Ворона

        Ворона была белой и очень страдала от этого.
        Ей хотелось принадлежать, но целое, в которое она стремилась влиться, отторгало ее.
        Отпугнутые непривычной окраской, другие вороны отказывались видеть в ней морфологические черты их общего вида. А когда она пыталась втереться в их доверие, грозили заклевать до смерти.
        Чайки издалека принимали ее за свою, но при более тесном контакте, обнаруживали подвох и, оседлав ветер, с тревожными криками уносились прочь.
        И тогда белая ворона решилась на кардинальный шаг: сменить окраску или сделать пластическую операцию. Она склонилась к первому варианту, не отважившись на хирургическое вмешательство: поди отыщи среди ветеринаров хорошего хирурга, не говоря о том, что любая птица панически боится скальпеля.
        Она собрала все свои ценности, которые утащила у людей и других птиц – здесь были хлебные крошки, обертки конфет и даже одно обручальное кольцо, – и отправилась в салон красоты.
        – В черный цвет! – отрезала она, устроившись в кресле с примерно тем же  комфортом, с каким приговоренный к высшей мере усаживается на электрический стул.
         И когда ее попросили уточнить, потому что в салоне имелось множество оттенков черного: «пепельно-черный», «иссиня черный», «черный тюльпан», «черный шоколад», «черный кофе», «черное дерево», устав слушать, поторопила:
        – В цвет воронова крыла.
        Через час – так как с перьями пришлось немало провозиться, – она победоносно вылетела наружу, без остатка поглощая световые лучи. Наконец, ее ожидало блаженство принадлежности.
        И, действительно, преграды на пути конформизма были устранены. Вороны не узнали прежней изгойки, столь часто досаждавшей им настырными притязаниями, и охотно допустили ее в свои сплоченные ряды.
        Но вот пролился первый дождь, заставший ворону в полете. Он смыл краску для волос, но не вернул ее оперению прежней белизны. А ведь в салоне ее уверяли, что краска водоустойчива!
        Белая ворона приобрела даже не серый, а какого-то неописуемый бурый оттенок – дерьмовый цвет неудавшегося компромисса.
        Остальные птицы собрались на совет: что делать с лже-вороной и самозванкой? Сперва хотели изгнать ее из общины с позором, но в ходе прений, сопровождавшихся надсадным карканьем, передумали: если ей так неймется жить в общей стае, пусть пресмыкается на правах парии. Им-то что!
        Ворона ждала приговора в стороне, понуро опустив полинявшие крылья. Казалось, она приняла подачку помилования без особой радости. Но причиной тому был стресс.
        Шло время, летела стая. В душе бурой вороны воцарился серый покой. Она осталась частью – пусть маленькой и незаметной. Лишней, но все же частью!
        Когда вороны летели косяком, она держалась в заднем ряду и сбоку. Когда усаживались на дерево, располагалась на самой нижней ветке или на земле. Когда клевали падаль, терпеливо пережидала ажиотаж и подбиралась последней, чтобы облизать обглоданные кости. И все же она была вместе с другими, ведь не существует войска без арьергарда.
        И только пролетая мимо окон и зеркальных витрин магазинов и на мгновение увидав свое отражение, она испытывала боль утраты: к горлу подступал комок сожаления по прекрасному лебяжьему пуху, которым прихотливо наградила ее безответственная природа. Но ворона прочищала горло карканьем и вскоре забывала о недоразумении. Внешность обманчива. Да и как часто встречаются на пути ворон зеркальные поверхности?