Красная граница рассказ

                1


           Архангельская область. Колония строгого режима №7 
               
     Распорядок утра в колонии №7 был до чрезвычайности прост. Подъём, поверка, завтрак и выход на работу. Сразу после завтрака Никиту Пешкина, больше известного в миру как "Заноза", вызвали к коменданту. 
    Пока Никита, заложив руки за спину, шёл по тюремному коридору, в его голове крутилась только одна мысль: “На кой ляд я понадобился этому борову? Может, на лесопил хочет поставить? Так я не баклан опущенный, я в законе, лесопилка не мой фасон.”   
    Однако, самого коменданта в кабинете не оказалось. Вместо него за столом сидел высокий крепкий брюнет в столичного кроя костюме и листал толстую папку. Казалось, он не замечал вошедшего. Пешкин сразу же ощутил в этом госте непонятную для себя угрозу и попятился к двери. 
     - Ну что же, вы, Никита Максимович, - негромко, не отрываясь от бумаг, произнёс брюнет. – Проходите, присаживайтесь.   
     Пешкин подошёл к столу и настороженно сел на край табурета. 
     - А я вот ваше дело читаю, - сказал брюнет, на этот раз удостоив Пешкина внимательным взглядом. – Роман, да и только. Одних доказанных эпизодов двенадцать. 
     “Колоть будет, - насторожился Пешкин. – А ведь, не следак это. Совсем другой масти ферзь. Неужто из ФСБ весточка?” 
     При мысли о “федералах” Пешкину стало неуютно, и он заёрзал на табуретке. 
     - Сигаретку не желаете? – спросил штатский вполне дружелюбно, протягивая через стол раскрытый портсигар. 
     Пешкин взял сигарету, прикурил от протянутой зажигалки и, пустив дым в потолок, сказал: 
     - Не финти, начальник. Я честный вор и честно корячу здесь свой червонец. Барабанщиком не был и не буду. 
     - Вам сколько осталось? – не спеша закуривая, спросил штатский. – Ещё семь?   
     - Мои года, моё богатство, - с усмешкой ответил Пешкин. – Вы мне про амнистию петь будете? 
     - В моих полномочиях забрать вас отсюда, - сказал брюнет, пряча портсигар и зажигалку в карман, - причём, немедленно.   
     Пешкин поперхнулся дымом и уставился на странного брюнета. 
     - И что я должен буду сделать? - хмыкнул он. – Застрелить американского президента? 
     - Идея интересная, - усмехнулся брюнет. – Однако, стрелять вам ни в кого не придётся. Мало того, если сделаете всё, о чём вас попросят, решение суда по вашему делу аннулируется.   
     - И о чём же меня попросят? – уже с интересом спросил Пешкин. – Я ведь, крестиком вышивать не умею. 
     - Об этом позже, – тон загадочного брюнета сменился на деловой. – Скажу лишь, что нас интересуют ваши профессиональные навыки. В своём роде вы, говорят, уникум. 
     - Это верно, - самодовольно подтвердил Пешкин. – Нет такого “медведя”, чтобы я его за полчаса не разул. 
     - Ну, что ж, - удовлетворённо кивнул брюнет, - думаю, мы договоримся. А пока, подпишите вот здесь, и можете идти собирать вещи. 
     Он подвинул к Пешкину лист гербовой бумаги, где поверх текста читалась канцелярская шапка:   
      Служба Внешней Разведки РФ. Секретно. Разглашению не подлежит. 
     «Всё-таки влип, - со отчаянием подумал Пешкин. – Эти почище федералов будут».
     Но делать было нечего. Он сплюнул на грязный пол и взял ручку.
               
 
     Уже через час маленький самолёт уносил бывшего заключённого Пешкина Никиту Максимовича в новую жизнь. Глядя в иллюминатор на бегущие внизу суровые красоты архангельской тундры, Пешкин пытался уловить, о чём говорит его спаситель, сидящий в кресле напротив. О каком-то ментосканировании, форматировании, локальном амнезировании и прочей научной шняге. Какая ему, Пешкину, разница? Главное, можно забыть о тюремной баланде, о пропитанной вонью камере и унылом, дождливом северном небе. Всё это теперь позади, там, за хвостом самолёта. 
     - И главное, - донеслось до Пешкина, - никаких самостоятельных действий. Саботаж операции или попытка скрыться будут рассматриваться как побег. Учтите, Никита Максимович, вам вживят специальный чип, и мы будем контролировать каждый ваш шаг.   
     - Это что же, ни кабаков, ни баб?! – попробовал возмутился Пешкин, - на кой ляд мне тогда свобода?! 
     - Всё это после задания, - терпеливо пояснил ангел-спаситель. – Впрочем, вряд ли, вам самому захочется всего этого. 
     - Как это? – удивился Пешкин. – Вы что же, ещё и кастрируете меня? 
     - Я же объяснял вам, - вздохнул брюнет, - после коррекции вашей личности вы станете другим человеком. Совсем другим. 
     Немного помолчав, он добавил: 
     - Ваша прошлая жизнь отныне для вас табу, красная граница. Если переступите через неё, снова окажетесь на нарах. И это в самом лучшем из вариантов. 
     - А в самом худшем? 
     - Если провалите задание, вас ликвидируют. 
 Сказал это брюнет буднично, без тени угрозы, и от этого Пешкину стало по-настоящему жутко. 
 
 
                Подмосковье, ведомственный особняк СВР 
               
 
     Самолёт приземлился на крохотном аэродроме, и к полосе тотчас подкатила большая чёрная машина с затемнёнными окнами. Пешкина пересадили в неё, и дальнейший путь он и его спутник проделали уже на колёсах. Хорошая дорога укачала бывшего зэка, и он задремал, уронив голову на мягкую спинку кресла. 
Разбудили Пешкина, когда машина, шурша по гравию, подкатила к большому трёхэтажному дому.   
     Пешкин вышел из машины и огляделся. Дом с колоннами и балконом больше походил на виллу зажиточного барыги, каких он, Пешкин, немало обнёс на своём воровском веку. Особняк стоял посреди ухоженной лужайки, окружённой внушительным забором. У входа в дом и на дорожке маячили несколько крепких парней в чёрных костюмах. 
     “Сбежать будет непросто, – отметил про себя Пешкин. – Вертухаев не меньше, чем на зоне”. 
     - Вот и прибыли, Никита Максимович, - радушно сказал брюнет, жестом приглашая Пешкина войти в дом. – Здесь вам предстоит пробыть несколько дней. Сегодня отдыхайте, осваивайтесь, а завтра займёмся вашей внешностью. 
     - А что с моей внешностью не так? – удивился Пешкин. – Бабам нравится. 
     - Насчёт баб не сомневаюсь, - усмехнулся брюнет. – А вот для той миссии, что вам предстоит, кое-что нужно будет подправить. 
     Приготовленная для Пешкина комната ему не понравилась.  Нет, всё было чистенько и уютно. Холодильник полный жратвы, телевизор во всю стену, да и постель с белоснежной простынёй - это тебе не тюремная шконка. Всё так, только в холодильнике ни водки, ни пива, а на окне решётка толщиной с руку. Вот тебе и свобода! 
     Натрескавшись до икоты колбасной нарезки, паштета и икры, Пешкин, не раздеваясь, рухнул в кровать и включил телевизор. 
     “Ладно, - подумал он, глядя на пульсирующий весёлыми красками экран. – Кормят пока сладко, стелют мягко. Посмотрим, что будет дальше.” 


     Утром Пешкину велели раздеться до исподнего и отвели в большую светлую комнату, сияющую белизной. Там его усадили в кресло, и улыбчивый тучный доктор, непрерывно болтая о пустяках, принялся нажимать какие-то кнопки и перебирать на столике блестящие никелем инструменты. Пешкин, с детства не терпевший врачей, изрядно струхнул, но дальнейшая процедура оказалась для здоровья безвредной, разве что унизительной. Доктор щекотно водил длинной металлической палочкой по коже, и фиолетовые кляксы наколок исчезали как бы сами собой. Пешкин ошалело разглядывал чистую младенческую кожу на руках, плечах и груди и с отчаянием понимал, что теперь не сможет в таком нелепом виде появиться на честной воровской сходке. 
     Наколками дело не ограничилось. До обеда Пешкина брили, мыли, скоблили и парили. После этого за него взялся портной. И уже к исходу этого беспокойного дня Пешкин был облачён в элегантный костюм и благоухал парфюмом.   
     Осмотрев его с ног до головы, брюнет остался доволен. 
     - Ну, вот, - сказал он удовлетворённо, - теперь хоть на человека похож. Не хватает только одной детали. 
    Он извлёк из кармана маленькую коробочку и протянул Пешкину. В коробочке оказались часы с золочёным браслетом. 
     - Знатные котлы, - похвалил Пешкин, разглядывая подарок. 
     - Строго говоря, это не часы, - пояснил брюнет. – Это, коммуникатор для связи. Работает через спутник. Как пользоваться, я объясню. А теперь идите и как следует выспитесь. Завтра у нас трудный день. 
     Придя в свою комнату, Пешкин сбросил с себя пиджак и рухнул на одеяло. Есть не хотелось. После такого суетного дня кусок не лез в горло. Чесалась кожа - там, где ещё утром были наколки, ныли от непривычной обуви ступни. Но больше всего мучила мысль: “Зачем его, честного вора переделывают во фраера? Зачем весь этот марафет и козырный костюмчик? Да ещё и коммуникатор какой-то, ети его в дышло!»
     Пешкин долго ворочался от невесёлых мыслей и уснул только далеко за полночь. 
               
       
     А на другой день началось и вовсе чудное. Рано утром его снова отвели в белую комнату. Только на этот раз предложили лечь на длинный блестящий стол. Колдовали над Пешкиным теперь двое: высокий пожилой врач и ассистентка лет тридцати с округлыми формами и мощным торсом. Пешкин, несколько лет не видевший ни одной особи женского пола, живо заинтересовался ассистенткой и пытался делать ей неуклюжие комплименты, пока та приклеивала к его запястьям и лодыжкам датчики с проводами.
     Когда с проводами было покончено, на голову бывшего вора надели огромный рогатый шлем, и мир начал дрожать и таять в его сознании. Последнее, что промелькнуло в его ускользающей памяти был кусок лагерного коридора и низкое серое небо за оконной решёткой. 
               
 
Пока над Пешкиным колдовала аппаратура, точно ластиком стирая из его прошлого целые куски беспутной воровской жизни, на балконе особняка разговаривали двое. Одним из них был тот самый брюнет, ангел-спаситель Пешкина. Другой, постарше и поосанистей, с сединой в коротко стриженных волосах озабочено гудел низким голосом: 
     - Я тебе операцию доверил, Сергей, вовсе не для того, чтобы ты какого-то урку за тысячу вёрст тащил. Своими силами обошлись бы. 
     - Заноза не просто вор, товарищ полковник, - возразил брюнет, - в своей области он - гений. Наши специалисты по сравнению с ним ягнята. И потом, Евгений Маркович, кто из наших добровольно пойдёт на замену личности? 
     - Это верно, никто, - вздохнул седовласый. – Хотя, некоторым, я бы мозги почистил.   
 Он усмехнулся каким-то своим мыслям и спросил с некоторым беспокойством:   
 - А если сбежит этот гений? Ищи его потом по всей Европе. Ты ведь мне тогда, майор, головой ответишь. 
     - Мы его на поводке держать будем, - заверил брюнет. – В нейронную сеть Пешкина вмонтируют чип. Любая попытка бежать будет пресекаться болевым шоком. К тому же, - добавил он. – Его личностные характеристики станут другими. Вместо вора-рецидивиста мы получим Франсуа Вилара, техника, вхожего в нужную нам лабораторию, к тому же, в совершенстве владеющего французским. Нам удалось получить от парижской резидентуры мемограмму и антропометрию Вилара. 
     - Антропометрия, мемограмма, - с нескрываемым неудовольствием повторил полковник. - Как бы ему вместе с блатным жаргоном и его воровскую хватку не подтёрли? Получим тогда ещё одного ботаника с разговорным французским.
     - Не беспокойтесь, товарищ полковник, - заверил брюнет, - профессор своё дело знает. 
 
               
                2
 
   … Лёгкий ветерок коснулся лица, принеся с собой запах хвои. Хотелось кофе. Почему-то, непременно со сливками. И непременно с горячим хрустящим круассаном. Перед глазами замельтешили полосатые полотняные тенты летних кафе набережной Орси. Жаль, в «Голубом крабе» таких круассанов не готовят… А надо бы сегодня сходить туда. Бедняга Гийом, как всегда, будет ждать…
Гийом? Кто это ещё? В глаза Пешкину брызнул яркий солнечный свет - с него сняли шлем. Он отчаянно тряхнул головой, пытаясь избавиться от недавнего наваждения. Тщетно. Незнакомые слова, незнакомые мысли, непривычные желания шевелились в мозгу тяжёлой кашей...
     “Да что же это?!” – Пешкин в испуге вскочил со стола, срывая с себя прицепленные к запястьям провода. Комната не изменилась. Рядом стоял всё тот же пожилой врач и его ассистентка. Их Пешкин сразу же вспомнил и немного успокоился. Правда теперь, округлые формы ассистентки совершенно не взволновали его. 
     - Сomment vous sentez-vous?* – спросил врач по-французски. 
     - ;a va, merci,** - ответил Пешкин и застыл в изумлении. 
     - Действительно, хорошо, - скупо улыбнулся врач. – Пришлось с вами повозиться, голубчик. – Столько дряни из вашей памяти удалили, уму непостижимо... 
     - Qui suis-je maintenant, docteur?*** – упавшим голосом спросил Пешкин. 
     - Нomme ordinaire,**** - усмехнулся врач, хлопая недавнего пациента по плечу, - Кстати, вы вполне можете изъясняться и по-русски. Правда, над вашим словарным запасом мне тоже пришлось поколдовать. 
    - Что же мне теперь делать? – прошептал Пешкин по-русски, совершенно ошарашенный происшедшим. 
    - С этим вопросом, голубчик, не ко мне, - развёл руками пожилой врач. – Передаю вас опять майору Игнатьеву. А вот, собственно, и он. 
    Дверь в комнату распахнулась, и в неё стремительно вошёл ангел-спаситель Пешкина. 
    - С возвращением, Никита Максимович, - радушно сказал брюнет. 
    В его взгляде читался нетерпеливый интерес. 
    - Что скажете, профессор? – спросил он врача. 
    - Экземпляр редкостный, - стаскивая с рук резиновые перчатки, ответил тот. – Моторика и рефлексы в норме, речевую артикуляцию я подправил. Но возможны рецидивы первичной памяти. Вы же не позволили мне стереть всё под корень. 
    - Чем это грозит? – быстро спросил брюнет, всё ещё внимательно разглядывая обновлённого Пешкина. 
    - Ничем особенным, - пожал плечами профессор. – Локальное раздвоение личности, фантомные воспоминания и ночные кошмары. Такие приступы будем купировать. И, главное, не подвергайте пациента никаким стрессам. 
     Пешкин очумело вертел головой, глядя то на майора, то на профессора. Он был в полном смятении. Действительность казалась ему придуманной, иллюзорной. Вдобавок, болела голова. Но даже и боль эта сейчас была какой-то чужой, ненастоящей. Впрочем, после двух уколов боль отступила, а вскоре и мысли, хаотично мечущиеся в голове, начали занимать свои места. Деваться, впрочем, всё равно было некуда, приходилось со всем мириться.
 
 
*      Как вы себя чувствуете 
**    Спасибо, хорошо 
***  Кто же я теперь, доктор? 
****Обычный человек 
               
 
       Вечером того же дня Пешкин был посвящён майором Игнатьевым в подробности предстоящей операции. Дело предстояло нешуточное. Двумя месяцами раньше во Франции, на выставке в Ле Бурже был похищен блок авионики новейшего истребителя. Причём, похищен своим же техником. Предателя вычислили, и на допросе выяснилось, что блок был передан им французским спецслужбам за сумасшедшую сумму. Разведчикам пришлось попотеть, прежде, чем удалось найти, где находится украденный блок. И теперь он, Пешкин, должен лететь во Францию и, ни много ни мало, выкрасть эту штуковину у французов. 
    - И учтите, Никита Максимович, - увещевал Игнатьев. – Вы теперь, Франсуа Вилар, компьютерный техник. Ваша задача – проникнуть в лабораторию, вскрыть сейф, где хранится блок и передать его нашим людям. Завтра с вами поработает визажист, подгонит ваше лицо под оригинал. Потом вам накатают “пальчики” Вилара и вставят линзы с его радужкой. 
    - И кто такой этот Вилар? – спросил Пешкин, вздыхая. 
    - Славный малый, - пожал плечами Игнатьев. – Любит кофе с круассанами, джаз и собачку “Джуди”. Веган. Не пьёт вина. В сексуальных предпочтениях – гей. 
    - Гей?! – упавшим голосом повторил Пешкин. 
    - У них это за грех не почитается, - успокоил Игнатьев. 
               
 
    Ночью Пешкин не сомкнул глаз. Мелькали перед глазами какие-то понурые тени, люди без лиц в синих тюремных робах, мерещились чьи-то имена, резкие окрики. Рядом с этим вспыхивали незнакомые, но яркие цветные картинки. Комната, освещённая солнцем, лохматая собака, бегущая по траве... улыбающийся Гийом… Ночь тянулась нестерпимо долго, старый Пешкин боролся с новым Пешкиным - и какой из них забылся под самое утро, сам Пешкин так и не разобрался. 
 
               
     Весь следующий день над Пешкиным колдовал визажист. Придирчиво осмотрев своего подопечного, Игнатьев остался вполне доволен, чего нельзя было сказать о самом Пешкине. Ему не понравились прямые соломенные волосы, горбатый нос и пухлые губы этого самого Вилара. Впрочем, чего было ждать от этого лягушатника. 
     - Скажи спасибо, что не негр, - философски заметил майор. – А теперь поговорим о Франции. Завтра вылет, и вас, господин Вилар, уже ждут наши люди. 
 
      
                Франция. Аэропорт Орли. 
               
 
    В аэропорту шёл дождь. Пешкин вышел из самолёта на трап и поднял ворот плаща, прячась от колючего ветра и дождевых капель.   
    “Вот и Европа, - подумал он, бредя в пёстрой толпе прибывших пассажиров. - Сбылась мечта идиота…” 
Легко читая светящиеся надписи на французском языке, Пешкин без хлопот прошёл зону контроля, пересёк здание аэровокзала и снова оказался под моросящим дождём. Он уверенно поднял руку, призывая такси, и к нему, взметая брызги, устремился белый “Пежо” с сияющим на крыше знаком парижского такси. Пожилой араб за рулём на ужасном французском спросил, куда надо ехать. 
     Пешкин назвал адрес и забрался на заднее сиденье. Путь предстоял недолгий, до местечка Эври. Там, в неприметном доме на окраине городка, его уже ждали оперативники. 
     Водитель вырулил на автостраду и повёл машину на юг, в сторону от Парижа. Дорога была свободна, и машина весело летела сквозь дождевую пелену, неся бывшего вора к его новой жизни.   
Однако, новая жизнь была далеко не безоблачна. Оглянувшись, Пешкин заметил мчащийся следом точно такой же “Пежо”.  Коротко, но тяжело вздохнув, пассажир откинулся на спинку сиденья. Всё правильно. Каждый его шаг теперь под контролем. Каждый час, каждую минуту, пока он не сделает то, что ему предназначено. Такова цена за свободу. 
 
                Франция. Эври.
 
               
     Такси остановилось за три квартала от нужного места. Пешкин расплатился с шофёром и вышел из машины. Дождь кончился, и французский городок встретил его лоснящимся на свету мокрым асфальтом пёстрых опрятных улиц. 
Наконец-то он дома. Навстречу, складывая на ходу, зонтики, шли немногочисленные прохожие. Здесь не было столичной суеты, и горожане передвигались неспешно, явно наслаждаясь сменой погоды. Никита Максимович, неторопливо шёл по мощёному тротуару, разглядывая знакомые вывески небольших бистро и зеленных лавок.  Слух ласкала привычная французская речь, а запах, доносящийся из бистро и кофеен, был упоителен. В сущности, он был бы сейчас совершенно счастлив, если бы не взгляд за спиной - неусыпный, сверлящий взгляд своего соглядатая.   
 
 
     Вот и нужная улица. Повернув за угол, Пешкин, попал уже в иной мир. Угрюмые однотипные домики, баки полные мусора и редкие, смуглокожие пешеходы. 
     “Арабский квартал, - вспомнил он. – Браво. Лучшего места для конспиративной квартиры не найти. Французская полиция сюда и носа не кажет.” 
     Перед домом номер семнадцать Пешкин огляделся и, не заметив никакого интереса к своей персоне, позвонил в дверь. 
     Ему сразу открыли. Крепкий парень лет тридцати, представившийся Вадимом, провёл Пешкина через аскетично обставленную квартиру к дальней комнате. Здесь его встретил щуплый юноша в огромных очках. Джинсы с кляксами пролитого кофе, и выцветший портрет Че на футболке недвусмысленно говорили о его социальном кредо. 
     - Винт, - представился он, протягивая длинную нервную ладонь. – Это ты - тот самый перец, что лягушатников будет экспроприировать?   
     - А ты, наверное, мой напарник? – догадался Пешкин, с интересом разглядывая парня. – Мне сказали, ты лучший по компьютерам. Прямо-таки, гений. 
     - Скорее, злодей, - самодовольно усмехнулся Винт. – И, вообще, у нас лузеров, папаша, не держат. Пошли, введу тебя в курс дела. 
     Винт склонился над компьютером, и его пальцы стремительно забегали по клавиатуре. На стене вспыхнул огромный экран. 
     - Это лаборатория лягушатников, - пояснил Винт выскочившую на экран картинку. – Два этажа. Шестнадцать сотрудников плюс охрана. По периметру - камеры. На входе - сканеры и глушилки. Был вариант с группой захвата, но это всё равно, что брать Бастилию штурмом. Без шума не войти и не выйти. 
     - А где находится прибор? – спросил Пешкин, разглядывая поэтажный план здания. 
     - Предположительно, вот здесь, на втором этаже. – Винт увеличил картинку и подсветил нужную комнату. – Блок заперт в сейфе. Достают его только на время испытаний. 
     - Удалось выяснить модель сейфа? 
     - “Бург-Вахтер” – доложил Винт. 
     - Немецкий “медведь” – задумчиво кивнул Пешкин. – Трёхсторонний запор, блокировка при взломе, электронный ключ. 
     - Серьёзный дядя? – с беспокойным интересом спросил Винт. 
     - Приходилось общаться, - усмехнулся Пешкин. – При хорошем инструменте вскрою минут за сорок. 
     - Инструмент есть, - заверил Винт, - а вот времени будет в обрез. Когда ты окажешься возле сейфа, активируешь капсулу с газом. Лягушатники полчаса будут в отключке. Так что, работать придётся в стиле аллегро. Не дрейфь, газа не нанюхаешься, у тебя будут назальные фильтры. Кстати, электронный код сейфа я возьму на себя. 
     - За это спасибо, - кивнул Пешкин. – Как я покину здание?   
     - Наружную охрану снимет наш снайпер из соседнего дома, – пояснил Винт.   
     - Как снимет? – спросил Никита Максимович с явным беспокойством. – Я на мокрое не подписывался. 
     - Да ты, камрад, я гляжу, пацифист, - усмехнулся Винт. – Успокойся, стрелять будут шприцами со снотворным. Охране гарантирован чуткий и здоровый сон. Мы с французами не воюем. 
     - Ладно, - сказал Пешкин уже спокойно. - Как выходить, понятно. Как я туда войду? 
     - Вместо своего двойника, Франсуа Вилара. Этот поц раз в неделю появляется в здании. Цель его прихода – обновление программ, смена паролей и тому подобное. Завтра, как раз, такой день. 
     - А сам Вилар? 
     - Его перехватят по дороге, - пояснил Винт. – И вежливо пригласят погостить у нас пару часиков. 
     - Со входом и выходом всё ясно, - удовлетворённо кивнул Пешкин. – А теперь, давай-ка, поговорим про «медведя».
     На детали предстоящего дела ушло ещё три часа и литр крепкого кофе. Когда все части головоломного пазла заняли своё место, Винт, отведя глаза в сторону, произнёс: 
     - Извини, камрад, мне велели напомнить, если ты решишь соскочить, тебе устроят Хиросиму в башке. 
     - Всё в порядке, парень, - вздохнул Пешкин. – Завтра мы с тобой напишем картину маслом.   
 
                3
 
     Солнечным утром следующего дня всё пошло точно по намеченному плану. Вилара перехватили у стоянки, когда он выходил из своей машины и, оглушив шокером, запихнули в фургон. Затем француза раздели, и Пешкин, нацепив его фирменную спецовку, направился к зданию лаборатории. Охранники у входа, лениво взглянув на бейджик фальшивого техника, без вопросов открыли дверь, сканер также не обнаружил подмены.   
     Не задерживаясь на первом этаже, Пешкин сразу поднялся на второй. Ему кивали, с ним здоровались и хлопали по плечу. Лица сотрудников казались знакомыми, но фальшивому Вилару было не до дружеской трепотни.
     Когда Пешкин был в двух шагах от нужной комнаты, его окликнули: 
     - Эй, Франсуа, постой-ка! 
     Из дальнего конца коридора к нему спешил высокий сутулый юноша, одетый в майку и джинсы. Это был Гийом, и в голове Пешкина тотчас пронеслась вереница пикантных воспоминаний. 
     - Почему ты не пришёл вчера в “Голубой краб”? – спросил Гийом раздражённо. – Ты снова встречался с этим ублюдком Пьером? 
     - Ни с кем я не встречался, - стараясь скрыть волнение, тихо ответил Пешкин. – Весь вечер болела голова. 
     - А что с твоим голосом? – уже с тревогой спросил Гийом. – С тобой всё в порядке, Франсуа? 
     Гийом взял Пешкина за руку и тотчас отстранился. 
     - Ты не Франсуа!.. – ошеломлённо прошептал он.   
     - Ты прав, приятель, я не Франсуа, - сказал Пешкин по-русски и, выхватив из рукава ампулу, раздавил тонкую оболочку. Газ с шипением вырвался на свободу. 
    Гийом, всплеснув длинными руками, мягко повалился к ногам Пешкина и замер. Мельком глянув на несостоявшегося любовника, Пешкин устремился к заветной комнате. Счёт шёл уже на минуты.   
 
               
 
     Дверь комнаты была приоткрыта, возле неё, на стуле, спал охранник, громко всхрапывая на весь этаж.
Сейф оказался на месте. Тот самый “Бург-Вахтер”, о котором говорил Винт. Его полированные бока аристократично поблёскивали в свете потолочных плафонов. Пешкин взялся за дело без промедления. Достал из сумки и разложил перед сейфом отмычки и стетоскоп. Включил коммуникатор - Винт был на связи и молниеносно расправился с электронным ключом. Пешкин принялся за механизм сейфа. Его пальцы привычно легли на цифровую рукоять, а сам он замер, превращаясь в слух. Он ловил каждый шорох, усиленный стетоскопом.
 «Щёлк» – есть первая цифра. И вместе с ней - полузабытое чувство безудержного азарта. Адреналин весело погнал кровь по жилам.
 «Щёлк» - вот и вторая цифра. Внезапно из глубин памяти вынырнуло брыластое лицо начальника зоны. Перед глазами встал тюремный коридор, выплыла шконка, заправленная серым линялым одеялом… Пешкин мотнул головой и снова приник к стетоскопу.
Щёлкнуло в третий раз. В уши хлынул шум буйного кутежа в Сокольниках: замелькали перед глазами крашенные губы и шёлковые юбки, и сразу же - треск вышибаемой двери, выстрелы, истошный вой милицейской сирены… Отчаянная гонка по переулкам ночной Москвы…

С последним щелчком прежний Заноза расправил плечи и грубо отпихнул с дороги изнеженную и субтильную сущность Вилара. 
Массивная дверь сейфа с жалобным стоном отъехала в сторону.   
   - Помнят руки-то, помнят, - пробормотал Заноза, заглядывая в сейф.
   Помимо блока, упакованного в фольгу, в сейфе оказалась крутобокая бутылка “Камю” и початая пачка евро. Пешкин сгрёб в сумку секретный блок, отправил туда же деньги, а бутылку взвесил в руке. 
Задание было выполнено. Оставалось передать добычу оперативникам. Он захлопнул дверцу. Вору-рецидивисту Занозе делать здесь было нечего. Кроме одного. Он торопливо вскрыл коньяк. Трезвенник Вилар отчаянно запротестовал где-то в глубине души, но Заноза не обратил на него внимания. Не отрываясь, с поспешной жадностью, он ополовинил бутылку. В голове зашумело. 
     - А вот теперь погуляем, - зло усмехнулся Пешкин.
     Спотыкаясь о спящих, он бросился к выходу. Надо было спешить. На первом этаже, куда газа попало меньше, сотрудники уже приходили в себя. Кто-то пробовал встать с пола, хватая дверной косяк. Детина в форме попытался остановить Пешкина, но тот оттолкнул его, и охранник грузно свалился на пол.   
     Выскочив из здания, Пешкин едва не упал, налетев на лежавшего поперёк дорожки второго охранника. Из его предплечья торчал тонкий короткий дротик. Пешкин нагнулся над спящим и, повинуясь неясной мысли, торопливо расстегнул прицепленную к поясу кобуру. Чёрный тяжёлый пистолет он бросил на дно сумки. 
   Уже на улице Пешкин машинально охлопал карманы. Так и есть: ключи от машины.
   «Лоханулись цветные, - усмехнулся Пешкин. – Похоже, это мой фарт».
К стоянке он подошёл, обдумывая каждый дальнейший шаг. Машина Вилара была на месте. Чуть поодаль маячил тот самый фургон, где двое оперативников на переднем сиденье напряжённо ждали Пешкина. 
     Когда до фургона оставался десяток метров, Пешкин, как бы невзначай запустил руку в сумку. Нащупав пистолет, он прямо из сумки несколько раз выстрелил по колёсам. Переднее колесо фургона лопнуло, с шумом выпустив воздух. 
     Не теряя ни секунды, Пешкин метнулся к машине. Оперативники выскочили из фургона и бросились наперехват, что-то отчаянно крича по-русски, но Пешкин включил зажигание и до хруста вдавил педаль газа. Машина рванулась с места.
     Дальше он стремительно нёсся по улицам, распугивая прохожих. То и дело сворачивал на перекрёстках, всякий раз оглядываясь, ожидая за спиной погоню. За окнами сливались в одну безумную пёструю полосу витрины, рекламные щиты, дорожные знаки… Восторг свободы и азарт бегства рвали душу.
 
   Боль обрушилась внезапно. Внутри головы сначала надулся, а затем оглушительно взорвался раскалённый шар. Перед глазами вспыхнули ало-кровавые круги. Ослепнув на мгновение, он ударил по тормозам. Ничего не видя, судорожно нащупал сумку на соседнем сиденье и выхватил оттуда бутылку. После нескольких судорожных глотков боль притупилась, растекаясь по всему телу волной.   
     Когда возвратилось зрение, Пешкин увидел, что машина стоит посреди дороги, загораживая проезд. Позади уже сигналили, там начала собираться пробка. Подхватив сумку, он буквально вывалился из машины наружу. К нему бежали. Пожилой француз подхватил Пешкина под руку и что-то озабоченно спросил, предлагая помощь. 
     - Est all; ; l'enfer! – бросил ему Пешкин, оттолкнул француза и побежал вдоль улицы.   
     Он не разбирал дороги. Главное сейчас было бежать – бежать подальше от брошенной машины. Он падал и снова вставал, петлял, ныряя в проулки и подворотни. Чёртов чип! Пешкин готов был разбить себе голову об асфальт, лишь бы вырвать его из оглушённого мозга.
 
***** Иди к чёрту!
 

     Вконец измученный, он без сил привалился к каменной ограде. Боль почти отступила. Отдышавшись, он осмотрелся - хвоста не было. Аккуратные домики стояли вокруг. Стриженые кусты, ухоженные газоны. Где-то невдалеке гудела автострада - значит, он уже на окраине. Узкая улочка была пустынна. Запустив руку в сумку, дрожащими пальцами он извлёк пачку банкнот. Четыреста евро. Он закрыл глаза, восстанавливая дыхание. Четыреста хрустов на первое время хватит. Что дальше? Рвать когти до Парижа? В большом городе легче затеряться и лечь на дно. Непослушными руками он вытянул бутылку - там ещё плескалось порядочно. Зубами вытянул пробку, выплюнул. Запрокинув голову, прикончил коньяк и отбросил бутылку в сторону.
    Ветер донёс до него запахи бензина и разогретого на солнце асфальта. Так пахла свобода. Он оттолкнулся от забора и с трудом переставляя ноги, прихрамывая в жёсткой обуви, побрёл к автостраде. Голове становилось всё легче, сумка с заветным блоком приятно тянула руку. Что там плёл этот чернявый про границу? На-ка, выкуси! Теперь не возьмёшь Занозу. С таким козырем банковать теперь буду я. И клал я из-под хвоста на все ваши красные границы…


                Подмосковье, ведомственный особняк СВР 
 
               
  По-летнему тёплый сентябрьский день уступал место вечерней прохладе. Воздух был тих и неподвижен. Заходящее солнце мягко золотило макушки сосен. На балконе особняка снова стояли двое. 
 - Ну, и где теперь искать твоего протеже? – раздражённо спрашивал седовласый. – Говорил ведь, нельзя доверять бывшему зеку. 
 - Всё под контролем, товарищ полковник, - заверил Игнатьев. - Не беспокойтесь, наши люди у него на хвосте. Он сейчас в одном из борделей в пригороде Парижа. Да и что, собственно, произошло? Блок он выкрал. Ни французам, ни американцам до него теперь не добраться. Пешкин наверняка спрятал его так, что и днём с огнём не найдёшь. Это – гарантия его безопасности. 
     - А если он снова загонит его французам? – предположил седовласый. 
     - Пешкин не дурак, - возразил Игнатьев . - Он прекрасно понимает, что тогда ему точно конец. Пока блок у него, он будет играть с нами в «кошки-мышки».
Собеседники помолчали, вглядываясь в закатные краски в просветах между соснами.
     - А вот скажи, Сергей, - задумчиво спросил седовласый, - почему он, всё-таки, сбежал? Ведь мы ему амнистию обещали. 
     - Не поверил, - пожал плечами Игнатьев. – Испугался, что упрячем его, как свидетеля, или, того хуже, ликвидируем. 
     - Значит, не поверил, - повторил полковник, барабаня пальцами по балконным перилам. – А как он вообще смог сбежать? Ты ведь говорил про какой-то чип. 
     - Вот этого я и сам не понял, - честно признался Игнатьев. – Чисто теоретически болевой спазм можно купировать наркотиками или сильной дозой спиртного. Это нарушило бы нейронную связь его мозга с чипом. Только, где он мог взять эту дозу? И потом, зачем он попёрся в бордель? Ведь в его новой сущности он закоренелый гей? 
      - Похоже, в этом деле одни загадки, - усмехнулся полковник. – Верно ведь говорят: душа человеческая – сплошные потёмки. И ничего-то профессора наши в этом не понимают. Впрочем, тебе ли, Сергей, не знать этого? 
    Седовласый похлопал Игнатьева по плечу и удалился. 
Майор Игнатьев остался один. Он глядел вдаль, где зелёной волной колыхались макушки сосен.
    Когда-то, много лет назад, он тоже был поставлен перед красной границей. Но не переступил её. И теперь он, майор, офицер разведки, почти завидовал беглому вору, у которого не было ни карьеры, ни будущего. Интересно,
сколько раз в своей новой жизни он был счастлив так, как был сейчас счастлив Пешкин? Пешкин, удравший от погони и ещё не знавший, что кольцо вокруг него неумолимо сжимается.

    Где-то вдалеке вскрикнула ночная птица. Мир погружался в вечернюю прохладу. Пора было уходить. Но Игнатьев медлил, задумчиво поглаживая ладонью запястье там, где когда-то давно, в другой жизни, красовалась лагерная наколка.




P.S. Настоящий рассказ - участник международного литературного конкурса "Будущее время" 2019