Кто ты...

     До той поры, пока бутон леса не раскроется навстречу рассвету, воздух, словно отвар рыбьего клею,- густ и покрывается дрожью, чуть тронь его. Этот трепет передаётся каждому, кто осмелиться ступить под сень осиротевших осенних стволов поутру. Нарочито ленивые олени в сей час не так опасливы. Манерно отставив за спину крыло, дремлет дятел. Кабаны томно потягиваются на своих диванах и чихают от дыма собственного дыхания. Глядя в никуда, змеи  хрустят подгоревшими вафлями лесной подстилки, шумно прихлёбывая утренний чай с корицей. Всё так, под спудом. По-одиночке... вместе. Совместно. Минуя тайн. Все на виду, но между прочим, не напоказ.
Полдень ржавого леса иной. Он просторен, прозрачен, частью отчуждён. Запутавшийся промеж дерев воздух состоит в большей мере из ртути небес и от того звОнок. Ибо - хрусталь!
     Возбуждение сосуда, в котором заключено пространство, сходит на нет лишь к закату. Но до той поры - пей из него вволю.   
     Вбирая его в себя нежадно, ощущаешь кружение мира округ. Радуешься быть в нежных объятиях внимания. Внимаешь... Алчность же холодит сердце, пробирает до основы, лишает немногих сил. И внезапная жалость к себе принуждает присесть на блестящий зелёный бархат мха уже поверженного дуба и передохнуть. Одуматься.
      Не тревожась присутствием сторонних, хлопочут мыши. Обирают лишайник цвета арлекин. Наполняют им спальни, устилают полы в коридоре. Рядом со входом в их дома, - сугробы бирюзово-зелёного оттенка, использованного и ненужного уже, то ли гриба, то ли водоросли. Который, как и мы, не вполне ещё понимает, кто он.
     Лишённый убеждений, хорош способностью быть и тем, и другим одновременно. Но... притворяясь не таким, каков ты на самом деле, разве сумеешь узнать себя? В зеркале, в памяти, отражении глаз, стремящихся найти в тебе то, чего в тебе давно нет,- истины. Правды. Любви.  Одна лишь надежда, похожая на корысть. На коросту, что творится наспех поверх ран, от которых не убережёмся не ты, ни я...