Светлячок

Ни чувств, ни мыслей, ни желаний. Будто в летаргическом сне. Я сидел за столиком в летнем кафе, и, растянувшись в удобном мягком кресле, любовался панорамой города. Любовался? Громко сказано. Мои глаза скользили по эклектичному нагромождению архитектурных недоразумений, не задерживаясь ни на чём.

Затея не удалась. Нельзя духовно возвыситься, взобравшись на крышу дома, и попросив гарсона подать чашку крепкого чая. На фирменной футболке гарсона красовалась надпись: “Осторожно, я стажёр!”. “Смешно!”, - подумал я, и не улыбнулся даже внутри себя.

Намеченные жизненные цели достигнуты, и передо мной замаячил вопрос: что дальше? Самый простой вариант заключался в том, чтобы оставить всё как есть. Всё ведь и в самом деле есть. Всё, кроме незначительной детали: счастья. Мелочь, конечно. Да уж, мелочь, что и говорить.

В качестве альтернативы заморозке status quo, есть возможность начать что-то менять. Проблема лишь в том, что “менять” означает “ломать”. Ломать то, что строилось годами. В том числе взгляды и убеждения. На пятом десятке.

Утратив интерес к неказистому урбанистическому ландшафту, я решил выпить чай, пока он ещё тёплый, и обернулся. У занятого мной столика, в кресле напротив, сидела женщина, а вернее - прелестное белокурое существо. На ней было белое платье, о котором вкратце можно сказать так: по кафешкам в таких не ходят!

Я не услышал, и не увидел, когда она подсела ко мне. У неё на коленях, извиваясь и повизгивая, лежал маленький, забавно подстриженный, йоркширский терьер. Женщина, мило улыбаясь, почёсывала его грудку тонкими длинными пальцами.

- Полетаем?, - спросила она меня. Её голос, журчавший весенним ручейком, мгновенно окунул меня в океан блаженства.
- Что, простите?
- Ты не заблудился. Ты знаешь, где нужная тебе дверь. У тебя не хватает мужества в неё постучать.

Незнакомка с поразительной лёгкостью угадывала мои мысли и настроения. А точнее, она безошибочно диагностировала мои давние незажившие душевные раны.

- Пойдём со мной!, - предложила моя виз-а-ви, обращаясь ко мне, встала с кресла и протянула мне руку. Наши пальцы и ладони соприкоснулись.
- Как тебя зовут?, - поинтересовался я, и удивился тому, насколько быстро я перешёл с ней на “ты”.
- Светлячок.
- А меня Одиссей. Я просил тебя у Вселенной всегда, и рад, что ты, наконец, появилась.

Светлячок промолчала, и я пришёл к выводу, что отвечает она, как правило, не сразу, и не словами. Мы с шага перешли на бег, а потом мои ноги вдруг перестали осязать твёрдое. Терраса провалилась и ушла куда-то вниз. Я услышал шорох: за спиной Светлячка появились крылья. Ослепительно белые, как фирн в горах в ясную погоду.

Пролетая над улицей, грязной и необустроенной, я увидел двух нетрезвых мужчин, намеревающихся побрызгать на забор. Один из них заметил нас, тряхнул головой и закатил себе нешуточную пощёчину.
- Не смотри вниз, Одиссей. Никогда не смотри вниз!, - прокричала мне Светлячок. Она была серьёзна и взволнована. Пожалуй, даже напугана.

- Куда мы держим путь, если не секрет?, - спросил я. Мне ответила собачка, зарычав на меня, и звонко тявкнув. Она расположилась на другой руке Светлячка, и, казалось, происходящее её ничуть не пугает.
- Согласен, глупый вопрос. Простите, что потревожил!, - буркнул я собачке, и она отвернулась, удовлетворённая.

Светлячок устремилась ввысь, и мы приближались к белому облаку. Неимоверно быстро. Как в компьютерной игре. Парадокс: по мере удаления от земных пределов моё чувство одиночества не обострилось - наоборот, оно ослабило свою удушающую хватку и незаметно покинуло меня. Моим человечеством теперь стала эта восхитительная женщина. Женщина-ангел, одетая в бальное платье.

Собачка, как заправский корабельный вперёдсмотрящий, возвестила об окончании полёта. По её поведению я увидел, что на облаке она у себя дома. Взобравшись на стул, а потом на стол, она ткнулась носом в клавиатуру открытого ноутбука, и зазвучала симфония Моцарта №40, соль минор. Качество звука удовлетворило бы любого меломана, даже самого придирчивого.

Ступив на облако с первыми звуками музыкального шедевра, я оказался в жилой комнате под открытым небом. Отчасти поднебесная обитель походила на светский будуар, отчасти на мастерскую кутюрье. Пока Светлячок вела меня за руку по закоулкам облака, раздвигая передо мной полупрозрачные драпировки, её крылья растворялись, и скоро исчезли.

Продолжить знакомство с интерьером мне помешал непоседливый мужчина средних лет, с острым взглядом, явившийся из ниоткуда. Одет он был весьма странно: в красные рейтузы, белые гольфы в обтяжку, подвязанные шёлковой тесьмой, и приталенный камзол. Ворот камзола, вышитый золотыми нитками, выглядел богато и помпезно. На голове у мужчины красовался завитый и густо напудренный парик. Человек-артефакт.

- Светлячок, опять ты слушаешь всякую ерунду? Мне ведь удавались вещицы и получше!, - с недовольством воскликнул гость. Мне показалось, что он относится к людям, которые говорят так, что не поймёшь - они серьёзно или шутят.
- Вольфганг! Как ты можешь?, - взмолилась Светлячок, театрально всплеснув руками. Её тон был такой же шутливо-серьёзный, как у незнакомца.

- Какое на тебе сегодня платье!, - гость вдруг смягчился, подскочил к Светлячку и расцеловал её руки, - Повернись-ка. Ещё разок. Божественно. Какая гармония. Какая роскошь. Ты поднялась до вершины мастерства, милая. Я тебя поздравляю!
- Вольфганг, не говори так, пожалуйста.
- Не делай вид, что ты меня не услышала!, - гость пригрозил Светлячку указательным пальцем.
- Я сейчас буду плакать, - прошептала Светлячок, и в уголках её глаз в самом деле блеснули слёзы.
- Фрося, тебе нравится новое платье твоей хозяйки?
Собачка подпрыгнула, чихнула и залилась лаем. Так я узнал, что собачку зовут Фрося.
- Твоя собачка с моим мнением согласна!, - воскликнул мужчина, и захохотал так, что Фрося юркнула под диван.

Гость вприпрыжку, как шаловливый ребёнок, помчался по будуару, что-то напевая, а я тихонько спросил Светлячка:
- Кто он?
- Не узнаёшь? Моцарт!, - ответила Светлячок с нескрываемым пиететом. Она находилась под впечатлением от только что услышанных слов гения.
- Композитор Моцарт? Вольфганг Амадей?, - переспросил я, терзаемый врождённым скепсисом.
Уточнений от Светлячка не последовало - в тот момент ей было не до меня. Впрочем, к её манере вести диалог я начал привыкать.

Я решил не мешать Светлячку смаковать минуту её творческого триумфа, и побрёл к никелированным передвижным вешалкам, на которых висели женские костюмы и платья. “Значит так! Светлячок занимается дизайном и пошивом модной женской одежды класса люкс, и достигла в своей профессии заоблачных высот. Верно я понимаю?”, - размышлял я, разглядывая одежду. Как человек, не склонный к мистическому мировоззрению, я нуждался в более или менее рациональном объяснении происходящего.

Не зная почему, я застрял в шоу-руме Светлячка надолго, и дал полную свободу своим рукам. Как заядлый фетишист. До неприличного. Вероятно, стороннему наблюдателю я напомнил бы Али Бабу в пещере, набитой несметными сокровищами. Я снова не заметил, как и когда она оказалась возле меня. Зазвучал её голос, проникавший в самые потаённые уголки моей души. И за этим голосом я перестал слышать и воспринимать симфонию Моцарта.

- У тебя, Одиссей, путь к телесному наслаждению лежит через созерцание идеальной красоты. Поддаваясь чистому вожделению, ты поступаешь, как большинство мужчин, но по природе ты другой, ты обманываешь сам себя, и сам себя обрекаешь на болезни и страдания!, - Светлячок за несколько секунд преподнесла мне меня на блюдечке.

- Можно одолжить твои крылышки, чтобы полетать?, - спросил я и попытался обнять Светлячка.
- Ты хочешь меня поцеловать?, - Светлячок не оттолкнула мою руку, и не прильнула ко мне, - Если ты меня поцелуешь, то станешь моим мужем, Одиссей. И другой жены у тебя не будет уже никогда. Никогда!

- Почему не будет другой жены? Так хочешь ты, Светлячок?
- Так хочешь ты, Одиссей. Ты не сможешь иначе. Твой идеал женственности тонкий и сложный, и быть его воплощением сейчас могу только я.
- Теперь я понимаю, почему ты оказалась за моим столиком, в кафе.
Светлячок продолжила говорить, и мне показалось, что она меня не слушает. Позже я убедился, что она слушает, слышит, и у неё цепкая память.
- Поцелуй меня, Одиссей. Смелее. Литера “Д”. Доверие. Поцелуй меня и следи за переменами, которые будут входить в твою жизнь.

Светлячок ждала, глядя мне в глаза. Я медлил. Рефлексия. Самоедство. Черви сомнений. Все неизменные спутники моей жизни сбежалсь ко мне гурьбой. Вмешалась диджей собачка с её ноутбуком. Зазвучала песня моей юности, “Et Si Tu N'Existais Pas”, и из облака выткался Жо Дассен. Красавец с глазами инопланетянина. Его я узнал сразу, в отличие от Моцарта, и его элегантный белый костюм тоже. Он подошёл к нам, взял мою руку и мягко перенёс её на талию Светлячка. Прелестно. Он пригласил Светлячка на танец - для меня, и вместо меня. Как это удобно, принимать решения, не принимая их!

Я обвил руками стан Светлячка так же естественно, как плющ обвивает виноградную лозу. Мы вместе отправились в кругосветное путешествие, называемое медленным танцем. Как и каждую пару, объединившуюся впервые, нас подстерегали невидимые глазу штили и шторма. Необозримые просторы. Экзотические страны. И подводные рифы тоже. А потом, после коды, либо крушение и гибель надежд, либо обретение гавани, в которой обоим всегда будет приятно и безопасно.

Песня завершилась продолжительным diminuendo, а наши чувства, наоборот, зазвучали громче и пронзительнее. Жо Дассен наблюдал за нами, скрестив на груди руки. Мне показалось, он остался недоволен своим неподражаемым исполнением - впрочем, на то и мастер, чтобы его вечно обуревала неутолимая жажда совершенства. Перед тем, как исчезнуть, Жо Дассен жестом руки попросил Светлячка продемонстрировать ему платье. Она прошлась по облаку, как по подиуму, и великий шансонье прошептал:
- Charmant, mon amie. Charmant.
И его вечно грустное лицо на мгновение просветлело.
- Merci!, - ответила Светлячок и склонилась в почтительном книксене.

А потом мы со Светлячком танцевали в тишине, и не могли друг от друга оторваться, и музыка теперь звучала внутри каждого из нас. Волшебная, восхитительная музыка, возникающая в тот момент, когда два сердца начинают биться в унисон. С ней не сравнится ни одна песня, ни одна симфония, даже самая благозвучная.

- Ты фэшн-дизайнер?, - спросил я Светлячка.
- Я целительница.
- Исцеляешь красотой?
Светлячок убрала руки с моих плеч.
- Что-нибудь не так?, - испугался я.
Её тело с экспрессией Фидиевских изваяний выражало покорность. Покорность царя Эдипа. Покорность провидению. Я пребывал в недоумении, когда услышал Фросино:
- Тяв!
Обернувшись, я увидел на экране Фросиного ноутбука картинку: целующаяся пара, парень и девушка. Фрося жалобно заскулила, тараща на меня умные глазёнки.

И было падение в объятия. Падение в любовь. Единственное падение, которое возвышает человека до небес.
- Милая, я люблю тебя! Всех женщин, бывших до тебя, я забыл. Все, бывшие до тебя - не в счёт. Давай выставим наши таймеры на ноль?
- У меня всё непросто, Одиссей. У меня всё гораздо сложнее.
- Не думай об этом. Тебе незачем звать меня. Я приду к тебе сам. Тебе незачем брать меня без спроса. Но если даже ты меня у кого-то «украдёшь», то возьмёшь своё. Я принадлежу тебе по праву, потому что предназначен тебе самой природой. А ты принадлежишь мне. И, знаешь, твоё платье, в самом деле, шарман! И я... И я искренне тронут, если оно пошито специально для нашей первой встречи.

Ночью я проснулся от раскатов грома. Вдали бушевала гроза. Шла война миров, напомнившая мне происходящее в моей душе. Рядом со мной лежала обнажённая женщина неземной красоты. Светлячок. Я осторожно погладил её ладошкой по щеке. “Люблю тебя! Ты моя единственная!”, - шепнул я ей на ушко. Моя? Глупо. Может ли такая женщина кому-нибудь принадлежать всецело? И снова раскат грома. Светлячок нежно обняла меня за шею, привлекла к себе, и мы стали единым целым. Двумя половинками единого целого.

Утро выдалось чудесным. Проснувшись, я заглянул внутрь себя и задал вопрос: “Любишь её и сегодня?”. Ответ пришёл сразу: “Люблю!”. Я вздохнул с облегчением, потому что боялся услышать другой. Я почувствовал себя дома. До моего слуха долетел знакомый, и такой милый сердцу, голос. Возле стола сидела Светлячок, а рядом с ней - светловолосая девочка лет пяти. Нефертити в миниатюре. На ней красовалось такое же сияющее платье, как на Светлячке. Такого же фасона, и из той же ткани. Внешне они были похожи как две капли воды.

Девочка держала в руках кисть и старательно раскрашивала в книге контур льва. Я подумал, что родился в августе, и улыбнулся: совпадение, и ничего более.
- Кто она?, - спросил я Светлячка, и был изумлён изменившимся тембром своего голоса.
- Папа меня не узнал?, - серьёзно спросила девочка.
Светлячок с улыбкой взглянула на меня, потеребила шелковистые волосы девочки, и ласково сказала:
- А теперь мы будем раскрашивать гриву, Анжелика. Хорошо? Нам нужна коричневая краска. Вот эта подойдёт!
Светлячок выглядела помолодевшей. На её лице читалась "улыбка Джоконды", то особое  умиротворение, которое свойственно абсолютно счастливой женщине.

- Тяв!, - раздалось у меня за спиной.
На тумбочке стояла Фрося, а рядом с ней семейная фотография в золотистой рамке - я, Светлячок, и Анжелика. Нам со Светлячком на фотографии было отсилы лет по двадцать пять: вот почему у меня теперь другой тембр голоса! Я, как ужаленный, вскочил с дивана и метнулся к зеркалу. Осмотрел себя с ног до головы. Так и есть. Светлячок вернула мне молодость.
- Фрося, ты, как всегда, вовремя. Что бы я делал без твоих подсказок?

В общении со Светлячком и её свитой обычным было только необычное. Собачка подбежала ко мне, запрыгнула на мои коленки, и подставила мне грудку. Точь-в-точь как Светлячку. Стало быть, признала своим! “Дочь… Папа… У меня есть новая семья!”, - размышлял я, поглаживая Фросю. Наваждение и несказанное счастье одновременно. И жажда жить. Я ждал перемен, обещанных Светлячком, и знал, что они будут, и они произошли. Принято считать, что любовь - лотерея, и только слабоумный верит в возможность выигрыша. Я тоже не верил - а перемены всё-таки произо... про... пр...

- Мы закрываемся. Просыпайтесь!, - прозвучало у меня под ухом. Кто-то тронул меня за плечо.
- Что?
- Пожалуйста, рассчитайтесь за чай. Мы закрываемся.
Я проснулся и обнаружил себя на террасе кафе. Стемнело. Надо мной стоял уставший гарсон, глупо улыбаясь и терпеливо ожидая моего возвращения из страны грёз в реальность. Моё пробуждение было долгим и болезненным. Низвержение. Наконец, я в полной мере осознал происходящее, и ко мне вернулось одиночество.
- Да, да. Сколько с меня?, - спросил я и полез в карман за кошельком.
Обычно я сплю крепко, а сны вижу редко - на этот раз я помнил своё прекрасное видение так, будто всё произошло наяву. Я помнил краски. Запахи. И даже тактильные ощущения.

Я зашёл в уборную. Умылся холодной водой. Привёл в порядок смявшуюся одежду. И направился к выходу. Исполненный возвышенных чувств и мыслей, звавших меня вверх, в заоблачные дали, я спускался по ступенькам лестницы вниз, на асфальтированную грешную землю.