своего безалаберного ученика.  Петя увлеченно крутил пятак в тусклом свете, проникавшем в заиндевевшее окно, пытаясь развернуть монету так, чтобы медь заиграла приглушенным отблеском. Если он слушал сонату, то явно вполуха, хотя периодически косился на проигрыватель. И вдруг неприятная мысль пронзила учительницу: ей подумалось, что, несмотря на невежество и рассеянность, Петя воспринимает музыку острее и свежее, чем она – опытная эрудированная преподавательница, закончившая консерваторию по классу игры на фортепиано и долгое время помышлявшая о концертной карьере. Если бы однажды изобрели прибор, измеряющий степень воздействия музыки на человеческую психику, решилась ли бы она сравнить снятые им показания с Петиными?
        Но тут мальчик с такой силой втянул сопли, что пятак выскочил у него из рук и вприпрыжку покатился по паркету, отбивая на нем чечетку. «Нет, нет, – успокоила себя учительница. – Пятак и Моцарт? Это настолько же несовместимо, как гений и злодейство!»
         – Урок окончен! – гаркнула Тамара Иннокентьевна так, заглушив фортепианное крещендо. – В следующий раз будем разучивать тремоло и трели. Впрочем, куда тебе! Начнем с растяжки пальцев. Хоть ты лопни, но октаву ты у меня возьмешь.
        Петя не слушал учительницу. Он шарил взглядом по полу, пытаясь понять, куда укатился пятак.
       
         
        Октябрь 2018 г. Экстон.