Гуляев Владимир Финалист Конкурса

Финалисты Конкурса
«Золотое перо Алтая 2018»
Номинация «Проза»
Гуляев Владимир (г. Барнаул)

Гуляев Владимир
( г. Барнаул)

 https://www.stihi.ru/avtor/vova7591
Владимир Гуляев
http://www.proza.ru/avtor/7591vova
       
     Родился в 1957 году в с. Шелаболиха Алтайского края.
     В 1963 году с родителями переехал в г. Норильск, где в 1977 году окончил строительный техникум и вернулся на Алтай, в г. Барнаул.
      Работал в проектном институте техником, инженером, ведущим инженером, затем заместителем председателя Районного потребительского общества по строительству в рабочем посёлке Павловск.
      В 1986 году по решению Алтайского крайисполкома был направлен на работу во вновь организованный Шелаболихинский район, главным архитектором.
       Продолжил учёбу, окончил Алтайский Политехнический институт. Работал директором Барнаульского рекламного комбината «Роскоопторгреклама», коммерческим директором, директором ООО «Пикет», начальником Индустриального отдела АКГУП «Алтайский Центр Земельного Кадастра и Недвижимости». В настоящее время на пенсии, но продолжаю трудиться.
 

Владимир Георгиевич Гуляев (г. Барнаул)
      О творчестве.
      В году 1971 или 1972 я осознал, что всё происходившее со мной ранее может со временем забыться, как те мои первые частушки, что были сочинены в 11-летнем возрасте на КВН в пионерском лагере. И я стал записывать свои мысли, истории, услышанные от родственников и о родственниках, сначала в общих тетрадках, после кое-что начал печатать на пишущей машинке. Почитав рассказы своего земляка В. М. Шукшина, я сделал вывод, что поступаю правильно. И пусть то, что я напишу, не будет издано, но я это делаю для себя и своих родных, для того, чтобы память была. Ибо прошлое забывается. И только с годами часть воспоминаний, проявляясь как фотоплёнка, постепенно, кадр за кадром, год за годом, выстраиваясь в сюжет, как в кинохронике, прокручивая в памяти те яркие моменты, которые  становятся «точками отсчета» последующих событий в жизни, которые я старался запечатлеть. Кое-что ложилось в стихотворные строки.
        Первое полноценное, как я считаю, стихотворение, «Берёза», мной написано в 1973 году. В 2002 г. стихи были положены на музыку С. Н. Борщёвым, а исполнил песню К. Н. Жигулин – известный петербургский (до 2005 г. – барнаульский) музыкант, композитор и исполнитель в направлении акустика.
Сегодня я пишу стихи и прозу.


Бич
 
Кукареканье петуха на первых нотах стали хрипловатые. Всего несколько дней назад Вовка не замечал этого, а просыпался он, как говорят, с первыми петухами. Выходил на улицу и окунал голову в бочку с водой, которая стояла возле колодца в огороде, и окончательно просыпался. В это время баба Аганя, подоив корову, уже несла огромное ведро, до краёв заполненное парным молоком, а Вовка ловким движением сдергивал с гвоздя дедову большую фронтовую алюминиевую кружку и запускал её в ведро. Тёплое молоко небольшими глотками отправлялось внутрь, но часть молока выплёскивалось, тонкими струйками стекала по подбородку и, щекоча, заползало под майку. Бабушка ласково говорила:
– Вовка, дай я хоть ведро-то поставлю! Ты прям как телёнок маленький, нетерпеливый!
Но он, допив молоко и водрузив на место кружку, уже снимал персональный бич с забора и шёл в загон к корове Зорьке, чтобы отвести её на гору в стадо. Эту обязанность Вовка принял на себя самостоятельно и исполнял её ежедневно: утром отгонял Зорьку, вечером встречал. Там же он познакомился с деревенскими пацанами, и ему нравилось, как они ловко щёлкали бичами.
У каждого был свой бич и свой «щёлк»: у одного резкий и короткий, у другого продолжительный и глухой, а у кого-то с оттяжкой! Вовка тоже хотел научиться этому и тогда дед сплел ему бич, вырезав из ветки черемухи удобную короткую ручку, увенчав её кожаным набалдашником.
И началась Вовкина учёба «бичевания». Но всё оказалось не так просто, как виделось со стороны. Бич не подчинялся.
После первого «молодецкого» взмаха, получив приличный хлёст от плеча до места ниже поясницы, через всю спину, Вовка отбросил рукоять и отскочил в сторону. А бич, как живой, ещё некоторое время извивался в дорожной пыли, как бы стараясь доползти до него, а может, Вовке это и показалось, и слёзы предательски выкатились на щёки.
Растерев влагу на лице пыльной ладошкой, он медленно двинулся к бичу:
– Ничего! Ничего, я тебя одолею, приручу…
Второй хлест с шипящим свистом снёс с его головы фуражку, и бич опять ещё некоторое время извивался в пыли. Фуражка, называемая «сталинка», корчилась от боли в кустах крапивы. Петух, приоткрыв клюв, как бы улыбаясь и наклонив голову набок, казалось, с любопытством и иронией наблюдал в сторонке за Вовкиными «танцами», возможно, даже и изучал некоторые его движения и выпады. Вовка погрозил ему кулаком. Услышав сзади смех, он обернулся. К нему подходил дед:
– Ты, казак, с бичом-то поговори, подружись, а то он таких тебе полосок на спине нарисует, тельняшки не надо будет. Чё ж ты им, как палкой-то, машешь, он же – би-и-ч. Ненароком и без глазу оставить может.
«Без глазу» Вовке оставаться нисколечко не хотелось. Дня три он таскал бич, перекинув его через плечо, и присматривался к деревенским пацанам, изучал, как они держали свои бичи, как взмахивали, как подрезали, и откуда получался щёлк.
Пацаны Вовкин бич оценили в первый же день, и, уважительно поглаживая рукоятку, сказали:
– Да, дед Вася, молодец!.. Он умеет здо;ровские бичи плести.
Потом они показали Вовке свои навыки обращения с бичами, пощёлкали Вовкиным бичом, щёлк получался отменный. После их обучения и у Вовки стал получаться отличный щёлк. Конечно, это произошло не сразу.
Это было давненько, недели три назад. А сегодня он почувствовал, что по утрам стало немного прохладней, появились капли росы, туманная влажность висела в воздухе.
«Вот оно, отчего петух захрипел на первом «ку»! –  Подумал Вовка.
Бич тоже был немного влажноват. Но это было не важно, важно было то, что приближалась осень, заканчивались каникулы. Вовка аккуратно снял бич с плетня, немного протер с него влагу о полу рубахи, затем с деловым видом вывел за рог из хлева Зорьку, и погнал её привычной дорогой к стаду.
Каникулы, как сладкое и холодное мороженое, ждались долго, а закончились быстро, но вкус их ещё остался.
Прощание с деревней в последние дни каникул были бурные: деревенские друзья с удочками ежедневно и с первыми петухами уже стояли у калитки их дома. Зорьку в стадо последнюю неделю отводила мать, а Вовка выскакивал к друзьям и они неслись к реке на рыбалку. Ёрш клевал отменный!.. Жирный и крупный, хоть и сопливый. А ещё чебак и подъязок! Ежедневный завтрак семье был обеспечен, а иногда и обед тоже.
А после рыбалки они, вооружённые рогатками, окружали деревенские конюшни и стреляли по воробьям, так –  для развлекалки, или совершали коллективные набеги на кукурузные и гороховые поля, пакостить не пакостили, но наедались до отвала. Потом всей ватагой они лежали на взгорке и смотрели на широкую Обь…
Вечером перед отъездом Вовкиной семьи собралась вся родня. Мужики все время о чем-то разговаривали с отцом, женщины пели песни, ребятня, человек двадцать, а может, больше, все двоюродные и троюродные братья и сестра играли то в лапту, то в казаков разбойников, благо спрятаться было где.

…Петух стоял на изгороди и, казалось, с достоинством и внутренней радостью посматривал в Вовкину сторону, как бы зная, что завтра тот уедет, а он опять станет главным на этом дворе…
(События 1966 г.)

Всё началось с музыки

              Всё началось с музыки.
Вернее сказать, что всё началось со следующего дня после Вовкиного приезда.
Вечером, после душа и вкусного плотного ужина, он с удовольствием лёг в прохладу накрахмаленной белоснежной постели и быстро заснул. Многочасовая поездка с дядей по полям района в «бобике», трясущемся и подпрыгивающем на кочках и ухабах полевых дорог, его умотала, но разве мог он признаться в этом тёте, а уж тем более младшей сестрёнке. Нет, конечно!
 
Утром его разбудил вкусный запах блинов, просачивавшийся через неплотно закрытую дверь. Через неё же он услышал голоса, видимо, тёти и сестрёнки Тани:
–  Мам, чё он так долго спит? Уже скоро обедать будем, а он всё спит.
– Да отец его вчера накатал на машине, так что пускай отдохнёт, он же на каникулах.
– Я тоже на каникулах, но я уже давно встала. Там уже девочки вышли на улицу, а я его хотела с ними познакомить и поиграть вместе.
– Так ты иди пока и поиграй, а он потом выйдет. Я его ещё блинами буду кормить.
– Пойду гляну, может, уже проснулся.
Дверь в комнату чуть приоткрылась, и в проёме появилась Танина голова:
–  Ой, проснулся! А чего лежишь и не встаёшь? Я тебя уже полдня жду, засоня!
–  Привет!
– Привет, привет! Вставай давай, там мамка блины тебе печёт и варенье с молоком уже на столе. И мёд налит. Я уже поела и тебя только жду, чтобы на улицу идти. А он тут спит себе и спит! Ты что к нам спать приехал? Так и каникулы все проспишь!
– Встаю уже, встаю. Сколько время-то?
– Да уже обед скоро, а он тут дрыхнет!
Сестрёнка была младше его на два года, но говорила с ним «по-хозяйски» важно, быстро и много:
– Там на улице девочки уже все собрались. Я хочу тебя с ними познакомить, а потом будем все вместе играть. У нас на улице девочек много, а мальчишек почти нет. Давай быстренько вставай, умывайся, ешь свои блины и выходи на улицу, а мы в палисаднике будем играть, там прохладней под деревьями.
Играть с девчонками в игры ему не хотелось.
–  Да подожди ты, Танюша. Дай мне немного осмотреться.
–  Чего тут осматриваться, кушай и выходи!
Вовка осмотрел комнату. У одной стены стоял книжный шкаф, у другой, на тумбочке, расположенной между двух окон красовалась радиола «Латвия», а возле неё лежала стопка грампластинок.
– Да и в ваши девчачьи бирюльки что-то мне не сильно-то играть охота. Вон сколько у вас книг интересных. Так что я лучше почитаю да пластинки покручу. А ты иди, играй. Я за тобой из окна посмотрю.
– И нечего за мной смотреть, –  обиделась сестрёнка. –  Подумаешь какой! Мы и без тебя поиграем. Сиди тут один, как медведь северный. –  Сказала она и вышла из комнаты.
«Ну вот, обиделась, наверное. Ладно, позавтракаю, а там уж после разберёмся, что к чему!»
Во дворе глухо стукнула калитка, и вскоре через открытое окно до него донёсся звонкий голос Тани: «Брат не хочет с нами играть! Он книжки будет читать и музыку крутить! Неинтересно ему, говорит, с нами! Вот! А, ну его, пусть в доме сидит, как бука!»
После завтрака для начала он решил послушать музыку и, выбрав пластинку с песней «Джамайка» в исполнении итальянского мальчика Робертино Лоретти, включил на полную громкость радиолу, открыв оба окна, чтобы звонкий и красивый голос слышали на всей улице. Эта популярная песня ему очень нравилась и казалось, что она звучала внутри него. В школе он пел в хоре, а дома, когда был один, несколько раз пробовал спеть эту песню, но голоса не хватило...
Заведя пластинку в очередной раз, он подошёл к окну.
В палисаднике группа из нескольких девчонок, от восьми до двенадцати лет, играли в «больницу».
Его внимание привлекла худенькая темноволосая девочка с короткой стрижкой, симпатичным личиком, в светлом платье в горошек и с сумочкой с красным крестом, перекинутой через плечо. Внутри него что-то произошло –  детское сердце волнительно застучало, показалось, что он её уже где-то видел, но не помнил, где; знал когда-то, но забыл имя. Сам не зная почему, он позвал сестрёнку, не сводя глаз с этой девочки в образе санитарки:
–  Тань, зайди на минуту!
Через некоторое время она уже вбежала в комнату:
– Чё, поиграть с нами надумал? А я тебя сразу звала. А ты –  почитать, почитать!
–  Скажи, а как зовут вон ту девчонку? С санитарной сумкой. Познакомь меня с ней.
–  Её Ниной зовут. А что? Понравилась, да?
–  Скажешь тоже!
– Понравилась-понравилась! Я же вижу! Пошли, я тебя со всеми познакомлю и с Ниной тоже. Я же тебя сразу звала, а ты всё отпирался. Пойдём-пойдём, я тебя познакомлю! Нина –  подружка моя, она знаешь какая хорошая! Мы с ней давно уже дружим. Её мама на молочном заводе работает, а там, знаешь, такое вкусное-превкусное мороженое делают! В таких бумажных стаканчиках! Мы с девчонками каждый день туда бегаем, мороженого поесть. Вкуснотища-а! А папа у неё – столяр, он нам стол чинил, когда ножка сломалась, и стулья тоже. –  Быстро и без умолку говорила Таня, вцепившись в его руку, и тянула за собой, как будто он упирался. –  Идём, она знаешь какая! А я про тебя уже всем рассказала. Что ты на Севере живёшь, там, где белые медведи ходят! А ты их не боишься? Нет?! А я бы очень боялась! И ещё я девочкам сказала, что ты смелый и учишься хорошо! Я ведь правду сказала, да?
– Ну, ты и трещотка, Танюшка!
Он уже и сам, без её уговоров, хотел поскорее выйти в палисадник и познакомиться с той девочкой.
На улице Таня быстро представила его своим подружкам.
«Хорошо хоть меня сейчас пацаны норильские не видят, а то сразу бы "девчачьим пастухом" прозвали».
Девчонки смело знакомились с ним, и лишь Нина назвалась последней.
Потом, включившись в их игру, он помогал им собирать листья для «компрессов» и заживления «ран». И даже сам недолго был «раненым». Нина перевязывала его руку бинтом, а он смотрел на неё и думал: «Надо же, какая она хорошая, и пальчики у неё... лёгкие, даже перевязки не ощущаю!»
Выбрав момент, когда другие девчонки не могли его слышать, он прошептал ей: «Давай с тобой будем дружить!»
  Произнёс шёпотом, а ему показалось, что он прокричал эти слова так громко, что вся улица услышала. А девочка Нина взглянула на него, в её глазах блеснули искорки, и тоже ответила ему шёпотом: «Давай!»
Он хотел погостить у дяди дня два, а задержался на целую неделю.
Девочка Нина вскружила ему голову и, не смотря на то, что им обоим было всего по десять лет, его детское сердце волнительно билось при каждой встрече с ней.
Вскоре к ним подсоединились ещё трое пацанов, и днями они всей дружной компанией ходили купаться на озеро, потом играли в переулке в игры: «из круга вышибала», «монах в красных штанах», «штандер» или «казаки-разбойники», а ближе к вечеру шли в кинотеатр на детские сеансы.
Вовка каждый раз старался держаться рядом с Ниной, чтобы коснуться её руки и уже не стеснялся показывать, что она ему нравится...
 Он бы, конечно, готов был остаться в гостях у дяди и на всё лето, но через неделю приехал старший брат и забрал Вовку в деревню:
–  Загостился ты что-то долго, а там покосы скоро начнутся.
– Так и ты бы, Слава, погостил тоже немного. –  Вступилась за Вовку тётя.
–  Да там родственники приехали, и ещё деду с бабой помогать надо. В другой раз как-нибудь!
–  А кто приехал?
–  Да тётка с Норильска, с Танькой и Вовкой. Они на море отдыхали, а теперь вот в деревне будут.
–  Ух, ты! И Вовка приехал? Здорово!
–  Так что собирай свои манатки и пошли на автобус!
Вовкин отъезд не остался незамеченным: сестрёнка обежала всех и его новые друзья почти в полном составе пришли на автовокзал. Прощание было недолгим.
Вовка стоял в автобусе, уткнувшись в заднее стекло, смотрел на друзей и махал им рукой. Больше всего, конечно, это было для девочки в светлом платье в горошек, которой он успел сказать, что ещё обязательно приедет.

P.S. 
...Они родились в один год, год Огненного Петуха, в одном месяце июне с разницей в две недели.
  И познакомились они тоже в июне, когда им только что исполнилось по десять лет.
  В июне  2017 года было пятьдесят лет, как они познакомились.
  В июне 2017 года было сорок лет, как они женаты.
  В июне 2017 года им исполнилось по шестьдесят лет.
  У них двое детей и четверо внуков.
 
  Так и несут они через годы Веру друг в друга, Надежду и Любовь!
  А всё началось с музыки, точнее –  с песни «Джамайка» в исполнении итальянского мальчика Робертино Лоретти.
2017 г. События 1967 года. Алтайский край, село Павловск.
              Автор: Владимир Гуляев (г. Барнаул)

  Не последний шанс

После окончания профтехучилища молоденькая девушка, новоиспечённый фотограф, получила распределение в небольшой районный центр. Куда она и отправилась с маленьким чемоданчиком-балеткой, но с большим энтузиазмом и удовольствием, а как иначе, впереди для неё начиналась самостоятельная взрослая жизнь, интересная работа в фотоателье, знакомства с новыми людьми, возможно, даже встреча суженого! Хотя об этом она ещё и не думала вовсе, ну так, может только самую малость, но это было где-то ещё глубоко в её сознании. Первым было увлечение фотографией, да и вообще, столько много интересного ждало её впереди, а не эти глупости про парней.
От краевого центра до нового места жительства было рукой подать, по сибирским меркам, –всего-то километров восемьдесят с гаком, и вскоре замороженный автобус доставил пассажиров к небольшой деревянной избе с чуть криво прибитой над массивной дверью вывеской, на которой коричневой краской, потрескавшейся от ветра и холода, было написано «Автовокзал». Пассажиры спешно покидали холодный автобус, женщины с детьми так же спешно заходили в здание вокзала, затаскивая с собой узлы, а мужики, показывая своё безразличие к морозу, с расстёгнутыми бортами пальто или полушубков, останавливались возле крыльца вокруг ведра для окурков и закуривали, чтобы продолжить свои разговоры, не законченные в поездке.
Полина тоже вслед за тётками втиснулась внутрь. Чуть влажный, но тёплый воздух в помещении обрадовал, она пробралась к большой круглой кирпичной печи и приложила к ней окоченевшие руки.
– Зябко? – Спросила дородная тётка, снимая с себя большую пуховую шаль. – Я ещё в автобусе на тебя посмотрела и подумала, как это она в такой одёжке не мёрзнет?
– Ничего, я привыкшая.
– Марток – надевай семь порток. А ты вона как лёгонько одета. К нам в гости, поди? Не признаю тебя. Ненашенская.
– Училище я закончила, вот на работу сюда и приехала.
– И кем же ты к нам, такая худенькая? Медичкой или учительницей?
– Да нет. Фотографом буду работать.
– Это значит, с Карлычем в быткомбинате будешь? Это хорошо! А то он у нас, Карлыч-то, старый уже стал. А ты, значит, ему в смену. Как зовут-то?
– Полина.
– А жить-то есть где? Родственники там или знакомые.
– Да нет. Пока вот только с вами познакомилась.
– И чё? На постой, поди, ко мне хочешь?
– Нет, там мне вроде бы комнату обещали дать.
– Вроде бы да кабы, комнату! Негоже девке одной в комнатах жить. Мало ли кто ночами мимо ходит! Я с этим комбинатом рядышком живу, угол у меня с кроватью есть. Пустует. Дочка в город уехала. На заводе работает. Не жилось ей здесь, в город, окаянная, умыкнула. А я тут одна мыкайся! Дочка-то как ты, такая же щупленькая. Так что, пожелаешь – поживи у меня. Мне всё веселее будет. А там дальше и поглядишь.
– Спасибо. Я, конечно, согласна.
– Ну вот и ладушки. Погрелась, тогда и пойдём. Я тут недалёко живу.
Со следующего дня начались трудовые будни.
Приближался праздник Международного женского дня, поэтому работы в фотоателье прибавилось: народ шёл и шёл фотографироваться, появились заявки на съёмку свадеб в ЗАГСе райцентра и в ближайших сёлах.
– Ишь, прослышали, что молодая да красивая в помощницах у меня появилась, так сразу валом повалили. А ты, дочка, учись. Фотография – это очень доброе дело. Вот живут себе люди, живут. А потом раз и всё. Нету их, а карточки остались на стенке под стеклом висеть. Память! А когда нет фото, то со временем уже и не вспомнить, кто и как выглядел, а на пальцах да словах и не обрисуешь его внешность. А тут глянул и распознал. Так что наша работа фотографов очень даже нужная! Мы как сохранители семейной памяти людей и их моментов жизненных, запечатлеем событие, как будто время остановим, а люди нас потом тёплым словом и помянут. Вот так, Полина!
И Полина училась. У Петра Карловича, а именно так звали старого фотографа, было чему поучиться.
– Главное, Поля, в нашем деле знаешь что?
– Хорошая фотокамера и софиты.
– Нет, главное в фотографии – это наш клиент, который желает получить от нас хорошее и качественное фотографическое изображение самого себя или своей семьи. И вот тогда мы должны правильно выбрать фон, освещение, помочь ему правильно встать или сесть, чтобы удобно было. И разговаривать с ним, как со своим старым и добрым знакомым, чтобы он чувствовал себя как дома. Знаешь, Поля, чувство собственного дома – это спокойствие и свобода, это самое гармоничное состояние человека, и оно одно из главных наших чувств. Вот нам и нужно, чтобы человек, придя к нам, расслабился и стал тем, кто он есть в обычной, привычной для него обстановке, а не обращал внимания на яркий свет ламп и наши декорации. Вот тогда всё будет как надо! И фотография не будет сухим снимком, а будет живой и радовать глаз. Фотография – это искусство. Ну, тебя этому учили.
– Да, но про чувство собственного дома нам в училище ни разу не говорили.
– Про это в учебниках не пишут, это понимание приходит позже и у каждого по-разному, я думаю. Всё зависит от того, хочешь ты просто фотографировать или стать фотографом-художником. Художник, он что делает, он воплощает своё виденье красоты на холсте неделями или месяцами, а настоящий фотограф должен увидеть момент красоты и успеть запечатлеть его, потому что повтора этого момента может больше и не быть. Вот в этом, Поля, и состоит наша работа – поймать момент.

Поля внимательно и с интересом наблюдала за артистической работой старого седого фотографа, за его манерой общения с людьми, стараясь перенять все его действия и движения. После окончания рабочего дня она не сразу уходила домой, а часто оставалась в ателье до ночи, чтобы как можно больше проявить фотопластинок, отснятых за день, отретушировать при необходимости и распечатать фотографии, отглянцевать их и увидеть плоды своего труда.
 
В один из вечеров, когда на улице завывала весенняя вьюга и барабанила тяжёлыми снежными крупинками в окно, Поля опять осталась поработать в лаборатории. Красный свет фонаря освещал процесс появления изображения на фотобумаге. Свадебные фотографии получались, как показалось Полине, очень даже симпатичными. Неожиданно послышались стуки в дверь ателье.
«Кто бы это мог быть в такую пору?» – Подумала она.
– Кто там?
– Откройте, пожалуйста. Мы из соседней деревни. Хотели бы сфотографироваться. – Послышался с улицы мужской голос.
– Но уже поздно. Мы не работаем. Завтра приезжайте.
– Завтра не получится. Завтра уже нельзя будет. Вы только сфотографируете нас с девушкой на память, и мы сразу же уедем. Нам, правда, завтра нельзя уже будет. Это у нас последний шанс с ней сфотографироваться! Правда! Другого шанса больше не будет! Да вы не бойтесь.
– А я и не боюсь вовсе! – Поля открыла дверь: на пороге стоял заснеженный с ног до головы парень, а чуть поодаль – лошадь, запряжённая в сани. В санях сидели двое: ещё один парень с девушкой.
– Давайте быстро заходите, холоду напустите. Вон вешалка, можете раздеться, а там стулья, садитесь, а я пока кассету заряжу.
Поля ушла. Через чёрную штору, закрывающую проём в фотолабораторию, было слышно, как молодые люди зашли и начали двигать стульями, видимо, усаживались для фотографирования.
–Я сейчас, ещё пару минут.

Когда она вошла в слабоосвещённый зал, то увидела, что девушка в светлом платье, с каким-то неприятно-застывшим выражением на лице и закрытыми глазами, сидит на стуле в не очень-то удобной позе, а два парня стоят сзади, положа руки ей на плечи.
– А она что у вас сильно пьяная? – С дрожью в голосе от нехорошего предчувствия спросила Полина.
– Нет! – ответил парень, который стучал в дверь. – Она умерла сегодня. А мы вот с другом так и не успели с ней сфотографироваться!
Поля чуть не упала в обморок от этих слов.
– Ты не бойся! Мы её не убивали, она сама умерла! А она нам сильно нравилась. Мы вот с другом даже дрались из-за неё частенько. Вот и хотим фото на память о ней себе оставить. Фотографируй, да мы поехали назад, в деревню, пока не хватились нас.

Дальше всё было в густом тумане.
Очнулась Поля утром оттого, что её кто-то сильно тряс за плечи.
– Ты, чего это, дочка? Перетрудилась, родимая? – Над ней стоял Карлыч.
– Ой, Пётр Карлович! Не хочу я больше фотографом быть! – Разрыдалась Полина.
– Погоди ты, погоди! Расскажи толком-то, что случилось?
Полина запинаясь и всхлипывая после каждого слова, с горем пополам рассказала Карлычу, что произошло ночью.
– Как они уехали и что было дальше, я не помню. – Закончила она свой рассказ, уткнувшись Карлычу в плечо.
Он гладил её по голове и тихо говорил:
– Ничего, дочка, ничего, Поля! Всякое в жизни бывает! А фотограф из тебя выйдет очень хороший! Попомни мои слова. Негоже тебе бросать эту профессию! Так бывает в жизни, что она даёт тебе возможность или шанс, называй как угодно, чтобы выбрать дорогу, по которой дальше идти! Вот он у тебя первый выбор или первый шанс и появился. А может, и не первый, но не последний уж точно! И ты всё сделала правильно! А вот сколько их, этих шансов, тебе предстоит пройти – никто не знает. А безболезненно никогда ничего не происходит. Может, у кого-то, но я таковых не встречал. У тебя будет ещё много всяких возможностей внести изменения в себе, в своей жизни, стоять на развилке и принимать верные решения. А вот у этих парней в их любви к этой усопшей, видимо, был и впрямь последний шанс оставить память о ней. Ну-ну, было и прошло...

Дня два Поля не могла набраться смелости зайти в лабораторию, а старый фотограф как будто и не замечал её страхов. Эти дни они, молча, делали свою работу: Поля фотографировала посетителей, а Карлыч проявлял и печатал фотографии. А непроявленная фотопластинка со снимком того вечера так и лежала на полке, пока на третий день, ближе к обеду, в фотосалон не вошёл молодой парень в заснеженном тулупе. Сняв шапку, он стоял в дверном проёме, переступая с ноги на ногу.
Карлыч сразу понял, кто это пришёл и зачем:
– Ой, чёрт я старый, совсем забыл, печь-то затопил, а трубу приоткрыть запамятовал. Поленька, я сейчас быстренько сбегаю до дому и вернусь! – Накинув пальто и водрузив ушанку на голову, он ловко протиснулся между посетителем и закрыл за собой дверь.
–  Здрасте! Я вот за фотографией приехал. Помните, два дня назад мы были. – Парень стоял и мял своими большими руками шапку, видимо, стесняясь и не зная, как себя вести дальше и что ещё сказать.
Глядя на его неловкость и очень расстроенный вид, Полина почувствовала, что какая-то напряжённая струнка внутри неё, мешавшая ей все эти дни, вдруг, лопнула и отозвалась лёгким звоном в голове. Исчезло чувство скованности и тревоги, лёгкая тёплая волна прокатилась по телу, она почувствовала, как слегка загорели щёки и согрелись руки.
– Здравствуйте! Если вы подождёте полчасика, то фото как раз закрепится и просохнет. – Ей было неловко за свой обман, но она не могла признаться этому незнакомцу, что ей было страшно не только притрагиваться к кассете, но и смотреть в её сторону. – Хорошо?
– Ладно. Можно я здесь подожду, вот тут на скамейке посижу?
– Да, конечно.
Поля быстрым шагом и решительно вошла в фотолабораторию. Страха не было, было одно желание: сделать всё правильно и не испортить эту фотографию.

Вручив парню два фотоснимка, Поля почувствовала не испытываемую никогда ранее лёгкость на душе.
– Спасибо вам! – сказал парень, аккуратно завернул фотоснимки в газету и ушёл.
Поля села на скамейку, опустив руки на колени.
– Ну, слава богу, всё нормально дома. А то я переживал, вдруг чего не так. – Начал с порога Карлыч. – Поля! Ты чего это, дочка? У тебя-то всё нормально?
– Ой, Карлыч, спасибо вам. Теперь-то точно всё нормально!