После гибели

Время первое.
«Глаз» Перископа снова открылся. Наверное с него сдули снег сильные ветра.
Когда его впервые привёл к Перископу отец, «глаз» видел дальше; долина раскрывалась просторней и скалистые горы были выше.
За эти годы ледник  больше заполнил долину и «глаз» сейчас был выше поверхности льда всего метра на два.
И тогда, когда его привёл отец, и два года назад, небо было тёмным, фиолетово-серым, клочковатым, а теперь его глазам стало больно от ослепительной голубизны и он опустил светофильтр.
Он увидел, что белая, ярко белая поверхность ледника теперь не такая ровная, как два года назад, он увидел чернеющие рытвины и котловины. Значит, сажа улеглась, её разметало ветрами и земля стала оттаивать быстрее. Первое время после Войны земля только мёрзла и не было на ней света. Но уже его прадед увидел, как стал пробиваться серый, сумеречный свет, а вот он увидит солнце. Не сегодня, уже дело к вечеру, а «глаз» смотрит на восток.
-Значит подожду до завтра –вздохнул он.
В этот раз он поднялся с сиденья легко, боль дремала.
Последнее время он чувствовал себя нездоровым, стал задыхаться, появились боли за грудиной.  Значит пора. Ему уже далеко за сорок, а до шестидесяти на его памяти не доживал никто.
Но сегодня он чувствовал бодрость и радостное возбуждение… перемешанное, однако, с грустью.
Он прошёл до конца наклонного, слабо освещённого коридора, легко отодвинул толстую металлическую дверь, вошёл в небольшой зал. Это был машинный зал электростанции. Зал был пуст. Он – его звали Дигом – сел  на одно из кресел. Радость истаяла, ока он шёл коридором, да и бодрости поубавилось.
-Да, появилось солнце, лёд начал таять, но сколько ещё пройдёт времени, пока он стает совсем, освободится вход и можно будет выйти на поверхность  - может столетия?
Доживут ли люди до этой поры? Всё меньше вырастает здоровых детей, всё короче становится людской век. А стоит прекратить работу электростанции и всё кончится.
Он был одним из немногих, кто понимал работу электростанции. Да и вообще, он был одним из немногих грамотных людей.
Станция с самого начала работала в автоматическом режиме.  За стеной была забетонированная галерея, из которой шли стволы сверхглубоких скважин. Стволы шли вверх, в зону многолетней мерзлоты и глубоко вниз, к подземному теплу земли. За счёт этой разницы температур и получался электроток.
Когда то была ещё и атомная электростанция, но там случилась какая то авария, станция не работала, а в штольни и коридоры, ведущие к ней, люди не ходили. Боялись радиации.
Диг встал и вышел из зала в галерею, плотно закрыв за собой дверь. Галерея опоясывала Большой Зал убежища по периметру, из галереи шли входы в жилые и служебные помещения.
Диг подошёл к одной из арок. Перед ним был Большой Зал. Ширина зала – два киометра, длина –десять километров, высота в наиболее высокой части – сто метров.
Свод Зала поддерживали теряющиеся в дождливой дымке колонны из сверхпрочного сплава, не поддающегося коррозии. Этот свод был небом убежища, единственно существующим для  большинства его обитателей.  Убежище, надо сказать, было задумано и сделано неплохо. От галереи, где стоял Диг, уступами спускались зоны тропического леса, саваны, пустыни и океана.  Самый высокий уступ был на границе тропического леса и саваны, у его подножья располагались болотца, били родники, дававшие жизнь ручьям, пересекавшим савану и пропадавшим в песках пустыни.
За пустыней был океан. Диг знал, что в настоящем океане не видно берегов, но в убежище уже никто не вспоминал ни о поверхности, ни о солнце.
Над головой ярко светили лампы. Они давали свет и тепло, давали жизнь убежищу. Над океаном, пустыней и саванной они почти сплошным покровом покрывали свод и светили жарко, а в тропическом лесу они охватывали верхнюю часть стены и почти не давали тепла, только свет.
В зоне тропического леса постоянно шёл редкий дождь; влага конденсировалась на потолке и капли падали… падали…
Потом они просачивались сквозь почву вниз, у подножия уступа выходили родниками, чтобы в конце концов попасть в океан, подняться над жаркими лампами к потолку и снова упасть в лесу каплями.
А лампы горели всегда, то ярко и жарко – это был день, то очень тускло  - это была ночь. А годы отсчитывали специальные часы, ничем другим их в жизни убежища выделить было невозможно.
Убежище было построено акционерным обществом «спасители».
Много было держателей акций и все хотели спастись в убежище. Но всё началось и кончилось в считанные часы.
В убежище попали десять семей наиболее крупных совладельцев, прилетевших на потайной аэродром с отдельным ходом в убежище. Остальные входы штурмовали жители близлежащих  посёлков. И тут не акции решали дело, а  то, кто оказался ближе, кто быстрее сумел добраться, у кого крепче мускулы и нервы.
А потом повысившаяся радиация дала сигнал автоматике, задвинулись стальные двери, раздались взрывы и рухнули стены штолен, заваливая неудачников.
Десять привилегированных семей попытались утвердить свою власть, но доллары уже ничего не значили, а оружие было не только у них.
В убежище оказалось достаточно решительных мужчин, да и женщин тоже, чтобы не допустить этого.
Первое время доля женщин была мала, но вскоре они составили большинство  населения убежища. Борьба за власть, а прежде всего –за женщин и продуктовые склады резко поубавила количество мжчин.
Немногочисленный персонал убежища стоял в стороне от борьбы, да и враждующие партии признавали особое положение сотрудников и выделяли им необходимое количество пищи.
Когда продовольственные склады опустели, лихие парни, опустошившие магазины своих пистолетов иначе взглянули на «чудиков», с самого начала взявшихся возделывать землю.
Всем пришлось добывать хлеб свой насущный в поте лица своего. Появились семьи прибрежных жителей, ловивших рыбу, моллюсков, собиравших водоросли;  саванных земледельцев, возделывавших  картофель, овощи,  злаки, выращивающих свиней, кур и коз.  Ну а в боковых галереях выращивали шампиньоны.
Система выработки электроэнергии, работа ламп, подача электричества на трансформаторные подстанции была спроектирована  и сделана с учётом всех новейших достижений цивилизации, на них не жалели средств , чтобы они могли работать без вмешательства человека долгие годы. Но всё равно, какие то работы по обслуживанию и ремонту требовались, работники убежища выполняли эти работы, а главное- внушали жителям, что именно они контролируют работу электростанции. Сменялось поколение, другое; стала забываться земная жизнь, и научное мышление, это недавнее достижение людей девятнадцатого и двадцатого веков спала, как тонкая пелена и, сквозь осколки мышления религиозного, поднялось его величество, тысячелетний миф.
В дальних штольнях поселились то ли призраки погибших, то ли властители подземелий, у микроокеана появился таинственный «хозяин», который виделся в поднимающихся утрами испарениях.
Электростанция стала вместилищем чего то непонятного, неясного, таинственного, но дающего жизнь. Возникло поклонение электричеству, а электрики стали жрецами. И только они сохраняли грамотность. Да ещё медики знали её, составляя свои травники, пытаясь растущими в зале растениями восполнить нехватку лекарств, да описывая новые болезни, неизвестные на Поверхности.
Чем меньше оставалось грамотных людей, чем непонятнее становилось устройство Убежища, тем выше поднимался авторитет жрецов, которые уже не только чинили проводку, но и вели молитвенные службы в честь электричества.
Но и жрецы, поначалу посмеивавшиеся над невежеством людей, начинали представлять электричество как существо, наделённое сознанием, с нервами проводами, способное видеть, чувствовать, требовать к себе бережного отношения и наказать обидчика.
Постепенно и электрикам грамота становилась всё менее необходима. Пропадал интерес к чтению книг. Зачем читать истории о совершенно непонятной и чуждой жизни, если это тебе ничем не поможет? Забывались основы знаний и непонятными становились даже книги по электротехнике, а что и как надо делать учились с малых лет у отцов.
Диг был последний, сохранивший  научное восприятие действительности и тягу к книгам. Он был последний, кто верил, что Убежище, это не весь мир, а маленькая каверна в недрах земли, что каменный свод имеет границу, что у Земли есть поверхность, а над ней – бескрайнее Небо, под которым когда то или люди.
В детств сын слушал его затаив дыхание, как слушают старую волшебную сказку, а став подростком высмеял отца за то, что он этим старым сказкам верит.
Когда же Диг показал ему в перископ Поверхность, это не произвело на него впечатления.
Тёмно –серое клубящееся небо, еле различимые горы, лёд – ну, это ещё одно Убежище. Ведь и под нашим сводом накапливается туман и ночью он становится невидим.  Это там, вдалеке, не стены, а горы, и до них очень далеко –но разве ты до них дошёл и смерил расстояние? И вообще, почему ты думаешь, что мы видим реальную картину? Вот ты говоришь, что мы видим Поверхность, я считаю, что мы видим другое убежище, а может мы видим вообще что то совершенно иное? Может –какуб то небольшую замкнутую камеру в стене, а может –просто видения, насылаемые на нас Электричеством.
-И в самом деле, подумал Диг, знание, которое невозможно доказать, становится верой. И я последний хранитель старой веры.
А умру я, и никто не узнает, что люди должны выбраться из маленького убежища на бескрайнюю поверхность и погибнут когда ни будь, под рухнувшими сводами.
Диг спустился с галереи в Зал, раскрыл зонтик и пошёл вдоль стены, где темнели входы в галереи. Слева от Дига высились тропические деревья, перевитые лианами.
Было влажно, жарко и душно, по зонту колотили редкие  крупные капли дождя, под ногами лежала дорога из какого то плотного пористого материала. Она была обработана специальным составом при строительстве убежища, так как  и стены галерей, комнат, коридоров; на ней долго ничего не росло, но теперь тропический лес стал добираться и до неё.   Лишайники и мхи сдирали, но кое где она уже была взломана корнями, из трещин проглядывали ростки.
Дорога шла под уклон, и по мере того, как она спускалась вниз, дождь понемногу стихал и у поворота почти прекратился.
Дорога делала здесь резкий поворот, огибая выступ прочно тонкозернистой породы – аплита. Строители не стали полностью разрушать стену этой породы, пробили в ней широкие арки, высотой до свода и оставили естественные подпорки для убежища, укрепив их металлическими колоннами.
Выйдя из за стены, Диг отпрянул назад  и осторожно выглянул снова.  Их много развелось в Убежище, но таких Диг ещё не видел.
Убежище старались создавать с минимумом животных. Из четвероногих были завезены свиньи, козы и кролики, содержавшиеся в вольерах и клетках,  на свободе жили только нелегально проникшие в убежище крысы.
Повышенная радиация, возникшая после аварии на атомной станции, расшатывала наследственность, уроды рождались всё чаще и среди животных и среди людей. Детей уродов оценивали с одной позиции  - сможет в будущем стать помощником родителям или до конца своих или родительских дней будет им обузой? – И если решали, что работника из него не будет, безжалостно убивали.
Крыс тоже отбирали, но не родители, а сама природа. 
Крысы самые устойчивые к радиации  существа, во всяком случае, на атолле Бикини после испытаний  выжили только крысы.
Но и для крыс, живших в штольнях и залах вокруг атомной станции радиация оказалась слишком велика и эта часть убежища стала рассадником крыс –мутантов.
Большинство уродов гибло, но кое – какие приспосабливались к жизни, давали потомство. Это и были мутанты, зачатки новых видов.
Появились крысы травоядные и хищные, древолазающие и норные, очень маленькие и побольше.
Эти были самые крупные из тех, что видел Диг и, несомненно, приматы. Они двигались на четырёх лапах, но туловище было высоко поднято вверх, они часто стояли на задних лапах, доставая плоды с деревьев, морды были укорочены, череп крупный, но всё равно, в мордах было что то неистребимо крысиное – то ли торчащие резцы, то ли скошенные от подвижного носа челюсти, то ли просто память о их предках.
Вот один из них схватил камень и погнался за обычной, исходной крысой, выскочившей из за дерева.
Он пытался бежать на трёх лапах, но камень мешал. Муттант оторвался и побежал на двух, низко согнувшись, почти падая, а настигая крысу довольно ловко метнул камень.
Диг  начал потихоньку отступать назад, а потом повернулся и побежал. Он вернулся  на галерею и пошёл, бежать уже не было сил, к ближайшему посёлку – скоплению жилых помещений в стене убежища.
Люди испытывали лютую ненависть к мутантам –приматам. Самые крупны из крыс мутантов, они уже становились похожи на на людей и люди видели в них конкурентов, может быть, более счастливых, более жизнестойки и потому  стремились их уничтожить , пока  вид не набрал силу.
На мутантов устраивали облавы и обнаруженное стадо полностью уничтожалось, однако, спустя какое то время, они появлялись вновь.
Говорили, что их порождает атомная станция, но идти в штольни, ведущие к ней, все боялись. Даже в джунгли и галереи у левой стены, откуда шли штольни и коридоры к атомной станции ходили редко; перед радиацией обитатели убежища испытывали тот же ужас, что и люди средневековья перед дьяволом.
Да и на приматов смотрели как на исчадие ада, что ещё больше добавляло ненависти к ним.
Они давно уже не появлялись в убежище,  и Диг видел их впервые, хотя слышал о них много.
Он постучал в первую дверь. Там жил Рын Бой с женой и дочерью.
Когда Рын запустил его, он вошёл и без сил опустился на лавку.  Отдышавшись он, в ответ на вопросительный взгляд Рына  сказал:
-Мутанты-приматы появились.
-Где?
-У выступа, стадо голов пятнадцать
Ладно, отдыхай, а я пойду поднимать мужчин.
Их было всего двадцать человек. Вообще взрослых мужчин и юношей было двадцать шесть, но двум перевалило за сорок, они начали дряхлеть и для охоты не годились. А четверо обладали довольно распространённым уродством, коротконогостью и бегать не могли.
Двадцать человек в накинутых на голову плащах, у кого из полиэтилена, у кого из листьев пальмы, подравнялись, вытянулись, прижали к плечам копья.
Диг читал в старых книгах, что так стояли в строю солдаты, и это осталось с тх времён, когда бойцы сражались в сомкнутом строю, а потом закрепилось для создания у солдат чувства единения и необходимости подчинения командиру.
Для двадцати это было магическое, ритуальное действие, необходимое для успешного завершения охоты.
Три  раза были подняты копья вверх.
Рын Бой просил Электричество не сердиться за пролитую под его лампами кровь и не гаснуть, обещал повесить на распределительный щит самый крупный скальп.
Исполнив необходимый обряд, воины сбросили с галереи вниз лестницу и один за другим стали спускаться вниз. Этим они экономили метров восемьсот, до выступа оставалось не более полукилометра.А за выступом джунгли кончались, шёл крутой уступ, у подножья которого били родники и растекались дальше ручьями, рассекающими саванну естественными арыками.
Совсем недавно савана была возделана до самого подножья уступа, а теперь там шла полоса шириной от пятнадцати до двухсот метров, заросшая кустарником. А ещё ниже начинались поля, начиналась та часть саваны, где жило большинство людей убежища. Посёлок Рын Боя  был единственный посёлок  джунглях, слишком здесь было душно и влажно.
В ближайший посёлок, в савану, побежала по галерее четырнадцатилетняя Лирда, дочь Рын Боя.
Рын Бой и его товарищи надеялись, что люди саваны зажмут мутантов с другой стороны и не дадут им уйти.
Когда все оказались внизу, отряд быстро зашагал к выступу. Рядом с Рыном шёл Штерн, рослый двадцатилетний мужчина.
У его жены неделю назад родился ребёнок, здоровый, крепкий мальчик. У него, правда, было по четыре пальца, на руках и ногах, но не хватало мизинца, а это не страшно.
-Откуда они взялись? –спросил Штерн.
-Их на нас насылает Радиация – ответил  Рын – когда людей нарождается много, они скрываются в  туннелях и залах атомной станции, где живёт Радиация, а когда людей становится меньше – выходят снова.
А пять лет назад был мор у береговых людей.
Повымерли почти все. Не стало рыбьего клея, рыбьих шкур, съедобных и целебных водорослей, моллюсков и часть людей саваны ушла на побережье.
А её раньше был мор у людей саваны.
Когда людей становится слишком много, всегда случается  мор.
-А почему? Зачем это ему надо?
-А иначе нас станет слишком много, мы погубим убежище и погибнем сами. Но тихо, сейчас подходим.
Подойдя к выступу, отряд остановился. Рын осторожно выглянул и за угла.  Мутантов не было, но обломанные ветки, следы на влажной почве –всё говорило о недавнем их присутствии.
Бой вышел на край уступа и осмотрелся. Внизу, в кустарнике, колыхались ветви, время от времени серо-коричневыми пятнами проглядывали тела крысообезьян.
Рын Бой взмахнул рукой, приглашая товарищей и кинулся вниз, держа копьё наизготовку. Он еле успевал прятать глаза от хлещущих ветвей. Рын Бой знал, что мутанты будут отходить к атомной станции и старался идти к ним наперерез. Мутанты, услышав треск и увидев на склоне людей бросились к левой стене параллельно уступу. Рен Бой выскочил на тропу, пробитую мутантами метрах в пяти от последнего зверя.
Услышав преследователей за своей спиной, звери ускорили бег и когда, перескочив  через небольшой ручей, текущий среди обомшелых камней, люди выбежали на большую поляну, мутанты подходили к другому её краю.
Но муанты явно ошиблись, направляясь туда; перед ними стояла стена трудно преодолимого кустарника.
Раздался отчаянный крик и все приматы, кроме самок с детьми остановились, повернулись и бросились к людям, крича, прыгая, то на четырёх, то на двух ногах; они колотили кулаками в грудь, скалили зубы, не доходя шагов десять до людей,  они остановились.
Люди тоже остановились,  выставили копья.
Дело принимало неожиданный оборот. Как рассказывали старики, раньше мутанты всегда убегали от людей, причём саамы сильные убегали первыми, а эти явно были готовы драться.
Крысообезьяны, их было всего восемь, были в полтора раза ниже людей, но больно внушительно перекатывались бугры мышц, больно яростно горели глаза. Но не отступать же теперь, да и людей было намного больше.
Охотники, охватив мутантов полукольцом, теснили их к стене кустарника, сквозь которую проламывались самки и детёныши.
Рын Бой думал, что когда они оттеснят мутантов к кустарнику, те бросятся в коридор, протоптанный самками и там, идя по их следам, не составит труда их перебить.
Но мутанты  продолжали прыгать и кричать на месте.
Рын Бой выбрал для себя и Штерна самого крупного самца.
- Я бью первым, ты добиваешь, лучше всего в шею – бросил Рын Бой напарнику и сделал выпад.
Удар пришёлся в пустоту. Крупный, вёрткий самец, покрытый длинной, но редкой рыжей шерстью, сквозь которую блестела серая кожа, отскочил от удара.
Его достало копьё Штерна, распоров плечо, но самец схватил древко передними лапами и прыгнул вперёд. Рын Бой колол с длинного выпада и копьё, которое он не успел убрать, было выбито рухнувшим на него мутантом. Рын отступил назад и сорвал обвивавший талию ремень с тяжёлой железной пряжкой.
Штерн тоже отпустил древко копья… и напрасно. Мутант осознанно или случайно, но резко дёрнул передними лапами, и заострённое древко копья  вошло в живот Штерну раньше, чем голову мутанта рассекла массивная пластина пряжки.
Рын добил его ножом и бросился к Штерну.  Оглядев его он понял, что дело плохо. Штерн лежал на спине, а  конец древка копья, придавленного мутантом, вздыбливало живот сантиметрах в пятнадцати от входного отверстия раны.
Вытащив копьё и сделав перевязку, Рын Бой огляделся. Ещё помогая Штерну он,  боковым зрением видел, что сражение кончилось. Все восемь самцов были убиты. Но в луже крови лежал Рун Грин. Молодой, злобный самец сумел прорватсья между двумя направленными в него остриями  и, вцепившись в Грина, уже проколотый четырьмя копьями, перегрыз ему горло.
Преследовать самок никто не пошёл. Рын велел сделать из копий и поясов носилки для Грина и Штерна. Штерна надо нести в посёлок саваны, к лекарю, а Грина – домой.
Они уже отправились в обратный путь, когда послышались голоса жителей саванны.
-Привет-сказал Дургун, старший из людей саваны.
-Печалимсявместе с вами – добавил он, глянув на носилки с окровавленными телами. – Как тут всё слуилось?
-Идите, я догоню –сказал Бой.
Два человека понесли носилки со Штерном туда, откуда пришли жители саваны. Рядом шло ещё двое. Они  должны  сменят носильщиков, когда те устанут. Остальные пошли к парвой стене, где была лестница, поднимающаяся на галерею. Две пары носильщиков несли тело Грина, остальные – привязанные к копьям туши крысообезьян.
- Плохо, что вы опоздали. Мутанты стали смелее. Они не побежали от нас, а напали сами.
Но мы перебили восемь, самых сильных. Остались самки с детёнышами, да молодняк, идите по следу и пусть не покинет вам удача. Лекарь  у вас на месте?
-Да!
-Ну, побегу. Может успеем донести. Жалко парня. Эта проклятая крыса ударила его в живот собственным копьём. – и Бой лёгким бегом оправился догонять носилки со Штерном.
Дургун постоял, осмотрелся: шесть чётких коридоров было проломлено в колючем кустарнике, а их было семнадцать. Он выкликнул, кто по какому следу пойдёт, и сам побежал, вместе с двумя товарищами по наиболее натоптанному.
Хоть вид крови и трупов, поскольку Штерн явно не жилец, неприятно поразил Дургуна, он завидовал людям джунглей: «восемь крупных туш! Это же столько мяса!»
В последнее время его ели так редко. По рассказам отца Дургун знал, что когда тот был совсем молод, у людей было много коз, свиней и кур, у них было много мяса, много навоза, которым удобряли поля и тучная земля отплачивала богатыми урожаями. Все были сыты и женщины рожали много детей, и все были счастливы и не думали что будет завтра.
Людей становилось всё больше и больше, под поля и плантации была возделана вся савана, стали орошать пустыню  и запахивать её под поля.
Воды стало меньше доходить к океану, он стал мелеть, и однажды вооружённые рыбаки пришли ломать лотки, по которым шла в пустыню вода.
Была большая драка, было трое убитых среди людей саваны, но рыбаков прогнали.
Но после этого несчастья посыпались как дождь в джунглях.
От неизвестных раньше болезней одна за другой стали дохнуть козы, а потом свиньи и куры.
Не стало навоза на удобрения, стала истощаться земля, падать урожаи. Меньше стало еды и настоящего, большого голода не настало лишь потому, что какая то странная болезнь стала косить людей.
У больных кровоточили дёсны, выпадали зубы, они становились вялыми, сонливыми, валились спать при каждом удобном случае и, однажды уже не просыпались.
Мор начался так же неожиданно, как начался, но осталась едва ли не треть от былого народа.
Теперь уже не было полей и огородов в пустыне, да и в саване часть теснились вдоль стен, хотя сейчас, чтобы прокормиться, необходимо было засевать больше. И только у редких семей сохранились скот и птица. И если появлялся  приплод, радость была не только для хозяев, но и для соседей, стоявших в очереди на приобретение козлёнка или поросёнка, платой за которых была часть урожая.
Но когда ещё дойдёт очередь, и многие жители саваны ушли на побережье, где мор начался и закончился много позже, но нанесла ещё большее опустошение.
Дургун бежал первый, запинаясь за стволы кустов, раздвигая где древком копья, где плечами и ладонями колючие ветви.
-Каково же здесь было проламываться мутантам- подумал Дургун.
Тропы шли вниз, в долину самого крупного ручья. Вверх по тмкому кустарнику пробираться  было невозможно. Метров через семьдесят кустарник кончился и люди Дургуна выскочили к руслу ручья, с руслом из гранитной дресвы..
Дургун остановился и подождал пока все вышли из кустарника. От ручья поднимался пологий склон, покрытый зелёной росистой травой, но следов на ней не было.
Вниз по ручью, в савану, они не пойдут. И хоть не хотелось Дургуну мокнуть под дождём, он пошёл вверх по ручью. Они дошли до родника и полезли вверх по крутому склону. Здесь уже начинался дождь и его капли текли по лицу, смешиваясь с обильным потом.
Выбравшись наверх, он увидел перед собой стволы деревьев, перевитые лианами, мокрую высокую траву.
- Вот они как, уходят к левой  стене- подумал Дургун, глядя на полосу смятой, поломанной травы идущей по кромке склона – хотят уйти к атомной станции. И он пошёл, хватая воздух ртом после тяжёлого подъёма.  Немного отдышавшись, перешёл на бег. Остальные бежал за ним, хотя и растянулись далеко друг от друга.
Но это не беда – подумалось ему-главное-настигнуть  и задерать, а там подбегут и остальные.
И он настиг. Последней ковыляла на трёх лапах немолодая уже самка с поседелой шерстью, которая тащила за переднюю лапу двух или трёхгодовалого детёныша.
Услышав топот Дургуна она попыталась идти быстрее, но скоро убедилась, что ей не по силам. Остановившись, она схватила детёныша и отбросила его подальше от тропы и побежала. Ей удалось, на какое то время, увеличить разрыв с Дургуном, но вскоре она стала уставать и Дургун её догнал. Он хотел ударить её на бегу, но это ему никак не удавалось. Замахиваясь, он невольно замедлял бег и самка уходила из под удара. Метнуть копьё он боялся, ему всё время вспоминалось окровавленное тело Грина.  Наконец там, где тропа круто поворачивала, обходя поваленное дерево, и крысообезьяне пришлось снизить скорость, он достал её концом копья. Лезвие вошло меду лопаткой и рёбрами, рана небольшая, но кровь хлестанула фонтанчиком.
Дургун едва успел шарахнуться в сторону от разъярённой самки, которая как то сумела проскочить мимо копья. Если бы не крутой склон, скатившись по которому он сумел оторваться на безопасное расстояние, он бы узнал, что значат острые зубы и могучие мышцы крысообезьяны.
Но сейчас он был настороже, и как бы не металась самка, всюду её встречало блестящее острое лезвие. Но и Дургун не мог достать  её копьём. Выше, по бровке склона один за другим протопали его товарищи, а  он всё ещё водил хоровод с этой старой самкой.
Но всё же она стала уставать, движения её замедлились и Дургун снова достал её остриём,  на этот раз в живот, когда она поднялась на задние лапы, и быстро отдёрнул копьё, чтобы она  не успела за него ухватиться. После этого танец продлился недолго. Самка уже не могла прыгать, она только поворачивалась и пыталась ухватить копьё, но только обрезала лапы. Всё таки Дургун сумел нанести ей последний удар, в шею. Хлынула кровь, окрашивая копьё и грудь крысообезьяны, она схватилась, наконец, за древко, и стала заваливаться навзничь.
Отдышавшись немного он вынул копьё, обтёр его о траву, вытащил наверх тушу и стал привязывать её к копью, чтобы потом было удобнее тащить.
Пока он сражался с этой старой самкой, все его товарищи ушли вперёд, сил следовать  за ними у него уже не было, так что оставалось только дать.
Сейчас только Дургун заметил не перестающий дождь и добром помянул Боя – когда то он посоветовал, отправляясь в джунгли, обмотать кожей ногу под коленом так, чтобы вода скатывалась по ней,  не заливаясь в голенища сапог. Если бы не этот совет, он бы не смог так быстро поворачиваться, его сапоги тянули б его к земле как гири, ведь сейчас на нём не было сухой ниточки,  и даже в карманах была вода.
Наконец то послышались голоса, потом шаги. Его товарищи смогли убить ещё двух самок и детёныша. Стадо успело добраться до левой стены и по крутым лестницам давно не посещаемых галерей ушли в одну из штолен, ведущих к атомной станции.
Два молодых парня отдали свои копья Дургуну, подняли копьё с убитой им самкой и понесли. Дургун потащился следом. Хорошо бы поискать детёнышей, но лампы стали тускнеть, приближался вечер и надо было быстрей выбираться из джунглей. Они сумели выбраться до темноты. Лампы светили ещё достаточно ярко, когда охотники подошли к посёлку, но Дургуну казалось, что лампы уже почти не светят. Он сумел дойти до проёма, ведущего на галерею и уже стал подниматься по лестнице домой, когда его настигла сильная боль в груди. –О –у-у! успел он сдавленно не то прокричать, не то провыть  и рухнул. Сердце не выдержало сегодняшних нагрузок и кровь разорвала его истрёпанные старые стенки. Детёныш самки, упав в густую, высокую траву, куда его бросила мать, хотел бежать за ней, но увидев спину кого то большого, не такого как все, которого боялась мать,  он тоже испугался, лёг на землю и свернулся в клубок.
Он слышал, как топали по земле один за другим эти страшные, которые гнались за мамой и ещё сильнее сжимался.
Он лежал ещё долго после того, как они пробежали, но всё было тихо, он поднялся и пошёл туда, куда убежала мама.
Он шёл метрах в пяти от тропы. Это было само разумное - он видел хорошо протоптанную тропу сквозь стебли, а кое где и поверх тропы, а его маленькой тропки, которую он топтал выше по склону не было видно.
Но делал он так вовсе не потому, что сообразил об этом.
Просто дальше от тропы он уже не чувствовал запаха маминых следов, а ближе подойти не решался, так как боялся запаха следов не таких как все.
Так он бежал, время от времени останавливаясь, чтобы сунуть в рот какую ни будь съедобную траву или улитку.
И вдруг он услышал громкие голоса и топот не таких как все…  И он бросился прочь от тропы, бросился на четвереньках, подлезая под низкие ветки, под огромные листья.
Под одним из таких листов он затаился. По листу бил дождь, а под листом дождя не было. Он затаился, свернулся клубочком, лежал, лежал да и заснул, потому что лампы стали тускнеть и наступал вечер.
Проснулся он утром, вылез из под листа и пополз по своим следам к тропе. Страх он заспал, хотелось есть, а это было связано с мамой. Конечно, мать давно не кормила его своим молоком, он сам мог искать съедобные черенки и листья, личинки и улиток, но только мама могла накормить тёплым, солёным от свежей крови мясом насекомоядных и травоядных крыс.
Дождь за ночь почти начистосмыл следы и не таких как все и мамы. Поэтому он вышел на тропу и пошёл по ней, иногда становясь на четвереньки и вынюхивая землю в поисках запаха мамы.
Шёл он на двух ногах, так ему было удобнее, но тому что он был новым мутантом, с более короткими, чем у всех крысоообезьян  передними лапами- по сути дела –руками, да и черепная коробка у него была объёмнее, в ней было побольше мозга, но пока он не умел им пользоваться и он ощущал себя обычной крысообезьяной, то есть никак себя не осознавал.
Он был слит со всем этим миром: и тёплые капли дождя сбегающие струйками по спине и груди, и бульканье в кишках  и мама – всё это воспринималось им целиком, без разделения на то, что в нём и что вне его.
По дороге зверёныш подобрал довольно увесистый камень. Он удобно лёг в ладонь и ему была приятна его тяжесть, его шершавые грани; он на ходу ощупывал камень, перекладывал из руки в руку. Вдруг что то заставило его оглянуться.
Две крысы хищницы, ростом чуть поменьше его, стоявшего на четвереньках, бежали за ним следом. Зверёныш вскрикнул, бросил камень в ближнюю крысу и побежал изо всех сил. Он не знал что это  и почему он их боится. Боялся, и всё.
Но то ли камень напугал хищниц, то ли маленький зверёныш бежал быстрее их, то ли, что скорее всего, они были сыты, но он благополучно проскочил через джунгли и запрыгал среди железобетонных блоков полуразрушенной галереи.
Здесь не было запаха мамы. Был только запах других из его стада и запах не таких как все. Он спустился вниз. Знакомого запаха не было, да и запах других следов с тропы был смыт. Он вернулся на галерею и пошёл по следам своего стада.  Скоро остался позади отвратительный запах не таких как все, он дошёл до штольни и пошёл по узкому, слабо освещённому коридору.
Когда то коридор был освещён очень ярко, но почти половина ламп, как они не были долговечны, перегорела и их никто не менял.
Время от времени зверёныш вспоминал, что мамы рядом нет, он один; тогда он садился на пол и тихонько скулил. Проскулившись он вставал и шёл дальше.
Так он дошёл до атомной станции, а затем и до малого убежища.
Когда то атомная станция строилось чтобы снабжать энергией оба убежища, большое, откуда он возвращался, и малое, куда он пришёл. Скважинная электростанция была делом новым, в неё верили мало и она задумывалась как резервная. Но вышло иначе. На атомной электростанции произошёл радиоактивный выброс, часть людей в убежище погибла, часть разбежалась, чтобы умереть от лучевой болезни позднее, основное убежище отключили от атомной станции и подключили к скважинной, но в малом убежище, как это ни трудно поверить, свет остался. Брошенная людьми станция работала.  Отработанное топливо автоматически извлекалось ,загружалось новое, генераторы прямого преобразования тепла в электричества исправно подавала напряжение в сеть и лампы продолжали светить, давая жизнь малому убежищу.
Время от времени из реактора вырывалась струйка газов, разносившая по убежищу радиоактивную пыль.
Почти всё живое в малом убежище вымерло. Уцелело всего несколько видов растений, а может и один, теперь уже вряд ли какой ботаник мог разобраться в разнообразии вновь возникших форм.
 В малом убежище тоже был замкнутый цикл. В центре круглого зала, имевшего два километра в диаметре, ярко светили лампы, под этими лампами лежало озеро, теперь уже заболачивающееся, с зарослями водяной травы, а у берегов покрытое плавучей торфяной подушкой. От берегов по ступеням, обвивая поддерживающие колонны поднималась трава, то расстилаясь плоскими листьями по вертикальным стенкам, то высоко вскидывая  стебли.
Листья и стебли  трав были то ярко –зелёные, то серые, то голубые.
И цветы были разные, по форме, по окраске, по размерам. Так же, как и шмели, завезённые в убежище для опыления растений.
Из четвероногих в убежище плодились только крысы, дававшие под влиянием радиации всё новые и новые мутантные формы, переполнявшие зал и выплёскивающиеся отсюда в Большое Убежище.
Хозяевами, самыми крупными животными, не имевшими естественных работ были здесь крысообезьяны.
Зверёныш нашёл своё поредевшее стадо. В нём осталось всего семь взрослых самок и десять детёнышей разного возраста.
Стадо детёныша обитало на галереях, окружавших зал. На галереях сквозь трещины в плитах пробивалась трава, ползали слизняки и улитки, водились жуки, пробегали мелкие крысы. Но редко встречались съедобные травы, не очень много было жуков и улиток, а добыча мяса была огромной удачей.
А внизу, в зале, жило ещё шесть стад, куда более многочисленных, чем стадо зверёныша, с сильными и злобными самцами. Каждое стадо зорко стерегло свою территорию и не давало спускаться с галереи чужакам.
Попытка уйти в Большое Убежище чуть не привела к гибели всего стада и в крысообезьянах прочно поселился страх к не таким, как все.
Галереи были много обширней чем кормовая площадь каждого стада внутри зала, но она еле-еле могла прокормить стадо зверёныша.
Целый день они ходили по галереям, ловя на стенках и вытаскивая из под камней на полу жуков, их личинок, червяков, поедая съедобные растения.
Руки были почти всё время заняты, и на четвереньки становились только чтобы попить воды, которая сочилась из трещин в потолке и стенах, скапливалась в ямках на полу и стекала маленькими ручейками в зал.
Зверёнышу, и ещё четверым таким же как он, мутантам, было уж просто трудно ходить на четвереньках, зато они быстрее других ходили на двух ногах, могли обследовать большую площадь пола и стен, им доставалось больше пищи, они почти всегда были сыты, реже болели и выжили.
Все они были одногодки, зверёныши, родившиеся после очередного радиоактивного выброса, более младшие почти все поумирали, а из более старших выжило всего четыре самки.
Как ни скудно было на галерее, но и её пришлось покинуть и вновь уходить в Большое Убежище.
В зале разделилось самое сильное стадо. Оно стало слишком большим, чтобы прокормиться совместно. Отделилась группа молодёжи из семи самцов и пяти самок. Полгода старое стадо их терпело, но когда у самок стали появляться детёныши, изгнало их со своей территории.
Чужие стада тем более не стали с ними церемониться, вскоре они были изгнаны из зала и ворвались на галерею. Озлобленные, голодные, они набросились на галерейных и выгнали их в слабоосвещённую штольню.
Их было меньше, пришельцев, но там были молодые, но уже крепкие самцы, да и самки, посадив детёнышей за спину, были готовы зубами и ногтями отстоять для них право на пищу.
А в галерейном стаде не было ни одного взрослого самца. Зверёныш и его сверстники ещё не выросли, молодые самки, хоть и достигшие половой зрелости, ещё не заматерели, а старые уже слабели, измученные голодовками и болезнями и никто даже не пытался оказывать сопротивление.
Покричав и поскалив  зубы, все пустились наутёк, как только чужаки к ним приблизились.
Они ещё раза два или три пытались вернуться в галерею, но новое галерейное стадо зорко следило за выходом из штольни и снова загоняло туда стадо зверёныша.
Понемногу жажда и голод заставили их вновь двинуться в большое убежище.
Первое время они ютились на галерее левой стены,  но потом стали спускаться в зал, где было больше пищи. Здесь не было других стад, не было конкурентов и стадо перестало голодать.
На ночь они укрывались в штольнях, ведущих к малому убежищу, далеко от них старались не уходить  и были в относительной безопасности. Правда, крысы –хищники загрызли одну старую самку, отставшую от стада.
Шло время, зверёныш подрос и однажды, когда с ним стала заигрывать возбуждённая самка, до его ноздрей дошёл волнующий запах, он вдруг ощутил томление, прилив крови к паху и я рость на посмевшего приблизиться сверстника. И тот, увидев его горящие глаза и оскаленные зубы, признал его право на самку.
И когда течка у неё уже закончилась, зверёныш не забывал о том, удовлетворении, что она ему принесла и старался держаться поблизости.
Как то стадо разбрелось среди деревьев, отыскивая пищу, и вдруг зверёныш  услышал крик своей первой самки.
Она увидела подкравшихся к ней крыс –хищниц, кинулась бежать, но запуталась в упавшей с подгнившего дерева лиане и упала.
Зверёныш, выкапывавший палкой вкусный корень, вскочил и бросился на крик. Увидев хищниц, он вспомнил топу, себя, маленького, испуганного, но теперь эти хищницы были не такие большие и страшные, но такие же ненавистные.
И ярость, вздыбила волосы зверёныша, да не зверёныша уж теперь, а молодого зверя, и он , что было сил ткнул набегающую крысу концом палки в череп, а потом долго тыкал в дёргающееся в агонии тело, пока оно не затихло.
Вторая крыса –хищница метнулась в кусты и скрылась.
Вокруг добычи собралось стадо. Зверёныш выпрямился, ударил себя в грудь, с шумом выдохнул воздух, взмахнул палкой и повторил крик самки, увидевшей хищниц.  \И снова и снова он повторял этот крик. И вдруг, будто лампы вспыхнули ярче, но не на потолке вспыхнули, а у него в голове.
Зверёныш посмотрел на убитую им крысу –хищницу, на свои руки, живот и ноги, со стекающими по ним струйками дождя; обвёл взглядом собравшееся вокруг стадо, джунгли, уходящие к потолку колонны и проступающую сквозь пелену дождя стену и впервые осознал себя.
Впервые отн понял, что существует отдельно от этой убитой крысы, этих деревьев и даже сородичей, которые всегда рядом, которые неотделимы от него, но всё же он –это не они.
Стадо уже набросилось на добычу, разорвало тушу на части и самые нетерпеливые уже принялись  жевать мясо, опасливо поглядывая на зверёныша, а он стоял и озирался.
Он не знал, что в нём пробудилось сознание, что он сделал  не первый, но может самый важный шаг от зверя к мыслящему существу. Ещё не было мыслей и слов, но уже единый прежде мир распался на две части –он и всё остальное.
И он уже по другому стал смотреть на этот мир и мир стал распадаться на отдельные части.
Его потомки  обозначат эти части особыми звуками и изобретут речь

Прошло уже десять лет с того дня, как Диг встретил крыс –мутантов. После того он всё реже и еже ходил к перископу, всё труднее давалась ему дорога. Сейчас он шёл впервые за четыре года. Шёл, наверное, в последний раз.  Он был ещё достаточно бодр, и мог ходить, но его мучили боли в животе и у него пропал аппетит.
Надо было спешить ещё раз взглянуть на поверхность. На этот раз его сопровождал сын. Шли не торопясь, часто останавливаясь.
И уже наверху, подходя к скважинной  станции, во время очередной остановки, Диг посмотрел в проём галереи. Джунгли здесь были переувлажнены, деревья стояли низкие, угнетённые, местами развилось настоящее моховое болото. Островками смотрелись здесь  обомшелые плосковершинные скалы, на которых установлены поддерживающие колонны.
На одном из таких островков, среди мягкого мха сидели мутанты –приматы.
Но это были уже не те приматы, которых Диг видел в прошлый раз. Они стояли на двух ногах, в передних лапах, да нет, каких лапах – руках, у многих были палки. И черепа у них были намного больше. Они уже напоминали людские.
И всё равно, морды их, даже укороченные, были неистребимо крысиными.
-Смотри сын. Когда то и люди начинали развиваться так же. Эти сейчас на стадии австралопитеков. А потом появятся питекантропы, неандертальцы. Возникнут крысовеки и начнётся крысовечество.
И неужели вся человеческая история, вся цивилизация и это Убежище, и наше прозябание в нём –всё это только для того, чтобы расчистить дорогу для эволюции крыс?
Может нам не суждено выйти на Поверхность и человечество закончит свой путь в этих подземных норах, но неужели крысовек, выйдя к солнцу, не узнает ничего о нас, живших до него, повторит все наши ошибки и сделает то, что чуть чуть не удалось нам –уничтожит, наконец, и
жизнь и землю.
Сын слушал его снисходительно, но без малейшего интереса. Сказки о Поверхности, о былом могуществе людей, создании Убежища и Войне, о том, что люди выйдут на поверхность и могущество к ним вернётся,  он слышал с детства.
-Он, конечно, этим сказкам не верил. Да и кто верит сказкам? А отец под конец совсем выжил из ума. Стал говорить о вырождении людей или, вот как сейчас, о том, что люди вымрут, и их место в убежище займут эти крысы, похожие на людей.
Крысовеки – это отец хорошо сказал. Удобное слово. Надо будет устроить охоту на этих крысовеков.
Надо же такое придумать – убежище создали люди. Он сам электрик и знает, как сложно переплетение всех проводов, как красивы и непонятны лампы, и это только там, где электричество нисходит до людей.
Они смогут сменить перегоревшую в комнате или коридоре лампу(они хоть редко, но перегорают), исправить электроплиту, сменить изоляцию на проводке.
Но и лампочку, и изоляцию они берут на складе. Смешно подумать, что такие совершенные вещи, красивые, как кристаллы, могли сделать грубые человеческие руки.
Он сам видел, у стены есть родничок и там, на камнях растут иголочки арагонита. Но эти кристаллы выращивает родничок, слабый и малосильный, а лампы – могущественное электричество.
Ну это ладно, маленькие  лампы. А как можно сделать и навесить на потолок большие лампы, которые светят уже не одному поколению и  не перегорают? До них ведь даже и не добраться.
А откуда берётся электричество? Страшно даже подумать, что когда то электричество зависело от людей. Электричество, наверное, может читать мысли  и кто знает, как оно на них ответит. Вот, два года назад, электрика со второго посёлка электричество убило.
Войдя в комнату с Перископом и задвинув за собой тяжёлую металлическую дверь, Диг и его сын почувствовали, что в комнате как то не так. В комнате было прохладно. Дин подошёл к двери рядом с перископом.  Он всегда видел в ней только декоративную деталь, но сейчас дуновение воздуха шло от неё. Он толкнул дверь. На этот раз она легко подалась и открыла дверь в коридор, наклонно уходящий вниз.  Они пошли по слабо освещённому коридору, который закончился, упёрся в широкую дверь. Сын потянул за ручку, и дверь с шелестом ушла в сторону.
Дух захватило от холодного воздуха, а глазам стало больно от яркого света.
-Пошли обратно, здесь, верно, радиация –ёжась от холода сказал сын Дига.
-Радиации никто не чувствует. Мы вышли на Поверхность – сказал Диг и переступил порог.
Он не знал, что автоматика открыла транзисторные замки дверей после  того, как с входа стаял лёд. Лёд и сейчас был метром ниже двери, мокрый, усеянный камнями. От этого он таял неровно, камни то утопали в колодцах, то высоко поднимались на ледяных ножках.
За ледником вставала гладкая каменная стена, не отвесная, а убегающая от ледника и переходящая в неровный скалистый склон.
Диг понял, что они вышли где то ниже глаза Перископа.
-Сын, дожили! Мы увидели Поверхность!. Я не знаю, сколько пройдёт лет, но мы сможем здесь жить, сын!
_Хорошо, хорошо, отец – ёжась и стуча зубамисказал сын. –пока здесь жить невозможно.
-Сын, посмотри, посмотри туда, вниз, там нигде не видно стен, там нет границ у мира.
-Пошл, пошли – сын почти силой затащил Дига обратно. Они закрыли за собой дверь, прошли коридор,  прошли перископный зал и вернулись в зал Убежища. Диг шёл почти ничего не видя от слёз, застилавших ему глаза. Он был счастлив. Он увидел Поверхность, он верит, что люди на неё выйдут и смогут начать всё снова, и будут умнее и счастливее.
Вечером он созвал людей посёлка и горячо говорил им, что выход на Поверхность открылся, что скоро стает лёд и моно будет выйти на Поверхность, засеять большие поля, и людям не будет грозить мор, и человечество вновь достигнет могущества но, помня былые ошибки, будет гораздо мудрее.
Он был счастлив и не замечал, что его просто не понимали и слушали из уважения к возрасту, да чтобы угодить его сыну, жрецу электричества, от которого они во многом зависели и которого побаивались.
Когда усталый Диг ушёл отдыхать, стали расспрашивать его сына.
Сын Дина рассказал об их походе, о том, что они видели новых мутантов крысообезьян, или, как их назвал отец – крысовеков.
-Поверхность – это огромное Убежище, больше нашего. Мы вышли на его левой стене, правая была километрах в трёх, а вверх и вниз оно уходило так далеко, что и не видно конца. Свод убежища голубой, светится сам по с ее, очень высокий и держится без колонн. Лампа только одна, но очень яркая, на неё нельзя смотреть, больно глазам. Жить там нельзя. Там холоднее чем в самой  дальней штольне.
Там внизу лежит лёд, а это, как говорит отец, затвердевшая вода. Он говорил, она снова станет водой, и появится почва, можно её возделывать, сеять хлеб, но на чём мы станем готовить пищу?
Там нет ни одной электрической розетки.  Этот мир явно враждебен электричеству и делать нам там нечего.
Утром Диг и его сын не смогли встать с постели. У них был жар, их биладрожь, тело сотрясал жестокий кашель.
Жена сына поила их взвесью толчёной плесени, отваром трав. Ничего не помогало. На третий день они начали бредить, потеряли сознание и, не приходя в себя, скончались.
Люди Убежища давно забыли, что такое сильная простуда и воспаление лёгких, поэтому внезапная смерть людей, вышедших на поверхность, вызвала страх перед поверхностью, почти такой же, как перед Атомной Станцией и Радиацией.
Люди снова устроили охоту на мутантов, теперь их, с лёгкой руки покойника Дина, звали крысовеками. Но Зверёныш, почувствовав приближение людей, снова увёл стадо в малое убежще. Но теперь это было другое стадо.
Поумирали старые самки, наиболее молодые из низ успели дать потомство от зверёныша и ещё двух прямоходящих самцов. Из детёнышей выжили только прямоходящие. Эти детёшыми стали взрослыми , подрастали и первые детёныши от молодых самок.
И зверёныш, и все самцы его стада теперь не расставались с железными  прутьями, которые они выломали из ограждения одной из галерей.
Ими было удобно выкапывать корни, поднимать камни, и теперь они не только били мелких крыс, но уже загоняли довольно крупных травоядных, по высоты  до половины роста крысообезьяны.
И теперь, придя на галерею малого убежища, стадо зверёныша увидело в крысообезьянах уже не столько конкурентов, сколько добычу.
Матери с детёнышами остались в штольне, а самцы и молодые самки, не связанные детьми вышли на галерею.
Галерейное стадо пыталось выгнать пришельцев, но вскоре бросилось наутёк, оставив четырёх, самых крупных самцов лежать с круглыми дырками в черепах.





















Время второе.

Сменилось несколько поколений. Кости зверёныша давно истлели,  стадо его расплодилось, повыбило всех крысообезьян и, в конце концов, в малом убежище не стало хватать пищи.
И опять новое галерейное стадо крысовеков вышло в большое убежище.
Крысовеки давно бы заполонили малое убежище, врагов у них не было, но они сами не давали друг другу размножаться. Когда у какой то самки начиналась течка, возбуждённые самцы не колеблясь пускали в ход арматурные прутья и камни против соперника и порой зачатие одного детёныша было оплачено двумя –тремя трупами.
В галерейном стаде период половой готовности у самок был намного длительней, чем чем в других стадах, наиболее сильные самцы успевали насытиться и конфликты внутри стада не приводили к убийствам.
Может быть поэтому галерейное стадо было многочисленнее  любого другого стада в малом убежище.
Но пробиться с галерей в зал им не удавалось: стоило им спуститься , как на них набрасывалось не только то стадо, на чьей кормовой территории они оказались, но но и соседние.
Пищи, между тем, на галерее становилось всё меньше и меньше,  и настал голод.
И вот тогда то, соскребая скудную плесень со стен штольни, на  которую они раньше бы и не взглянули, крысовеки вышли в большое убежище.
В большом убежище они тоже поселились на галерее, где не было постоянного дождя, местами было почти сухо, а кормиться уходили в джунгли.
Каждый раз они возвращались не туда, откуда вышли, а немного ниже и, постепенно, день за днём, сдвигались к краю джунглей, за которыми лежала савана.
Однажды, вожак стада, самец Ургын, погнался по берегу ручья за травоядной крысой и не заметил, как далеко выскочил в савану.
Он настиг крысу в русле ручья и, убив её железным арматурным прутом с заточенным остриём, уже собирался взвалить на плечи, как услышал странные крики.
Ручей здесь протекал в глубоком русле, береговой обрыв был по грудь выпрямившемуся во весь рост Ургыну.
Не так далеко от Ургына, он даже различал их лица, метались и кричали какие то существа, похожие на сородичей Ургына, но помельче, пострашнее, в руках у них были палки с чем то блестящим на конце. Это были очень разные существа, были среди них и большие и маленькие, толстые и тонкие, с короткими и длинными руками, они мелькали и кружились, наконец часть их побежала на Ургына, а оставшиеся кричали и махали своими палками. Ургын схватил добычу, пригнулся пониже и припустил в джунгли.
Бренгер стоял, радостно кричал и махал мотыгой. Они отстояли свою землю. Эти, с левой стены, хотели возделать участок на их стороне убежища, хотя известно, какой ручей служит границей.
В Убежище давно вымерли скот и птица, удобрять поля было нечем, и люди, истощив один участок бросали его и переходили на новый.
Так и кочевали участки от стены до середины убежища и обратно.
Бренгер был одним из последних, сохранивших нормальные человеческие пропорции. Но он не чувствовал себя более нормальным, чем другие. Он был просто одним из вариантов человеческой расы- были горбатые и прямые, с большим туловищем, головой и руками на коротеньких ножках, и высокие, тонкие с крохотной головкой, были покрытые густыми длинными волосами и с кожей, похожей на чешую.
Человечество вырождалось, но Бренгер не знал этого. Он всегда жил в убежище, под светом ламп, под светом, который даёт могущественное электричество.
Он любил эту жизнь. Труд на плантации и уборку урожая, ловлю грызунов в саване и редкие походы на охоту в джунгли. Иногда он задумывался, что было в Убежище раньше, когда видел в комнатах убежища остатки старой мебели, старые инструменты, явно сделанные для великанов.
Он, конечно, не знал, что это он и его современники стали гораздо ниже ростом, чем их предки.
Бренгер расспрашивал о прошлом отца, и тот рассказывал ему о борьбе Электричества, Поверхности и Атомной Станции, о могучих жрецах-электриках, которые могли вымаливать у электричества милость, и тогда в каждой квартире был свет и работали электропечи.
Но отец умер, и Бренгеру стало не с кем поделиться своими мыслями, если же он пробовал, его обрывали и заводили разговор об урожае, дележе участков, о точиле для  мотыги.
Он заметил, что большинство не знает многих слов, которых он узнал от отца и стал стесняться произносить их вслух.
Ему очень нравились походы в джунгли на охоту, за плодами. И вот сейчас, когда выдавлось свободное время между посевом на одном участке и обработкой другого он, со своими соседями, шёл в джунгли.
Шли они по галерее вдоль правой стены.
Бывали там редко, за галереей никто не следил, на стенах уже появились лишайники, а из трещин стала пробиваться трава, в арки протягивали свои ветви деревья джунглей.
Галерея крутой лестницей поднималась на уступ, сворачивая чуть вправо.
Бренгер шёл первым и ещё поднимаясь по верхним ступенькам увидел чудо – в проёме арки поднялись, вытянулись, пронизанные светом ламп, ярко розовые раструбы каких то неведомых грибов. Грибы были яркие и праздничные, свет, проходя сквозь них, становился розовым и казалось, что грибы светятся сами по себе, осещая галерею, делая её нарядной и торжественной.
Бренгер замер, не решаясь переступить по трём последним ступенькам, стать выше этого светящегося праздника.
-У-У-У, погань! –Оттолкнул его Грундер, прыжками поднялся вверх, заскочил на перила, в проём галерейной арки и с жестоким и блаженным отрешением на лице стал пинать, давить, топтать розовые бокалы так, что ошмётки летели к стене галереи и на лестницу. Бренгер поднял и под ног кусочек, только что холодно шлёпнувшийся о его щёку.
Розовый цвет стал бледным, болезненным, и не верилось, что он только что светил так волшебно.
-Ты зачем это сделал чем они тебе помешали? – печально спросил он Грундера?
- А потому что погань, а растут.
Бренгер с внезапной ненавистью взглянул на могучего горбуна Грундера,  на его толстые руки, покрытые настоящей шерстью, насупленное лицо. Ему очень захотелось ударить Грундера, но он знал, что за удар без причины Грундер имел право убить его. А что за причины могли быть у него? Как объяснить, почему ему дороги эти несъедобные розовые грибы, выросшие неизвестно почему в забитых землёй и полусгнившими листьями щербинах и трещинах арки.

Он сжал копьё и опустив голову пошёл за Грундером. Шли они быстро и поднялись почти да самого входа на скважинную электростанцию, где спустились с галереи в джунгли и пошли по старой, заросшей почти дороге, где всё же было легче идти, чем ломиться сквозь джунгли.
Охотники пошли по тропе, один за другим, вглядываясь в просветы между веток и слушая джунгли, стараясь уловить сквозь шум редкого крупного дождя шорох листвы под лапой зверя.
Бренгер шёл вторым и шум дождя у него в ушах стал сливаться в медленную  мелодию, появились слова и он запел, совсем тихо:
«Словно тихие капли дождя неумолчного, я с копьём своим острым подберусь осторожно к жирной вкусной добыче, глаз мой меткий направит руки сильные точно и копьё моё кровью, алой кровью напьётся, кровью жертвы законной, что мне послана богом, богом джунглей и духом дождя, Электричества верными слугами.»
-Заткнись! –зло глянул через плечо Грундер.
И Бренгер смолк, стыдясь, что его прихватили за таким глупым и никчёмным занятием.
Они прошли ещё немного, и вдруг раздался пронзительный визг  и треск веток.
Травоядная крыса спряталась среди густой листвы, услышав приближение людей спряталась хорошо, и парень, шедший вслед за Бренгером, метнул копьё в подозрительный куст скорее с досады, что нет настоящей добычи, чем действительно  заметив дичь.
Люди бросились по следу раненого зверя и, судя по крови, раненого серьёзно.
Зверь бежал по тропе, хорошо натоптанной, но даже для низкорослых людей убежища ветки склонялись слишком низко, приходилось бежать согнувшись, а порой, на подъёмах –опираться на руки, хоть в правой и было зажато древко копья.
Зверь был уже близко, ещё немного – и Грундер сможет достать его копьём.
Травоядная крыса скрылась за поворотом тропы и вдруг, оттуда раздался визг и топот когтей по тропе оборвался. За поворотом открывалась небольшая полянка, выскочив на которую Грундер и Бренгер замерли. Остановились на тропе и остальные. Над убитой добычей стоял крысовек, сжимая в руках окровавленный арматурный прут и угрюмо смотрел на людей.
Грундер сделал шаг вперёд и поднял копьё.
Ургын, только что убивший выскочившую прямо на него травоядную крысу понял, что эти странные существа хотят отнять его добычу. Он их не боялся; они были ниже его, у них не блестели под губами большие острые резцы, не торчали в уголках рта клыки, они были явно слабее, и то, что они предъявляли права на добычу, взъярило Ургына. Со вздыбленной шерстью, оскалив пасть и хрипло рыча, он пошёл на людей, размахивая своим оружием.
Грундер стал отступать. Попятился и Бренгер. Выгнав их с поляны, Ургын не стал их преследовать, взвалил на плечо тушу и скрылся в тени низкорослых деревьев.
Усталые и раздосадованные вернулись к стене охотники.
-Чем мы не понравились духу джунглей? Почему он добычу не отдал нам? –сказал ранивший зверя.
-Виноват он – сказал Грундер, показывая на Бренгера. – Он пел песни. Все поют песни электричеству. Все поют у распределительного  щита.  Бренгер пел не атк, как поют  распределительного щита. Электричество на него сердито. Его надо побить.
У Бренгера от страха засосало под ложечкой как только заговорил Грундер. Если все охотники согласятся с Грундером, он не имел права защищаться, иначе ещё больше разозлит Электричество.
Он не успел понять, все ли согласились с Грундером, как был сбит на землю сильным ударом. Но били все, он это заметил. Пинали босыми пятками, поднимали и били кулаками, пока он не падал, снова пинали.
Наконец кто то сказал - хватит.
Бренгера подняли, поставили на ноги и ушли. Он стоял полуприсев, прижав к бёдрам руки и опустив в ладони лицо. Выпрямиться он не мог, если он пробовал это сделать, его мутило. Болело кажется всё, что может болеть, и только тёплый дождь утешал его и утишил боль. Наконец он кое как разогнулся, подобрал копьё и побрёл, сильно сутулясь к саване.
Только через два дня он смог выйти в поле, надо было работать. А работать приходилось много.
Обработав почву на одном участке и засеяв его, надо было приниматься за обработку второго, третьего,  снимать урожай с первого, обрабатывать почву на четвёртом…
Так и шла жизнь. Бренгер не перестал сочинять песни, но теперь он пел их только в поле, стараясь следить, чтобы никого не было поблизости.
Возвращаясь вечером домой, он опасливо косился на распределительный щит. Распределительный щит был для правой стены один на всю савану и когда то он распределял подачу электричества в штольню, коридору, комнаты и залы.
Теперь он ничего не распределял; где то в глубине, в комнатах и штольнях лампы где то горели, где то нет, горящих становилось постепенно меньше, а чинить их было некому, да и нечем.
Да все уже забыли, что люди могли хоть как то вмешиваться в жизнь электричества.
Распределительный щит стал алтарём, перед которым молились великому богу Электричеству и пели старинные гимны, передававшиеся из поколения в поколение, слов которых уже никто не понимал и смысла не помнил.
Прошло пятнадцать дней после той злополучной охоты. Бренгер окучил на своём участке картофель . Его надо было полить и он пошёл со своим бурдюком, сшитым из кусков резины, швы которого были заклеены соком особого растения к пограничному ручью.
Набрав воды и заткнув пробкой бурдюк, он положил его на берег, сел на корточки и стал смотреть на бегущую среди камней воду.
На другом берегу послышались  шаги и он поднялся как раз тогда, когда к ручью подошла девушка. Одежда давно уже вышла из употребления в убежище. Старая изорвалась, истлела,  пух и шерсть после падежа скота взять было негде, а сеять лён, коноплю или хлопок, когда едва хватало сил прокормить себя никому не приходило в голову: в убежище было тепло, а стыд постепенно забылся.
Девушка была тех же пропорций, что и Бергер, с о светлой кожей, с глазами серыми, широко открытыми, с тонким носом, полными губами, высокой грудью, светлые влосы падали на плечи.  Вот только ноги до колен вместо кожи были покрыты чешуёй, но Бренгер не воспринял это как недостаток.
Они внимательно осмотрели друг друга.
-Тебя как зовут?
-Файна. А ты кто?
-Я Бренгер, у меня здесь рядом участок, я окучиваю картошку.
-У меня тоже участок неподалёку, но я его только что вскопала.
Бренгер впервые видел девушку, так похожую на него и внешне, и по разговору; по тому, как она легко сочетала слова, понял, что ему будет  легко с ней, она поймёт слова, которые он узнал от отца.
-Я хочу любить тебя. Пойдём ко мне.
-Нет, лучше на моё поле.
Файне  тоже понравился этот черноволосый парень и она охотно откликнулась на его желание. Ведь именно о таком, похожем на неё она и мечтала.
Они лежали, обнявшись на пашне и смотрели на свод убежища, на начавшие уже тускнеть лампы, как когда то в давние годы влюблённые смотрели в бескрайнее небо на звёзды.
Файна и Бренгер стали встречаться каждый день и Бренгер пел Файне свои песни и она слушала их, склонив голову на плечо Бренгера.
Конечно, и в посёлке Бренгера, и в посёлке Файны узнали про их связь. Казалось бы, кому какое дело, кто с кем проводит вечера и кто кого любит, когда у каждого столько своих хлопот, но у многих, кто видел две фигурки на берегу ручья, возникало неясное,. Смутное чувство то ли тревоги, то ли зависти.
Эта пара была красива, а красота стала столь редкой гостьей в Убежище, она раздражала и пугала мелких и уродливых его обитателей.
Бренгер не мог забыть розовых конусов, но он не знал, что и они с Файной сейчас как грибы под занесённой пяткой.
Раздражение против них росло и от расправы спасал только незыблемый обычай – за убийство и избиение без причины – смерть.
Ждали повода, и он нашёлся. В центре зала, на границе саваны и пустыни погасли две лампы.
Ламп на своде было очень много, и они давно стали гаснуть, но сейчас в этом увидели проявление гнева Электричества.
И первым оформил неясные подозрения Грундер: «Две  лампы не горят. Бренгер вместе с Файной два раза по десять дней. Электричество сердится.  Бренгер и Файна не могут быть вместе ещё десять дней».
И старые женщины, гадавшие под распределительным щитом  левой стены подтвердили, что виновны Бренгер и Файна и Электричество требует наказания виновников.
По посёлкам саваны шепотком передавали о предстоящей казни этой пары, неугодной электричеству и, наверное, связанной с силами Радиации или Поверхности.
Утром, выходя из своей комнаты, где она жила одна после смерти матери, Файна чуть не столкнулась со своим первым в жизни мужчиной, с которым она встречалась пока не узнала Бренгера.
Ордин казался половиной человека : подвижное лицо, сильная рука, развитая мускулатура груди, живота, мощное бедро, железная икра – всё это с правой стороны. А с левой всё сглажено,  однообразно, неподвижно,  рука не гнулась в локте, а нога – в колене.
Ордин, тем не менее, мог быстро ходить, разворачиваясь как циркуль, а одной рукой работал лучше, чем иные двумя. Он ждал её.
-Ты покинула меня Файна. Напрасно. Со мной ты бы жила долго.. А Бергер непонятный человек. Он во власти Поверхности, а теперь и ты во власти  Поверхности. Электричество гневается и гаснут лампы. Сегодня вас убьют, чтобы лампы не гасли. Я тебя больше не увижу.
Файна посмотрела на  него, обняла, оттолкнула и бегом бросилась в савану, к Бренгеру. Она даже забыла о висевшей за плечами корзинке с семенами.
Бренгер, увидев бегущую Файну, встревожился и, взяв мотыгу, пошёл навстречу.
-А я то думаю, что это меня все сторонятся, не разговаривают, сказал он, выслушав Файну.- Давай корзину и уходим на Поверхность. Может и в самом деле, она будет к нам благосклонней. Пошли, а то люди уже идут к нам.
И в самом деле, люди, работавшие неподалёку, ещё ковырялись в земле, а с дальних участков уже двинулись в их сторону.
Бренгер и Файна пошли к правой стене, туда, где под ней смыкались савана и джунгли, где уже не было посёлков, а был вход на галерею.
Бренгер уже миновал полосу соседа, как кто то крикнул:» Что же вы смотрите! Держите их!»
Этот крик всё поставил на свои места. Бренгер и Файна стали дичью, а люди саваны – преследователями.
Впереди, между ними и стеной было всего три человека, и они не спешили столкнуться Бренгером, но это были его соседи, а решиться убить знакомого не просто, да и связываться с Бренгером, который уже не мог ничего потерять, не хотелось, но за спиной и слева, окружая беглецов полукольцом улюлюкала распалённая погоней толпа.
Вскоре толпа распалась. Вперёд вырвались самые быстрые, а кто не мог бежать, кому не хватило выносливости отстали.
Беглецы ещё выигрывали время тем, что бежали напрямик, через плантации и огороды, а преследователи старались огибать засеянные участки.
Но всё же их стали настигать. Файна, бежавшая без груза, обогнала Бренгера, он оглянулся.
Его догонял  Тренг из Второго посёлка, страшно длинноногий парень с маленьким туловищем.  Бренгер остановился, резко обернувшись, рубанул Тренга сбоку по тазовой кости тяжёлой мотыгой и отскочил в сторону. Тренг ещё проскочил два шага и упал, обильно поливая кровью скудную почву убежища.
Бренгер отлично понимал, что если раньше их бы просто убили, то теперь все жилы вытянут, и за Тренга, и за потоптанные посевы, и за лампы, и за песни, и за то, что не такой, поэтому, подгоняемый страхом помчался с новой силой.
Напротив, страх заставил сбавить шаг двух, наиболее быстрых, когда они пробегали мимо жутко кричавшего Тренга, пытавшегося стянуть края раны залитыми кровью руками.
Заскочив на галерею Файна и Бренгер пошли шагом. Бежать сил не было, дыхания не хватало, пот ручейками стекал по телам, оставляя грязные потёки.
Бренгер выглянул в арку галереи. Человек пять топталось у входа в галерею, остальные далеко растянулись по саване.
Можно было не бежать, восстановить дыхание. Ведь преследователи тоже устали, не смогут они бегом подниматься по лестнице. Да и галерея здесь идёт по трём ярусам, а от галереи отходят штольни и коридоры.
Преследователи будут вынуждены разделиться, а потому первые будут ждать остальных и они сумеют уйти на Поверхность.
Чтобы остаться в одном из коридоров, спрятаться в дальних комнатах не было и мысли.
Как все жители убежища, Бренгер и Файна панически боялись тёмных коридоров и штолен, и не только из за того, что там порой устраивали логово хищные крысы, а из за какой то необъяснимой, мистической убеждённости во враждебности  самой темноты. А в освещённых коридорах и комнатах Бренгер и Файна, уверенные в своей вине перед электричеством тем более не могли остаться.  Им оставалось только выбираться на поверхность в надежде, что боги Поверхности, возможно, враждебные Электричеству, окажутся к ним милосердны.
Они шли мимо посёлка джунглей. Жители давно поумирали, двери комнат были распахнуты, везде царили запустение и тлен.
Бренгер знал, что в одной из комнат стояло в углу старинное копьё с длинным пластиковым древком. Странно, что его никто не взял себе и не обпилил.
Бренгер отдал мотыгу Файне, забрал копьё и они снова пошли по галерее.
На подходе к скважинной станции галерея шла по одному ярусу, была узкой и арки были почти на одном уровне с лампами, поэтому крысовеки из стада Ургына, конечно же, заметили две человеческие фигурки.
Стадо Ургына, поселившееся на границе саваны и джунглей было напугано криками любдей, которые гнались за Бренгером и Файной, стронулись с места и пошли вглубь джунглей.
И так у случилось, что стадо крысовеков подошло к верхнему краю зала тогда же, когда к нему подходили Бренгнер и Файна.
УРгын не раз видел людей, и не раз его подмывало напасть на них, но он видел их в саване, а это была чужая территория, а когда он встретил охотников в джунглях то их было много, а он один.
Но теперь люди были в джунглях, и их было всего двое.
Ургын показал на двух, самых быстрых самцов и издал два крика. Один означал людей, а  второй начало охоты
Это была ещё не членораздельная речь, но уже нечто большее, чем звериные крики.
Крики не просто отражали эмоциональное состояние, но являлись сигналами к каким о действиям, и даже появились отдельны крики, по сути – первые слова, обозначающие предметы
Вверх по заболоченному склону, где деревья и кусты были редкими и чахлыми, бросились Ургын и два самца, вооружённые арматурными прутьями, один конец которых был согнут, а другой расплющен. Это было первое, и пока единственное орудие труда крысовеков – загнутой стороной они  выкапывали корешки или использовали её как ударную часть дубины или молотка, а острый прямой конец  мог заменить копьё.
Увидев страшную троицу, прыгающую по замшелым камням вверх, к галерее, Бренгер и Файна снова сорвались на бег и сумели первыми заскочить в дверь, ведущую к скважинной станции, перископному залу и выходу на Поверхность. Однако захлопнуть за собой дверь не поучилось – Ургын сумел отодвинуть её и погоня продолжилась.
Уже не веря в спасение, ни о чём не думая, подгоняемые уже не столько страхом, сколько сидящей в каждой клеточке, каждой кровинке воле к жизни, бежали Бренгер и Файна, распахивая одну дверь за другой.
И вдруг, в проёме распахнутой двери перед ним брызнул яркий голубой свет, ослепительный, после тусклых коридоров.
Бренгнер всем существом, а не сознанием понял, что это Поверхность..
Он  перескочил порог и сразу же развернул  своё копьё острием к входу. Файна выскочила следом, на полметра опередив самого молодого и быстроногого крысовека.
Ослеплённый ярким светом и простором, он замешкался в дверях, может секунды на две, и Бренгер прыжком, всем телом падая, вонзил ему копьё в живот.
Напуганные криком раненого, голубизной, непривычным воздухом, пахнувшим из двери, крысовеки бросились назад.перед
В машинный зал скважинной электростанции они выскочили тогда, когда больше десятка преследователей Файны и Бренгнера спорили, доходит ли власть Поверхности до перископного зала и стоит ли туда идти.
В других условиях крысовеки повернули бы назад, а люди,  в азарте преследования, бросились бы следом. Но сейчас обитатели Убежища, робеющие перед властью Поверхности, напуганные ранение Тренга, и тем, что им не удалось имилостливить Электричество, увидев выскочивших крысвоеков, которых они не раз видели раньше, правда издали, вдруг чего то ужаснулись , и кинулись бежать, давя и отталкивая друг друга в тесных дверях, роняя копья и мотыги.
Ошарашенные крысовеки сначала попятились обратно, но вид убегающего противника ободряет даже робких и, кода почти все люди выбежали из зала они бросились вперёд, и сначала проткнули одного отставшего, а затем ещё трёх, одного за друим.
Теперь стадо могло попировать. Добычу разделали, не поленились отнести куски мяса и требуху до ближайшего родника, промыли, отбили на камнях, разребли полусгнившие опавшие листья до земли, застелили землю кислой травой, сложили на неё мясо и требуху пересыпанные кислой травой, завалили камнями и уселись есть печень.
Открытого огня в убежище не знали. Люди готовили на электропечах, а крысовеки добивались частичного переваривания мяса, оставляя его киснуть в растительных кислотах.
Правда, сейчас и у людей электропечей осталось очень мало, поэтому зерно и мясо тоже предварительно вымачивали, зерно в воде, а  редко достававшееся мясо – в уксусе.
Не помня себя от страха , вернулись люди, преследовавшие Файну и Бренгнера, убеждённы, что это боги Поверхности помогли влюблённым,  наслав на их преследователей крысовеков, и что эти боги могущественнее Электричества,  раз оно не смогло предотвратить страшную месть даже в зале электростанции.
И все притихли, убеждённые, что Электричество, которое они не смогли задобрить, им отомстит.
И в самом деле, начались несчастья.
Бренгер и Файна, протопали напрямик по засеянным и засаженным участкам, да и кое кто из преследователей  заскочил в азарте погони на поля.
Владельцы потравленных участков не успели позавидовать тем, у кого поля не пострадали, как из джунглей выскочило стадо свинеобразных крыс, за которыми гнались крысовеки и полностью вытоптали два участка, Штурга, что жил в первом посёлке саваны  левой стены.
Один участок был с почти созревшим урожаем, а второй с поспевающим. Это была голодная смерть для семьи – продержаться до урожая с только что засеянных участков,  они были не в состоянии.
А потом произошёл обвал, их никогда раньше не было, упали две плиты с потолка вместе с тремя лампами и камни, придавив один из участков Энгерна, только вчера засеянный.
А через четыре дня крысовеки напали на Горна и его жену, чей участок был на верхней границе саваны, убили их и утащили в джунгли.
ВО всех бедах винили беглецов и проклинали их как только могли
Убедившись, что крысовеки убежали, Бренгнер и Файна осмотрелись. Перед ними был огромный зал с неровными по высоте, но гладкими стенами, а светлый голубой свод был сам по себе, не держался на стенах, не было и колонн.
На потолке была только одна лампа, но такая яркая, что на неё было невозможно смотреть.
На дне зала протекал ручей, такой большой, какой они и представить себе не могли в своём Убежище.
Но сколько они не смотрели вокруг себя, не было здесь ни деревца, ни травки, не жужжали  шмели. Они не знали, что ледник, пропахав корытообразную долину, давно стаял, заполнив долину смесью глины и глыб.
На их счастье здесь был тропический климат и они попали в жаркий сухой сезон.
Но жизни вокруг не было. Они были первыми живыми существами на поверхности суши после третьей мировой войны и последующего обледенения планеты. Жизнь сохранилась только в океане и сейчас медленно выползала на побережья.
Бренгнер и Файна спустились вниз, на речную террасу и сделали единственное, что могли сделать –вскопали землю и засеяли её семенами.
Бренгнер с удивлением и страхом смотрел на чёткие тёмные тени, преследовавшие их – свою и Файны, в убежище тени были почти незаметны, а эти внушали какое то опасение. Поэтому  решение разумное, спасавшее их от солнечного удара и ожога от загара.  Беглецы дивились открывшемуся простору и с тревогой заметили, что огромная лампа ползёт по своду, а уж когда солнце ушло за горизонт и стало темнеть, их охватил страх. Но возвращаться в Убежище было ещё страшне.
Всю ночь они просидели обнявшись, глядя на сине-чёрное небо, на звёзды – как светлячки в джунглях, на тусклую лампу- луну.
И только когда совсем рассвело –задремали.
Всё ж  таки  они заболели – то ли от загара, то ли простыли, непривычные к перепаду температур и ветру, но  уже на второй день жар спал и они понемногу выздоровели.
Мясо крысовека. Которого Бренгнер ободрал и разделал, на стерильной Поверхности не загнивало, а стало вялиться.
На некоторое время его должно было хватить, но впереди маячил голод. Продераться до нового урожая можно было только одним способом –идти в убежище и постараться раздобыть пищу там.
Бренгнер подумал, что ни люди, ни крысовеки не будут сидеть и ждать его у входа, но мало ли  чем ещё может грозить ему электричество.
Наконец Бренгнер решился. Войдя в коридор, он упал на колени перед первой лампой и долго просил прощения у Электричества за обиду, которую он, сам не ведая, нанёс, уверял, что Файны нет больше, он сам готов принести любые жертвы, лишь бы электричество не сердилось.
Бренгнеру повезло. Он набрал полную корзину съедобных плодов и ему удалось сбить камнем. А потом добить древолазающую крысу.
Он ещё не раз потом ходил в джунгли, не замечая, как сам выносит джунгли на поверхность.  На своих босых ногах он выносил споры мхов, в плодах, которыми он набивал корзину, в шерсти и желудке убитых им зверьков – везде были семена. И они дали всходы. Скоро им уже пришлось отстаивать своё поле от сорняков, убрав урожай, они ушли подальше от разрастающихся , пока ещё маленьких и низеньких джунглей. Появились и шмели – то ли они прилетели по коридорам, то ли Бренгнер не заметил, как вынес их в корзине.

Эпилог.

Бренгнер и Файна дожили почти до пятидесяти и умерли счастливые, оставив трёх девочек и двух мальчиков, и старшие дети были уже взрослые.
Все дети были способны к труду и красивы.
Они так и не узнали, что уже их внуки почти все были уродами, а из правнуков никто не оставил потомства.
К тому времени жизнь Убежища заметно изменилась.
Ещё при жизни преследователей Файны и Бренгнера перестала давать ток атомная электростанция.
Потухли в малом убежище лампы, прекратился круговорот воды, погибли  растения, погибли или ушли в большое звери.
Новая волна едоков выплеснулась в большое Убежище и докатилась до саваны.
На поля, на грядки вышли стада травоядных и крыс приматов, люди уже не могли защищать свои посевы, так как сами становились добычей крысовеков.
Постоянные набеги на поля доконали людей саваны. Начался голод и вскоре только у берега «океана» осталась кучка потомков некогда могучего племени.
Коротконогие, с длинными пальцами, между которыми были кожные перепонки, они ныряли и собирали моллюсков, иглокожих и даже могли ловить руками рыб. Пищи хватало и им не нужны были ни сети, ни удочки, ни разум, который быстро отмирал от поколения к поколению.
Бренгнер оставил все двери открытыми и теперь, в прохладные ночи, холодный воздух поверхности опускался в убежище, а жаркий влажный воздух выходил наружу.
На потолке большого зала были уже обширные участки, где лампы не горели; почва под ними прогревалась меньше и началось движение воздуха. Возникла погода.
На безламповых проплешинах потолка конденсировались капли и время от времени шли  незапланированные дожди.
Разрушение убежища ускорилось
Стены комнат, коридоров, штолен вне большого зала были покрыты составом, препятствующим жизнедеятельности микроорганизмов и растительности.
Теперь этот состав окончательно разложился и поползли по коридорам плесень и грибы, а где ещё светили лампы – и зелёные растения.
А вслед за ними потянулись  и животные. И, наконец, случилось то, что могло и не случиться.
На поверхность, теснимые конкурентами, стали выходить звери, а за ними –и стада крысовеков.
Если бы не вышел на поверхность Бренгнер, если бы не оставил он  двери открытыми, зарождающееся крысовечество погибло бы вместе с вырождающимся человечествм под обваливающимися сводами убежища, где, в конце концов, погасла последняя лампа и Убежище стало просто странной, непонятной полостью в гранитном массиве.

Эпилог после эпилога.
Два молодых крысовека разумных идут по узкому пляжу под высоким береговым обрывом.
- Вот смотри, как  здесь чётко выражен пласт катастрофы : структуры удара, проплавленная брекчия. Анализ наверняка покажет наличие минералов высокого давления.
Да, здесь центр удара. Надо идти к периферии.
- А каков по твоему, механизм этих взрывов?
Ясно одно, катастрофа произошла пять миллионов лет назад, вероятно, в результате столкновения земли с роем астероидов.  В результате возникшего обледенения погибла предшествующая цивилизация и произошло великое вымирание.
- А как тебе гипотеза, что катастрофа произошла в результате какого то вышедшего из под контроля эксперимента, или даже конфликта между разными группами предшествовавших мыслящих существ.
-Ну, это, по  моему, полная ерунда. Разве могут могут мыслящие существа привести планету к столь масштабной катастрофе?