Клетка

Клетка

— Мама спрашивала, хорошо ли ты ешь. Для неё это, вроде как, самое главное. Я говорю ей, ма, у Серёни сейчас проблемы посерьёзнее плохой кормёжки, а она ни в какую. Если он, говорит, исхудает, я сидеть сложа руки не буду!

— Это на неё похоже…

— Ну так и как ты ешь? Я тебе говорю, меня домой без этой информации не пустят.

— Ох, Алиска, скажи, что хорошо ем. Первое, второе, компот и десерт…

— Про десерт говорить не буду — не поверит!

— Ну да, в конце концов, не подходящее для сладостей место.

— Да и ты не любитель.

— И это верно… Ладно, рассказывай, что у вас происходит. Как Грач, как Мотя?

— Мотя недавно из больницы вышел… на днях совсем. Ты его месяц назад увидеть не успел, но там зрелище было страшное! Так помяли, что мать родная не узнает, так ещё и два ребра переломали…

— И никто за это не ответил.

— Естественно. Но сейчас, говорит, хорошо себя чувствует. Не жалуется. Зато Гра-ач… этот активист у нас по городу носится, как в зад ужаленный. Орёт, что скоро повторим, но уже никто так просто не замнёт…

— Ага, конечно… один раз замяли, замнут и во второй.

— Так, Серёня, сопли надо подбирать! Чем бы тебя таким развеселить… А! Горич наш поехал по районам, такое себе хождение в народ версии два-ноль.

— И что, успехи есть?

— Обижаешь! Горич кого хочешь уболтает, а если человек и сам понимает, что сидеть и бездействовать — преступление, то и того проще.

— Ну, даст Бог…

— Кстати, про Мотю сказать забыла. Он когда вышел из больницы, мы ему такую встречу забабахали: вино, кино, домино — все радости жизни, от которых этот дружочек был отлучен на месяц. В общем, решили мы опрокинуть по стаканчику, он поднялся с дивана и говорит: «Хочу выпить за Серого. Если бы не он — меня б до смерти забили, и ничего бы им за это не было. Я тут только благодаря ему!». А Горич такой: «Да если б не Серёга, мы бы все тут не сидели. В другом бы месте были. А он…». Тут уже Грач его перебил. «Я Серёню знаю уже сто лет. Мы с ним знакомы с самого детского сада, и он меня никогда, никогда не кидал. И даже в тот день, когда нас накрыли, он же мог всех сдать… ну всех поголовно, он же с каждым был знаком лично. Но он этого не сделал. А теперь…». А потом заплакал и вышел на балкон.

— Заплакал?

— Сама своим глазам сначала не поверила. Но, знаешь, он когда говорил, мне не плакать хотелось, а кричать. От злобы кричать, понимаешь? От всего, что вокруг происходит. Ведь где такое вообще возможно — человек всех любит: друзей, семью, Родину свою, а его за это бьют и бьют без продыху. Хочет людям помочь — на тебе! — из универа вышвырнули. Хочет обществу глаза открыть — на! — привод в полицию. Хочет хоть что-то в этой поганой системе поменять — и вот…

— Прекрати, Алис, не место же…

— Не место? Я об этом и говорю! Тебе не место здесь, в этой поганой клетке! Но тебя здесь держат уже месяц: наручники нацепили, засунули в конуру с каким-то отбросами, нас не пускают… А за что это все, Серёж? За митинг этот, который ты собрал? За посты в соцсетях?

— Алиса, хватит.

— Не-ет, тебя в СИЗО упекли не за это, а за то, что ты людям пытался глаза открыть. Что ты говорил им, помнишь? У каждого из нас своя клетка, но сидим мы в них по вине…

— Алиса!

— Господи, что «Алиса»? Я уже восемнадцать лет Алиса. Хорошая девочка, отличница в школе, бюджетница в институте, примерная дочь… Но, знаешь что? Задолбало. Задолбало сохранять эти ярлыки. Задолбало не высовываться. Молчать тоже задолбало! И не меня одну. Поэтому за тобой и пошли, понимаешь? Поэтому этот чёртов митинг состоялся! Поэтому, когда полиция начала всех дубинками разгонять, никто не убежал — все до конца стоять решили… Мотю вот двое избивали, а ты набросился на них, чтобы отогнать — одному аж руку сломал! А сейчас что? Сидишь, глазки опустил, то — не выйдет, это — не выйдет, да и я сам отсюда не выйду. Верить надо, Серёж, бороться надо…

— Бороться? А за что бороться-то? За право высказать свое мнение, а потом за него сесть? За право выйти на митинг, а потом месяц провести на больничной койке? За право жить в клетке, но с иллюзией, что все можно изменить? Алис, знаешь что я понял за время заключения? Все эти сборы, митинги, вера в перемены — детский бред. Перемены бывают только в сказках, а мы в России живём.

— Господи, Серёжа… Я не верю, что это ты сейчас говоришь. Что нужно было сделать, чтобы человек, который подбил всех на решительные действия, сейчас призывал спрятать голову в песок и не высовываться…

— Что нужно было сделать? Вырвать человека с митинга, который он организовывал, чтобы хоть что-то изменить в этой стране. Запихать его в автозак, а потом привести в ментуру и избивать, чтобы он выдал «своих». А потом, когда станет ясно, что он не крыса, закинуть его в СИЗО, чтобы перед судом успеть ему дополнительных дел нашить — чтоб посидел подольше и подумал над своим поведением. В нашей стране неправомерно не то, что против закона, а то, что против личных интересов власти. Поэтому пытаться что-то изменить — бессмысленно. Надо просто смириться.

Металлическая дверь скрипнула, в комнате для свиданий появился надзиратель. Измерив взглядом сидящих друг напротив друга исхудавшего парня лет двадцати и девушку, бедную словно мел, он сухо объявил:

— Время истекло.

Алиса даже не успела толком попрощаться — брат просто исчез у неё на глазах, растворившись в коридорах СИЗО. Она долго блуждала по зданию, словно тень следуя за охранником, который провожал девушку к выходу. В голове шумели слова брата, они будто царапали её изнутри, причиняя невыносимую боль. К горлу подступали слёзы: ярости ли, отчаяния — Алиса понять не могла.

Когда тюремные коридоры выпустили девушку на свет и свободный воздух, она несколько минут не могла сдвинуться с места. Она долго смотрела на пустую пригородную дорогу, припорошенную мелкими хлопьями снега, смотрела не моргая.

А потом достала из сумки телефон и, набрав номер из скудного списка контактов, начала слушать гудки. Ждать пришлось недолго.

— Алиса, что случилось?

— Ты говорил, что после того, как Серёжу забрали, ещё больше людей заинтересовались в том, что мы делаем, так?

— Конечно! Такое мало кого оставит равнодушным.

— Хорошо. Напиши всем, кто хоть немного заинтересован, что сегодня вечером собираемся на нашем месте. Если кто-то может привести ещё людей — ещё лучше. Нам нужна огромная толпа, которая будет стоять до конца.

— Серый что-то сказал тебе?

— Да. Он сказал, что все наши предыдущие действия — детские игры, которыми ничего невозможно изменить. Поэтому теперь все будет иначе. Игры закончились.