Точка зрения. Глава 1

Точка зрения

Глава 1

Таред на цыпочках подкрался к двери, из-за которой раздавались азартные крики:

– Капа-восемь.

– Холера!

 Таред осторожно заглянул в щель приоткрытой двери. За столом, заваленным кучей книг, сидели Сашка и преподаватель военной истории и стратегии рыцарь Маргод ап Элвейн. Прикрывая друг от друга какие-то листки книжками, они не замечали вокруг совершенно ничего:
– Попала? Убила? – Саша азартно ерзала на стуле.

– Ранила!

– Тогда капа-семь.

– А чтоб тебя! Ранила! – Маргод яростно черкал на листочке.

– Ну-ну. Тогда капа-шесть и заодно капа-пять.

– Погиб мой четырехпалубный авианосец! – патетически воскликнул преподаватель, яростно потирая нос. – Ну, я тебе сейчас покажу! Эм-восемь – получила?!

– Дулю с маком! Промазал.

– Да где ж он, оборотень его раздери?

– Что здесь происходит? – спросил Таред, заходя в комнату. Книжки резко захлопнулись. Сашка втянула голову в плечи. Маргод, самый молодой из орденских магов, родившийся за шесть лет до Соприкосновения, стал  клубничного цвета. Даже уши. Так краснеть могут только рыжие люди. Он моргнул пару раз белесыми коровьими ресницами, откашлялся и сказал:
– Тактику морского боя разбираем.

– Ну да, – покивал Таред. – Вот только не могу припомнить, у какого королевства на вооружении у нас стоят авианосцы. И как успехи?

Маргод уклончиво пожал плечами.

– Саша, выйди-ка! Нам поговорить надо. Тебя уже, между прочим, Боран заждался. Так что ноги в руки и вперед!

– Так как успехи? – еще раз поинтересовался Таред.

– Выигрывает, – пожаловался Маргод. – Обидно, да?! Особенно мне. Как не расставлю, а все равно выигрывает. Очень способная.

– Издеваешься? Я тебя не про то спрашивал.
 
– А я тебе о том, что она все хватает на лету. Ей что не расскажи, все запомнит. Только у нее логика какая-то непонятная. Рассказывал  о первой  оркской войне и о том, как Рекс Урнам опрокинул в Суллу войско трех княжеств. Спрашиваю, какие основные ошибки. А она мне – не про слабые фланги и малочисленность кавалерии. Даже не про несогласованность командования. Говорит, главная ошибка в том, что они реку перешли. Этого делать, мол, нельзя. А уж если и переходить, то ниже по течению. И встать в узком месте между болотом и оврагом. Самим не нападать, а ждать. Я возмутился – по всем канонам такого делать нельзя: фланги не развернуть, резерв не спрятать. Она ушла, а я смотрю на карту, прикидываю, по правилам стратегии вроде и неправильно. А вот поставили бы войско так, глядишь, и навешали бы Урнаму. Толковая девчонка. И это касается не только моего предмета. За три с половиной луны она довольно бойко говорит по-нашему. А я с ней уже и на их языке заговорил. Все учил-учил. А толку чуть. А тут разговорился.

– Я заметил, – буркнул Таред.

– А это, – похлопал Маргод по расчерченному квадратиками листку, – так. Не все ж ей время учиться. Скоро пар уже из ушей повалит.
 
– Сашкин ход? – спросил Таред, открывая ее листок. Маргод кивнул.

– Тогда – эль-четырнадцать.

– Что за день сегодня?! – расстроился стратег. – Убил!


***

Рыцарь Боран ап Греем чем-то напоминал медведя. Пока не двигался, казался неуклюжим. Но когда он брал в руки меч и начинал бой, плавно и стремительно перетекая из одной стойки в другую, – становился устрашающим. Он учил Сашу фехтованию. Вернее, пытался.

При Сашке Боран старался не ругаться. За одно это ему уже причиталась медаль за доблесть. Он потел, краснел от натуги, пытаясь подобрать несуществующие в его лексиконе слова. В результате, с Сашкой он общался исключительно набором междометий, предлогов, пауз и жестов. Впрочем, это не мешало ему быть предельно доходчивым. Дело заключалось не в неумении Борана обучить, из его медвежьих лап вышел не один десяток отличных фехтовальщиков. Проблема была в самой Сашке – даже поднять деревянный тренировочный меч ей было трудно.
 
Когда Саша, извиваясь, как червяк на крючке, подтягивалась на перекладине, лицо у Борана становилось такое, что краше в гроб кладут:
– Еще раз! Эх! Ну, на… его… твою…! – Руки соскальзывали, и Сашка падала мешком на пол. – Ерш в твою кашу!

«Пропади оно все пропадом», – думала Сашка, но сцепив зубы, лезла на бревно, приподнятое над полом на козлах на четыре локтя.

Клятое бревно, на котором надо прыгать, чтобы отработать равновесие, казалось худшим из возможных зол. Обдирая руки и колени, понаставив очередных синяков везде, где только можно, она снова падала, не удержавшись в прыжке. Может если б прыгала без меча, то и получилось бы, а мерзкая тяжелая учебная деревяшка тянула ее легкое тело за собой.

– Извини, дядя Боран, – покаянно говорила Сашка, – то есть сэр Греем… я это…

– Да чего уж там! Ты слишком легкая, плечи узкие, а эта твоя, которая ниже… ну… из которой ноги растут, все равно тяжелая, – гулко вздыхал Боран.

А еще Боран гонял ее от замка вдоль ручейка до кривого дуба. Каждое утро. И это тебе не физкультурник, который говорил: «Четыре круга вокруг школы», а сам шел в каптерку к трудовику хлопнуть по рюмашке. Боран бегал вместе с ней. И угнаться за ним – ой, как трудно. Он размеренно бежал  в тяжелой куртке с нашитыми металлическими бляхами и еще, как мог, подбадривал:
– Если трудно – надо стиснуть зубы в кулак!

 Может Сашка бы и смеялась над его перлами, уж больно он был косноязычен. Но ей было не до того – стучала в ушах кровь, во рту появлялся металлический привкус, в груди жгло и надсадно хрипело.

– Поднажми! А иначе все это яйца ломаного не стоит!

Болели  мышцы. Даже те, о существовании, которых Саша никогда и не подозревала. Синяки украшали ее сплошным слоем, радуя глаз всеми цветами радуги: от желтовато-зеленых, уже отболевших, до чернильно-фиолетовых, свежих.
 
Но и это не беда. Самое главное, что лишало сна Тареда, – полное отсутствие каких-либо результатов в магии. Тот самый огонек, от которого прикуривала Саша, являлся единственным достижением. И сколько не бился старый ап Тенгвел над ней, толком ничего не добился.

– Потяни силу извне. Собери ее вот тут, под ложечкой. Что-то чувствуешь?

– Чувствую, – говорила Саша, – словно маленькие бабочки в животе крыльями машут.

– Хорошо! Теперь вдохни и напряги живот. Так, чтобы твои бабочки превратились в один комок. Что чувствуешь?

– Тепло.

– А  теперь сложи руки и выдыхай медленно. Все это должно перейти в открытые ладони. Сгустится и стать горячим.

Сашка молчала и сопела.

– Ну и где оно?

– Не знаю. Словно дверь открылась. Бабочек всех туда утянуло. И морозом дыхнуло, – зябко передернула плечами Саша.

– Она не боевой маг. И ничего с этим поделать нельзя, – задумчиво протянул Тенгвел, обращаясь к Сашиному наставнику.
– Как же быть? –  спросил Таред. На этих занятиях он всегда присутствовал.

– Не знаю. Совершенно не понимаю, что происходит, – пожал плечами Тенгвел. – Я не могу понять, какую магию она использует. И знаешь, Таред, мне совсем не хочется узнать, что за двери такие, из которых холодом тянет.

Таред стал черней грозовой тучи.
– Я же видел! Огонек на твоем пальце! – он навис над столом, Сашка насупилась и скорчилась на стуле. – Соберись! Что в этом сложного?! Вдохни вместе с воздухом силу и направь ее сначала к плечу, а потом по руке вниз!

Он со злостью выкинул руку в направлении Сашки, в скрюченных, так не обретших былой гибкости пальцах Тареда вспух багровый шарик. Сашка подобралась, все в середине у нее скрутилось, как туго взведенная пружина. А потом не выдержав напряжения, что-то екнуло, щелкнуло и – пружина распрямилась, от высвободившейся силы, как от ударной волны, распахнулось вокруг все: двери бухнули,  раскрываясь в коридор, жалко задребезжали стеклышки в свинцовом переплете рамы, треснуло зеркало, и оттуда словно из открытого проема, пахнуло ледяным ветром. Шарик с руки Тареда сдуло и рассыпало мелкими искрами, которые просыпались на бумаги на столе. Тенгвел рывком сорвал гобелен со стены и бросил его на горящую бумагу. А загасив огонь замахнулся подпаленным гобеленом на Тареда:
– Мало тебя пороли в учениках! Не можешь держать себя в руках – не берись!

– Но она же может… Ты же видишь! –  Таред обмяк бесформенным мешком на стуле.

– Так как вы меня учите, у меня ничего не получается, – помертвевшими губами сказала Саша.

– Так – не можешь, ясно. А как? Давайте все успокоимся, и начнем с самого начала.
Когда с тобой случилось в первый раз, а, Саша?

Саша скорчилась на стуле и помотала головой. Вспоминать ту историю со старшеклассниками, которые зажали ее в туалете она не хотела. Они изводили  ее довольно долго, но загнать в угол у них не получалось. Единственная защита затравленного зверька – изворотливость. Но однажды она потеряла бдительность. Их было трое. По школе шли уроки, а Сашка прогуливала историю в туалете, уж больно не хотелось разъяснять историчке в очередной раз, что подготовить домашнее задание зимой, когда в доме за неуплату отрубили и свет, и газ тяжело.  Алгебру порешала, а на все остальное света не хватило – по-светлому надо еще дров нарубить, воды натаскать, поесть чего-нибудь сварганить.

Сначала в туалет зашла техничка, неодобрительно поджав губы, она для близира повозила грязной, плохо отжатой тряпкой возле кабинок и умывальников. Но Сашке ничего не сказала, а уходя оставила дверь полуоткрытой. Сашке было лень вставать с насиженного теплого подоконника, под которым была батарея, и закрывать дверь.  Хотелось спать – мамкины дружки куролесили всю ночь. Им отсутствие света и газа не мешало, кровь подогретая до сорока градусов не мерзнет, а бурлит.

Лениться – это плохо, так им всегда говорили в школе. И то правда. В приоткрытую дверь ее и заметили давние обидчики. Видать, тоже прогуливали. Но им-то кто что скажет?!  Администрация школы закроет глаза – Степкин отец, директор, как любили говорить все вокруг, «градообразующего предприятия». Сахзавод – единственное место, где иногда платят зарплату, а если не платят, то натурой дают. А из натуры путем нехитрых химических реакций можно произвести «живые деньги». Живее, чем обесцененные фантики. Этим можно рассчитаться за все.

–  А, вошь алкоголическая! – обрадовался развлечению Степка.

Сашка ответила. Любой филолог бы позеленел от зависти могучести ее умения передавать свои чувства в три загиба. В этом плане «учителя» у нее хорошие были.

Ну и пошло-поехало… Их было трое, старшее ее на пару лет. Швыряли, как  теннисный мячик по корту. Губу она рассадила о край умывальника – пружина в середине все скручивалась, но не выстреливала. В волосах была дурацкая дешевая заколочка – крестная Нюшка раз в припадке любви к «сиротке» подарила.  Сашка выдрала  из волос заколку и, зашипев как кошка, прыгнула на Степку и располосовала ему щеку. Он отшатнулся, дверь из туалета на какой-то миг осталась свободной.

Она неслась по коридору, сама не зная куда. Они бежали за ней – молча, сосредоточено сопя. Путь был только наверх, к чердачной двери.
 
Обидчики отставали всего на несколько мгновений. Дверь на чердак была закрыта на тяжелый висячий замок. Но Саша не понимала тщетности потуг и дергала, дергала, дергала…

Пружина лопнула, дверь открылась, жарким пыльным вихрем ударило, но с ног не сбило, а словно облизнуло. За дверью распахнулся необозримый простор, наполненный ветром. Тугие струи обвивались вокруг Сашки, ласкались волнами, наполняли силой руки-крылья. Сашка взмахнула руками, словно пробуя взлететь. Взлететь не получилось, зато преследователи катились вниз по ступеням, как сбитые в кегельбане кегли. Руки-ноги вертелись, как крылья мельниц. Как не поубивались?! Синяков понаставили, Степка руку сломал. Дальнейшие разборки уже с участием директрисы школы, завучей, родителей Сашка помнила с трудом. Интернат – страшное слово обрело вдруг  положительное значение. Вместо него всплыло – колония для несовершеннолетних. А вместе с этим в поле зрения Сашки оказался инспектор по делам несовершеннолетних Рустам Аланович. Человек пришлый, в Матюшино проживший недолго – домом даже своим не обзавелся, по казенным квартирам мыкался.

– Со мной пойдешь в участок, – велел он. Сашка обмякла, поднялась с трудом, только когда он крепко взял ее за локоть.

– А вашему сыну я бы посоветовал сделать укол от столбняка, – обращаясь к директору «градообразующего предприятия», сказал инспектор, – я там лестницу осмотрел, на которой ваши ребятки девочку зажали. Штырь нашел, о который ваш сын щеку распорол, когда она, сопротивляясь, его оттолкнула. Ржавый штырь. Я, когда в Афгане служил, многого понасмотрелся. Сделали бы укол…

– Ты, Рустам Аланович, человек еще не матюшинский. Может чего не допонял? Это она моему сыну щеку располосовала.

– Да, Виктор Сергеевич, я еще не во всем разобрался. А потому кровь из умывальника в туалете я в пробирочку взял.  Чья она, хочется узнать. В женском туалете-то?

– Не боись, – все так же держа Сашу за локоть сказал Рустам Аланович, – разберемся. И Сашка ему поверила, вернее его руке, крепкой и надежной.

В участке инспектор провел ее по лабиринту каких-то обшарпаных темных коридоров. И втолкнул в теплую комнату, заваленную всякими бумагами и тщательно выставленными приборами. За столом обретался сухонький старичок. Он со смаком попивал чай из блюдечка и на вторжение посмотрел неодобрительно.

– Слушай, Игнатьич, сними с нее побои, а, – подобострастно попросил высокий и статный Рустам. Сашке показалось, что он даже слегка поклонился. –  А еще бы мне, вот эту пробирочку проверить на соответствие.

– Во-первых, обеденный перерыв. Не видишь – чай пью. Во-вторых, ты лезешь не в свое дело. В-третьих, экспертиза – дело долгое.

– Во-всех, ты, Игнатьич, кудесник. Как захочешь, так и будет. В-последних, неужто и ты сахзавода боишься?

– Иди-ка сюда, – поманил эксперт Сашку пальцем. И она, не помня себя, подошла и плюхнулась на указанный стул. – Люблю пить чай не в одиночестве. А потому мы будем сегодня пить чай, а как напьемся, будешь спать здесь, – и он ткнул пальцем на топчанчик у стены. А утром все утрясется. Рустамчик  у нас снайпер. Зато его и ценим. А ты, детка, съешь-ка  конфетку. Глюкозу тебе в крови поднять надо после такого.

Чаю действительно было выпито немало. Где-то на третьей чашке и десятой конфетке Сашку перестало трясти. Эксперт шаманил, разве что в бубен не бил, но что-то непонятное под нос бормотал. Рустам  заполнял бланк, иногда кое-что спрашивал у Саши, иногда чесал ручкой за ухом, пытая подобрать правильную формулировку. Правда, когда дошли до чердачной двери, инспектор удивленно вскинул глаза на Сашу:
– Ты ври да не завирайся. На месте дверь и замок тоже, только дужку погнула.

– А как же я их таких здоровых одна сбросила с лестницы?

– Состояние аффекта называется. Да, и толкнула ты только первого, а он остальных.

– И что? – спросил Таред, когда Сашка надолго замолчала.

– Рустам Аланович как-то все действительно утряс, – тихо ответила Сашка. –Он  сам за руку отвел меня в школу. А все сделали вид, что так и надо. «Ты там поосторожней, – напоследок посоветовал он, – чудом я тебя отмазал. И оставь всякие двери в покое.»

– А огонек на пальце?

– Про мудреный аффект я потом все же в библиотеке нашла. Но то, что я видела за открытой дверью и  ветра, бьющегося в моих руках, это не объясняло. Еще и биологичка что-то нудное  бубнила про какого-то ученого, который все экспериментировал и экспериментировал… Ну, я и стала открывать все подряд. А толку чуть. А перед Рождеством к мамке явилась Нюшка. Что им там взбрело после второй бутылки, только гадать вздумали. У мамки чудом зеркало в трюмо целым осталось, Нюшка  старую крышку от пудреницы всегда в сумочке таскает. Настроили, свечки позажигали, только так матерились, что вся нечисть разбежалась. Умаялись – спать порасползались. Я села, в трюмо заглянула – а там двери, двери… Что ж мне суждено? Двери-то враз и открылись, ветром свечу задуло – вот, дура, думаю, единственную свечу затушила. Где теперь по темени спички искать? А в трюмо вдруг огонек вспыхнул, я его ногтем и подцепила. От него свечу и зажгла, сигарету мамкину подкурила. С тех пор, надо только зеркало представить, а в нем – огонек. А больше я ничего не могу. Наверное, Рустам Аланович был прав – состояние аффекта. Ну, и как мне быть?!

– Подумать надо. Иди спать, Саша, – тихо попросил Таред, хотя ему хотелось прижать ее к себе, и  также, как инспектору сказать «Не боись!»  Вот только прав на это он в себе не находил. Надо было сначала что-то сделать, что-то придумать.
Когда Сашка ушла, они долго молчали.

– Не нравятся мне двери эти – ох, не нравятся, – угрюмо сообщил Тенгвел. – Не нам ее учить. Не нашу магию она из этих дверей тянет.

Таред сидел молча, напоминая полупустой мешок, смотрел в расколотое зеркало.

– А хочешь дружеский совет? – внезапно спросил Тенгвел.

– Ну!

– Сходил бы ты наверх, – и старик кивнул на окно, где за шпилями орденского замка, вздымалась скальная гряда.

– Только через мой труп! – отрезал Таред.