Право на предательство. Глава 16

      Глава 16. БРАТ И СЕСТРА. ДОЧЬ И ОТЕЦ


      Женю мутило всю дорогу от Резниковых. Он рвал на себе галстук и расстёгивал пуговицы рубашки, опускал стекло и пробовал закурить, но ощущение тошноты только усиливалось. До дому он всё-таки дотерпел, но, стоило переступить порог и добраться до ванной, его вывернуло наизнанку. Мужчины, как известно, менее терпеливы и постоянно взывают к жалости и заботе окружающих — страдальческое «баб Лена, чаю крепкого холодного» разнеслось по всей квартире. Спешно скинув лодочки и оставив сумку в прихожей, Алла Арчиловна поторопилась к отпрыску. Поднялся небольшой переполох: со стаканом и активированным углём засновала Елена Михайловна, выдвинув на особо тяжёлый случай на первое место в кухонных припасах гранатовые корки, сухой чай и приготовив раствор марганцовки; взъерошенного Женю усадили за стол; Алла Арчиловна и Артемий Денисович уселись рядом и принялись расспрашивать, как чувствует себя дорогой сыночек; Лиза оккупировала подоконник и, обхватив его край пальцами, сжимала их подушечками деревянную поверхность. Напившись чаю, Женя наконец взорвался:

      — Вы меня довели! Меня рвёт в прямом и переносном смыслах от вашего генитального проекта и от Резниковых! Не видите, что ли, неужели так трудно сообразить, что это дурной знак, а это только начало! Вцепились в этого хренового миллионера! «Ах Ирочка, ах бриллианты, ах венчание». Сына гробите из-за чужого бабла! И отстаньте вы все от меня!

      Женя прошествовал на кухню, самолично налил в стакан вторую порцию чаю, не скупясь на заварку, скрылся в своей комнате, скинул парадные доспехи, натянул первые подвернувшиеся под руку шорты и рубаху, повалился в постель и жадно всосался и в чай, и в сигарету. Его ещё немного потряхивало.

      В столовой тем временем обсуждали последнее событие.

      — Укатали братца. Жалко же его! — Лиза решила усилить впечатление: — В натуре. Что нам, своего не хватает? Ему же только восемнадцать.

      — Это просто нервный срыв, — словно оправдываясь, невнятно возразила Алла Арчиловна.

      — А, как мне показалось, ещё и пищеварительный.

      — Он просто съел что-нибудь… — Артемий Денисович попробовал разрядить напряжение, нисколько не веря самому себе и тоже чувствуя вину.

      — Ну да, ровно то же, что и мы. Ладно, я к себе.

      Лиза пересекла столовую и, прижавшись в своей комнате к двери, стала прислушиваться к тому, о чём стали говорить в её отсутствие. Результаты разведки были неутешительны: родители вполголоса обсуждали, как должен будет выглядеть брачный контракт. Несмотря на весь свой пофигизм и в общем-то наплевательское отношение к жизни, девушка возмутилась: вот ведь упёрлись! Ну да, и брат, и она, естественно, дорого обходятся родителям, хоть бы только одно шмотьё посчитать, но заставить сына отрабатывать свои долги так, с восемнадцати лет, против своей воли жестоко. И хоть бы опечалились его состоянием, так нет: проехали — и ладно, парень оклемается, а как и когда — и дела нет. Сидят и прикидывают, брачный контракт теперь нарисовался. Хорошо, пусть каждый в этой жизни за себя, но свою любовь к брату Лиза докажет!

      Учитывая экстраординарность ситуации и поздний час, Лиза вытащила из укромного местечка сигарету, на всякий случай приоткрыв окно, выкурила её, немного успокоившись, решила дождаться отбытия старшего поколения в спальню и только после того, как отец с матерью отправились на покой, поскреблась в комнату к родной страдающей душе, отягощённой телом, тоже бедствующим, но, в отличие от души, облегчённым.

      — Не дрыхнешь?

      — Входи.

      Сестра обрисовалась на пороге.

      — Как себя чувствуешь?

      — По сравнению с Бубликовым неплохо.

      — А я курила. — Лиза, прикрыв за собой дверь и подойдя к брату, дыхнула ему в лицо.

      — Не боишься?

      — Не, предки уже в спальню попёрлись.

      — Мучители.

      — Да, и дальше для тебя не сахар: они уже брачный контракт обсуждают, только я мало что поняла, когда подслушивала. Вроде пока одни намётки.

      — А чего тут понимать: пахан постарается выбить из Резникова побольше. Насколько дипломатии и красноречия хватит, настолько и преуспеет.

      — Я вот не понимаю, чего он так вцепился, ведь всё приданое в ваше, твоё и Иркино, имущество пойдёт, а сам он здесь при чём? Честь породниться?

      — «Честь»… — презрительно фыркнул Женя. — Что, этот Резников из дворянства, что ли? Тоже мне, монсеньор герцог Анжуйский… Не, у нашего папахена тут другой интерес. Знаешь, мы с Алёшкой обсуждали, — парень немного оживился, — и пришли к выводу, что наш что-то об Иркином пахане знает. Допустим, рак у него в неоперабельной стадии или ещё что… Даже если нет, ты же знаешь: наш папашка уверен в своём несокрушимом здоровье, намерил себе сотню лет, просто хочет Резникова пережить и вот тогда с моей помощью Ирку окрутит и перекачает её миллионы в наше управление.

      — Это если Ирка поддастся окручиванию.

      — Да, а это вопрос. Ты с ней встречалась, у неё сидела, что о ней думаешь?

      — Трудно сказать, но мне кажется, здесь её пахан для профилактики наставил дочку на путь истинный. Во всяком случае, соискателей с пустым карманом она довольно жёстко отшивает. Всё от тебя зависит: поселишь в её сердце любовь великую к своей персоне — она всё затмит и замутит её практичность. Но, с другой стороны, и старшего Резникова надо одновременно от неё отдалять — в смысле влияния, а не потакания Ирке, разумеется.

      — Во, тут много всего слилось. А на ближайшее будущее у нашего пахана может быть такой расчёт: если вдруг прижмут ему хвост с его распилом бюджета, он к строительным делам по-родственному и приплюсуется.

      — А отдуваться в любом случае тебе. Страдалец наш. Но попытайся и свой плюсик найти. Как тебе Ирка, нравится, пусть и немножко? Она тебя возбуждает?

      — Что-то не замечал. Целоваться с ней нормально, дальше я не шёл: меня не тянет, а я представляю дело как бы твёрдой убеждённостью не смущать её добропорядочность, поэтому дальше не иду. В смысле, мои желания отступают перед её непорочностью и чистотой.

      — Да-с, но это только до свадьбы, а она не за горами. А, может, трахнешь — и понравится?

      — Да нужно мне…

      — А с Алёшкой у тебя что?

      — Прекрасный секс и любовь.

      — Ах вот оно что…

      — Ты догадывалась?

      — Что-то такое проскальзывало…

      — И как, осуждаешь?

      — Ты что! Я геев обожаю. Правда, для справедливости добавлю, что не знаю, как поступлю, если мне понравится парень, у которого будет роман с другим.

      — Ты понимаешь, он мне сцены устраивает, виноват во всём наш пахан, а предателем себя чувствую я!

      — Да, поэтому ты разблевался.

      — Тут ещё и другое… Когда я предложение делал, то покраснел, потому что этот официоз меня из себя вывел и разозлил, а она думала, что я засмущался и ждал единственно величайшего позволения её родителя. И тут, и там враньё и лицемерие, мне это всё надо? Ну и противно стало. Как оказалось, по всем фронтам.

      — Да, ты влип. Так если наш пахан собирается себя с Иркиным навек спаять, так всё может обернуться, что через полгода никто тебе даже подачи на развод не разрешит.

      — А Алёшке я уже обещал! Видишь, в какой я жопе!

      — Ладно, не стенай! В крайнем случае винтовку купишь и устроишь Павлу Дмитричу несчастный случай на охоте… А если серьёзно… Тут единственный выход — гнать вперёд события, поскорей жениться и думать, думать, думать, как всех обыграть. Эй, ты чего? Не надо!

      Лиза в первый раз видела брата плачущим — по крайней мере, за последние десять лет. Он злился на себя за то, что он плакал, за то, что это видела его сестра, краснел, тряс головой, смахивал слёзы и ненавидел решительно всё на свете, даже Алёшу — за то, что его любил. Спусковым крючком, конечно, послужило предположение Лизы о том, что он может вовсе не развязаться с браком через полгода, а должен будет ждать возможности подать на развод неизвестно сколько и неизвестно как успешно. Да, он легкомысленно отмахивался от того, что должен был совершить — и что, это отнесло предстоявшее дальше? Он считал несущественными, не принимал всерьёз все эти ухаживания, не считал женитьбу ни непреодолимой, ни достаточно долгой преградой, предполагал легко развязаться с отношениями, в которые влез, со всеми формальностями, которые из них воспоследуют, рассчитывал на снисхождение любовника, на то, что их разлад не будет таким болезненным, вполне обоснованно, как казалось ему, присваивал себе и тому, что он делает, статус «вправе», напирал на неизбежность и подводил её под «так будет лучше», изыскивал доводы, досадовал на, как он сам себе говорил, дубиноголовость Алёши и его неумение подстраиваться под складывающиеся обстоятельства, а втайне надеялся, что всё как-нибудь чудесным образом развалится, рассосётся, улетучится — и он как ни в чём не бывало, даже не отряхиваясь, вернётся к любимому. Но чуда не происходило, более того: необратимость уже не маячила где-то там, вдали, на горизонте, а возвышалась прямо перед его носом; шутливые, не таящие в себе никаких обязательств переговоры в сети перешли в свидания, добрались до помолвки и, ничуть не замедляя свой ход, подбирались к последнему рубежу. Эта неумолимость хода событий страшила не только сама по себе — она показывала Жене и зыбкость его собственных построений о своей невиновности, возможности выбраться сухим из воды и ещё что-то полезное при этом прихватить — то, что могло бы пригодиться в будущем благоденствии. В этом развитии именно Алёша становился прав — и снова получалось, что виновен Женя, теперь ещё и в этом: в непонимании своего парня, в собственной чёрствости. А, кроме того, в небезызвестном особняке жила Ира, и, за сколькие выкрутасы её ни следовало бы пожурить, она тоже не была виновата, ибо знакомство устраивалось, хоть и на родительском уровне, но, как ни крути, преимущественно с Жениной стороны.

      Всё это сбивчиво и туманно, то жалобно хныча, то жадно прихлёбывая чай, то зло отираясь, то глубоко затягиваясь, брат изложил сестре. Лиза, как и многие её сверстницы, особой чувствительностью не страдала, но всё-таки прониклась участием и решила Женю и отвести от печальных раздумий, и навести на что-то отвлекающее:

      — Значит, так. На свои слёзы внимания не обращай: это одна физиология. Как тебя вывернуло, так и плач исторгся. Нервы расшатались, торможение или компенсация… чего-то там сработало, с завтрашнего дня всё это снова зубрить придётся… Можешь засчитать неусвоившийся ужин и моральный ущерб Резниковым в долги — и выше голову! Слезами горю не поможешь. Трезвость мысли, ясность суждений. Есть голова на плечах — справишься. На меня в любом случае можешь рассчитывать — чем смогу, помогу. Давай не кукситься! Ну, всё в порядке? — Лиза ободряюще улыбнулась и выпорхнула из комнаты, на прощание продемонстрировав брату решительно сжатые кулаки.

      Женя вымученно улыбнулся в ответ, дождался, когда за сестрой закроется дверь, горестно вздохнул и взялся за очередную сигарету. Думать, думать и искать выход…



      Тем временем у Резниковых разговор папы с дочерью проходил в несколько ином ключе. Переодевшись в домашнее, Ира спустилась в кабинет к Павлу Дмитриевичу, засевшему за бумаги, и описала вокруг родителя два полукруга, призывая того ко вниманию.

      Отец поднял голову.

      — Ну как? Довольна, невеста?

      — Весьма, но остаётся один необговорённый аспект.

      — И какой же?

      — Брачный контракт.

      — У нас это называется «договор».

      — Это частности.

      — И какие же у тебя по нему соображения? То есть сперва — он тебе нужен?

      — Да.

      — А причины?

      — Отсутствие конфликтных ситуаций в семейной жизни. Что ты предлагаешь мне выделить помимо особняка, и как это соотносится с долей Жени?

      — Во-первых, текущие на хозяйство. Питание, прислуга. Готовить и махать шваброй ты, разумеется, не будешь.

      — Да, мои возможности в этом ограничиваются яичницей и нарезкой бутербродов.

      — Пятьсот тысяч евро от меня и столько же от Артемия Денисовича вам хватит?

      — А на какой срок? Я совсем не представляю, во сколько я тебе обходилась.

      — Я тоже не вёл подсчёты — значит, ничего чрезмерного не было, но мне всё-таки кажется, что набеги на бутики у молодых женщин случаются чаще, чем у мужчин.

      — Мм… принимается, но дом с моей стороны превосходит «Бентли», дорогие ухаживания и бриллианты на свадьбу…

      — Какое счастье, что не «брюлики»…

      — Да, и содержит, как правило, муж, так что по пол-лимона с пап будет нормально — не в том плане, что хватит, а в том, что поровну. — Кивок Павла Дмитриевича головой Ира расценила как понимание и одобрение и, лукаво взглянув на отца, продолжила: — Но ты же не только этой смешной суммой ограничишь моё приданое?

      — Разумеется, нет. Десяти миллионов этих самых евро тебе хватит?

      — Ага, хватит. — Довольного блеска глаз девушка не смогла удержать. — А что мне с ними делать?

      — Пока просто считать проценты по вкладам, — усмехнулся отец. — Далее… не думаю, что тебе придётся пожертвовать их значительной частью, если Женя ударится в предпринимательство.

      — Именно в этом моменте я и хотела бы уточнений. У меня десять, а сколько дают за ним?

      — Точно не знаю, это нам ещё предстоит обсуждать с его отцом. Но значительно меньше, миллиона полтора-два.

      — Ага. — Ира посмотрела в сторону. — Значит, чтобы они не разделились в браке поровну, нужен имущественный раздел?

      «Однако», — удивился Павел Дмитриевич.

      — Это можно включить в договор. В принципе, процентов тебе хватит, но лично я бы хотел, чтобы какую-то часть, для начала небольшую, ты передоверила бы Жене, он бы их крутил, что-нибудь строил, ставил, устраивал, и ты вошла бы в это совладелицей фондов.

      — И Женя выплачивал бы мне определённый процент с заимствованной суммы?

      — В первое время это будет невозможно. Ты должна будешь дать ему какой-то срок на то, чтобы дело начало окупаться.

      — Аа… — протянула Ира, покачивая ногой. — Но этот процент должен быть больше того, чем, скажем, если я куплю недвижимость и буду сдавать её в наём?

      — Это сделки, — отец тоже растягивал речь. — Как бы тебе сказать, в непроизводительной сфере, что ли…

      — Вторичный рынок?

      — Не то, но пусть так, в какой-то степени. Я больше о том, что, сдавая в аренду недвижимость, ты ничего нового создавать не будешь.

      — А ты хотел бы видеть меня владелицей какого-нибудь завода? — улыбнулась дочка.

      — Не только владелицей: входить в дела того, чем владеешь и что на тебя работает, необходимо. Есть, конечно, управляющие, но ты и сама должна иметь представление о том, с какими затратами и прибылью идёт производство.

      — Да, поэтому сдача в наём кажется мне беспроигрышным и более надёжным делом.

      — Не всё так надёжно. Ты помнишь кризис 2008? Докризисные темпы роста остались в прошлом, экономика уже не растёт так стремительно и любая отрасль в ней — тоже. Цены могут упасть ещё не раз и надолго. Ты потеряешь в активах, и, потом, никто не сможет гарантировать тебе, что недвижимость не будет простаивать незаселённой.

      — Аа… А в своё дело ты Женю не хочешь ввести?

      — Я бы хотел, чтобы он попробовал себя проявить в другом. Строительная компания так или иначе всё равно вам останется.

      — Ну папа! Не об этом!

      — Но это естественно. Мне больше по душе созидание, и я был бы рад, если в нашей строительной империи завелись бы и непрофильные активы.

      — Было бы неплохо. — Ира вытянулась в кресле и задрала голову к потолку. — Мне почему-то пищевая промышленность больше нравится. Всякие молочные комбинаты, консервные заводы, колбаски, паштетики. А вот Женя больше говорит о ширпотребе и интернет-продажах.

      — Пусть это будет вашим самым существенным разногласием.

      — Тут оно усугубляется… — Ира немного погримасничала. — Он говорит о Елегорске, это значит, что он будет регулярно уезжать туда — мне же будет скучно.

      — Да нет: оборудование поставит, роли распределит, приказчика наймёт…

      — Папа! Какой приказчик! Топ-менеджер фирмы «Меньшов, Резникова и Ко».

      — А что ты себя на второе место поставила?

      — По алфавиту и времени начала финансирования проекта. Начинать-то он будет, используя свою долю.

      — Ну да. Итак, топ-менеджера наймёт…

      — Ой! — захохотала Ира. — Алёшку! Алёшка — топ-менеджер! Ржачка!

      — Ты его видела? — Павел Дмитриевич решил не обращать внимания на лексикон, отношение Иры к Алёше было намного важнее.

      — Да, мелькнул как-то на заднем плане, когда мы с Женей разговаривали, это ещё там было, в Елегорске. Такой… очень симпатичный, но совсем зелёный.

      — Да я его тоже видел. Они давно вместе?

      — Около полугода. Кажется, у общих знакомых на дне рождения встретились. Вообще-то не думала, что студент может подружиться со школьником, но… Чего в жизни не бывает!

      — М-да, — снова протянул отец. — В общем, поставит там своего человека. Алёшу, его деда, кого-то третьего… какая разница. А продажу через интернет и из Москвы можно будет вести — и будет отлучаться твой любимый муж всего на пару дней в месяц. Переживёшь?

      — Переживу. Значит, на то, что ты оставляешь мне помимо расходов на текущее, в брачном договоре оформляется имущественный раздел, то есть это будет моё личное, и я буду распоряжаться им по своему усмотрению. Но, конечно, буду с тобой советоваться. Скажем, пойдут у Жени дела хорошо — я ему что-то предоставлю. Тогда надо будет заключать уже второй договор — о выплате ренты на заимствованный капитал.

      — А если он предпочтёт обойтись только деньгами отца?

      — Честолюбие можно будет разжечь. Там видно будет. В крайнем случае буду заниматься чем-то своим.

      — Надеюсь, не репетиторством и синхронными переводами?

      — Нет, — засмеялась Ира. — Это так, дополнительное образовейшн.

      — Но при выделении твоего в личное имущество Меньшов потребует для сына того же в отношении его доли.

      — Я не возражаю.

      — А если он откажется?

      — Как «откажется»? От чего?

      — От свадьбы. Может быть, Меньшовы рассчитывают на приданое в общее пользование…

      — Так в общее и будет предоставлено на равных долях на обустройство и текущие расходы.

      — Нет, я имел в виду, что они рассчитывают в общее при том, что ты привнесёшь больше.

      — Брак по расчёту?

      — Тебе эта мысль никогда в голову не приходила?

      — Надо подумать. — Ира постучала по деревянному подлокотнику кончиками ногтей.

      — Ты это примешь?

      — А ты?

      Отец и дочь погрузили друг в друга испытующие взгляды.

      — Ты когда-нибудь задумывалась о том, что Женей… или, что логичнее предположить, его родителями двигают меркантильные соображения? Или о том, что немного странно, как он так, ни с того ни с сего свалился тебе на голову непорочным девственником? Извини, что я затронул эту тему, но ты первой завела речь о договоре.

      — Нет, я, конечно, не думаю, что у него совсем-совсем никого не было, это было бы даже как-то подозрительно для в общем-то взрослого парня.  — Ира улыбнулась с усилием. — То, что было до, меня не интересует, а вот возможен ли расчёт с их стороны… Ну и прекрасно, если предоставляется случай проверить. Изложи им первоначальный вариант, наши условия и захвати домой аналогичное с их стороны. Когда ты с Артемием Денисовичем собираешься встречаться? Вот и сверим намерения. Мне, по крайней мере, лишнего не надо.

      — Мне кажется всё-таки, что твои расходы будут больше, чем Женины. Кроме того, если он начнёт заниматься бизнесом, именно он рискует, и он должен будет рисковать так рано, потому что женится на тебе и, следовательно, обязан будет тебя обеспечивать и прочее. Ему всего восемнадцать лет, он отказывается от холостой жизни, которая молодым людям всегда по сердцу, отказывается ради тебя. Разве не естественно в этом случае, если сторона его жены дополнительно его простимулирует?

      — А что ты за него как бы заступаешься?

      — Да нет, не так. У тебя просто сложилось немного однобокое представление о мужчинах. Я живу затворником, до сих пор помню твою мать и вижу в тебе и свою дочь, и её. Мои родители умерли, ты мой единственный родной человек, моё чувство к тебе оправданно и неизменно. Встречаясь с другим чувством, ты должна быть готова к тому, что оно может быть менее всепоглощающим. Женя любит и сестру, и родителей, у него есть друзья, он получает образование. Он очень молод, он только вступает в жизнь, ему ещё многое надо сделать, он ещё не стоит на ногах достаточно твёрдо. Поэтому в его случае желание видеть в жене финансовую поддержку, если бы таковое желание было бы замечено, я не счёл бы алчным расчётом убеждённого корыстолюбца. Конечно, я выясню их прикидки, принесу тебе первые наброски. Но в тебе самой не говорит ли просто причуда, прихоть — поиграть во взрослую с этим брачным договором?

      — Да нет, я делаю это… не знаю точно, для чего. Может быть, как бы про запас, для профилактики, на всякий случай — вот сделаю это, обеспечу тылы, а это как раз и не понадобится. Я хочу, чтоб не понадобилось, я почти уверена в том, что это будет не нужно, но знаешь это правило: предполагать лучшее, а рассчитывать на худшее.

      — Тогда, может быть ещё, ты делаешь это из-за меня — показываешь, что не так уж влюблена, чтобы я не опасался, что ты потеряешь голову и будешь творить глупости?

      — Да нет. — Ира пожала плечами. — Я знаю, ты во мне и так уверен.

      — Жениха-то ты любишь?

      — Тебя я люблю больше.

      — А вот это как раз и неправильно. Я хочу, чтобы ты любила его больше, чем меня, — и тогда тебе легче будет пережить мой уход. Тебе пора понемногу выходить из тепличных условий, в которых ты раньше обитала. Я не вечен.

      — Папа!

      — Не вечен, это неизбежно произойдёт, и ты к тому времени должна и самостоятельной стать, и обзавестись привязанностями, чувствами и узами, которые будут сильнее, чем то, что скрепляет сейчас нас с тобой. Подумай об этом. — Павел Дмитриевич встал из-за стола, подошёл к дочери и поцеловал её, как бы подводя итог и закрывая прения. — Спокойной ночи!


      Оставшись один, Резников крепко-накрепко призадумался. Он был озадачен, он никак не ожидал от своей дочери такого прагматичного подхода — наоборот, был готов к тому, что сам будет оберегать Иру от беспечности молодости и остужать её от пыла девичьей страсти, внося чуть-чуть скептической практичности. «А девочка разобралась сама. Ну и правильно. Доверие и беспечность бескорыстны и трогательны, но они определённо избалуют Женю, он сочтёт себя горячо любимым, уверится в том, что ему позволено всё, и будет безответственно вести себя, занимаясь бизнесом: получится — прекрасно, нет — тоже ничего страшного, повинится — и его покроют, и долги оплатят, и грехи простятся, и всё уляжется. А здесь нет: Ира хочет показать, что такое отношение, как у них говорится, не прокатит, молодая жена не потеряла голову от обожания и секса, блюдёт свои интересы, своё состояние, свою независимость и сознаёт свою ценность». Ира у Павла Дмитриевича всегда была права.