Глава 13. Трагедия с папой

Мама Лада и бабушка Ася почему-то плакали и говорили про отца Ивана. Из их разговора Маруська поняла, что с ним что-то произошло нехорошее на работе. Будто бы папа Иван упал с высокой лестницы вниз и расшибся.
—  Кто-то столкнул его! … Не иначе! … Кому он дорогу перешёл? —  причитала мама.
—  Успокойся! Не плачь! … Надо собираться тебе и идти к нему. —  посоветовала ей бабушка.
—  Да, да! —  кивала мама,  —  Надо скорее идти!
Она быстро одела маленького Маруськиного братишку и положила его в коляску.
— Машенька! … Одевайся! … Пойдёшь с нами! — вытерев слёзы, обратилась мама к старшей своей дочке.
Всю дорогу Лада плакала. Маруся взволнованно и испуганно поглядывала на маму, ничего ей не говорила и ни о чём не расспрашивала.
Подойдя к высокому зданию, где работал Иван, мама остановилась, велела Маруське присмотреть за маленьким братиком в коляске, пообещав скоро вернуться, поднялась по каменным ступенькам вверх и исчезла за железной дверью.
Оттого, что мама долго не возвращалась, Маруське стало ещё тревожнее, и она расплакалась.
—  К папе хочу! … Папочка! —  шмыгая носом и поглядывая на братишку в коляске, сама себе тихо говорила Маруська.
Подошла пожилая худенькая женщина в очках и стала успокаивать расстроенную девочку.
—  Не плачь, дочка! … Не плачь!  — повторяла она, — Мама сейчас выйдет!
—  К папе хочу-у-у! — не унималась Марусенька.
—  Хорошо. … Иди! … Я присмотрю за твоим братиком.  — наконец, не выдержав, сказала  незнакомая бабушка.
Маруська вытерла слёзы и побежала вверх по ступенькам. Она быстро поднялась по очень крутой лестнице, и вдруг услышала, за широкой дверью, плачь и причитания мамы:
—  Ваня! … Ванечка! … Убили!
Прошмыгнув в кабинет, Машенька увидела на полу, лежащего на спине, отца. Около его головы была кровь. Казалось, он совсем не дышит. Вокруг его было много совершенно незнакомых тёть и дядь. Мама Лада сидела на корточках рядом с ним. Заметив дочку, она, сквозь слёзы, обратилась к ней:
—  Машенька, ты почему братика оставила?
Маруська ничего не могла сказать ей в ответ, она развернулась и побежала обратно, вниз по лестнице, снова – на улицу.
Откатив коляску в сторону, они с тётенькой продолжали чего-то ждать, молча, уже ничего не говоря друг другу. Маша больше не плакала, она смотрела, на спящего в коляске, братишку и размышляла:
—  Что произошло с папой? … Что с ним? … И что теперь будет?
Девочке казалось, что прошла целая вечность до того, как приехала скорая помощь. Отца вынесли на носилках, погрузили в эту белую машину с красным крестом и увезли.
Маруська толком так и не поняла, что случилось с папой Ваней.
Сколько не приходили они с мамой к нему в больницу, он был неподвижен, постоянно лежал с закрытыми глазами и ничего не говорил. Около его кровати, с заплаканными глазами, постоянно сидела бабушка Дуня, его мать. Она, молча, смотрела на папу, ни с кем не могла и не хотела общаться. Лишь иногда она уходила в церковь и молилась.

Из разговоров дома, между мамой и бабушкой Асей, Маруська поняла, что у папы была операция, делали трепанацию черепа, что оперировал очень опытный хирург. А что это такое трепанация – девочке было совершенно непонятно.
—  Дурачком он у вас теперь будет! —  сказала как-то Маруське Люська.
Маруська обиженно посмотрела на подругу и, ничего ей не ответив, развернулась и ушла домой плакать.
—  Лишь бы он жил! —  думала она,  —  Папа, папочка, … живи!

Прошло больше месяца. Гулять, в сад, теперь Маруська не ходила, с мамой она частенько навещала отца в больнице.
Большая, многоместная, больничная палата была по-прежнему переполнена травмированными людьми и теми, кто их навещал.
По ней передвигались мужчины: одни – на костылях, другие – с загипсованными руками.
Наконец-то, находясь в палате, где на кровати у стены, прямо перед входной дверью, лежал отец, Маруся впервые, за это время, улыбалась. Папа открыл глаза. Голова его ещё была перебинтована. Он ничего не говорил. Но, то, как он смотрел на неё, как подавал первые признаки начала выздоровления, Машенька не забудет никогда. Особый больничный запах въелся в её память.
—  Папа! … Папочка! — обрадовано шептала Маруся,  — Ты жив!