Богачёв и Лазарев

1

В то утро Богачёв проснулся очень рано. Он и так вставал спозаранку, а в тот незабываемый  день поднялся до рассвета.  Столь ранний подъем, Богачёв наметил ещё с вечера. А поскольку он приучил себя неукоснительно следовать принятым решениям,  то тут же вскочил бодро со  смятой постели, раздвинул шторы, распахнул окно и впустил в спальню робкое, смущённое, прохладное ещё утро.  Утро, которое он ожидал давно и с нетерпением! 
Настроение у Богачёва было великолепное! Ещё вчера, заваливаясь спать пораньше, он дал себе такую установку: «Завтра у меня будет отличное настроение, с самого утра!» И вот – настроение ему повиновалось!
А куда ему, настроению, деваться было? Богачёв привык, чтобы его приказы исполнялись беспрекословно. Иначе будет непорядок! Иначе всё пойдёт не так. Что много раз и подтверждалось жизнью. Той жизнью, что вокруг него крутилась.
Был тот редчайший день, когда Богачёв остался дома один. Жену с детьми отправил он на днях подальше, на курорты. Прислугу отпустил на выходные. Даже садовника – бабая, что жил при доме круглый год, отослал в город, проведать внуков.
Какая тишина  стояла в доме и вокруг! Какое начиналось утро!
Был июнь, его первая половина, когда всё у нас, наконец,  прогревается - согревается:  земля, вода и небо; и, даже,  кажется, враждующие меж собою люди, становятся теплее  друг ко другу.
Стремительно светало. Богачёв,  сунув ноги в тапки и накинув халат, вышел на огромную деревянную палубу - веранду, отливающую глянцевым яхт - лаком.
Пред ним плескалась сонная красавица Волга.
Солнце всходило над лесистыми склонами. Лёгкий золотистый  туман дымился между сосен и длинные тени от высоких стволов лежали недвижно на тихой воде.  Повсюду играла рыба.  Из лесу доносился птичий гвалт. Заходилась от радости привалившая на родину из-за семи морей пернатая братва.  Свистел отчаянно охрипший соловей, уставший звать капризную подругу. Кукушка, сбиваясь со счёту, постоянно начинала заново.  И даже, надоевшая за зиму, невыездная ворона пыталась вставить свой картавый голос в весёлый щебет налетевших эмигрантов.
Мир славил своего Творца!
 Лишь только люди спали во своих дворцах…. Или сараях. Что одно и то же.  От соседних домов не доносилось ни звука. Последняя цивилизация спала. Один лишь человек не поленился встать в такую рань.  И целью его раннего подъёма было тоже своего рода  прославление. Но, увы, прославление не Создателя всего, а самого себя! Себя любимого! 
Каким изощренным образом - поведаю чуть позже.
Пока же, Богачёв остался доволен утром.
Немного постояв на веранде, он спустился по винтовой деревянной лестнице вниз, прямо на пирс, у которого покачивались на воде его флотилия: парусная яхта, гоночный катер, несколько моторок и гидроциклов. Перепрыгнув с пирса на слегка накренившуюся яхту, Богачёв скинул халат на палубу, вообще всё с себя скинул, и, обнажённым, приступил к разминке перед заплывом.
 Давайте полюбуемся им вместе. Высокий, стройный, крепко сбитый. Накаченное тело, крепкий торс, мощные плечи и шея,  гордо посаженая голова. Мужественное открытое загорелое лицо, с выступающими скулами, нос, с благородною  горбинкой, умные серые глаза, густые волосы, чуть тронутые сединой. Во всём – ухоженность, холёность, забота о здоровье тела и правильном питании его же.
 С лёгкостью оттолкнувшись, Богачёв нырнул с низкой кормы в набежавшую волну. Преодолев под водой несколько метров, Богачёв вынырнул и поплыл брассом, разбивая волны широкой грудью, распугивая, выскакивающих перед ним, мелких рыбёшек. Покрыв эффектным стилем метров   сто, пловец развернулся и уже медленно, восстанавливая дыхание, поплыл обратно к дому.
Красавец дом вставал пред ним во всей красе!
Дом был чудесной необычной формы. Он идеально вписывался в окружающий ландшафт.  Со стороны реки дом напоминал пришвартованный к берегу парусный корабль. С берега же был похож на крепость – форт, с развевающимися вымпелами на полукруглых башнях.
Дом Богачёву стал поистине родным! Он вложил в него не только кучу денег. Какие деньги? Что вы! Заработаем ещё! Богачёв вложил в дом нечто большее – собственную душу. Своим оригинальным, ярким, непростым, затейливым, слегка вызывающим, кое-где помпезным, непохожим на соседей внешним видом дом отражал в какой - то мере  душу Богачёва. Как он сам считал. И к чему стремился при строительстве, невероятно затянувшемся из-за того, что вечно ищущий хозяин постоянно корректировал проекты. Беспрестанно приходилось что-то ломать и переделывать. Но, ничего! Ведь так и в жизни: порой приходится ломать построенное собственными руками, и выносить  ненужный старый хлам!
В общем, дом Богачёва заметно отличался от добротных, красивых, но таких уж примелькавшихся повсюду, каких – то однотипных соседских домов.  И Богачёву это было, что скрывать, приятно! Нет, этим он, конечно, не кичился. Но, в душе… 
Одно лишь портило приятную картину! Особенно это было заметно со стороны реки. Среди радующих глаз красивых особняков, дорогих заведений и прекрасно продуманных ландшафтов элитного побережья темнело неуместное  пятно. С правой стороны к дому Богачёва примыкала жалкая лачуга, окружённая запущенным садом. 
 В этой убогой лачуге жил Лазарев.

2

Кто был сей Лазарев? Как нам начать  рассказ о нём?
Давайте подойдём, к знакомству с ним, не торопясь. Посмотрим на него глазами Богачёва. И больше будем говорить, сначала, о более успешном из соседей.
 Для этого  отмотаем от описанного утра лет с пяток назад. Чего нам стоит? 
 И, увидим, что в это же время года, в такой же тёплый июньский день всё шло у Богачёва совсем не так. Не катилось, словно блин по маслу, как сегодня.  А, наоборот, перекосило всё наперекосяк.   
 С утра Богачёву пришлось не плавать мирно в тёплых водах, а обивать пороги высокопоставленных чиновников. Тех, от которых зависело развитие его бизнеса. Тех, кого хотелось, но нельзя было послать подальше! И это так бесило нашего героя! В душе он разрывался и плевался, но на лице надлежало носить глупую подобострастную улыбку - маску.
Отвратно это даже нам, смиренным! А уж такому гордецу, как Богачёв…!
Затем произошло ЧП: подчинённые напортачили на производстве! Лишь чудом не испортили при запуске новое дорогое импортное оборудование. Нашли к нему свой доморощенный подход, «Кулибины»! Богачёв чуть не стёр в мелкую стружку, а затем едва не уволил главного инженера Геннадича. Спасли старого «самоделкина» бледный вид, трясущиеся очки, да былые заслуги! Да и Богачёв был отходчив. Но всё же – цвет настроения сделался чёрным.
 Дальше – больше! Разругался дома с женой, за то,  что не ждала к обеду.  Дал подзатыльник сыну - двоечнику и рванул в яхт-клуб – свою единственную отдушину. 
В яхт-клубе отдыхал Богачёв душой и телом. В яхт-клубе были все равны. Там не было ни бедных, ни богатых, ведь состоятельность человека никак не определялось размерами и стоимостью  его плавсредства. Тут были обеспеченные люди, которые, по известным им одним причинам, ходили на залатанных старинных судах и были этим счастливы безмерно. Были и молодые ребята, менеджеры – закупщики, практикующие юристы или, обирающие несчастных вятичей - марийцев, совладельцы строительных фирм, которые, покупали на паях дорогую яхту – катать восторженных  иногородних студенток. Эти ходили с хмурыми лицами и постоянно ссорились меж собою в дни выплат по кредитам.
На пирсах, в эллингах царил специфический мужской мир, так хорошо описанный Германом Мелвиллом в его просоленных морских романах.  И хотя писал он свои романы в другом веке и в  другой стране, свободный этот дух, не знающий границ, не выветрился, оставался прежним. Настоянным на запахах водорослей, смолы, красок, лака, табака, пропитанного крепким алкоголем пота, приправленным солёным словцом вольным духом мужчин, живущих во власти трёх стихий: земли, воды и ветра, что над мачтой гордо реет!
В яхт-клубе Богачёва звали Капитаном. За бравый внешний вид и за выцветшую капитанскую фуражку, с треснувшим козырьком, которою он надевал в любую погоду.
 Богачев тогда ещё ходил на старой яхте класса «Дракон». Обычно он выходил на ней с двумя – тремя спутниками.  Но в этот день всё было на эмоциях, спонтанно. Наскоро погрузившись, он вышел в плавание один, не поднимая парусов, на подвесном «Вихре», ровеснике старушки – яхты. Штормило в этот день прилично. Сильный северо-западный ветер нагнал высокую волну. Боковая качка усиливалась. Эх, распустить бы паруса! Но, нелегко управиться одному. К тому же наш «речной волк» уже приступил к первой бутылке своего излюбленного восемнадцатилетнего вискаря. Пил он редко, но, как говорится, метко! Для таких случаев, на яхте всегда хранился запас «горючего».  Приняв слегка на грудь, и выйдя на простор речной волны, осмелевший яхтсмен, решил-таки поднять паруса. Он заглушил захлёбывающийся от рёва мотор. В тот же миг мир вокруг наполнился радующими бывалого волжского речника звуками: плеском волн, свистом ветра в снастях, скрипом мачты. Старушка яхта скрипела – пела ветру в унисон!
Богачёв давно мог бы купить себе более современную модель, но к старой яхте он был привязан так, как не был привязан, ни к кому из людей!  А к людям, надо сказать, Богачёв вообще не привязывался. Он знал им цену. И она была, в его глазах,  невысока.
Ловко перемещаясь по ходящей ходуном посудине, хватаясь, где за канаты, где за металлические поручни Богачёв установил и закрепил сначала  стаксель, а затем и непослушный грот! Подумав, он всё же не решился выбросить ещё и носовой  парашют – спинакер. По-молодецки перепрыгнув на корму, Богачёв разблокировал румпель и почувствовал себя повелителем ветра! Вольные воздушные мустанги, загнанные в натянутую парусину, понесли нашего ковбоя туда, куда он направлял их сильною рукою!
- Й0х – хо! – прокричал Богачёв, отрываясь от стеклянного горлышка.   
Судно летело по волнам.
Не прошло и часа, как слева по курсу показалось Боровое. Среди домов на берегу Богачев смог разглядеть уже и свой, ещё прежний, не перестроенный. Свернув с фарватера, он, поглядывая на эхолот, направил стремительную яхту к берегу.
Но, так не хотелось завершать, столь замечательное путешествие! Такой отличный ветер был в тот день! Ну, просто ураган. Для всех ненастье, для яхтсменов – радость!
 Однако если продолжить плавание, то пришлось бы возвращаться против  усиливающегося встречного ветра. Идти  галсами. Что одному весьма затруднительно.
Наш благоразумный капитан, поразмыслив, решил остановиться. Ловко управившись  с парусами, и выпустив невидимых   мустангов на  волю, он  бросил якорь на знакомой отмели, напротив дома, примерно, в километре от берега. (Недалеко для Волги наших мест).
Яхту развернуло по течению. Боковая качка перешла в кильватерную.
 Богачев, невозмутимо насвистывая под нос, приподнял  мокрый от брызг брезентовый полог, и нырнул в салон-каюту, узковатую, но  довольно уютную, с откидными кожаными сиденьями по стенкам.  Посреди каюты был привинчен к полу длинный обитый латунными листами стол - ящик  набитый консервами и небьющейся  посудой.
 Богачёв, наскоро  наметав закусочку, удобно расположился за столом, и принялся неторопливо выпивать в одиночестве. Он любил пить один. Нет – нет, наш герой не был тихим алкоголиком. Он, вообще, не был ни алкоголиком, ни тихим! Просто, порою, он очень уставал от людей. Особенно, от так называемых, «нужных» людей, с которыми ему  приходилось застольничать по временам.
Выпивая в одиночестве Богачёв не чувствовал себя одиноко. В эти приятные моменты он любил  порассуждать,  словно выступая перед невидимой аудиторией. Однако о чём бы он ни рассуждал, к какой бы не обращался теме, всё у него скатывалось, как-то незаметно, к «собственной персоне».  Богачёв не без гордости рассказывал внимательным невидимым слушателям о своём тяжком  жизненном пути. На котором он ни сдрейфил, ни сломался, а одержал столько блестящих побед! Да – да блестящих! Ведь он никогда не был мажором, не имел богатых добрых дядей! Всего в жизни он добился сам, своими силами. С самых юных лет, живя в бедной даже по – советским меркам, семье служащих, где он был младшим шестым ребёнком, Богачёв стремился вырваться из стеснённых обстоятельств, почти нужды и понимал, что путь наверх лежит для него лишь через упорство и трудолюбие! Он поставил себе целью окончить школу «на отлично» и поступить в престижный институт. Похвальная цель и для подростка. Богачёв же шёл к ней с самых младших классов. Прекрасно ставить пред собой высокие цели! Ещё прекраснее их достигать….
Институт и аспирантура дались ему легко, если смотреть со стороны. Перестройка же открыла новые захватывающие перспективы….
Но, не будем утруждать вас, друзья, описанием жизненного пути Богачёва. По настоящему достойного пути миллионера – труженика.
Другая цель у нашего рассказа!
- Эх! Что там!
Наш герой плеснул себе добавки. Выпил, смакуя  благородный напиток, и закусил пахучим куском копчёного налима. Затем, нашарив в ящике стола заветный портсигар, достал из него «трофейный» «Житан» и, выбравшись на  корму, закурил.  Для окружающих он бросил курить ещё пару лет назад. Но, иногда, в такие вот редкие часы уединения,  Богачёв позволял себе курнуть, украдкой. Это была, пожалуй, его единственная поблажка себе, своего рода небольшое отступление от правил. В остальном же Богачёв, как правило,  придерживался жёсткой самодисциплины.
Затянувшись ароматным сигарным дымом, Богачёв  взглянул в сторону берега. Свет в окнах его дома был погашен. Тогда они, с семейством, проживали ещё большей частью в Казани, и в доме никого не было.
Зато светилось  окошко в стоящей рядом хибарке Лазарева.
«Что он там делает?» - подумал Богачёв, выпуская дым. – «Чем занимается в одиночестве?»
Такие мысли приходили Богачёву, лишь по пьяни. Обычно он в упор не замечал неприятных, или ненужных ему людей. А Лазарев ему был неприятен и не нужен.
Расскажу почему.
 Для этого мы двинем ещё дальше в прошлое, на нашей литературной машине времени! 

3

Как только наш нувориш  поселился в Боровом, становившимся постепенно элитной деревней, он, планирующий жизнь на десятилетия вперёд, решил сразу взять быка за рога! 
А именно: предложить соседям, проживающим слева и справа,  деньги за их дачи, а, вернее, за их земельные участки. Старые дачи планировалось разрушить до основанья, а затем на освобождённой от совкового прошлого земле прекрасный новый дивный мир построить! Пожать достойные плоды капитализма!
Годы это были непростые. Люди всего боялись. Да и Богачёв умел уговаривать. Начал он с соседей слева. Подъехал с коротко стрижеными  ребятишками в кожаных куртках (это были его коммерческий директор и начальник службы безопасности), которые, словно вынюхивая что-то, с хмурыми лицами (домой хотелось!) болтались туда - сюда по   участку. Вдоль забора стояли их чёрные тонированные джипы, из которых выглядывали совсем уж лысые головы (бухгалтер и ребята из закупок). Богачёв посоветовал соседям хорошенько  подумать над его предложением!
 Затем, спустя недельку, он заявился запросто, как простой смертный, к смущённым соседям, с бутылками красивой формы и дорогою колбасой в серебряной фольге. А под конец приятной посиделки, широко, по – купечески, с улыбкой на лице, вдруг, неожиданно удвоил заявленную прежде цену. 
 Соседи удивились!  Соседи согласились!
Что ж, Богачёв всегда умел обделывать дела. А в те года лихие, делал это с шиком!
На правом соседском фланге планировалось сделать всё быстрее и с меньшими затратами. 
На правом фланге ждал Богачёва сокрушительный облом!
Пойдя направо, Богачёв впервые столкнулся с Лазаревым!
Когда наши герои встретились, в заросшем полудикою малиной и  смородиной пыльном палисаднике  Лазарева, встреча эта внешне никак не предвещала тех удивительных отношений, что возникнут между ними, и тех невероятных приключений, которые им суждено будет вместе испытать!  И, которые, отношения - приключения и побудили нас, оставив леность, взяться за перо!
 Богачёв с ходу обрисовал цель своего визита, и сразу же озвучил сумму.  Лазарев отказался. Богачёв накинул ещё. Но, Лазарев ответил, что это у него не дача, а жилище основное и единственное. Что жить ему больше негде. 
 «Так это, даже, к лучшему!» - воскликнул Богачёв и предложил соседу небольшую, но очень уютную квартирку в Казани. Лазарев, ответил, что уезжать ему с Волги никуда не хочется. Богачёв сказал, что даст ему ещё денег, и он сможет купить себе другую дачу на Волге, например, в Зелёном Бору, или недалеко отсюда, на острове, где домишки, вообще, продаются за бесценок! На это Лазарев сказал, что ему нравиться жить здесь, на этом самом месте, и что он не уедет отсюда ни за какие коврижки!
Переговоры зашли в тупик!
 Тогда Богачёв решил действовать по иному, согласно с духом времени. Он доверительно сообщил упрямому соседу, что с такой старой проводкой его дом обязательно сгорит. И сгорит в самое ближайшее время! Так что лучше вовремя согласиться и с миром уехать!
Лазарев ответил, что на всё воля Божия и без неё не то что дом, а даже спичка не зажжётся! Богачёв с удивлением посмотрел на Лазарева и лишь саркастически хмыкнул.
 Надо знать Богачёва. Если уж он чего решил, то шёл к цели любыми путями: напролом, или окольными. Мог решиться и на преступление. Особенно в те времена смутные, когда и сама  власть в стране и на местах была, во многих  аспектах, преступной. 
 И он  решился! 
Сжечь дом Лазарева, а  с ним и свой,  новоприобретённый! Пусть сгорит! Обвинить в пожаре Лазарева. Выставить ему непосильный счёт! И в качестве компенсации забрать его участок. Затем расчистить всё – и приступить к строительству на собственной земле, принадлежащей по закону! По узаконенному праву сильного! 
Таков был план блицкрига!
Нашлись и исполнители, и алчные оформители. Да и Лазарев, словно подставляясь, почти всегда, уезжал куда-то  на весь день на своём дребезжащем велосипеде.  Ничего не должно было помешать задуманному. Осталось только выбрать день. И день был выбран! И этот день настал! 
Этот день Богачёв запомнил на всю жизнь!
В тот  злопамятный день и началась вся эта мистика! Хотя, конечно, Богачёв понимал, что всё это простые совпаденья. Но, всё же….
 Гром грянул среди бела дня! Богачёву сообщили, что его покровитель – чиновник очень крупного калибра – смещён со всех своих постов. И, даже, больше – чиновник задержан, и на него заведены уголовные дела! Пока Богачёв пребывал в шоке, обдумывая, как быть дальше, к нему приехал, главный  инвестор и потребовал, в ультимативной форме, вернуть в ближайшее время вложенные в новый проект деньги. Богачёв позвонил своему постоянному  компаньону, а тот, внезапно,  огорошил его  сообщением, о желании, как можно быстрее,  выйти из дела. Всё сыпалось, как домик из песка!
На фоне всех этих обломов, Богачёв не слишком  удивился, когда его вызвал на безотлагательную встречу наёмник – поджигатель. Он начал мямлить следующую чушь. Что в доме Лазарева, мол, обитает ещё кто-то, живёт старик какой-то.
Когда поджигатель убедился, что Лазарев уехал далеко, он, подготовив всё,  собрался уже делать своё дело - поджигать. Как, вдруг, в окне появился этот самый бородатый старец и постучал – погрозил в стекло. Поджигатель так и застыл, словно приклеенный  к месту. Старик же через закрытое окно, но  было слышно всё отлично, велел передать Богачёву, что тот сейчас легко отделается, но если, снова что-нибудь задумает против Лазарева, то участь его будет незавидна!
Богачёв с тех пор положил себе за правило, никогда не связываться с наркоманами!
 Да и вихрь событий не давал времени для длительных раздумий. Богачёву с семьёй пришлось, на время уехать за границу. Там, во дни тревоги и неопределённости, он и поведал супруге, про казус с Лазаревым. Баба – дура сразу и связала все обрушившиеся на них несчастья с юродивым соседом! Умоляла мужа оставить любую  мысль,  направленную против Лазарева! Он, видно, человек не от мира сего! А нам, говорила жена, и двух участков за глаза хватит для строительства.  В том, случае, конечно, если мы эти участки, да  и берег родной, вообще, когда – нибудь увидим!   
 Гроза, как  началась внезапно, так же и закончилась. Высокопоставленного чиновника выпустили, извинившись за вышедшую ошибочку. Инвесторы и компаньоны успокоились, предварительно получив весомые гарантии спокойствия.  И всё пытались свести к шуткам, мелкие трусливые людишки! 
Практичный Богачёв, невольную ссылку свою, зачёл как долгожданный отпуск.
Всё пришло в норму, всё стало, как прежде. И, даже, лучше!
 Но Лазарева Богачёв больше не трогал. И не хотел даже думать о нём. Ибо и вид Лазарева и мысли о нём вызывали в Богачёве тихую досаду.
 Так, убежавший от медведя азартный охотник, сожалеет об упущенном зайце.

4

Сильный порыв ветра унёс и дым, и сигарету, и мысли о Лазареве.
Надо было всё же заканчивать путешествие и приставать к  берегу. Ветер налетал порывами, и качка заметно усилилась. Богачёв поднял якорь. Яхту понесло по ветру. Перейдя на корму, Богачёв опустил мотор в воду, подкачал резиновой грушей бензин, и потянул за стартер. Мотор чихнул и не завёлся. Богачёв  дёрнул стартер двумя руками. Мотор оптимистично фыркнул пару раз. Тогда Богачёв поднялся и рванул верёвку изо всех сил. Мотор, прокашлявшись, застучал - забулькал.
 В этот миг большущая волна, поднырнув под судно, подняла и резко опустила корму. Наш не совсем трезвый яхтсмен, потеряв равновесие, и хватаясь руками за воздух, полетел за борт.
Сюрприз, конечно, был не из приятных! Вынырнув, Богачёв изо всех сил поплыл вслед яхты. Но та уплывала быстрее. Лишь ветер доносил бензиновый дымок от работающего вхолостую мотора. Богачёв проплыл ещё, пытаясь догнать дрейфующую посудину.  Наконец, он понял, что её не догнать. В отчаянии, он повернулся лицом к берегу, и лишь в этот миг оценил всю опасность своего положения.
 Положение же было крайне опасным! Пока Богачёв возился с мотором, яхту заметно отнесло. Горящее окошко Лазарева, мигало далёким маячком у самой воды,  заслоняемое разгулявшимися волнами.
 Забыв про яхту, Богачёв поплыл к берегу. Он расстался со следующими элементами одежды: скинул высокие ковбойские сапоги,  подбитые и  подкованные;  снял замшевую куртку, украшенную  заклёпками и увешанную бахромой; с трудом стянул намокшие кожаные штаны;  сорвал батистовую рубашку с обвисшими воланами – всё дорогое, стильное, удостоверенное нашитыми ярлыками. Всё это, ставшее обременительным обмундирование поплыло по течению, иль, опустившись, покатилось по дну, смущая чаек и пугая раков. Лишь капитанская фуражка, придерживаемая ремешком за подбородок, осталась на намокшей голове.
Богачёв плыл к берегу, но, казалось, что берег не приближается. Наконец, он совершенно выбился из сил. Словно свинцом налились усталые руки, встречные волны, ударяя в лицо, то и дело сбивали дыхание, вода попадала в рот. Богачёв перевернулся на спину, чтобы отдышаться, и тут ощутил, как сводит правую ногу. Ужас охватил его! Давно ему не было так страшно! Пытаясь не терять самообладание, он расстегнул  часы на руке и попытался расцарапать ногу острой частью стального браслета. Наконец он почувствовал приглушённую боль – ногу отпустило. Всё это отняло остатки сил. Богачёв выпустил часы из рук, и они пошли на дно. Мелькнула предательская мысль: «Неужели моё время кончилось?» Нет - нет! Надо бороться! Но сил не оставалось, а расстояние до берега словно и не сократилось. Надо звать на помощь! Но вокруг нет никого. Лишь светится у самой воды окошко в доме Лазарева.
- Лазарев! – прохрипел Богачёв. И это уже вырвался  крик  отчаяния. Ведь даже чайкам и ракам было понятно, что никакой Лазарев никогда не услышит прощальный вопль их скорой добычи.
- Господи! Помоги! – закричал вдруг Богачёв, подняв глаза к багрово – красному закатному небу. – Помоги мне, Господи!
Крик этот вырвался из самой глубочайшей глубины его души, из самых дальних потаённых уголков ея! Ведь Богачёв всегда был убеждённым атеистом! 
Теперь же утопающий хватался за «соломинку», за  последнюю возможность выжить! Он уже понимал, что не доплывёт! Может быть это обращение поможет?
Мелькнула мысль: «Как глупо всё!»
Призывы его смешались в оттаянные вопли:
 - Лазарев… Господи…. Помогите!!!
Всё чаще попадала в рот вода…. Река была уже не только вокруг, но и внутри его. Он готовился стать рекой! Что за чушь…! Неужели всё это со мной…? Мысли путались!
Как вдруг откуда-то издалека ветер донёс обрывки крика:
- Держись,… держись…. Я сейчас,… сейчас!
Богачёв, подняв голову над волнами, увидел лучик света скользящий над водой!
- Сюда…. Я здесь!  – закричал он изо всех оставшихся сил. И изо всех же последних сил, дарованных внезапно вспыхнувшей надеждой,  погрёб к спасительному свету, из мрака обступившей его нечаянной и ненавистной смерти.
Богачёв не помнил, сколько он плыл к свету. Время словно исчезло. Помнил он только, как крепкие руки обхватили его обмякшее обессиленное тело и потянули вверх.
 Вверх – вверх! К спасению! Холодная смерть, лизнув его  напоследок мокрым шершавым языком, отступила. Отступила до времени, до срока.

5

Окончательно пришёл в себя Богачёв лишь в доме Лазарева. В лодке он, надрывно кашляя и сплёвывая воду, уселся не на банку, а на дно, вцепившись в борт дрожащими руками. По берегу, он брёл, опираясь на Лазарева, то и дело, спотыкаясь босыми ногами о торчащие из песка острые камни. Брёл, как во сне, не обращая внимания на боль и стуча зубами от холода.
И, лишь, согревшись, теплом жилья, Богачёв стал понемногу возвращаться в привычную  реальность.
Он, словно бы проснувшись от кошмара, с удивлением озирался вокруг.
Богачёв обнаружил себя сидящим на стареньком диванчике в тёплой фланелевой рубахе, штанах с начёсом, и толстых шерстяных носках. К дивану был придвинут столик. На столике стоял стакан в подстаканнике. Вокруг стакана на клеёнчатой  скатёрке  рассыпаны разнокалиберные сушки. Хозяин дома куда-то вышел, и у обсыхающего гостя было время осмотреться. Комната была большая, почти без мебели. Стол, несколько простых деревянных стульев с высокими изогнутыми спинками.  Два шкафа: платяной и книжный, и всякой всячиной заваленный комод. На стенах бумажные обои с тиснёным  рисунком, выцветшим напротив окон. В красном углу много икон. И книги, книги, всюду книги.  В большинстве своём старые, в заклеенных – переклеенных переплётах.   
На  обоях приколоты календари прошедших лет и фотокарточки в железных рамках. Лицо на одной из фотографий показалось Богачёву знакомым. Приглядевшись, он узнал в красивом молодом офицере в лётной форме, хозяина дома. Лазарев на фотографии разительно отличался от Лазарева нынешнего. И дело было не в разнице в возрасте, не в присутствии или отсутствии бороды и седины.  Тут было несколько иное. Богачёв попытался встать. У него закружилась голова. Постояв немного, он сделал несколько шагов и, опершись рукой о стену, принялся  внимательно рассматривать снимок. Неожиданно Богачёв понял, что так разительно отличало нынешнего Лазарева от прежнего. Взгляд! Взгляд молодого Лазарева был дерзким и насмешливым. Совсем не схожим с нынешним, смиренным тихим взором.
Глаза и руки, если присмотреться к ним со вниманием,  всегда расскажут правду о человеке! Поведают об их обладателе без лишних слов. 
- Отогрелись? – раздался голос Лазарева.
Богачёв, вздрогнув от неожиданности, повернулся к вопрошающему.
Хозяин дома стоял в дверном проёме с большою узкогорлую бутылью и банкою солёных грибов в коричневых от загара руках.
Вот, наконец, его портрет.
 Среднего роста, худощавый, лет под шестьдесят. С седою бородою клинышком, с длинными убелёнными временем волосами, редеющими на розовеющей  макушке и вьющимися на концах. Прорезанный глубокими продольными морщинами высокий лоб, нависал над глубокою переносицей.  Бывшие когда-то васильково - голубыми, ныне бледно – серые, выцветшие от солнца многих лет глаза, хранили детский чуть наивный взгляд.
Богачёв будто впервые увидел соседа.
- Прихожу в себя, - ответил он ему тихим голосом.
- Яхту я пригнал, не тревожьтесь! - сообщил Лазарев, подходя к столу.
Богачёв  удивился, но не сильно, тому, что до сих пор  не вспомнил о яхте.
- Где вы её нашли? – спросил он с безразличием. И безразличность эта не была наигранной.
- Тут, недалеко.  Её ветром к ивам прибило. Я боялся, как бы она  в песок ни закопалась. Но, ничего, не успела ещё сильно просесть.  Оттолкнул её от берега. А дальше, на моторчике,  потянул, и она пошла потихонечку. Ветер вот только противный.
- Да, ветер противный, - кивнул Богачёв, возвращаясь к столу.
- Вы не беспокойтесь! Я яхту к мосткам крепко пришвартовал. Тут у меня, как раз яма.
Богачёв внимательно посмотрел на Лазарева. Он поймал себя на мысли, что совсем не знает своего ближнего соседа.
Лазарев, по-прежнему,  стоял перед Богачёвым, со стеклянной тарой в жилистых руках, и тихо улыбался.
- Выпьете? – спросил хозяин,  словно спохватившись, и водрузив грибочки и бутыль на стол.
- Выпью! - ответил Богачёв решительно.
 Он сели друг напротив друга.
- За спасение! – произнёс хозяин, налив рюмку и пододвинув её Богачёву.
- Да – да! За спасение! – поддержал его Богачёв. – А вы, что, не будете?
- Я своё уже отпил! – ответил Лазарев, усмехнувшись.
Богачёв выпил и закусил грибами, цепляя их вилкой прямо из банки. Волна жара пробежала по телу. Тут только он обнаружил, что так и не снял капитанскую  фуражку. Так и таскал её на голове, как некий символ. 
Положив фуражку рядом, Богачёв обратился к Лазареву с короткой благодарственной речью. Длинных речей он не любил. Не сделал исключения и в этот раз.
- Дай Бог нам всем спастись! – ответил Лазарев.
- В смысле? У вас, что, какие-то проблемы?   – уточнил Богачёв, всегда внимательный к словам. – Давайте, помогу.  Теперь я ваш должник.
- Вы ничего мне не должны! – ответил Лазарев. – Но, все мы в должниках  у Бога.
- У Бога? Ах, да-да… - Богачёв посмотрел на висящие в углу образа.
Богачёв не любил быть должником никому. Всегда вовремя отдавал долги. Никогда не задерживал ни кредиты банкам, ни выплаты по зарплате. Того же требовал и от других. И вот он сделался должник. Причём, похоже, задолжал по крупному.
- Ещё желаете? – спросил хозяин, указав на штоф.
- Давайте, - Богачёв кивнул.
- Рыжики! – воскликнул он. – Моя любовь!
К Богачёву возвращался вкус. Не только вкус грибов и самогона. К нему возвращался вкус к жизни. Хотя, чему ж тут удивляться?  Хорошо темперированный самогон, да ещё и под царские грибочки – рыжики, способен вернуть вкус к жизни даже у самого закостенелого жизнененавистника!
  Богачёв же таковым, конечно, не являлся. Даже, наоборот, ему вдруг  с новой силой захотелось жить!
 Жить заново! По новой! Жизнью новой!   
- Давай перейдём на «ты», - предложил Богачёв Лазареву. 
- Давайте! Вернее, давай! – спохватился - согласился Лазарев.
- Посоветуй мне,  Лазарев, - спросил Богачев, опершись грудью о стол и вращая пальцами лежащую на боку рюмку. – Как отдать Богу долг? Я знаю, что сегодня очень много задолжал ему.
Лазарев, погладив бороду, и посмотрев Богачёву прямо в глаза, ответил,
- Когда передо мной, несколько лет назад,  встал такой вопрос,  я решился изменить свою жизнь.
- Изменить жизнь? Но, как? И, главное зачем?
- Стоит попытаться начать жить, так как хочет от тебя Бог, - ответил Лазарев. - Не на показ. Не для людей. А чтобы всё по чесноку! Чтоб знали только ты и Он. А тут уж не соврёшь! Себя ещё, пожалуй, можно обмануть. Но, Бога?  И, - он поднял вверх коричневый палец, -  жизнь изменится сама!
- Но, для чего? В чём смысл? Ответь мне! Меня всё устраивает в моей жизни. Ну, может быть не всё, но в основном….  Убеди меня, наконец!- Лазарев ещё больше подался вперёд.
- Так будет легче познать истину! – произнёс Лазарев.
- Что есть истина? – повторил Богачёв когда-то, где-то   слышанную фразу.
Лазарев, поднявшись из-за стола, прошёл в угол с образами. Сняв  с полки, он протёр чистой тряпицей икону Спасителя, затем,  приложившись к ней, поставил на место.
Вернувшись, и сев за стол, Лазарев, глубоко вздохнул и принялся рассказывать.
Богачёв слушал его со всё возраставшим удивлением, а, затем, и с  услаждением.

6

 - С  детства я грезил небом, - начал Лазарев свой рассказ. - С широко раскрытыми глазами смотрел я фильмы про лётчиков, зачитывался книгами о них,  мечтая стать пилотом. Старался хорошо учиться. Занимался спортом. Всё было подчинено воплощению мечты! Братьев и сестёр у меня не было. Воспитывала меня одна мать. Отец уехал на комсомольскую стройку, да и остался там. Быть может сел. В общем, исчез бесследно.  Обычное дело в советские времена. Мать во мне души не чаяла! Боялась за меня. Отговаривала от поступления в лётное училище. Но, куда там!
Когда я выдержал все экзамены, и поступил, не было человека счастливее меня! Нас готовили на тренажёрах по самому высшему классу. Но, я с нетерпением ждал начала полётов. И вот - сбылось! Когда мы взлетели впервые, под руководством инструктора, сердце билось в груди, похлеще, чем при перегрузках. Когда же он доверил мне управление самолётом, то я от счастья перевернул машину. И, хотя, я тут же вернул самолёт в обратное положение, получил тогда по полной! Впрочем, скоро усмотрели инструктора во мне, что-то такое, что добавило мне полётов. Стал я замечать, что начальство относится ко мне требовательней, чем к остальным курсантам. Мне пришлось ответить на эти требования, и я стал лучшим на курсе. Многие ребята мне завидовали. Но, что делать, я был лучшим, и подтверждал это растущим мастерством в полётах и учебных стрельбах. Играючи поражал цели с разных высот и на разных скоростях.   Летали мы на Су – 25. Это фронтовой штурмовик. В училище его называли «расчёской», за характерную форму. А в лётной части, куда я, и ещё несколько  лучших выпускников, были отправлены по распределению - «грачом».  Часть эта располагалась на самом юге нашей огромной, по тем временам, страны. Там мы прошли дополнительную подготовку – летали по ночам, учились поражать цели на предельных расстояниях. Когда же на наши самолёты поставили дополнительную бронезащиту, сомнений ни у кого не осталось – нас ждал Афганистан. В этой стране вовсю гремела по долинам и ущельям война с участием советских войск. Скоро и мы приняли в этой войне самое непосредственное участие.
 Всё было буднично. С вечера нас молодых лётчиков собрали, и сообщили, что завтра, на утренней зорьке, мы вылетаем в Баграм. Летели мы на большой высоте, и добрались без приключений. Но уже на аэродроме я понял, что дела тут творятся не шуточные. Многие машины были изрешечены осколками. У некоторых имелись повреждения посерьёзней. Раскачки особой не было.  Уже через несколько дней мы стали вылетать на задания. 
В принципе, ничего сложного. Авианаводчик сообщает координаты цели, ты летишь куда указано и долбишь там всё подряд. Сбрасываешь бомбы, выпускаешь ракеты,  расстреливаешь  боезапас из скорострельной пушки, и отваливаешь поскорей.
Как-то командир части вызвал меня к себе и сообщил, что я теперь становлюсь «свободным охотником», то есть могу совершать самостоятельные полёты и разведывательно-ударные действия. У меня  дух захватило от подобной перспективы! Не знаю, для кого как, а для меня война превратилась в захватывающее приключение. 
Поясню, вкратце, чем был для нас Афганистан. Это было враждебное, смертельно опасное пространство, состоящее из высоченных гор, со снежными пиками и глубочайшими узкими ущельями, из расщелин которых по твоему самолёту в любой момент мог быть открыт огонь. По этому вражескому каменистому морю были разбросаны, как острова, советские военные базы и аэродромы. За их пределами ждала людей советских неминуемая смерть. Чтобы тут выжить, приходилось убивать самим. Всё просто. На войне, как на войне.
Но, все страдания происходят на земле, на этой юдоли страданья! Разрывы бомб, огонь, ранения и смерть, вонь, гарь, лужи горящего бензина и лужи крови, трупы людей и бессловесных тварей, обрушенье стен, снесение крыш с домов и с обезумевших несчастных – всё это на земле!
А в небе, пока ты в небе, там совсем другой расклад. В небе всегда отменная погода: днём светит солнце, ночью приветливые звёзды указывают путь. И в небе - ты герой!
Мне нравилась война! Воистину война – дело молодых! Когда кровь горяча, так и хочется повыпускать её из врагов. К тому же всё и вся вокруг одобряли и ободряли нас. Слагали песни и снимали фильмы. Гордились нами, присваивали нам награды. Мне частенько приходилось протыкать в кителе новую дырку. Я и сам очень гордился. Гордился собой, какой я лётчик – ас! Гордился страной, которая рождает таких лётчиков и создаёт достойные для их талантов боевые самолёты.   
Я окунулся с головой в войну! Я стал настоящим охотником на караваны. Выслеживал стоянки партизан. Моей любимой тактикой была атака с предельно низких высот. Я налетал внезапным смерчем на врага, застигая  его врасплох, и сбрасывал на него бомбы. Затем я заходил на новый круг, давая шанс врагу в смертельной схватке. Меня встречал, как минимум «китайский метод». Это когда стоящие на земле люди в тюрбанах и жилетках, задравши головы, стреляют перед самолётом из всего, что есть у них в руках – из пулемётов, автоматов, карабинов, кремневых ружей и рогаток. Порой машина прорывалась, словно сквозь стальную сетку. Я, в ответ, поливал «духов» из своей четырёхствольной лейки. Случалось, пролетал так низко, что видел и детали их одежды, и перекошенные ненавистью лица.
Но это были всё ещё цветочки. Настоящее веселье началось, когда у горцев появились «Стингеры». Это  американцы им подсуетили. Только за один день они сбили несколько наших самолётов.  Меня, конечно, тоже сбили. Успел вовремя катапультироваться. И, конечно, повезло, что сел недалеко от своих. Меня подобрала разведка, затолкали в БРДМ и - по газам! Лишь громко пули по броне стучали на прощанье!
Про бреющие полёты пришлось забыть. Летали мы теперь не ниже 3500 метров. Какая тут охота? Да и война для меня скоро закончилась. Произошла ротация авиаполков и нас перевели в Союз.
Странно было оказаться, после ужасов войны в стоящей как болото мирной жизни. Однако на то и молодость, чтоб быстро приходить в себя. Я прилетел в спокойно спящий мирный город. Обнял на пороге, заплаканную мать. Несколько дней встречался с друзьями. Засиживались, конечно, допоздна.  Мать отчитывала меня, как  мальчишку. А я смеялся – мне нравилось стать им вновь!
 Иногда, когда я просыпался в своей комнате, на своём старом диванчике, и из кухни доносился запах маминых блинчиков, мне начинало казаться, что и война, и авиация, и, вой тревоги, и смерть товарищей всё это мне приснилось. Казалось, что сейчас я позавтракаю блинчиками со сметаной, соберу портфель и пойду в школу. До такой степени и в доме, и во  дворе, и в городе,  и в Союзе ничего не изменилось. 
В школу, и вправду, пришлось вскоре пойти.  Меня пригласили выступить перед пионерами с рассказом о героических подвигах советских лётчиков в Афганистане. Я надел свой, тяжёлый от наград, парадный китель. Мать сдула с него все пылинки. Волновался я ужасно. Намного больше, чем перед боевым вылетом. Но, настоящее волнение охватило меня, тогда, когда меня на пороге школы встретила молодая учительница – руководительница того класса, перед которым я должен был выступать! Тут я чуть не сорвался в штопор. Это была любовь с первого взгляда! У лётчиков так мало времени на ухаживания! Через неделю я предложил Лиле стать моей женой. Через две мы сыграли свадьбу. Мать была на седьмом небе от счастья, не нарадовалась на красивую и умную невестку! Друзья, конечно, пребывали в шоке! Свадьба отшумела, и мы поехали в прекрасный уссурийский край. Туда перевели наш полк.
В тех благословенных краях, мы и пережили развал Союза и перестройку. Были и приятные моменты. У меня родился сын. Моя умнейшая жена, которую я звал начфином, всегда умела правильно распоряжаться деньгами. Мы вовремя купили вот этот самый деревенский дом, под дачу. Ещё взяли крутейшую машину  - девятую модель АвтоВАЗа. Угадай цвет?
- Вишнёвый! – ответил Богачёв.
- Угадал!
Всё это мне тогда казалось важным.
Но в остальном - сплошной развал. Полёты сократили. Не хватало топлива. Самолёты были неисправны. Жалование постоянно задерживали.  Да и жизнь стремительно дорожала. Вне авиации я себя не мыслил. Но, и кормить семью на что-то было нужно.
 Некоторые мои сослуживцы стали уходить в бизнес. Я начал подумывать о том же. Мы с несколькими ребятами из бывших лётчиков и местных пацанов замутили, как было принято говорить, своё дело. Стали перегонять японские машины из Находки и Уссурийска в Москву. Тогда это было очень выгодно. Хотя и опасно. Опасностей мы не боялись никогда. К тому же вышли на нужных людей и, худо – бедно, поставили это дело на поток. А потом и не худо – бедно, даже, а на широкую ногу. Закрутились деньги. Мы стали торговать  икрой и рыбой. Когда речь зашла об организации официальной фирмы, я принял решение, - ох нелегко же мне оно далось! – и уволился из армии! Сменил лётный планшет, на органайзер! 
Это было моё первое предательство!
Начались будни бизнесменов девяностых!
- Эту часть можешь пропустить, - сказал Богачёв. – Тут ты меня ничем не удивишь!
- Хорошо! – согласился Лазарев. – Конечно, что тут вспоминать? Но, речь не об этом. Вскоре я совершил второе предательство.
- Неужели? – удивился Богачёв.
- Да. На этот раз я предал любимую жену! До сих пор не могу объяснить, даже себе самому, как это получилось. Ведь я всегда любил, только её одну!
Мы расширяли штат на нашей фирме. К нам устроилась одна молодая женщина. И даже не скажу, что красавица. Как – то незаметно всё это у нас закрутилось.  И я вкусил сладкий яд измены! Я совсем потерял голову! Уже и перестал скрываться. Жене, конечно, стало известно. Она у меня не терпела компромиссов.  В общем, я ей оставил всё…. Но и с той, с другой, не мог, ни жить и не расстаться. Меня словно рвало на части! И поделом предателю Иуде!
- Послушай, Лазарев! – вмешался Богачёв. – Ты слишком строг к  себе. По большому счёту…
- Вот жизнь и предъявила мне свой большой счёт! – перебил его Лазарев. – Дослушай до конца!
Мне надо было, куда-то уехать. Как-то всё переосмыслить.
А тут, как раз, началась новая война – чеченская. Меня, как стреляного воробья, без проволочек снова приняли на службу, и бросили туда одним из первых.
И снова горы! Но, на этот раз всё было по-другому. И дело даже не в погоде – всегда нелётной. Всё было очень странно!  Первым заданием было разбомбить аэропорт на  севере Грозного. По сути, мы бомбили родной советский аэропорт,  наши учебные машины, стоящие на земле, большой пассажирский самолёт, КамАЗы – заправщики. Дальше – больше. Нам приказали бомбить город. Не жилые дома, конечно, а находящиеся между ними танки, бронетехнику, зенитки. Но, тут уж требовалось мастерство. У меня получалось. Про других не могу сказать наверняка. Конечно, «чехи» тоже молодцы! Ставили свои пушки в школьных дворах, возле детских садов, подставляя их под удары. На кого они работали? На западные СМИ? Да и большинство наших  телеканалов каналов выступало против нас!
На российском телевидении поливали грязью русскую армию!
 Я больше не считал себя героем.
Всё было странно!  Пролетая над обычными советскими микрорайонами, состоящими из типичных панельных  девятиэтажек, я видел развешанное на лоджиях бельё и цветы на окнах. Казалось, что жена с сыном, не выходящие у меня из головы, выйдут сейчас на балкон, и помашут мне руками.   
 В общем, душа у меня не лежала к этой войне с самого начала!  Тут и поступил этот приказ: совершить ночной вылет на окраину Грозного. Дальняя авиация накидала световых бомб.  Они горели в тёмном небе, словно театральные люстры. Под их светом разыгралась настоящая трагедия! Нам сообщили, что в этом районе нет мирных жителей, а обнаружено скопление боевиков. Вот мы и обрушили туда кассетных бомб и контейнеры с начинкой.
На следующий день по телевизору показали, последствия нашего авиа-удара.  Разрушенные дома, трупы убитых женщин, стариков, детей… Я был ошеломлён! Я сам был морально убит!  Только потом, спустя годы, я узнал, что эти наши либеральные  телевизионщики, которых всюду любезно пропускали боевики, соединили в одном сюжете съёмки из разных мест! Нагнали драматизма! Признаюсь, им это удалось! В Афгане, я не видел, в таких подробностях, следов своей работы. Да, я в Афгане бы и не переживал. Там я был прав во всём!  Может быть, и здесь я справился бы с бурей чувств. Нашёл бы себе оправдание.
Но трагические события развивались дальше. Меня вызвали в штаб части к телефону. Дежурный прятал от меня глаза. Излишне суховатый голос старого друга, треснул на половине фразы. Он сообщил мне страшное известие. Моя жена, вместе с сынишкой попали в аварию – разбились насмерть на машине.
 Вот… 
Налить ещё? Ты не стесняйся!
- Пока мне хватит. Продолжай!
Я почему-то не умер,  услышав эту страшную весть. Сердце моё не разорвалось. Оно словно окаменело. Иногда мне начинало казаться, что я наблюдаю за собой, бесчувственным, со стороны.
Потом я схоронил и мать. У старушки от горя не выдержало сердце. В отличие от моего, оно не было каменным.  Я словно попал в смертельную карусель!  Я не представлял, как жить дальше. Знал я лишь одно, что не смогу больше убивать! Вернувшись в часть, я написал рапорт об отставке. Меня никто больше  не уговаривал остаться. Вернувшись, домой, я сложил в большие  чемоданы свой парадный мундир, со всеми наградами, все грамоты, дипломы, все фотографии жены и сына, все фотографии из прошлой жизни, - одна вот только и осталась, - все их вещи, привёз их сюда на дачу, наложил внутрь тяжёлых камней, и утопил посередине Волги. Подумал, не нырнуть ли следом? Но, не нырнул. Вернулся.  И начал беспробудно пить!
 Скажу тебе, что в этом деле сам бес помощник!  Он мне и помог избавиться от денег, от квартиры, от многих друзей. Всё потерять. Но, главное, и самое обидное – потерять себя. 
Так я совершил последнее предательство – предал самого себя!
Слава Богу, осталась эта дача. Иначе я бы оказался на улице.   И стал я круглый год жить на даче.  Если, конечно, это можно назвать жизнью! Тут у меня был самогонный аппарат. Он и сейчас работает. Но, лишь на благо! Для гостей! Иногда расплачиваюсь с мужиками деревенскими самогоном, за мелкие услуги. Питался я от огорода. Да, что там говорить питался. Не ел толком ничего. Лишь пил, и большей частью спал.
И вот однажды я проснулся среди ночи. Потянулся к бутыли. А она пуста! Запасы закончились. А новые я не нагнал. Не было сил. Или ещё что помешало.  Я поднялся, чтобы пойти на кухню, и попить воды. И вот тут я и увидел его! Чёрное существо небольшого роста, с горящими как угли глазами. Вот в этом самом углу. Я замер в ужасе. А этот чёрный незваный гость и говорит мне: «Не переживай! Всё нормально у тебя! Ты сам себе хозяин! Ты свободен делать то, что тебе нравиться. И, если тебе нравиться пить – то пей! Это твой выбор! Никого не слушай. Они завидуют твоей свободе! Ты был всегда сильней и выше всех этих жалких червей!»
Впервые в жизни я захотел перекреститься.
«Не делай этого! Не надо! Ведь мы с тобой друзья!» - сказал мне чёрт.
Я невероятным усилием поднял непослушную руку и перекрестился, чуть не впервые в жизни. Полночный гость исчез. Тут я впервые почувствовал, какую силу имеет крестное знамение! Ещё я задумался: раз эта тёмная тварь реально существует, то где-то должен быть и Бог!
 За окном чуть брезжил рассвет. Кое-как одевшись,  я вышел из дома. Не мог в нём больше находиться, из-за  страха. Я вспомнил, как мужики говорили, о том, что в соседнем селе вернули верующим церковь. При советской власти в ней был устроен склад. Недолго думая, я пошёл напрямки, через лес в это село. Сил было мало. Я то и дело останавливался, садился на пеньки, на поваленные деревья. Меня бросало то в жар, то в холод. Выпил всю воду, что взял с собой. Жевал по дороге листья. На окраине села напился из колодца до одурения.
 В таком вот состояния добрался я до храма. Калитка в ограде была открыта. Я вошёл внутрь церковной ограды. На пороге храма, тогда ещё представлявшего из себя  склад сельхозинвентаря, я встретил церковного старосту – местного жителя, ныне покойного дядю Колю. Тот с подозрением посмотрел на меня вонючего, обросшего.  А я взял да и вывалил на него все свои страхи, также вот, как тебе сейчас.  Дядя Коля выслушал меня внимательно, посмотрел на меня пристально, и, пригласил меня к себе – он жил неподалёку. Я отлежался у него в сарайке, что за домом.  Дядя Коля соорудил для меня царское ложе из старых телогреек  на душистом сеновале. Меня потряхивало не по-детски. Бросало то в жар, то в холод. Дядя Коля заботливо приглядывал за мной. Отпаивал квасом. Заставлял есть понемногу. У него  впервые в жизни я попробовал эту самую пареную репу. В выходные приехал из города его внук - семинарист. Они с дедом растопили баньку и я, впервые за много лет, ощутил радость горячего пара и веника.   Так с Божьей помощью, и с помощью деда Николая, я и выкарабкался понемногу. Зелёный змий уполз, шипя. Но, я знал, что он в любой момент может вернуться.
Домой мне не хотелось совершенно. Дядя Коля разрешил мне пожить у него. Он жил один. Жена его умерла. Дети жили в городе. Старший сын служил священником.
 Я начал помогать в работах по уборке храма. Силы стали понемногу возвращаться. Возвращалось и восприятие жизни. Поначалу я пребывал в каком-то отупении. Выносил, как биоробот мешки с мусором, стаскивал с колокольни вёдра со слежавшимся за столетие птичьим помётом. Всё, как в тумане. Но туман, понемногу,  рассеивался. Дядя Коля научил меня коротенькой Иисусовой молитве. Её я повторял всё время про себя. И вот в трудах и молитве пребывая, удостоился я чуда! Не того страшного, ночного явления, которое и чудом - то назвать нельзя. А -  всего лишь наглым вываливанием из сумрака возгордившегося без меры представителя той ужасной реальности в которую большинство людей отказывается верить, и которая, с удовольствием пользуясь этим неверием, вовсю крутит беззаботным неверующим большинством,  заставляя скакать его под свои  разнузданные мелодии, в смешном, нелепом хороводе шутовском.
Прости, я иногда начинаю говорить книжным языком. С книгами, в последнее время общаюсь больше, чем с людьми.
- Продолжай! – попросил Богачёв.
Часы с кукушкою пробили полночь. Наши герои в молчании прослушали все двенадцать ударов. Затем Лазарев продолжил свой рассказ.
 - Так вот, что со мною случилось. В тот день дядя Коля  с внуком уехали в город, по делам. Я остался в храме один. День был солнечный. Стояла золотая осень. Было тепло. По мне даже жарко. Я, помню, окончательно расчистил колокольню.   Вспотел я сильно, и зашёл в храм попить воды. Напившись, я присел на сложенные у стены доски. И вдруг мне очень захотелось выпить водки. Это такое неожиданно возникающее желание. Очень  сильное! Я знал, что оно скоро пройдёт. Надо продержаться всего несколько минут. В эти минуты вражьего нападения, я читал про себя Иисусову молитву.
 Поднявшись, я вышел в притвор, опустился на колени и начал молиться: «Господи Иисусе Христе, сыне Божий,  помилуй мя грешного!» 
Голос мой был почти не слышен под сводами пустого храма.  Я находился в каком-то не свойственном мне  расслаблении. Не в силах сосредоточиться на словах молитвы, я всё время вынужден был возвращать назад разбегающиеся мысли. Мысли о своей жизни, о превратностях судьбы. Потом я, вдруг,  заметил, как пчела попала в паутину, в углу, у самого пола. Вроде бы сильная пчела, раскачивала паутину - будь здоров! - но никак у неё не получалось выбраться. Я протянул руку, чтобы вызволить её. В следующее мгновение ладонь пронзила острая  боль. Пчела ужалила меня! А это для неё подобно смерти! Ведь пчёлы могут без последствий жалить только подобных себе насекомых. За покушение на человека им полагается умереть! Я опустил ладонь в бак с водой. Боль отступила.   В тот же миг я ощутил присутствие Бога!
Как  это описать? Никак не описать! Язык бессилен передать это. Но, всё же, я попробую. Я ощутил волну любви!  Я понял, что не брошен, не оставлен! Всё обрело вдруг смысл и глубину!  По-другому заиграли краски. Я осознал, что всё происходившее со мною до этого момента, происходило  именно для того, чтобы привести меня к этому моменту откровения. Тут я остановлюсь. Всё это очень интимно.
После этой встречи жизнь моя перевернулась  окончательно и бесповоротно. И, хотя, вернувшаяся суета жизни вновь взяла меня в свой оборот, главное осталось навсегда. Я убедился в реальности Бога! С того дня я живу уже не слабой верой, а твёрдым убеждением! 
- Завидую тебе! – только и вымолвил Богачёв. – Ты нашёл смысл жизни.
- Не уверен! – ответил Лазарев. – Живу каждый день, как последний. Слава Богу, у меня есть всё!  Пенсия у меня хорошая. Добрые люди помогли оформить! Мне одному - выше крыши! Есть и жить на что. И есть жить для чего.
 - Ты знаешь, я ведь собирался сжечь твой дом! – произнёс Богачев медленно, не отводя от Лазарева взгляда.
- Знаю! – спокойно ответил Лазарев.
- Знаешь?! – воскликнул Богачёв. – Как ты узнал?
Лазарев лишь улыбнулся.
- Не таишь обиды?
- Нет, что ты.
- Значит, ты можешь меня простить?
- Конечно! – Лазарев заулыбался шире. – Я в своей жизни сжёг и разрушил кучу домов. Меня бы, кто простил! Сейчас, вот, строю, на старости лет. Успеть бы!
- Строишь? – удивился Богачёв. – Всё ещё строишь?
- Всё строю! Но, это уже другой храм. Не тот, про который я тебе рассказывал.  Теперь мы взялись за следующий. Там настоятелем внук покойного дяди Коли. Работы ещё непочатый край. Это недалеко, в одном сельце. Хотя, какое это теперь сельцо?  Там сейчас одни коттеджи.  Местные уезжают в город. Городские выбирают деревню на жительство.  А от приезжих помощи никакой. Они обустройством своих особняков, да участков заняты. Дорогу общую привести в порядок не могут. Деньги жмут на общее дело.  Какая тут церковь!
- Значит медленно идут дела? – спросил Богачёв.
- Идут с Божией помощью помаленьку. Хотя, хотелось бы, конечно, чтобы шли быстрее.
- Быстрее, говоришь? – произнёс Богачёв, в раздумье. - Когда ты туда собираешься?
- Да почти каждый день езжу, - ответил Лазарев.
- Тогда вот, что – давай-ка съездим завтра вместе.
На том соседи и договорились. Сидели они ещё не долго.
 Богачёв, почувствовав навалившуюся смертельную усталость, от всех случившихся переживаний и открытий, попрощавшись, пошёл,  слегка пошатываясь, домой. Ветер с реки словно подталкивал его в спину.

7

На следующее утро Богачёв «был огурцом»! Из этого следовало, что всё выпитое им изрядно накануне: виски, самогон и речная водичка были не поддельными, а  настоящими! 
 Когда он, предупредительно кашлянув у  открытой двери, заглянул к соседу, то, молившейся в своём углу Лазарев, попросил его немного подождать. Богачёв, пожав плечами, прошел в сад, полого спускающейся к самой реке и, подойдя к кромке неспокойной ещё воды, вновь пережил перипетии прошедшего  дня. Ему казалось, что он припоминает недосмотренный в  сонной дрёме  триллер, с берущим за горло сюжетом. Долго, впрочем, предаваться воспоминаниям не пришлось. Появился Лазарев, одетый в  спецовку. Наши герои погрузились в богачёвский «Хелентваген»  и, впервые вместе,  двинулись  к единой цели.   
Проехав километров десять по шоссе, машина свернула на упоминавшуюся  разбитую дорогу, и, шурша шинами по гравию, и проседая в заполненных водой впадинах,  медленно въехала в село. Лазарев указывал путь.
Богачёв заглушил мотор у покосившейся церковной ограды. Они с Лазаревым прошли в открытую калитку и дальше – в храм.   
Пока Лазарев искал настоятеля, Богачёв осматривался, стоя посреди церкви.  Храм был  древний, с низким потолком, и едва пропускающими свет запылёнными  узкими стрельчатыми окнами. Затем пространство словно  взрывалось, непропорционально высоким барабаном купола в восточной части храма. В полосках солнечного света, под куполом, клубилась золотая пыль.   Иконостас отсутствовал. Пошёл на доски для колхоза, или был сожжён.   Штукатурка, почти везде, была отбита, оголив тёмно-красные кирпичные стены, с едва заметной грязно-белой сеткой старинного надёжного раствора, с безвозвратно утраченным рецептом.  Кое – где на оставшихся островках штукатурки, сквозь отслоившуюся краску, проглядывали фрески: то крыло ангела, то голова с нимбом. 
Выйдя из храма, Богачёв увидел трёх сидящих в теньке мужичков в спецовках, таких же, как у Лазарева.
По въевшейся, уже, в самую его натуру привычке командовать, Богачёв подошёл к ним и спросил:
- Чего сидим?
- А что нам делать? – ответили мужички, удивлённо посмотрев, на невесть откуда взявшегося начальника.
- Да хоть вот это уберите в сторону, - указал Богачёв на мешки со строительным мусором, стоящие на церковном крыльце. – Мешают ведь на проходе!
Мужички, дружно поднявшись, принялись стаскивать  мешки с крыльца.
Богачёв, довольно хмыкнув, обошёл храм по тропинке, протоптанной  среди  крапивы и высоченного чертополоха.  Услышав какой-то треск вверху, он поднял голову и увидел стоящего в оконном проёме худощавого паренька с редкой всклокоченной бородкой.  Тот устанавливал в старинную амбразуру  свежевыструганную деревянную раму. Одной рукой придерживал он раму, в другой держал шуруповёрт.
- Ты зачем один раму устанавливаешь? – удивился – возмутился, привыкший к  трудовой дисциплине Богачёв.
- Да, я тут пока вообще один, - ответил молодой человек, утерев рукавом пот со лба. 
- А эти бездельники, что - не в счет?
- Какие бездельники?
- Те, что на крыльце прохлаждаются.
- А, так значит, профессор приехал! – радостно воскликнул юноша и скрылся из виду, спрыгнув  с подоконника внутрь храма.
Богачёв вернулся ко входу. На крыльце он застал уже и Лазарева, и юношу, и мужичков. Они смешно приветствовали друг друга, чинно трижды обнимаясь.
- Позвольте вам представить – это Богачёв, мой сосед, - обратился Лазарев к стоящим с ним людям.
Богачёв кивнул всем.
- Это - отец Димитрий, настоятель храма, - указал Лазарев на  юношу с испачканною в краске бородою.
Тот чуть смущенно улыбнулся.
- А это профессор Казанского университета,  -  Лазарев назвал фамилию, - с сыновьями. Приехали помогать нам.
Богачёв был и смущён, и удивлён, но виду не подал.
Затем он пригласил отца Димитрия отойти на пару минут  в сторонку, для разговора. Вместо двух минут проговорили они, прогуливаясь взад и вперёд по тропинке  больше часа.  Иногда отец Димитрий останавливался и с плохо скрываемым удивлением и восхищением всматривался в лицо Богачёва.  Даже со стороны было заметно, как он взволнован. Ещё бы! Ведь на  молодого настоятеля, сосланного в бесперспективную деревню  на восстановление разрушенного церковного хозяйства, снизошла Божья милость –  к нему явился богатый спонсор! Явился сам! С небес свалился!   Услышал, значит, Бог горячие молитвы вчерашнего семинариста! 
Однако все чудеса были ещё впереди! Надо отдать должное Богачёву. Если он брался, за какое дело, то делал его основательно. А, уж, если дело по-настоящему захватывало его, то и с шиком! Восстановление церкви захватило его! Он окунулся с головой в новое для себя дело. Все таланты Богачёва заиграли новыми красками.
 На его собственной  фирме всё давно уже было «на мази». Правильно подобранные люди, были правильно расставлены, и, по установленным Богачёвым правилам, самоотверженно и эффективно трудились на своих, достойно оплачиваемых, местах. Поэтому большую часть своего времени Богачёв стал посвящать строительству храма. Забросил, даже, свой любимый яхт-клуб.  Уж и не знаю, что им двигало? Желание рассчитаться с Богом за спасённую жизнь. Или сильное движение увлекающейся натуры. В любом случае – дело пошло замечательно!  Ох, закипела строечка!
Богачёв, обычно, с утра наведывался в свой офис, затем ездил по текущим делам, а во второй половине дня, как правило, заезжал в храм. Контролировал ход работ.  Заходил к отцу Димитрию отобедать. Его всегда ждали. Молодую жену отца Димитрия, изо всех сил старавшуюся научиться вкусно готовить, полагалось звать матушкой. Это, по-доброму, забавляло Богачёва. Забавляло и умиляло его,  и то, как они молились перед приёмом пищи, и после него. Отец Димитрий приглашал Богачёва на службы, которые начал он служить по воскресеньям среди свежеокрашенных,  белоснежных, ещё не тронутых росписью стен.  Богачёв поприсутствовал пару раз. Но, очень уставали ноги.  К тому же были у него и важные дела и по воскресеньям. 

С некоторых пор, повадился Богачёв  наведываться к Лазареву по вечерам. Звал он его и к себе, в свой шикарный особняк, но странный сосед постоянно отказывался. Да и, удивительное дело, Богачёву очень нравилось у Лазарева.
Сидели они на кухоньке, на скрипучих табуретках, за накрытым разлинованной клеёнкой столом, с резными ножками.  Пили чай из стаканов, вставленных в  позолоченные подстаканники с изображениями белок. Ели сушки, снимая их с продетой верёвки, и черпали разносортное варенье из толстостенных розового стекла розеток. Тикали на стенке часики с гирьками-шишками и отбивали каждый час положенным количеством ударов. Пахло воском, луком, книжными переплётами, рыбацкими снастями. В окно со стуком врезались ночные бабочки, желающие заглянуть на огонёк. Далеко с реки доносился низкий гул проплывающей по фарватеру баржи, или обрывки музыки с веселящегося, живущего грешной жизнью теплохода.
Беседы соседей тоже были тихими и мирными. Хотя Богачёв и засыпал постоянно Лазарева острыми вопросами.
Например, волновала его тема поповского автопарка.
- А что это у попов современных такие тачки дорогие? – вопрошал он Лазарева.
- Ну, положим, не у всех дорогие, - отвечал невозмутимый сосед. – Кто и на велосипеде ездит, или на общественном транспорте.
- Что – то я таких не встречал! – возражал Богачёв.
- Есть – есть такие! Хоть редко, но встречаются. Как кабаны в нашем лесу.
- Ну, ладно, - соглашался Богачёв. – Пусть будут и велосипедисты, и те, кто на недорогих машинах. Но, священники на дорогущих джипах, или на престижных иномарках, они откуда их берут? Зарплата у них, вроде, не высокая?
- Некоторым дарят благодарные прихожане, - отвечал Лазарев.
- Дарят! – чуть не кричал, искренне возмущённый Богачёв. – Я всю жизнь работаю, много добрых дел людям сделал, но мне никто даже «Жигулёнка» не подарил! А сейчас, даже если и дарить будут, не возьму. Такие времена нынче наступили, что может быть расценено, как взятка.
Лазарев лишь разводил руками.
- Я когда с отцом Димитрием к митрополиту на приём ездил, насмотрелся там. Как раз, какое-то комсомольское собрание было у молодых священников. Так там настоящий престижный автосалон на парковке. А они и служат то ещё, без году неделя!
- Я не знаю, о ком ты говоришь, - что ты меня пытаешь, - отвечал Лазарев. – Знаю только, что в Евангелии написано, и святые отцы о том говорят, что человек должен прежде за собой следить, а не других осуждать.
- А я и не осуждаю, а просто констатирую факт.
- Ты не обобщай! Вот посмотри на чём наш отец Димитрий ездит. На старой ржавой разваливающейся  «Газели»! И по делам службы, и за стройматериалами – всё на ней.
- Отец Димитрий молодец!
Богачёв задумался.
- Слушай, Лазарев! Может ему новую машину подарить?
- Вот видишь! Сам – то!
Соседи с пол - минуты смотрели друг на друга, а после предались такому смеху, которого давно не было в этом старом доме!
Много искренней радости приносили Богачёву эти встречи.

Некоторые ответы Лазарева вызывали у Богачёва недоумение.
Так, на вопрос, что за старика видели в его доме, Лазарев невозмутимо ответил, что, скорее всего, это был  святой Николай. 
Богачёв внимательно посмотрел на Лазарева и предпочёл  не развивать эту тему.

8

Средь грохота перфораторов, и гортанных  криков выписанных  на восстановление православного храма мусульманских строителей, среди смеха и подколов снующих по строительным лесам студентов - добровольцев, закрутился как-то Богачёв и не сразу заметил, что Лазарев перестал появляться на церковной стройке.
Заметив, что Лазарева не видать давненько, Богачёв решил заглянуть к нему, вечерком.  Проведать по-соседски.  Пропавший сосед долго не открывал, а когда открыл, то сначала Богачёв не понял в чём дело. Лазарев, как Лазарев, только заспанный какой-то. Пригласил войти. Богачёв внимательнее посмотрел на соседа.
- Ты не заболел? – спросил он, приглядываясь.
- Заболел! – ответил Лазарев, пряча глаза.
Тут Богачёв заметил в соседе разительную перемену.  Обмякшее и сгорбленное тело – как будто вынули из человека стержень.  Дрожащие руки и красные глаза. Затем услышал он и тонкий запах перегара.
- Ты что же, выпил? – вскричал Богачёв.
- Выпил! – ответил Лазарев, уже не пряча взгляд, наполненный тоскою.
- Так! – выдохнул Богачёв. - И зачем?
- Зачем люди пьют?
- Ты мне зубы не заговаривай!
- Ладно. Расскажу. Сломался я.
- Что случилось?
- Беда со мною!
- Говори яснее!
- Мне сообщили, что я болен раком!
-  Кто? Где? Когда?
- Меня давненько уже беспокоила боль в животе. Не сильная, отдалённая какая-то. То накатит, то вновь отхлынет.  Но, не отпускает. Всё думал, что гастрит. В последнее время,  стало что-то чаще беспокоить.  Наконец, я решил проверить. Поехал в город, в поликлинику. Меня послали на анализы. А получив результаты, направили в онкологический центр. Там изучили меня специалисты и красивая девушка – врач, сообщила мне, улыбаясь белоснежными, без следов кариеса,  зубами, что у меня всё очень серьёзно. Предложили мне операцию. Но, я знаю, что это такое. Вскроют тебя, для проформы и зашьют обратно. Я отказался. Подписал им все бумажки. Вывалился из больницы сам не свой.  И прямиком направился в ближайшую рюмочную. Знал, конечно, что не сам иду. А что тот ночной бес меня  за собою тянет! Но, ничего не мог с собой поделать! Какое-то отчаяние меня охватило! Всё одно -  пропадать!
- А как же твоя вера? Как же Бог?! – закричал Богачёв.
- Скажу тебе, Богачёв, страшную правду! Тогда на Бога я сильно обиделся! Словно в какое-то оцепенение впал. Словно сам ум мой покрылся метастазами и помрачился! Всё повторял я, будто заведённый: «За что Ты так со мной? Разве не хватило на мою долю страданий?!»
 Теперь - то я в себе пришёл, и понимаю, что поделом мне! Но вот, на счёт водки, остановиться не могу!
Лазарев вдруг всхлипнул, охватив дрожащими ладонями опущенную голову с растрёпанной  седою гривой.
- Хватит нюни разводить! – грохнул Богачёв кулаком по столу. – Не будь тряпкой! Соберись, капитан!
Лазарев, вздрогнув, выпрямился.
- Ответь мне, что ты выбираешь, русский офицер? Сражаться, даже без единого шанса! Или, поднять руки, и сдаться торжествующему врагу!
Лазарев во все глаза смотрел на Богачёва.
Да, мог Богачёв найти в нужный момент нужные слова! А вы что думали? Чтобы достичь реального успеха,  человеку необходимы разнообразные таланты!
Лазарев поднялся во весь рост.
 Ну, в общем, Лазарев поднялся! К тому же он ещё не укатился далеко в смертельную зияющую пропасть!
Богачёв сделал для соседа всё, что мог. А мог он всё! Незамедлительно была вызвана бригада наркологов. Лазареву поставили капельницы. Вывели из организма алкоголь, и всю ту дрянь, что остаётся после его потребления.  Дали ему снотворное, чтоб выспался. Три дня возились с ним, дежурили около него, сменяясь, врачи и фельдшера из самой лучшей нарколечебницы. 
Затем Богачёв повёз соседа в платную онкоклинику на обследование. Там страшный диагноз подтвердился.

Соседи, молча, ехали домой.
- Пить снова не начнёшь? – спросил Богачёв у Лазарева.
- Не начну, - ответил Лазарев. – Спасибо тебе за помощь!
Богачёв, сморщившись, махнул рукой.
- Я, вот, что решил, - огорошил Лазарев соседа. – Пойду  пешком в N-ский монастырь. Там есть икона чудотворная. Быть может, молитва перед ней мне поможет!
- В N – ский? – удивился Богачёв, приглушив радио. – А где это?
- На Севере, на Белом море.
- Ты что сдурел?
- А что ты предлагаешь делать? Тихо умереть дома? Силы, вроде, есть пока. Пойду, потихоньку. В своём темпе. Молиться буду на ходу.
- Да я не о том! Конечно, если ты считаешь, что икона эта тебе поможет, то надо до неё непременно добраться. Но, вот только зачем идти пешком? Давай посмотрим, что туда ходит, или летает. Билетами я тебя обеспечу. Спокойно доберёшься, поживёшь там, при монастыре.
- Ты не понимаешь! Мне надо от порога дома, прямо вот от своих дверей, именно дойти, до стен того монастыря. Как в старину паломники ходили. И это даст мне шанс. Я в это верю. А только вера и спасает!
Богачёв попытался, было, снова, возразить. Но, Лазарев перебил его.
- Я тут один документ оформил недавно. Тебе интересно будет взглянуть.
Приехав, они прошли к Лазареву. Тот ушёл куда-то в глубину дома, затем вернулся с папкою в руках.
- Что это? – спросил Богачёв, удивлённо подняв брови.
- Читай! – ответил Лазарев, достав из папки и передав Богачёву несколько прошитых листов.
Богачёв, пробежав по бумагам быстрым взглядом, поднял глаза на Лазарева.
- Ты что, даришь мне свой дом с участком?
- Дарю! – ответил Лазарев. – Но, только, после смерти. 
- Тогда живи вечно! – возразил Богачёв.
- Если сдохну по дороге, то хоть одно доброе дело сделаю!
- Когда ты намерен выдвигаться?
- Через неделю пойду! Сначала подготовлюсь основательно.
- Это правильно! – промолвил Богачёв, обдумывая что-то, и протягивая Лазареву папку обратно.
Лазарев протестующим движением ладони отстранил протянутую папку,
- Оставь это у себя! Это же твоё!
- Ладно! – согласился Богачёв. – Проверю на досуге, правильно ли всё оформлено. И, вообще, я обещаю, что дождусь тебя, живым или мёртвым!
Богачёв пошёл к себе - обдумывать, как бы удержать Лазарева.
На следующий день Богачёв приехал к отцу Димитрию и рассказал ему о том, что приключилось с соседом. О его внезапно обнаруженной болезни. И о его планах отправиться в пешее паломничество. Отец Димитрий был поражён услышанным.  Богачёв представил молодому настоятелю свой план действий. Он попросил отца Димитрия повлиять на упрямого соседа. Отговорить того от пешего похода, который, по мнению Богачёва, должен был закончиться одинокой могилой на обочине.  Убедить того остаться дома, а если будет настаивать на своём, то уговорить добраться до N–ского монастыря  на транспорте. В крайнем случае, Богачёв  готов был сам довести Лазарева до цели на своей машине. Отец Димитрий во всём согласился с Богачёвым, и они, не откладывая дело в долгий ящик, направились к Лазареву.
Каково же было удивление обоих, когда вместо Лазарева, они обнаружили сложенную вчетверо записку, торчащую из двери. Вот её текст:
«Дорогой сосед!
Прости меня за обман! Времени у меня совсем не осталось. Поэтому я решил выдвинуться сегодня, на утренней зорьке. Не ищи меня. Всё равно не найдёшь! Маршрут я изучил основательно. Так что не беспокойся за опытного штурмана. Пойду я своим намеченным путём. Доберусь, если Богу будет угодно!
 Ещё раз прости за всё!
 Кланяйся от меня о. Димитрию.
Твой недостойный сосед, убогий грешник Лазарев!»

Богачёв, понятно, организовал погоню. Посетил Зилантов монастырь, Раифу, Макарьеву пустынь,  где повсюду расспрашивал  монахов. Доехал даже до Свияжска.   Но, всё без толку. Лазарев исчез. Как сквозь землю провалился!
Попрощаемся с ним и мы!
 О, Лазарев, где ты?

9

С уходом Лазарева, как будто что-то опустело в Богачёве. Словно оборвалась какая-то струна.  Он вдруг почувствовал, как ему стало не хватать странноватого соседа.
Тут и другие события случилось. Не так, чтобы трагичные, но с неприятным осадком!
Началось нечто невообразимое! Воистину загадка наш народ!
Когда восстановление храма закипело вовсю. Когда принялись  разъезжать по просёлочной дороге, огромные грузовики. Когда завертелись бетономешалки. Когда поднялись строительные леса до самых крестов. Когда выросли вокруг храма разноцветные вагончики: бытовки – кладовки с обязательными ковриками для намаза. Когда задымила халяльная полевая кухня.  Тогда проснулись жители коттеджей и усадеб ото сна духовного!  Тогда они протёрли сонные глаза и, кто-то, устыдившись, а кто-то движимый гордыней, выстроились в очередь к отцу Димитрию с предложениями о помощи! Некоторые люди были весьма серьёзные. Предложения тоже! Другие людишки были помельче.  Отец Димитрий, давно переставший удивляться, за что ему, грешному, такое счастье, принимал любую помощь. Насчёт предложений, он сначала обращался с советами к Богачёву. Затем же, образовался как-то незаметно расширенный совет из крупнокалиберных новоявленных спонсоров. Совет постановил поставить колокольню! Совет пригласил известных мастеров на роспись храма! Совет выбрал завод для отливания колоколов!
 Совет решил…. Совет постановил….
Богачёв стал ощущать, как он уходит постепенно в сторону от управления делами. От него уже и финансовых вливаний не особо требовали. И хотя, в заготовленной к освящению храма, памятной табличке с именами ктиторов - благодетелей  его имя стояло первым, но не единственным! Далеко не единственным!
 Это было подобно тому случаю, когда спортивная команда становиться чемпионом, и вокруг неё начинает виться большое количество различных благодетелей, желающих вложиться в  сияние славы! У победы много отцов!
Всё это стало тяготить и раздражать Богачёва. Он вдруг почувствовал желание оставить это дело! Для себя он решил, что с лихвою рассчитался с Богом! Причиною, конечно же, была его гордыня.
К тому же, бес послал и повод!
Как-то обогнал его, по первому снегу, на ухабистой дороге новенький красивый джип. Ещё и просигналил, при обгоне! Богачёв и бровью не повёл. У него была железная выдержка за рулём. Не изменила ему выдержка и тогда, когда из притормозившего у церкви джипа вышел, как всегда смущённо улыбаясь, отец Димитрий.
- Дорогая тачка! – сказал, поздоровавшись, Богачёв. – Почём она сейчас?
- Не знаю, сколько она стоит, - ответил отец Димитрий. – Мне её подарили.
- Кто подарил? – поинтересовался Богачёв.
- Меня просили не говорить, - ответил ещё более смутившийся молодой священник.
- Ну, так и  не говори, - сказал спокойно Богачёв. – Вернее, так всегда и  говори!
- Вы это о чём? – вспыхнул до корней волос отец Димитрий.
- О страстях человеческих! – ответил Богачёв, садясь в машину. – Передай привет, матушке!
Он круто развернулся, и, плюясь мокрой жижей из-под шин, уехал навсегда от недостроенного храма.
Дела свои свернул он быстро. С отцом Димитрием встречаться отказался. По телефону был сух и вежлив со всеми. И ясно дал понять, чтобы его больше не тревожили. Что появились у него дела и поважнее. Скорее всего, так оно и было.
Вот только храм свой Богачёв так и не достроил.


10

Теперь же, о  терпеливейшие читатели, вернёмся, наконец, в то чудесное летнее утро, с которого мы и начали наш затянувшийся рассказ.
 Потерпите, ещё немного, друзья, вашего косноязычного рассказчика!  Дело движется к развязке.
В то приснопамятное утро задумал Богачёв осуществить то, о чём давно мечтал. Мечтал же он сделать высокохудожественный  фоторепортаж о своей усадьбе. Теперь, когда всё было построено и перестроено, по его идеальному вкусу, надлежало запечатлеть всю эту красоту. Чтобы видели её и остальные. Можно было, конечно,  пригласить профессионального фотографа из специализированного издания. Но, Богачёв хотел всё сделать сам, и этим это самое издание и его читателей и подписчиков дополнительно поразить.
К делу подошёл он творчески.  Решил сначала  техническую сторону вопроса. Когда, перед недавним юбилеем, приглашённые спрашивали его о том, что хотел бы он получить в подарок, Богачёв  огорошил их ответом:  фотоаппарат.  Многие сочли это за шутку, не представляя, какой хотел он аппарат. Когда назвал он марку и  модель, то это никому ничего не говорило. Да и название-то такое не слышали никогда. Заглянув же в каталоги, дарители  слегка вспотели. А были они, надо сказать, люди все не бедные. Но и для них, цена, что называется, кусалась.  Однако делать нечего, - пошла шапка по кругу, - и вот он, фотоаппарат, немного необычной формы в руках у Богачёва.  Его любимое жилище достойно быть запечатлено лишь этой волшебной камерой. Всего-то пятьдесят тысяч долларов! Пустяки! На пятидесятилетие пятьдесят гостей скинулись всего по штуке зеленью!
Теперь важно было дождаться погожего дня. Вернее  утра. Богачёв решил провести первую фотосессию ранним июньским утром. Ну, а затем, он намеревался продолжать съёмки каждый сезон: ближайшей осенью, зимой, весною, и снова летом.
 Но, решил начать он с лета!
И вот оно - лето! И вот оно – подходящее утро!
И, наконец, никто и ничто не мешает осуществить задуманное!
 Позавтракав, после купания, Богачёв облачился в шорты со множеством карманов, майку и кепку с длинным козырьком. Подумал надеть кроссовки, но лень было возиться со шнурками. Сунув ноги в пляжные тапки и перекинув через шею кофр с фотоаппаратом, Богачёв приступил к делу.
Точки для съёмок были намечены им заранее. С них он и начал щёлкать кадры, как орешки, меняя ракурсы и выдержки; сменяя объективы, фильтры, бленды, и прочие примочки, которыми набиты были его многочисленные оттопыренные карманы.
Богачёв сфотографировал дом со стороны леса. Снял дом со стороны реки, размявшись с удовольствием на вёслах, фотографируя вблизи, и издали и ещё дальше.  Сфоткал дом со стороны дороги, выйдя на пустынную в этот час проезжую часть, и даже, садясь на неё, и становясь на одно колено. Снял дом с одной стороны, снял с другой стороны, и с других двух сторон тоже снял. Сфотографировал дом снизу. Сфотографировал дом со всех  сторон.  Осталось последнее – снять дом сверху, и, вообще отснять  панораму всего, что было вокруг дома. Для этого Богачёв решил залезть на крышу. Поднявшись на чердак, наш герой вылез в слуховое окно, и, держась одной рукой за ограждение, а другой, придерживая висящий на шее фотоаппарат, прошёл вдоль покатой черепичной крыши к  углу здания.
Вид открывался потрясающий!
И эту потрясающую панораму, этот полный гармонии вечно новый дивный мир, портила эта неуместная развалюха, покосившаяся хибара Лазарева.
- Всё! Хватит! Снесу её, ко всем чертям! – воскликнул Богачёв в сердцах. – Надоело, право же! Что ты, Лазарев, за человек?! Оставил завещание, словно утончённое издевательство. А сам исчез, и, вот уже больше года, ни слуху о тебе, ни духу!
«А как же твоё обещание?» - раздался вдруг совершенно  неуместный внутренний голос.
«Я и так для него достаточно сделал!» - ответил Богачёв про себя, раздражённо. – «Никто бы в здравом уме не сделал столько! С таким избытком! Всё, хватит! Пора возвращаться в реальность! И где он, вообще?»
Желая сбросить нарастающее раздражение и вернуть ускользающее настроение, Богачёв быстрее зашагал по краю крыши. Он обогнул угол и сделал несколько снимков. Вдруг ему в голову пришла внезапная прекрасная мысль: забраться на самый верх  и запечатлеть себя там. Счастливого хозяина на крыше построенного им  дома! Мысль эта была столь неожиданна и столь свежа, и так она понравилась Богачёву, что ускользающее, было, настроение вернулось на место! Держась за проволочный поручень, идущий вверх по краю, и осторожно ступая по широкой черепице - настоящей керамической, это вам не дешёвый пластик! - Богачёв забрался на конёк крыши.  Он настроил в фотоаппарате съёмку с задержкой во времени. После этого Богачёв принялся снимать себя, то отходя, то приближаясь снова. Вроде получилось неплохо. Но, тут другая, ещё более свежая и отчаянная мысль влетела в голову, вошедшего в раж фотографа: сфотографироваться,  держась за флюгер. Это должно было стать апофеозом фото-сессии!
Задумано – сделано. Наш экспериментатор, закрепив камеру на каминной трубе, осмотрительно, на четвереньках двинулся по самому коньку к тревожно дрожащему  флюгеру.   Добравшись, таким образом, до цели, Богачёв встал на ноги и осторожно выпрямился. До срабатывания затвора умной камеры оставались считанные секунды.
Богачёв, обняв одной рукою  флюгер, другою помахивал, как балансиром. Камера щёлкнула, хитро подмигнув зелёными и красными огоньками. Богачёв расслабился и оперся на флюгер. Тот вмиг повело в сторону и вырвало из крыши с основанием. Богачёв заскользил вниз по крыше. Пролетел, ускорившись, по гладкой черепице и врезался в защитное ограждение. Оно оказалось неожиданно хлипким. Не выдержавший силы удара кусок ограждения вырвало из треснувшей черепицы. Богачёв только успел ухватиться за стальную проволоку, как почувствовал, как ноги его болтаются над пустотой. Он лежал, боясь дышать, грудью на краю черепицы. Попытался, было, закрепиться поудобнее, но тут, к своему ужасу почувствовал, как  черепица медленно выходит из пазов.
- Господи, помоги! – закричал повисший меж землёй и небом человек. – Лазарев! Лазарев! На помощь!
-  Не бойся ничего! Я помогу! – послышался Богачёву отдалённый голос Лазарева.
Богачёв вздохнул облегчённо.
- Ах, Лазарев! Ах, сукин сын! Я знал, что ты меня не бросишь!
 Он даже рассмеялся, напоследок.
Так и летел, со смехом глядя на пустой ненужный дом.
В полёте ему стало много легче.