несвоевременные мысли о коммунизме

1. Введение
Долгое время историю нам изображали в виде прямой восходящей линии: первобытнообщинный строй, рабовладельческий, феодализм, капитализм, социализм и, наконец, светлое будущее всего человечества — коммунизм. Причём коммунизм рисуется этаким земным раем, когда и желать то больше нечего. Кстати, что может быть скучнее христианского рая — сад, ангельское пение-концерт в горпарке, да и только.
У мусульман рай веселее — семь прекрасных гурий, выпивка, наркотический кайф — и ни похмелья, ни ломки. Но ведь и гулянка надоедает. Но почему же мечта о коммунизме не покидает человечество, и попытки его достижения предпринимаются на всех крутых поворотах истории? Конечно, многие, прочитав такое начало, скажут: “ Он что -рехнулся? В наше время — и про коммунизм. Тут бы побыстрее прервать затянувшуюся агонию социализма, да вернуться на нормальную дорогу человеческой истории.”
Причём для демократических критиков марксизма эта нормальная дорога также видится восхождением от дикости к цивилизации, от нищеты к богатству и венцом творения стал европейский буржуа, который в будущем станет ещё богаче и ещё прогрессивнее.
Но вот так ли пряма эта дорога? Классовые общества занимают сравнительно небольшой отрезок человеческой истории. Даже если признать существование Атлантиды и её гибель 11,5 тысяч лет назад, то история государств занимает не более 13 тысяч лет из 1,5 миллионов лет существования человечества.
За пределами этих 13 тысяч лет простираются бесклассовые общества и, как минимум, 27 тысяч лет падает на так называемый первобытный коммунизм.
Сейчас демократы изволят шутить, что социализм — это переходный этап от капитализма к капитализму. А может вся так называемая история есть переходный этап от коммунизма к коммунизму? Во всяком случае, так понимал историю Маркс.
Но Маркс только приступил к разработке теории отчуждения, наметил контур, даже не контур, пунктир перехода к коммунизму, и основное внимание уделил анализу капитализма и возможностей его преодоления. Ленин был занят в основном практическими вопросами политической борьбы и только приступил к рассмотрению путей дальнейшего движения, как его работу прервали паралич и смерть.
Его последователи тем более были заняты вопросами сиюминутного действия и не отваживались рассматривать последствия решения этих вопросов в более отдалённом будущем. А потом пули, пронзившие тело Бухарина, и ледоруб, разрушивший мозг Троцкого надолго остановили развитие марксистской мысли в России. Мне возразят, что философия на месте не стояла, были и Мамардашвили и Ильенков и многие другие, но все исследования не касались табу — а каков же уровень развития частной собственности в нашей стране, каков уровень отчуждения людей друг от друга, а значит от общества, как далеки мы от коммунизма.
И только при Андропове, наконец то, был поставлен вопрос: А где мы находимся? Что представляет из себя то общество, в котором мы живём?
К сожалению, это продолжения не получило. К власти пришли те люди, которым так же, как в своё время Хрущёву или Суслову, всё было ясно. Есть капитализм и есть социализм. Одно плохо, другое хорошо. Только полюса оценки сменили, а разобраться в сути не удосужились.
Потому то одной из немногих попыток разобраться в сути до сих пор остаётся книга Платонова “После коммунизма”. Кстати — она во многом навеяна письмами, которые автор писал Андропову, говоря о необходимости пересмотра наших идеологических стереотипов. Книга носит название “После коммунизма”, что имеет двойной смысл. С одной стороны, автор, умерший в 1986 году, ещё в начале 80 считал вполне реальной возможность крушения нашего, советского социализма, и предостерегал от такого исхода, а с другой стороны, он убеждён в неизбежности того коммунизма, о котором говорил Маркс, но считает коммунизм не концом истории, как это следует из наших учебников научного коммунизма, а её подлинным началом. Коммунизм — это процесс ликвидации частной собственности, после чего, то есть после коммунизма, наступит эпоха подлинного развития человека и человечества, а не совершенствование способностей людей унижать и убивать друг друга и разрушать природу.
Для решения вопроса “где мы находимся?” Платонов возвращается к раннему Марксу, к его идее отчуждения людей друг от друга, от общества и природы в результате развития частной собственности, которая вовсе не сводится к частной собственности на средства производства.
Насколько мне известно, это первая, во всяком случае, в Советском Союзе, попытка развить идеи Маркса, изложенные в его ранних работах. Платонов пытается разбить историю на этапы отчуждения. Ниже я привожу таблицу из его работы.
 
Способ производства Основные производственные отношения Уровень произв. сил
Архаический Стереотип, обычай.
Первично — коллективный Ритуал Технология
Родовой способ производства Род(Система  кровно — родственных связей.)
Первобытно — общинный Личная собственность
Азиатский способ производства Насилие, внеэкономическое принуждение Организация
Рабовладельческий способ Закон.(Отношения регламентации)
Феодальный способ Право.(Отношения вассалитета.)
Абсолютистский способ Товарно — денежные отношения Экономика
Капиталистический способ Капитал
Графы “уровень производительных сил” в таблице Платонова нет, но она логически вытекает из текста книги.
Сама идея, подход к теме весьма продуктивны, но в таблице имеется ряд неточностей в терминологии, смешение масштабов, а главное — в книге не дано цельной картины развития частной собственности. Впрочем, винить автора не приходится, он умер в начале своей работы, и книгу подготовили к печати его друзья. Я постарался развить выдвинутые им идеи, и не только рассмотреть историю отчуждения, коснуться причин падения социализма, но и попытаться заглянуть в будущее.
В этой работе я, наряду с популяризацией идей Маркса и Платонова, стараюсь протолкнуть и ряд своих мыслей и положений, поэтому вы столкнётесь с неизбежным смешением стилей, за что я прошу прощения.


Обзор истории отчуждения.
1.Архаический способ производства.
Архаический способ производства — это время освобождения человека от обезьяньей, животной сущности.
По геологическому летоисчислению это самый конец неогена, начало четвертичного периода, по историческому — самое начало палеолита, олдувайская культура: грубооббитые камни, которые трудно отличить от естественно расколовшихся, но которые встречаются настолько часто, и в таких местах, что объяснить их скопления естественным происхождением невозможно. Заканчивается этот период, видимо, шельской и ашельской культурами.
На предыдущей стадии был австралопитек, двуногая обезьяна, регулярно использующая орудия труда, и даже изготавливающая их, но с помощью пальцев и зубов.
Здесь же мы имеем дело с Хомо Габилисом, приступившим к изготовлению орудий труда с помощью орудий труда, пусть и таких примитивных, как расколотый камень.
Австралопитеки жили так же, как и ныне живут обезьяны в условиях гаремной семьи, объединённые только для воспроизводства и выращивания потомства, каждый член стаи индивидуально присваивал дары природы, пусть и с помощью палки, и индивидуально их потреблял. Каждый был абсолютно несвободен и неравен другому и эта несвобода и неравенство были обусловлены иерархией животного стада и, в конечном итоге, генным набором каждого члена стада.
Но возможно, уже появление австралопитека было обусловлено мутацией, сопровождавшейся так называемым синдромом Бьюси-Клювера- для обезьян с таким синдромом характерны огрубление хватательных функций задних конечностей, поедание мяса, отсутствие сезонных половых циклов, потеря врождённых стадных реакций, включая распад реакции доминирования по принципу соотношения биологической силы.
И уж тем более этот синдром стал определять поведение Хомо Габилиса. Переход к труду наверняка привёл к пробуждению самосознания, появлению границы между собой и миром и, рискуя навлечь на себя громы и молнии со стороны ревнителей абсолютной морали, скажу, что одним из признаков перехода из обезьяны в человека было преднамеренное убийство себе подобного.
Вот когда некто, отказавшись подчиниться стадной иерархии, стукнул дубинкой по голове более сильного самца, отстоял свою индивидуальность, тогда и закончился период животного стада, и началось существование стада человеческого или праобщины.
Отказавшись от животной схемы поведения, предчеловек оказался свободен от каких бы то ни было обязательств перед другими, только собственное “я” контролировало его поведение. Однако, интересы этого “я” заставляли его не покидать стада, которое, как считают многие, занималось мясным собирательством, отгоняя от животных, убитых львом, или павших от старости или болезни, гиен и шакалов.
Разумеется, отогнать стаю гиен можно было только стаей. И ночёвка в одиночку могла окончиться для индивидуалиста на зубах у хищника. Так что волей- неволей приходилось держаться вместе, а эта необходимость приводила к подражательству, перениманию друг у друга наиболее рациональных способов изготовления орудий и охоты, а затем и закреплению этих способов в форме стереотипов ещё не подкреплённых требованиями идеологии, оформленных законов, табу и подобными вторичными наслоениями.


2.  Первично — коллективный способ производства.
Основные производственные отношения определялись ритуалом а время становления этого способа производства — несомненно мустьерская культура, а действующие лица- неандертальцы. В начале этого периода господствовал идеал “сильной личности”, оставившей, в качестве вещественных доказательств, пробитые черепа и обглоданные кости неандертальцев. Однако, мясное собирательство, а затем и коллективная охота вступали во всё большее противоречие с первобытным крайним индивидуализмом.
Для шакалов и гиен, пожирающих остатки от львиной охоты характерна делёжка добычи, при коллективной охоте тех же гиен или волков наблюдается распределение ролей. Именно такой стиль поведения требовался теперь и человеческому стаду. Кроме того, человек начал обустраивать стоянки, делать примитивные жилища, а это тем более требовало координации усилий.
Но поскольку животный, генетический стиль поведения стал уже невозможным, началось строительство коллективизма на новой, теперь уже чисто человеческой основе. Всё большее значение приобретало не осознание своего “я”, а осознание общности “мы”, всё чаще и дружнее стадо объединялось против нарушающих его спокойствие индивидуалистов, всё яснее стало понимание того, что некоторые действия одного могут нанести вред остальным. А отсюда переход к ритуалу- то есть копируется всё, что некогда привело к успеху и отвергается, запрещается под страхом наказания всё, что когда то вызвало неудачу.
Именно с этих времён дошли до нас ритуалы совместного поедания пищи и обычай табу — первоначального запрета на половую жизнь во время наиболее ответственных, жизненно необходимых для стада действий.
Вспомните — ведь до сих пор, если не ладится в коллективе, машина, к примеру, сломалась, кто — то обязательно спросит — сознавайтесь, кто сегодня грешил?
Постепенно разросшееся табу привело к полному запрету половой жизни внутри стада, превратив в род. А чтобы жизнь не остановилась, потребовалось его объединение с другим родом, установление дуально-родовой организации, родового строя. Учёные спорят, когда возник род — вместе с человеком современного вида или ещё при неандертальцах. Во всяком случае, уже среди неандертальцев с течением времени исчезает каннибализм, всё реже убийства, зато всё больше наблюдается примеров взаимопомощи, взаимоподдержки. Например, находят скелеты инвалидов, проживших долгие годы поле увечья.
Обыкновенно, столкнувшись с погребениями, начинают размышлять о наличии представлений о загробной жизни, о зачатках религии.
Да боже ж ты мой, где же неандертальцу, обладавшему, судя по антропологическим данным, крайне примитивной речью, додуматься до загробной жизни и религии. Вера в загробную жизнь, если уж на то пошло, вполне может обходиться и без погребения.
Вероятно, хотя первобытные люди и ощутили принципиальную разницу между временной потерей сознания и смертью, но не до конца осознавали её смысл, умерший продолжал оставаться для них человеком, человеком здесь и сейчас. И наличие погребений как раз и говорит об установлении равенства людей: ни один человек, в каком бы он состоянии не был, не может быть исключён из коллектива. Но в то же время, начавшееся разложение трупа заставляло его изолировать от остальных, как изолируют заразного больного, или больного со зловонными язвами. Вот и относили покойного в дальний угол пещеры. И возможно, что камни, окружающие скелет-это остатки полога, накрывающего умершего, и “украшение” покойника цветами первоначально носило чисто утилитарный характер — перебить неприятный запах.
Видимо стоит согласиться с Ю.А. Семёновым, что родовой строй установился ещё у неандертальцев и именно родовой строй с его исключением близкородственных браков влил свежую кровь в человеческий род и привёл к образованию человека современного вида. Но как бы то ни было, а первично-коллективный способ производства, когда первобытный индивидуализм сменился первобытным, но уже человеческим коллективизмом, предшествовал родовому строю и послужил его причиной.

3. Родовой строй.
Родовой способ производства выделен Платоновым. Но в чём суть этого способа производства? Ведь при переходе от праобщинной к родовой организации ни способы охоты, ни изготовления орудий не изменились. А с другой стороны, родовой строй охватывает ведь и начало земледелия. Так что никакого родового способа производства не существует и, тем не менее, выделение родового периода вполне оправдано.
3.1. Первобытный коммунизм.
На первый взгляд, всё осталось по старому — индивидуальное изготовление орудий труда, а охота и обустройство жилища — коллективные. Что же изменилось? Прежде всего, половая жизнь была отделена от производственной деятельности и воспитания детей.
Для мужчин женщины разделились на матерей, тёток и сестёр, рядом с которыми он рос и взрослел, к которым был привязан, но которые были привычны и привычно не возбуждали, и женщин дуального рода — загадочных, волнующих, незнакомых — возможных сексуальных партнёров.
Такое разделение, ликвидировав ревность и сексуальные конфликты внутри рода, сделали отношения в нём более доверительными, а с другой стороны, снятие обыденности с половых отношений усложнило жизнь, развязало фантазию, возможно — дало толчок искусству, укрепило уверенность в себе.
Есть две точки зрения на жизнь первобытных охотников: рай, золотой век и адская жизнь в грязи и холоде.
Вряд ли их жизнь была раем, но не надо о ней судить по жизни нынешних отсталых племён, загнанных в глухие углы более удачливыми соседями: ведь нельзя же всерьёз считать австралийцев и бушменов первобытными народами — за ними длительная история жизни в совершенно иных условиях, история и биологическая, в том числе, а посему судить по пигмеям о жизни кроманьонцев было бы опрометчиво.
Судя по археологическим остаткам человечество в верхнем палеолите перешло к оседлой жизни, точнее — к полуоседлой, с сезонными перекочёвками на из века в век определённые места. Обычно основным местом обитания людей оставались пещеры и гроты, причём эти естественные полости улучшались, благоустраивались. Прежде всего при низких сводах углублялся пол, если он был влажный — его мостили булыжниками. Вход загораживали стенкой из ветвей и шкур, у малых пещер, гротов — делались наклонные навесы, устраивая таким образом полупещеру — полухижину. В больших пещерах и гротах делались настоящие хижины-спальни, иногда — из ветвей, обмазанных глиной. Освещались жилища жирниками из камня или кости, в которых горел фитиль из моха, пропитанный жиром животных.
Мы не знаем, что за “мебель” была в пещерных жилищах, но обилие шкур создавало достаточный комфорт и уж поверьте мне, старому полевику, “кайфовавшему” порой в худших условиях, люди там чувствовали себя вполне комфортно. Но в пещерах люди не только ели и спали, были там и …как это назвать теперь? Святилища? Художественные музеи? Гимнастические залы?
Словом, это было всё сразу. Например — “медвежий зал” в пещере Монтеспан у подножия Пиренеев — центральное место в зале занимало вылепленное из глины туловище пещерного медведя с настоящей медвежьей головой и в туловище этого медведя бросали копья.
Первоначально людям просто требовалась эмоциональная разрядка после сражения с пещерным медведем — вот они и бросали копья в уже поверженного зверя, давали возможность метнуть копьё и молодым людям, ещё ни разу не бывшим в деле, а потом новая охота, и оказалось, что те, кто уже метал копьё “понарошку” действовали смелее и удачнее.
Вот и стали метать копьё в зверя до охоты. Сначала, вероятно — в шкуры, а потом в изображения. Эта утилитарность целей дала оправдание и мощный толчок начавшему развитие искусству.
Но для занятий живописью — а занимались ей серьёзно, нужно время. Было ли оно у первобытных охотников и собирателей?
Профессор Кэллеген из Вирджинского университета, пытавшийся моделировать жизнь индейцев доевропейской Америки, приводит такой расклад ежедневных временных затрат — охота и собирательство ежедневно 3,5 часа, вечерняя готовка пищи 4 часа, плюс изготовление и починка орудий, одежды, жилища. Но надо иметь в виду, что моделировался значительно более поздний этап, когда добычи было уже гораздо меньше, а в верхнем палеолите охотились наверняка не каждый день.
Огромные стада копытных были постоянным источником мяса, дикорастущие растения давали достаточно приправ к нему, добавьте ещё кристально прозрачную воду и чистый воздух — чего ещё можно желать. Да ещё обилие свободного времени.
Недаром позже люди вспоминали это время как золотой век, как жизнь в эдемском саду.
Именно тогда человек достиг вершин памяти, наблюдательности, интеллекта, сотворил свою духовность, научился объяснять и отображать окружающий мир. Первобытные пещерные ”фрески” это такие же шедевры, как рельефы Акрополя или полотна великих итальянцев -можно достичь такого же творческого взлёта, но превзойти невозможно. И религия этих людей не зряшная выдумка, вызванная страхом перед силами природы, (а был ли он, этот страх у людей, живших слитно с природой?) а способ объяснения и изучения мира. Сейчас мы с удивлением обнаруживаем глубокие астрономические знания, зашифрованные в мифах африканского племени догонов, и то, что магические обряды полинезийцев и в самом деле могут вызвать дождь, так как поднимаемый большим костром пепел определённого “священного” дерева вызывает конденсацию влаги.
Можно не сомневаться, что тысячелетия занятий магией создали действенные рецепты траволечения, психотерапии, методов управления организмом. До нас дошли огрызки этих знаний. Например — зомби гаитян, или наличие у некоего африканского племени снадобья, на какое то время резко усиливающего остроту зрения. Многие не желают верить в наличие развитой культуры у первобытных людей и объясняют подобные феномены влиянием древних цивилизаций — Египта или мифической Атлантиды, а то и вовсе инопланетян приплетут.
Но археологами найдены черепа со следами удачных трепанаций — люди жили после подобных операций долгие годы. В средневековой Европе трепанаций черепа не делали. Эксперименты показывают, что кремнёвым резцом трепанацию черепа взрослого человека можно произвести за тридцать минут, и на этом основании делают вывод о необыкновенной болевой выносливости первобытных людей. Да, боль они учились переносить с детства, но может быть, в данном случае мы не с терпеливостью имеем дело, а с наличием анестезирующих средств?
Интересно, что первобытные люди могли гнуть кость и рог, делали прямые копья из кривых мамонтовых бивней, и только недавно химикам удалось воспроизвести древний опыт с помощью органических кислот.
Я вот лично не сомневаюсь, что именно в то время люди начали приручать животных, приобрели какие то навыки агрономии и строительства. Можно ли сомневаться, что люди, всю жизнь, из поколения в поколение занятые охотой не захватывали живых детёнышей, не приручали их и не содержали рядом с собой в хорошие, сытые времена. И точно так же я уверен, что женщины-собирательницы ухаживали за природными плантациями съедобных растений, пололи, в крайнем случае, и поливали. Другое дело, что от этих опытов жизнь рода не зависела, это были не регулярные занятия, а время от времени повторяемые эксперименты. Точно так же, оказавшись в местности, лишённой природных пещер и гротов, первобытные люди, привыкшие к жизни в пещерах, могли переместить циклопическй блок гранита, перекрыв расщелину и превратив её в искусственный грот, впрочем, ничем не отличимый от природного.
В одном из палеолитических раскопов найдено уникальное творение — каменный лист из прозрачного кварцита, выполненный в технике мелкой ретуши. Он слишком велик и слишком тонок, что бы служить ножом или наконечником копья. Для чего его делал мастер? Было ли это доказательство своего умения, какое то соревнование “лучший по профессии”, магическое действие или мастер просто хотел показать красоту и прозрачность камня? Но ведь сидел, час за часом и тихонько откалывал крохотные кусочки, соизмеряя силу и направление своих движений, любая неточность которых испортила бы работу. А ведь камень надо было предварительно нагреть до нужной температуры, причём перекалишь — лопнет при нагреве, нагреется меньше нормы -сломается при обработке.
Значит, было и время и желание творить красоту, развивать себя, было ещё что — то, помимо желания набить желудок и слиться с самкой.
Трудно судить о жизни того времени. Конечно, были болезни, и болезни неизлечимые, обвалы в пещерах, нападения хищников, опасность быть искалеченным или погибнуть под копытами на охоте — всё было.
Но разве мы от неизлечимых болезней не умираем, не рушатся наши жилища, не гибнем мы под колёсами автомобилей, нет у нас производственного травматизма? Правда, у них не было телевизора и ванны, но и соседи без электричества и водопровода обходились.
Конечно, если ты болен, голоден и дрожишь от холода и сырости, о счастье речи быть не может, но не в том же, чтоб обжираться деликатесами счастье, и не в том, что бы вызвать зависть соседа роскошным лимузином.
В Великобритании провели эксперимент под кодовым названием “Английская тайна” — моделировалась жизнь при родовом строе. Конечно, эпоху палеолита промоделировать невозможно, поэтому моделировалось начало неолита, когда уже возникало земледелие и скотоводство, но ещё социально — общественные устои первобытного коммунизма не были поколеблены.
Итак, послушаем участника этого эксперимента: ”Прежде всего мы научились быть ответственными по отношению к другим, научились самостоятельности, научились оказывать и принимать добрую дружескую помощь, потому что в те дни каждый зависел от того, как все сообща смогут постоять за себя. Мы действовали всегда дружно, с поразительной, утраченной в нашем двадцатом столетии братской и сестринской приветливостью. Мы стряхнули с себя коросту нашего безгранично эгоистического общества, уничтожили в себе обезумевших в гонке за личным успехом индивидуалистов. Мы, к своему удивлению и радости, по существу снова открыли рай, нами утраченный рай в душе человека. И мы вспоминаем об этих днях как о дивном сне, прожитом в атмосфере ласковой и доверительной идиллии, в дружестве и сердечной взаимности, истинную цену которой мы сознаём в полной мере только сейчас, в суете больших городов.”
А я ещё добавлю, что братские и сестринские отношения, господствовавшие при первобытном коммунизме, создавали атмосферу душевного комфорта не только для взрослых, но и для детей. Европейцев всегда удивляло, что охотничьи племена никогда не наказывают детей, все капризы маленького ребёнка беспрекословно выполняются, а тем не менее, годам к 12-13 это уже работник, готовый подчиняться всем правилам рода и защищать его интересы не щадя жизни.
А как же иначе? Ребёнок не был отделён от рода скорлупой семьи, он был окружён вниманием и любовью взрослых всего рода.
Не было семьи? — спросите вы. Это что, свальный грех, что ли? Нет, конечно. В древнейших землянках находят следы перегородок, явно отгораживавших влюблённые парочки. Парный брак вероятно, существовал с незапамятных времён в комбинации с полигамией в случае резкой убыли числа мужчин — скажем, при гибели на неудачной охоте. Брак был, а вот семьи, как экономической ячейки общества не было. Семьи не было потому, что не было семейной собственности, имелись только коллективная собственность рода и личная собственность членов рода.
Но личная собственность не могла превратиться в богатство, а потому не требовалось обособления от других, не могло возникнуть и зависти, а потому не требовалось и скорлупки семьи, защищающей от чужих глаз.
Но если человек верхнего палеолита так отлично приспособился к природной среде, если внутри общины не было причин для конфликтов, почему же это общество не дожило до наших дней?
Да, внутри этого общества не было конфликтов, способных его погубить, но гибель таилась в его конфликте с природой.

3.2. Глобальный экологический кризис.
В местности Солютре, это в Бургундии, Франция, у подножья скалистого мыса вскрыта залежь лошадиных костей площадью более одного гектара и мощностью около пяти метров — результат загонной охоты первобытного человека. Конечно, не за одну охоту набили, и не за один век, но то, что истреблялось больше, чем мог восполнить естественный прирост — понятно. Не следует забывать, что оседлость первобытных охотников это не оседлость земледельца, охотник встречает стада, нагулявшие плоть на бескрайних просторах пастбищ. Охотничьей общине из 50 человек требуется 11 тонн мяса в год, а охота на мамонта могла дать с каждых 100 кв километров полторы тонны. Значит, чтобы выжить, общине требовалась охотничья площадь в 700-800 квадратных километров. Разумеется, когда община разрасталась, она делилась и новые роды уходили искать новые охотничьи территории. Но рано или поздно первобытный охотник заселил всю доступную территорию, прошёл через Берингию в Америку, добрался и до Австралии. Когда уходить стало некуда, ”налоговый” пресс на природу стал возрастать. Следует ещё отметить, что не вся тогдашняя планета была доступна для заселения первобытным человеком. Загонная охота, нападение на копытных с помощью копьеметалки были мало эффективны в густом лесу. Кроме того, для нормальной жизни требовалось ещё и сырьё для орудий труда. И понятно, что ножи из обсидиана, по остроте равном стальному лезвию бритвенной заточки лучше, чем нож из кварцита, а уж из гранита или сланца вы при всём желании приличного ножа не получите. Не говоря уж о том, что в окрестностях Барнаула не только сырьё для ножа не найдётся, отыскать приличное каменистое образование на грузило проблема. Конечно, и экспедиции за камнем устраивали, и обмен был, но в Армении, к примеру обсидиан расходился на 350-400 км, это видимо и был предел расселения от источников сырья.
Падение поголовья на освоенных площадях толкнуло человека на попытки приспособить для себя новые земли. Аборигены, придя в Австралию выжигали леса для создания плодородных пастбищ. Это вело к увеличению численности зверей, а следом- к увеличению численности людей. Но на почвы, лишённые леса обрушилась эрозия, гигантские сумчатые были выбиты, а леса так и не восстановились.
После подъёма культуры началось её падение. И эти явления были повсеместны по всей планете. Экологический кризис начался 14 тысяч лет назад, когда зафиксировано уменьшение численности копытных, резко усилившееся после окончания ледникового периода. И человек немало поспособствовал этому, истребив мамонтов, носорогов, гигантских бизонов и уменьшив численность остальных копытных, подорвав, тем самым, основы своего существования. Прежней размеренной и относительно сытой жизни приходит конец, зверя теперь слишком мало. А когда коллективная загонная охота уже не могла прокормить, пришлось гоняться за каждым зверем. Прежней оседлой жизни пришёл конец, началась жизнь бродячих охотников. А при бродячей жизни трудно сохранять достижения культуры, время подземных музеев уходит в прошлое. А там, где люди продолжают творить, расписывая оружие или собственное тело, реализм сменяется абстракционизмом. Многие достижения культуры забываются, надвигается голод. О снабжении по потребностям теперь речь не идёт, порой приходится отдавать последние куски взрослым мужчинам, что бы у них осталось сил выйти на добычу пищи. Для ограниченной( в те времена) части человечества этот период жизни продолжался относительно недолго, но многие племена и народности живущие как бродячие охотники и собиратели дожили до наших дней. Приспособиться к новой жизни позволило, в первую очередь изобретение лука, бумеранга, духовой трубки. Но приспособление это далось дорогой ценой. Прежде всего, как я уже говорил, за это заплачено деградацией культуры. Второе- дало трещину равноправие, прежде всего- равноправие полов. Хотя, разумеется, и речи не было о праве собственности мужчины на женщину, но роль женщины упала. Это вполне естественно — при бродячей жизни, полной опасностей, на первое место выходит мужчина-добытчик, воин. Но и это ещё не всё. Теперь женщина не принимает участия в охоте, да и сама охота перестаёт быть делом всего рода, становится делом неизвестным, таинственным, а потому вдвойне уважаемым для остающихся на стойбище. А обряды инициации ещё более усилили разделение полов. Из книги в книгу гуляет пример об австралийском племени Туаньирика, в котором мужчины пугали женщин россказнями о страшном воющем духе, который глотает, а потом выплёвывает юношей, посвящённых в мужчин, в то время как они сами выли и гудели в глубине леса.
И, наконец, если раньше человек приспосабливал природу к себе, то теперь пришлось приспосабливаться к природе. Возникает глубокое экологическое понимание и чувствование природы, теперь человек проникся чувством вины перед ней и зря не убьёт зверя, не сломит ветку — только то, и ровно столько, что необходимо для жизн, для поддержания своей жизни и сохранения жизни природы, а это уже требовало поддержания равновесия между ресурсами ландшафта и численностью людей. Где то, на грани выживания, это происходило само собой, а где то приходилось регулировать численность населения искусственно. У австралийцев или африканцев зулу имелись довольно действенные способы предохранения от беременности, в Микронезии же просто убивали “лишних” младенцев и стариков, в некоторых племенах Новой Гвинеи для того, чтобы дать ребёнку имя, надо было прокрасться в соседнее племя, выследить какого ни будь человека, узнать как его зовут и убить, дав тем самым имя своему ребёнку. Даже в благополучнейшем, на первый взгляд, обществе американских охотников за бизонами, где уже нельзя было говорить о нехватке пищи, процветали жестокие межплеменные войны для добычи скальпов. Вероятно единственный смысл этих войн в том, чтобы поддерживать равновесие между численностью индейцев и бизонов.
Микролитическая техника позволяла обходиться минимумом камня, а изобретение стрелы сделала возможным охоту в кустах, в чащобе и человек пошёл осваивать леса. Теперь уже не осталось уголка, где бы и не жили люди, но население это было редким, рассеянным, поскольку лес давал ещё меньшую возможность прокормиться охотой, чем первобытные степи, прерии, саванны.
Позже из степей и саван Старого Света охотники были вытеснены земледельцами и скотоводами, а мы пытаемся по жизни лесных бродяг реконструировать первобытное обществе. Ведь даже образ жизни американских охотников за бизонами — это общество регенерированное, и какие черты они унаследовали от палеолита, а какие приобрели на месте — сказать трудно.
И если мы окинем взглядом охотничьи просторы, то мы увидим обширный спектр от развитой родовой системы индейцев через локальные группы австралийцев к семейному устройству таёжных охотников Сибири.
Все эти народы показывают поразительные примеры приспособляемости и выживания в самых тяжелых, самых невероятных условиях, показывают пример рачительного отношения к природе, но путь, по которому они двинулись — это не путь. Это застой. Ведь не для того же появился на свете человек, чтобы вписаться в биоценоз в качестве всеядного хищника, конкурента медведя. Короче — тупик. Но выход из тупика был найден, и нашла его женщина, вскопав первую грядку. И вот как был собран первый урожай, первобытному коммунизму срок вышел. Нет, он ещё долго существовал, и в неолите коммунистические порядки долго сохранялись, но их корни были подрезаны первым ударом серпа.
Подведём итоги. Первобытный коммунизм-это время всеобщего равенства, но говорить о свободе не приходилось. Нет, речь не об угнетении, речь о том, что выбора у человека не было, линия его жизни была тогда изначально предопределена — быть тебе охотником, что тогда значило — быть человеком. Вместе с крушением первобытного коммунизма рухнули и подлинно человеческие отношения между людьми. Никогда больше человечество не дало такой открытости, сердечности, терпимости друг к другу, но… Всё это касалось только сородичей. Иноплеменники были не то что чужими, в них просто не видели людей, не выделяли их из животного мира. Для того, что бы человек понял, что он принадлежит не просто к роду, а к человечеству, род надо было разрушить.
Чтобы избавиться от нечеловеческого отношения к чужим людям пришлось резко ограничить круг своих. Словом, пришлось отказаться от первобытного коммунизма и открыть дорогу семье, частной собственности и государству.
Частная собственность.
Но сначала коснёмся собственности вообще. Несомненно, что первоначально возникла собственность индивидуальная. Как бы то ни было, а грубообитый камень или заострённая палка, так же, как и добытая этими орудиями пища первоначально были собственностью добытчика. Впрочем, здесь уместнее говорить не о собственности, а о принадлежности. Собственность предполагает свободу распоряжения с
предметом, в том числе и свободу отчуждения. Только тогда, когда изготовитель орудия отдал его другому, можно говорить о распоряжении собственностью, а значит — о собственности. Индивидуальная собственность возникла, то есть была осознана как собственность тогда, когда человек преодолел свой животный эгоизм, свою наивную жадность и обрёл способность делиться. Тогда же возникла и коллективная собственность — когда человек всё своё отдавал в общее пользование, в том числе — и свой труд. И вероятно, первой коллективной собственностью стал пущеный по кругу кусок мяса. Потом уже возникли общие хижины, землянки и прочая “недвижимость” коллективной собственности. Впрочем, коллективная собственность для первобытного человека значила совсем не то, что коллективная собственность для современного пайщика кооператива или плотника из артели, ставившей храм в прошлом, или каком то там ещё веке. Индивидуальная собственность осознавалась таковой, поскольку были другие люди, с которыми, в случае надобности, владелец этой собственностью делился, в пользу которых мог эту собственность отчуждать, или наоборот, чьей собственностью мог пользоваться.
Но вот кому род мог передать свою собственность? Соседнему роду, с которым находился в дуально-брачной связи? Но там своя пещера, свой очаг и ещё одного не надо. Возможно, что коллективная собственность стала осознаваться лишь тогда, когда стала возникать собственность частная.
Вот с личной и коллективной собственностью всё более или менее ясно : набедренная повязка — собственность личная, землянка- собственность коллективная, копьё — собственность личная, а убитый им во время загонной охоты мамонт -собственность коллективная.
А что такое — частная собственность. Что и от чего надо отделять, что бы получить эту самую часть собственности?
Недавно в периодике промелькнуло сообщение о том, что в Подмосковье, среди палеолитических могильников обнаружено захоронение, резко отличающееся обилием предметов, прямо скажем — богатством от остальных могил. Разницы в уровне жизни ещё не было, а в уровне “смерти” — появилась.
Наверняка такие феномены вызывались близостью ледника, наличием погребённых льдов — естественных морозильных камер, где можно было хранить мясо, то есть превратить его в богатство. А раз появилось богатство — неизбежна неравномерность в его распределении. По мере таяния ледника такие эфемеры исчезали, но в этот краткий исторический миг они существовали как предвестники грядущей исторической эпохи.
Но что тогда было частной собственностью? Средства производства? Но средства производства как раз были в личной собственности, целиком принадлежали работнику и какую то часть отнять от них было невозможно. Результаты труда были в общественной собственности и потреблялись всей общиной, но так было до тех пор, пока труд давал предметы, которые использовались сразу после их появления. Наличие льда позволяло консервировать мясо, то есть разделить процессы производства и потребления. Происходило не просто консервирование мяса, а аккумуляция труда. Вот эта то невостребованность, замороженность труда в богатстве и создаёт предпосылки частной собственности.
Мы не знаем, как и почему тогда происходило это перераспределение результатов труда. Любые, самые очевидные аналогии ненадёжны. Приполярные морские охотники тоже умели хранить добычу и находились на грани классового расслоения, даже имели рабов, но здесь нельзя уже исключить пример и влияние более развитых соседей. Так у береговых чукчей был регулярный обмен с оленными чукчами и их развитие шло параллельно.
В описываемое же нами время ещё не сложилось семьи, не было рабства, но некто получил общественного труда в количестве больше общественно необходимых норм потребления. Возможно — это была дань уважения герою, признательность мудрому старейшине, но шаг к частной собственности был уже сделан.
Пример, приведённый мной — ещё не частная собственность, а её модель. Ведь частная собственность- это собственность позволяющая присваивать чужой труд, а здесь люди отдавали продукт своего труда основываясь на уважении. А если кто то что то делает тебе “из уважения”, то ты, хотя и используешь чужой труд, частной собственностью не обладаешь, ибо заставить работать, основываясь на уважении нельзя — уважать перестанут. Уважение — в чужих руках, а частная собственность то, что в твоих, от монополии на информацию до капитала.
Современная пропаганда намеренно путает понятия частной собственности и собственности личной, тем более, что разница между ними не всегда наглядна. Частная собственность не объект, не вещь, а отношения людей через объекты, поэтому одна и та же вещь может выступать и в форме личной и в форме частной собственности.
Возьмём грузовик — если ты возишь на нём навоз в свой сад — это личная собственность в той мере, в какой ты наваришь варенья на зиму и частная в той мере, в какой ты свозил урожай на рынок. А посему бессмысленно уничтожать частных собственников, как это делал Сталин или объекты частной собственности, как это делал Хрущов, ополчась на несчастных хрюшек. Если сохраняются условия сохранения частнособственнических отношений, то регенерируются и частная собственность и частные собственники.
И первые основные условия частной собственности — это разделённость в пространстве и времени производства и потребления и необходимость в разделении труда. Второе — это возможность накопления, аккумуляции труда, возможность превращения его в богатство.

4.Первобытно — общинный строй.
4.1. Матриархат.
Первый шаг к ликвидации родового строя сделала женщина взрыхлив палкой землю, возделав первую грядку и бросив в неё семена.
Началась неолитическая революция, присваивающее хозяйство превратилось в производящее.
Почему неолитическая? Потому что настало время неолита, время господства орудий из шлифованного камня, а если быть совершенно точным — время каменных топоров, отшлифованных и с просверленным отверстием, в которое вдето топорище — ведь земледелие и рубка деревьев неотделимы друг от друга. Человечество перешло в новое качество, теперь гектар плодородной земли мог прокормить столько же народа, сколько при палеолите многие квадратные километры, недаром население на территории, соответствующей нынешней Франции за время неолитической революции выросло в тысячу раз, с 5 тысяч до 5 миллионов.
Это, то был, конечно, прогресс, но только вот люди произошедшие перемены восприняли как наказание, а не как благо. Вместо охотничьих просторов — клочок поля, вместо азартного выслеживания — монотонный труд, который неизвестно какой принесёт результат. И не зря появился миф о золотом веке и библейское сказание об Адаме и Еве, изгнанных из рая и вынужденных в поте лица добывать хлеб свой насущный.
В легенде этой заключён глубокий смысл об отчуждении человека от природы и вынужденном переходе к производству, то есть обязательному каждодневному труду.
Вспомним ещё одну библейскую легенду — о первом пьянице Ное. Алкоголь неразрывно связан с земледелием. А когда напился Ной? После потопа.
Наводнения, на которые жившие по террасам охотники обращали мало внимания, стали страшной бедой для расселившихся по поймам земледельцев, эпидемии были редкими гостьями на охотничьих стойбищах, где жило по 50-100 человек и зачастили в скучившиеся поселения земледельцев.
Ещё в период экологического кризиса стал рушиться миф о зависимости природы от воли человека, а с переходом к земледелию человек с ужасом ощутил своё ничтожество перед лицом огромной вселенной. Он бросил зерно в землю — и всё. Чужими и враждебными стали когда то родные степи и леса. Магия, в которой человек “владел” непонятными, но “подчиняющимися” силами природы, шаманизм, при котором люди “на равных” “общались” с окружающими их духами, сменились языческими культами страшных и жестоких богов, пролилась кровь человеческих жертв.
Так человек осознал своё отлучение от природы. Начало неолитической революции положило конец более или менее равноправному положению полов. Люди вернулись к оседлой жизни, и вполне вероятно, что переход к земледелию произошёл у тех племён, которые ещё не успели втянуться в жизнь бродячих охотников и у которых был ещё высок статус женщины- хранительницы очага. Но теперь женщина стала не только хозяйкой, приготовительницей пищи, она стала кормилицей рода. Именно от женщины, вырастившей урожай, стала зависеть жизнь, мужское занятие- охота — прокормить род уже не могло, и мужчина всё более превращался в приживальца, иждивенца женщины. Но и это ещё не всё. Переход к земледелию изменил отношения производства, потребления и собственности.
При первобытном коммунизме добыча пищи осуществлялась индивидуальными орудиями труда, но полученный продукт поступал в коллективную собственность. Во первых это обуславливалось коллективным характером труда, а во вторых — характером плодов этого труда: добытый бизон, а тем более — мамонт, должен быть потреблён коллективно и, желательно, побыстрее.
А мотыжное земледелие- труд индивидуальный, орудия труда тоже индивидуальные. Конечно, по старинке весь выращенный урожай поступал в распоряжение рода, но сама дробность продукта, возможность его индивидуального потребления создавали возможность превращения его в личную собственность. А простота хранения зерна позволяли превратить его в богатство. А что такое богатство? Это такая личная собственность, из которой легче лёгкого сделать собственность частную, то есть использовать для присвоения чужого труда.
И первой жертвой частной собственности стал мужчина. Распоряжаясь урожаем, женщина привязала к себе мужчину, оплатив кормёжкой и работы мужчины по дому, и сексуальные услуги. Впервые в дела любви вмешались мотивы экономические, возникла семья, первая форма отчуждения человека от общества. Если возникновение рода разделяло материальное производство и воспроизводство потомства, то семья вела к их воссоединению, но не в пределах общины, а в рамках “экономической ячейки общества”.
Произошло расчленение жизни на жизнь общественную и жизнь частную. Частная же жизнь разделила семьи на бедные и богатые, а богатство породило торговлю. Но прежде, чем возник обмен между семьями, начался межплеменной обмен. Если раньше он наблюдался в порядке исключения, то теперь в нём возникла насущная необходимость. Ранее род, а тем более — племя, занимали громадную территорию, на которой, как правило, можно было найти выходы кремнистых пород или конкреций. Даже если на территории расселения племени не было подходящих пород, их не так уж много и требовалось, одна экспедиция на территорию соседнего племени надолго обеспечивала потребность в сырье на ножи, скребки и наконечники копий. Теперь основным орудием труда стал массивный топор, а главное, резкий рост населения уменьшил площади обитания отдельного племени и многим из них достались территории, лишённые источников кремнистого сырья, что вызвало необходимость налаживания регулярного обмена. В результате возникло межплеменное разделение труда, в точках развития кремнистых пород развивается горный промысел, особенно в районах, бедных этим сырьём. Так в Европе проходятся первые шахты по добыче кремня из меловых толщ, глубина шахт достигает 15 метров, длина штреков- до 20 метров. Проходка таких шахт, естественно, велась не стальными кайлами, а лосиными рогами. Наверняка разработка кремней велась профессиональными или полупрофессиональными горняками, труд которых шёл не только на нужды рода, но и на продажу, причём предметы торговли порой расходились на значительные расстояния. Так, обсидиан из месторождений Армении находили на расстояние 900 километров от места добычи. И, как нам известно из этнографических источников, организацией обмена занимались специальные люди, объединённые в своего рода профессиональные братства. Это был второй шаг к разрушению первобытного коммунизма и родового строя вслед за образованием семьи — разделение труда и объединение людей уже не по родственному, а по иному принципу, по принципу общности профессии, общности материальных интересов.
Выделение профессий горняков и торговцев повысило статус мужчины в обществе и вследствие значимости этих занятий для общины, и вследствие возможности накапливать богатство. А вот почему я ранее всё время употреблял слово род, а сейчас заговорил об общине? Да потому что демографический взрыв в условиях перехода к земледелию и скотоводству приводил к разрастанию численности рода, к его тесному контакту с другими родами — сейчас уже не было возможности, как раньше, разбрестись вне пределов досягаемости. Приходилось учиться жить общиной.
Итак, после жизни в природе человек перешёл к “борьбе с природой”, возможность индивидуального присвоения продукта привела к образованию семьи, что ограничило свободу выбора сексуального партнёра и проложило первую грань между человеком и обществом, возникло общественное разделение труда, что также заложило предпосылки к имущественному неравенству и распаду рода.
4.2. Патриархат.
Итак, первый шаг к частной собственности, богатству, торговле сделала женщина. И хотя торговлю постарались перехватить мужчины, не это подорвало господство женщин. Женщина, как вы помните, вскопала первую грядку. А мужчина? Он в долгу не остался, мужчина приручил быка, запряг его и вспахал поле. Человечество перешло к пашенному земледелию и, несколько позже — к кочевому скотоводству.
Теперь мужчина стал главой семьи и потребовал себе тех прав, которыми владела женщина — частной собственности на супруга и счёта родства по мужской линии. И тут дело не в амбициях — в руках мужчины оказалось богатство, приумножать его предстояло сыну, и нельзя было допустить, чтобы оно вместе с сыном уплыло в чужой род.
И на какие хитрости не шёл мужчина в борьбе против материнского рода: переодевался женщиной, корчил комедию, разыгрывая роды, и став членом тайного общества (вот когда появились первые подпольщики!) в маске избивал наиболее активных женщин.
Особенно изощрённы мужчины, вероятно, были там, где мотыжное земледелие продолжало существовать, а за власть боролись мужчины, разбогатевшие на торговле, подражая мужикам пахарям и скотоводам.
А что ещё ускорило переход к отцовскому роду — так это война. Из — за повысившейся плотности населения возросла вероятность конфликтов, труднее стало избежать военного столкновения просто откочевав на свободные земли, а самое главное — появилось богатство, которое можно захватить и которое нужно защищать.
И вот даже в центральной Америке, где землю обрабатывали заострёнными палками, главным действующим лицом становится воин с деревянным мечом с обсидиановым лезвием, захватывающий и выращенный урожай, и саму женщину.
Не везде женщины мирились с подобным положением, и долго афиняне с ужасом вспоминали воинственных амазонок, но попытки спасти материнский род были обречены. Конечно, женщина могла научиться ловчее владеть конём и стрелять из лука, но с волами, волокущими тяжёлую соху — суковатку управлялась хуже.
Переход к пашенному земледелию вызвал ещё одно немаловажное изменение — до сих пор дети постепенно и незаметно входили в производство, собирая ягоды и грибы, охотясь на мелких животных, участвуя в загонных охотах, пропалывая поле подходящей по размеру тяпкой. Но маленького вола и маленькую соху ребёнку дать никто не мог и пролёг чёткий водораздел между мужчиной кормильцем и ребёнком. В русском языке ребёнок (рабёнок), раб, работа, робость — слова однокоренные и означают несамостоятельность, подчинённость чужой воле. Именно на правах ребёнка, человека подчинённого, несамостоятельного, неполноправного вошёл в семью раб. Впервые человек был лишён личной свободы и подчинён другому человеку.
Ах, рабство, ах лишение свободы, какой ужас!
Но посмотрим на произошедшее с другой стороны — впервые человек увидел в другом, чужом, в побеждённом противнике человека, а не зверя, которого надо непременно убить. Расхожая формулировка гласит: ”рабство появилось потому, что теперь производимый прибавочный продукт стал больше, нежели мог потребить работник”. Правильно, конечно, но ведь надо было увидеть этого самого работника в побеждённом враге.
И степень эксплуатации раба при семейном рабстве была минимальной, и отношение к нему подлинно человеческое. Из всех форм эксплуатации эта была самой мягкой — ведь господствовало натуральное хозяйство, были живы традиции недавнего равенства, ещё рыночная страсть к наживе не испортила нравов.
Да, возникла несвобода. Но появление рабства проложило дорогу к освобождению человека, а именно главы патриархальной семьи от власти рода. Производство значительно усложнилось и, за исключением некоторых работ сконцентрировалось в семье. Правда, здесь надо отметить, что при господстве орошаемого земледелия это проявлялось в меньшей степени, при богарном — в большей. Семья, причём это была не наша крохотная семья из 3-4х человек, а большая патриархальная семья, была сложным хозяйством, где все беспрекословно подчинялись главе, старейшине. И не только, да и не столько потому, что он был сильнее, мог наказать — ведь и раб мог за дрючок схватиться, да и подросшие сыновья могли оказаться покрепче папаши — нет, подчинялись авторитету, опыту. Да и просто сознание того, что ослушание может выйти себе дороже — не покорми, не напои вовремя скотину, не почини забор, не полей, не вспаши, упряжь не так сделай — и без урожая на зиму останешься.
Патриархальная семья стала моделью государства с монархом-патриархом, с иерархией детей, жён, рабов, моделью, в которой в руках главы семьи сконцентрировались, правда, в зародыше, частная собственность на право управления, наказания, на знания, средства производства. Однако, будучи моделью государства, семья не может стать его основой, ибо раскалывает общество на единичные, часто друг другу враждебные семейные кланы.
Итак, равенство было разрушено, возникло неравенство и несвобода. Но это касалось только отношений внутри семьи. Внутри же рода… Равенство внутри рода так же рухнуло, поскольку появились семьи богатые и бедные, но появилось равноправие — одинаковая возможность для глав всех семей участвовать в общих делах рода. А поскольку главным таким делом стала война, как организованный грабёж, то возник зародыш политического управления обществом, возникла демократия. Как вы прочтёте в учебниках — возникла военная демократия. Впрочем, любая демократия — это демократия военная. Во всех демократиях право голоса имеют только военнообязанные граждане, или граждане, принадлежащие к слоям и классам, имеющим право носить оружие. Ведь и в современном обществе женщина получила право голоса вместе с правом службы в армии и работы на оборону.
Война требует быстроты принятия решений, объединения больших масс людей, некоей постоянной вооружённой структуры. А это вызвало к жизни постоянное руководство — военных вождей, старейшин, штатных жрецов, которые, наряду с торговцами, стали обогащаться, вызывая недовольство рода. Впрочем, имущественное расслоение так и так набирало темпы. Родовая община пыталась с этим бороться, отнимая излишние, на взгляд общины, богатства, подвергая их разделу или уничтожая, а то и убивая упорствующих богачей. И наверняка война — это инициатива верхушки таких богатеющих и расслаивающихся общин, чтоб отвлечь рядовых общинников от конфликта с богатыми внутри общины, соблазнив их возможностью грабежа “чужих”.
Грабёж вообще непременное условие демократии. Либо прямой военный грабёж, либо грабёж замаскированный под торговлю или инвестиции капитала. Вспомните примеры демократии. Ну? Афинская, римская — как пиявки, сосали соки всего Средиземноморья, демократии средневековых торговых городов- то же самое. А новгородские ушкуйники и прямым разбоем не брезговали. Ещё там что? Пиратские республики, казачий войсковой круг — всё разбойничьи формирования. Ну и, наконец, современная буржуазная демократия, сидящая на шее отставших народов Азии, Африки, Латинской Америки.
Но даже без примеров, логически. Демократия это общество людей с равными правами, но с разными возможностями и интересами. Если бы дело обстояло иначе, если бы люди не делились на богатых и бедных, если бы материальные интересы были одинаковы, то необходимости в каком то там голосовании не было. Все решения принимались бы на совещании экспертов, специалистов, наиболее авторитетных по данному вопросу людей. И только в том случае, когда чисто профессиональное решение затронет интересы какой то группы, и в то же время принесёт блага другой группе, необходимо уже иное, политическое решение вопроса. Например — независимый арбитр, избираемый голосованием. А для того, что бы демократия действовала, для того, чтобы сохранялся баланс интересов между малоимущим большинством и богатым меньшинством необходимо регулярное подкармливание бедноты перед голосованием, что возможно только при поступлении ресурсов извне.
Вполне возможно, что накопление этих ресурсов и позволило перейти к следующей стадии в развитии общества.

5. Предгосударство.
Между родоплеменным строем и государством встаёт ещё одна ступень, обычно выпадающая из внимания — предгосударство. Этот этап прошёл, в своём наиболее развитом виде там и тогда, где ещё не было историка, а если и попадался кое — где на глаза учёных, не был узнан, поскольку вмешательство европейцев прервало вялотекущий процесс. Там же, где рождение государства было документально отслежено (например — в Афинах), это происходило по примеру и под влиянием уже сложившихся государств непосредственно от разлагавшегося общинно — родового строя.
Ну, скажут. нашёлся “домотканный теоретик” и несёт несусветную чушь. Однако, возьмите книгу Фрезера “Золотая ветвь”, где автор исследует историю развития язычества. Да, слова предгосударство вы там не найдёте, но описанные в книге порядки говорят, что перед нами уже не род и ещё не государство, а какая то своеобычная структура. И если обратиться к данным археологии, то и тогда возникает образ не государства, а “государства в известном смысле”.
В самом деле, на острове Пасхи мы видим многотонные статуи, сооружение которых требовало объединённых усилий сотен, если не тысяч людей, но где остатки дворцов правителей, теремов вельмож, храмов, тюрем, казарм? А обсерватория Стоунхедж? Где следы государства, создавшего этот памятник?
К тому времени, о котором я говорю, положение в обществе изменилось. Многовековое наблюдение за природой, земледельческая практика, научили предсказывать погоду, предугадывать виды на урожай, появилась возможность делать запасы на чёрный день.
Чувство бессилия перед природой стало ослабевать, более того, человек вновь почувствовал себя равным природе, но уже не как часть её, не как сын (вспомните тотемную связь), а как соперник, противник в равном единоборстве. И человек захотел утвердить это своё новое ощущение “весомо, грубо, зримо” в явном соревновании с силами природы, поставить “монументы в честь победы неолитической революции”.
Это был период, никогда более в истории не повторившийся, когда не под бичом надсмотрщика, не за деньги, а повинуясь собственной гордыне, тесали каменные глыбы, волокли их за десятки вёрст, устанавливали на пьедестал или вкапывали в землю, насыпали фигурные курганы и вообще занимались совершенно бессмысленной, на наш взгляд работой. Но для них в этом был глубокий смысл — смотрите боги, чего мы достигли, что мы знаем и умеем. Теперь не только вы для нас, но и мы для вас что то значим.
И в самом деле, значили многое. Ведь для сооружения того же Стоунхеджа нужны были знания астрономии, технологических свойств горных пород, мест и условий их залегания. Нужно было из этих пород добыть блоки и доставить на место, а для этого требовалось организовать труд тысяч людей.
То есть нужны были научные знания и навыки управления, выступавшие в форме религиозного ритуала, знатоками которого были жрецы. Но вот тут то я прошу внимания. Шаман при первобытном коммунизме просто получал общую со всеми долю продукта, его знания и необыкновенные способности были собственностью рода. И при первобытнообщинном строе жрец принадлежал общине. Само слово “жрец” происходит от слова жрать. Жрец поедал жертву (то есть жратву), предназначенную богам, выступал от имени богов перед людьми и от имени людей перед богами, но вот сколько чего дать богу решало общество. То есть возникло и стало оформляться разделение труда на физический и умственный, но это не могло ещё стать основой эксплуатации человека человеком, ведь сколько и чего дать богам через жрецов решало племя. Правда, по мере развития частной жизни у знахаря или колдуна появилась возможность нажиться частным образом, но вряд ли это сильно меняло общую картину.
Но когда настал период сооружения дольменов и менгиров, организация массового труда поставила под контроль жрецов все материальные ресурсы племени, а может и племенного союза. Теперь уже жрецы решали, кому, чего и сколько выдать. Теперь умственный труд не просто отделился от физического, а произошло разделение единого производственного процесса на умственный и физический, а работников — на людей которые только планируют и приказывают и на людей, которые только исполняют. Подобное разделение труда стало основой эксплуатации, а знания жреческой верхушки стали их частной собственностью, их орудием, позволяющим использовать в своих интересах племенную собственность.
А теперь вспомним библейский миф о вавилонском столпотворении. Помимо воспоминаний о действительных вавилонских башнях, есть здесь и более древний пласт о “вызове богам”, за что вседержитель, как вы помните, разделил людей на племена и народы с разными языками. В этом я вижу глубокий смысл: до этого существовало единое этническое поле с постепенными диалектными изменениями от стойбища к стойбищу, от села к селу. И пассионарные толчки Гумилёва при редком населении не могли привести к этногенезу. Теперь же жажда деятельности, объединявшая людей для великих строек, в той же мере и отделяли их от тех, кто в этот коллектив не входил, создавая этническую общность.
В новые времена пассионарная жажда деятельности выражалась иначе, дольменов не строили, но до 19 века дошли общества, застывшие в предгосударственной фазе. В этих образованиях произошло отчуждение знаний от общества, знания стало частной собственностью жрецов, но община этого ещё не хотела осознать и считала жрецов своей собственностью. Складывалась парадоксальная ситуация: жрецы руководили жизнью общества, распоряжались запасами зерна и ценностей, давали их в долг под проценты и в то же время верховный жрец, правитель, которого европейцы называли королём, регулярно умерщвлялся, причём, вполне официально и торжественно, а на его место ставился новый, молодой и сильный.
Фрезер объясняет это тем, что жрец отождествлялся с животворящей силой природы, с урожаем, и нельзя было допустить его одряхления и смерти от старости, надо было перелить его силу в молодое, здоровое тело. Конечно, идеологически это было именно так, но почему же ни в более примитивных, ни в более развитых обществах этого не было? Да потому, что первобытно — общинный строй интуитивно сопротивлялся своей гибели, племя стремилось ритуальными убийствами ограничить власть верховного жреца и всего жреческого сословия.
В большинстве мест общество, пережив героический период вызова богам, вернулось к обычной крестьянской жизни, время от времени перерезая жрецам глотки, а там, где войны и недороды срывали племя с места, где падала роль жрецов — и это забывая делать.
Но совсем по иному дела сложились там, где потребность в коллективной работе была постоянной — на орошаемых землях. Именно там предгосударственные формирования переросли в государство. Община, группирующаяся вокруг храма, руководящего строительством и эксплуатацией оросительной системы — вот зародыш государства в Шумере, Аккаде, Египте, Китае.
Итак, в предгосударственный период произошло разделение труда на физический и умственный, на исполнителей и руководителей, произошло отчуждение знаний от общества и превращение их в частную собственность, произошёл разрыв единого, плавно меняющегося этнического поля на отдельные изолированные этносы.

6. Азиатский способ производства.
6.1. Теократическое государство.
Коллективный труд на оросительных системах вступал во всё большее противоречие с индивидуальным использованием его плодов. В самом деле — на строительстве трудятся все вместе, а урожай каждый снимает свой. Кто — то работает на общество добросовестно, а кто — то и отлынивает, бережёт силы для своего участка. И чем более усиливалось имущественное неравенство, тем сложнее было организовать работу на основе добровольности и сознательности. Частные интересы разваливали общину, но интересы общины требовали каких то мер, поддерживающих сплочённость.
И такой мерой стало насилие. Первоначально насилие было прерогативой общины. Был и механизм насилия — дружина. В период военной демократии большие войны велись ополчением, а мелкие набеги — отрядами молодёжи, группировавшейся вокруг наиболее авторитетных головорезов. В более поздние времена, при наличии богатых соседей, предводители таких дружин становились князьями, основателями государств, но вокруг изолированных общин Египта и Месапотамии грабить было некого и вооружённые отряды, сначала выполнявшие волю народных собраний, всё более попадали под влияние и на содержание жрецов. И момент, когда эти отряды стали профессиональными и целиком перешли на содержание жреческой аристократии и можно считать началом государственности.
Платонов, как и многие другие, представлял себе азиатский способ производства как общество, основанное только на насилии. Но разве можно было вчера ещё свободных общинников заставить работать путём одного насилия? Угроза насилия помогала смириться с необходимостью общественного труда, не приносящего тебе непосредственной пользы, но необходимость которого ты всё же понимаешь. Ведь понятно, что прорванную плотину должны восстанавливать все, даже если твоему полю в данный момент ничего не грозит. И ясно, что ты должен отдать общине часть своего урожая — ведь человек, честно отработавший урочные часы и дни, но ничего не собравший, потому что именно его поле выбил град, тоже требовал своей доли продукта.
Словом, и интересы общества и интересы правящего слоя требовали установления азиатского способа производства, который заключается в том, что государство, организуя общественные работы, изымает произведённый продукт, а потом распределяет его согласно…
Нет, не вложенному труду, а согласно ценности человека для государства, точнее — для его правящего класса. Установление нового порядка нельзя представлять себе в виде одномоментного акта — пришёл вооружённый “продотряд” и реквизировал “излишки”.
Сначала были раздачи из резервных запасов, формировавшихся при храмах на случай неурожая, а позже из них стали оплачивать военную и другую службу. Постепенно раздачи из храмовых хранилищ увеличивались, а следовательно увеличивались и отчисления в пользу храма, пока изъятие продукта и его перераспределение не стало всеобщим.
Государство стало всеобщим руководителем и организатором жизни, отняв эти функции у патриархов, в силу чего большая семья стала разваливаться, сменяясь малыми супружескими семьями. Произошло окончательное разделение частной и общественной жизни. Правда, вмешательство государства в частную жизнь на первых порах ещё наблюдалось, а вот частная жизнь от государственной отгородилось совершенно. Поскольку центр руководства производством сместился от семьи в государство, потеряло значение и семейное рабство, преобладающая масса рабов стала собственностью храма, то есть — государства. Впрочем, я описываю только общий ход процесса. Если в Египте, где была всеохватная оросительная система и власть государства была всеохватной, то в Междуречье, при мозаичной системе орошаемых полей сохранилось общинное землевладение и государство стало надстройкой над жизнью общины. Храмы, наряду с ведением собственного храмового хозяйства контролировали производственную жизнь, состояние оросительных систем, собирали с общины дань, но всё же общины сохраняли значительную самостоятельность, в том числе и некое самоуправление.
Впрочем, демократия для азиатского способа производства нехарактерна и недолговечна. Даже если правители и ведут завоевательные войны, не они служат основой жизни государства, наоборот, жизнь государства даёт силу для этих войн. Поэтому пускать поступления от военного грабежа на подкуп бедноты нет смысла, да и попросту вредно — сила государства держится на работе водоподъёмников, арыков и труде крестьян, отвлекать которых от работы подачками нет никакого смысла. А посему — контроль и принуждение, принуждение и контроль.
Итак, государство отняло у общины функции осуществления насилия и сделало насилие корпоративно-частной собственностью правящего слоя. Следом производитель был лишён права распоряжаться произведённым продуктом, и это право стало частной собственностью жрецов.


6.2. Бюрократическое государство.
Бюрократия- это власть бюрократов, то есть людей пишущих. Многое можно запомнить: Илиаду и Одиссею, историю предков до 90 колена, где какие травы растут и от чего помогают, какие боги какими звёздами владеют — многое. Но вот сколько мер пшеницы дал первый, а сколько — стопервый, сколько выдать пятому, а сколько — сорок пятому, сколько отправить местному храму, а сколько — центральному — на это никакой головы не хватит, надо записывать. Именно для этих вот, бюрократических нужд родилась письменность. Так что господа литераторы не надо столь уж презрительно относиться к бюрократам, вся так называемая изящная словесность всего лишь побочный продукт бухгалтерской ведомости.
Но появление письменности, вызванное усложнением государственных структур, привело к разрыву единых прежде функций жреца и администратора. Более того, закрепление знаний письменностью ставило под угрозу монополию жреца на знание, а следовательно — на власть.
Интересно, что инки запретили письменность, мотивируя это тем, что гадания предсказывают большие беды государству, если сохранится это противное богам изобретение — всё правильно, ведь под государством понималась жреческая каста. Но инки всё же не могли обойтись без “узелков на память” и их верёвочные записи, усложняясь. неизбежно бы превратились в письменность.
Постепенно в руках бюрократов оказались рычаги управления хозяйственной жизнью страны, и роль слуг жреческой касты их уже не устраивала. На сторону бюрократии переходят и верховные правители, стремящиеся к полноте власти.
Так в Лагаше, главном городе Шумера, последние представители династии Ур-Наше захватывают власть в свои руки, так в Египте Эхнатон пытается введением культа единого бога разрушить могущество жрецов.
И в Шумере, и в Египте жрецам, хотя и значительно потеснившись, удаётся сохранить верховную власть, но первые империи — Ассирия, Вавилон — сразу возникают как государства бюрократические, они начинают с того, на чём остановились Шумер и Египет. Этому способствовало распространение железа. Железо было ещё мягким, оно гнулось при ударе и в бою не давало особых преимуществ перед бронзой, но оно было более распространено, давало возможность вооружать массовые армии, а главное — годилось на сошники для плуга, что позволило распахивать водоразделы.
Надо полагать, старое жречество не стремилось на новые земли, да их не особенно то и звали, с самого начала управление на “целине” оказалось в руках чиновников, мало связанных с храмами. Но теперь, оказавшись главной силой, бюрократы постепенно присваивают себе права собирать налоги, иметь слуг, право пользоваться землёй с прикреплёнными к ней работниками. То есть частной собственностью становится не только право распоряжения произведённым продуктом, но и право пользования средствами производства, что раньше было прерогативой государства в целом. А как только эти права уходят от государства в частные руки, собственник прав стремится превратить в частную собственность сами средства производства, что бы передать своё богатство наследникам независимо от превратностей карьеры.
Постепенно возникла частная собственность на рабов и землю, рынок земли и рабов, но на Востоке государственная собственность и государственный контроль всегда доминировал над собственностью частной.
Итак, историческое колесо совершило оборот. Частная собственность, уйдя из рук семьи, снова возвращается в семью. Но во первых, теперь это уже другая семья, а во вторых — насколько ничтожным стало число семейств, обладающих частной собственностью по сравнению с теми, кто лишён всего.
Для гидротехнических цивилизаций Востока, где необходима концентрация сил нации для постоянной борьбы с природой попытка захвата средств производства в частные руки неизбежно приводила к падению производства, развалу державы. Так в Египте несколько раз повторялся цикл частнособственнического разрушения государства и его восстановления на основе азиатского способа производства. Сменилось три царства фараонов и династия Птолемеев, прежде чем римлянам удалось латинизировать Египет, навязать ему свои ценности и нормы, но после того Египет уже никогда не поднялся до прежнего величия.
У восточных государств не было условий, чтобы сделать шаг к новому способу производства. Его сделали новые государства Средиземноморья. Но это в следующей главе, а пока подведём итоги.
Азиатский способ производства — это первый государственный способ производства, при котором, право на насилие отнято у общества, а у труженика отнято право распоряжаться произведённым продуктом. Эти права переходят в руки правящего слоя, но средства производства остаются в руках государства. Таким образом, государственная собственность, формально оставаясь общественной, фактически становится частно — корпоративной собственностью. На втором этапе азиатского способа производства происходит разрыв жреческих функций (то есть идеологии и науки) с функциями управления. Переход к бюрократам прав на распоряжение средствами производства создаёт предпосылки для появления частной собственности на средства производства. И такая собственность появляется, но для того, что бы стать в обществе господствующей, у неё нет в государствах Востока необходимых условий. Такие условия появляются на севере Средиземноморья, в Греции и Риме.


7. Античный способ производства.
Платонов называет его рабовладельческим, что не совсем точно. Азиатский способ производства тоже рабовладельческий, только там основная масса рабов в государственной, а не в частной собственности. А посему воспользуемся Марксовым термином — античный способ производства.
В отличие от азиатских обществ Афинское государство создавалось на обломках Микенской, вероятно- теократической цивилизации, пришлыми племенами с вполне развитым патриархальным строем.
Причём основным государствообразующим слоем были не жрецы — переселения не способствуют сохранению знаний, и не военные вожди, поскольку после захвата Балкан и разгрома Трои грабить было некого, а так называемые эвпатриды — племенная знать, власть и сила которой держалась на богатстве.
В Греции господствовало не орошаемое, а богарное земледелие, а посему нужды в организации государства с азиатским способом производства не было. Что же стало “делом народа”, побудивших греков к государственности? После троянской войны под контролем эллинов оказались торговые пути в северо — восточном Средиземноморье. А торговать было чем: возделывание олив и винограда, которых не было на севере, создавали предпосылки для выгодной торговли. Кроме того, в Греции были месторождения серебра, которое тоже можно было с выгодой продать. А поскольку возделывание маслин в общем то дело менее трудоёмкое, чем зерновое хозяйство, то развивалось ремесленничество, ориентированное на рынок. Возникло, как говорил Маркс, простое товарное хозяйство. Там где хозяйство товарное, где на рынок несут не излишки для покупки чего то особенного, а хлеб насущный и с продажи товара живут и богатеют, там патриархальным отношениям раба и хозяина приходит конец, там из работника начинают выжимать все соки. Кроме того, рынок усиливает расслоение и свободных граждан, так что рассчитывать на их солидарность не приходится. Вот и потребовалось государство как особый орган для организации эксплуатации и прибыльной торговли. Род с этим справиться уже не мог, тем более, что возникло противоречие между интересами родовой знати, обращавшей соплеменников в кабальных рабов и интересами рода, требовавшими равных прав для его членов.
Афинское общество блестяще вышло из положения, формально осуществив идеалы родового равенства, а фактически уничтожив род и создав государство. Как и во всех вновь создаваемых государствах первоначально сохранялась общественная собственность на землю, но при отсутствии ирригации надобности в регулярных общественных работах не было, регламентация государства не требовалась, производство оказалось семейным делом и землёй пользователи могли распоряжаться бесконтрольно, что облегчило, в последствии её переход в частную собственность. Отсутствие производственных систем общегосударственного значения делало излишним широкое распространение государственных рабов, основная масса рабов стала собственностью семейной, а запрещение закабаления соплеменников привело к широкому использованию рабов иноземцев. А раб — иноземец, изначально выведенный за рамки человеческих отношений, позволял наладить интенсивную и сверхинтенсивную эксплуатацию рабочей силы, создать рентабельное рыночное хозяйство.
Конечно, хозяйство было рыночным лишь наполовину, наполовину оно продолжало оставаться натуральным, но эта рыночная половина открыла дорогу предпринимательству, позволила организовать морскую торговлю, организовывать фактории и колонии.
Эллада начала с передачи средств производства в частную собственность, приняв эстафету у Египта и Вавилона. Ведь эллины не сидели изолированно на своём полуострове, а жили по соседству с могучими государствами, чей пример, несомненно, побуждал к действию. Вспомните Библию, первую книгу царств — что сказали евреи “судье”, то есть племенному старейшине Самуилу: “поставь над нами царя, что бы он судил нас, как у прочих народов” — то есть прямо говорится, что государство они установили подражая соседям. А греки чем хуже?
Для эллинов положение ещё облегчалось тем, что колесо истории, свергнувшее было частную собственность на рабов в её семейной патриархальной форме, вновь подошло к частной собственности, но уже на иной основе. Теперь ненужным стал долгий путь по исторической спирали, оказалось достаточно просто шагнуть на новую ступеньку. Не надо только забывать, что это колесо для Афин подкатили другие.
Если отвлечься от рабовладения и униженного положения женщин, то Афины представляли собой прообраз социализма: самоуправляющееся общество вооружённого населения с крайне небольшим аппаратом выборных, скромно оплачиваемых и подотчётных народу чиновников. Земля находится в общественной собственности и передана в непосредственное пользование тем, кто на ней работает.
Как в ремесле, так и в сельском хозяйстве работник является владельцем средств производства и полностью распоряжается произведённым продуктом. Наёмный труд на частных лиц отсутствует, но широко используется в государственном секторе, преимущественно -в “строительных организациях”. Можно сказать — общество свободных людей, владеющих средствами производства и распоряжающихся произведённым продуктом.
Поэтому осталась Эллада как непревзойдённый образец демократии, давшей такую концентрацию учёных, литераторов, художников, философов в небольшом количестве населения, какой не было ни до, ни после.
Будем однако помнить, что теократические государства и империи были, в основном, обществами самодостаточными, тогда как существование Афин без торговли, причём торговли неравноправной, приносящей грекам сверхприбыль, было невозможно. По сути афиняне прямо эксплуатировали своих рабов, а косвенно — крестьян и государственных рабов Египта и патриархальных рабов Скифии. Частная собственность на средства производства, которыми были рабы, развязала частную инициативу, впервые появляется экономическая предприимчивость, стремление увеличить производительность труда и прибыль, но одновременно возникает и усиливается дух торгашества. А торгашество всегда действует разлагающе на общество. Усилилась погоня за богатством, стало увеличиваться имущественное неравенство, а после передачи земли в частную собственность и прямое разорение крестьянства.
Развитие рынка требовало объединения страны, укрупнение войска — независимости командующих в своих действиях, а демократическая полисная система препятствовала этому, разрезала единое тело Эллады границами, сковывала инициативу офицеров, вынужденных оглядываться на соперничающие на агоре партии.
Выход попытались найти в монархической надстройке над полисной системой и завоевательных войнах.
Но походы Македонского резко усилили разложение полисного строя, не говоря уже о том, что они обескровили страну, отсосав в Азию наиболее активное население, ускорили социальную и имущественную дифференциацию общества. Даже у спартанцев, в Лаконике, с её архаической общественной собственностью на рабов и землю жажда обогащения взломала старый строй, а что уж говорить об Афинах.
Но чем больше становилось богатых, тем больше становилось нищих. Подавляющее большинство населения потеряло интерес к защите рабовладельческого государства и видело спасение в полузабытых патриархальных порядках. Под давлением народа свергались демократические режимы полисов, где стала господствовать аристократия и устанавливались тирании (тогда это слово не несло нынешнего отрицательного заряда), которые пытались осуществить социальные реформы. Так, тираны Лаконики Агис в 243 году до н. э. и Клеомен в 228 году провели раздел земель, отнимая их у богачей спартиатов и передавая их спартанской бедноте и периэкам. Реформы провалились и реформаторы погибли. Однако, в 210 году до н. э. подобные движения, сопровождаемые переделом земли, кассацией долгов, освобождением рабов и изгнанием богачей прокатились по всей Греции. Только нашествие Рима остановило борьбу угнетённых за свои права и восстановило рабовладельческую демократию. Но эстафету борьбы подхватили “униженные и оскорблённые” самого Рима. В 130 г. до н. э., после трёх лет упорных боёв разгромлено “государство Солнца” в Пергаме, руководимое Аристоником, в 107 году до н. э. — восстание Савмака и, наконец, в самом начале нашей эры — восстание Спартака, наиболее знаменитое только потому, что прокатилось по самой Италии. Нам слабо известна идеология восставших, об их действиях мы можем судить только по отзывам их врагов, но была во всём этом и коммунистическая струя, стремление добиться более справедливого устройства, а не просто перевернуть мир и самим стать угнетателями, а то и просто пограбить. Известно, что восставшие рабы в Сицилии стремились организовать производство, охраняли виллы, в то время как свободная беднота занималась погромами. И видимо, организация жизни восставших была не такой уж безрезультатной. Во всяком случае, во время первого восстания остров был в руках повстанцев четыре года, а во время второго — два. Да и сам факт повторного восстания говорит о многом.
Возможно, если бы эти движения победили, история сложилась иначе, и рабский труд был бы сменён наёмным, но…
Движения рабов потерпели поражения и, в первую очередь потому, что римская беднота рабов не поддерживала, последний римский нищий чувствовал себя перед рабом полубогом. Римский правящий класс сделал выводы и из греческого опыта и из своего собственного. Прежде всего, вытесняемые из производства рабством крестьяне и ремесленники, ставшие римскими пролетариями, были взяты на государственное обеспечение, а часть их составила клиентуру богатых рабовладельцев, занимающихся филантропией.
Так что хлебом и зрелищами они были обеспечены и освобождать рабов, добывающих хлеб, и умирающих на зрелищах им резона не было.
Но и рабские восстания не прошли даром.
Недовольство рабов постарались снять созданием для них приемлемых бытовых условий и организацией внутрирабской конкуренции. Как говорил один из виднейших римских экономистов, Катон: ”рабам не должно быть плохо, они не должны мёрзнуть и голодать. Рабам, занятым на полевых работах, выдавали около полутора килограммов печёного хлеба (точно такой же была норма легионеров) и поллитра слабого низкосортного вина, кроме того- овощи и фрукты, раз в день, вечером, рабов кормили горячей пищей — обычно похлёбка из гороха или бобов. Плюс — растительное масло, уксус.
Жили рабы по 2-7 человек в одной комнате, их снабжали постельными принадлежностями, и одеждой, лечили. Для раба была возможность стать не просто рабом, а рабом старшим, надсмотрщиком, выбиться в рабскую интеллигенцию, а то и стать виликом, управляющим виллы, угодить хозяину, сблизиться с ним и, в конце концов, получить вольную. Конечно, были рабы — колодники, но зеки есть в любом государственном обществе.
В руках рабовладельцев оказалась частная собственность на знания (существовали целые живые библиотеки, в которых роль книг занимали рабы, выучившие наизусть поэмы, романы и научные трактаты), на навыки управления (рабы агрономы, рабы вилики), на насилие (рабы надсмотрщики, рабы стражники), на средства производства(все прочие рабы вкупе со скотом и инвентарём). Это с одной стороны. А с другой — рабы, которым не принадлежало ничего, даже собственной жизни.
Но общество сложилось, притерпелось и никаких причин для его крушения, вроде бы, не было. Набирала силу наука, работала на полях механическая “гальская жатка”, поднимал воду архимедов винт. Появился уже ростовщический и торговый капитал, финансовая система с векселями и меняльными конторами. Правда, гражданский дух латинян угас, вслед за отмиранием общественной собственности на землю ушёл в прошлое приоритет общественных интересов. В форме ли тщеславия рабовладельческого магната, алчности ростовщика, в форме ли аполитичного “отстаньте от меня” люмпена или философствующего интеллектуала, но господствующим стал интерес частный. Естественно, что отдавать жизнь “за идею” или “за Родину” никому не хотелось, и призывная армия сменилась профессиональной. А вот тут можно ставить точку с запятой. Античный способ производства ещё в расцвете, но время демократии уже отмерено, дела её взвешены и вскоре после реформ Кая (Гая) Мария, Сулла устанавливает диктатуру, а следом приходит время империи. Однако, и при империи жить можно. Упрочается право частной собственности на землю, появляются огромные латифундии, хозяева которых заботятся не только о прибыли, но и о благоустройстве жизни своих рабов(некто Плиний младший даже гимнасий, сиречь спортзал для своих построил), увеличиваются хлебные и денежные раздачи пролетариям, грандиознее становятся цирковые представления.
Ницше, глядя на римское общество видел в нём прообраз буржуазного — да в общем то так оно и было. Крупное сельскохозяйственное производство с кооперацией и специализацией труда (одних ножей для обрезки винограда было несколько видов), крупные мануфактуры, опять же с разделением труда, развитая техника (водяное колесо работало ещё до рождества Христова, поднимая воду на поля), торговля, охватившая весь тогдашний мир вплоть до Китая, кредиты, откупы, аренды. Да одно гражданское римское право, положенное позже в основу европейского буржуазного права говорило о родстве структур.
Казалось — один шаг — и капитализм, а далее — прогресс, столь любезный сердцу европейца конца 19 века. Но шаг этот так и не был сделан. Ницше винил во всём христианство, проповедью смирения, возвышения униженных, возвеличивания малых, подорвавшего боевой дух и предприимчивость римлян.
Нет, не Христос тому виной. Обладая всеми техническими предпосылками для начала пути к капитализму, античность не имела главного — готовых к труду свободных людей. Возможностей развития не было, но вроде и причин для кризиса тоже. Но почему же древний мир вдруг рухнул?

Обычно, говоря об упадке рабовладельческого общества рисуют примерно такую картину: рабовладельческие отношения вошли в противоречия с развитием производительных сил, рабы трудились небрежно, плохо обрабатывали землю, им нельзя было доверить сложную технику, которые те ломали, и часто умышленно, а посему рабовладелец был вынужден заменить труд раба трудом колона или посадить на землю рабов, дать им инвентарь, наделы и обязать работать за часть урожая, от чего, якобы, производительность труда резко возросла.
Эти представления во многом вызваны публицистическими выступлениями мелких и средних рабовладельцев против развивающихся латифундий. Именно против рабского труда в латифундиях, а не против неэффективности рабского труда вообще были направлены их стрелы. Да, при переходе от вилл к латифундиям, на которых трудились массы колодников из эргастулов — частных тюрем, наблюдалось отлынивание от работы, небрежная обработка земли.
Но потом и магнаты научились управлять латифундиями, и они стали не менее, а то и более доходны, чем сумма вилл такой же площади, как мы видим на примере того же Плиния — младшего. Этот магнат в своих письмах жалуется не на нерадивость рабов — ими то он как раз доволен, а на колонов, которые, попав в долговую кабалу, машут рукой на хозяйство, работают абы как, лишь бы прокормиться, да обкрадывают, где возможно, хозяина.
Да и орудия труда тогда были не столь уж изощрёнными и хрупкими, что бы их нельзя было доверить рабу. Тем более, что рабу за их поломку грозило суровое наказание. Наоборот, переход к колонатной обработке земли привёл к упрощению, примитивизации орудий и падению производительности труда каждого отдельного работника.
И самое главное — кто бы это в античное время, когда отсутствовало понятие прогресса, стал задумываться о замене рабского труда каким то другим. И каким другим? Трудом свободных крестьян? Но их в Риме по большому счёту не было. Наёмным трудом? Но наёмный труд — это труд свободного человека, а в Риме труд давным — давно стал уделом рабов а не свободных. Трудом лично зависимых работников, владеющих орудиями труда? Но мы убедились, что их труд был менее производителен, чем труд коллектива рабов, труд кооперированный, труд специализированный и, в силу этого, более оснащённый технически.
Как мы уже говорили, внутренних причин для кризиса Римского общества не было, но дело в том, что Рим был не замкнутой системой, а бездонной прорвой, выкачивающей из провинции и варварской периферии зерно, рыбу, скот, ткани, лес, металлы и рабов, рабов, рабов…
Такая беспощадная эксплуатация природы не могла пройти бесследно. В Галлии было вырублено две трети лесов, сведены буковые рощи Аппенин, запаханы и обеспложены долины в горах Атласа, буквально съедены козами холмы Греции.
Ещё в 1 веке до н. э. Тремолий Скрофа говорит об истощении земель интенсивной обработкой. Но это в Италии с её развитой агрономией, внесением органических удобрений, использованием мергеля для известкования кислых почв — там с деградацией пахотных земель боролись долго, но со второй половины первого века урожаи стали резко падать. Было сам — пятнадцать, стало сам три, сам четыре. Конечно, не везде, и не сразу, но теперь это стало заметно всем. Надвигался экологический кризис, хотя, разумеется, тогда таких слов ещё не знали. Но ещё раньше, чем южная Европа его приближение почувствовали районы древних цивилизаций Ближнего Востока. В Двуречье за несколько столетий урожайность упала от сам — семьдесят до сам — тридцать и люди видели, что вокруг древних развалин Вавилона, там, где некогда расстилались орошаемые поля искрятся на солнце соляные пустыни. Люди стали понимать, что беспощадное отношение к природе и человеку добром не кончится. Нужен был Некто, что бы выразить это тревожное ощущение словами — и пришёл Христос.
Христианство — это не только социальная религия, это и экологическая религия. Христос победил не только потому, что потерпел поражение Спартак, но и потому, что потерпели поражение римские агрономы.
Снижение урожайности означает снижение доходности поместья, а это уменьшает возможность покупок товаров со стороны и увеличивает натуральность, замкнутость хозяйства. Снижение доходов поместий снижает также и поступление налогов в казну, а значит уменьшает боеспособность армии и, следовательно, уменьшает приток рабов. К тому же Рим дошёл почти до своих естественных границ: к западу — океан, к югу — Сахара, на севере и северо — востоке — леса с редкими поселениям воинственных германцев и славян, на юго — востоке пустыни Аравии, а на востоке — могучее Парфянское царство, разбить которое сил уже не было. Да и каждая победа Рима только углубляла кризис и делала неизбежное крушение только более грандиозным. Завоевали Грецию, вывезли рабов и в новой римской провинции организовали виллы и латифундии, требовавшие рабов, то же самое в Сирии и Галлии, Испании. Наиболее населённые страны, давшие максимальное число рабов при завоевании давно стали провинциями а новые войны требовали всё больше усилий и всё меньше приносили добычи.
Пришлось подумать о воспроизводстве рабочей силы внутри империи. Уже в первом веке н. э. рабовладельцы поощряют деторождение рабов, вплоть до предоставления рабыне, произвёдшей много детей, свободы- естественно- для неё , а не для её детей. Возможно, если бы высокая доходность поместий сохранилась на длительный срок, то в Риме бы завели фермы по разведению рабов, но развернувшийся экологический кризис сделал старую форму рабовладения невыгодной.
Падение товарности, увеличение натуральности хозяйства делало излишней прежнюю интенсивность труда и давало возможность передать дело воспроизводства рабов в “ руки” самих рабов. Первое, к чему привело изменение условий хозяйствования и нехватка рабов — это к стремлению увеличить продолжительность срока активной, рабочей жизни раба. Теперь ему стали предоставлять свободное время, что сделало излишним казарменное содержание рабов, позволило рабам образовывать семьи. А раз семья — следовательно какое то семейное имущество, семейное хозяйство. Уже Плиний младший позволяет рабам свободно распоряжаться этим имуществом — завещать, дарить, обменивать — лишь бы это происходило в пределах имения. Дальнейший шаг — предоставление рабу пекулия — то есть выдавались в условное владение средства производства: гончарная мастерская, лавочка, участок земли … и живи как знаешь на оставляемую тебе хозяином часть произведённой тобой продукции, заводи семью и плоди хозяину новых работников.
Конечно, производительность труда при этом падает, особенно в сельском хозяйстве — нет прежней кооперации и специализации, уже не нужно несколько систем ножей для обрезки виноградных лоз, одним обходятся, и плуг один на все случаи, но зато и затраты хозяина снижаются. Не нужна разветвлённая сеть администрации, армия надсмотрщиков, не надо хозяину ломать голову над организацией ремонтных служб — всё это теперь забота работника.
Фактически, при рабовладельческом способе производства — ведь хозяин по прежнему остаётся владельцем и раба и средств производства — утверждается феодальный способ присвоения и перераспределения продукта. Изменившееся положение рабов требовало иного отношения к ним, поскольку хозяйственная самостоятельность рабов заставляла свободных вступать с ними в те или иные сделки, а это невозможно с “говорящим орудием”, требовалось дать рабу и какие то юридические — то есть — человеческие права. И новой идеологией, как нельзя лучше подходящей для позднеантичного строя стало христианство, стыдливо спрятавшее свои коммунистические истоки.
Старый строй, старое отношение к рабам ещё долго давало себя знать, и вслед за Константином пришёл Юлиан-Отступник, пытавшийся отвергнуть христианство и вернуться к стародавним порядкам. Впрочем, его язычество, пропитанное восточными культами, насыщенное духом манихейства и того же ненавистного христианства, мало уже походило на традиционную римско — греческую веру. Это, впрочем, характерно для любой реставрации. Однако, христианство, оправившись от поражения подтягивает тылы, набирает силы и утверждается снова, теперь уже окончательно. А как ни относись к христианству, но смотреть на раба как на вещь христианство не может и требует того же и от хозяина — христианина и от христианского государства. Раб приобретает не только ограниченную дееспособность, но и кое какие права на жизнь — теперь хозяин подлежит ответственности за умышленное убийство раба. Но возвышение статуса рабов совпадает со снижением статуса свободной бедноты. Вводятся телесные наказания для свободных, колоны, вчера ещё свободные арендаторы, законодательно прикрепляются к земле и уже не брезгуют работать на ней самолично, а не просто руководят рабами, сокращение хлебных выдач заставляет пролетариев не столь уж дорожить своей свободой.
Происходит перераспределение власти, государственная власть ослабевает, а земельные магнаты всё более усиливаются, укрупняющиеся латифундии всё больше становятся похожими на самостоятельные государства.
Возрастает роль христианской религии — и не удивительно. Идеология смирения, жертвенности, гордости своими страданиями, помогала не только увидеть в рабе человека, но и смириться с изменением своего положения — рабовладельцу отказаться от блеска городской жизни и с головой уйти в дела поместья, колону пережить разорение, а бедняку — лишение государственного содержания и необходимость идти на работу, что тогда означало отказ от личной свободы. Словом, общество всё более приобретает черты развитого, зрелого феодализма, однако нигде таковым не становится. Везде происходит слом, развал, разрушение, более или менее радикальное этого нового порядка, эволюционно выросшего из старого общества.
Крушатся ли города варварами, как в Римской империи, восставшими ли крестьянами, как в Китае, государство ли выселяет горожан в сёла, как в Персии или сами жители городов разбегаются в поля или взламывают мостовые для посадки капусты, как в Византии — но общество поддерживать старую инфраструктуру больше не в силах. И везде это сопровождалось коммунистическими настроениями. Возьмём хотя бы примере Маздака в Персии. Конечно, всеобщего равенства он не достиг, и голову сложил на плахе, но рабовладельческий строй в Персии он низверг. То же самое — движение “за правильное небо” в Китае — попытка остановить начинающийся развал и восстановить порядок на основах всеобщей справедливости. Попытка безнадёжная, порядок навести уже невозможно, зато она помогла более радикально расчистить почву от старого хлама.
Так завершился ещё один цикл человеческой истории. Во время первого цикла человек, освободившись от животного эгоизма, от непосредственной подчинённости природе поднялся к творчеству, коллективизму, взаимопомощи, человечности, но попал в плен родовых отношений, обычаев, ритуалов, да и человечность освоил только на маленьком пятачке рода- племени.
Из этого плена человека вывел конфликт с природой, разрушивший привычную среду обитания. Встал выбор — либо вернуться в природу, подчиниться её требованиям и на тысячелетия застыть в своём развитии, либо продолжить спор с природой новыми средствами.
Народы, пошедшие по второму пути, получили возможности для развития, узнали, что такое свобода, но заплатили за это утратой равенства, искренности человеческого общения и рабством. Общество последовательно теряло: доступ к знаниям, право на оружие, на произведённый продукт, на средства производства, на собственное время и собственную жизнь и всё это переходило к небольшой части людей, освободившихся от власти обычаев, от бедности, от обязанностей гражданина, от необходимости хоть как то трудиться. Впрочем — всё это издержки прогресса. Выделение профессиональных жрецов привело к частной собственности на знания, но одновременно дало толчок развитию наук и искусств. Образование постоянных воинских отрядов вывело функцию насилия из под контроля общества, зато ускорило течение исторического процесса. Возникновение освобождённых администраторов и чиновников лишило тружеников возможности распоряжаться произведённым продуктом, за то намного повысило организованность труда. Образование демократии, как общества свободных собственников рабов, лишило большинство людей звания человека, зато дало возможность создать подлинно свободную человеческую личность, способную и к предпринимательской деятельности и к философскому осмыслению мира. Впрочем, это далось дорогой ценой — столь высокоэффективная эксплуатация подорвала собственные основы, природе и обществу требовался отдых.

Возьмите любой советский учебник, и вам растолкуют, что сущность феодализма в наличии у феодалов собственности на землю и, в известном смысле, на личность наделённого землёй и средствами производства крестьянина. Точно так же вам растолкуют, что феодальный способ производства более производителен, нежели рабовладельческий, а ежели в сельском хозяйстве был упадок, то это всецело объясняется завоеванием варваров и общим упадком культуры. Но почему это варвары научились у римлян выделке тонкого сукна, оружия и доспехов, а вот достижения римской агрономии умудрились забыть начисто. Да ведь и римляне то никуда не делись, остались на месте. Только в Ломбардии лангобарды вырезали местное население, в остальных местах возникли те или иные формы сожительства, от полного подавления римлян, до привлечения наиболее авторитетных римлян к управлению. И если урожаи упали до сам 1,5 — сам 2, значит земля была истощена настолько, что интенсивные методы хозяйствования были неприменимы. И попытки старого строя приспособиться к новым условиям оказались несостоятельны. Земля не могла удержать на себе империи с огромным штатом дармоедов, от рабов — записных книжек, до прихлебателей императора. И тот же Рим был потому завоёван варварами, что земля больше не могла прокормить его армию. И не только земля Рима. Во 2-4 веках на просторах рабовладельческого мира происходит крушение всех государств. Уцелела лишь Византия, поскольку опиралась на сравнительно мало освоенную, а потому лучше сохранившуюся Анатолию, да Египет с его регулярно удобряемыми нильскими разливами полями. Но и она в 5 веке переживает сильнейший кризис, после которого сохранились лишь византийские стены, а внутренние перегородки рухнули. Везде разрушение и запустение городов, падение культуры, нашествия кочевников, стихийные бедствия, междоусобицы, голод. В Китае, где крушение рабовладельческого строя произошло раньше всего, по данным переписей население со 157 года по 230 уменьшилось с 56,5 миллионов человек до 17 миллионов. В Европе переписи не проводились, но по оценкам историков численность населения Италии падает с 7 до 4 миллионов, в Испании — с 5,5 до 3-3,5 млн. И это с учётом значительного наплыва варваров. Природа приводила численность населения в соответствие со своими ресурсами. Ей нужен был отдых. Да и человечеству был нужен отдых, теперь его взор устремлён не в космос, и не в карман ближнего, а в глубину своей души. Меняются ценности — идеалом становится не гурман-аристократ, а погружённый в молитву монах — аскет.
Рушится культура рабовладельческих верхов, рушится старая наука, низвергаются боги и развенчиваются мифы. Старая сеть отчуждения разорвана. В Европе кое где сохранились римляне -посессоры, в Китае -”сильные дома”, но в целом характерно восстановление крестьянской общины и ликвидация частной собственности на землю. Новая сеть отчуждения вяжется с двух сторон- религия и военная сила.
Именно предводители воинов, как командиры частей рухнувших государств, так и военно — племенная знать варварских королевств налаживали сбор податей полюдья, налогов с крестьянских общин. Но почему же спрашивается, феодализм не мог возникнуть раньше? Ведь техника обработки земли опустилась примерно на уровень древности. Почему завоевание Лаконики спартиатами привело к возникновению рабовладельческого государства, а Римской державы варварами привело к феодализму? Почему столетиями в Германии пахали теми же самыми плугами, сохами, а тут, ни с того ни с сего, стало образовываться государство? Дело в том, что развитие ремесленной технологии породило нового воина — закованного в броню всадника. Причём кочевые народы, прокатившиеся по Европе, принесли с собой стремена, и теперь этот всадник крепко упирается в них ногами, а в руке держит длинное копьё. Теперь он уже может вести бой вне строя. Рыцарь с отрядом связанных с ним личными узами людей стал той опорой, на которой держалась оборона общины. Для рядового крестьянина такое вооружение было недоступно, латы могли купить только самые богатые, да и то им порой помогали, складывались всем миром. Зато отряд рыцарей со свитой — всё равно, что танковый полк с десантом против вооружённой трёхлинейками пехоты.
Понятно, что король хотел иметь таких рыцарей на своей стороне. Король откуда взялся? В Европе это были военные предводители племенных союзов, захвативших более или менее приличные территории. Вот эти короли и привлекали на свою сторону раздачей бенефиций. Образование системы вассального подчинения держателей бенефиций остановило начавшийся было процесс восстановления частной собственности на землю в областях воздействия римского права. Безусловное владение землёй(и независимое от государства или общины) в это время являлось как бы моделью, преддверием перехода к частной собственности на землю в более позднее время. Впрочем, нельзя полностью отождествлять аллод, вотчину, “сильные дома” с той частной собственностью, что была в античное время или имеется теперь. Сама земля без работающих на ней людей ничего не стоила. При том разгроме и запустении, что царило в 4-6 веках настоящей частной собственности на землю и быть не могло. Чем населённее была местность и чем мельче участок, тем более владение им приближалось к частной собственности, чем крупнее — тем условнее было владение землёй. Главы “сильных домов” отлавливали друг у друга крестьян, “помещики” Византии, которых василевс жаловал землёй в “частную собственность”, бежали от такого дара, бросая при этом и свою “вотчину”, так как с землёй получали и обязанность платить налоги. И если король жаловал кого то землёй, то это значило, что передавались права на управление и эксплуатацию жителей этой земли. То, что передавались права, а не сама земля, видно из того, что существовали неполные бенефиции. И если король отдаёт нотеблю какую то марку, и тот говорит: моё графство — это не надо полагать, что земля его частная собственность. Так и первый секретарь говорил – «моя область».
Фактически уровень отчуждения тот же самый, что и при азиатском способе производства. В обоих случаях основой эксплуатации было право господствующего класса на распоряжение произведённым продуктом, но отнюдь не собственность на средства производства. Основное отличие в том, что средства производства принадлежат не всему обществу в лице государства, а конкретному производителю. Конечно, в азиатских странах, на орошаемых землях, черты азиатского способа производства проглядывали и через феодализм — государственная собственность на Востоке была сильна, но всё же поля закреплялись за крестьянскими семьями. Впрочем, и в Древнем Египте не всегда поля обрабатывались “госхозами”, были времена — и там господствовала надельная система.
И для начального этапа азиатского способа производства, и для раннего феодализма характерна нерасчленённость власти. Но если в ранних теократиях мы видим слитность идеологического, административного, хозяйственного руководства, то при феодализме сливаются военная и административная власть. Военизированность феодализма сразу бросается в глаза — и не удивительно. Древние государства разделяли просторы пустынных, слабо заселённых земель, а в средние века всюду либо границы соседних владений, либо степи с воинственными кочевниками, также объединёнными в государственные формирования. Кроме того, азиатский способ производства неразделим со строгой централизацией, подчинённостью столице, феодализм же — это своеволие местных властителей, что так же усиливает риск столкновений. Зато и крупная война была невозможна — металлические латы и стремена позволяли небольшими силами держать в подчинении крестьянское население, стены замка и его ров исключали внезапное нападение, а следовательно крупные государства, крупные армии были ни к чему с точки зрения военной. Господство натурального хозяйства, примитивность рынка также не требовали крупных государств и развитой инфраструктуры, что обуславливало минимум средств на непроизводительные расходы, в том числе и на организацию войн.
Итак, натуральность хозяйства, слабая развитость государства и его структур обеспечивали минимальную нагрузку на природу. Этому способствовала и внутренняя структура общества, которая ограничивала честолюбивые замыслы индивидуума, не давала возможности хапать сверх меры.
Прежде всего, типичный феодализм, как и азиатский способ производства не знает свободных людей. Рабы, собственность какого то господина, крепостные, частью зависимые от сеньора, частью — от общины, сеньор — вассал своего сюзерена, подчинённого более могучему феодалу. И так — вплоть до короля, полностью зависимого от коллективной воли своих вассалов. Точно так же — ученики, подмастерья, мастера связанные путами цеховых норм и правил.
Все на своих местах, определённых фактом рождения и вырваться из этой ячейки было почти невозможно — разве уйти в монахи.
Основой мира была деревня, и неважно, была передана земля в наследственное владение крестьянским семьям, как на территориях, попавших под влияние римского права, или землёй владела община, деревня была замкнутым миром, своеобразным организмом, жившим в относительном единстве с окружающей средой. Никто из крестьян не мог разбогатеть настолько, чтобы вырваться из своего крестьянского состояния, стать господином, например, а значит не было соблазна брать от природы больше необходимого. Наоборот, община, и каждый крестьянин были заинтересованы в сохранении лесов, дичи, рыбы. Несколько выпадал из окружающей среды замок феодала, но ”могущество феодальных господ определялось не размерами их ренты, а числом их подданных, а это зависело от числа крестьян, ведущих самостоятельное хозяйство. ”Маркс, Энгельс. Собр.соч.Т23.стр.729.
Феодалу не было смысла увеличивать норму эксплуатации крестьян, а следовательно — и нагрузку на природу, поскольку при зародышевом состоянии денежной системы накопление денег не делало его более могучим, да и потребности были довольно примитивны. В то же время привилегии феодалов разного уровня на охоты и ловли создавали систему заказников, также способствовавших сохранению органического мира.
И цеховая система ограничивала напор на природу, регулируя и количество ремесленников и массу производимого товара. Общему настрою жизни соответствовала идеология христианской церкви, проповедовавшей нестяжательство и покорность.
В конце концов кризис выдохся. К 6 веку население Европы стабилизировалось и начался его медленный, постепенный рост, с постепенным расползанием “излишков” населения на новые земли. Началась “великая раскорчёвка”. Но леса при этом не сводились полностью, хозяйствование велось экстенсивными методами и, хотя количество крупного зверя уменьшилось, качество почв практически не пострадало, а видовой состав растительных сообществ даже обогащался.
Итак, что же такое феодализм? Натуральное хозяйство в рамках сельской общины. При этом производитель оставался собственником средств производства, господствующий класс напрямую в производстве не участвовал, а эксплуатация была основана на превосходстве военного сословия в вооружении и его недоступности для простого люда.

Со второй половины 10 века темпы раскорчёвок резко увеличиваются, возрастает и численность населения. Началась внутренняя колонизация Европы, а натуральное хозяйство во всё большей и большей мере стало сочетаться с простым товарным производством. В чём причина? Одна из причин — это проникновение в Европу и широкое распространение к 10 веку жёсткого хомута. По сравнению со старой, шейной сбруей это увеличивало тягловую силу лошади в 3-4 раза. Это позволило пахать те земли, которые раньше были недоступны для обработки, позволило использовать коня на раскорчёвке, проще стала транспортировка товаров как по суше, так и по воде, поскольку широкое распространение получила тяга барж против течения идущими бечевой лошадьми.
Это одна причина. Вторая причина — что полностью замкнуть хозяйство при феодализме не удавалось. Прежде всего потребность в соли заставляла налаживать какой никакой обмен между побережьем и внутренними областями. Ну и не везде были озёрные и болотные руды и приходилось завозить железо со стороны, а где то, соответственно, бить шахты. Третья причина-это христианская церковь, как римская. так и константинопольская её ветви, единственные структуры, связывавшие просторы Европы. Шли по дорогам паломники, разнося вести из одного уголка в другой, а заодно с вестями и какие то товары, монеты — хотя бы потому, что паломнику надо есть- пить, одеться, а за всё это приходилось платить. А далее — потребности храмов и монастырей. Для литья колоколов приходилось добывать медь и олово, для церковной утвари — серебро, потребность в мирре и ладане заставляла торговать с ближним Востоком, нужда в восковых свечах — основная причина налаживания обмена Византии с Русью. Словом, хотя средневековье и не жило торговлей, но торговлю знало, и мало помалу натуральное хозяйство стало торговлей разрушаться.
Если раньше почти всё, кроме соли, и в некоторых местах, железа, добывалось на месте, даже вино для причастия, хоть и пришлось для этого виноградникам шагнуть вплоть до Норвегии, то по мере развития торговли во всё большей и большей мере стали рассчитывать на привозные товары. Уже вместо скверного местного вина стали пить завезённое южное, и оружие стали предпочитать не абы какое, а знаменитых мастеров Европы и Востока, а там подавай китайский шёлк — действенную защиту от платяной вши. Потребности в привозном товаре заставили усилить эксплуатацию, но пока ещё основой удовлетворения основных нужд даже феодалов оставалась собственная продукция хозяйств. В целом сельское хозяйство достигло уровня античности (кроме садоводства), но только теперь не в узкой полосе Средиземноморья, а по всей Европе. Со второё половины 9 века в Европе начинается время демографического бума и бурный рост городов. В 1200 году население Италии превысило уровень античности и к началу 14 века достигло 9 миллионов, а во Франции население по налоговым спискам 1328 года составило 13,5 миллионов человек.
Характер общества изменился и позднее средневековье приобрело новый облик — облик общества, которое Платонов условно назвал абсолютизмом.
Но прежде чем обратиться к его описанию. стоит остановиться на страшной трагедии, поразившей Европу в14 веке — эпидемии чумы, значительно уменьшившей её население. Но ещё в начале 14 века, ещё до чёрной смерти стало наблюдаться снижение темпов роста населения, причём без всяких видимых причин. А после серий эпидемий, после вымирания многих деревень и обезлюживания городов во многих местах снова наблюдалось возвращение к полностью натуральному хозяйству. Своего рода повторение, конечно, в меньших масштабах, кризиса 4-5 века. Правда, новый кризис не привёл к столь существенному изменению социальной обстановки, во всяком случае — общие тенденции остались неизменными. И надо ещё разобраться, насколько эти страшные эпидемии повлияли на развитие общества. С одной стороны — падение производства, а с другой — разрыв привычных связей, ускоренная смена поколений, разрыв с привычными ценностями (вспомните “Пир во время чумы”) могли и ускорить переход к рыночному хозяйству.

Платонов в своей таблице выделяет абсолютистский способ производства. Конечно, никакого отдельного абсолютистского способа производства не существовало, но тем не менее, абсолютизм как режим, отличный и от феодализма, и от капитализма — реальность.
Во всех учебниках капитализм начинают с буржуазной революции в Нидерландах, исходя из вульгарного представления, что революция разрушает старый способ производства и на его обломках сразу рождается новый. До взятия Бастилии феодализм, а после капитализм, Зимний взяли — и вот: ”гонку свою продолжали трамы уже при социализме”.
Для того, что бы расчистить дорогу новому способу производства требовалось вначале обеспечить господство новому способу распределения произведённого продукта, новой идеологии.
Дорога новому миру была открыта в ноябре 1517 года, когда Мартин Лютер прибил к дверям храма свои тезисы.
Общество ещё смутно осознавало свои потребности, ещё в интересах своих разобралось не полностью, но сложный сгусток противоречий нашёл общего врага — католическую церковь. Она всем мешала, всем надоела.
Князьям и королям мешала властвовать самодержавно. Феодалам надоела своими проповедями о сочувствии бедным. Крестьянам и городскому плебсу — фарисейством, которым прикрывалась алчность самой церкви.
Реформация сбросила лицемерие церкви, откровенно провозгласила в качестве идеала стяжательство и накопительство, евангельская проповедь равенства людей перед богом была заменена идеей неравенства, божественной предопределённости.
Разумеется, не всем это могло понравиться, и коммунистические идеи, выброшенные официальной религией, находят себе сторонников в низах общества, служат знаменем Томасу Мюнцеру и его товарищам. Меньшевики разного рода и вида злорадно повторяют слова классика из “Крестьянской войны в Германии”, что трагична участь революционера, взявшего власть в то время, когда общество не готово для осуществления его идеалов. Да, трагична. Но для кого? Для самого революционера, а отнюдь не для мирового исторического процесса. Именно вот эти неразумные, забегающие вперёд: Маздак, Мюнцер, Ленин и делают возможным поступательное движение истории.
Так раньше на быстрых сибирских реках заводили далеко вверх по течению якорь, а потом тяжёлый пароход подтягивал себя лебёдкой к этому якорю.
Реформация и религиозные войны открыли дорогу к образованию национальных государств, общенациональному рынку, веротерпимости, а следовательно — и рациональному мышлению. Реформация сняла идеологические преграды для буржуазного способа распределения и открыла дорогу капиталистическому способу производства.
Впрочем, предпосылки для победы нового строя создавались ещё в недрах феодализма, а посему границы его достаточно размыты. Для абсолютизма, например, характерно централизованное государство с единым рынком и частной собственностью на землю. Но вот в Китае, при централизованном государстве, при разделении власти на военную административную и судебную, при многочисленном слое чиновничества, частной собственности на землю долго не было. В Европе же борьба феодалов за частную собственность на землю началась ещё в период феодальной раздробленности. Более того, она и привела к окончательному раздроблению. Впрочем, борьба шла не за частную собственность как таковую, борьба началась за превращение условных прав, бенефиций, в права безусловные, иммунитет. Это ещё не частная собственность, но значительный шаг к ней. Второй шаг к возникновению частной собственности эксплуататоров на средства производства — отделение ремесла от земледелия. Первоначально ремесло, отдельное от земледелия сохранилось лишь в Константинополе, следом его восстановил Китай (сначала в государственных мастерских), а затем и в Европе растут города и ремесленное производство. Так начал развиваться рынок, втягивая в свою орбиту всё больше и больше людей, и вот уже основной продукцией сукноделия становятся не тонкие дорогие ткани, а грубый, массовый выпуск для простонародья.
Именно потребности в шерсти для сукноделия создало впервые ценность земли как таковой, а не как приложения к работающим на ней людям. Можно сказать, что если в древнее время частную собственность на землю создали рабы, чей труд изгнал крестьян в Греции и Риме с их наделов, то в новой Европе частную собственность на землю создали овцы. Итак, освобождение феодалов от королевской власти привело к ускоренному развитию рынка, а рынок потребовал ликвидации раздробленности, поборов на дорогах, требовал единой державы и ограничения свободы феодалов.
Постепенно сложился абсолютизм как общественный строй. Что характерно для этого строя?
То, что способ производства остаётся старый, феодальный, тогда как способ перераспределения продукта новый, буржуазный.
Эксплуатируя крестьян на основе феодальных прав, господа уже не весь изъятый продукт используют для личного потребления, а часть его вывозят на рынок. Там где появляется возможность, начинают на рынок работать и крестьяне. Растёт товарное обращение и потребность в деньгах. Начинается торговля не только товаром, но и правами. Первоначально у крестьян появляется возможность выкупить у феодала часть своих повинностей. А потом… Стали продавать всё: титулы, офицерские звания, должности. Ну и, разумеется, возникла купля и продажа земли. В чистом виде переход к частной собственности на землю можно проследить в Китае, где быстро восстановилась достаточная для ведения интенсивного хозяйства плотность населения, а юридически вся земля была собственностью государства. Правительство долго сопротивлялось фактически начавшейся купле- продаже земель, а потом махнуло рукой. В Европе долгое время продажа земли была продажей прав на эксплуатацию жителей этой земли, но и здесь воцарилась частная собственность на землю.
А для частного собственника отпадает необходимость быть судьёй, экономистом, управляющим. Выполняет он эти обязанности или нет — земля всё равно его; часть функций он передаёт вниз, своим людям, часть — наверх, королю. Главным лицом государства становится не воин- феодал, а дворянин- бюрократ, придворный.
Понемногу появляются свободные люди, сходит на нет крепостная зависимость, а вместе со свободными людьми появляется и буржуазный способ производства.
Вслед за идеологами Великой Французской революции мы привыкли превозносить свободу как величайшую ценность, без которой жизнь человека невозможна. Однако, почему же при становлении феодализма общинники без сопротивления, более того — добровольно(ну пусть- добровольно- принудительно), отказывались от свободы, а в раннем средневековье свободный человек был самым несчастным человеком, потому что любой мог безнаказанно убить его.
В любом обществе высшей ценностью для человека остаётся жизнь(если не считать моментов героической аффектации для многих или сознательного выбора для отдельных исключительных личностей). И свобода личности, свобода от системы взаимной опёки, взаимного надзора, а значит и взаимного подавления возможна только в обществе достаточно стабильном, обществе безопасном.
Но почему же в новое время переход от частной собственности на права к частной собственности на средства производства сопровождался освобождением работника, тогда как в древности этот же процесс сопровождался интенсивным развитием рабства. Дело в том, что когда в древнем мире были свободные труженики и работа по вольному найму, не было водяного колеса и тех механизмов, которые служили основой для развития мануфактур, а когда эти механизмы появились, не осталось уже людей, способных на них работать.
Сейчас же века христианства воспитали культ труда и смирения и посему “освободившийся” от земли крестьянин готов был взяться за труд с превеликим удовольствием, тем более, что его никто кормить не собирался. Но всё это касалось только Европы. В Китае свободные люди полной свободы не получили, ибо попали под контроль государства, регулировавшего наёмный труд непосредственно, или через глав подчинённых государству цехов, а в колониях Европы и в России установление частной собственности на средства производства и буржуазных отношений в сфере распределения привели к возникновению рабства. Да, крепостное право в России это не феодализм, это явление чисто рыночное, признак зарождающегося капитализма. Мне не верите — почитайте Маркса, где он доказывает, что в малонаселённых колониях, в начальной стадии капитализма только рабский труд в сельском хозяйстве мог обеспечить первоначальное накопление.Просто европа спрятала своё рабство в колонии а сельская Россия была колонией для России городской.
Ну, Маркс теперь не в моде, так возьмите Соловьёва. И он о том же, что строительство государства с рыночной экономикой при наличии свободных земель без рабства невозможно.
Итак, при абсолютизме феодальные права превращены в частную собственность на средства производства, но эксплуатация крестьян ведётся ещё на основе феодальных повинностей. Помещик выступает перед своими крестьянами в старинной роли сеньора, перед соседями — в роли землевладельца, а на рынок выходит как товаровладелец. В промышленности появляются мануфактуры, основанные на наёмном труде, то есть капиталистический способ производства, но он ещё в зачатке и господствует абсолютистский способ управления, когда верховная власть оказывается независимой и от уходящих феодальных и от зарождающихся капиталистических порядков.

Итак, при абсолютизме степень развития частной собственности для господствующего слоя достигла того же уровня, какая была в Римской империи в период её расцвета. Частная собственность на землю, частная собственность на средства производства, развитое денежное обращение, что давало владельцам денег уже известную значимость независимо от социального происхождения и пола.
Как известно, античность на этом остановилась, а Европа сделала новый шаг. Деньги не просто стали обеспечивать независимость их владельца, деньги научились делать деньги, то есть стали капиталом. Разумеется, обеспечил такую возможность труд наёмных рабочих, и как это произошло, механизм возникновения и функционирования капитализма подробно исследовал Маркс и не мне его пересказывать.
Мне интересно другое: почему же Китай, который долгое время стабильно обгонял Европу так и остался в пределах абсолютизма, этого шага к капитализму так и не сделал.
Видимо стоит отвлечься пока от формационного анализа, анализа форм частной собственности и обратиться к цивилизационому анализу.
Наиболее древние из известных крупных цивилизаций — это цивилизации речных долин, более того — это цивилизации речных пойм, освоенных орошаемым земледелием. Но ведь это же теократии! Далее следует освоение земледелием высоких террас и водоразделов, цивилизация, если так можно сказать, не одной реки, а двух рек связанных одной культурой: Тигр и Ефрат, Инд и Ганг, Янцзы и Хуанхе. Это — бюрократические империи. Следующий этап — это цивилизации, основанные не на орошаемом, а на богарном земледелии, а ещё в большей мере — на провоцируемой этим земледелием торговле средиземноморские цивилизации.
Что, заметили, да? Правильно, я иду вслед за теорией Мечникова.
Но вот далее, если я не ошибаюсь, самого Мечникова не читал, его теорию знаю в изложении, я скажу то, чего у Мечникова не было: средние века связали уже не две реки, а два срединных моря и связаны они были реками и межречными волоками — вспомните путь “из варяг в греки”. А вот уже абсолютизм стал цивилизацией не просто средиземноморской, а континентальной — возникла сеть дорог, мостов, система ямской гоньбы, потянулись конные обозы. Европа, как единое целое, сложилась в качестве цивилизации двуморья, суша связала два срединных моря.
А в Китае? Вместо освоения срединных морей Китай осваивал своё побережье, но согласитесь, столь острой необходимости в развитии мореплавания у китайцев, в отличие от европейцев не было. В Ливию или Египет из Греции или Рима можно попасть только морем, в Британию тоже, а вот до любой точки Китая можно добраться посуху. Причём там нет таких преград как Альпы, так что проще разрушить таможенные границы объединив страну, чем развивать мореплавание. Тем более, что орошаемое земледелие хороший учитель государственному контролю, присущему азиатскому способу производства. Не было и такой побудительной причины для развития мореплавания, как желание купить диковинные заморские товары. Европа имеет меньшее разнообразие природных зон, нежели Китай, протянувшийся от сибирской тайги и монгольских степей до индокитайских тропических джунглей, причём всё это доступно сухопутному страннику. Вот и стал Китай развиваться как держава континентальная, осваивая всё большие и большие пространства земель на континенте. Как впрочем, и Россия, пока две великие державы континента не встретились на Амуре.
Потому то и не было возможности вырваться за пределы тисков абсолютистского государства — куда ни пойти — везде держава. Ты убегаешь от неё, но убегая оставляешь следы, по которым она тебя настигает и вот, земли, освоенные тобой — опять держава.
Другое дело Европа. Расчленённость территории, обилие границ заставляли правителей предоставлять несколько большую свободу тем подданным, в которых эти государства были заинтересованы — в первую очередь — подданным с деньгами. Вот и старались эти государства обеспечить купцам режим наибольшего благоприятствования. Потому и пошла экспедиция за экспедицией в обход старых средиземноморских путей, перекрытых арабами, за перцем и корицей.
Так был открыт путь к созданию океанической цивилизации. Если для континентальных цивилизаций расширение пределов государства сопровождалось либо освоением малозаселённых территорий, распространением земледелия на новые земли, либо вооружённые столкновения с менее развитыми, но и менее богатыми соседями, то перед океанической цивилизацией Европы открылись богатые страны. Богатые во всех смыслах — золотом, серебром, драгоценными камнями, растениями, которых не было в Европе, культурой, резко отличной от европейской. В Европу хлынул поток материальных ценностей и информации, перевернувший европейскую жизнь.
И так же, как подобное перераспределение ценностей вызвало к жизни античную цивилизацию с её демократией и рациональной наукой, так и теперешнее движение вызвало аналогичное развитие Европы. Но аналогичный процесс в новых условиях привёл к небывалым результатам — возник капитал, а капитал привёл к индустриальной и политической революциям, что ещё более ускорило завоевание мира Европой.
Капитализм, как и античный мир, не может существовать без экспансии, без эксплуатации варварской периферии. И в первую очередь -экспансии в природу, усиление её эксплуатации.
Конечно, и ранее продолжалось наступление человека на природу, но это было освоение пространств, по сути — преодоление первого экологического кризиса, превращение охотничьих угодий в поля и пастбища. Ботаники ГДР установили, что до 18 века, до промышленной революции освоение европейских пространств вело к большему ландшафтному разнообразию, к большему видовому богатству растительных сообществ, а промышленная революция вызвала резкую деградацию природы.
Но, тем не менее, капитализм к 18веку освоил весь мир в той же степени, в какой античность освоила Средиземное море. Лондон достиг размеров Рима, вновь стали строить многоэтажные дома и стали быстро распространяться водопровод и канализация. Казалось, неизбежно повторение того кризиса, что погубил рабовладельческие цивилизации, только в ещё больших масштабах и выводится так называемый закон убывающего плодородия почв. Но закон этот, как предупреждение человеку опоздал. Развитие индустрии позволило наладить в крупных масштабах производство минеральных удобрений, чем были созданы предпосылки для преодоления второго экологического кризиса, человечество избавилось от зависимости перед естественным плодородием почв.
Преград для капитализма не стало. После освоения основной массы пахотных земель было ликвидировано рабство. Кстати, одновременно и в США и в России. Что поделаешь — России приходилось быть одновременно и метрополией и колонией, и если она не стала в полной мере океанской державой, то угроза от этой цивилизации заставляла напрягать силы, тянуться, соответствовать европейскому вызову.
Итак, античность, её пик. Римские граждане, лично свободные и равноправные, могущие иметь частную собственность на средства производства и рабы, сами являющиеся частной собственностью.
Новое время. Свободный буржуй и свободный пролетарий. Особенно свободен работяга, он свободен от всего, в том числе и от частной собственности. Но основное отличие капитализма — конечно сам капитал. Рабовладелец, цеховой мастер и хозяин мануфактуры владеют чем то вещественным, материальным, а буржуа владеет капиталом, то есть уже чем то иным, чем то иным, чем просто фабрика. Тут уж главное не стены и станки, а их стоимость и производимая ими прибыль.
Буржуй может фабрику вообще продать, но его капитал, помещённый в банке, всё так же будет приносить прибыль. То есть все виды отчуждения сошлись в одну точку — капитал, приносящий деньги. А за деньги можно купить и жену и шлюху, знания, навыки управления, наладить учёт и контроль, создать любой аппарат насилия от телохранителя до армии, купить завод и нанять людей.
Вот эта то внешняя слитность в одной точке и порождала иллюзию, что стоит убрать капитал и дело победы коммунизма решится само собой. Как видим, всё оказалось сложней. Но по порядку.
Античный способ производства в пору своего становления и расцвета нуждался в демократическом режиме (но созревал в период ранних царств). Так и для утвердившегося капитализма наиболее адекватная форма — демократическая республика.
Однако, в начале и первой половине двадцатого века западная цивилизация испытывала явный кризис. Вспомним кризис греческого полиса. Где пытались искать выход? Македонский в создании мировой империи, Клеомен — в отчаянной попытке социального переворота.
Короче, выход искали в установлении разнонаправленных диктатур: Македонский и Гитлер — претензии на мировое господство, Клеомен и большевики — в попытке установления равенства людей.
Итак, посмотрим, что же представлял из себя наш реальный социализм.

Итак, Аристоник создаёт в Пергаме государство Солнца, Ленин в России — СССР.
К сожалению, мы мало знаем о порядках в Гелиополисе, царстве Савмака и других эфемерных государствах восставших, существовавших не более трёх- четырёх лет. Нам известна только точка зрения победителей, полуправда, сиречь — клевета.
Ведь если доверить писать историю демократам, то все годы советской власти предстанут как террор, грабёж, гулаг. Конечно, всё это было, но был и энтузиазм пятилеток, героизм войны и возможность крестьянскому сыну стать главой государства.
Итак, поверим всё же Сталину, что в 1936 году у нас были построены основы социализма. Имел ли он право так говорить? Был уничтожен капитал, ликвидирована частная собственность на средства производства, ставшие собственностью всего общества в лице государства.
А теперь вспомним Маркса, который говорил о поэтапном снятии отчуждения и посмотрим, где мы оказались. Сняты два верхних, воедино слитых слоя отчуждения — капитал и частная собственность на средства производства. Ниже идёт следующий слой — частная собственность на право распоряжения произведённым продуктом. Этот слой оказался нетронутым. Государство в лице своих чиновников отнимает весь произведённый продукт и распределяет его согласно ценности каждого потребителя для государства.
Таким образом, уровень отчуждения у нас соответствовал уровню азиатского способа производства и феодализма. Но были, разумеется, и существенные отличия. Прежде всего, изъятие продукта осуществлялось не прямой угрозой насилия, а экономическими методами. Как и предсказывал Энгельс, национализировав средства производства, мы получили вместо государства капиталистов капиталистическое государство, государство-капиталист. Наёмный труд не был ликвидирован, просто нанимателем стало государство. Но коли остался наёмный труд, значит, сохранился капиталистический способ производства со всеми сопутствующими ему атрибутами. Если капитализм классический может эксплуатировать людей и природу не только в своих странах, но и в других, менее развитых, то для советского государства был только один выход — эксплуатация своих людей и своей природы. Оттого то режим и в организационно политическом плане напоминал азиатский способ производства, а не только по уровню отчуждения.
Но ограничение демократии, интенсивная эксплуатация — это всё не результат господства коммунистической идеологии, как нас стремятся уверить демократические риторы, а необходимость создать мобилизационную экономику в условиях дефицита ресурсов, необходимость в короткий срок преодолеть технологическое отставание и обеспечить безопасность страны. Ведь вопрос безопасности вовсе не был мифом пропаганды. Военная угроза для Советского Союза — преемника Российской империи была реальна. И такая угроза всё равно бы существовала, даже если бы в России и не правили большевики. Именно эта угроза была основой тоталитарного сталинского режима. Можно ужасаться эксцессам этого режима, проклинать его, но обойтись без него было невозможно.
Точно так же, как режим государств Древнего Востока был необходим, чтобы направить все силы к одной цели — созданию единой оросительной системы, так и советский тоталитарный режим был создан как средство мобилизации сил нации для создания действенной системы национальной безопасности.
Но после Карибского кризиса стало ясно, что такая система создана и нам больше ничего не грозит. Тоталитарный режим свою задачу выполнил и должен быть разрушен. Нужно идти дальше. Куда? Согласно Марксу снимать очередной слой отчуждения, в существовании которого отпала нужда, и передать право распоряжения произведённым продуктом непосредственному производителю.
Однако, правящий бюрократический слой был в этом совершенно не заинтересован. Но беда наша в том, что длительное время борьба с продвижением к коммунизму велась нашей бюрократией под коммунистическими лозунгами, причём совершенно искренне. Социализм для них значил только учёт и контроль, естественно учёт и контроль осуществляемый ими. И они искренне верили, что ведут страну к социализму и действительно добивались успехов. Но после того, как тоталитарный режим свою задачу выполнил, началась пробуксовка. Рабочий класс и пролетариат вообще, в том числе пролетаризованное сельское население, уже не мог существовать в режиме постоянной мобилизации, старые меры управления экономикой, вполне действенные в условиях экстенсивного развития обеспечить интенсификацию производства не могли.
Оказавшись не в силах переступить через себя и сделать следующий шаг к коммунизму, наш правящий слой попытался найти выход в моделировании капиталистических методов управления национализированной собственностью — те же косыгинские реформы. Неудача подобных начинаний и убедила многих, что социализм — дело безнадёжное, зигзаг истории и надо вводить полноценный капитализм, чтобы… Ну и дальше — полный набор пропаганды демократов про дыру, из которой надо вылезти и так далее. Но всё дело в том, что капиталистический способ производства никогда не позволит России обогнать своих соперников и в планово- социалистическом, и в буржуазно- рыночном оформлении, хотя бы по той простой причине, что январская изотерма минус два проходит по северу Норвегии и по югу России. Но тем не менее, психология нашей бюрократии стала меняться в том же направлении, в каком менялась психология бюрократов в Ассирии, Китае или феодалов средних веков — все они не только не хотели отдавать своих прав, но желали сделать их наследственными, неотчуждаемыми и, в конечном итоге, превратить права на управление средствами производства в частную собственность на средства производства. Времена Брежнева — это аналог разложения египетских династий или предреволюционных Людовиков — эпоха торгашества и продажности верхов заложила основы нынешнего тотального предательства.
Но надо отметить ещё вот что — значительная часть коммунистов и общества действительно верила, что социализм построен и стремилась жить так, будто мы действительно люди социализма и моделировали социалистическую надстройку, не имея социалистического базиса. После Октября 1917 произошло примерно то, что и после ноября 1517 года — при сохранении старого способа производства была открыта дорога для нового способа распределения, на этот раз — социалистического.
И в управлении страной, и в организации жизни накоплены крупицы бесценного опыта, в том числе и в моделировании неполитического управления жизнью страны.
Естественно, что без опоры на новый способ производства всё это оказалось недолговечным, но забывать об этом опыте не стоит, пригодится в будущем.
Но как бы то ни было, социализм в стане рухнул.
Так что же. Сделав круг, возвращаемся в капитализм, и Октябрьская революция в самом деле зигзаг истории?
Нет! Октябрьская революция и семь десятилетий советской истории в корне изменили мир. И не только наше общество и психологию советского человека (хотя и развращённого годами застоя), который никогда не смирится с капитализмом, ознакомившись с ним на практике, а не в сладких речах демократов, советские десятилетия изменили и остальной мир.
Октябрьская революция дала новый толчок начавшему пробуждаться от спячки Китаю, Индии и вообще всему огромному неевропейскому миру, который начал ускоренное развитие к цивилизации, иными словами — к капитализму. Как то я прочитал, что Маркс высказывал опасение, что может сложиться такая ситуация, когда развивающийся молодой капитализм азиатских стран раздавит зарождающуюся социалистическую революцию, порождённую дряхлеющим капитализмом Запада.
В реалиях ситуация сложилась похожая, хотя конечно не тождественная. Нарождающийся капитализм развивающихся стран позволяет применять формы эксплуатации, уже совершенно невозможные в “цивилизованных” странах, в том числе и формы эксплуатации природы, а следовательно и прибыль получать недоступную для западных стран. Но эта прибыль перераспределяется по всему капиталистическому миру, создавая хороший резерв в кризисных ситуациях и вообще обеспечивая выживание и известное омоложение старого строя.

Так же как восстания угнетённых в Древнем мире заставили рабовладельцев умерить аппетиты, создать рабам если не человеческие, то хотя бы сносные условия существования, так и Октябрьская революция заставила капиталистов по иному взглянуть на вещи. Начиная с нового курса Рузвельта капитализм был вынужден в любом случае обеспечивать более зажиточную жизнь пролетариата, чем жизнь рабочих “социалистических в известном смысле” стран. И не просто более зажиточную, а обеспеченную настолько, чтобы материальное превосходство перекрыло несомненную моральную притягательность социализма.
А чтобы добиться этого капитализму волей — неволей пришлось прибегать к тем же решениям и тем же методам, что и коммунистам.
Конечно, наиболее разительным является сходство сталинской и гитлеровской систем, хотя первая основана на государственной, а вторая на частной собственности на средства производства.
Тем не менее и там и здесь существовало централизованное ценообразование, рационирование сырья, материалов, орудий труда, а в кризисных ситуациях и продуктов потребления. И там и здесь существовало централизованное руководство экономикой, только в комитетах и рингах Германии заседали верхи предпринимателей, а в наркоматах выдвиженцы из рабочих, и там и здесь государство контролировало рынок.
Наши демократы вдоволь наспекулировались на этом сходстве, противопоставляя тоталитаризму западную демократию. Однако не надо забывать, что тоталитарные режимы были характерны для стран, не имевших колоний, разоренных первой мировой войной, вытесненных на обочину мирового порядка и стремившихся занять достойное место. И после второй мировой войны державы победительницы, наученные горьким опытом, ноги вытирать о побеждённых не стали, а включили их в единый западный миропорядок, дабы противостоять социализму единым фронтом. В этом миропорядке в сглаженном, смягчённом варианте повторялось всё, что делалось в СССР.
Во всех развитых капиталистических странах был создан государственный сектор в инфраструктуре и производстве, всё большая доля национального дохода перераспределялась через государственный бюджет, появляются целые отрасли экономики, исключённые из рыночных отношений.
Во первых это сельское хозяйство, которое находится под контролем и на дотациях государства, которое зачастую и планирует сельскохозяйственное производство.
Во вторых — военно-промышленный комплекс. В США, например, компании ВПК частные, но они работают на одного заказчика — государство, по утверждённым правительственным планам и квотам.
Во многих странах можно сюда ещё приплюсовать железные и автомобильные дороги, связь, горнорудные предриятия. Но главное не в этом. До недавнего времени буржуазные государства изымали и перераспределяли значительную часть прибыли капиталистов. В США по реформе Кеннеди — Джонсона предельные налоговые ставки личных подоходных налогов колебались от 14 до 70%, в ФРГ предельная норма с доходов, как личных, так и корпораций — 56%.
Налоговые средства и доходы с государственных предприятий перераспределялись с целью стабилизации экономики, сглаживания циклических колебаний, поддержания возможно более полной занятости, на поддержание “государственного благосостояния”, сиречь -на социальные нужды.
Социальные программы ликвидировали, до известной степени, типичную для капитализма неопределённость в положении рабочего. Ну, прежде всего, если в СССР были стабильные цены и существовал минимум зарплаты, то минимум существовал и на Западе, а нестабильность цен компенсировалась автоматической индексацией выплат от уровня инфляции. И в странах социализма и в развитых капиталистических странах получила распространение система государственного социального обеспечения. Так в ФРГ пенсия по старости составляет 65% заработка, пятая часть пенсии покрывается за счёт государства, остальное — за счёт предпринимателей и рабочих, причём до недавнего времени отчисления рабочих были минимальны.
У нас больничный. Но и у них болезнь оплачивается. В ФРГ, к примеру, работодатель обязан выплачивать полный заработок заболевшему работнику 6 недель в году. Если же работник проболел более 6 недель, то платит больничная касса в размере 80% заработка.
Словом, во многом их строй был калькой с нашего. Конечно, были и существенные отличия — если у нас буржуазия полностью была лишена собственности, то на Западе, где то наполовину. Ну, а как иначе расценить вмешательство государства в распоряжение прибылью предприятий и их отношения с рабочими.
Фактически и в капиталистических и в социалистических странах получил распространение социалистический способ распределения при сохранении капиталистического способа производства.
До середины семидесятых годов социализм лидировал. Нет, конечно, капитализм был впереди и по объёму производства, и по производительности труда, но разрыв неуклонно сокращался; преимущества реального социализма, обусловленные всеохватностью планирования, и возможностью маневра ресурсами перекрывали преимущества капитализма, связанные с конкуренцией и большей подвижностью мелкого бизнеса.
И это преимущество социализма в экономике находило своё выражение в политике: всё больше стран третьего мира вступало на некапиталистический путь развития, росли численность и влияние коммунистических партий, коммунисты приходят к власти по всему Вьетнаму, союз левых сил побеждает в Чили, затем во Франции.
И вдруг… Контрреволюция в Чили, во Франции коммунисты уходят из правительства, а социалисты отказываются от намерения строить социализм, повсюду торжествует консерватизм и, наконец, рушится как карточный домик, социалистический лагерь.
В чём дело? Как ни странно, в новом кризисе капиталистического способа производства. Административно- командная система, существовавшая и в капиталистическом лагерях (у нас явная, у них — скрытая, неважно), помогая решить многие проблемы, со временем сама стала проблемой.
Прежде всего, административное управление экономикой становится неповоротливым, снижает свою эффективность, а поскольку западная экономика имела более сложное устройство, по сравнению с нашей, она и столкнулась с этой проблемой первой.
Ведь раз начав расти государственный аппарат никогда не станет сокращаться, чиновники вместо настоящих дел начинают придумывать тысячи мнимых, а затем тысячи возможностей залезать в государственную казну вообще не делая никаких дел.
До поры до времени общество мирилось с этим, но с начала семидесятых старая система начала пробуксовывать, возникла так называемая стагфляция — падение производства и рост безработицы наряду с инфляцией, а тут ещё и резкое повышение цен на нефть- всё это потребовало новых решений.
Государственные средства стали теперь направляться не в отрасли потребляющие, а в отрасли определяющие научно-техническую революцию, ставится проблема создания энергосберегающей индустрии, идёт миниатюризация, компьютеризация техники. Возникает возможность создания законченного цикла производства на малых предприятиях, что порождает множество частных фирм, что ещё более усложнило возможность государственного контроля.
Государство отказывается от прежней опёки над промышленностью, резко сокращается регламентация и отчётность, требуемая от частных фирм, проводится приватизация и коммерциализация госпредприятий. Причём выяснилось, что сама по себе смена форм собственности ничего не даёт. Так, британская телефонная компания, после приватизации увеличила свои доходы, но абоненты стали жаловаться, что для них это обернулось резким увеличением цен и снижением качества обслуживания. В то же время во Франции перевод госпредприятий, говоря нашим языком, на хозрасчёт, дал хорошие результаты, хотя форма собственности не изменилась.
Почему? Да потому что на Западе, проводя реформы, и копирующие наши достижения, и пробивающие новые пути, руководители государства шли на них для того, чтобы сохранить свой строй, тогда как наши демократы воспользовались методами децентрализации и дерегламентации для того, чтобы советский строй опрокинуть.
Ну ладно, вернёмся к западному миру. Конечно, результаты технологической перестройки прежде всего достались буржуазии, но кое что пришлось отстегнуть и простому люду.
В результате широкой приватизации, проведённой в конце 70х -начале 80х годов в США сейчас количество держателей акций достигло 21%, столько же в Швеции, а в Великобритании их сейчас больше, чем членов профсоюза.
Пролетарий -держатель акций — это наёмный работник с частицей капитала, эдакий раб с пекулием.
Итак, собственность была изъята из частных рук, сконцентрирована в руках государства, а затем снова возвращена частнику. Круг? Не совсем. Какая то часть собственности попадает в руки труженика, по акциям он получает часть недоплаченной прибавочной стоимости. Да и развитие техники всё более сближает работника со средствами производства.
Прежде всего (медленно, постепенно, процесс только начался) конвейер стал уходить в прошлое. Прежде всего не со сборки, а с изготовления деталей — множество станков заменяется обрабатывающим центром. В дальнейшем робототехника заменит рабочего и на сборке. А что это значит? А значит, что вместо работников, умеющих только точить или только сверлить, потребуются мастера, соображающие, как сделать то или иное изделие. Не токарь, сверловщик, фрезеровщик, а как в средние века: мечник, каретник. Ведь сверлить и точить будут автоматы, человеческое дело — контроль, программирование. Здесь гораздо проще выделить долю продукта, изготавливаемую мастером и средства, необходимые для этого. Уже сейчас развитие компьютеризации, миниатюризация техники позволяет одному человеку выполнять какие то работы до конца, без связи с конвейером. В этом случае администрация заключает с таким работником договор, рассматривая его как независимую фирму, причём зачастую работа выполняется на дому. Конечно, капиталист преследует свои цели- уменьшить налоговый гнёт, разгрузить производственные площади, расколоть рабочий коллектив, но как бы то ни было, а статут пролетария повышается. Хотя не всех — положение части клерков, в меньшей мере — инженерно технических работников снизилось, произошло их сближение с рабочим классом. Впрочем, изменилось положение и некоторой части буржуазии. Появились предприниматели, фактически являющиеся уже капиталистами не в полной мере, поскольку часть прибыли, остающаяся в его распоряжении не больше, а то и меньше заработков наёмных управляющих конкурирующих фирм. Появился и ещё один оригинальный слой предпринимателей — мелкие торговцы и производители, владельцы своих лавочек и мастерских, но действующие не в условиях свободного рынка, а полностью подчинённые крупной фирме, работающие по её заказам, на её сырье. По сути фирма выступает как коллективный наёмный работник, нанимающийся со своими орудиями труда.
Но если средства производства приближаются к труженикам, то капитал наоборот, обезличивается. Большинство капиталистов не знает, чем же они собственно владеют, их собственность раздроблена по акциям, разбросана по инвестиционным фондам. Нынешний глава капиталистического семейства следит не за состоянием станков, а за состоянием фондовой биржи и даёт указания не о покупке сырья и сбыте продукции, а о приобретении и сбыте акций.
Исходя из этих явных изменений, заговорили, что капитализма то в развитых странах нет или он себя изживает, появляется якобы новое, постиндустриальное общество. На чём основано подобное утверждение? Прежде всего на том, что постоянно сокращается число людей, непосредственно занятых работой с материалами, с веществом, и увеличивается персонал, занятый работой с людьми и информацией. Вторым моментом является то, что часть средств производства, в основном орудий труда, всё больше и больше переходит в руки работников. Отсюда делают вывод, что “сегодня собственность остаётся только юридической фикцией”, и не она теперь определяет положение в обществе, а собственность на информацию и знания, которые “неразрывно связаны с теми, кто их производит”, в результате чего “отделение капитала от труда становится невозможным.” Цитирую Т.Сакайя, которого, в свою очередь, цитирует Иноземцев в 10 номере “Вопросов философии” за 1997 год.
Я уже не впервые раз сталкиваюсь с такой подменой, когда утверждают, что орудия труда — это средства производства. Конечно, но далеко не все средства производства, и зачастую не главные. В 91 году я, как владелец средств производства (молотка, горного компаса, полевой сумки с карандашом и блокнотом, а главное, знаний и информации, “которые неразрывно со мной связаны”) попробовал произвести независимую оценку месторождения камня. Оказалось, нельзя. Нет у меня права пользоваться основным средством производства в геологии — земной поверхностью. Точно так же наличие компьютера у инженера не сделает его независимым производителем и шофёр, владелец “шиньона”, работающий с ним по найму, всё равно останется пролетарием. Информация и товар, без которых невозможна работа, снабжение и сбыт — всё это в руках работодателя и так же, как в старину на Руси нанимались плотничьи артели со своими топорами, так и теперь будут наниматься пролетарии со своими орудиями труда. Наоборот, в какой то мере эксплуатация усилена, а свобода работника уменьшена, теперь он, а не работодатель должен заботиться об исправности, долговечности орудий труда, тратиться на их обслуживание.
Все разговоры о стирании классовых различий в современном западном мире — блеф. Просто изменяется облик классов, их соотношение. Впрочем — это не новость — когда экономическая формация подходит к своему завершению, закономерно размывание чётких классовых границ, хотя пропасть между полюсами увеличивается. Так, в конце античности вы могли увидеть и рабов богачей, и нищих рабовладельцев и гамму переходов между ними. И перед крахом абсолютизма грань между феодалом и буржуа была размыта и проходила отнюдь не по уровню дохода. Граф, владеющий солепромыслами, поместьями и винокуренными заводами, он кто — феодал или капиталист?
Можно услышать, что ныне облик западного мира определяют не два или три класса, а шесть страт, разделяющихся по уровню дохода, образованию, манерам и т. п., а вовсе не по отношению к средствам производства. Но тот же Уоррен, выделивший в конце тридцатых годов эти страты, свидетельствует, что когда в городке, где он производил исследования, произошла стачка, страты эти расколола по диагонали трещина разности интересов, и интересов классовых, в силу чего в среднем “классе” “вдруг” обнаружились и буржуа и пролетарии.
Итак, изменения в современном мире происходят, изменения глубокие и в связи с этим можно выделить две тенденции.
Прежде всего действительно, в буржуазном классе всё более падает вес владельцев старых, традиционных средств производства, всё более падает вообще роль традиционной буржуазии и всё более увеличивается роль владельцев информации и людей управляющих движением информации. И всё более общество начинает раскалываться не по доступности орудий труда и иных “вещественных” средств производства, а по доступности к информации, в том числе — по доступности к знаниям, и всё более доступ к знаниям ограничивается для людей пролетарского и мелкобуржуазного “дна”.
Вторая тенденция — приближение работников к орудиям труда позволяет, в благоприятных условиях, стать совладельцами средств производства, образуются рабочие кооперативы, коллективные предприятия, являющиеся зародышами социалистического способа производства в буржуазном мире наёмного труда.
Теперь появился разрыв не только между интересами буржуазии и пролетариев, но и между интересами буржуазии и её управляющих. Пока эти интересы близки, но принципиальная возможность конфликта заложена в отрыве капитала от управления производством. И какой слой созреет скорее — пролетариат ли опрокинет буржуазию и сможет подчинить себе менеджеров, или новый слой управленцев, ликвидировав капиталистов, опять загонит работяг в стойло, снова поделив мир на беленьких и чёрненьких — посмотрим.
А то, что буржуазный строй будет опрокинут, сомневаться не приходиться. Вся нынешняя жизнь Запада построена, по сути дела, на кредите. Рабочий берёт дом и вещи в кредит, предприниматель выплачивает ему зарплату в счёт кредитов, сырьё и оборудование, комплектующие- всё в кредит и расплату по кредитам производят набирая новые кредиты. Не то что остановить свой разбег, притормозить его западная экономика не в состоянии, для них застой не мыслим, он тотчас закончится катастрофой. А притормозить придётся, ибо близящийся экологический кризис требует расплаты с природой по давно просроченным счетам.


Три века Римскими агрономами удавалось поддерживать урожайность на одном уровне, но издевательства первого в мире общества потребления над природой не прошли даром.
Неужто же можно думать, что нашей цивилизации всё сойдёт с рук? Сущность “римского” кризиса была в убывающем плодородии почв, для преодоления этого кризиса потребовались столетия нужды и голода, падения культуры, упорный труд по освоению более холодных и трудных для земледелия земель, создания новых общественных условий и новой техники, позволившей стать уже не потребителем плодородия почвы, а создателем этого плодородия, кормильцем почвы, вносящим в неё необходимые вещества, удобрения.
Сущность же нынешнего кризиса уже не в уменьшении плодородия, а в прогрессирующем уменьшении площади пахотных земель на душу населения. До 80х годов площадь вводимых в оборот земель перекрывала их относительную убыль, но ныне положение изменилось. В 1980 году на каждого жителя земли приходилось в среднем 0,39 га пахотной земли, в 1984 году — 0,31 га, в 2000 году на каждого жителя придётся всего 0,25 га пашни. Правда, имеются ещё резервы резкого увеличения урожайности. В развитых странах средний урожай с гектара 34 ц.,в развивающихся — 15.Но не надо забывать, что современное сельское хозяйство, хотя и даёт прирост урожайности в два- три раза, но при этом требует в сто раз больше энергозатрат.
А что это значит? А это значит, что надо добывать металлы для сельскохозяйственных машин, а чтобы металл выплавить — уголь, а чтобы машины сдвинуть с места — нефть, а ещё удобрения, электроэнергия…
А посему надо строить заводы, рудники, карьеры, посёлки и уменьшать площадь пахотных земель. Ну, если не пахотных, то лесов, а вырубка лесов нарушает водный режим, что потребует новых затрат на мелиорацию и следовательно, вывода из оборота новых площадей. Сейчас нас стремятся успокоить тем, что генетический резерв повышения урожайности ещё не исчерпан, разрабатываются методы воздействия на генный аппарат растений, а посему тревога алармистов не обоснована.
Но резкое повышение урожайности приведёт к невиданной интенсификации производства, растение станет насосом, с бешенной скоростью высасывающим питательные вещества из почвы, у него не останется сил на борьбу с сорняками и болезнями и все эти функции придётся взять на себя человеку, заменяя те микроскопические дозы ферментов, что доселе вырабатывало растение тоннами химикатов. И сейчас то качество сельхозпродукции, выращиваемой по интенсивным технологиям не всегда хорошее, а что же придётся тогда кушать? И какие площади надо испохабить, чтобы обеспечить такое сверхинтенсивное сельское хозяйство всем необходимым, ведь руды, в том числе и агрономические, становятся всё беднее и надо перелопачивать всё больше и больше породы для их добычи.
Свалки отходов, в том числе оставшихся от работ по обеспечению сельского хозяйства занимают огромные площади, выбросы газов и дымов превратили города в подобие действующих вулканов, а золоотвалы могут соперничать с пластами вулканических туфов.
С середины 20 века на земле идут кислые дожди. И если в 1965 году рН- показатель кислотности дождя составлял 4-4,5(нейтрально, каким и должен быть нормальный дождь- 7), то в 1975 достигал 2,6-3,5.А ведь 2- это столовый уксус. Абсолютный рекорд кислотности дождя поставил выпавший в 1975 году в США дождичек -1,5.1 — это кислота из аккумулятора. Неудивительно, что быстрыми темпами идёт закисление почв, которое требует известкования, а значит — добычи известняка или мела со всеми соответствующими затратами и отходами.
Пока ещё энергозатраты на сельскохозяйственное производство в основных зерносеющих странах в 2-3 раза ниже, чем получаемая при этом энергия пищи, но разрыв этот неуклонно сокращается. Когда эти показатели сравняются, дальнейшее развитие современного сельского хозяйства станет бессмысленным. И не надо утешать себя тем, что правительства кое где платят фермерам, чтобы они не засевали “лишние” площади. Это как раз и означает, что прибыли от продажи продукта не окупают затрат на его производство и транспортровку. И дотации государства фермерам, как для того, чтобы сеяли, так и для того, чтоб не сеяли, во многом зависят от дешевизны сырья — венесуэльской нефти, заирской меди, гвинейских бокситов.
Так что неизвестно кто кого кормит — США третий мир, сбывая “дешёвое” зерно, или третий мир США, поставляя за бесценок всё необходимое для производства зерна. Но это положение не беспредельно, и хотя сырьевых ресурсов в мире предостаточно, но дешёвым, легко доступным в скором времени придёт конец.
А ведь кроме угрозы сокращения пашни и дефицита дешёвого сырья на Земле ещё уйма экологических проблем: парниковый эффект и вообще ухудшение состава атмосферы, озоновые дыры, загрязнение континентальных вод и Океана.
Да, действительно, сейчас в США и странах Западной Европы предпринимаются титанические усилия по защите природной среды. Это и ограничения токсичности выхлопных газов и создание систем очистки промышленных выбросов, и мусороперерабатывающие заводы. Но все усилия по очистке требуют новых энергозатрат, новых производств, а следовательно — нового удара по природе, только что в другом месте.
Происходит просто перераспределение грязи. Классический пример — огромные трубы, ликвидировав смог в Великобритании вызвали кислые дожди в Скандинавии. Так что самый действенный способ охраны окружающей Среды на Западе — это перенос наиболее “грязных” производств в развивающиеся страны, в число которых всё быстрее скатывается Россия.
Историофизика
А теперь попробуем взглянуть на историю человечества несколько с иной стороны: как изменялось взаимодействие людей с природой. Прежде всего — отношения людей с пространством и веществом. Об отношении людей и времени говорить трудно — ведь человек не способен перемещаться во времени или как то ещё его изменять, во всяком случае — осознанно.
Итак, для начала — пространственное распространение человека. Как показал Барышников( АГУ) в своей докторской диссертации, первоначальное расселение человека было приурочено, в основном, к областям предгорий и низкогорий и, естественно, расселение это было точеченое.
Такая полоса точек, причём вероятно, парных точек, дуальных родов распространялась преимущественно по открытым пространствам вдоль линии гор. По открытым — потому что основной источник добычи — стада крупных копытных, а вдоль линии гор — потому что жилища этих людей пещеры и гроты, а орудия труда — камень.
В литературе можно прочесть, что у первобытных охотников было не площадное, а линейное, маршрутное восприятие пространства. Вряд ли. Конечно же человек жил на площади, но площадь эта воспринималась не равнозначно, а распадалась на россыпь значимых точек: пещера рода, пещера дуального рода, места летних сезонных стоянок, места загонных охот- это были именно постоянные места — ловчие ямы, обрывы, болота или какие то ловушки, вроде системы каменно- земляных оград на путях миграции сайгаков, обнаруженной недавно на плато Устюрт, точки добычи камня, места произрастания съедобных растений.
После экологического кризиса происходит расщепление единого ствола человеческой истории: мезолитическая техника привела к изготовлению стрелы и серпа. Стрелы позволили и выше в горы подняться, и в леса уйти в поисках добычи. Точечное расселение человечества вышло из прежней полосы и пошло широким фронтом по всей площади земной суши. Но вот здесь то и можно говорить о линейном восприятии пространства — ведь теперь эти точки стали движущимися, и охота шла не в каких то точках, куда загоняли зверя, а на охотничьих тропах, по которым зверя выслеживали или где ставили ловушки.
В старинных же местах обитания человека серп создал очаги земледелия, не точечное, а площадное скопление людей, окружённое враждебной природой. И мир землепашцам представлялся в виде круга, или скорее — прямоугольника поля.
Но вскоре эти прямоугольники спустились с пролювиальных шлейфов предгорий, слились и образовали сплошные полосы по долинам рек, соответствующие гидротехническим цивилизациям теократических царств. Далее пошло освоение водоразделов и объединение двух соседних речных бассейнов в единую империю. Схожее развитие пережила и античная цивилизация — пятна греческих полисов и их колоний сливаются в единую прибрежную полосу, а затем походы Македонского, завоевания Рима и торговые караваны связывают земледельческие цивилизации в широкую полосу, подобную полосе расселения древних охотников, только привязанную не к предгорьям, а к субтропической зоне старого света. Одновременно следует отметить, что вслед за земледелием, а может и одновременно с ним появилось кочевое скотоводство, зона распространения которого в общих чертах совпала с зоной первобытной охоты. И здесь мы видим на первый взгляд точки, но точки эти движутся, и движутся по определённым маршрутам, и движение это, в конечном итоге, охватывает площадь, хотя вероятно, приоритетным в восприятии кочевников является линейное восприятие.
После второго экологического кризиса то медленное расширение полосы государственности, что было характерно для римской или древнекитайской экспансии сменилось линейным освоением долин рек, что так характерно для раннего феодализма, только теперь осваивались реки умеренного пояса, государственность завоёвывала зону смешанных и лиственных лесов, в меньшей степени — зону тайги. Кроме того, шло освоение — тоже линейное побережий северных морей, в первую очередь — Балтийского. Словом, если в древнем цикле теократии были цивилизациями речных долин, а империи связывали воедино бассейны соседних рек, то цивилизация нового времени связывает воедино моря : Средиземное и Балтийское для Европы, Белое и Чёрное для России. Но в целом Россия оказалась ближе не к межморской, а к континентальной цивилизации, какой была Китайская.
В конечном итоге государства охватили весь земной шар и нынешняя цивилизация — это цивилизация континентов и океанов. Правда, океанские просторы до сих пор освоены линейно- точечно — это курсы кораблей и места рыбного промысла. Возможно, площадное освоение Океана ещё впереди. А что дальше? Выход в Космос, новый переход к точечному расселению на космических станциях и других планетах, только это уже будет точечное расселение не на плоскости, а в объёме.
А теперь посмотрим, каково взаимодействие человека не с пространством, а с веществом. Первоначально — использование природного неспецифического сырья, материалы использовались без изменения их природных физических свойств, на этих свойствах и основывалось их потребление. Это не значит, что физические свойства менять не умели, но использовали такое умение только для обработки материала(воздействие на кость органическими кислотами, нагрев камня).Второе, что характерно для того периода — это минимальное использование комбинированных орудий из материалов разных видов.
Экологический кризис привёл к более широкому расселению человека, а следовательно — и к более дальнему перемещению материала. Трудности транспортировки привели к увеличению доли подготовительных операций в изготовлении орудия, к миниатюризации рабочих частей из дефицитного материала и к широкому использованию комбинированных орудий из разного вида веществ.
Следующим шагом было изменение физических свойств материала не с целью облегчения обработки, а для использования в изменённом виде, использование как раз этих видоизменённых физических свойств. Первым таким материалом стала керамика, обожженная глина, и наверняка, прежде чем её стали использовать в качестве посуды, керамику пытались использовать для замены каменных инструментов. В Месапотамии, во всяком случае, найдены серпы с керамическими вкладышами, кто знает, может где то лежат и керамические наконечники стрел. Кстати — овладение керамикой — это рывок и в мировоззрении человека. Если раньше он менял форму готового природного объекта, резал, сбивал лишнее — словом представление было такое, что он освобождает из бесформенной массы что то там уже изначально бывшее, то в работе с глиной он впервые себя почувствовал творцом, способным из ничего сделать нечто, создать что то новое, чего раньше не было. И что бы вы там ни говорили, но человеку, не знакомому с гончарным делом, идея о сотворении мира Богом никогда в голову не придёт.
Следующий шаг в работе с материалом — это металлургия. Что в этом существенно: это во первых то, что из вещества извлекается содержащийся в нём компонент и уже он используется в дело, а не исходное сырьё, а во вторых это то, что при литье между материалом и изделием из него встаёт изготовление формы, модели орудия из совершенно другого материала.
И наконец последнее — бронза, когда извлечённые из разного сырья в разных местах компоненты свозятся в одну точку и там подвергаются соединению. На этом, собственно и основана вся нынешняя цивилизация, для которой характерна крайняя специфичность сырья, извлечение из этого сырья всё большего количества компонентов, сведение в одну точку и соединение в новом материале.
Но богатых месторождений становится всё меньше, а потребность в редких компонентах всё больше, так что общество рано или поздно на этом пути зайдёт в тупик. Но нам ведь нужны не сплавы сами по себе, а вещества с определёнными свойствами, которые можно получить не только компонуя элементы в расплаве, но и воздействием на уже имеющиеся природные вещества создавать материалы с необходимыми свойствами. Уже сейчас новые технологии позволяют получить из базальта материал равный стали по сопротивлению на давление и изгиб. Мы пока знаем только температурное воздействие на вещество, а есть ещё воздействие давлением, излучением, намагничиванием, да мало ли ещё чем! Словом, для человечества впереди единственно возможный путь -возвращение к использованию неспецифических источников сырья, того, что в любом почти месте имеется под ногами, но после глубочайшего изменения свойств вещества в нужном направлении.
Третий аспект жизни человека в природе — это перемещение людьми вещества в пространстве.
В процессе загонной охоты человек перемещал значительные массы органического вещества на сравнительно небольшие расстояния, убивая зверей, иначе говоря — рассеивал органический материал. В мезолите бродячими охотниками уже не производится такого значительного вмешательства в природу, и хотя материал переносится на значительные расстояния, но в целом масштабы транспортировки уменьшаются, и сам её характер мало отличается от природного.
При переходе к земледелию и скотоводству наблюдается резкое увеличение численности людей и интенсификация их деятельности. Но если взять патриархальную сельскую общину в её взаимоотношении с природой, то мы увидим, что перемещения вещества происходили в пределах ландшафта: в лесу деревянные избы, в степи глинобитные хаты, в горах — каменные сакли, и после прекращения человеческой деятельности природа быстро восстанавливала первозданный вид. За пределы ландшафта выходила только миграция сырья для орудий труда и украшений, но эта миграция была совершенно ничтожна по масштабам.
Положение коренным образом изменилось с образованием государств. Резко увеличилось перемещение вещества, причём теперь вещество мигрирует из ландшафта в ландшафт, но даже если миграция вещества происходит в пределах одного ландшафта, масштабы перемещения превосходят обычные для этого ландшафта — взять те же пирамиды, зиккураты или строительство огромных городов.
Хотя миграция вещества по общегеологическим масштабам ещё незначительна, но тем не менее, зачастую производила значительный эффект, служа детонатором более могучих природных процессов: эрозия почв и падение уровня грунтовых вод после сведения лесов в Средиземноморье или повышение уровня грунтовых вод и засоление почв в результате орошения на Ближнем Востоке.
После экологического кризиса, в период раннего средневековья, восстановилась, в какой то мере, жизнь патриархальных сельских общин, феодалы были сравнительно незначительной добавкой к крестьянскому хозяйству. Вместе с регенерацией крестьянских общин, понемногу восстанавливалась и природа, если не в первозданном, то в более или менее естественном виде.
В период “великого корчевания” и абсолютизма движение вещества резко увеличилось, причём это было движение из ландшафта в ландшафт, но влажный климат и благоприятные геологические условия Балтийской и Приатлантической Европы позволяли природе справляться с нагрузкой. Более того, увеличивается ландшафтное разнообразие, природа становится более безопасной, более удобной для пребывания в ней человека. Это породило у европейцев иллюзию, что природу можно и нужно покорять — стерпит.
С приходом же индустриальной цивилизации техногенная миграция вещества усилилась настолько, что сейчас сопоставима по масштабам с геологической работой всех остальных гипергенных процессов.
Изымаются миллионы тонн вещества из карьеров, и в то же время громоздятся миллионотонные города, заполняются водохранилища.
Причём мы до сих пор не удосужились хотя бы прикинуть предел, при котором может быть нарушено равновесие литосферной плиты, а то, что такой предел существует, особенно в приразломных частях, можно утверждать с достаточной долей вероятности. Возможно, наши перетаскивания пренебрежимо малы, а возможно — послужат той самой последней каплей, что переполнит чашу. И представьте, что это вызовет не плавный подъём или опускание, а образование разлома по типу Гоби — Алтайского разлома 1956 года длиной 200 км и с амплитудой движения около 30 метров, только не в пустыне, а в индустриальном районе.
Я коснулся только движения вещества, и не буду сейчас говорить об истории энергетического вооружения человека, но ведь ныне и это становится проблемой. Тепловое, электромагнитное загрязнение, перемещение огромных потоков электроэнергии. При движении магнита в замкнутом контуре образуется электрический ток. А что происходит, когда мы движем тысячетонные поезда, в том числе и с магнитными материалами, например — с железной рудой сквозь замкнутые пространства мостов и тоннелей, пропускаем реки электрического тока через различные ландшафты, в том числе и антропогенные, насыщенные дымами самых различных веществ? Какие процессы, в земной коре, атмосфере, наших организмах мы инициируем? Причём процессы, о которых мы не имеем ни малейшего понятия.
Словом, мы подошли к пределу, когда продолжение существования индустриальной цивилизации эту самую цивилизацию погубит, и добро, если только её техническую, вещественно — энергетическую составляющую, а не сердцевину цивилизации -человечество.
Что делать? Но вывод напрашивается сам собой — резко сократить перемещение вещества и энергии, точнее — ограничить расстояние перемещения, заменить их глобальные перемещения глобальной сетью обмена информацией. А для того, чтобы это осуществить, необходимы те меры, о которых я говорил оценивая работу с веществом — требуется переход к неспецифическим источникам сырья и добавлю — к неспецифическим источникам энергии.
Но это означает сокращение товарности производства, натурализацию жизни, отказ от коммерческой тайны — словом, крушение основ капиталистического образа жизни. Не нравится? А что вы можете ещё предложить?
Человеческая цивилизация сейчас как витязь на распутье, перед которым раскинулись три дороги.
Первый путь — не прибегать ни к каким революционным переворотам, оставить всё как и было, предоставить истории развиваться самой по себе. До сих пор история и развивалась естественным стихийным путём. Так что посмотрим, чем закончились аналогичные периоды в прошлом.
Итак, аналогия первая — период Великого Корчевания, интенсивное освоение природы, бурный рост населения и городов, расширение контактов с миром. Вспомнили?
Вторая аналогия — с миром античности, когда Римская республика, подавив сопротивление расширению рабовладения распространяла свою власть на всё Средиземноморье и юго — западную Европу. Подачки римской бедноте и благоустроение жизни рабов сняли опасность социального взрыва внутри Италии, перенеся тяжесть эксплуатации в основном в провинцию и варварскую периферию империи, откуда Рим черпал ресурсы. Торгашество подорвало гражданский дух римлян, основными ценностями стали не интересы государства, а как мы говорим, «права человека», и желание служить в армии по призыву у значительной части населения пропало, в связи с чем Кай Марий проводит замену призывной армии наёмной.
Что было дальше, тоже помните — установление диктатуры Суллы, затем Цезарь, Август, окончательное крушение демократии, затем развал государственности, усиление роли латифундистов и окончательный развал римской цивилизации под ударами варваров на фоне экологического кризиса.
Итак, в настоящее время мы также интенсивно “осваивали” природу на протяжении ближайших трёхсот лет, а особенно — в течение последних десятилетий, такого роста населения земли, каков был в двадцатом веке, не знала история, так же, как и подобного роста городов.
Индустриальная цивилизация проникает во все щели и поры земли, вскрывая последние изоляты, вместе с изолированными там бактериями и вирусами.
На какое то время старый мир с облегчением вздохнул — попытка угнетённых добиться равенства раздавлена вторжением с Запада, правда, не вооружённого, как в древности, а идеологического и экономического, финансового, но результат примерно тот же — тогда Рим мог утверждать своё господство в мире, сейчас — Америка.
Так же как и тогда грань между угнетёнными и угнетателями на Западе сглажена за счёт углубления границы между богатым Севером и нищим Югом — ведь всё благополучие золотого миллиарда держится на неравноправном торговом обмене с Третьим миром.
Судите сами: в развивающихся странах каждый житель потребляет в двадцать раз меньше продовольствия, воды, металлов, чем в промышленно развитых странах,71% населения земли потребляет только 16% электроэнергии. А им хочется, глядя на Запад(а телевизор сейчас в любой дыре имеется),если не в двадцать раз больше потреблять, то хотя бы просто жить по человечески. В 1975 году в Африке голодало 25% населения. Процесс опустынивания охватил 34 африканские страны и, по меньшей мере,150 миллионов человек. Новая засуха поставит их всех на грань голодной смерти. Ну, и что им в этих условиях бояться, что терять? Правда, современные “варвары” разрознены, но на роль Атиллы претендуют то Хомейни, то Каддафи, то Хусейн. Может и в Чёрной Африке создал соответствующую идеологию и вербует приверженцев какой нибудь новый пророк, за которым пойдут миллионы приверженцев.
А ведь достаточно перекрыть кран на том потоке дешёвого сырья, который льётся из той же Африки — и весь нынешний миропорядок рухнет.
Разумеется, Запад этого допустить не может, и всё более часто, и во всё больших масштабах будет прибегать к военной силе для наведения порядка. Как показали Иракские события, новый Вьетнам сейчас невозможен, страна, оказавшаяся один на один с западным миром, не сможет оказать достойного военного сопротивления. А что это может породить? Резкое усиление террористической деятельности. Опасность волны терроризма актуальна ещё и потому, что ныне в странах Запада беднота составляет меньшинство населения и не может рассчитывать на изменение своего положения путём революционной борьбы, переворот традиционными методами: победа на выборах или в ходе вооружённого восстания невозможна, а отчаяние, зависть, злость всё равно будут искать выхода. Существование социального дна служит источником ещё одной опасности, перед которой меркнет угроза терроризма: угрозы вспышки эпидемий. Нынешняя скученность людей в городах превысила все мыслимые пределы и какая нибудь новая мутация безобидного до недавних пор вируса, нашедшая приют в трущобах может привести к катастрофическим последствиям, сравнимым разве что с чумными эпидемиями средневековья.
А ведь причиной мора может стать и не биологический вирус, а компьютерный, вызывающий какое нибудь излучение или свечение экрана(вспомните эпилептоидные припадки в Японии при просмотре мультика) … да мало ли что.
Словом, мы вползаем в новый глобальный экологический кризис. Пока перед нами не развернулось действие основной причины кризиса — исчерпанность земной коры, нехватка пахотных земель и как следствие — нехватка пищи, пока мы видим второстепенные моменты: скученность населения в городах при наличии социального дна (условно говоря -социальное загрязнение среды), накопление техногенных загрязнений, от бытового мусора до электромагнитных воздействий, а возможно — и каких то иных, нам неизвестных.
Если всё не кончится взрывом в ближайшее время дальнейшее развитие событий видится следующим образом: борьба с угрозой эпидемий, с экологическим загрязнением, увеличивающиеся затраты на добычу сырья неизбежно уменьшит доходность мировой экономики, что ограничит возможность маневра, возможность подкупа, усилит социальную напряжённость, а следовательно — ещё более увеличит роль вооружённых сил.
Нынешнее развитие военной техники сделало невозможной тотальную войну, а следовательно, сделало ненужной огромную призывную армию. Во всём мире наблюдается тенденция перехода к профессиональной армии. США такой переход уже сделали, на очереди Франция. Российское руководство делает поползновения в ту же сторону. Германия вроде бы о подобном не помышляет, но вводит альтернативную службу, что выводит за пределы вооружённых сил значительную группу населения.
А теперь вспомните американские фильмы. Заметили? За последнее время в силовых структурах США заметно увеличилось число негров и женщин. В России же, как утверждалось в одном из февральских(1998г.) номеров “Известия” до 50% контрактников — женщины. То есть в армию идут люди не нашедшие себе места на гражданке, в какой то мере — обделённые. И чем больше будет профессионализироваться армия, тем глубже будет ров, отделяющий её от остальной нации, тем проще сделать из армии инструмент ликвидации демократии. Модель военного переворота в стране с демократическими традициями обкатана в Чили. И с тех пор, как в главной цитадели “свободного мира” — США армия стала наёмной, можно сказать, что дни демократии сосчитаны, заслуги её измерены, дела взвешены.
Сейчас не хватает только кризиса для того, чтобы эта возможность стала реальностью.
А кризис будет. Сценариев множество -окончательный крах в России или, наоборот, её быстрый подъём и западная экономика, потеряв огромный рынок сбыта заваливается на полном ходу. Или криминализация экономики приводит к уличным партизанским войнам соперничающих кланов. Или…
Но рано или поздно, но кризис будет. Одним из путей выхода из кризиса станет необходимость ради свободы рыночной экономики пожертвовать политической свободой. На какое то время удастся продлить жизнь рыночной экономики, но затем вступит в действие коренной механизм экологического кризиса и мир столкнётся с нехваткой ресурсов. И тут уж не миновать уменьшения рыночности экономики. Уже сейчас в транснациональных корпорациях до 30% товарооборота не выходит за пределы фирмы, несомненно, что в новых условиях этот процент увеличится. Следом начнётся территориальная концентрация предприятий корпорации, продажа удалённых филиалов и скупка более удобно расположенных, но опять же — без оглядки на национальные границы. Но рано или поздно компенсационные возможности индустриальной цивилизации и капиталистической формации будут исчерпаны и наступит крах.
Вероятно, одним из факторов дестабилизации общества послужит обилие афроазиатов, уже имеющихся в Америке и хлынувших сейчас в Европу. Так же, как в своё время германские племена, допущенные в пределы римской империи для защиты её границ, были надёжны только пока им платили деньги, в соответствии с их возраставшими аппетитами, так и нынешние гастарбайтеры могут стать той осью, вкруг которой, в случае крупного кризиса, перевернётся нынешний мир. Как это произойдёт? Сейчас трудно предсказывать, но ясно, что нынешняя инфраструктура рухнет. Неминуемо при этом и значительное сокращение численности населения. Вероятно, центрами концентрации, образования новых структур станут предприятия, которые смогут обзавестись автономными источниками энергии и электростанции, создавшие вокруг себя какие то производства.
Несомненно, что подобные коллективы в борьбе за выживание будут заниматься и сельскохозяйственным производством и созданием машин и механизмов, необходимых для обработки земли, для переработки отходов, добычи удобрений.
Разумеется, так же как итальянские крестьяне в средние века разбирали храмы на свинарники и толкли мраморные статуи для обжига извести, активно будут использоваться остатки рухнувшей цивилизации, но потом всё больше и больше придётся переходить к оригинальным решениям.
То есть будет господство натурального хозяйства, с ограниченным продуктообменом, с разрушенной денежной системой. В этих условиях не только сохранение капитала и частной собственности на средства производства станет невозможно, но и частной собственности на право распоряжаться произведённым продуктом не удержаться. Процесс производства станет настолько простым и наглядным, а взаимозависимость настолько прочной, что об утаивании чего то распорядителями не сможет идти речи. Невозможно будет организовать эксплуатацию и вооружённым путём. Простота изготовления лёгкого стрелкового оружия, мощных пневматических ружей и тому подобного делают его легкодоступным, а применение более сложных систем — скажем, артиллерии, внутри общины невозможно.
Фактически, путём ли коммунистической революции, в результате ли стихийного процесса сложится социалистический строй, только во втором случае процесс будет более мучительным, и заплатить за перемены придётся огрубением общества, падением культуры.
Но только отказавшись от нынешних неразумных трат на роскошь, престиж, на государство с его сворой чиновников, армией и прочими расходами, которое общество выдержать уже не сможет, человечество найдёт выход из кризиса. Все экологические кризисы кончались созданием каких то компенсационных механизмов, изобретений, позволявших отказаться от прежней интенсивной эксплуатации природы , перейти к её экстенсивному хозяйственному освоению, а следом и налаживанию связей между общинами.
Так, забыв искусство отжима пластин с термической обработкой камня, технику сгибания и разгибания кости, человек изобретает мезолитическую технику кремнёвых вкладышей, лук со стрелой и отправляется на охоту в лес, после крушения древнего мира Европа забыла о гальских жатках, счётных машинах и механических автоматах, зато освоила стремена, хомут и приступила к великому корчеванию.
А что теперь? Ведь земля вроде освоена? Да, но на очереди океан. Переход от охоты и собирательства в океане к его производственному освоению-разведению водных растений, водных(и подводных) животных, добыче конкреций.
Но всё это приспособление к кризису, а не преодоление, это всё накопление сил для нового рывка.
Но пока вернёмся к исходному пункту, ко второму варианту развития. Первый вариант развития осуществится, если наиболее активной и действующей силой окажется традиционная, консервативная буржуазия и развитие будет осуществляться стихийно. Но в настоящее время на Западе есть и другой слой, с несколько иными интересами, нежели старые буржуазные кланы: менеджеры, наёмные управляющие, эксперты, научно-техническая верхушка.
Да, многие из них имеют акции, но не акции им дали знания, умения управлять, доступ к информации, а наоборот, должность даёт богатство и власть. А следовательно, если вопрос будет поставлен ребром, они вполне обойдутся и без рыночной экономики и без той обузы, какой являются для общества многочисленные паразиты — рантье.
Словом, именно этот слой может использовать профессиональную армию в своих целях. Несомненно, что пришедшая к власти технократия устроит жизнь на основе плановости и практицизма. И несомненно, что частная собственность на средства производства будет ликвидирована, на первое место выйдет частная собственность на право распоряжения произведённым продуктом. Словом, уровень отчуждения будет тот же, что и при реальном социализме, и те тенденции антигуманизма и сухого рационализма, постоянно присутствовавшие и в нашем обществе и постоянно подавляемые коммунистической идеологией и простонародным или мещанским генезисом правящего слоя СССР, теперь развернутся во всю ширь и мощь, теперь уже ничем не сдерживаемые.
И можно не сомневаться, что новая власть, отлично понимая опасность экологического кризиса, постарается его преодолеть на основе концепции нулевого роста — то есть заморозив экономическое развитие на достигнутом уровне при сохранении сложившихся стандартов потребления. В условиях усиливающегося экологического кризиса и нарастающего развития информативной техники, робототехники подобная власть может подойти к установлению фашистского режима и более того — нового рабовладения на основе прямого контроля над психикой работника, а в дальнейшем — его воспроизводства методами клонирования, возможно — изменение генетической основы работника и превращения его в живого робота, приспособленного для механизма.(Как у Г.Уэлса в “Первых людях на Луне”.) Естественно, это снимет конфликт между трудом и капиталом, разделив общество на две категории — технократов, полноправных участников общественной и производственной жизни, и безработных, находящихся на иждивении общества. (Рабы, соответственно, за скобки общества будут выведены.)
Но рано или поздно встанет вопрос о сокращении численности населения, как внутри стран золотого миллиарда, так и в третьем мире.
И если Север выйдет победителем из конфликта с Югом, то само собой напрашивается создание автоматических комплексов, связывающих в одно целое природные и технические системы, находящиеся в относительном равновесии. И, при любом раскладе, неизбежна натурализация жизни, снижение товарности производства, но наличие рабов, пусть и довольных своей участью, (согласно установкам владык), неизбежно внесёт расслоение в общество, а поскольку это расслоение будет возникать не в условиях завоевания новых пространств, но в условиях экологического кризиса, расслоение это примет облик корпоративно-кастового расслоения по принципу доступа к информации, к управлению.
В принципе такое общество может существовать неопределённо долго, может даже выйти из кризиса, перейдя к хемосинтезу и искусственному фотосинтезу белка. Таким образом, будет создана основа для коммунизма, но чудовищное технократическое рабство может ещё долго существовать после этого, как в своё время существовал первобытный коммунизм после создания механизма собственной гибели. Но в конце концов это общество столкнётся с каким то иным кризисом, который либо погубит человечество, либо выведет на дорогу к коммунизму.
Попытка предсказаия
Человеческая цивилизация сейчас как витязь на распутье, перед которым раскинулись три дороги.
Первый путь — не прибегать ни к каким революционным переворотам, оставить всё как и было, предоставить истории развиваться самой по себе. До сих пор история и развивалась естественным стихийным путём. Так что посмотрим, чем закончились аналогичные периоды в прошлом.
Итак, аналогия первая — период Великого Корчевания, интенсивное освоение природы, бурный рост населения и городов, расширение контактов с миром. Вспомнили?
Вторая аналогия — с миром античности, когда Римская республика, подавив сопротивление расширению рабовладения распространяла свою власть на всё Средиземноморье и юго — западную Европу. Подачки римской бедноте и благоустроение жизни рабов сняли опасность социального взрыва внутри Италии, перенеся тяжесть эксплуатации в основном в провинцию и варварскую периферию империи, откуда Рим черпал ресурсы. Торгашество подорвало гражданский дух римлян, основными ценностями стали не интересы государства, а как мы говорим, «права человека», и желание служить в армии по призыву у значительной части населения пропало, в связи с чем Кай Марий проводит замену призывной армии наёмной.
Что было дальше, тоже помните — установление диктатуры Суллы, затем Цезарь, Август, окончательное крушение демократии, затем развал государственности, усиление роли латифундистов и окончательный развал римской цивилизации под ударами варваров на фоне экологического кризиса.
Итак, в настоящее время мы также интенсивно “осваивали” природу на протяжении ближайших трёхсот лет, а особенно — в течение последних десятилетий, такого роста населения земли, каков был в двадцатом веке, не знала история, так же, как и подобного роста городов.
Индустриальная цивилизация проникает во все щели и поры земли, вскрывая последние изоляты, вместе с изолированными там бактериями и вирусами.
На какое то время старый мир с облегчением вздохнул — попытка угнетённых добиться равенства раздавлена вторжением с Запада, правда, не вооружённого, как в древности, а идеологического и экономического, финансового, но результат примерно тот же — тогда Рим мог утверждать своё господство в мире, сейчас — Америка.
Так же как и тогда грань между угнетёнными и угнетателями на Западе сглажена за счёт углубления границы между богатым Севером и нищим Югом — ведь всё благополучие золотого миллиарда держится на неравноправном торговом обмене с Третьим миром.
Судите сами: в развивающихся странах каждый житель потребляет в двадцать раз меньше продовольствия, воды, металлов, чем в промышленно развитых странах,71% населения земли потребляет только 16% электроэнергии. А им хочется, глядя на Запад(а телевизор сейчас в любой дыре имеется),если не в двадцать раз больше потреблять, то хотя бы просто жить по человечески. В 1975 году в Африке голодало 25% населения. Процесс опустынивания охватил 34 африканские страны и, по меньшей мере,150 миллионов человек. Новая засуха поставит их всех на грань голодной смерти. Ну, и что им в этих условиях бояться, что терять? Правда, современные “варвары” разрознены, но на роль Атиллы претендуют то Хомейни, то Каддафи, то Хусейн. Может и в Чёрной Африке создал соответствующую идеологию и вербует приверженцев какой нибудь новый пророк, за которым пойдут миллионы приверженцев.
А ведь достаточно перекрыть кран на том потоке дешёвого сырья, который льётся из той же Африки — и весь нынешний миропорядок рухнет.
Разумеется, Запад этого допустить не может, и всё более часто, и во всё больших масштабах будет прибегать к военной силе для наведения порядка. Как показали Иракские события, новый Вьетнам сейчас невозможен, страна, оказавшаяся один на один с западным миром, не сможет оказать достойного военного сопротивления. А что это может породить? Резкое усиление террористической деятельности. Опасность волны терроризма актуальна ещё и потому, что ныне в странах Запада беднота составляет меньшинство населения и не может рассчитывать на изменение своего положения путём революционной борьбы, переворот традиционными методами: победа на выборах или в ходе вооружённого восстания невозможна, а отчаяние, зависть, злость всё равно будут искать выхода. Существование социального дна служит источником ещё одной опасности, перед которой меркнет угроза терроризма: угрозы вспышки эпидемий. Нынешняя скученность людей в городах превысила все мыслимые пределы и какая нибудь новая мутация безобидного до недавних пор вируса, нашедшая приют в трущобах может привести к катастрофическим последствиям, сравнимым разве что с чумными эпидемиями средневековья.
А ведь причиной мора может стать и не биологический вирус, а компьютерный, вызывающий какое нибудь излучение или свечение экрана(вспомните эпилептоидные припадки в Японии при просмотре мультика) … да мало ли что.
Словом, мы вползаем в новый глобальный экологический кризис. Пока перед нами не развернулось действие основной причины кризиса — исчерпанность земной коры, нехватка пахотных земель и как следствие — нехватка пищи, пока мы видим второстепенные моменты: скученность населения в городах при наличии социального дна (условно говоря -социальное загрязнение среды), накопление техногенных загрязнений, от бытового мусора до электромагнитных воздействий, а возможно — и каких то иных, нам неизвестных.
Если всё не кончится взрывом в ближайшее время дальнейшее развитие событий видится следующим образом: борьба с угрозой эпидемий, с экологическим загрязнением, увеличивающиеся затраты на добычу сырья неизбежно уменьшит доходность мировой экономики, что ограничит возможность маневра, возможность подкупа, усилит социальную напряжённость, а следовательно — ещё более увеличит роль вооружённых сил.
Нынешнее развитие военной техники сделало невозможной тотальную войну, а следовательно, сделало ненужной огромную призывную армию. Во всём мире наблюдается тенденция перехода к профессиональной армии. США такой переход уже сделали, на очереди Франция. Российское руководство делает поползновения в ту же сторону. Германия вроде бы о подобном не помышляет, но вводит альтернативную службу, что выводит за пределы вооружённых сил значительную группу населения.
А теперь вспомните американские фильмы. Заметили? За последнее время в силовых структурах США заметно увеличилось число негров и женщин. В России же, как утверждалось в одном из февральских(1998г.) номеров “Известия” до 50% контрактников — женщины. То есть в армию идут люди не нашедшие себе места на гражданке, в какой то мере — обделённые. И чем больше будет профессионализироваться армия, тем глубже будет ров, отделяющий её от остальной нации, тем проще сделать из армии инструмент ликвидации демократии. Модель военного переворота в стране с демократическими традициями обкатана в Чили. И с тех пор, как в главной цитадели “свободного мира” — США армия стала наёмной, можно сказать, что дни демократии сосчитаны, заслуги её измерены, дела взвешены.
Сейчас не хватает только кризиса для того, чтобы эта возможность стала реальностью.
А кризис будет. Сценариев множество -окончательный крах в России или, наоборот, её быстрый подъём и западная экономика, потеряв огромный рынок сбыта заваливается на полном ходу. Или криминализация экономики приводит к уличным партизанским войнам соперничающих кланов. Или…
Но рано или поздно, но кризис будет. Одним из путей выхода из кризиса станет необходимость ради свободы рыночной экономики пожертвовать политической свободой. На какое то время удастся продлить жизнь рыночной экономики, но затем вступит в действие коренной механизм экологического кризиса и мир столкнётся с нехваткой ресурсов. И тут уж не миновать уменьшения рыночности экономики. Уже сейчас в транснациональных корпорациях до 30% товарооборота не выходит за пределы фирмы, несомненно, что в новых условиях этот процент увеличится. Следом начнётся территориальная концентрация предприятий корпорации, продажа удалённых филиалов и скупка более удобно расположенных, но опять же — без оглядки на национальные границы. Но рано или поздно компенсационные возможности индустриальной цивилизации и капиталистической формации будут исчерпаны и наступит крах.
Вероятно, одним из факторов дестабилизации общества послужит обилие афроазиатов, уже имеющихся в Америке и хлынувших сейчас в Европу. Так же, как в своё время германские племена, допущенные в пределы римской империи для защиты её границ, были надёжны только пока им платили деньги, в соответствии с их возраставшими аппетитами, так и нынешние гастарбайтеры могут стать той осью, вкруг которой, в случае крупного кризиса, перевернётся нынешний мир. Как это произойдёт? Сейчас трудно предсказывать, но ясно, что нынешняя инфраструктура рухнет. Неминуемо при этом и значительное сокращение численности населения. Вероятно, центрами концентрации, образования новых структур станут предприятия, которые смогут обзавестись автономными источниками энергии и электростанции, создавшие вокруг себя какие то производства.
Несомненно, что подобные коллективы в борьбе за выживание будут заниматься и сельскохозяйственным производством и созданием машин и механизмов, необходимых для обработки земли, для переработки отходов, добычи удобрений.
Разумеется, так же как итальянские крестьяне в средние века разбирали храмы на свинарники и толкли мраморные статуи для обжига извести, активно будут использоваться остатки рухнувшей цивилизации, но потом всё больше и больше придётся переходить к оригинальным решениям.
То есть будет господство натурального хозяйства, с ограниченным продуктообменом, с разрушенной денежной системой. В этих условиях не только сохранение капитала и частной собственности на средства производства станет невозможно, но и частной собственности на право распоряжаться произведённым продуктом не удержаться. Процесс производства станет настолько простым и наглядным, а взаимозависимость настолько прочной, что об утаивании чего то распорядителями не сможет идти речи. Невозможно будет организовать эксплуатацию и вооружённым путём. Простота изготовления лёгкого стрелкового оружия, мощных пневматических ружей и тому подобного делают его легкодоступным, а применение более сложных систем — скажем, артиллерии, внутри общины невозможно.
Фактически, путём ли коммунистической революции, в результате ли стихийного процесса сложится социалистический строй, только во втором случае процесс будет более мучительным, и заплатить за перемены придётся огрубением общества, падением культуры.
Но только отказавшись от нынешних неразумных трат на роскошь, престиж, на государство с его сворой чиновников, армией и прочими расходами, которое общество выдержать уже не сможет, человечество найдёт выход из кризиса. Все экологические кризисы кончались созданием каких то компенсационных механизмов, изобретений, позволявших отказаться от прежней интенсивной эксплуатации природы , перейти к её экстенсивному хозяйственному освоению, а следом и налаживанию связей между общинами.
Так, забыв искусство отжима пластин с термической обработкой камня, технику сгибания и разгибания кости, человек изобретает мезолитическую технику кремнёвых вкладышей, лук со стрелой и отправляется на охоту в лес, после крушения древнего мира Европа забыла о гальских жатках, счётных машинах и механических автоматах, зато освоила стремена, хомут и приступила к великому корчеванию.
А что теперь? Ведь земля вроде освоена? Да, но на очереди океан. Переход от охоты и собирательства в океане к его производственному освоению-разведению водных растений, водных(и подводных) животных, добыче конкреций.
Но всё это приспособление к кризису, а не преодоление, это всё накопление сил для нового рывка.
Но пока вернёмся к исходному пункту, ко второму варианту развития. Первый вариант развития осуществится, если наиболее активной и действующей силой окажется традиционная, консервативная буржуазия и развитие будет осуществляться стихийно. Но в настоящее время на Западе есть и другой слой, с несколько иными интересами, нежели старые буржуазные кланы: менеджеры, наёмные управляющие, эксперты, научно-техническая верхушка.
Да, многие из них имеют акции, но не акции им дали знания, умения управлять, доступ к информации, а наоборот, должность даёт богатство и власть. А следовательно, если вопрос будет поставлен ребром, они вполне обойдутся и без рыночной экономики и без той обузы, какой являются для общества многочисленные паразиты — рантье.
Словом, именно этот слой может использовать профессиональную армию в своих целях. Несомненно, что пришедшая к власти технократия устроит жизнь на основе плановости и практицизма. И несомненно, что частная собственность на средства производства будет ликвидирована, на первое место выйдет частная собственность на право распоряжения произведённым продуктом. Словом, уровень отчуждения будет тот же, что и при реальном социализме, и те тенденции антигуманизма и сухого рационализма, постоянно присутствовавшие и в нашем обществе и постоянно подавляемые коммунистической идеологией и простонародным или мещанским генезисом правящего слоя СССР, теперь развернутся во всю ширь и мощь, теперь уже ничем не сдерживаемые.
И можно не сомневаться, что новая власть, отлично понимая опасность экологического кризиса, постарается его преодолеть на основе концепции нулевого роста — то есть заморозив экономическое развитие на достигнутом уровне при сохранении сложившихся стандартов потребления. В условиях усиливающегося экологического кризиса и нарастающего развития информативной техники, робототехники подобная власть может подойти к установлению фашистского режима и более того — нового рабовладения на основе прямого контроля над психикой работника, а в дальнейшем — его воспроизводства методами клонирования, возможно — изменение генетической основы работника и превращения его в живого робота, приспособленного для механизма.(Как у Г.Уэлса в “Первых людях на Луне”.) Естественно, это снимет конфликт между трудом и капиталом, разделив общество на две категории — технократов, полноправных участников общественной и производственной жизни, и безработных, находящихся на иждивении общества. (Рабы, соответственно, за скобки общества будут выведены.)
Но рано или поздно встанет вопрос о сокращении численности населения, как внутри стран золотого миллиарда, так и в третьем мире.
И если Север выйдет победителем из конфликта с Югом, то само собой напрашивается создание автоматических комплексов, связывающих в одно целое природные и технические системы, находящиеся в относительном равновесии. И, при любом раскладе, неизбежна натурализация жизни, снижение товарности производства, но наличие рабов, пусть и довольных своей участью, (согласно установкам владык), неизбежно внесёт расслоение в общество, а поскольку это расслоение будет возникать не в условиях завоевания новых пространств, но в условиях экологического кризиса, расслоение это примет облик корпоративно-кастового расслоения по принципу доступа к информации, к управлению.
В принципе такое общество может существовать неопределённо долго, может даже выйти из кризиса, перейдя к хемосинтезу и искусственному фотосинтезу белка. Таким образом, будет создана основа для коммунизма, но чудовищное технократическое рабство может ещё долго существовать после этого, как в своё время существовал первобытный коммунизм после создания механизма собственной гибели. Но в конце концов это общество столкнётся с каким то иным кризисом, который либо погубит человечество, либо выведет на дорогу к коммунизму.

Третий вариант исторического развития, который позволяет избежать многих и многих бед, а возможно и вообще спасти цивилизацию, связан с Россией. И дело вовсе не в “загадочной славянской душе” или особых свойствах русского характера. Дело в том, что волею судеб Россия стала тем узлом, в котором завязаны противоречия мира. Мы держава и континентальная и океаническая, мы сочетаем черты промышленно развитого Севера и сырьевого отсталого Юга. Как я уже говорил — сами для себя и колония и метрополия. Именно вот эта всеохватность и вывела Россию на передний край, потому то здесь и произошла Октябрьская революция. Мир ещё не до конца осознал, что из себя представляет эта революция и какие перспективы она открывает. У Флоренского в его рассуждениях о Божественной Софии есть интересная мысль, высказанная, естественно, богословским языком, о смене этапов человеческой истории. Сначала был ветхий завет, мир Бога Отца, когда главенствовало прошлое, память веков, опыт предков, авторитет отцов, сменилось это веком Нового Завета, временем Бога-Сына с устремлённостью в будущее, с отвержением старого, но и это время должно смениться эпохой Бога-Духа Святого, в котором должны гармонично слиться и опыт отцов и нетерпение сынов. Для каждого века была характерна своя психология, своя этика. И я думаю, переход к новому веку будет более значительным явлением, чем переход от времени Бога Отца к времени Бога Сына, говоря языком Флоренского, или период от Древнего мира к Новому, как скажем мы.
Только вот вопрос, будет ли это переход от мира Бога Сына к миру Бога Духа Святого или переходом от Христа к Антихристу или, говоря по нашему, переходом к коммунизму или переходом к рабству.
Когда свершается Великая революция, мир замирает в ожидании, ждёт исхода Великого Эксперимента и новая радикальная революция происходит только после завершения предыдущей. Наша революция ещё не завершена, поскольку задачи и лозунги ею провозглашённые до сих пор не осуществлены. Но время ставит перед нами и новые задачи, о которых Ленин только смутно догадывался, приступая к осуществлению программы не только социального, но и экологического оздоровления планеты — вспомните: открытие заповедников, опасения, что капиталистический способ производства превратит планету в мусорную свалку, высказанные им в разговоре с одним из писателей.
Сейчас мы переживаем весьма неприятный этап в развитии революции именуемый реставрацией (подробнее об этапах революционного развития я говорю в работе “Русская революция и ритмы истории”.)
При нормальном развитии событий под внешним покрывалом реставрационного режима закладываются коренные черты нового строя, которые, окрепнув, сбрасывают контрреволюционное покрывало, приводя надстройку в соответствие с базисом. И у нас, при нормальном развитии, приватизация должна была привести к созданию широкой сети предприятий, находящихся в коллективной и частно — долевой собственности работников коллективов, созданию нового класса коллективных собственников — тружеников, и на этой основе к контрреставрации.

После августа 1991 вроде наметился нормальный реставрационный процесс, но гайдаризация ввергла нас в пучину дикого криминального капитализма. Конечно, и “естественное” развитие событий в конце концов приведёт к стабилизации режима, созданию нормальной экономики, а та в современных условиях, неизбежно приведёт к созданию коллективных форм собственности, которые…
Но беда в том, что России за это придётся заплатить низведением в разряд третьестепенной страны и вымиранием значительной части нации, ибо в условиях мирового рыночного хозяйства значительная часть нашей промышленности и населения становится лишней. Но даже и не это главное. На подобное “естественное развитие” событий времени нет, на носу экологический кризис, а ещё раньше может разразиться кризис экономический. А если он послужит запалом к новой большой войне, которая ускорит и экологическую катастрофу? Так что либо России уготована гибель, сначала “индивидуальная”, как великой державы, а потом и “коллективная”, как составной части индустриальной цивилизации, либо тяжёлое и мучительное выползание из кризиса на обломках нынешнего режима. А свержение этого режима открывает опять две дороги: коммунистическое и нацистское развитие. Причём любая дорога, кроме победы коммунистов ведёт к фашизму. К сожалению, и победа коммунистов ликвидацию этой опасности не гарантирует, поскольку черносотенная струя в современном коммунистическом движении, как это ни прискорбно, тоже присутствует, но только у коммунистов есть силы, способные справиться с этой опасностью.
Но к чему приведёт фашистское преодоление кризиса я уже рассматривал в предыдущей главе, а вот иную возможность перед миром может открыть только Россия, а посему я остановлюсь на этой иной перспективе.
Я не буду касаться формационных, социальных проблем, которые встанут перед победившей революцией. Скажу, что на первых порах придется туго. Как в начале 20 века Россию разваливали все вместе, а вытаскивать из ямы пришлось большевикам в одиночку, так и теперь придётся поднимать разрушенное, заставляя работать людей, уже отвыкших от труда. Естественно, что демократы, позволяющие тонуть в тёплом дерьме, “гуманисты”, а те, кто будет вытаскивать страну за волосы, и приносить боль будут извергами.
Ну да ладно, будем считать, что первый этап свершён, приступаем к главному. Причём к нему надо приступать сразу, только впоследствии он должен стать основным делом страны, как раньше была война или создание паритета с Америкой. Этим делом должно стать преодоление экологического кризиса, что потребует полного изменения наших представлений о производстве и потреблении, ломки сложившихся структур, стереотипов и привычек.
Прежде всего, надо избавиться от старательно воспитываемой рыночной экономикой манеры чесать правое ухо левой рукой через затылок, то есть удовлетворять свои потребности наиболее затратным и наименее рациональным способом, и более того — от старательно культивируемых псевдопотребностей.
Простой пример — нужен человеку автомобиль? Конечно, услышу я в ответ. Но получается: один, пусть и очень важный, зад везёт экипаж, влекомый силой ста лошадей. Но ведь этим лошадям нужен корм а продукты их жизнедеятельности засоряют воздух и почву. И то, что этим лошадиным силам нужны не сено и овёс, а бензин и масла ничуть не меняет картину, как и то, что отходами являются продукты сгорания бензина, а не помёт, моча и “выхлопные газы” лошадей. Если бы наши улицы заполнили отходы реальных сотен тысяч лошадей, мы бы давно взвыли, а тут терпим, хотя отходы автомобильных лошадиных сил точно так же делают нашу жизнь невыносимой.
Но ведь разве потребностью человека является автомобиль? Потребностью человека является возможность свободного передвижения. Вот и надо удовлетворять эту реальную потребность наиболее рациональным способом, не обращая внимания на псевдопотребности, каковыми являются соображения престижа или вложения капитала.
Пока наша экономика не избавится от фетиша прибыли, ни о какой экологической политике государства говорить не придётся. ”Прибыльная” экономика неизбежно будет ориентирована на увеличение затрат в удовлетворении реальных потребностей и раздувании псевдопотребностей.
Что такое псевдопотребности? Престиж, тщеславие, наркотики разного вида, от табака и алкоголя, до новых синтетических препаратов. Если подсчитать, то на удовлетворение псевдопотребностей уходит львиная доля человеческого труда и природных ресурсов. Конечно, человеку, воспитанному в убеждении, что сигарета -непременный спутник жизни, а водка — неотъемлемая черта “русскости”, без которой и национального характера нет, трудно поверить, что можно обойтись без табака и водки. Но уже сейчас потребление алкоголя превысило тот критический уровень, за которым начинается физическое вырождение нации, я уже не говорю о других, более опасных наркотиках. Кроме того, уничтожение через удовлетворение псевдопотребностей природных ресурсов резко ускоряет наступление экологического кризиса, а значит — элементарного голода, всякого рода отравлений, мутаций, ставя пол угрозу само существование человечества.
Вы только представьте себе поля табака, уходящие в небо сигаретным дымом вместе с кубометрами нефти и газа, тоннами металлов, удобрений, угля, резины, затраченными на их обработку. Гектары ячменя, хмеля и пшеницы, выбрасываемые пьяной блевотиной, миллионы, да что миллионы, миллиарды долларов, что тратятся на производство и распространение наркотиков и борьбу с этим распространением.
А престиж? Для каждого человека есть свои физиологические границы потребностей, которые, тем не менее, не слишком различаются друг от друга. В очень тесном помещении стены “давят”, в чересчур просторном — тоже неуютно. И есть пределы качеству одежды, украшений, мебели, но нет предела стоимости. Когда то украшения из лабрадора (когда он был редок, встречался в виде отдельных кристаллов в ледниковых валунах) ценились, но стоило обнаружить залежи лабрадорита в Канаде и на Украине, как он моментально вышел из моды, хотя его потребительские качества не изменились, и он всё так же иризирует, то есть, переливается синими огоньками.
А гнаться за модой, за престижем, тратить свои нервные и физические силы и ресурсы природы в этой безудержной гонке заставляет частная собственность. Именно частная собственность заставляет хапать, а особенно — частная собственность в её рыночной форме, ибо в рыночной экономике человек, остановившийся в своей гонке за богатством, рискует потерять всё.
Итак, рыночная экономика должна перестать быть рыночной, должна ориентироваться на удовлетворение потребностей человека, а не на прибыль.
Знающие люди скажут, что это идеал сталинской экономики. Совершенно верно. Именно это и есть истинно социалистический принцип экономики. А не косыгинская ориентация на экономические рычаги, ставшая одной из составляющих, подготовивших буржуазное наступление. Беда сталинского режима не в следовании этому принципу, а в том, что этот принцип не имел в обществе широкой основы в виде господства коллективного, артельного труда и, следовательно, коллективного, артельного распоряжения полученным продуктом, а искусственно внедрялся в экономику, основанную на наёмном и подневольном труде.
Наша задача — сделать эту экономику не искусственной, а естественной, основанной не на принуждении, а на самоуправлении.
А ставка экономики не на рынок, а на удовлетворение потребностей есть работа на себя и на заказ, это есть натурализация экономики. А кому как не России легче всего осуществить этот переворот? Традиции натурального хозяйства и коллективного труда до сих пор живы в нашем народе и придать им новое дыхание, насытить новым смыслом — дело вполне реальное. Точно так же легче всего именно у нас переломить сознание в отношении псевдопотребностей стяжательства, престижа, тщеславия, хотя бы потому, что подавляющее большинство этих предметов престижа не имеет. Самая большая трудность… Да не трудность — беда, грозная опасность — это разрастание псевдопотребностей в наркотиках, в том числе-водке в которой тонут решимость и гордость нашего народа. Сумеем переломить господствующее настроение: “Не бери в голову, пойдём выпьем” — выкарабкаемся, не сумеем — погибнем.
Именно Россия должна стать примером самодостаточной жизни, жизни, при которой удовлетворяются все естественные физиологические всех людей при ограничении излишней роскоши и показухи, пример первой в мире самодостаточной демократии, а значит — демократии изживающей себя в естественно самоуправляющееся общество, гармонично сосуществующее с природой.
Я не буду сейчас касаться технических решений,о которых говорил ранее — замены движения вещества движением информации, переход к неспецифическим источникам сырья и энергии и т.п., скажу только о том, как мне видится устройство управления. Видимо, следует вспомнить слова Троцкого о разнице между командной и плановой экономикой, необходимости формирования плана снизу.
То есть минимальные территориальные и производственные единицы намечают свои потребности и возможности их самоудовлетворения, а также свои ресурсы и, исходя из этого подают заявку в вышестоящий орган(скажем: район в край, предприятие — в объединение).Те, в свою очередь, решают, что они смогут сделать сами, не привлекая вышестоящие структуры, а что необходимо заказать. При этом естественно, заказ должен быть оплачен, для чего необходимо выполнять заказы, размещаемые этими самыми “вышестоящими” структурами, и так до самого “верха”, который будет существовать за счёт накладных расходов с заказов, распределением которых они будут ведать. Постепенно всё большую и большую роль в управлении страной будет играть непосредственная экономика, а не политика, пока, по мере сближения интересов людей политическое, в том числе и демократическое управление не исчезнет вовсе, когда люди будут доверять опыту и интеллекту профессионалов, поскольку не будет возможности использовать его в корыстных целях.
Но это дело будущего. Пока же у нас следующие задачи:
Первая — это ликвидировать нынешний режим, не угробив при этом демократии.
Вторая — установить социализм как строй цивилизованных кооператоров и опираясь на него создать безопасную для природы экономику, приспособленную к условиям глобального экологического кризиса.
Для решения первой, а особенно второй задачи необходима упорная работа по созданию и внедрению в сознание людей новой идеологии, сочетающей марксистскую глубину и возвышенность русского космизма, большевистскую энергичность и мудрость толстовства, то есть необходимо слить социальные и экологические моменты воедино.
Если не мы, то кто?

А что же такое коммунизм
Вспомните наивно-самоуверенные утверждения Хрущёва о том, что к 80 году будет построена материально-техническая база коммунизма. Увы! Для построения материальной базы коммунизма необходимо избавиться от зависимости перед земной корой, освободиться от привязанности к сельскому хозяйству и горному делу в его нынешнем виде. Только тогда, когда человек в любом месте и в любое время сможет получать необходимые для жизни вещества можно говорить о создании материальной базы коммунизма, ибо только тогда исчезнет всякий след материального неравенства, в том числе и неравенства между регионами.
Если первая фаза коммунизма, то есть социализм, сложится ранее этого момента, то дальнейшее в общем то легко представимо.
После ликвидации имущественного неравенства (разумеется, не на основе обобществления нищеты) исчезнет понятие богатства, далее перестанут быть частной собственностью, то есть перестанут приносить иной доход, кроме славы и признательности, талант и необыкновенные способности, исчезнет надобность в этнической замкнутости, а затем отомрёт и семья.
Да, национальность и семья — это тоже виды частной собственности.
Кровь, культура, дух — всё это орнаменты. Главное в национальном делении — растолкать конкурентов, замкнуться в своём кругу для дележа добычи. Ярче всего это проявляется в химерных этносах, типа цыган или евреев, но и все остальные нации основаны на этом.
Ту же подоплёку имеет и семья — копить и хранить богатство, в крайнем случае — копить и хранить свою бедность от растворения в окружающей нищете. А если нет опасности растранжирить богатство, нет надобности в семейном производстве, то и семья ни к чему. Нет, брак сохранится, но он освободится из под оков семейного быта. Если сейчас основа сожительства — семейная экономика, служащая для обеспечения воспроизводства потомства и накопления богатства, то в будущем людей будут объединять только любовь друг к другу и детям, освобождённая от иссушающей душу заботе о куске хлеба, колготках, даче и машине.
Итак, всеобщее равенство. И даже гипотетическое общество психологического рабства должно подойти к нему тем или иным способом — например — на передовых рубежах по освоению космоса или заселению океана произойдёт отказ от рабства или полная автоматизация производства сделает его излишним.
В противном случае человечеству будет грозить деградация, отказ от активной деятельности и погружение в мир виртуальности. И вполне возможно, что в таком случае человеческий разум на земле сменит неимоверно развившийся и получивший возможность самовоспроизводства машинный интеллект. Но оставим эту возможность, как и другие перспективы гибели человечества и вернёмся к тому, на чём остановились — к коммунизму. Итак, будет установлено общество всеобщего равенства.
После многих тысячелетий мучений вернуться к исходной точке, до которой человек добрался ещё в пещере, так что ли? Нет, конечно. При первобытном коммунизме не было реальной частной жизни. Общественная жизнь рода и была частной жизнью человека, целью его существования. На новом витке общественная жизнь будет существовать для становления частной жизни каждого отдельного человека.
Человек лишился первобытного равенства ради достижения личностной индивидуальности и свободы и к новому равенству он вернётся сохранив эти приобретения.
Для первобытных людей были характерны истинно человеческие, доверительные отношения к другим, но… только в пределах рода. Вне рода для него не было людей. Утратив эту доверительность, отгородившись кожурками частной собственности, человек научился общаться и ладить со всеми людьми и при коммунизме он сможет и человеческие отношения установить со всеми, родом человека станет человечество.
Целью и окончательным актом коммунизма, окончательно уничтожившим возможность появления частной собственности, станет создание новой природы, замкнутой самовоспроизводящейся системы, действующей без вмешательства человека, но обеспечивающей его всем необходимым. Эта система будет включать в себя и органический природный мир, и технические комплексы, и органические виды и среды созданные человеком, подчинённые ему и включённые в процесс саморегуляции. Это и будет ноосфера, хранящая природу в отличие от техносферы, её разрушающей. Именно тогда осуществится предсказание Маркса об освобождении человека от труда, закончится эпоха коммунизма и начнётся эра развёрнутого гуманизма. От производящего хозяйства человек перейдёт к присваивающему, от развития производительных сил — к развитию человека.
Что же дальше? На этот вопрос Маркс ответа не даёт, и может стоит обратиться к русским философам конца 19-начала 20 века с их идеями об эфирном человеке или богочеловеке, но это тема особого разговора и я пытался его провести в своих философемах.
Заключение
Итак, сталинская модель социализма рухнула. Ну что- ж, модель на то и модель. Она не может поднять большой груз, не может долго функционировать, но показывает принципиальную возможность полёта.
А полёт, чтобы ни измышляли, как бы ни клеветали господа демократы — был.
Любой общественный строй, любая структура возникают не сразу и устанавливаются не полностью. Сначала утверждается предшественник новой формации, причём для воцарения нового строя требуется порой не одна попытка.
Вспомним предвосхищение частной собственности при первобытном коммунизме, модель государства в патриархальной семье, первое римское общество потребления, модель феодализма в поздней античности, буржуазные итальянские города — республики, так и не давшие капиталистического строя, но ставшие предвестниками нидерландской и английской буржуазных революций.
И наличие предвестника, предтечи, характерно не только для развития человечества. В естественной истории то же самое: сначала экологическую нишу занимают организмы предвестники и лишь спустя какое то время их вытесняют, или занимают ранее освободившуюся нишу более прогрессивные формы. Так, вместо гиппарионов бегают лошади, вместо мастодонтов — слоны, а креодонтов заменили современные хищники.
Можно не сомневаться в том, что и вместо социализма предвестника утвердится полный, по настоящему оформленный социализм.
Вопрос только в одном. Сумеем ли мы создать новое общество до нового экологического кризиса, сумеем ли его смягчить, решить всем миром новые проблемы или реставраторский пыл капиталистов приведёт не только к гибели России, как великой державы, но и к крушению цивилизации и новый строй придётся создавать из её обломков.
А этот новый строй надо создавать путём последовательного снятия слоёв частной собственности. Есть правда и другой вариант, о котором не хочется и думать — о новом витке частнособственнических блужданий, который в неизвестно какой тупик заведёт, ибо тогда частной собственностью будет уже не тело, а душа человека.
Впрочем, в выборе вариантов многое зависит и от наших сегодняшних усилий.
Мы стоим на пороге грандиозных событий и нужны большие усилия для осмысления этих событий и моя работа — попытка такого осмысления.
Был некогда коммунистический труд — свободный труд на общую пользу, без требования для себя какого то отдельного от общественного вознаграждения. Ныне он встречается как исключение на авральных работах ради спасения от общей угрозы.
Есть труд подневольный, под бичом надсмотрщика или прицелом конвоира.
И есть труд феодальный: отбывание повинности на храмовом поле -позже это назовут барщиной , или в современном варианте — работа солдат на даче у генерала.
И наёмный труд — основа капиталистической эксплуатации.
А есть труд артельный, коллективный — именно он станет основой социалистического способа производства. Именно артель, сама распределяющая доход и есть социализм. Люди трудятся не ради интересов всех — всего мира, всего государства — а ради интересов тех, с кем трудятся, от кого зависит их благополучие и доход распределяется в первую очередь — в зависимости от трудового вклада каждого. Социализм это общество артелей, или, как говорил Ленин — общество цивилизованных кооператоров. И через арендные предприятия, предприятия коллективные, через кооперативные способы труда на прочих предприятиях мы придём к социализму.
В завершение своего опуса я помещаю иной, нежели у Платонова, вариант таблицы развития человеческого общества.
Но прежде:
Покаяние вместо библиографии.
В конце работы положено представлять список литературы. Каюсь, привести полного списка я не смогу. Книга писалась в основном в поле, по памяти и по выпискам на всяких листочках. Правда, по приезду я сверился с той литературой, что отыскал, хотел включить её в список, но передумал. В конце концов, многих книг я во второй раз не нашёл и не исключено, что вы обнаружите здесь не закавыченные цитаты. Я сам обнаружил подобную цитату, почти дословную, из Льва Гумилёва, но закавычивать не стал. В конце концов, могут быть и другие, указать авторов которых я просто не смогу.
Например, выражение: “монументы в честь победы неолитической революции” я “слямзил” из одной популярной книжки по астроархеологии(серия “Эврика”). Прочитал, точнее — просмотрел я её как то случайно в одной деревеньке и нигде больше не встретил.
Но в конце концов большинство приведённых мной фактов общеизвестны и взяты либо из учебников, либо из таких сакральных книг как “Капитал” Маркса или “Золотая ветвь” Фрезера.
Могу только сказать, что помимо книги Платонова “После коммунизма” на идеологию и построение этой работы серьёзное влияние оказала книга Баландина и Болдырева “Природа и цивилизация”.
 
Ход события 1й цикл 2й цикл
Собственность отсутст-вует Предчеловек
Собственность коллективная и личная Первично-коллективный способ производства___________Первобытный коммунизм.___________
Падение численности копытных,экологический кризис Переход к равновесному,но дикому существованию
Появление богатства, потеря сексуальной свободы, возникновение семьи. Мотыжное земледелие,матриархат
Появление зачатков всех форм частной собственности в пределах семьи пашенное земледелие,патриархат, семейное рабство.
Частная собственность на знания.Появление этносов Предгосударство
Частная собственность на права:на насилие,на произведённый продукт Теократии древнего востока. Ранний феодализм
Появление частной собственности на средства производства Империи древнего востока Абсолютизм
Господство частной собственности на средства производства Античный мир Капитализм
Прпытка угнетённых изменить мир Государство Солнца в Пергаме,царство Савмака,государства восставших рабов в Сицилии и т.п. Социалистический лагерь
Стабилизация старого строя за счёт уступок низам Раздачи пролетариям,улучшение содержания рабов Пособия по безработице, улучшениеположения рабочих
Появление черт нового строя внутри старого режима Предоставление рабам во владение средств производства, снижение статуса свободной бедноты Допуск рабочих к капиталу, появление форм “народного капитализма”,сближение положения части буржуазии с пролетариатом.
Переход к профессиональной армии Реформы ФКАя Мария Профессионализация современных армий
Крушение диктатуры Империя ?
Усиление экологического кризиса Падение урожайности, истощение почв Нехватка сырья и относительная нехватка пашни
Снижение товарности производства Натурализация жизни латифундий Замыкание производства в корпорациях?
Крах цивилизациии падение роли частной собственности на средства производства. Крах древнего мира ?
Ликвидация частной собственности на право распределения благ подлинный социализм
Переход к новому присваивающему хозяйству. создание искусственного белка и освоение неспецифических источников сырья и энергии
Ликвидация частной собственности на талант, знания, умения коммунизм
Отмирание национальности и семьи полный коммунизм
Создание нового человека Развёрнутый гуманизм