Странная пара

    

       В конце августа, в начале сентября начинался мой по-настоящему  пляжный сезон и, соответственно,  активное хождение на море.   Стараясь  не пропускать ни одного дня, я тем самым как бы   компенсировал себя за те упущенные  летние дни,  когда меня угнетала не столько жара и духота,  сколько многочисленное племя отдыхающих, толпами в течение дня идущих на море попляжиться и позагорать.  А вот с первого сентября, когда  ученики усаживаются за парты, студенты принимаются  за учёбу, а   приезжие возвращаются в свои родные пенаты, начинался мой пляжный сезон, который продолжался  фактически по ноябрь, поскольку,  прогревшаяся  за лето, вода долгое время оставалась тёплой.  Стараясь отправиться пораньше, (где-то в районе девяти часов)  на полпути к морю я   почти ежедневно встречался со странной парой. Странной она мне казалась не потому,  что возвращалась с моря  в  то время,  когда я туда  только   шёл. Странной  посчитал  потому, что эта пара ходила, только взявшись  за руки,  но, поскольку  мне всегда казалось, что  гуляния, «взявшись за ручки» плюс счастливый блеск в глазах –   как бы визитная карточка молодых  влюблённых, то…  понятно почему.   Тем более, пара  была в возрасте, и посему это не могло не  вызвать у меня, мягко говоря, удивления.
          Так проходили день за днём, я  почти что ежедневно встречал эту пару и уже  не удивлялся,   у каждого, мол, свои погремушки: ну,  нравится  им так  ходить – пусть себе ходят,    вспомнилась  на старости лет  молодость,- значит, им считается,  но  в один из дней…  Ворота стадиона, через которые  я ходил на море, были в тот день закрыты и поэтому пришлось  идти через проходную, в дверях которой снова столкнулся с этой, возвращающейся  с моря,  парой.  Я отступил в сторону, чтобы дать им пройти, взглянул в лицо женщины, благодарно улыбнувшейся мне,  и… поразился… Поразился её красоте.   Понимаю, тут же последует вопрос:  а не перемудрил ли ты, господин  литератор?  Ужель может быть пожилая женщина красивой? Отвечаю утвердительно и с полной ответственностью  – может!  Причём, эта  женщин  была, понятно, безо всякого макияжа,  понятно, она явно не посещала косметические салоны и, разумеется,  не делала на лице подтяжки.  Было очевидным, что она  в  возрасте, но столько в её лице было обаяния, столько очарования, которые ещё  более усиливали  лучистые, обдающие тебя каким-то магическим теплым сиянием, глаза, что я, действительно, невольно поразился. Ну, а насчёт красоты этой женщины?..  Я бы, скорей всего, дал бы другое определение – прелестна…  «…и прелести твоей секрет разгадки жизни равносилен…» -  как сказал кто-то из поэтов.  Кстати, хочу заметить, что  слово  «прелестная» сегодня всё меньше и меньше слышится и употребляется.  Сплошь сексапильная, гламурная, сексуальная. Реже обаятельная, привлекательная,   а вот  прелестная… Но я отвлёкся.
.              Я шёл и  не мог долго избавиться, как от удивления, что  может такое сочетаться:  в возрасте… и  прелестная,  так и от  ощущения  какой-то внутренней  благодарности за  её,  мне адресованную, удивительную улыбку… Спустя некоторое время, мне случилось  разглядеть внимательно и её постоянного  спутника.  Он тоже произвёл на меня самое благоприятное впечатление, если не  сказать больше..   Он был невысокого роста, с  густой, пепельного цвета, растительностью на голове  и с тонкими, на манер Грегори Пека, усиками над  верхней губой.  В молодости, видимо, он был    пижоном,    это   сидело в нём и  по сей  день, и тоже, несмотря на  возраст.
      Была как то не очень пляжная  погода,  и я, в очередной раз, встретив  эту пару, от нечего  делать  (на море в такую погоду  можно было не спешить)  решил  всё-таки выяснить их  местожительство. Меня по-прежнему занимал  вопрос: далеко ли они живут от моря?  Если недалеко, то понятен их ранний променад  к нему, а если далеко, и ещё ехать сюда первыми трамваями, то…  то это  заслуживало, конечно,  уважения: то есть, они не ленились  (наперекор желанию  повалятся ещё  в постели) встать пораньше и поехать к морю …  Я постоял  на месте, подождал, пока они не удалятся от меня на некое расстояние, а затем пошёл за ними следом. Да, я не ошибся в своих предположениях, они проживали недалеко, и  это, естественно, давало им возможность быть на море  ранними пташками, то есть, покупаться или прогуляться  с восходом солнца.
 
                Так прошло одно лето, затем другое,  я  по-прежнему   встречал  эту пару на своём пути, неоднократно меня подмывало познакомиться с ними, но они настолько были поглощены  друг другом,  настолько были единым целым, не замечая, казалось, ничего  и никого вокруг, что я не мог найти   какую либо зацепку, к ним обратиться, с ними заговорить…  Единственное,  на что я решился, так это с ними  здороваться,  в результате чего получал  очаровательную улыбку  женщины, и  приветливый кивок головой её спутника.
        Была  очередная  осень,  закончилось бабье лето, слегка похолодало, но я, как и прежде,  ходил  на море   (теперь больше прогуляться,  чем  купаться)  и, между прочим,  отметил про себя, что  давно не встречаю эту  удивительную пару.  Понятно, у меня не было никаких  пугающих мыслей относительно их:  разве мало   найдётся  различных  уважительных  и не уважительных причин.  И вот как-то…  Он шёл навстречу мне один без своей, как мне казалось,  вечной спутницы, и это было настолько неожиданно, настолько  необычно,  что я как бы несколько  опешил  от этой картины. Естественно,     у меня даже в мыслях не было  каких-либо  тревожных предположений. Наоборот, я тут же подумал, что теперь у меня, наконец, появилась  реальная возможность заговорить, с этим мне знакомым незнакомцем, и предметом разговора будет, конечно же,  отсутствие его дражайшей половины: «Добрый день, что-то вы сегодня без свой замечательной спутницы?..» - А он  с улыбкой  (мне почему-то казалось, что он на мою фразу должен был  обязательно улыбнуться)   ответит…  Такие мысли вертелись у меня в голове до того момента, пока я  не поравнялся с ним. Поравнялся, и не только, как  мне думалось,  не заговорил с ним, но даже не решился с ним поздороваться. Не решился по той причине, что   он шёл с невидящими глазами и с   опустошённым лицом.  Вот так  невидяще  он прошёл мимо меня, и я,  не столько озадаченный произошедшей с ним перемены, сколь почувствовавший, что  что-то произошло    (не думая  пока  о самом худшем)  остановился и смотрел ему вслед.  Верно  оттого, что  он  шёл один и ещё с невидящими глазами,  походка была его какой-то неуверенной, а  правая рука,  несколько отставленная в сторону, будто  искала  руку его  спутницы, его поводыря, его  половины, без которой он себя  чувствовал  не  просто неуверенно,  а  как  бы потерял   опору, твердь под ногами…      Я долго смотрел ему вслед, понимая, что случилось, наверное, самое страшное, и самому становилось больно и неуютно, будто я тоже потерял очень мне близкого человека…
      Это была предпоследняя встреча  с этим мужчиной,  которого я даже не знал, как зовут.  Последняя с ним встреча произошла, где-то месяц спустя.

      Я не знаю, что меня заставило в один из дней, также идя на море, завернуть во двор, где проживала эта пара.  Свернув туда,  я  сразу же увидел,  стоящий неподалёку  катафалк,     у подъезда   гроб с покойником и с десятка три  жильцов  этого дома, собравшихся на панихиду. Нехорошее предчувствие  тут же  охватило меня,  ибо это был не только тот двор,  но и  тот самый подъезд, где проживала эта пара.  Я тихо  приблизился,  к собравшимся проводить в последний путь умершего, и… с горестью понял, что предчувствия меня не обманули.  В гробу лежал мой знакомый незнакомец,  и,  наконец, я узнал,  его  имя:  На кресте, стоящем  у стены, прочёл:  Михаил Исаакович  Шейдин.  А  далее   я  мучительно соображал:  что  делать?  Уйти?   Но  в данный момент это не только не прилично, но и  не по-человечески…  Умерший   всё  же  какой-никакой, но  знакомый,  причём:  очень даже  хорошо  знакомый,   с ним и  его спутницей  я  встречался и виделся  по пути на море не один год …   Да, я не знал ни его имени,  ни имени его  спутницы, но  разве это так обязательно?  И вдруг  в мои горестные размышления вполз  шёпоток, стоящих за моей спиной женщин:  «Он уже не хотел жить без неё…. -  А вы были на кладбище не её могиле? Он  уже и свой портрет выбил  на  памятнике…  Как  бы   приготовился   умереть…   - Да,  и  не  надолго  он   её  пережил…»
      Поскольку, как я понял, ожидали приезда священника, я    осторожно отошёл в сторону и пошёл за цветами.  Покупка цветов много времени не заняла, я возвратился  во двор, положил их   в ноги  умершего, взглянул уже  вблизи на его лицо, и поразился его трансформации. Это было уже не то, опустошённое горем лицо, оно теперь было умиротворённым спокойным,  лицом человека, отрешившимся ото всех земных забот,  решившего все житейские проблемы и теперь спокойно  безмятежно спящего… Отойдя от гроба, на метров шесть, я вновь прошёлся взглядом по стоящим безмолвно людям, пришедшим  проститься   кто с Мишей,  кто с Михаилом Исааковичем,  и  моё внимание привлёк мужчина, стоящий ближе всех к гробу, и,  не сводившего глаз с  умершего. Привлёк он моё внимание  тем, что был   весьма  похож лицом на  последнего.  Лицом,  но не комплекцией. Он  был и на голову выше, мощней телом и моложе… Сын? – невольно подумалось мне,  да и только…
      Затем последовали: отпевание, поездка на кладбище, предание земле, и тут меня поразило   (хотя краем уха  я уже слышал об этом)    то, что я увидел воочию.  Уже стоял прекрасный памятник  на нём   были  искусно  выбиты портреты  как   его спутницы, которая  очаровательно улыбалась, так  и его, но не это меня поразило -  другое.  Дата его смерти.  Как я понимал, она была выбита не сегодня и не вчера, она была выбита заранее, то есть, он как бы знал,  предвидел дату своего ухода из жизни..  Да, я был поражён, но был поражён ещё больше, когда  из уст его брата  (мужчина,  который был  похож на умершего, оказался не  сыном, а его младшим братом) услышал  волнующую историю. Историю о  Любви с большой буквы,  продолжавшуюся без малого  50 лет,  продолжавшуюся и в те их последние  годы, когда с каким-то злым удовольствием топтали и насмехались над порядочностью, честностью, скромностью  и любовью…  Вот она.
-Миша был пижон…- начал рассказывать эту  удивительную историю  его  брат.- В нём было  прирождённое чувство вкуса:  какую бы  одежду он не одел,  она  вся была  ему к лицу  и сидела на нём с изыском.  Визуально его смело можно было принять и за актёра,  и  за  музыканта,     но на самом деле он был  рядовым  инженером  и работал на одном из заводов города.  Там он и познакомился с  Ниной со своей будущей женой. Познакомился, а вскоре женился на ней, хотя, честно сказать, мы все были  удивлены его выбору, поскольку  в тот момент его пассией была  эффектная  Ида  Рихтер, с которой  он   встречался, приводил в  дом,  и, естественно,  все мы  про себя считали её  его невестой, думая, что он на ней, наконец, остановится  (Миша был немного ловелас) и что из них выйдет красивая пара… Да, и Ида, скорей всего, так полагала,  поэтому женитьба Михаила  на Нине для неё был, как гром среди ясного неба.  Она  долго не могла прийти в себя, считая, что Миша не просто ей изменил, а  променял (отчего она ещё больше досадовала и не могла ему этого простить) её  красавицу на какую-то  безликую  бесцветную  бухгалтершу  (Нина  работала  на этом же  заводе )  но  Ида  была  не права:  Нина  была  милой и  симпатичной  (даже можно  сказать  красивой)   но  она  была  настолько  тихой  скромной,  что эти  ее  качества как  бы  нивелировали  её  красоту.  Признаться, мы вначале тоже  были шокированы его выбором,  но  потом…  потом…  Знаете, я не один раз размышлял на эту тему: да, женись Михаил на Иде,  его жизнь сложилась, естественно, иначе.  Скорее всего, они, как и я, уехали бы в Израиль, или в Штаты  (тем более, что Ида об  этом  только  и мечтала) обзавелись детьми, и жили, как  живут большинство семей,  уехавших  из  Союза.  Но вот вопрос: счастлив  ли он был  с  Идой  так, как   был с  Ниной? Я думаю, что  нет, и  не  случайно  его  выбор,  в, конечном итоге, пал на Нину.   И ещё: чем больше я узнавал Нину, тем  больше и больше удивлялся и восхищался  ей, а в дальнейшем,  не только одобрил выбор брата, но и не переставал думать, что же всё таки  заставило  его   отказаться  от  Иды в пользу Нины?  Какие-то небесные силы? Конечно же,  нет.  Мой брат, обычно  представляясь,  «простым  советским инженеришкой» был  талантливым не ординарным человеком:  писал стихи,   играл на  рояле  (закончил музыкальную  школу)  и знал  множество песен 20-х, 30-х и сороковых годов. Это  перешло к нему  от отца, который не был музыкантом, но  был меломаном.  У  него была  собрана большая коллекция пластинок  Петра  Лещенко,  Морфесси,  Козина, Юрьевой, Утёсова  и  других, и  Миша, крутя их на патефоне, и запоминая  слова и мелодии,  став постарше, с удовольствием  наигрывал и напевал  эти песни в различных кампаниях… 
        Нина  оказалась тоже   неординарным человеком. И эта её неординарность,  в  конечном итоге, и заставило моего брата сделать выбор в её пользу.  А произошло их знакомство и их встреча на одной из заводских вечеринок.  С неё  он пришёл    возбуждённо-удивлённый, то и дело, повторяя:  ай, да  бухгалтерша!  Вот так уела – так  уела! Нет, ты только подумай:  впервые из меня сделали дурака, и кто?  Наша  заводская  бухгалтерша…  правда, она не бухгалтерша, но всё одно…  -  Что же она такое сделала,  или сказала, что ты  никак не можешь успокоиться? -  Понимаешь,- начал он объяснять,- начались танцы, и я думаю: дай приглашу  для интересу эту самую бухгалтершу…  помнишь песню: стоят девчонки, стоят в  сторонке, платочек в руках теребя… правда, платочек она не теребила,  а просто  стояла и глядела на танцующих…   «Тёлка» как будто  ничего, но для меня понятие бухгалтерша, всегда означало нечто  холодное, скучное, в общем, рыбью кровь…  Пригласил…  и  она резво начала со мной «твистовать» чему я, конечно,   немало удивился.  Тут же   делаю ей комплимент: мол, не ожидал, от представительницы скучнейшей и нуднейшей профессии древности – счетовода, такой прыти… Она лишь усмехнулась.  Затем произношу  следующее:  а вам не кажется, что вы губите  свою молодость  в отчётах, расчётах, сметах?.. Слышу в ответ:  вы  так считаете, а я нет…   - И что вам нравится ваша работа? – А вам ваша? – встречный вопрос. – Сказать по правде, хотелось  быть режиссёром,   актёром и прочее, но, к сожалению,  не с моим рылом в калашный ряд… - Ну, я бы не сказала… у вас  как раз вид…   вы не тянете на работника завода… если бы я вас встретила случайно на улице подумала: музыкант, актёр… -  Спасибо за комплимент, но,  я закончил политех и оказался здесь…- А я закончила экономический и тоже оказалась  здесь… кроме всего прочего, я не счетовод, не бухгалтер, а экономист, а это  нечто иное, хотя  некоторое сходство между этими профессиями присутствует…  - Извините, я не слишком в этом разбираюсь, но мне всегда казалось, что эта  профессия, в основном, для людей среднего возраста: скучных,, лишённых эмоций…  Поэтому, повторюсь, я  и удивлён… - Это всё потому,- засмеялась она,- что вы из другого «карасса»… И тут  я словно боксер, пропустивший мощный встречный удар, «поплыл»,- продолжил брат, -«поплыл» не потому, что она резво отплясывала со мной твист, не потому, что  не лезет за словом в карман, а, саданувшим  в мой лобешник,  словом  «карасса»… Дело в том, что это слово  и своего Боконона придумал писатель Курт Воннегут в своей  повести «Колыбель для кошки». Причём я сам и мои друзья, знающие и любящие эту повесть не просто  частенько употребляем его между собой и цитируем калипсо из «Книг Боконона»,  это как бы визитная карточка в нашем кругу. Однако, это произведение знают  не многие, поскольку оно было напечатано лишь в «Иностранной литературе»,  поэтому   меня не могло удивить: бухгалтерша (буду её пока так называть) и знает Курта Воннегута?!  Правда, знает, или, может, просто от кого-то слышала  это слово - не известно. Поэтому, прикинувшись пряником, вопрошаю:  это из какого такого «карасса»?.. И тут её, как прорвало. – О, это нечто, весьма популярное в Америке: религия – не религия, философия, в своём традиционном виде- не философия… А придумал это  некто Боконон латиноамериканец негритянского происхождения. Своеобразный  чёрный юмор, или, можно так сказать, религия наоборот… Он сам говорит об этом: «Все истины, которые я хочу вам изложить – гнусная ложь»,  и ещё (это у него называется «калипсо»)  в стихах:
  Хотелось мне во всё
                какой-то смысл вложить,
                чтоб нам не ведать страха
                и тихо-мирно жить,
                и я придумал ложь-
                лучше не найдёшь!
                Что этот грустный край-
                сущий рай!

 Да  (изображаю из себя полного недоумка) говорю:  любопытно… - А вот, послушайте,  ещё одно:

        Если хочешь быть здоров – заболей,
      Если хочешь трезвым быть – виски пей,
      Если хочешь быть живым – удавись,
      Если хочешь  стать банкиром – поделись,
      Если  хочешь зрячим быть – стань слепым,
      Если хочешь слышать всё – стань глухим,
      Если хочешь стать богатым – бедным стань,
      Ну, а если депутатом – дело дрянь…

И тут она меня вырубила совсем. Дело в том   (эту повесть я знаю досконально)   стишков там этих нет. То ли она их придумала сама, то ли от кого-то услышала,  но, главное, она меня задела за живое, и своими рассуждениями (не в пример  тем девицам, которых я знаю) и, конечно же,  Бокононом. В общем, завтра, после работы, я её заловлю и  выясню:  откуда это у неё… На следующий день он, действительно, её заловил, и заловил на всю жизнь… В этом, как мне кажется, был перст божий:  они были созданы друг для друга и нашли друг друга.
      - Знаете, когда я впервые  увидел Нину вблизи, я поразился тому, что она, несмотря на возраст, безо всякого, понятно,  макияжа оставалась не просто привлекательной, а  прелестной… Особенно меня поразили её глаза…
      -Да у неё  были удивительные глаза, и что  интересно, она  их почему то старалась не показывать…  То ли от того, что стеснялась, то ли  оттого, что  на работе ей чаще всего  приходилось смотреть вниз: на бумаги, на цифры… Но когда она вдруг улыбалась и широко открывала глаза, казалось, действительно тебя обдаёт солнечными лучами, причём не теми жаркими летними, а весенними, которые тебя согревают… и всё будто оживает под их воздействиями…
      -Да, есть красота яркая, броская, которая сразу заставляет обратить на себя внимание  (наверное, такая красота  была  у Иды).  Такую красоту хочется  завоевать, в наше  время можно купить… и, порой, не для того, чтобы наслаждаться ей,   поклоняться,  посвящать ей стихи, музыку, но  скорей  (особенно сегодня)  чтобы похвастаться ей, утереть нос своим конкурентам, коллегам, наконец,  как бы и самому  вырасти в своих собственных глазах: раз я её сумел завоевать – значит я тоже чего-нибудь стою… В   Нине же присутствовала больше внутренняя красота, которая не нуждается в макияжах, в модном  одеянии  и прочее…  При  виде броской яркой красоты  ты восторгаешься, ахаешь, внутреннюю же разглядишь не сразу, она открывается тебе постепенно, и ты ей любуешься,  как морем, которое всё время меняется, глядишь и не наглядишься…
      -Да, вы правы… Но я, с вашего позволения, продолжу: вскоре мой брат получил от завода двухкомнатную квартирку, вот эту самую, где мы сейчас с вами находимся, где Миша и Нина  прожили всю оставшуюся  жизнь…
      Мой собеседник замолк на некоторое время,  достал из пачки сигарету,   и пока он прикуривал, я бегло оглядел  комнату, где мы находились:  пианино, книжный шкаф, сервант, в углу за сервантом торшер, а в противоположном углу за пианино – кресло. Ничего лишнего, всё скромно,  чисто и уютно. Типичная  квартира и типичная обстановка тех далёких  ушедших лет. Прикурив и сделав несколько затяжек, брат продолжил:
      -То, что они были  созданы друг для друга, мной было сказано не для красного словца,   у них была полная гармония, я никогда не слышал, чтобы они говорили на  повышенных  тонах…  (правда вы  можете мне возразить: что я просто этого  не слышал) но, уверен - не говорили,  как и  уверен  в том, что они   не выказывали  недовольства один другому, как часто бывает  в  других семьях:  ты, дескать, мало зарабатываешь, а ты готовить не умеешь, ты, как другие мужики, не можешь за себя постоять, не можешь потребовать…  зато у тебя язык , как помело… и прочее… И ещё, что удивительно: им всегда на всё хватало, они никогда ни на что не жаловались. Это, конечно, не означало, что они себя в чём-то ограничивали, в чём-то отказывали – нет. Они ходили в театры, на концерты, иногда позволяли себе пойти даже в ресторан, выпить, потанцевать, просто у них не было  синдрома приобретательства:  о, я хочу машину, о, я хочу кольцо с бриллиантом, о мы хотим новую квартиру и дачу в придачу…  Мне кажется, что они и детей  поэтому  не заводили… Ведь что такое дети? С одной стороны – это как бы божье предназначение: родить,  вырастить, воспитать…  а с другой, это тоже своего рода приобретательство, желание оставить на земле вместо себя своего отпрыска или отпрысков, которые продолжат начатое тобой, или унаследуют то, что ты приобрёл  (не будешь же отдавать в чужие руки).  Кроме всего прочег,  каждый родитель, как правило, обязательно видит в своём чаде будущего вундеркинда, чемпиона, звезду эстрады или кино, чтобы гордиться, хвататься… тешить своё  самолюбие, мне не удалось, зато вот  дети…  У Миши с Ниной этого синдрома  не было  поскольку их жизнь была заполнена друг другом. Честно сказать, поначалу меня тоже это удивляло,  и я также думал: как это – не продолжить свой род,  как это – не желать двигаться по служебной лестнице, отказаться от карьеры  (брат мой мог стать и начальником цеха, и главным технологом завода)  но это ему было не надо, как и не надо было  уезжать из страны, где он родился, вырос, получил образование.   «Ну, что я там забыл,- отвечал он мне, когда я его уговаривал  ехать в Израиль,- ты ещё молодой, ты можешь заняться бизнесом – флаг тебе в руки,  а мне это на что?.. В  общем, как поёт Высоцкий:   мне туда не надо….»  Действительно,  им туда было не надо, ибо они жили истинно духовной жизнью, не растительной, когда: либо тебя  ничего не интересует, кроме низменных потребностей, либо  твои интересы  чётко укладываются в  интересы общества потребления, которое тебя навязывает определённые стереотипы, а  навязчивая реклама заставляет тебя  покупать  то-то и то-то, лечится тем-то и тем-то, ездить туда-то и туда-то, ибо это престижно, это модно,  что, в конечном итоге,   делает тебя, якобы,  продвинутым, современным…  Но Миша и Нина были далеки от всего этого: как я уже говорил брат мой был  разносторонне одарённым человеком: играл на  фортепьяно, на гитаре, пел,  писал стихи, и Нина ему была подстать? Она и до встречи с ним много читала, выписывала журналы: «Иностранная литература», «Юность», «Литературную газету» причём  выписывала, не потому что это были популярные издания, а, именно,  прочитывала их  почти   от корки до корки.  Ещё прекрасно знала (причём многие стихи наизусть) поэзию поэтов-шестидесятников и поэтов предреволюционной поры:  Ахматову, Цветаеву,  Северянина и прочих, а когда  на прилавках появились авторы, которые по каким-то  идиотским причинам (по выражению Миши) были  у нас запрещены: Блаватская, Ницше, Фрейд, русские философы:  Бердяев, Розанов,  Соловьёв,  уже читали и обсуждали вместе.  Так что у них было не только о чём поговорить, поспорить, что обсудить…   но ещё, как  я уже говорил, посещали театр, ходили на концерты симфонической музыки и джаза,  а позже ещё и в церковь, которую они начали  посещать после того, как оба покрестились. Но больше всего их привлекала простая прогулка к морю. Если лето – позагорать, покупаться,   в иные времена года  -  в любую погоду пройтись  вдоль побережья…  Что  ещё интересно: они ни на чём не зацикливались,  не фанатировали;  ходили на спектакли, но не были завзятыми театралами,  ходили в  церковь, но  не были святее папы римского.  И, естественно, у них была своя шкала ценностей, то есть, они никогда не подлаживались под  общепринятое мнение, особенно Миша. У него было всегда на всё своё особое мнение  Миша  никогда не восторгался «битлами», считая их заурядными музыкантами, которых просто раскрутили, хотя  и наигрывал иногда на  фортепьяно их мелодии.  Для него было странной популярность Гребенщикова и Цоя……  Он их ни за бардов не считал, ни за композиторов,  ни за певцов.  Когда прочёл уже изданного у нас «Доктора Живаго»,  долго не мог успокоиться:  идиоты, кретины, где они нашли  в нём антисоветчину?  Слабый, даже можно сказать примитивный, роман,   а устроили вокруг него чёрт знает что… И  Нобелевскую премию Пастернаку дали лишь потому, что эти дебилы от идеологии подняли вокруг этого романа бурю в стакане воды… Их, понятно, не очень занимал  домашний быт,   а Мише никогда не нужна была машина… Он шутил: я хочу лежать не под машинной, а  на женщине… В общем, если всё это суммировать, они жили  полнокровной жизнью  не во имя приобретательства, успеха, карьеры, а, именно, жили,  не завидуя никому и ничему, не сожалея о том, что возможно, что-то упустили в своей жизни, что-то не сделали…  Но главное для них - была любовь, именно, как вы говорите,  Любовь с большой буквы., Вот тогда, наверное, и  появилась у них эта привычка, а скорей не привычка, а потребность   (которая вам показалась странной) ходить,  взявшись за руки ходить, как  влюблённые, и они, действительно были влюблены   друг в друга и сохранили эту любовь  до конца своих дней…
      -Да,  вы  правы, они были не только созданы друг для друга, но они ещё были как бы единым целым,  и одна половина не могла просто существовать без другой…
      -Именно, и когда Нина  умерла  (Миша как только сообщил мне  эту печальную новость,  я тотчас прилетел)  думал застану его не просто в глубокой печали, а в полном душевном раздрае,  таким,  каким вы его увидели на прогулке: с невидящими глазами и опустошённым лицом, то есть, почти невменяемым от горя… Действительно,   это была для него не только страшная горькая утрата, а ощущение внутренней и внешней пустоты,   потеря  дальнейшего смысла жизни… но…  на похоронах  у него не пролилось не слезинки.  Он… он был словно окаменевшим, словно не понимавшим что происходит… В таком состоянии он ещё просуществовал дня три, и  в эти три дня он как раз и ходил    к морю, то ли вспоминая  свои  недавние прогулки  с Ниной, то ли   в последний раз мысленно прогуливался с ней  по побережью, и, наверное,  вы в этот момент  его и встретили, и увидели, как его рука непроизвольно ищет руку Нины…  Да, вполне возможно.  Но где-то на пятый шестой день  (мне казалось, что его траур будет долгим)  он сел напротив меня и попросил  выслушать его внимательно.
      -Борис, - начал он,-  я смерти не боюсь, как не боялась его и Нина…  Никому из нас от неё не деться…Мы это  всё обговорили и обдумали заранее…  В зависимости от того, кто  уйдёт из этой  жизни  первым,  и  кто останется…  должен сделать и выполнить то-то и то-то…  Так как Нина ушла  раньше значит  надлежит выполнить эту миссию мне…     Ты знаешь, что  мы с ней в своё время покрестились,  приобщились к церкви,  и нам, конечно,  хотелось бы  уйти из этой жизни вместе,  подобно Лафаргам…  Но, поскольку,  по церковным канонам это считается одним из тяжких грехов (я имею в виду самоубийство)  мы с Ниной этот вариант несколько пересмотрели…  и решили дать возможность  нашим душам  встретиться на сороковой день после её или моей  смерти (случится это или нет?  хочется всё же верить)  поскольку Нина  ушла раньше меня… я должен  умереть на тридцать девятый день, а на сороковой  похоронен…
      Не скрою от такого хладнокровного рассуждения о своей смерти у меня пошли мурашки по спине, тем более  понимал, что отговаривать его, противопоставлять какие-то другие аргументы  бессмысленно.
      -Прости Миша, но ты сам должен понять, что  с одной стороны я не могу это принять, а с другой,  зачем ты мне это говоришь? Неужели ты не понимаешь, что мне  больно это слышать?
      -Для того, чтобы ты в этом поучаствовал самым активным образом..
      -Нет, нет,- испуганно произнёс я,- даже не проси об этом…
      -Не бойся тебе не понадобиться меня убивать,- усмехнулся он.- Твоя задача будет меня похоронить…
      -Миша, дорогой послушай, у меня от твоих разговоров волосы становятся дыбом, ты ведь ещё живой, здоровый,    а разговоры о похоронах…
      -Боренька, ты тоже пойми меня правильно, мы с Ниной всё это давно и тщательнейшим образом обговорили, обдумали, и именно оттого, что ты  мой родной брат, мы  решили,  что ты сумеешь сделать то, о чём я тебя прошу…
      -Нет, нет, я не могу…  я не могу слышать об этом…
      -Ладно,  забудем о  похоронах… Ты можешь  ещё месячишко побыть со мной?
      -Конечно…  Я буду у тебя столько, сколько  тебе надо, только…
        -Дело в том, что мне нужно в  темпе установить памятник Нине. Я знаю, что рано так памятник не ставят, ждут,  когда  осядет земля и прочее,  и прочее, но мне нужно поставить памятник в течение двух недель.  Деньги для этого  у меня есть, и я буду согласен со всеми условиями,  которые выставит кладбищенский мастер. Для начала мы поедем  с тобой  выберем памятник, найдём мастера, который возьмётся за эту работу, а дальше… дальше ты, как  строитель (в этом и заключается к тебе моя просьба)  проконтролируешь…
      В какой-то степени это мне  было на руку, мне было тяжко сидеть с братом дома не думая ни о чём другом, как только   считать дни, которые ему осталось жить, а он, видно, щадя мою психику, уже не упоминал о своих похоронах.  Поэтому  я почти каждый день ездил на кладбище, смотрел, как идёт работа,  как   выбиваются на граните портреты Михаила и Нины (нужно сказать они выбрали для этого прекрасные фотографии: Нина  с улыбкой и сияющими глазами,  Миша с  идеальным   пробором на голове и тоненькими усиками – ни дать ни взять голливудская  пара)   а то просто бродил по кладбищу.
      И вот наступил  тридцать восьмой день…   Как я уже говорил,  с одной стороны я  с тяжким сердцем наблюдал как  быстро  пробегают  дни, приближаясь к роковой отметке,   с другой, Миша словно забыл о том нашем первом разговоре, когда он всё это мне изложил, и мне захотелось поверить, что он, возможно, передумал и перенёс свои похороны на более отдалённый период, но увы..
      Поздним вечером того же дня он сел напротив меня и,  вглядевшись  пристально в моё лицо,  с усмешкой произнёс: «Нет, Боренька, я не передумал…».
      Я вздрогнул от этих неожиданных слов и лишь взмолился: Миша, пожалуйста, перестань...  Михаил  помолчал, затем подсел  ко мне, обнял меня  и  заговорил:
       -Боренька,  братишка мой дорогой и любимый, спасибо, что ты так принимаешь всё  близко к сердцу, но пойми меня – я не могу поступить иначе… Не могу… Не только потому, что без Нины я потерял  не только   интерес к жизни,  но  и смысл  своего существования… А  доживать?..  Протянуть  ещё  несколько лет… Зачем?..  Ради чего?..  (с иронией)   К тому же памятник   с моим «фейсом» уже стоит,  Нинусь меня ждёт, так  зачем откладывать…
Что я мог ему ответить, конечно же ничего, а он помолчав минуту, другую,  как бы уйдя на некоторое время в свои, недоступные мне,   мысли, уже безо всякой иронии продолжил:
                -Ты знаешь,  в  молодости я был далёк от церкви, но когда мы с Ниной покрестились, я начал  посещать церковь довольно-таки активно: причащался, исповедовался, ходил на литургию, пел  вместе с прихожанами  «Отче наш…»  и «Символ Веры»  (наверное, меня это, как всякое новое, заинтересовало, захватило на некоторое время).  С трудом, но  внимательно  проштудировал  Библию, и, конечно, как человек мыслящий,  не мог не задаться множеством вопросов.  Затем всё меньше ходил в церковь почти не причащался и не исповедовался:  меня почему-то ломало исповедоваться перед молодым священником, который наверняка не знает жизни, которого жизнь не била по голове, который и так далее… Хотя, как говорят церковники, что мы исповедуемся богу, а не священнику, священники  лишь проводники, всё одно…  Да и сама  Библия напоминала мне нравоучительную  сказочку,  которую  захотело услышать  человечество…  Кажется  это  у Горького в одной из его пьес: «Господа, если к правде большой мир дорогу найти не сумеет – честь безумцу, который навеет человечеству сон золотой…»  Именно,  все эти разговоры о вечной жизни, воскрешении и есть золотой сон…  Но нас интересовал ни Бог, творец неба и земли, видимый всем и невидимый, ни Иисус Христос сыне Божий, ради нашего спасения,  страдавший и погребенный и воскресший  в третий день по писанию, а душа… Душа, о которой говорили  задолго до возникновения христианства, задолго до Христа…  И вот с одной стороны, не  особенно веря этой милой сказочке про воскрешение, мы  с Ниной   поверили в существование души  (не может быть,  чтобы умнейшие  гениальнейшие мыслители, литераторы, философы ошибалось насчёт её существования)  в то, что она  покидает нас во время кончины., но ещё сорок дней находится  здесь на земле  (именно этому нам захотелось поверить) а затем отправляется в неизведанный путь… «…всё ближе час незримый  тот, когда душа – из клетки птица, в путь неизвестный устремится. Свободой мнимою всех нас в даль позовёт… Но какого ей там одной?  Мы этого, увы, не знаем…»- чуть помедлив,  поэтому мои похороны должны состояться на сороковой день…
                -Миша, я не могу этого слышать…- умоляюще произношу я.
                -Боренька, на тебя как раз, вся моя надежда,  поэтому, пожалуйста, дослушай меня до конца.  Я хочу, чтобы моя душа встретилась с душой Нины… Произойдёт это или нет -  я не знаю, как и не знаю, действительно ли её душа ждёт мою…  Но почему-то уверен – ждёт… Поэтому  я сегодня должен… уснуть навсегда…
                -Миша,  опять  ты…- умоляюще смотрю на него, но он будто меня не слыша, продолжает  тем  же твёрдым голосом.
                -…для этого я приготовил  сильнодействующее снотворное… И хотя, как я уже говорил,  по канонам православия это считается тяжким грехом… но,  возможно,  этот  грех  мне простится, за мою верность и любовь,   а может (и я об этом  молю бога, хотя   после всех  моих разглагольствованиях о религии, тебе это покажется странным – но молю)  оно мне не понадобится…- затем  помолчав, взглянул на меня какими-то просветлёнными глазами и дрогнувшим голосом  произнёс.-  Ну, всё, братишка,  спокойной ночи,- обнял меня  поцеловал,  словно успокаивая меня,   добавил,  - всё будет хорошо… –  и,  прикрыв за собой  двери, ушёл в другую комнату. Я же не мог произнести  ни слова, поскольку слёзы душили меня,   Лишь улёгшись на диван, я дал волю слезам. Конечно,  я не сомкнул глаз, а утром  (я долго не решался войти в его комнату)  то и дело подходил к дверям и прислушивался: а вдруг раздастся его характерное покашливание… Нет, за дверью было тихо, и, наконец, я  решился.  Приоткрыв  двери, тихо войдя туда, я взглянул на брата и мне показалось, что он спит. Лицо у него было умиротворённым спокойным,  а на  губах застыла (так мне показалось)  не  явная, но улыбка, но самое главное: на   прикроватной тумбочке стояла  нетронутая упаковка со снотворным.  На какое-то мгновение у меня  мелькнула мысль, что все  вчерашние разговоры про похороны,   наваждение, мистика…  Я подошёл  ближе к брату склонился над ним  -  он не дышал.  Он умер, как и загадал, на 39 день, а на сороковой, как вы знает, состоялись его похороны…
        Вот такую удивительную историю рассказал мне брат человека, которого в течение нескольких лет я встречал со своей любимой женой, идя на море…  И когда мне иной раз приходилось бывать на кладбище (на этом же кладбище похоронен мой отец) я обязательно навещаю   могилу, где с гранитного памятника смотрят на меня  портреты нет, не странной, как мне когда-то казалось, а  ЛЮБЯЩЕЙ  ПАРЫ.