Глава 7. Пряженики

 
В выходной день Марусе хотелось бы поваляться подольше на своём диване, что стоял в зале. Мама Лада ушла на работу. Она — заведующая столовой, обычно вставала рано, когда Маша ещё спала. Папа Ваня ходил туда-сюда по комнате с маленьким братиком на руках, укачивал его спать.
—  О – о  – о! — распевал папа.
—  А-а-а! —  вторил папе почти годовалый малыш.
—  Вот распелись! … Придётся вставать! —  подумала Маруська, — Вот, глупый братишка! —   недоумевала сестрёнка, — Его спать укладывают, а он не хочет!
Она вскочила, быстро умылась, оделась и побежала через огород в бабушкину половину дома.
—  Я к бабушке! — прокричала она отцу.
Запах пирожков долетел до чуткого носа девочки ещё на крыльце. Предвкушая приятный перекус, обрадованная, Маруська  влетела в комнату.
—  Здрасьте!
—  Здравствуй, внученька! — радостно ответила бабушка.
Комнатка, где жили бабушка с дедом, была маленькая, но уютная. Посредине её стоял круглый стол с белой клетчатой скатертью, на котором стояла, приготовленным для Машеньки,  кружка с козьим молоком. Около стола – красиво и аккуратно заправленная, высокая кровать. Кружева и вышивки бабушка смастерила своими руками. Тканные и вязаные подзоры, внизу кровати, выставляющиеся из-под покрывала, были украшены геометрическими фигурами разной формы. Накидушки на подушках, которые были уложены бабушкой друг на друга в виде пирамидки, казались Маруське просто изумительными  – с витиеватыми узорами в виде рисунков цветов. На стене, над кроватью, висел простой, рисованный на ткани, ковёр с оленями, а над ним — вышивки и картина с многочисленными фото под стеклом, на которых были запечатлены родные для стариков люди. Маруська любила рассматривать эти фотографии. В углу, за русской печкой, которая занимала, чуть ли не половину помещения, на столе стояли плитка и большое блюдо с тестом. Бабушка Ася пекла на сковородке пряженики.
—  Пирожки готовы? … А можно мне один попробовать?  —  спросила бабушку Маруська.
—  А что их пробовать? … Их кушать надо! — улыбаясь, ответила внучке бабуля.
—  Ух, горячий! … А что он пустой?  — взяв с тарелки один пряженик и откусив от него большой кусок, спросила внучка.
—  Так это же пряженик! … С начинкой хочется? … Сейчас, сейчас!
Бабушка взяла нож, надрезала пряженик пополам, очистила сваренное вкрутую яйцо, уложила его в середину пирожка и раскрошила на мелкие кусочки, чуточку подсаливая незамысловатую начинку.
—  Вот так вкуснее. … Угощайся, внученька!
—  У! … Вкуснотища! — откусывая кусок, довольная лакомством, сказала Маруська, а потом спросила,  —  А дед то наш где?
—  Да, —  махнула рукой бабушка,  —  тулит.
—  Что, что? … Как это? — спросила Маруська, чуть не подавившись пряжеником.
Бабушка улыбнулась и начала пояснять:
—  Когда совсем маленькой ты была, всегда подбегала ко мне и говорила: «Бабушка, бабушка! А дед наш всё тулит и тулит!» … Курит это, значит, по-твоему, было.
—  А! Поняла! — расхохоталась Маруська.
Тут открылась  дверь, и в комнату вошёл дед с жестяной баночкой из-под леденцов Монпансье. Маруська знала, что там у него табачок хранился.
—  Чего смеётесь, хохотушки? — вопрошая, сказал он.
—  Да вон, Машенька спрашивала про тебя – где ты, ... а я ей ответила, что ты тулишь.
—  Хм! … Хм! … Хм! ... Помнишь, внучка, как я тебя на закрошках из яселек носил? — усмехнувшись, спросил дедушка, — Тяжёленькая ты тогда уже была. … Несу тебя, бывало, на плечах, … вспотею весь, … а в гору ещё подняться надо. … Мамка твоя уехала к папке тогда, в институте он у нас учился —  в большом городе. …  А тебе годика два всего от роду было.  … Так вот! … Принесу я тебя домой, … поставлю на табуретку, чтобы пальтишко с тебя снять, … а ты давай песенки распевать.
С тех пор частенько мы тебя на табуреточку то эту стали ставить,  … а ты … — то петь, то — стихи читать.
—  Да, нУ – ка! … Не помню такого! — стеснительно сказала деду Маруська.
Дед Иван воевал когда-то, потому любил иногда он по-немецки что-нибудь такое, непонятное всем, выдать:
—  Du bist ein lustiges M;dchen!
—  Ага! –  лукаво улыбнулась деду Маруська.
—  Du sprichst kein Deutsch! Dummkopf!
—  Ага! – снова кивает внучка, вытаращив свои карие глазёнки.
—  Глаза то сегодня, небось, не мыла? … Вон они у тебя какие — как смородина чёрные. … Цыганка! …  Из табора тебя, наверно, к нам подкинули?  —  пошутил, прищурившись, дед.
—  Нет! … Я их мыла! —  надув губы, ответила Маша, а сама тут же, на всякий случай,  побежала к рукомойнику — в угол комнаты, чтобы вымыть там свои глаза с мылом.
—  Что, старый, городишь? — недовольно проворчала бабушка, — Пошто девчонку расстраиваешь?
Дед достал из маленького кожаного кошелька копеечку и начал успокаивать внучку, как бы, извиняясь перед ней за неуместные шутки.
—  Машенька, не расстраивайся, я так шучу! — махнув рукой, объяснил дед и спросил, — Хочешь, покажу тебе фокус?
—  Конечно, хочу! — взбодрившись, кивнула внучка.
Дед положил возле печки на пол денежку, неожиданно вскочил на руки, и языком поднял с пола копейку.
—  Ух, ты! … Как здорово! — восхищённо сказала Маруська,  а потом спросила деда, — А где ты, дед, работаешь? ... Не в цирке  – случайно?
—  Ха-ха-ха! —  рассмеялся дед и начал объяснять, —  До войны я учился на ветеринара. … Знания эти мне сейчас, ох, как, внучка, пригодились – сам своих животных лечу и поросят маленьких кастрирую.  … А в войну и медбратом пришлось побывать,  …  я  ведь, внученька — младший лейтенант военной службы. … Ну, а сейчас, … если тебе интересно,  … я домА строю, … да плотничаю.
Когда бабушка закончила печь пряженики, они все вместе сели кушать за стол, что стоял в их комнате.
—  Сейчас за травой козе пойдём. … Трава в угоре подсохла уже, …  перевозить сено надо, … да в хлеву на сеновал сложить.
— откусывая пряженик и запивая его молоком, сообщила Маруське бабушка, — Ты с нами пойдёшь, Машенька? — спросила она.
—  Угу! — кивая и дожёвывая очередной пряженик, согласилась Маруська и с любопытством спросила,   —  А на чём траву то возить будем?
—  Так на одиннадцатом номере! — снова пошутив, рассмеялся дед, глядя на жующую Маруську.
—  Шутит он! —  пояснила бабушка удивлённой внучке,   —  На велосипеде сено перевезём. — объяснила она.