Самервайн

      Фут­боль­ной пло­щад­кой слу­жил утоп­танный ку­сок га­зона пе­ред тран­сфор­ма­тор­ной стан­ци­ей, она же, стан­ция эта, точ­нее се­рая ок­ра­шен­ная дверь с же­лез­ной ле­сен­кой вверх в три сту­пени, слу­жила во­рота­ми. Об­хо­дить ее бы­ло дол­го и не­удоб­но, с трех сто­рон там был за­бор, за­рос­ший ста­рым су­хос­то­ем, ко­лючим, как про­воло­ка, а с чет­вертой бы­ло это прок­ля­тое фут­боль­ное по­ле. Еще пол­бе­ды, ког­да иг­ра­ли ре­бята, ко­торых Кла­ша зна­ла по па­рал­лель­но­му чет­верто­му клас­су или го­дом стар­ше, ху­же, ког­да мяч го­няли вер­зи­лы-вось­мик­лас­сни­ки. У не­кото­рых из них уже про­бива­лись уси­ки, от­че­го ли­ца выг­ля­дели не­мыты­ми вок­руг рта, и удар у них был ого-го.
      — Ко­му па­су­ешь? — за­орал один из та­ких уса­тых на сво­его иг­ро­ка. — Мне па­суй, урод!
      «Урод» пас­нул так, что мяч со свис­том сна­ряда про­летел за спи­ной Кла­ши и ис­чез где-то в бурь­яне.
      — При­дурок, — ра­зоча­рован­ным хо­ром взвы­ли фут­бо­лис­ты. — Эй, фью, жир­ный! Мяч на ба­зу!
      Жир­ный, сер­ди­то ма­тюга­ясь, пот­ру­сил за мя­чом, Кла­ша вы­дох­ну­ла — по­ка он хо­дит, она ус­пе­ет сре­зать угол че­рез их по­ле и ока­жет­ся уже на ас­фаль­то­вой до­роге, от­ту­да до до­ма ру­кой по­дать. Она ус­ко­рила шаг, под­ки­нув на пле­че пор­тфель; вра­тарь, ску­чав­ший в даль­них во­ротах, про­водил ее ле­нивым взгля­дом. Его во­рота­ми слу­жили два кам­ня на зем­ле, ос­татки от фо­нар­ных стол­бов, сне­сен­ных в прош­лом го­ду за вет­хостью. Вмес­то них сто­яли но­вые, а вот кус­ки бе­тона, вы­воро­чен­ные из зем­ли вмес­те с пруть­ями ар­ма­туры, так и не уб­ра­ли, за­тащи­ли на обо­чину за­чем-то.
      — Лы­сый, не спи, — ло­ма­ющим­ся бас­ком сип­нул кто-то по­зади Кла­ши. — Уже иг­ра­ем!
      Вра­тарь вско­чил, ли­цо его ста­ло вдох­но­вен­ным. Кла­ша обер­ну­лась, и в этот мо­мент в грудь ей уда­рил тя­желен­ный твер­дый мяч, пос­ланный но­гой уса­того с даль­не­го уг­ла по­ля. Свет по­гас с мыслью, что гал­стук ис­пачка­ли, а ма­ма его вче­ра толь­ко...

      — О, summer wine, — про­пела она, под­тя­гивая но­ги к се­бе на си­денье и за­бирая из паль­цев Джо рас­ку­рен­ную си­гаре­ту.
      Джо об­хва­тил ее за шею и за­валил на­зад до то­го, как она за­тяну­лась. Он уже был хо­рош, пив­ная бу­тыл­ка в его ру­ке на­поло­вину опус­те­ла, усы пах­ли со­лодом. Винс по­косил­ся на них и при­бавил гром­кости в при­ем­ни­ке. Ок­рес­тнос­ти бы­ли пус­ты, сол­нце са­дилось, и толь­ко вы­вес­ка мо­теля мель­кну­ла за пыль­ны­ми стек­ла­ми.
      — Strawberries cherries and an angels kiss in spring, my summer wine is really made from all these things, — над­ры­вал­ся при­ем­ник у Вин­са.
      Джо вы­тянул и по­ложил ее но­ги к се­бе на ко­лени, за­лез ру­кой в рас­кле­шен­ную шта­нину, до­бира­ясь до са­мого вер­ха, по­ка она за­тяги­валась. Как­ту­сы на фо­не за­ходя­щего сол­нца выг­ля­дели чер­ны­ми и па­рящи­ми, очер­та­ния дро­жали от теп­ла, под­ни­мав­ше­гося от зем­ли вверх. На се­кун­ду ей по­каза­лось, что ма­шина то­же отор­ва­лась от зем­ли и плы­вет в ма­реве над до­рогой, или это ви­нова­та трав­ка? А, не все ли рав­но…
       — Take off your silver spurs, and help me pass the time, — под­пе­вала она в такт дви­жени­ям Джо, ус­пе­вая вы­дыхать слад­кий дым се­бе в длин­ную чел­ку че­рез ниж­нюю гу­бу. — And I will give to you summer wine…
      — О, summer wine, — про­басил Винс, сво­рачи­вая с шесть­де­сят шес­то­го шос­се в нап­равле­нии ука­зате­ля зап­равки.
      — О, summer wine, — эхом пов­то­рил за ним Джо.

      — Эй... — Стри­жен­ный ма­шин­кой вра­тарь был блед­ным до си­невы, да­же прос­ве­чива­ющий че­реп был блед­ным, ос­таль­ные выг­ля­дели не луч­ше. — Ты жи­вая? Боль­но?
      Кла­ша пос­мотре­ла на вер­хнюю часть сво­его школь­но­го фар­ту­ка, где от­пе­чатал­ся след мя­ча и по­вис на сло­ман­ном зам­ке пи­онер­ский зна­чок. По­том она пе­реве­ла взгляд на мяч, си­рот­ли­во бро­шен­ный ря­дом. В ушах зве­нело и ды­шать бы­ло труд­но.
      — Нет, — ше­потом ска­зала она.
      — Хо­чешь, мы те­бя до до­ма про­водим? — трус­ли­во пред­ло­жил Уса­тый, ог­ля­дыва­ясь на ок­на бли­жай­ше­го до­ма в ожи­дании воп­лей ка­кой-ни­будь ста­рухи, ви­дев­ший про­ис­шес­твие и уже вы­зыва­ющей ми­лицию. — Или са­ма дой­дешь?
      — Са­ма дой­ду, — Кла­ша по­няла, что пов­то­ря­ет за ним, как за тем ста­рым при­ем­ни­ком, и вста­ла с зем­ли, от­ря­хивая платье. Ле­жать с зад­ранной юб­кой при боль­ших маль­чиш­ках бы­ло стыд­но
      — Че­го ты во­об­ще шля­ешь­ся, где иг­ра­ют? — вдруг ра­зоз­лился Лы­сый. — В дру­гой раз мо­жет еще не так при­лететь, ду­ра ты на­битая. У мя­ча зна­ешь ка­кая ско­рость, ес­ли но­гой бь­ют? Ви­дишь фут­бол, так и иди дру­гой до­рогой.
      — Шесть­де­сят шес­той? — спро­сила Кла­ша.
      — Че­го? — не по­нял Лы­сый, и воп­ро­ситель­но гля­нул на Уса­того.
      Кла­ша не ста­ла ни­чего объ­яс­нять, под­ня­ла пор­тфель и мед­ленно пош­ла в сто­рону сво­его до­ма. Фут­бо­лис­ты мол­ча про­вожа­ли ее гла­зами, по­ка один не по­казал дру­гому по­ворот ла­дони по лбу.
      — Чок­ну­тая, — вы­нес об­щий вер­дикт уса­тый.
      Кла­ша это­го не ус­лы­шала, по­тому что до са­мой сво­ей две­ри на­пева­ла про се­бя ма­нящее и за­гадоч­ное сло­во «са­мер­вайн». Инос­тран­ный язык они толь­ко на­чали учить, и на нем она по­ка уме­ла го­ворить толь­ко «их хай­се Клав­дия». Шко­ла бы­ла с не­мец­ким язы­ком, а дру­гого она не зна­ла.