3. Олав против Олава

ХЬЯЛЬТИ  СКЕГГИССОН.
Товарищ окольничьего конунга Норвегии Олава Харальдссона.

г. Нидарос (Каупанг)
Июль 1017 г.

 3.ОЛАВ  ПРОТИВ  ОЛАВА

1.
В жизни моей как-то так обернулось, что вот уж два года я служу конунгу Норвегии Олаву Харальдссону. Между ним и конунгом Швеции Олавом Эйрикссоном Шётконунгом в отношениях искры летят по поводу границы между их Западным Гаутландом и нашими землями. Война натуральная, и люди гибнут с обеих сторон. И ярл Гаутланда Рёгнвальд Ульвссон вместе с конунгом своим Олавом Эйрикссоном - главные враги моего конунга. А потому мы с Олавом Харальдссоном и другом моим, земляком-исландцем Бьёрном Толстым, уж несколько дней сидим тут, в Нидаросе, и ждем на переговоры Рёгнвальда Ульвссона, чтобы конфликт этот уладить. Бьёрн с конунгом где-то на охоте, а у меня на душе скверно. Не от одиночества, а оттого, что в отношениях конунгов будто тупик.

В вынужденном этом безделье мысли разные в голову лезут о пережитом в пределах памяти, и будто волной иной раз обдаст желание оставить уходящее потомкам. В холодных пределах наших при конунгах и ярлах немало слагателей драп, вис и прядей. Но слово их — устное, а память людская хоть бережет его и передает от рода к роду, да уложится ли все в кладезь поколениям? А хочется этого потому уже, что вряд ли где в мире был и есть котел, в котором, как у нас, столь бурно кипели бы страсти по славе и власти.

А вера?! Идет второй уже век, как Иисус Христос божественным светом истины гонит языческий мрак, но как тернист путь его! И скольким поверившим в него и вослед пошедшим открылись в душах их и в жизни пути, ранее неведомые! Примером тому даже кажусь себе сам.

Чтобы яснее представить, как и что сложилось въяви, надо иметь ввиду, что мир Севера наш оттого так неспокоен, опасен и кровав, что норвежские и шведские земли, а также острова Оркни, Фареры и моя родная Исландия в отличие от жаркой южной Европы бедны, неплодородны, и населяющие их в борьбе за выживание, а поднявшиеся во власть — за богатство и честь хватаются за меч, топор и копье, идут и плывут убивать и грабить.

Подобные разбойные походы приносят, помимо богатства и славы, ратный опыт, умение укрощать силой слабых, подчинять мечом и огнем земли, множить вассалов, обирать их податями. Так рождаются большие и малые конунги больших и малых земель, территорий, населенных где больше, где меньше. Власть же всегда рождает жадность стяжать ее как можно более до пределов, за которыми даже удержание ее становится трудным или невозможным. Тогда род слабый враз или медленно тает, на смену ему поднимается новый, чтобы с годами быть поглощенным более сильным или коварным. Яркий пример тому конунг из прошлого Харальд Прекрасноволосый.

По нашим меркам век его долог был необычайно. Он прожил на свете восемьдесят три года — две или три «средние» по тем временам жизни. И все эти годы заполнены были завоевательными походами. Сейчас вот лето, а точнее - июль 1017 года. В далеком 872-м, почти полтора века назад, после сражения  в Хаврсфьёрде он в свои двадцать два стал полновластным конунгом в западной части Норвегии и дал ей даже имя - нынешнее. Однако же сын его, Олав Харальдссон Герстадальф, а потом и внук Трюггви Олавссон — будто ступени по лестнице власти, но — вниз. Когда потомок твой уже не конунг Норвегии, в смысле - всей, а - норвежский конунг, один из подобных.

А что о правнуках его, так это совсем похоже на закат. Олав Трюггвассон еще ребенком волею судьбы оказался на востоке, в... Гардаре, в Хольмгарде. Повзрослев, служил в дружине тамошнему русскому князю Вальдимару. Потом плавал викингом и махал мечом в походах по морю Восточному, в Англию.

В Норвегию вернулся в 995 году уже крещеным во Христе и конунгом был провозглашен на тинге. Взойдя на трон, стал насаждать новую веру, крестил провинции Вик, Агдир, Рогаланд, острова Оркни, а потом взялся и за нас, исландцев.

2.
Если вспомнить, - на протяжение века с поры заселения «остров свободных людей» наш миссионеров видывал всяких. Рода их корнями там, в праотцах. У нас на юге — теперь дальний родственник мой, Кетильбьёрн с Мшистой горы, на востоке - Хроллауг с Широкого Двора на Побережье, за западе - Ауд из Лощины в Широком Фьорде, на севере - Хельги Тощий с Христового мыса в Островном Фьорде. Но те хоть потомки местных, из здешних земель. Были еще, помнится, Торвальд Кодранссон и епископ Фридрек. А Олав Трюггвассон привез откуда-то с юга Европы, из Саксонии, сынка какого дюже благородного бременского графа Вильбальдра (язык поломаешь!) Тангбранда Вильбальдрссона и выдал его за... епископа.

А вскоре узналось, что Тангбранд этот такой же епископ, как я - конунг Швеции. По сути же — викинг-бандит, чем-то сильно обязанный Олаву Трюггвассону, который в уплату какого-то долга, им только двоим известного, Трангбранда этого... крестил, а звание епископа дал, как «эпитимью» в наказание за викингские «похождения». Да еще помощником при нем оставил исландца Гудлейва, на совести которого, как говорили, загубленных душ тоже немерено.

Если бы Олав был истый христианин, постигший тонкости нового учения, он бы Тангбранда носителем его в мир язычества не сделал, - какой же духовный наставник из убийцы? Но при голоде на епископов и бандит с моря — святой отец. Тем более, что, по миру помотавшись, он уверился, насколько христианство полезно конунгам для упрочения их власти, и во вторую осень своего владычества, в 997 году, дал Тангбранду корабль под названием «Бык» и послал его к нам в Исландию.

Надо сказать, что, отправив корабль с христианским миссинером и его помощником в Исландию, Олав Трюгвассон поступил неосмотрительно. Море здесь, между материковым берегом Норвегии и Исландией и в лучшую летнюю пору по ветрам непредсказуемо, и даже при попутных ходу здесь — неделя. Осенью же, при штормах и туманах плавать здесь очень опасно, как и причалить к каменистому берегу. И как раз Тангбранду не повезло. На подходе к восточному берегу Исландии на море разыгралась буря, волны бросили корабль на сказы у мыса Буландснеса в Беруфьёрде, «Бык» разбился, а епископ с помощником с трудом выбрались на берег.

Это было очень недобрым знаком, и многие язычники потом язвили Тангбранду в том смысле, что Тору неугодно было появление его в Исландии, вот он и бросил «Быка» на скалы. А Иисус Христос оказался слаб против него, поскольку не спас «рабов своих»...

Зиму Тангбран и Гудлейк провели у хёвдинга Халля из Сиды с Побережья, и времени еписком-воин не терял. Где задушевными речами проповедовал, а где и суровыми угрозами внушал нам, местным жителям, новую веру. Того, кто принимал ее, крестил. В числе первых, поверивших в Отца, Сына, и Святого Духа были: хозяин дома Халль; мой нынешний тесть Гицур Белый — внук того самого первопоселенца Кетильбьёрна; я — Хьяльти Скеггиссон из долины Бычьей Реки и многие другие, вроде нас, хёвдинги. При всей моей неприязни к Тангбранду и неприятия его прошлого, о котором узнал я позднее,  новая вера в сравнении с язычеством очень меня к себе расположила.

Когда пришла весна 998 года, Тангбранд с Гудлейвом и захотевшим поехать с ними Халлем отправились проповедовать христианство дальше, на юг и запад. Они через равнину Лонсхейд добрались до гор Ставафелль, где жил хёвдинг Торкель. Он яро поносил новую веру и вызвал Тангбранда на поединок. Тангбранд вместо щита взял в бой... распятие, и бой кончился тем, что Тангбранд убил Торкеля и продолжил свое шествие.

Вскоре по его увещеваниям и с помощью Гудлейва и Халля полное и неполное крещение приняли родственники Халля Коль Торстейнссон с горы Кальвафель, Ацур Хроальдссон с реки Брейде, а также  Флоси из Свинафелля, Сурт из Киркьюбёрга — это уже на западе, в Западной Четверти.

А вот здесь, в Западной Четверти, где слух о христианском миссионерстве  Тангбранда разнесся еще до его появления, епископа ждали расплаты за его противные многим труды.

  Местные язычники собрали несколько марок серебра, пришли к жившему в долине Керлингардаль Хедину Колдуну и попросили его убить Тангбранда и его спутников. Колдун согласился, удалился на равнину Арнарстакксхейд и для испрошения успеха в тайном деле совершил большое жертвоприношение своим «колдовским богам». Когда епископ Тангбранд ехал с востока по долине на коне, под ним... вдруг разверзлась земля. Но Тангбранд успел спрыгнуть с коня, поглощенного бездной, на край пропасти и возблагодарил Христа за спасение. Гудлейв погнался за Колдуном, настиг уже у дома в Керлингардале, метнул в него копье и пронзил насквозь.

Пока Тангбранд проповедовал на Востоке и Юге и говорил, что идет в Западную Четверть, его предупреждали, что народ там тяжелый, неподатливый.  И когда епископ оказался там, убедился в правоте таких утверждений и пускался на всякие приемы, чтобы убедить здешних язычников в преимуществах христианства.

Как потом рассказывали, когда Тангбранд в сопровождении более полусотни человек приехал в Хаги к Гесту Оддлейвссону, тот задал ему и его людям пир. А язычников собралось там человек двести, и все ждали берсерка по имени Отрюгг, который такой зверь, что не боится ни огня, ни меча. И тут Тангбранду пришла идея доказать воочию, какая вера крепче. Он велел разжечь три костра. Один исвятил сам крестом Иисуса, второй попросил освятить язычников, а третий оставить неосвященным. И поставил условие, что если берсерк Отрюгг испугается пламени костра, освященного Христовым именем, и пройдет через языческий, все примут новую веру. Многие на это согласились.

Появившись в кругу сотен любопытных, берсерк Отрюгг спокойно прошел через огонь костра язычников и... испугался огня Христова, что для берсерка было невероятным. Дико взъярившись, он взмахнул мечом в намерении кинуться на зрителей, но... Трангбранд ударил его распятием по руке, и случилось великое чудо: берсерк выронил меч. Тогда Трангбранд ударил берсерка в грудь уже мечом, Гудлейв отрубил ему руку, а народ, накинувшись, убил Отрюгга. После этого Тангбранд крестил Геста, всех его домочадцев и много другого народа.

Однако, противников новой веры, закаменевших в язычестве и напрочь отказавшихся принять христианство, было много больше. Транбранд, спасая их от язычества, бился с ними две зимы. Троих, поносивших христианство и высмеивавших его, епископа, даже, вспомнив ратную удаль, «окрестил» мечом, то есть — убил.

Понятно, что отношение к нему, такому яростному крестоносцу, а заодним и к нам, новым христианам, у хёвдингов-язычников стало резко враждебным. Они сговорились убить Тангбранда и тех новокрещенных, которые будут помогать ему. Узнав об этом, Тангбранд...бежал сначала в Южную, потом — Восточную четверть, в Альфтафьорд, к Халлю, где велел починить битого «Быка» и уплыл с Гудлейвом в Норвегию.
Явившись к конунгу Олаву Трюггвассону, он рассказал ему обо всем и особенно красочно про... колдунов, которые в Исландии будто так сильны, что однажды под ним земля разверзлась и поглотила целого коня, и выразил сомнение, что потомков беглецов-переселенцев, презирающих всякую власть, вообще возможно обратить в христианство. Услышав это, конунг разгневался и велел переловить всех исландцев, находившихся в Норвегии, бросить в темницу, а потом казнить.

3.
С отъездом Тангбранда мы с Гицуром Белым и другие юные христиане в Восточной Четверти остались без духовной и человеческой поддержки, и хёвдинги-язычники очень осмелели. Главный гнев свой они направили на... меня и Гицура Белого как на первокрещеных. Тем же летом они силой вытащили нас на тинг и у Скалы Закона устроили судилище, обвинив в богохульстве и предательстве веры предков. Отбиваться от многих, на нас нападавших на тинге, нам с Гицуром было, конечно, нелегко. Я в силу тогда еще молодости и порывистости нрава, распалясь, вскочил на Скалу и плеснул еще пива в огонь, выкрикнув вису в том смысле, помнится, что мол:

Я всегда посмею
Одина иль Фрейю
Обозвать собакой, —
Я глумлюсь над ними.
Или что-то вроде
Уж, верно, не сробею
Назвать сукой Фрейю.

За такое уж поистине глумление над главными богами - Одиным и Фрейей да еще на тинге, да со Скалы Закона не только в ту пору, но и сейчас никому не поздоровится, и мне предъявили фьёрбаугсгард - малое объявление вне закона с лишением имущества и изгнанием из страны на три года. Спасибо уже, что пощадили. Объявили бы скогганг, - выгнали бы навсегда. Ладно — не убили. Так ведь я и не велик преступник, пострадал лишь за веру и... собственный язык.

По закону я, конечно, мог бы откупиться - отдать моему Годи серебряное кольцо и марку серебра, да где было взять?.. Словом, как ни крути, а ты в правах лишен, закон тебя не защищает, и жизнь твоя не стоит ничего. Особенно неистовствовал в ненависти ко мне богатый видный хёвдинг Рунольв Ульвссон из Даля, что под горой Эйяфьялль. В результате нам с Гицуром, против которого весь тинг тоже ополнился, ничего не оставалось как покинуть Исландию.

Когда мы явились к конунгу Олаву Трюггвассону, он дружелюбно принял нас, очень высоко оценил наши действия и предложил остаться у него под защитой, на что мы с Гицуром, конечно, согласились.

На другое лето, то есть в 1000-м году, Олав послал нас с Гицуром Белым и новым священником по имени Тормод вместо Танбранда в... Исландию уже проповедниками Христовой веры. А чтобы нас там сразу не убили (меня в первую очередь, поскольку я вне закона) и упредить такие желания, оставил у себя четырех заложников — сыновей особо ярых наших врагов: Кьяртана, Халльдора, Кольбейна и Свертинга  - сына того самого видного хёвдинга Рунольва Ульвссона.

Подойдя на корабле к Исландии, причалили мы к островам Вестманнаэйяр, а потом и к материку, дождались тинга. Гицур и Тормод велели мне от греха подальше остаться с десятком ратников в Купальной Долине, а сами поехали на тинг, но не сразу. По пути остановившись в местечке, называемом Кипящий Котел, что возле Озера Пивного Водопада, послали весть на тинг, чтобы друзья и сторонники встретили их, поскольку узнали, что противники-язычники собираются с оружием охранять от них Поле Тинга. Но мне невмоготу было сидеть, как зайцу-трусу в Купальной Долине, и на тинг с мыслью будь, что будет я с соратниками присказал даже раньше Гицура и Тормода.

При нашем появлении на тинге у знакомой Скалы Закона, что с моей стороны  выглядело неслыханной наглостью и вызовом, обстановка между  немногочисленными христианами и огромным числом язычников накалилась до предела. Все были по обыкновению для тингов хорошо вооружены, и самой малой искры было достаточно вспыхнуть битве, но — обошлось.

Мы с Гицуром Белым и Тормодом, сменяя друг друга, много выступали, убеждали народ в преимуществах веры Христовой, и нашлись даже наши сторонники, которые тоже с жаром выступали. Но итог был нерадостным: ни христиане, ни язычники не захотели принять единого закона и разошлись. Нам, христианам, пребывавшим в меньшинстве, ничего не оставалось как... вечером  попросить знатного хёвдинга Халля из Сиды с Побережья выступить завтра законоговорителем и провозгласить единый Закон Веры, в смысле — христианской. Но Халль на это не решился, пошел к Годи Торгейру из Льосаватна и дал ему три марки серебра за то, чтобы законоговорителем завтра  выступил он и провозгласил Христианство.

Абсурдность ситуации заключалась в том, что Торгейр был язычником, но — три марки серебра?!.

Когда люди с тинга разошлись по палаткам, Торгейр залез в свою, закутался в плащ с головой и пролежал так, не двигаясь и не говоря ни слова, остаток вечера и всю ночь. А утром велел всем снова собраться у Скалы Закона и держал большую речь. Суть ее заключалась в том, что если в Исландии и дальше будет раскол между двумя верами, то дела запутаются безнадежно. Что без единого для всех Закона Веры будут продолжаться распри и раздоры, отчего страна совсем разорится, а допускать этого нельзя. И привел примеры, как конунги из Дании и Норвегии долгое время меж собой воевали, пока жители этих стран сами не заключили мир, хотя конунги того не желали.

Никто не ожидал от Торгейра язычника таких речей. Но в результате бурных обсуждений с криками и звоном оружия Христианский Закон был принят как единый, но с оговорками. Отныне все должны были стать христианами, креститься  и верить в Отца, Сына и Святого Духа. Оставить идолопоклонство, не бросать детей, не есть конины. А если кому-то очень захочется совершать старые обряды, то делали бы это тайно, а при огласке виновных ждет фьёрбаугсгард. И добавил еще, что по новой вере надо соблюдать воскресенья и посты, отмечать Рождество, Пасху и другие христианские праздники.
 
Язычникам показалось, что их сильно надули, но мнение законоговорителей на тингах, каким бы оно ни было, считается  веским, и новая христианская вера как Единый Закон была принята.

4.
Событиям тем уж семнадцать лет. И кто бы мог подумать, что жизнь так повернется, что исландская служба наша с Гицуром и Торгейром Олаву Трюггвассону, полная опасностей истинно смертельных... пойдет прахом и самому ему не больно и нужна?!.

Мы сразу после тинга с таким на нем решением, радостные и с победными новостями явились к Олаву Трюггвассону с намерениями клясться, что и впредь готовы нести Христову веру во все пределы его земель в Норвегии и по островам, а он, оказывается, - что нам было неведомо, - еще четырьмя годами раньше, через год после выбора в конунги, то есть в 996-м посватался к... овдовевшей королеве Швеции Сигрид Гордой?! В надежде за предложенные ей руку и сердце получить целую страну Швецию!.. Да при этом еще и условие поставил, чтобы она приняла христианство.

Как потом мне рассказывали, гордая Сигрид, конечно, отказалась и высказала свое «гордое» мнение об Отце и Сыне, и Святом Духе, на которое христианин Олав сильно оскорбился и — вот уж наглость неслыханная! вот уж рыцарь вам! - ударил вдову-королеву по ее королевскому лицу?!. На что Сигрид - на то она и Гордая - гордо и с королевским достоинством ответила, что за такое оскорбление обидчик заплатит жизнью.

И оно так и случилось. Через четыре года, в 1000-м, вскоре после нашего возвращения из Исландии, Олав Трюггвассон, продержавшись на своем шатком троне всего пять лет... погиб в морской битве у острова Свёльд, чему немало способствовала обиженная Сигрид... А вскоре узналось, что годом раньше эта гордая вдова с искателями руки ее поступила еще более коварно.

В ту пору был у нас конунгом трех земель: Вестфольда, Вингулмарка и Агдера Харальд Гудрёдссон по прозвищу Гренландец. Предков своих он, можно сказать, опозорил и на потомков бросил тень «смешную» тем, что при законной жене Асте Гудбрандсдоттир, которая уже носила под сердцем их сына, - а было это в 995-м, годом раньше того совсем не рыцарского случая с Олавом Трюггвассоном, - стал добиваться... руки этой Сигрид! Подобных ему «соискателей» ее сердца и «прилагающегося» к нему трона главной страны в Северной Европе еще до него набралась, говорили, целая толпа, и Сигрид они так надоели, что она собрала всех кандидатов в женихи в... бане и подожгла ее. Коварная!

Узнав, отчего она овдовела, Аста жестоко на мужа обиделась и вскоре после рождения в тот же год сына, названного Олавом, во вдовстве печалилась недолго и вышла замуж за... троюродного брата покойного мужа, правнука Харальда Прекрасноволосого Сигурда Свинью. Он тоже был конунг, но совсем «малый», поскольку владел лишь одной «землей» - Рингерике. А прозвище такое ему дали потому, что, проигрывая брату в «величестве», он был мудр, справедлив, миролюб, работящ и сам вел хозяйство, следил за двором и скотом.

5.
Последовавшие затем полтора десятка лет после пусть формального, но все же утверждения у нас в Исландии христианства для родины моей и для Норвегии были порой будто безвременья. Хакон Эйрикссон, потом сыновья его Эйрик и Свейн с их наместниками... С души воротит даже вспоминать.

И в моей жизни за это время тоже случилось немало перемен. Три года фьёрбаугсгарда кончились, и мне вернулись все права. А еще я взял в жены дочь Гицура Белого Вильборг от первой жены Халльдоры, после которой жен у него было еще две. Дед его с Мосфелля Кетильбьёрн и отец Тейт Кетильбьёрнссон с хутора Скалахольт умерли, и мы  в силу разных причин перебрались на жительство в Норвегию. И когда два года назад, в 1015-м, тот самый Олав Харальдссон, сын сожженного Харальда Гренландца, в свои уже двадцать, вернул себе в Норвегии престол отца, он, оценив наши с Гицуром давние труды в продвижении Христианства у нас на родине, взял нас к себе на службу. Потому что, как все люди власти, понял, как новая вера помогает держать в узде земли и жителей их, и решил последовать Олаву Трюггвассону.

Любой хёвдинг у нас согласится, что выбраться из их числа на службу к конунгу не столько чести и почета, сколько страха заботиться о... сохранении головы на плечах. Ибо у нас, если что, - суд простой. В этом смысле мне везет пока, хотя стезю мне Олав Харальдссон назначил тогда очень опасную.

Снова послав нас теперь уже с тестем моим Гицуром Белым миссионерами-проповедниками в Исландию,  конунг велел по пути посетить и острова. Дело в том, что Оркни, Шетланды и Гебриды, а также Фареры и даже земли севера Шотландии Кейтнесс и Сазерленд еще полтора века назад захватили викинги, и тот самый Харальд Прекрасноволосый создал здесь графство, которое подчинил себе, а теперь оно формально стало нашим. Двадцать с лишним лет назад правнук его, конунг-неудачник Олав Трюгвассон, побывал на тех же Фарерах и силой, насаждая страх смерти, будто бы принес сюда христианство, а теперь надо было все делать снова.

Благополучно прибыв сюда, на острова в океане, мы с Гицуром, как могли и понимали, несли жителям их новую веру. А я из тех дней вывез немало разных других любопытных впечатлений.

Например, у нас на севере сейчас хорошо известен купец Гудлейк Гардарский. Гардарский, или Гардарикский, - это у него прозвище, по отчеству его уже никто не помнит. У него несколько кнорров под товары и драккаров для дружины охраны. Он ходит за товаром в разные страны, перепродаёт, где что выгодно, плавает даже по Морю Восточному в дальние Гардарики и очень богат. Короли и ярлы поручают ему привезти с дальних рынков товары и оружие, которое у нас не достать, и он всегда выполняет заказы.

И вот уж поистине мир тесен! Оказывается, он хорошо знаком с теперь  дальним родственником моим, ярлом Западного Гаутланда в Швеции Рёгнвальдом Ульвссоном, жене которого, Ингибьёрг Трюггведоттир, моя жена Вильборг... приходится племянницей?! И, оказывается, всего двумя месяцами ранее этот Гудлейк был у него. Рёгнвальд в прошлом году заказывал ему найти где-нибудь и купить для него «богатый» меч, а супруге его - красивый перстень. Рассказывал, что меч он нашел на каком-то рыке в Англии, а перстень, как сказал, «красоты небесной», - на торжище «в другом конце света» - в Хольмгарде. А поскольку, когда прибыл к Рёгнвальду в его Скарар, вдруг срочные дела отвлекли, меч и перстень передал ему начальник его охраны Мар Хундрёдарссон, которого он тут же, кстати, и представил.

Воспользовавшись случаем, я предложил Гудлейку, когда случится по пути, наведаться и к нам. Сказал, что конунг мой, Олав Харальдссон, достаточно богат и уж непременно что-нибудь закажет и на злато-серебно не поскупится. А поскольку слышал, что тихонько, но поговаривали еще про этого Гудлейка, будто торгует он товаром не только «неживым», а и... «девочками», пошутил, мол, если подвернется что и лучше если из белых, из славянок, так привез бы - хозяин мой в самом соку и не женат. Да уточнил еще, что конунг мой полненький, а потому предпочитает худеньких, так что в пути соленой рыбы не давал бы, чтобы воды не пила и не пухла.

Так вот посмеялись с ним, Гудлейк обещал, а Мар Хундрёдарссон, при том присутствовавший, заверил, что достявят сей «товар», «как персик». Этот Мар, кстати, видный такой, молодой, рыжий прямо-таки огненно, смотрит соколом, длань на рукояти меча держит, будто он — конунг целой Швеции!.. Экий бравый вид!..

Между прочим, замечу попутно, что у нас, не в Норвегии только, а во всей Скандинавии давно уже сложилось целое Хольмгардсфари — сообщество купцов, торгующих с Гардариками: русскими землями на севере: Альдегьюборгом, Хольмгардом и княжествами даже на юг. Так что Гудлейк лишь один из них. И торговля эта очень благотворно влияет на жизнь конунгов и прочих людей смелых, умеющих добыть деньги разбоем ли, строительством   драккаров и кноров, иным другим ремеслом.

Дальше путь наш с Гицуром лежал к нам на родину, в Исландию, где, как оказалось, ждали новые открытия.

В конце теперь уж позапрошлого века, когда началось заселение этого самого крупного на западе острова, в числе первопоселенцев были Грим  Халогаландец и девушка Сванлайг, дочь Тормода с Пашенного Мыса. Их сын Ульв, достиший совершеннолетия, поселился на Козьей Земле между Белой Рекой и Южными Ледниками. Сыном Ульва был Хрольв Богач, дочь которого, Халльдору, будущую тещу мою, и взял в жены теперь тесть мой, Гицур Белый.

В ту же пору появился здесь Скаллагрим Лысый или Лысый Грим, живший до этого на Фарерах. У него было два сына. Одного звали Скегги, как моего отца, и он ничем не был знаменит. А вот второй, Эгиль, до сих пор славен тут и известен уж куда как! Не столько потому, что был воинственный викинг и в памяти людской в ореоле славы, сколько за великий его дар скальда. Представьте, пока мы с тестем моим занимались делами Христианства, разные люди - на память! - цитировали нам сложенные Эгилем четверть или половину даже века назад висы. И такие талантливые!
Вот, например, привычная виса о... приставшем к берегу викинге:

Приплыл я, полн
распева волн
о перси скал,
и песнь пригнал.
Сник лед и снег.
Дар Тора влек
весной мой струг
чрез синий луг.

 »Синий луг» в смысле — море.  А вот — о герое в бою:
Был, как прибой,
булатный бой,
и с круч мечей
журчал ручей.
Гремел кругом
кровавый гром,
но твой шелом
шел напролом.

Или такая вот жизненная мудрость:

Что ж мою скамью ты
занимаешь, юноша?
Ты давал ли волку
свежи яства трупны?
Видел, как из воев
враны пили брагу?
Был ли ты в прибое
блеска резких лезвий?

0
Трудно сыскать
во всем народе
мужа, кому бы
можно верить,
ибо продаст
предатель подлый
братию персть
за перстень малый.

А вот о... самом себе, скальде:

Соколу сеч
справил я речь
на славный лад.
На лавках палат
внимало ей
немало мужей -
правых судей
песни моей.

Согласитесь, как сильно, высоко, талантливо! А ведь говорили, что видом он был некрасив до безобразия, а в бою прямо-таки берсерк! Как это в нем одном уживалось?! Впрочем, это я так, попутно, поскольку представить не только нашу Исландию, но и окрестные острова без Эгиля скальда невозможно.

6.
Дела наши с Гицуром по миссии нашей двигались меж тем, как им и должно, - без особых и быстрых успехов. Причины тому - в глубинах минувшего.

Из тысячи с лишним первопоселенцев Западной Четверти фьордов самыми благородными считаются Хросскель, тот самый Лысый Грим, Тюлений Торир, Ауд Многомудрая, о которой уже говорил, Гейрмунд Адская кожа, Ульв Косой, Торд Сын Викинга. А еще - и выделю их особо - Бьёрн с Востока и Торольв Бородач с Мостра. Истории жизни этих двоих до сих пор передают из уст в уста, и вот почему.

Тот самый опять же Харальд Прекрасноволосый после сражения в 874 году в Хаврсфьёрде ставший полновластным конунгом западной части Норвегии, получил возможность подчинить себе всю страну и собирать налоги. Противники его, не захотевшие оставаться под его властью, во множестве бежали морем на запад и стали заселять здешние острова. Но Харальду очень хотелось и там «достать» непокорных и превратить в вассалов.

В ту пору на побережье в большой силе и славе пребывал «придворный» херсир Кетиль Плосконосый, человек уже очень в годах, богатый и видный. Харальд отрядил ему войско и послал укротить «строптивые» Фареры. Кетиль, ссылаясь на старость, поначалу очень отказывался от такой «высочайшей чести», но вынужденный подчиниться конунгу, взял с собой жену, двух дочерей и младшего сына Хельги, а старшего сына Бьёрна оставил «на хозяйстве».

Проведя несколько победоносных битв, Кетиль подчинил себе все острова и, решив, что ему в его возрасте больше уже ничего ни найти ни потерять,  ...помирился с недавними врагами - хёвдингами, а «недобитые» остатки войска отослал Харальду и не стал платить ему дани. При этом он, конечно, не мог предположить, какой пагубой обернется это его потомкам на поколения вперед.

От такой наглости Кетиля Харальд пришел в ярость, отнял у него земли и имущество в Норвегии, созвал в Тронхейме большой тинг восьми фюльков, объявил его сына Бьёрна вне закона и послал схватить и убить его.

Узнав о грозящей ему расправе, Бьёрн, человек уже не молодой, забрал домочадцев и в чем был, на весельной ладье пустился вдоль берега на юг. Была зима, и выйти в открытое море он не решился. Приютил его ярл по имени Хрольв, живший на острове Мостр. Это был молодой, но уже богатый хёвдинг, содержавший много скота и живший на широкую ногу. Он очень почитал языческих богов, следил за капищем Тора, слыл большим его «другом», и местные прозвали его Торольв. Это был сильный и знатнейший человек на острове, видный муж с окладистой бородой, и многие называли его Бородач с Мостра.

Он и приютил беглецов и укрывал их от гнева конунга всю зиму. Весной дал  Бьeрну большое судно с командой, послал в помощь своего сына Халльстейна, и они отправились на Фареры. При этом он тоже, как и Кетиль, едва ли осознавал тогда, чем обернется ему и внукам-правнукам это его благодеяние.

Когда Бьёрн с родными и командой прибыл на острова, узнал, что отец его  Кетиль умер. Брат Хельги и сестры предложили ему остаться у них на хороших условиях, но оказалось, что они...  приняли новую, Христову, веру и отказались от обычаев предков. Жить с ними было ему в тягость, родне не по душе стало его пренебрежение, а потому селиться он тут не стал и через два года уплыл с домочадцами и сыном Торольва в Исландию.

Замечу, что подобные семейные разлады на почве веры тогда были не в редкость. Некоторые первопоселенцы на Фарерах и в Исландии в семидесятых - восьмидесятых годах теперь уже позапрошлого века, вроде семьи Кетиля, были уже крещены во Христе. Но многие дети и даже внуки их возвращались в языческую веру, вновь строили капища.

А события на континенте приобрели новый оборот. Когда конунг Харальд Прекрасноволосый узнал, что Торольв Бородач с Мостра укрывал от расправы сына Кетиля Бьёрна, объявленного им вне закона, он послал к нему людей с повелением, что если он не хочет предстать перед конунгом и вверить ему свою судьбу, то пусть убирается из страны.

Торольва это опечалило не очень. Ведь всей Скандинавии уже известно было, что всего десять лет назад викинги Наддад и Гардар случайно открыли новый остров в Северной Атлантике. Третий визитер, великий викинг Флоки Вильгердссон дал ему название. Четвертый, появившись вслед за ними, Ингольв Эрнассон, остался здесь на жительство и первым поселился в одном из южных фьордов, назвав его Заливом Дымов, и в Скандинавии его уже считали родоначальником народа Исландии. Побывавшие вслед за ними на острове, вернувшись, рассказывали, какие здесь хорошие земли, как много (тогда еще нетронутого) леса; и Торольв Бородач добыл большое судно, взял домочадцев, скот, свое разобранное капище с землей из-под жертвенника, на котором сидел Тор, и отправился в новую жизнь.

Ветер был попутным, Торольв удачно нашел в океане Исландию и, подойдя к берегу западнее Мыса Дымов... бросил за борт столбы от капища с ликом Тора на одном из них — с намерением поселиться там, где Тор «изволит вынести себя на берег». Тор «изволил причалить» западнее, в Широком Фьорде, и Торольв  занял побережье Посошной Реки, названной им Рекой Тора, поставил у Капищного Залива большой Капищный Двор, собрал и возвел на нем капище. Тогда по островам было вдоволь зверя, в море - всякой морской поживы, и вскоре норвежец Торольв Бородач с Мостра зажил и здесь, в Исландии, как прежде, на широкую ногу.

К той поре Бьёрн Кетильссон, которого называли уже более привычно, с прозвищем, Бьёрн с Востока, как я говорил уже, оставив брата и сестер на  Фарерах, прибыл с семьей и сыном Торольва Халльстейном в Исландию и причалил в... Широком Фьорде, «под окнами» его отца Торольва Бородача с Мостра, с которым  они три года назад расстались. По совету Торольва Бьёрн занял землю между Посошной Рекой и Лавовым Фьордом, назвал заводь своим именем, поставил жилье на Городищенском Холме и вскоре стал знатным человеком в округе.

7.
С той поры фамильные древа двух норвежцев, породненных одной опалой, пустив корни в Ледяную Землю, стали расти и ветвиться. Первым умер Бьёрн с Востока, похороненный в кургане у Городищенского ручья. Но судьба потомков его сложилась довольно, скажем так, «романтично».

Первый сын Бьёрна Кьяллак по прозвищу Старый, остался на жительство в Заводи Бьeрна. А внук Бьёрна, сын Кьяллака Торгрим стал Годи и к концу заселения Исландии, имея двух дочерей, трех сыновей и большое хозяйство, был уже в числе главных хёвдингов в Западных Фьордах, человеком уважаемым и с весом на тингах. А вот второму сыну Бьёрна, брату Кьяллака Оттару, судьбой и Одином уготовано было стать родоначальником совсем особой в их фамилии линии.

Оттар имел трех сыновей. Один из них, Хельги, не захотел жить скотопасом, пошел в викинги и в один из разбойных набегов в Шотландии захватил в плен дочь местного конунга Нидбьёрг, привез ее в Исландию и взял в жены. В свое время у них родились два сына. Младший, которого звали Эйнар Звон Весов, утонул в Тюленьем Проливе. Старший, Освивр по прозвищу Мудрый, дал своей родине яркого продолжателя «мятежной династии Бьёрнов» - Оспака.

В ту пору здесь, на Ледяном Острове, как рассказывали, не только местные, но и чужаки с континента промышляли поиском по берегам плавникового леса и туш китов. В числе таких «лесных людей» было немало бежавших с континента и скрывавшихся здесь от возмездия преступников, объединявшихся в банды и отнимавших добычу у тех, кто ее находил первым. А на них в свою очередь паразитировали скупщики награбленного, которые сами не грабили, а лишь продавали добычу в других округах. К этим «лесным людям» и их миру и примкнул Оспак Освиврссон. За точность не ручаюсь, но говорили, что он будто бы возглавил одну из шаек таких разбойников, за что был объявлен вне закона и убит.

Сын его, Ульв Оспакссон, пошел характером в отца и, что примечательно, - в прадеда, викинга Хельги, полонившего в Шотландии его будущую прабабушку.

Еще любопытно и опять открытие, - о чем я узнал в ту нашу с Гицуром поездку! Оказывается, знакомый теперь нам купец Гудлейк Гардарский — пра-правнук того Бьёрна с Востока! Как все увязано!

А Торольв Бородач с Мостра, прибыв тогда в Исландию, вновь женился и «результатом» брака стал сын Торстейн, названный отцом Трескожором. Когда Торольв умер, Торстейн принял отцову вотчину, женился и стал отцом двух сыновей: Торгрима и Берка Толстого. Торгрим выделялся во всем и, достигнув нужного возраста, стал Годи дедова капища, взял в жены девушку Тордис, но в свои двадцать пять был... убит шуриным. За несколько дней до этого Тордис родила мальчика, которого назвала в память о муже его именем — Торгрим.

В наследство от отца Торгриму Торгримссону перешло теперь уже прадедово  капище, а с ним и статус Годи. Но, может, оттого, что воспитан был в чужой многодетной семье, он с детства имел нрав беспокойный, колючий, заносчивый и получил прозвище «снеррир» - задира, которое чуть изменившись, стало вторым его именем, а название общественного статуса — второй фамилией: Снорри Годи.

У нас, в краях суровых, рано взрослеют, и в юности, уже к шестнадцати годам, он имел свой хутор. Дом вела его нестарая еще мать Тордис. А хутором и хозяйством управлял дядя Мар, который перебрался к племяннику со множеством скота.

Наследственное языческое капище, которое он содержал, но, приняв христианство, задолго перед нашим с Гицуром приездом к нему уничтожил, представляло, как он сам рассказывал, знакомую мне по подобным святилищам площадку с деревянным помостом с установленным на ней большим и тяжелым деревянным идолом в виде бородатого воина с молотом — Тора, нашего бога грома и защитника людей. Справа и слева от него на столбах располагались огненные чаши, перед помостом — жертвенный алтарь, а территория окружена факелами.

Тогда он жил на хуторе у Святой Горы Хельгафелль на Снэфелльснесе. Благодаря стараниям матери Тордис, дядьям по отцу Берку Толстому, а позднее и Мару, хозяйство их стало на редкость богатым, он рано сделался большим хёвдингом и покровительствовал округе. Он не выполнял, как это делали раньше владельцы капищ, жреческих функций, но при мирном заселении острова, на котором никогда не было, как у нас в Норвегии, конунгов, за ним традиционно оставались и признавались права общественного лидера.

Четырьмя годами ранее нашего с Гицуром здесь появления, летом 1011-го, Снорри... вдруг перенес свой хутор в Междуречье Обильной Долины, но уважение и любовь к нему в народе, как говорили приезжающие из Исландии, все растут и укрепляются. А поскольку к тому же мы уже знали, что среди самых авторитетных жителей Западный Фьордов не было никого, кто, приняв новую веру, радел бы о распространении христианства в Исландии больше, чем Снорри Годи, мы к нему в Междуречье и направились. Да привезли и оставили ему священника для обращения жителей в новую веру.

Снорри нашу миссию очень поддержал, вынес этот вопрос на ближайший тинг, на котором мы с Гицуром подолгу выступали, и в результате было принято решение об узаконении христианства и крешения людей в новую веру. Показывая пример другим, Снорри после тинга велел возвести на Святой горе, где долго жил до этого, первый здесь христианский храм, а тесть его Стюр — другой, на Лавовой пустоши.

После них хёвдинги побогаче стали строить церкви во славу Христа и у себя на хуторах, ибо известно, что в царство Божие всякий строитель храма приведет людей столько, сколько храм его вмещает, и будет ему за это место в раю.

8.
Из впечатлений от той нашей с Гицуром поездки по островам и в Исландию остались еще воспоминания о сыновьях Снорри Годи и Оспака Освиврссона.

Снорри Годи, который, напомню, вообще-то, по отцу, Торгрим Торгримссон и теперь уж не Годи, но которого до сих пор по привычке все так же называют,  имеет - вот уж нам, мужам, в пример! - то ли девятнадцать, то ли двадцать с лишним, - сколь раз я ни пытался, со счету сбивался, - детей от трех жен и трех служанок, осчастливленных его вниманием. В разные годы, но неизменно удачно он повыдадал замуж дочерей и через это породнился с виднейшими людьми во всем Широком Фьорде и за его пределами. Но особенно гордился он Халльдором.

Халльдор у него одиннадцатый ребенок. На свет появился, сейчас не помню точно, но где-то году, как он сказывал, в 1005-м и телом пошел в... убитого в молодости деда, а характером — в отца. К своим одиннадцати годам, когда  Снорри его представил, Халльдор показался мне непривычно высоким, красивым, сильным, а по словам отца - отважным в единоборствах со всерстниками. А еще показался не по возрасту зрел характером. Он, как взрослый муж, выглядел невозмутимым. Радостные новости и удачи, казалось, не меняли  его душевного настроя, так что, по слова Снорри, он даже ест, пьет и спит, оставаясь столь же немногословным и не по возрасту прямым в суждениях и задиристым, как отец его в юности.
Может, а скорее всего именно поэтому в лучших друзьях у него оказался... тот самый Ульв, одногодок Халльдора, сын Оспака Освиврссона, главаря одной из бандитских шаек с побережий, объявленный вне закона, пойманный и убитый. Характером, даже при краткой той встрече с ним было видно, тоже пошел явно в бандита-отца, а также прадеда, викинга Хельги, полонившего в Шотландии будущую прабабушку. По нему было видно безусловно, что это уже юноша необычайной силой, боевого мужества, а еще не по годам умного и красноречивого. Ибо с любым старшим может держать достойную и с поставленной речью беседу.

У нас такие дети как-то сразу выделяются и внушают надежды, что у них большое и яркое будущее. А этих двух, по всему видно было, что-то явно объединяло характерами, полными юного честолюбия и несмело проявлявшейся пока жажды подвигов и славы.

А еще в поездке нашей с Гицуром по островам и в родную Исландию любопытная открылась история, протяженная во времени и будто сказка. Ее нам не то чтобы рассказали сразу всю, а она по крупицам, рассыпанным повсюду,  как-то собралась. И такая трагическая, что не приведи!.. Суть ее вот в чем.

Может, вспомнится, что, когда я рассказывал, как Олав Трюггвассон послал нас с Гицуром и священником Тормодом в год гибели своей в 1000-м году в Исландию проповедовать христианство, он, чтобы нас там не убили, в заложники взял сыновей четырех хёвдингов, самых ярых противников новой веры? В числе их я упомянул Кьяртана.

В отличие от трех других «сыновей врагов христианства» Олава Трюггвассона Кьяртан этот отличался тем, что у них со старшей сестрой конунга Ингибьёрг уж несколько лет была большая любовь. Они часто виделись, подолгу беседовали, и Олав Трюггвассон считал Кьяртана скорее желательным для сестры мужем, нежели «пленником». И Олав, и приближенные его очень ценили Кьяртана, лестно отзывались о его человеческих качествах. А незамужняя Ингибьёр считалась самой красивой женщиной во всей Норвегии.

Однако, у Кьяртана в Исландии оставалась «первая любовь», столь же «большая» - Гудрун, овдовевшая тетка того самого Ульва Оспакссона, дочь Освивра Мудрого. И когда Гудрун узнала об отношениях его с Ингибьёрг и о возможном их браке с Кьяртаном, сказала будто бы, что в любом случае она, пока будет жив Кьяртан, ни за кого замуж не выйдет.

По какой-то причине, о которой мне узнать не удалось, но говорили, что очень способствовал тому отец Гудрун, Освивр Мудрый, Кьяртан, однако, решил вернуться в Исландию. Расставание его с Ингибьёрг, по рассказам очевидцев, было очень тяжелым, с долгими объятиями и поцелуями. На прощание Ингибьёрг дала Кьяртану очень дорогой вышитый золотом белый головной платок и сказала, что он очень подойдет Гудрун в качестве свадебного подарка от него. И что она хочет, чтобы женщины в Исландии увидели, что женщина в Норвегии, с которой он «беседовал», не низкого происхождения.

По прибытии Кьяртана в Исландию случилось так, что при разборе привезенных подарков платок этот чисто в девичьем порыве примерила одна из его знакомых, Хревна, дочь богатого хёвдинга Асгейра. Кьяртан на нее как глянул, так и не смог отвести глаз и тут же... посватался к ней. А платок, в который было заткано, по оценке сведующих, восемь эйриров золота, подарил ей на свадьбу.

Вскоре после свадьбы платок этот оскорбленная предательством Кьяртата Гудрун... выкрала и стала носить. Хревна видела ее в платке и стала возмущенно пенять об этом Кьяртану и даже обвинять его в том, что не передарил ли он Гудрун его свадебный подарок ей, который ей, впрочем, тоже очень к лицу. На что Кьяртан заявил, что Гудрун не нужно надевать на себя этот платок, чтобы выглядеть красивее всех женщин в Исландии.

Вскоре за слова эти он заплатил жизнью, и история за этим очень темная. И когда в узком домашнем кругу заводили об этом речь, Гудруг говорила, что ее очень радует, что Хревна теперь «вечером не ложится в постель смеясь»...

Сердце Хревны разбилось от страданий. Овдовев, она замуж не выходила и вскоре от горя умерла. А Гудрун живет сейчас отшельницей, ослепла, и злые языки язвят, что Христос лишил ее зрения, чтобы она не видела, когда-то белый и шитый золотом, а теперь окровавленный ею платок...

 А тогда, на другой год после отплытия Кьяртана в Исландию, как оказалось, навсегда, Олав Трюггвассон выдал старшую сестру свою, любившую, но покинутую Ингибьёр замуж за... ярла Западного Гаутланда из Швеции Рёгнвальда Ульвссона. Было это в конце уже прошлого века, в 996 году, и теперь у них уже двое сыновей.

9.
Такие вот мысли и воспоминания приходят сейчас, по прошествии уже ровно двух десятков лет с той поры, в минуты вынужденного  безделья, когда мы с Олавом Харальдссоном конунгом, окольничьим его, земляком-исландцем  Бьёрном Толстым, сотрапезником моим на пирах, сидим вот два дня уже здесь, в Нидаросе и ждем гостя из Швеции ярла Западного Гаутланда Рёгнвальда Ульвссона на переговоры. Бьёрн с конунгом где-то на охоте, а у меня на душе скверно. Не от одиночества, а оттого, что в отношениях конунгов будто  тупик, и не видится пути из него выбраться.

Ну да, два года назад, когда Олав взял меч власти, но, как и конунги до него, взялся за главное для любого конунга — расширение границ владений, объединения земель под свое владычество, насаждать христианство, он сильно обострил обстановку особенно здесь, на юго-востоке, и в приграничном Западном Гаутланде.

Однако, неведомо у нас никому, понимает ли  сам когнунг наш тупиковость и драматизм ситуации. С одной стороны, он нападающий и несет войну, а с ней и беды Западному Гаутланду, а с другой — наше воинство слабо против сил шведского Олава Эйрикссона. И если терпение у того лопнет, нам несдобровать. Нужен мир, и надо что-то делать. Вот мы Рёгнвальда ярла и ждем, чтобы начать думать, как выйти из тупика и делать в сторону мира шаги. И как оно все обернуться может, даже представить не могу.

А еще ситуация эта для меня очень уж шаткая в плане личном. Дело в том, что несчастный Олав, сын Трюггви, семнадцать лет назад убитый под Свёльдом, оставил мне, как оно видится теперь... опасное наследство. Дело в том, что старшая сестра его, Ингибьёрг Трюггведоттир - двоюродная тетка моей жены Вильборг. Когда Олав выдал эту Ингибьёрг в уже немолодые ее годы замуж за... шведского ярла Западного Гаутланда Рёгнвальда Ульвссона, я, муж племянницы его жены, стал теперь пусть не прямой и не по крови, но все же его роднёй. Судя по слухам, этот Рёгнвальд муж достойный, но в каком положении оказался я?!

И вот получилось, что уж два года я служу конунгу Норвегии Олаву Харальдссону. Между ним и конунгом Швеции Олавом Эйрикссоном по прозвищу Шётконунг в отношениях искры летят по поводу границы между их Западным Гаутландом и нашими землями. Война натуральная, и люди гибнут с обеих сторон. И ярл Гаутланда Рёгнвальд Ульвссон вместе с конунгом своим Олавом Эйрикссоном - главные враги моего конунга Олава Харальдссона, а я при нем будто «лазутчик» из стана врагов. Олав конунг мой, правда, этого никак не показывает, но все же!..

Вот мы с ним и другом моим Бьёрном Толстым, и сидим уж сколько дней в Нидаросе и ждем на переговоры Рёгнвальда Ульвссона, чтобы дело это как-то уладить. Как оно все обернется, неизвестно.

Впрочем, это мысли все о высоком, о делах больших да всяких конфликтах, а у конунга моего Олава в семье большая маленькая радость. Два года назад, в 1015-м, мать его, Аста, далеко уже не молодая, родила ему брата от отчима Сигурда Свиньи, которого назвала Харальдом, в честь первого мужа. Сейчас двухлетний Харальд Сигурдссон давно уже бегает на своих ножках, болтает без умолку язычком своим и «бьётся со шведами» маленьким деревянным мечом, вытесанным ему отцом Сигурдом.

Такое вот оно коловращение жизни, переменчивое и нескончаемое. И как оно все повернется у нас с Рёгнвальдом и конунгом его, едва ли самому даже Богу известно...   

ХЬЯЛЬТИ  СКЕГГИССОН.
Товарищ окольничьего конунга Норвегии Олава Харальдссона.

г. Нидарос (Каупанг)
Июль 1017 г.