Жили-были дед и баба

Жили-были дед и баба

Чтобы собраться в магазин бабке потребовалось сорок минут. Дед знал это точно, поскольку почти не отрывал глаз от циферблата часов, висевших в зале. В процесс выхода в магазин бабка включила полив цветов, уборку пыли с телевизора, штопанье чего-то мелкого, что дед с его зрением разглядеть не мог. Носок, что-ли? Потом, уже одетая в пальто, бабка еще минут пятнадцать ковырялась на кухне, поминутно спрашивая деда, что купить в магазине. Как будто магазин где-то на Сахалине и следующий выход туда будет только через год.
Деда звали Павел Иванович, бабку Пелагея Ивановна. Отчества были одинаковые, а имена похожи, поэтому внуки называли Павла Ивановича - дед Паша, а Прасковью Ивановну - баба Паша.
Этого выхода жены Павел Иванович ждал со вчерашнего дня. Время похода бабки в магазин составит около часа, а если встретит кого из таких же древних подружек, как она сама, то и все полтора. Времени достаточно, чтобы всласть покурить на балконе, медленно потягивая водку из чекушки, что позавчера принес в глубоком брючном кармане. Чекушка маленькая, на вооружение взятая им недавно и бабка пока не научилась распознавать ее наличие у Павла Ивановича, когда тот возвращается домой. Научится, конечно. Он не сомневался, что уже в следующий раз этот фокус у бабки не пройдет. Потому, что это не бабка, а группенфюрер Мюллер.
Эту чекушку Павел Иванович спрятал в своем старом ботинке и прикрыл таким же старым носком. Наивно, конечно, но бабка ее не запеленговала, введенная в заблуждение недельной трезвостью Павла Ивановича. Чекушку обязательно нужно прикончить за раз, поскольку обнаружив мужа поддатым, бабка немедленно начнет повальные обыски.
- Что еще купить?- в десятый раз спросила бабка, вопросительно глядя на Павла Ивановича.
Павел Иванович кротко улыбнулся.
- Хлеб не забудь,- ответил он терпеливо.
- Я иду за хлебом,- отмахнулась бабка.
- Вот я и говорю, хлеб не забудь,- повторил Павел Иванович.
- Выпить не хочешь?- вдруг спросила бабка.
Павел Иванович вздрогнул. Неужели, почуяла? Она может…
- Выпьешь с тобой,- промямлил он.
Бабка внимательно посмотрела на него и пошла к двери.
-Ведьма лупоглазая!- злобно подумал Павел Иванович,- врезать бы тебе, как следует…
Но он знал, что не врежет. Не мог. По молодости один раз ударил ее, несильно, чтобы знала свое место. Рука отнялась, а потом неделю болела так, что он, бывший фронтовик, ранение в 1941 под Смоленском вспоминал.
- Ты, Паша, меня не тронь,- спокойно предупредила его жена,- рука отсохнет в следующий раз…
И ведь отсохла бы, он был в этом уверен.
Дрожащей рукой он закрыл за бабкой дверной замок. Руки дрожали уже давно, привык даже. Тремор говорят. Но вот еще и рот стал мелко дрожать, это уже совсем нехорошо. Особенно, когда льешь водку мимо. Раньше, хоть зубами ухватишь край стакана, а теперь и зубы стали чудить. Бабка в тремор не верит, говорит, трясучка от пьянства. А какое уж теперь пьянство…одно мучение…
Проводив бабку, Павел Иванович торопливо вытащил из ботинка чекушку и побежал на кухню за остальными принадлежностями. Стакан, ну и закусить, чем холодильник располагает.
 Из рюмок он пить не любил. Ну не то это, из рюмки. Только из стакана! Не теряя времени, отрезал небольшой кусок колбасы, схватил луковицу и соленый огурец. Весь этот паек еще вчера присмотрел, даже глазом отмерил, сколько ему потребуется для закуски, теперь руки двигались автоматически, куда и трясучка делась. Жаль только хлеба нет, но был бы хлеб, бабка торчала бы дома.
Он выбрался на балкон, уселся на крохотную табуретку, положил закуску на газету и взял бутылочку в руки. Чекушка…, раньше он три таких чекушки принял бы, и бабка не сразу бы поняла, что он выпивал…
Первую порцию Павел Иванович наливал медленно и осторожно, но все равно немного пролил. Он заранее знал, что прольет и не переживал из-за потери драгоценного напитка. Потери почти плановые, жаль, конечно, но в его положении неизбежные. Тремор, чтоб он сдох!
Ухватив стакан двумя руками, и стуча о стекло зубами, Павел Иванович выпил водку и замер. Кто-то стучал в дверь. Вот ведьма, неужели за пять минут обернулась? На метле, чтоль, летала…
Заткнув чекушку приготовленной газетной скруткой, Павел Иванович быстро задвинул бутылку за балконный шкаф, где хранилась разная ненужная рухлядь, выбросить которую бабка не давала. Старые горшки, блинная сковорода, черные от времени кастрюли, все, что они взяли из дома, когда переезжали сюда. Честно говоря, прятать чекушку уже было бесполезно. Все равно запах. Запах бабка чуяла за километр на открытой местности и на два метра в землю, будь ты хоть в противогазе.
Павел Иванович вдруг вспомнил, как в старом доме в подполе он пролил две капли самогона из тайника, когда бабка послала его за картошкой. Через три секунды бабка уже отбирала у него бутыль. Так это он еще молодой был, лет 60, руки не дрожали …
Подойдя к двери, Павел Иванович сообразил, что бабка сама бы открыла. У нее свой ключ есть.  Посмотрел в глазок. На площадке стояла женщина. Кто такая, с его зрением не разберешь.
- Чего надо!- грубо крикнул Павел Иванович.
- Пал Иваныч, это я, соседка ваша, Степанова из 14-й,- сказала женщина,- там ваша жена у магазина упала, надо скорую вызвать!
Павел Иванович опешил. Чего это она упала? Никогда не падала, а тут упала…
Он торопливо открыл дверь. На пороге стояла взволнованная соседка.
- Вызывайте скорую, а то она на земле лежит, ногу подвернула, что-ли,- сказала соседка,- я сама не видала…ну как она упала…иду, а она лежит. Хотела поднять, она кричит…нога…
Павел Иванович судорожно схватил куртку и начал одевать на себя. Он не очень понимал, что надо делать. Ах да, скорую…
Он повернулся и побежал к телефону, который стоял у них в спальне. На всякий случай, если ночью плохо станет, чтобы поближе был.
- А номер…какой номер?- подняв трубку, крикнул Павел Иванович.
-03 скорая,- ответила соседка, заглядывая в спальню.
Скорая помощь ответила, что вызов уже принят и машина выехала.
Павел Иванович, подумав, позвонил сыну. Он был на месте.
- Валька, давай приезжай, тут мать чего-то скопытилась,- сказал он,- да не пил я…не знаю, сейчас пойду искать…соседка сказала…вызвал скорую, вызвал…давай.
Найдя сына, Павел Иванович почувствовал облегчение. Он уже привык, что Валентин, его сын, решал все проблемы, которые подбрасывала им жизнь. Он гордился сыном, искренне считал, что для Валентина нет ничего невозможного. Вот и сейчас организует все…
Он встал и пошел к двери. Соседки не было.
Когда он пришел, бабку двое каких-то парней пытались втащить в машину скорой помощи. Носилок не было и парни на руках несли ее к раскрытой дверце. Водитель безразлично смотрел на них, не выходя из машины. Фельдшер, хоть и вышла из машины, в этом процессе участия не принимала, глядя так же безучастно. Конечно, вокруг уже толпился любопытный народ, развлекаясь происшествием и радуясь, что это не их несут в скорую...
Павел Иванович подошел к машине. Бабка, тихо стонавшая от боли, увидела его и морщась, едва слышно сказала:
- Паша…помнишь, где моя одежда? Покажешь Валентину…Татьяна не успеет,- она пристально глядела на него.
- Какая одежда…куда не успеет?- растерянно спросил Павел Иванович. Он не знал, что говорить, что делать. Ему казалось, что у люди, стоявшие вокруг, внимательно слушают их разговор. Пока дверцы скорой не закрылись, бабка смотрела на него. Павел Иванович снял очки, чтобы не видеть этого взгляда и принялся протирать их носовым платком.
- Вы родственник?- спросила его фельдшер.
- Родственник,- фыркнул Павел Иванович,- муж я.
- Поедите с нами?
Павел Иванович помотал головой.
- Нет? Мы везем ее в хирургию, там на рентген, потом в приемном отделении можете узнать, где она будет.
Скорая уехала. Он стоял и смотрел вслед машине. Народ смотрел на него.
- Чего ждете!- разозлился Павел Иванович,- за километр прискачут, бросят все, только бы посмотреть на чужую беду!
Сосед, такой же дед, как и он сам, ответил:
- Помочь хотели.
А может и не сосед. Они с бабкой в этом доме жили всего-то года два, с тех пор, как сын купил им двушку и они переехали из своего собственного дома на Физкультурной улице в цивилизацию. Павел Иванович к квартире так и не привык, не знал соседей и не собирался их знать. Но этого деда видел где-то…
Павел Иванович повернулся и побрел к дому. Он не знал, радоваться ему или огорчаться. Вроде бы, вот она, долгожданная свобода, о чем он раньше и мечтать не мог.
Но почему-то не радовался.
Огорчаться тоже не буду, решил Павел Иванович.
 Вот пойду сейчас, и не прячась, как подросток, допью чекушку, под закуску на столе, а не на газете. Затянусь примой. Ну и что, что вонючая, никто ничего сейчас не скажет. Пока там ее перевяжут, что-ли, и отпустят, пока Валька ее привезет домой. Часа полтора-два у меня есть, думал он.
Вдруг Павел Иванович остановился. Он вспомнил взгляд жены, и в груди возникло гнетущее чувство. Возникло и почему-то не уходило.
- Покажешь Вальке,- прошептал Павел Иванович,- Татьяна не успеет…
 Куда Таньке успевать, если она в Казахстане, за две тысячи километров.
В квартире его ждал сын. У него, на всякий случай, тоже был свой ключ. Валентин Павлович разговаривал по телефону.
- Поеду сейчас туда,- сказал он отцу, положив трубку,- только привезли, еще ничего не знают…говорят, похоже на перелом…
Павел Иванович, не разуваясь, прошел в комнату.
- Перелом?- переспросил Павел Иванович, садясь в куртке на кровать.
За эти преступления бабка убила бы. Но теперь он здесь хозяин!
- Похоже, говорят, - повторил сын.- может ушиб только…ногу подвернула, когда шла. Ладно, давай соберем матери смену белья на случай, если ее оставят в больнице.
- Собери,- буркнул Павел Иванович.
Валентин Павлович открыл старый платяной шкаф.
- Где у нее тут что?- спросил сын, глядя на небольшие стопки чистого белья, разложенные по полкам.
Павел Иванович молчал.
- Батя, где тут ее?- посмотрел на него сын.
- Откуда я знаю!- неожиданно крикнул Павел Иванович,- знаю только где у нее на похороны!
Он закашлялся. Кашлял долго, вытирая рот смятым платком.
- Вальке, говорит, покажи,- отдышавшись, сказал Павел Иванович и с обидой добавил,- а моего белья на похороны нет.

Владимир Ильич, заведующий хирургическим отделением, сочувствующе посмотрел на Валентина Павловича. Потом перевел взгляд на рентгеновский снимок.
- Перелом шейки бедра,- сказал Владимир Ильич,- вообще любой перелом хреновая штука, а тут еще возраст…сколько ей?
Валентин Павлович хмуро смотрел в окно.
- 84.
Владимир Ильич положил снимок на стол и снял очки.
- Перелом шейки бедра,- задумчиво повторил он,- чаще всего и бывает в этом возрасте. И чаще всего у женщин…
- Ведь просто оступилась и упала,- покачал головой Валентин Павлович,- не машина сбила, не с лошади упала…в молодости, Владимир Ильич, знаешь, как она на лошадях…и падала, бывало, и ничего…
- Всему свое время,- ответил хирург,- в этом возрасте, чтобы что-нибудь сломать, лошадь уже не требуется…
- Понятно…что будем делать?- спросил Валентин Павлович.
- Есть два варианта…операция или консервативное лечение,- ответил Владимир Ильич,- нужно решить…Павлу Ивановичу или тебе, Валентин Павлович, каким путем пойдем.
- Павел Иванович,- поморщился Валентин Павлович,- он решит…с ним самим теперь решать что-то надо, раньше хоть мама смотрела…, ты что посоветуешь, Владимир Ильич.
Владимир Ильич помолчал, вертя очки в руках.
- Давай я тебе все расклады разложу, а ты уж решай сам, Валентин Павлович,- предложил он.
- Ну, давай, раскладывай,- согласился Валентин Павлович.
- Операция сложная, часа на два, если все гладко, что с пожилыми людьми почти не бывает. Шансов на то, что она перенесет такую операцию 50 на 50. Смертность в послеоперативный период в течение месяца до 50 процентов. Опять же для пожилых людей. В течение года все 90 процентов. Даже, если сама операция прошла хорошо.
- А что так?- спросил Валентин Павлович.
- Болячки к ним липнут и уже не отлипают. Пневмония, диабет, почечная недостаточность. Понимаешь, двигательная активность на нуле, жизненные силы на исходе, сопротивляемость низкая. Даже с хорошим уходом…статистика плохая.
- А второй вариант?
- Второй вариант…медикаментозное лечение,- сказал Владимир Ильич и вздохнул,- в общем-то, все то же…смертность та же, в те же сроки. Только в ногу не лезть…
- Честно, Валентин Павлович, тридцать лет людей режу,- продолжал он,- разницы особой не заметил.
Валентин Павлович бросил взгляд на рентгеновский снимок. Перевел взгляд на хирурга.
- Давай, как ты говоришь, консервативно…медикаментозно,- тяжело вздохнул он.
Он медленно пошел к двери кабинета заведующего хирургическим отделением.
- Что там надо из лекарств, скажи Инне, я привезу.
- Скажу,- ответил Владимир Ильич,- ты вот, что, Валентин Павлович, не спеши впадать в отчаяние…что с нами будет и когда, знают только там…
Он кивнул на потолок.
- Человек уходит только тогда, когда прозвенит его звоночек. Не секундой раньше…
Валентин Павлович молча слушал, остановившись у двери.
- Поверь, я здесь такого повидал, ты в кино не увидишь. Видел людей, которые умирали с точки зрения медицины здоровыми, видел людей, фактически мертвых, которые и сейчас живы и на мою могилку еще цветок положат…

Он нашел мать лежащей на кровати в палате на четырех человек. Лицо было усталое, но спокойное. Даже равнодушное. А взгляд по-прежнему был цепкий, ничего не упускающий.
Стульев почему-то не было, и Валентин Павлович присел на край кровати.
- Мам, ну как ты?- спросил он,- болит что-нибудь?
Спросил, хотя и знал, что ей сделали обезболивающий укол. Что-то же надо спросить.
- Врачи говорят, все будет хорошо, ничего у тебя страшного нет…небольшой перелом,- бодро сказал он,- даже оперировать не будут. Полежишь немного и домой. А то там отец без тебя с катушек слетит…
- Я умру, Валя,- ответила бабка,- три дня мне осталось…
Валентин Павлович вздрогнул.
- Мам, этого никто знать не может, и пока там, наверху звоночек не прозвенит…
- Мой прозвенел,- перебила его мать,- дай телеграмму Татьяне, пусть собирается. Белье для похорон в верхнем ящике, в черном пакете… поймешь…
- Ты, давай отдохни,- решительно сказал Валентин Павлович, поднимаясь, - я вечером с Инной зайду. А то три дня…тридцать лет и три дня еще проживешь, мама!
- Хорошо,- мягко ответила Пелагея Ивановна,- а за отца не беспокойся…
Валентин Павлович тревожно посмотрел на мать. Потом пошел к выходу. Уходя, он оглядел палату. Когда входил, ему показалось, что там никого не было, но сейчас он увидел лежавших на кроватях женщин разного возраста с одинаково испуганным выражением лица. Место, видно, такое…
Вечером Валентин Павлович  с дочерью заехал к отцу и нашел его лежащим на полу. Резкий запах перегара, исходивший от Павла Ивановича, объяснял, что с ним. Кое-как они уложили его на диван, сняв сапоги и куртку.

Пока отец возился в зале, Инна убрала со стола остатки дедовой закуски и сложила посуду в раковину. Поставила на плиту чайник и зажгла огонь.
Потом на кухню пришел Валентин Павлович с тяжелым фотоальбомом в руках. Сначала они под храп Павла Ивановича пили чай, потом перебирали фотографии из старого, каких давно уже не делают, альбома.
Фотографии были вставлены в фигурные уголки, по две на странице. Кроме аккуратно вставленных фотографий, на каждой странице еще лежали целые стопки снимков. Альбом они видели и раньше, но Инна последний раз смотрела хранившиеся там фотографии еще в школе, да и Валентин Павлович уже не помнил, когда он открывал этот альбом. Снимки, в основном старые, черно-белые напоминали забытое время.
Не признаваясь самому себе, Валентин Павлович искал фотографию матери, годную для похорон. Удивительно, но одиночного снимка матери не было. Только несколько плохого качества фоток молодой женщины, в которой с трудом можно было узнать его мать.   
- Странная фотография,- вдруг сказал Валентин Павлович, глядя на снимок 9 на 12,- не помню такой.
Он перевернул фотографию. Подписей не было, но фотография явно была сделана недавно. На снимке, на стуле сидела бабушка в темном платье, рядом стоял дед в костюме. У деда было напряженное выражение лица. Бабушка смотрела немного печально.
Инна взяла фотографию, посмотрела.
- Я тоже такой не помню…а почему странная?
- Холодная…и в нижнем углу, смотри… …
Фото, в нижнем правом углу было засвечено, и треугольник чернел, как траурная лента. Хотя все остальное изображение было хорошего качества.
- Да,- согласилась Инна,- хотя…фото, как фото…пойду, в зале на столик положу. Дед увидит, может совесть проснется, пить перестанет.
- Совесть может и проснется, но есть ли на свете такое, что дед бы увидел и перестал пить, не уверен,- скептически сказал Валентин Павлович.
Инна прошла в зал, включила свет и прислонила фотографию к хрустальной вазе, одиноко стоявшей на журнальном столике.

- Еще чаю налить?- спросила дочь.
- Нет,- отказался отец,- что там Татьяна сказала? Я звонил целый день, никак не найду, то туда пошла, то отсюда вышла…
Сестру Валентина Павловича Татьяну по телефону нашла Инна. Татьяна Павловна обещала приехать, быстро, как только сможет. Договорились, что с утра Инна даст телеграмму.
- Бабушка говорит, через три дня умрет,- вдруг сказал Валентин Павлович,- люди могут такие вещи чувствовать, а, дочь?
- Кто знает. Люди, наверное, нет,- ответила Инна,- а бабушка может…
- Что она, не человек, что-ли?- упрекнул ее отец.
- Человек,- успокоила его дочь,- но ты же знаешь свою мать. Если сказала, значит так и будет. Я думаю, надо готовиться…
- Надо готовиться,- задумчиво повторил Валентин Павлович,- посмотри в шкафу в спальне на верхней полке черный пакет…
- Знаю, бабушка показывала как-то,- ответила дочь.
- С дедом что-то надо делать,- нахмурился Валентин Павлович,- вразнос пойдет без бабки.
Они помолчали, слушая тяжелый храп деда.
- Возьми к себе пока,- предложила Инна, отлично зная, что Ольга Александровна, его жена, никогда на это не согласится.
- Ладно, посмотрим,- вздохнул Валентин Павлович,- если три дня…все равно что-то надо будет решать…дочь, а нельзя его закодировать?
- Нет,- покачала головой Инна,- в таком возрасте не кодируют.
- В таком возрасте и не пьют!- проворчал Валентин Павлович.
Инна встала и стала мыть посуду, сваленную в раковине.
- Завтра опять дождь обещают, надоел уже,- глядя в окно на темное октябрьское небо, сказал Валентин Павлович и поморщился,- кости ноют, будто это у меня шейка бедра…
- Типун тебе!- покачала головой Инна.
Они перешли в спальню и по примеру деда уселись на кровать. Благо, согнать их было некому.
- Да, еще… надо бы посмотреть материны документы,- сказал Валентин Павлович.
- Какие?- спросила Инна.
- Паспорт, удостоверение участника войны…может еще какие…
- Посмотри, если надо…
- Обряды надо уточнить, по похоронам,- продолжал Валентин Павлович,- ты не знаешь?
- Нет,- ответила дочь,- не спеши, придет время, подскажут люди обряды.
- Это точно,- согласился Валентин Павлович.
Валентин Павлович решил остаться ночевать у отца, а Инна, надев куртку, вспомнила, что сумку поставила на журнальный столик в зале. Она зашла в комнату, зажгла свет и подошла к столику. Взяв сумку, Инна задумалась, не задернуть ли шторы, но не стала.
 Бросив напоследок взгляд на фотографию, Инна замерла. На фото дед стоял с тем же напряженным выражением лица, а бабушка улыбалась…

Павел Иванович пил третий день. Водку, крепленое вино, самогонку. Он и раньше, по молодости, бывало, уходил в запой, хотя с бабкой особенно не запьешь. Она бдительно следила за ним. Знала его тайники-схроны со спиртным в бане, в огороде, в подполе, в дупле дерева у окна. Знала все его повадки, в том числе особенности поведения в дни, предшествующие запоям и после запоя. Но ведь, как ни следи, человек, если хочет выпить, он выпьет. Никакой надзор не поможет. Особенно, если перед этим месяц не пьешь, ходишь злой и трезвый. Бдительность жены притуплялась. Вот тогда он выдавал… бенефис.
Лил в себя спиртное до отказа. На каком-то этапе он отключался и не помнил даже, как добирался домой. Добирался как-то. На автопилоте, люди приносили к дому или звонили Валентину Павловичу, который приезжал за ним к месту падения. Запой чаще всего ограничивался одним днем, поэтому его и запоем то нельзя называть в полной мере.
 Следующий день начинался с изъятия женой спиртосодержащих жидкостей в доме и неусыпным контролем за его перемещениями по дому. Период бабкиных репрессий, когда нельзя было выйти на улицу без ее конвоя…

Павел Иванович с трудом встал и принялся одеваться. Отряхнул перепачканную где-то куртку. Долго искал фуражку, но так и не нашел. Вытащил из карманов все оставшиеся деньги и задумался. До пенсии еще неделя, а денег кот наплакал. Едва ли на бутылку водки хватит. Мелочь, которую бабка хранила в шкатулке на прикроватной тумбочке «на хлеб», он давно уже выгреб. Но «настоящие» деньги, которые бабка называла «на черный день» он так и не нашел, хотя перерыл квартиру уже дважды.
Сунув деньги в карман куртки, он вышел из квартиры и захлопнул дверь. Ключи бренчали о мелочь. После того, как он забыл ключи в квартире в одном из походов в магазин, и ему пришлось через соседей вызванивать сына, ключи из кармана куртки он не вынимал.
Павел Иванович шел в магазин на автопилоте. Мысли путались. Постоянное гнетущее чувство не давало насладиться долгожданной свободой. Сколько лет он ждал, что вот так останется один, без вечного жандарма в лице бабки, которая никогда никуда, кроме магазина не ходила. Даже к дочери, в Казахстан не ездила ни разу, зараза лупоглазая! И вот он остался один, как мечтал. А радости, как не было, так и нет. И печали нет. Одна пустота. И страх, леденивший его с той минуты, как скорая помощь увезла жену.
Колокольчик, который звякнул, когда он открыл дверь цветочного магазина, привел его в чувство.
Цветочный магазин. Как он сюда попал? Зачем? Он и не знал даже, что здесь есть цветочный магазин. Павел Иванович засмеялся. Две девушки-цветочницы засмеялись тоже, настолько это было необычно. Зашел полупьяный дед в грязноватой куртке, без шапки, несмотря на октябрь месяц. И хохочет. Наверняка пришел за букетом задабривать свою бабушку, чтобы скалкой не дралась.
- Какой букет желаете, дедушка?- улыбаясь, спросила одна.
- Ошибся я дверью, девчата,- ответил Павел Иванович,- не к вам шел…
Его взгляд упал на большую черную розу, стоявшую в вазе с водой на столе у кассы.
- Купите букетик,- сказала другая,- вашей жене будет приятно.
Не отвечая, Павел Иванович пошел к выходу. На пороге он обернулся и спросил:
- Вон тот цветок…сколько стоит?
- Черная роза? Десять долларов,- ответила одна из продавщиц.
- Долларов? Я в Америку забрел, что-ли?
- Двадцать тысяч рублей,- пояснила другая,- это сейчас. К вечеру, наверное, больше будет. Каждый день ценники меняем. Но эта роза под заказ, дедушка. Она не продается.
- Доллары,- бормотал Павел Иванович,- гады…
Выйдя из цветочного магазина, Павел Иванович огляделся. Он был у своего дома. Бросив взгляд на продуктовый магазин, маршрут к которому стал в последнее время привычным, он медленно побрел в ту сторону. Какого лешего его занесло в цветочный магазин? Может, хотел бабке настроение поднять? Придет она из больницы, а дома цветы. Обрадуется…
Нет, не обрадуется. Удивится. Со свадьбы он ей цветов не дарил. Какие, к лешему, цветы! Захотела цветов, вышла на луг, нарвала и радуйся!
Деньги что-ли на это тратить. Их сейчас на еду едва хватает…
Тот же звук колокольчика на двери цветочного магазина испугал его.
Он снова стоял перед смешливыми продавщицами и смотрел на черную розу.
- Вам везет, дедушка,- бойко сказала первая цветочница,- только, что звонил заказчик. Отказался от этой розы. Так, что она ваша!
- Сколько, говоришь, стоит?- медленно спросил Павел Иванович.
- Двадцать тысяч…к вечеру двадцать пять будет, берите.
- Откуда у старика такие деньги, милые,- буркнул Павел Иванович,- у меня всего то тысячи две …
Он выгреб из кармана куртки все, что там было. На ладони, кроме ключа от квартиры, лежали четыре купюры по пять тысяч рублей.
- Да вы фокусник, дедушка,- засмеялась цветочница,- научили бы нас…
Увидев перекошенное лицо Павла Ивановича, она смеяться перестала.
Он тупо смотрел на деньги. Пришла спасительная мысль, что он просто забыл об этих деньгах. Что они завалились за подкладку кармана, а теперь вывалились. Что он нашел бабкин клад, но потом забыл. Стал судорожно считать в уме, сколько водки можно взять на эти деньги.
- Будете брать розу?- осторожно спросила продавщица.
На его лице было написано такое негодование против дурацкого предположения, что он будет покупать цветок за двадцать тысяч рублей, что продавщица отшатнулась.
- Буду,- сказал кто-то.
Павел Иванович с ужасом понял, что ответил он…

Он сидел на диване, покачиваясь, и смотрел мутными глазами на работающий телевизор. Происходящее на экране шло мимо сознания Павла Ивановича. Но звук экранных голосов создавал иллюзию, что он не один в комнате, и было не так тоскливо.
Он пытался выдавить из груди это гнетущее чувство, похожее на страх, причину которого не понимал. Если бы понимал, наверное, справился бы. Но это был даже не страх, а нечто другое. Страх это когда ты лежишь в траншее под Смоленском, а по тебе бьет немецкая пушка. И из пяти ребят, что прыгнули вместе с тобой в эту траншею, в живых остался ты один. Вот это страх.
А тут…тоска и чувство безнадеги, которое ничем, кроме выпивки, не выдавить. Да и выпивка уже не помогала. Теперь, когда он отключался, ему вместо тяжелых, но привычных образов виделось что-то ужасное, которому нет названия, и от которого не было укрытия. В этих видениях он стал видеть жену с черной розой в руке. Она просто смотрела на него, не звала, не манила, молчала, и от этого молчаливого взгляда он терял волю.
Павел Иванович попытался сфокусировать внимание на чем-то неподвижном. На экране все постоянно двигалось, и от этого у него кружилась голова, вызывая тошноту.
Его взгляд нашел фотографию, приставленную к вазе с розой на столике. На розу он старался не смотреть, а фотография…
- Что за фотография?- громко спросил Павел Иванович, проглотив половину букв. Подождал ответа, грозно посмотрев на телевизор. Никто не ответил. Тогда Павел Иванович с трудом встал и пошел к столику. Непростое это дело, когда так штормит. Но главное, появилась цель! Тернистый путь, длиной в два метра, Павел Иванович одолел за пять минут. Пару раз упал, но упорно, как муравей двигался вперед. Добравшись до столика, Павел Иванович победно всхрапнул. Но вот же беда, пока шел, забыл, зачем ему этот столик. С минуту Павел Иванович стоял возле него, качаясь, как маятник.  Не вспомнив, Павел Иванович пожал плечами.
- Хрен с тобой!- крикнул он.
Обратный путь обещал быть не легче, но Павла Ивановича это не пугало. Самое трудное это поворот. Павел Иванович попытался ухватиться за столик, но рука вместо края стола, схватила что-то другое. Он поднес руку к глазам и увидел фотографию. Это же к ней он так трудно шел! Фотография…кто здесь снят?
Павел Иванович уставился на снимок.
Он узнал себя и жену, но никак не мог вспомнить, когда они с ней фотографировались. Да, вообще, никогда не фотографировались! Хотя нет, после войны, кажется, один раз были в фотоателье. Но тогда он был в гимнастерке, с медалями. А этот снимок, совсем недавний, судя по их виду. Не помнит он такого, хоть убей. И костюма такого у него нет, и не было…
Потом он перевел взгляд на жену…лучше бы не переводил. Этот взгляд преследовал его в пьяных кошмарах.
Вдруг он услышал звук тихих шагов, идущий от прихожей.
- Вальку, что-ли черти принесли?- подумал Павел Иванович.
Уходя утром, он просил отца не пить, пока мама в больнице. Павел Иванович усмехнулся. Ну, да, сейчас! Пить только и можно, пока она там. Выйдет из больницы, установит сухой закон…
Павел Иванович прислушался. Нет, это не Валька, тот, как слон бы топал. Потом его осенило. Да, это же Танька притащилась!
- Танька! Ты что-ль?- крикнул он.
В комнату тихо вошла бабка. Она остановилась у дверей в комнату и посмотрела на него. Павел Иванович протрезвел мгновенно и уставился на бабку.
- Ты чего…выписали уже? А Валька говорил, ногу сломала,- бормотал он. Он чувствовал, что-то неладное, но ничего не понимал.
- Я умерла, Паша,- тихо сказала Пелагея Ивановна.
Павел Иванович оцепенел. Он почему-то сразу осознал, что это правда, что это не шутка жены. Она никогда не шутит...
Он не мог двинуть ни рукой, ни ногой. Только стоял и смотрел на жену. Но в комнате уже никого не было.
Сознание покинуло его, а потом и жизнь…

Татьяну Павловну встретил на вокзале брат. Шел сильный дождь, какой-то скорей апрельский, а не октябрьский. Только холодные капли, бьющие им в лицо, были октябрьские. Оба не взяли зонты и теперь, спасаясь от воды, быстрыми шагами шли к машине.
- Куда тебя отвезти?- спросил Валентин Павлович,- сразу к матери, ко мне или к отцу?
- Давай, к отцу,- подумав, ответила Татьяна Павловна,- посмотрю на него, сумку оставлю. Потом к маме в больницу…
- Хорошо, вот ключ от его квартиры …если не откроет,- Валентин Павлович протянул ей ключ,- я не пойду, надо ехать…ты покорми его, если не спит, а то он кроме водки ничего не ест…
- Сильно пьет?- спросила сестра.
- Как конь,- поморщился Валентин Павлович.
Они подъехали к дому Павла Ивановича, благо ехать было всего ничего. Татьяна Павловна, взяв свою сумку, пошла к дому. Дождь хлестал по лужам и что совсем удивительно, слышались отдаленные раскаты грома.
- Странно,- подумала Татьяна Павловна,- разве в октябре бывают грозы?
Вбежав в отцов подъезд, она поднялась на третий этаж. Позвонила в дверь. Раз, другой, третий. По ту сторону двери было тихо. Татьяна Павловна ключом открыла входную дверь и зашла в прихожую.
- Папа,- негромко позвала она.
Тишина.
Татьяна Павловна зашла на кухню, посмотрела на грязный, с остатками еды стол, вернулась в прихожую. Потом пошла в спальню. Постель не разобрана, но смята и чем-то испачкана...
Отца она нашла в зале, лежащим на диване. Медленно приближаясь к отцу, Татьяна Павловна всматривалась в его лицо, переводила взгляд на грудь, пытаясь услышать или увидеть его дыхание. И с ужасом поняла, что отец не дышит. Она схватила его за руку. Рука была еще теплая, но уже не так, как у живых. Она побежала в спальню, к телефону.
Может еще отца можно спасти, откачать!
Татьяна Павловна позвонила в скорую помощь, там равнодушно ответила, что вызов принят. Ждите.
Позвонила брату на работу. Секретарь ответила, что Валентин Павлович уехал. Но она постарается его найти…
Ответила Инна. Она вела прием в поликлинике. Регистратор, узнав причину звонка, сходила за ее племянницей.
Инна, поговорив с Татьяной Павловной, задумалась. Сказать сейчас бабушке о смерти деда,…нет, об этом не могло быть и речи. Это ее убьет гарантированно. Но встревоженная каким-то неясным чувством, Инна пошла в хирургию. Хирургическое отделение находилось в левом крыле ЦРБ, и идти то было всего две минуты.
- Час назад сказала, что поспит,- шепотом сказала ей женщина, лежавшая на соседней кровати.
Инна внимательно смотрела на бабушку. Она все поняла.
Спокойное лицо бабушки уже покрылось каким-то инеем. Инна хотела прикрыть одеялом ее лицо, но вдруг увидела в ее правой руке, лежавшей вдоль тела, цветок. Это была красивая черная роза…

Около 9 часов вечера, дождь превратился в ливень. Грохотал гром. Стеклоочистители едва справлялись с потоком воды, швыряемой ветром на лобовое стекло. Валентин Павлович вел машину аккуратно и осторожно. Инна сидела рядом. Отец вез ее домой. После всех событий этого бесконечного дня, они были измучены. Ехали молча.
Валентин Павлович повернул руль и остановился. Инна открыла дверь и покачала головой.
- Ты проехал дом,- сказала она, усаживаясь обратно.
Валентин Павлович что-то пробурчал и развернул машину. Проехав немного в обратную сторону, он снова остановился.
- Не вижу ничего,- пожаловался Валентин Павлович.
Инна снова выглянула из машины.
- Пап, да, что с тобой! Опять проехал дом,- удивилась Инна,- ты сколько жил в этом доме? Лет двадцать?
- Больше,- задумчиво покачал головой Валентин Павлович.
Наконец, они нашли свой дом. Чтобы ей не промокнуть, отец подъехал к самому подъезду.
- Это бабушка меня водила,- усмехнулся он.
- Зачем ей тебя водить?- спросила Инна.
Она побежала в подъезд. Под козырьком подъезда стояли бабки- соседки, обсуждая непогоду. Поздоровались.
- Не помню такого, чтобы гроза в октябре,- сказала одна другой, наблюдая, как отъезжает машина.
- Моя бабушка говорила, что когда умирает сильная ведьма, всегда гроза…хоть октябрь, хоть когда….,- отвечала вторая.
Соседки покачали головами и опасливо огляделись по сторонам, словно ожидали увидеть умирающую сильную ведьму где-то рядом…

- …еще молимся об упокоении души усопшаго раба Божия Павла и рабы Божия Параскевы…Пелагеи, и о еже проститися ему и ей всякому прегрешению, вольному же и невольному…,- нараспев говорил священник.
Отпевали Павла Ивановича и бабушку в их квартире, в ужасной тесноте. Народу набилось в маленькую квартиру до отказа. Стояли даже на лестничной площадке. Еще бы, такой случай. Муж и жена, одного года рождения, прожили вместе 64 года и умерли в один день. Не жизнь, а готовый киносценарий. Соседки скорбно качали головой и почти завидовали бабушке. И уж точно все мечтали, закончить жизнь так же. А может и не все…
Когда священник в третий раз не смог выговорить имя бабушки ( он упорно называл ее Параскевой, вместо Пелагеи) Валентин Павлович стал косо поглядывать на него. Те, кто знал, как зовут бабушку, тоже обратили на это внимание. Но священник был еще молод, списали на необычность отпевания. Наверное, не каждый день отпевает супругов, умерших в один день…
- Трудно было,- сказал священник Валентину Павловичу. У него дрожали губы,- тяжело…устал очень.
Священник быстро собрался со своими двумя бледными женщинами-певчими и уехал на кладбище.
А Валентин Павлович с Инной смотрели на увеличенную фотографию родителей уже в рамке, прислоненную к основанию гробов. Как раз посередине. Это была та самая фотография, что они с Инной…
Удивительно, но в гробу родители лежали в той одежде, что на фотографии. Мамина одежда лежала в черном пакете на верхней полке шкафа. Отцу пришлось купить костюм. Костюм у него был, но до того поношенный, что хоронить в нем было нельзя. Как так получилось, что отец снят на фото именно в этом костюме, Валентин Павлович не знал. Впрочем, наверное, просто похож. Может это отцов костюм на фото до того, как Павел Иванович его затаскал.  Да и какая уже разница…