Монахиня Мария. Финский период

МОНАХИНЯ МАРИЯ. ФИНСКИЙ ПЕРИОД

I. Териоки

Воспоминания Анны Александровны Танеевой (Вырубовой) «Страницы моей жизни» завершаются декабрем 1920 года, когда вместе с матерью они по льду пересекли границу возникшего на обломках Российской Империи государственного образования — суверенной Финской республики, которая уже не принадлежала революционной России. Оказавшись таким образом на территории сопредельного государства, они, мать и дочь Танеевы, некоторое время проживали на своей даче в Териоках, но вскоре переехали в Выборг.

Что побудило Анну вместе с Надеждой Илларионовной покинуть Териоки, которые они очень любили, неизвестно. Нестабильность политической обстановки и близость советской границы, вызывавшие опасения, имели, скорее, второстепенное значение. Основная причина всё же, на наш взгляд, заключалась в другом. Причина была в той атмосфере, которая царила в Териоках и которая не могла не тяготить Анну Александровну. В то время там можно было встретить много высокопоставленных особ, укрывшихся от революции и проживавших на своих дачах.

Вот как описывает Териоки того периода композитор Пётр Федорович Миролюбов в своих воспоминаниях:

«Парки, сады с дачами охватывали в Териоках целые кварталы, всех дач, конечно, не перечислишь. Многие из них были весьма комфортабельными, такие как дача Мюзер, дача Ландезен, дача Хейкель — все они располагались в сторону залива и некоторые из них, имея парки, пересекали своими участками даже Куоккальское шоссе. Интересно отметить, что очень часто дачи носили название, соответствующее имени жены владельца: “Анино” — дача К.С. Богданова, жену звали Анной Константиновной, “Танино” — дача полковника П.П. Александрова, жена его — Татьяна Домиановна. Особенно роскошными считались дачи-дворцы Захарова, Иванова, Шитова, Седеркреуц, графа Ностиц, графа Шереметьева. Было здесь и ателье художника Леви, дача Дальберга с артезианским колодцем, из которого била вода со страшной силой и зимой и летом. Роскошные дачи имели князь А. Оболенский, князь Демидов-Сан-Донато. Невозможно всех перечислить, это далее скуку нагоняет, можно сказать, устанешь и читать! Одним словом, богатые имели дачи и состояние и таковое проживали и беднели, а рабочий человек своим трудом наживал деньжонки и покупал у богатых за бесценок маленькие дачки, ремонтировал их и жил в них. <…>

Вспоминаются также имена военных, живших в Териоках после революции: генерал Александр Голдтгойер из свиты Его Величества, генерал Владимир Бойсман, участник Первой мировой войны, генерал Ермаков и другие. Князь Урусов имел в Териоках своё дело, он часто заходил в школьную библиотеку. Одевался он в папаху и военную шинель, без погон, конечно»1.

Таким образом, Териоки в то время оказались центром скопления петербургской знати. Анна Александровна не могла не оказаться в центре внимания великосветского бомонда, которого она и раньше старалась избегать. Отсюда легко представить, что вместе со знатными особами в это местечко перекочевал дух и атмосфера петербургских салонов, где привычным и излюбленным способом времяпрепровождения являлись обсуждение тем, которые волновали недалекие умы накануне революции: конечно, Царская Чета, конечно, Вырубова, конечно, Распутин. Оказаться в такой атмосфере — значило вновь предстать на суд перед неумолимым, беспощадным и несправедливым общественным мнением, т. е. вновь сделаться объектом нескончаемых пересудов, старых, грязным салонных сплетен, шушукания и скрытой враждебности. Анна Александровна достаточно настрадалась от этого, и снова переносить эту моральную пытку ей, видимо, было не по силам, и так подорванным годами гонения.

Единственным исключением из круга бывших высокопоставленных особ мог быть генерал В.Н. Воейков, который был женат на Евгении Фредерикс — дочери графа В.Б. Фредерикса (полное имя — Евгения Валентина Жозефина). С её сестрой Эммой Фредерикс (полное имя Эмма Елена София) дружила Анна Александровна. В воспоминаниях П.Ф. Миролюбова можно найти подтверждение сказанному:

«На даче доктора Боткина (того знаменитого Боткина, капли которого до сих пор продаются в аптеках у нас в Финляндии) после революции жил генерал Владимир Николаевич Воейков, бывший комендант императорского дворца. Очень хорошо помню его роговые очки и толстые стекла, очевидно, он был близорук. Генерал Воейков часто заходил в наш дом, где жила В.Н. Абрамовская, наша соседка по квартире. Встречая нас, т. е. меня и моего приятеля, ещё на улице перед школой, он ласково приветствовал нас и давал нам по карамельке, приговаривая: “Вот вам обоим письма!” — и вынимал из кармана обычно карамель “Кис-кис” (два котенка играли на картинке обертки). Часто, завидя генерала, мы радостно бежали ему навстречу. В.Н. Абрамовская часто бывала в гостях у Воейкова, там она встречала Анну Вырубову (урожденную Танееву), фрейлину императрицы. Воейков был женат на дочери графа Фредерикса, а А.В. Вырубов, муж Анны Танеевой, был троюродным братом Воейкова. Имя генерала Воейкова было хорошо известно местным жителям!»2

II. Выборг. Акутины.

Покинув Териоки, Анна Александровна вплоть до 1939 года проживала в Выборге, где они вместе с матерью Надеждой Илларионовной (до её смерти в 1937 году) снимали квартиру в доме Акутиных. Этот дом являлся самым красивым зданием в городе и получил название «Дворца Эден». Как пишет Елена Майяла в автобиографических записках, «самой известной обитательницей этого дома была Анна Вырубова, фрейлина последней российской императрицы Александры Федоровны. Из маленькой пенсии и скромных заработков за преподавание языка она помогала своей матери, Надежде Танеевой, и племяннице, Татьяне фон Пистолкорс»3.

Елена Майала — дочь Марины Павловны Акутиной, вышедшей замуж в 1942 году за Николая Александровича Шувалова. Марине Акутиной в 1939 году, когда монахиня Мария вынуждена была покинуть Выборг, было всего 20 лет. Т. е. Марина Павловна в свои детские и юные годы была хорошо знакома с монахиней Марией (Анной Вырубовой).

В «Валаамском патерике» приводятся сведения о том, что юной хозяйке дома Акутиных — Марине — Анна Танеева давала уроки английского языка. Там же приведён отрывок воспоминаний Марины Павловны Акутиной-Шуваловой, рисующий облик Анны Александровны в эти годы:

«Она была очень религиозна, лето часто проводила в монастырях. Много рассказывала о Царской Семье. Я была тогда девчонкой, подробности этих рассказов, конечно, стерлись, но впечатление о том, что эти люди, память о них — самое дорогое в её жизни, осталось. Помню, что ей устраивали встречу с женщиной, объявившей себя Великой княжной Анастасией, якобы чудом спасшейся от гибели в Екатеринбурге. Анна Александровна не признала в ней царской дочери. И ещё хорошо помню, что она была очень мягким человеком. Несмотря на всё пережитое, в ней совсем не было ненависти, озлобленности»4.

III. Слово правды о Царской Семье

Поселившись сначала в Териоках, а затем в Выборге, ощутив себя в безопасности, Анна Александровна наконец могла бы пожить тихо и безмятежно, вдали от житейских бурь и невзгод, по крайней мере, могла бы постараться сделать всё, чтобы никогда не возвращаться к переживанию тех страшных картин и ужасов, всего того, что было вымучено и выстрадано ею в России. Но... этого не произошло. Практически сразу она приступает к написанию воспоминаний «Страницы моей жизни».

В тех обстоятельствах, в которых она находилась, совершить нечто подобное означало совершить подвиг, причём подвиг духовный, так как не будучи глубоко верующим человеком, не черпая духовной поддержки из небесных источников, не питаясь обильно Божественной благодатью, немощная врачующей, а оскудевающая восполняющей и умудряющей, невозможно совершить сей труд. Почему? Да потому только, что посвящены воспоминания Помазанникам Божиим.

Неповторимость и бесценность её воспоминаний состоит в том, что слово о Царе Николае, Царице Александре и Их Царственных Детях произнесено замечательным русским православным человеком, православным не по букве только, но по духу, по особому духовному устроению открытой, чистой души, по необыкновенной, детской вере, человеком, горячо и искренне любящим Тех, о ком идёт речь, любящим Россию и Русский Народ. И именно с точки зрения глубоко верующего православного русского человека изображены Их чудные, светлые лики, даны оценки событиям и поведению людей, затронуты вопросы, касающиеся Божественных основ устроения Русской Земли. В её воспоминаниях найдем мы верное понимание истинных, духовных по своей природе причин трагического разрушения Самодержавной России.

Значение книги ещё и в том, что автор, Анна Александровна Танеева (Вырубова), из всех окружавших Царскую Семью людей являлась и является наиболее близким к Ним человеком, близким не только по своему положению приближенного друга, но по миросозерцанию, по общности духовных интересов и судьбы.

Воспоминания были написаны довольно быстро, изданы в 1922 году в Париже и переизданы в 1923 в Берлине. Чтобы по достоинству оценить значение этого события, достаточно сказать, что появление их было встречено новой волной негодования и озлобленного раздражения как в Советской России, так и за её пределами. Было сделано всё, чтобы уничтожить добрую память об Анне Вырубовой в сознании потомков, вновь очернить её имя. Задача состояла не только в том, чтобы дискредитировать её саму, но и в том, чтобы исказить до неузнаваемости её воспоминания. Для этой цели были приведены в действие все возможные грязные механизмы, включая откровенную ложь, фальсификацию и подлог, и все это с привлечением интеллектуального потенциала профессиональных историков, литераторов, переводчиков, деятельность которых, несомненно, контролировалась властными структурами внутри России и определенными политическими кругами за рубежом.

По всей видимости, новые тиражи книги «Страницы моей жизни» больше не переиздавались в полном объёме и первоначальном виде, а то, что было переиздано, носило следы беззастенчивой правки, в результате которой текст был сокращён вдвое.

Развернутая в мире кампания по искажению воспоминаний Анны Вырубовой преследовала цель не столько опорочить саму Анну Танееву, сколько запятнать светлую память о последних русских Царе и Царице и исказить представление о русском самодержавии в целом, как об исключительно благодатном, незаменимом для России Богоданном устройстве государственного управления, в котором с наибольшей полнотой в человеческой истории нашёл отражение принцип слияния (симфонии) светских и духовных властей, принцип единения в Боге Русского Народа вокруг своего православного Царя-Самодержца.

Ко всему прочему, книга раскрывала подлинную роль многих деятелей из среды русской эмиграции, кто продолжал мнить себя радетелями о благе России, кто писал мемуары, претендуя на обладание истиной, на самом же деле скрывал подлинные причины произошедшего в России, кто, более того, искажением правды о Царе и его верных слугах прикрывал свою собственную неблаговидную, если не сказать более резко — грязную роль предателей и изменников Царя и России.

О том эффекте, который произвёл выход воспоминаний Анны Вырубовой, и о масштабах ответной реакции можно косвенно судить по тем действиям и усилиям, которые были предприняты в Советской России в ответ на выход «Страниц». Несомненно, что эта «литературная деятельность», а точнее возня, соответствовала интересам не только большевистской верхушки, но и тех сил в мире, которые способствовали сокрушению Самодержавной России.

Не будет преувеличением, если предположить, что именно этот период жизни Анны Александровны сопряжён с её духовным, несомненно, молитвенным подвигом, когда она, фактически бесправная эмигрантка, по-прежнему беззащитная и немощная физически, только силой веры и твёрдостью своего духа могла противостоять кампании, которая имела целью не допустить того, чтобы правда о Божиих Помазанниках открылась всему миру. Ставка в этой борьбе была очень велика. И враги Русского Народа это хорошо понимали. Ведь речь идет о спасении России как Державы Русского Народа — единственного несокрушимого оплота Православия в мире перед лицом всеобщего отступления от Бога и поклонения духу стремительно идущего в мир антихриста.

IV. Монахиня Мария

После написания и выхода в свет воспоминаний Анны Танеевой для неё открылась новая страница жизни, о внешней стороне которой мало что известно, сведения очень неполны и отрывочны. Этот новый этап не отличает обилие ярких эпизодов и поворотов судьбы. Анна Александровна как бы покидает сцену, где разворачивались действия драмы, за которой следил весь мир. Злые драматурги пытались навязать ей роль, которую она никогда не играла. Её упорно хотели обрядить в чужое грязное платье, которое ей совершенно не подходило. Поэтому её решение уйти в тень выглядит вполне естественным и понятным. Жизнь той Анны Вырубовой, которую знали все и которая была всем открыта: и друзьям, и врагам, — закончилась. Вернее сказать, она продолжилась в её детище — книге воспоминаний «Страницы моей жизни».

Саму же Анну Александровну уже ничто не связывало с миром, и она, наконец, исполнив данный ею обет, приняла монашеский постриг с именем Мария. Это событие произошло в Смоленском скиту Валаамского монастыря, который отныне стал для неё духовной родиной.

В этот период времени Валаамская обитель вместе с Пюхтицким женским монастырем в Эстонии становятся центрами духовной жизни, куда стремились истомлённые духовной жаждой сердца многих русских паломников, оказавшихся отрезанными от православных святынь своей Родины. Притягательная сила древней монашеской обители была огромна. Достаточно сказать, что после революции именно на Валааме проводились ежегодные съезды духовенства Финской епархии, преобразованной затем в Финскую Православную Церковь. Большую роль для приобщения православной молодежи к духу Валаамского монашества сыграла деятельность Русского Студенческого Христианского Движения, основанного и возглавляемого протоиереем Сергием Четвериковым. Отец Сергий, активный церковный деятель русской эмиграции и миссионер, преподаватель Богословского Института в Париже, несколько месяцев прожил на Валааме, где он вместе с игуменом Харитоном отредактировал Валаамский сборник о Иисусовой молитве. Этот сборник на протяжении многих лет составлял о. Харитон на основе святоотеческих книг и трудов подвижников благочестия — делателей Иисусовой молитвы. Два отделения общества действовали в Финляндии: в Выборге и в Хельсинки. О православном кружке в Хельсинки, в связи с участием в его деятельности монахини Марии, будет упомянуто ниже.

Хочется отметить, что влияние Валаамской обители сказывалось не только среди русских эмигрантов. Благодаря Валааму сердца многих шведов и финнов были покорены духовной силою русского православия, традиции которого на финской почве были после войны возобновлены на Новом Валааме. Плоды миссионерской деятельности с особенной силой проявились среди карел, которые по праву влились в семью православных народов. Для них был составлен алфавит из русских букв, построено много прекрасных школ и переведены богослужебные книги и нотные песнопения на финский язык. Эта работа была начата ещё до революции будущим Патриархом, а в то время архиепископом Финляндским Сергием (Страгородским) и продолжена монахами Валаамской обители после революции. В частности, на Валааме действовала школа для мальчиков-карел, а в 1926 году впервые в одном из храмов начались богослужения на финском языке. Их совершал иеромонах Исаакий, а по-фински пели несколько человек. Среди певчих был молодой послушник Анатолий Нечаев, принимавший активное участие в миссионерской деятельности. Впоследствии он стал архимандритом Афанасием и оставил в рукописи интереснейший рассказ о Валаамской обители, которым мы и воспользовались при написании статьи5.

Притягательная сила Валаамской обители оказалась непреодолимой и для и Анны Александровны. И как только работа над воспоминаниями была закончена, повинуясь зову сердца, она отправилась в нелёгкое для неё путешествие и «с большим трудом, с помощью матери и близких людей добралась до острова Валаама»6. Среди насельников монастыря был знакомый ей иеромонах Ефрем, которого она знала еще до революции. Неудивительно, что именно к нему направилась будущая монахиня в поисках духовного утешения и поддержки истомленной душе. Ему она открыла своё сокровенное желание о постриге.

Желание Анны Танеевой исполнилось 14 ноября 1923 года, когда настоятелем монастыря игуменом Павлином (Мешалкиным, 1865–1935) над ней было совершено таинство пострижения. В память об этом событии в архиве Валаамского монастыря сохранилось подлинное свидетельство:

«Свидетельство № 701
декабря 23
Дано настоящее свидетельство за надлежащими подписями и приложением монастырской печати дочери Российского Статс-Секретаря и Обер-Гофмейстера Анне Александровне Танеевой (Вырубовой) в том, что по благословению Архиепископа Финляндского Серафима, 14-го ноября сего тысяча девятьсот двадцать третьего (1923) года в Валаамском монастыре в храме Смоленского скита Настоятелем Валаамской обители, Игуменом Павлином, Анна Александровна Танеева (Вырубова) пострижена в монашество и при пострижении наречена Мариею, во имя Святой Равноапостольной Марии Магдалины, празднуемой Святою Церковию 22-го июля.
Валаамского монастыря Настоятель Игумен Павлин
Духовник Иеросхимонах Ефрем»7.

Новопостриженная монахиня Мария вместе со своей матерью, сопровождавшей дочь в этой нелегкой для неё поездке, прожили около недели в избушке отца Ефрема рядом с гробом, в котором он спал. А затем они покинули остров на пароходике «Сергий» и через Сортавалу вернулись в Выборг8.

Живя в Выборге до 1939 года, матушка Мария могла навещать своего духовного отца непосредственно на Валааме.

Об этом периоде жизни монахини Марии (Танеевой-Вырубовой) сохранился небольшой рассказ поэта Ивана Савина, который в 1926 году вместе с молодой женой Людмилой Владимировной посетил Спасо-Преображенский монастырь на Валааме, где и повстречал Анну Вырубову (тайную монахиню Марию). Рассказ назван им «Встреча с Вырубовой на Ладоге»:

«...По грудам щебня, извести и стружек, по коридорам из небытия возникающих улиц проходим к берегу. Изумительно синяя вода озера будто сапфирами усыпана, так горит на солнце его бескрайняя грудь. Голубой “Сергий” — валаамский пароход — еле колышется у ступенчатой пристани. Звонко поёт медный колокол у руля. Капитан — весёлый монах с мятым клобуком на курчавой голове — протяжным новгородским говорком бросает команде:

— Отпускай канат. Снимай сходни.

Груда чемоданов, корзин и картонок вырастает под колоколом с надписью выпуклой вязью: “Труды валаамских иноков”. Ловко снует в толпе пассажиров и провожающих матросская команда голубого корабля — два послушника в серых рясах. Долгий баритонный гудок — и “Сергий” отчаливает, кормой описывает широкий круг и, рассекая волны острым носом, весело бежит мимо зелёных островов.

Пассажиры “Сергия” — почти сплошь иностранцы. Много финнов, шведов. Семья датчан во главе с бабушкой, всё время, и в поезде, и на пароходе, вяжущей голубой чулок. Немец-турист в тяжёлых альпийских ботинках, шляпе с пёрышком и дорожной котомкой за спиной. Недовольно грызёт папиросу некто в сером. Судя по огромным ногам и “Таймсу” в руках, — сын туманной Англии. Русских мало. Только мы с женой да две дамы, расспрашивающие отца Дионисия, капитана, про новости монастырские. Любезно склоняется суконный его клобук с золотым шнурком, венком лавровым и двумя финскими флажками.

— Раньше как будто не было у вас, отец Дионисий, такой кокарды?
Смеется монах:

— Заставили, матушка. Если, говорят, капитан, должен какое-нибудь отличие иметь. Ну и дали эти шнурки. Прихожу я к отцу игумену. Куда, спрашиваю, благословите прицепить кокарду? Цепляй, говорит, на клобук. К скуфье-то она не подходит...

Одна из соседок болезненно морщится, передвигая больную ногу. Мне страшно знакомо и это открытое, полное лицо, и эта палка-костыль с резиновым наконечником. Когда больная, сильно хромая, идёт к капитанской рубке, провожаю её внимательным взглядом... И годы испепеляющие, годы предельного могущества, годы безмерных падений и утрат молниеносно встают в памяти... Это — она. Анна Вырубова. Лучший друг последней российской императрицы...

Первой жертвой революционного шторма стала, конечно, она — “милая Аня”... Петропавловская крепость, Свеаборгская тюрьма, советские “Кресты”. Стремительно ушла в прошлое та, одно имя которой ещё так недавно во всех слоях русского общества, от крайне левых до крайне правых, вызывало злобу и насмешку. Теперь это искалеченная женщина с прежним певучим голосом. Часто замечаешь слёзы на этом заметно состарившемся лице. Глубокие тени под тускнеющими глазами. Ещё в 1915 году Вырубова-Танеева перенесла железнодорожную катастрофу, раздробившую ей ногу. Невольно вздрагиваю, глядя, как тяжело падает она на свой костыль, с трудом передвигая вывороченную на сторону ступню.

Ничего не осталось от прежней “милой Ани”... Одета она скромно, даже бедно. Старенькое платье, стоптанные туфли, вытертое пальто-дождевик...

Далеко впереди чуть вырисовываются контуры Валаама. Перебрасываясь редкими словами с Анной Александровной, с её матерью, с трогательной заботливостью укутывающей больную дочь, со словоохотливым капитаном, ищу глазами знаменитые купола “Святого острова”. Их пока не видно в розово-голубой дымке, встающей над Ладогой.

Уйдя от мирской суеты, отец Дионисий не потерял интереса к делам мирским. Он долго смотрит на меховой воротник жены и говорит, недоуменно разводя руками:

— Лето и — мех. Видно, это мода такая нынче. Сколько ни вожу на “Сергии” дам — все с мехами.

— Однако вы наблюдательны, отец, — говорит Анна Александровна из капитанской будки, куда загнал её поднявшийся ветер.

Монах весело поглаживает седеющую бороду.

— Двадцать лет изо дня в день плаваю на “Сергии”. Ко всему, матушка, присматриваюсь. Я тут, можно сказать, каждую волну изучил, а не то что меховые воротники.

Проплывает слева Никольский скит с его католической статуей святого Николая, по преданию прибитой бурей к монастырским берегам. Проплывает кладбище с могилой шведского короля Магнуса Великого, перед смертью принявшего православие и похороненного на Валааме. Уходят назад хитроумный монастырский водопровод, памятники и часовенки — следы посещения Валаама царем Петром I, императорами Александром I, Александром II.

Пристань. Серые рясы и клобуки, густой баритон гудка. Мелькают канаты. Шумит многоязычная финно-шведо-англо-немецко-русская речь. И солнце, солнце без конца и без края... Валаам»9.

V. Иеросхимонах Ефрем. Смоленский скит

Об иеросхимонахе Ефреме (в миру Григорий Иванович Хробостов, в постриге Георгий; 23.01.1871–13(26).03.1947) следует рассказать более подробно. Вновь прибегнем к рукописи архимандрита Афанасия. 12-ти лет, вопреки воле отца, не желавшего видеть своего первенца монахом, Григорий убежал из дому на Валаам. Он был принят послушником, упросив со слезами о. Наместника, т. к. по уставу монастыря нельзя было брать на послушание малолетних. Впоследствии, по горячей молитве сына-иеромонаха, его отец в возрасте 60-ти лет после тяжёлой болезни сам пришёл в обитель и попросил постричь и его, поведав, что после смерти первой жены дал обет Богу быть монахом, но не спешил исполнить его. И только тяжкая болезнь его самого и смерть второй жены заставили его вспомнить о своём обещании. И вот, мучимый совестью, он прибыл на Валаам, чтобы наконец исполнить свой обет. Как пишет о. Афанасий, это чудесное событие, которое окончательно примирило отца с сыном, вызвало необыкновенную радость среди монастырской братии.

В 1907 году иеромонах Георгий был назначен на должность настоятеля Николо-Мирликийского храма в Санкт-Петербурге, где ежедневно совершал Божественную Литургию. Затем по просьбе Великого князя Николая Николаевича он был направлен для совершения богослужений в церкви Главной Ставки. Дальнейшая его судьбы была связана с историей Смоленского скита, которая таким образом рассказана архимандритом Афанасием:

«Главнокомандующий русской армией Великий князь Николай Николаевич, видя множество убиенных на полях сражений, решил устроить на Валааме скит, где жили бы 12 старцев-схимников, читали бы денно-нощно псалтирь и совершали служение за помин душ всех воинов, павших славной смертью за Веру, Царя и Отечество. Эту мысль Великого князя разделили с ним и другие великие князья и собрали между собою средства для этой цели. А духовником Великого князя Николая Николаевича был в то время как раз иеромонах Георгий. Ему и было поручено это дело. А сделался отец Георгий духовником Великого князя и других князей через то, что отец его служил в конюшенном ведомстве в Петербурге и потому ему был доступ во Дворец через отца. Так узнали его там, и стал он со временем духовником многих лиц Царской фамилии.

Получивши деньги на сооружение скита, о. Георгий приехал в 1915 году на Валаам и занялся постройкою. Но к 1917 году успел закончить только храм, сооруженный по проектам Великого князя Петра Николаевича, и одну келью для себя поодаль. Грянула революция, и строительство пришлось прекратить. Но не оставил и тогда о. Георгий этой благой мысли Великого князя. Он решил один осуществить её. И поселился он там один, и стал он совершать ежедневно богослужения по полному монастырскому уставу за упокой душ убиенных воинов»10.

Жил отец Ефрем (с этим именем принял он схиму в 1919 году) одиноким отшельником в Смоленском скиту на полуострове в двух верстах от монастыря. Жилищем его была маленькая избушка, расположенная поодаль небольшой церкви в новгородско-суздальском стиле со звонницей и многими колоколами. «И больше ничего. Кругом вода и лес». Постелью ему служил гроб. Тем не менее, по нраву он не был суров. О. Афанасий отмечает всегдашнее его радостное настроение, не сходящую с лица улыбку и ласковость по отношению к посетителям.

Судьба свела Анну Танееву в святом месте со святым человеком, который должен был примирить страждущий дух новой монахини с прошлым и с теми людьми из этого прошлого, кто причинил ей так много горечи и обид. Конечно, это примирение могло состояться только в Боге, только на определенной духовной высоте, подобно тому, как произошло примирение иеромонаха Георгия с его отцом, некогда бившим отрока Григория за стремление служить Богу.

Пути Господни неисповедимы, и суды Божьи не нам предвосхищать. О. Афанасий, говоря о том, что много миллионов душ убиенных русских воинов «чувствуют эту одинокую молитву неизвестного никому валаамского отшельника», заключая свою мысль, так отзывался о Великом князе Николае Николаевиче: «И отрадно им становится, что не забыт их подвиг, что сам их главнокомандующий соорудил по ним памятник нерукотворный, молитвенный монумент от земли до самого неба. Да будет слава всем нашим воинам, и да будет честь и великая благодарность их верному главнокомандующему, не покинувшему их и по смерти!»

Не смеем ничего ни добавить к словам валаамского монаха, ни возразить ему. Хотя многое известно про Великого князя Николая Николаевича, что не вполне согласуется с высокой оценкой.

И все же, чтобы избежать неопределенности и недосказанности, а также для извлечения духовной пользы, завершим рассказ об основателях Смоленского скита назидательным словом другого Валаамского инока — монаха Иувиана (Красноперова), духовным взором проникшего в глубину тех причин, которые привели русских людей к печальным и трагическим событиям начала ХХ века:

«Страшна была для всех врагов Святая Русь, пока она была верна Господу Богу, но как только она отвратилась от родной веры, от родных заветов, допустила отравить насмерть душу народную, и вот теперь она умирает, Россия гибнет, Россия прогневала Господа Бога отцов своих и удивляет мир своим самоубийством!..

Так совершается суд Божий над нами, грешными. Но праведен Господь, и страшны будут суды Его и над бессовестным врагом нашим (речь идет о «сатанинской бессовестности немцев. Ибо только немцы додумались до такого дьявольского плана, как победить врага посредством отравления его души, убить народную душу, подменить идеалы народа, заразить его самыми гибельными учениями, дабы сделать его негодными для дальнейшей государственной жизни» — слова архимандрита Афанасия Нечаева). Но как ни тяжки наши испытания, вся надежда на безмерную милость и неизреченное человеколюбие Божие; вся отрада в совершенной преданности всеблагой воле Божией.

«Грешные, да Божьи!» — так говорит народ-богоносец, и тут всё: и осознание своей вины перед Богом, и вера, и надежда, и любовь к Нему.

Вечная борьба зла с добром, зло страшно усилилось, взяло верх, и борьба его выявляется в присущих ему содержании, приемах и орудиях.

Борьба тьмы и света, невежества и культуры, и тоже различные приемы борьбы и орудий. А для Церкви Божией и та, и другая сторона борющихся равно дорога: она и молится о примирении, она просит о победе не людей над людьми, но добра над злом, об укреплении защитников правды и об обращении заблудших.

Характерная черта современного движения — это ложь, а отец лжи — дьявол, а сей род, по слову Спасителя, ничим-же исходит-побеждается, токмо молитвою и постом, — вот где спасение дорогой Родины. Присмотритесь к жизни, и воочию ясно будет: Русь постиг праведный гнев Божий за то, что она оставила и молитву, и пост во всей полноте сих подвигов и поработилась чрез то дьяволу и его царству»11.

Из слов монаха Иувиана следует, что причиной политической катастрофы России была прежде всего катастрофа духовная, а именно глубокое расцерковление русского общества, грубое неподчинение церковным канонам, несоблюдение постов. В результате настоящая духовность: страх Божий, смиренное пребывание в духе и искание воли Божией, — было подменено, в лучшем случае, внешним благочестием, а часто формальным отнесением себя лишь по имени к православным. Дух же православного, подлинного благочестия был давно утерян, всякие попытки вновь его обрести безнадежно оставлены. Тот же Пуришкевич, считавший себя русским патриотом, преданным Государю и русским идеалам, бесстрашно совершавший поездки на передовую линию фронта, чтобы доставить солдатам белье, медикаменты и всё необходимое, осуждавший предательские устремления Великих князей, сам же пишет о том, как, готовясь к «ликвидации» Распутина, он по вечерам читал оды Горация в подлиннике на латинском языке, восхищаясь их совершенством. Но… ни слова о молитве, о страхе Божьем, о внутренних переживаниях и сомнениях перед совершением убийства человека, которого прежде никогда и не видел. Одна бравада, одно самолюбование, гордая самоуверенность в своей непогрешимости и упоенность собственной значимостью. Результат — совершение ничем не оправданного жестокого злодеяния, тяжелейшей, непоправимой ошибки.

Эти мучительные мысли не могли не волновать Анну Александровну, ставшую монахиней Марией. Но теперь рядом с ней был иеросхимонах Ефрем — её духовный отец. И он учил свою духовную дочь, что отныне её стезя — молитва. И не просто молитва за «дорогих и близких», но и за врагов и за тех, кто нуждается в молитвах, чтобы помочь им придти к осознанию своей неправды, к осознанию греха, к покаянию. Только это может спасти Россию. В письмах к своему духовному отцу иеросхимонаху Ефрему монахиня Мария смиренно подписывалась: «Преданная убогая дочка М.М.»12.

Соотечественники считали Анну Александровну Танееву тайной монахиней. Так оно и было, поскольку матушка Мария была лишена возможности нести свой монашеский подвиг в стенах монастыря. О причинах этого легко догадаться. Прежде всего — её увечье, которое с годами сказывалось всё больше, так что в последние годы жизни она могла передвигаться только на инвалидной коляске и, естественно, нуждалась в особом уходе. Не стоит говорить, что монастырские послушания были ей не под силу, а обременять своей немощью других не всякий решится.

По свидетельству отца Арсения (Хейкенена) в послесловии к книге Ирмели Вихерьююри «Фрейлина Императрицы Анна Вырубова», Анна Танеева пыталась поступить в Линтульский Св. Троицкий женский монастырь, расположенный недалеко от Выборга, в местечке Линтула (о. Арсений в статье указывает на расположение монастыря в Кивинеббе). Обитель окормлялась Валаамскими иноками, а на её открытии и освящении в 1894 году присутствовал св. праведный отец Иоанн Кронштадтский. Но на своё прошение Анна Александровна получила отказ из-за её неполадок со здоровьем, а также в связи с тем, что она не была приучена к тяжёлому сельскому труду.

Отец Арсений заинтересовался судьбой Анны Танеевой уже после её смерти. В его руках оказался архив, вернее, часть его, который был передан Верой Запеваловой, проживавшей к тому времени в доме престарелых. Он подчеркивает, что в то время многие из среды русских эмигрантов вступали на путь тайного монашества. Они не жили в монастыре, но, продолжая жить в миру внешне обычной жизнью, обязаны были исполнять ежедневное монашеское правило и приходить на богослужение в церковь. Отец Арсений уточняет, что монахиня Мария дала обет носить простую одежду и избегать светских удовольствий13.

О её благочестивой жизни свидетельствует рассказ одного из наших соотечественников, который, будучи в командировке в Хельсинки в 60-е годы, посетил Успенский кафедральный собор. Его внимание привлекла пожилая женщина в инвалидной каталке. Узнав, что это Анна Вырубова, он был настолько обескуражен, что на её неожиданный вопрос: «А вы, молодой человек, приехали из России?» — вдруг гордо отчеканил: «Из Советского Союза!!!» — и почему-то перекрестился... На этом их «беседа» и завершилась...14

Этот случай, несмотря на его курьезность, свидетельствует, что до конца своих дней Анна Александровна Танеева (тайная монахиня Мария) хранила любовь к Божьему храму и церковному благочестию.

VI. Лишения и невзгоды

Жизнь монахини Марии была далека от идиллии. «Анна Танеева избегала местного эмигрантского общества, они с матерью вели уединенный образ жизни. Круг знакомых, с которыми встречались, был ограничен двумя-тремя семьями. Чтобы меньше видеть русских, в храм и в баню ходили в определённое время. Новости узнавали в кино и по радио. Газет и журналов не читали, знакомясь лишь с православной литературой. Жили за счёт материальной помощи знакомых и продажи ценных вещей, которые удалось вывезти из Петрограда»15.

О причине такой осторожности легко догадаться. Русское население Выборга, отошедшего к Финляндии, превратилось в «эмиграцию». В обществе новых русских «эмигрантов» было немало тех, для кого Анна Вырубова по-прежнему являлась символом «тёмного» периода в истории России. Для них она всё ещё была одной из главных виновниц трагедии, и ничто не могло их в этом разубедить. Умонастроение русского окружения ничем не отличалось от того, с чем Анне Александровне уже пришлось столкнуться в России накануне революции, разве что ситуация была ослаблена обездоленностью русских беженцев, подавленностью общей бедой, а также разбавленностью русской «эмиграции» финским населением. Чтобы не возбуждать к себе чувств озлобления, не провоцировать оскорбительных выпадов в свой адрес, Анне Танеевой пришлось поневоле затаиться, стараться меньше проявлять себя. Но это совершенно не противоречило её желанию уединиться, насколько это было возможно, и в тишине, вдали от мирской суеты предаться богомыслию и молитве. И ей это удалось.

В мире сложилось впечатление, что её уже нет в живых. «В апреле 1926 года выборгские друзья Анны показали ей некролог, опубликованный в журнале «Прожектор» (№ 6, март, 1926) издательства газеты «Правда». На 30-й странице под портретом Танеевой было напечатано: «На снимке справа портрет скончавшейся Анны Вырубовой, личного друга Александры Федоровны, одной из самых ярых поклонниц Григория Распутина. С именем Вырубовой связаны последние, самые мрачные годы царизма. Во дворце она играла крупнейшую роль и вместе с Распутиным правила государством. Протопопов был её ставленником, многие назначения проходили при её помощи»16.

Как же им хотелось скорее похоронить и её саму, как живую свидетельницу, и всё, что было связано с временем ненавистного им «царизма»! Возможно, именно это сообщение послужило поводом для развязывания вакханалии, сопряжённой с публикацией лжедневника. Во всяком случае, совпадение дат даёт основание так считать.

VII. Фотоальбомы Анны Вырубовой. Брюстер. Ледбрук. Вихерьююри

1937 год в судьбе монахини Марии памятен целым рядом весьма непростых обстоятельств. В этом году в мире совершенно неожиданно определился интерес к фотоальбомам Анны Врубовой. Эти фотоальбомы — плод её многолетнего увлечения фотографией, что позволило ей создать бесценную коллекцию фотоснимков, количеством более трёх тысяч, запечатлевших жизнь Царской Семьи и её самой. Анне Александровне, несмотря на аресты, обыски и конфискации, которые преследовали её в революционном Петрограде, удалось каким-то чудом сохранить семь фотоальбомов. Это, наверное, если не единственная, то, несомненно, самая большая драгоценность, подлинное сокровище, которое она смогла переправить на Финскую территорию. Анна не расставалась с фотоархивом, который находился при ней во все время её проживания с матерью в Териоках и Выборге.

Но вот в 1937 году к ней приезжает молодой американец Роберт Д. Брюстер (Robert D. Brewster) — студент Йельского университета. Результатом его поездки явилась покупка у Анны Вырубовой фотоальбомов, хотя и не всех, а также 35 писем, написанных ею из заключения.

В летнем номере журнала выпускников Йеля (Yale Alumni Magazine) за 2003 год дано объяснение причины, вызвавшей появление у Брюстера интереса к событиям в России начала века, к Царской Семье и к личности Григория Распутина. Якобы побудительным стимулом послужило сильное впечатление, полученное от просмотра фильма Лайонела Бэрримора (Lionel Barrymore) «Распутин и императрица» (Rasputin and the Empress).

Можно предположить, что Брюстер был знаком с братом Анны Александровны — Сергеем Танеевым, проживавшим в США. Вероятно, Сергей Александрович, видя живой интерес молодого человека, посоветовал ему поговорить о волнующих его темах непосредственно с участницей событий — его родной сестрой Анной Вырубовой и дал её адрес в Финляндии. Брюстер не замедлил отправиться туда, достиг Выборга, где и нанёс визит Анне Александровне, видимо, расположил её к себе, возможно, искренностью своего интереса. Анна Александровна не смогла не показать ему фотоальбомы в качестве наглядной иллюстрации своего рассказа.

И тут у Брюстера возникла мысль купить все альбомы у Анны Вырубовой. Эта мысль была продиктована проснувшимся желанием коллекционера приобрести исторические реликвии, но и трезвой оценкой того действительного положения, в котором находилась монахиня Мария. А положение было сложным, если не сказать бедственным. Отсутствие денег, крайняя нужда на фоне физической беспомощности и если не полной, то значительной (почти полной) зависимости от окружающих. Ко всему прочему, враждебность, казалось бы, вполне лояльного внешне окружения. Отсюда следовала невозможность предполагать хоть какую-то стабильность жизненного положения, которая могла бы благоприятствовать сохранению исторических реликвий.

Видимо, Брюстер, сделав предложение о покупке, взял на себя какие-то обязательства и дал хотя бы устные гарантии. За уникальную фотоколлекцию он готов был заплатить деньги. В то время Анна с матерью, не имея постоянного источника дохода, очень сильно нуждались, помощи ждать было неоткуда. Всё это и определило решение о продаже. Но проданы были не все альбомы, а только шесть из семи, а также письма, в отношении которых Брюстер выполнил своё обязательство перед Анной Вырубовой, а именно: в 1951 году он передал приобретённые им фотоальбомы и письма в «Библиотеку редких книг и манускриптов имени Уолтера Бейнеке Младшего».

Библиотека принадлежит Йельскому университету. Широко известной в мире йельская коллекция стала благодаря историку Роберту К. Масси (Robert K. Massie), написавшему книгу «Николай и Александра. История любви, погубившей империю». Интерес к царской теме привёл Роберта Масси в 1966 году (и вновь, кстати, благодаря Сергею Александровичу Танееву), в Йельскую библиотеку.

Как уже было сказано, в 1937 году были проданы только шесть альбомов из семи (со второго по седьмой). Фотоальбом под номером 1 был подарен монахиней Марией Шведской королеве Луизе, видимо, после 1939 года, когда она с подругой Верой вынуждена была переехать в Швецию, опасаясь захвата Выборга Красной Армией. Известно, что по завещанию королевы Луизы альбом достался принцу Людвигу. Ныне он хранится в Дармштадте.

Некоторые фотографии из альбомов Анны Вырубовой оказались в частных коллекциях. Это произошло потому, что снимки представляли несомненную ценность. Их можно было либо продать, либо обменять, допустим, на еду или на нечто необходимое и важное для монахини Марии. По всей видимости, она не могла полностью отказаться от возможности получать интересующую её информацию извне. Так, её снабжал периодикой о жизни высшего света (в частности, иллюстрированным изданием «The Spheres, an illustrated newspaper for the Home») некто Брайан Ледбрук (Bryan Ladbrooke), швед, интересовавшийся жизнью Царской Семьи и составивший благодаря Анне Вырубовой свою собственную коллекцию из 136 фотографий, в том числе и уникальных. Эти драгоценные фото были вынуты Анной Александровной из альбомов и были посланы Ледбруку не только в знак благодарности, но и в качестве некой материальной компенсации.

Именно эта коллекция в виде двух альбомов с фотографиями семьи русского императора Николая II была выставлена 27 ноября 2008 года на торги в русской секции аукциона Bukowskis в Стокгольме. Как сообщила в интервью «РИА Новости» представитель аукциона Мария Слепченко, «знаменитая фрейлина Анна Вырубова в течение шести лет посылала как частные, так и официальные фотографии императорской семьи в Швецию, семье Ледбрук. На аукцион они попали как часть наследства известного коллекционера Брайна Ледбрука (Bryan Ledbrook)». В этот же день коллекция из 136 фотографий, которую исходно оценили в 10-15 тысяч евро, была продана неизвестному покупателю за 16 500 евро.

Швед Ледбрук был не единственным, кто заинтересовался фотоархивом Анны Вырубовой. Особый интерес был проявлен со стороны господина И.Х. Вихерьююри, который также на протяжении ряда лет получал от Анны Александровны фотографии. Им было собрано около трехсот фото, которые составили иллюстративный материал книги, подготовленной к изданию дочерью И.Х. Вихерьююри в 1987 году. Название книги «Анна Вырубова — фрейлина императрицы». Согласно объяснению, данному в предисловии, Вихерьююри обратился к Анне Вырубовой с коммерческим предложением о подготовке иллюстрированного издания о жизни Царской Семьи. Именно для реализации этой идеи Вихерьююри получал от монахини Марии фотографии с комментариями, которые должны были составить основу издания.

На сегодняшний день судьба рукописных текстов Анны Танеевой (монахини Марии) неизвестна. Есть основания предполагать, что данное в предисловии книги объяснение — всего лишь легенда. Истинные мотивы деятельности Вихерьююри остаются неясными. Отсутствие первичных документов, доказывающих версию Вихерьююри, письменное запрещение, наложенное, как утверждается в предисловии к книге, Анной Танеевой на публикацию принадлежащих ей материалов, а также очевидные искажения исторического материала, допущенные в книге Вихерьююри, как и откровенные противоречия воспоминаниям «Страницы моей жизни», наводят на мысль о намеренно произведенном литературно-историческом подлоге. Если это так, очевидно, что цели, которые преследовал Вихерьююри, как, впрочем, и средства их достижения, полностью совпадают с целями и средствами фальсификаторов «Дневника Вырубовой» в Советской России. С той лишь разницей, что подлог А.Н. Толстого и П.Е. Щеголева удалось разоблачить по горячим следам, тогда как продукт деятельности Вихерьююри до сих пор кочует по миру в виде текстов так называемых «неопубликованных воспоминаний» и различных изданий. Последним в этом ряду явилась книга-сборник «Анна Танеева — подруга императрицы», составленная Л. Хухтиниеми, куда включена новая версия русского перевода книги Вихерьююри (перевод Л. Хухтиниеми).

VIII. Смерть матери. Подруга Вера Запевалова

В 1937 году монахиня Мария пережила ещё одно трагическое событие. 13 марта после продолжительной болезни умерла её мама — Надежда Илларионовна, дорогой и незаменимый для неё человек, которая всегда была опорой для дочери. Эта невосполнимая утрата разрывала последнюю ниточку, которая связывала монахиню Марию с прежним миром, с горячо любимой, но далёкой и недоступной Родиной. Мама была для неё настоящим другом и помощником, делившим с ней и горе, и радость, и все невзгоды, выпавшие на их долю в годы революции и эмиграции. Кроме того, на плечах Надежды Илларионовны всё это время лежала основная тяжесть по уходу за больной дочерью.

Однако Господь Промыслитель не оставил в одиночестве Свою верную рабу. Однажды, во время болезни Надежды Илларионовны матушка Мария (которая для внешних людей по-прежнему оставалась Анной Александровной) «была в гостях у бывшего офицера царской армии в его доме в Териоках [ныне Зеленогорск] и обмолвилась, что ей нужна домашняя работница. Офицер позвал свою служанку Веру Запевалову, которую представил со словами: “Теперь это ваша помощница”. На следующий день Вера поехала к Анне в Выборг. Так началась их дружба, продлившаяся десятилетия. Вера дала обещание больной Надежде Илларионовне, что никогда не оставит её дочь одну».

Так описывает знакомство матушки Марии с Верой Запеваловой иеромонах Арсений. Они до конца жили вместе, помогая друг другу. После кончины матушки Марии Вера Запевалова жила в русском доме престарелых «Елена». В 1985 году она передала небольшую часть архива Анны Александровны Танеевой иеромонаху Ново-Валаамского монастыря Арсению. Среди бумаг — свидетельство о постриге, около 30 писем от Царской Семьи, 23 из них — от Государыни Александры Феодоровны17.

К сожалению, это не весь архив. Как признался о. Арсений в частной беседе с архивариусом Валаамского монастыря Верой Феодосьевной Кисельковой, большая часть бумаг, которая хранилась в пыльной клетушке на чердаке дома престарелых, после смерти Веры Запеваловой была выброшена служителями-финнами.

IX. Бегство в Швецию. Королева Луиза

Жизненные обстоятельства резко изменились в 1939 году, когда вспыхнула война между Советской Россией и Финляндией. Монахиня Мария вместе с Верой покинули Выборг, опасаясь захвата города Красной армией и преследований со стороны советских агентов. Они уехали в Швецию, где оставались до окончания войны и заключения мира между Финляндией и Советским Союзом. В Швеции сестра Мария жила вместе со своей подругой в маленьком пансионате под Стокгольмом.

«Шведский королевский двор отвечал за их содержание». Анна ещё во времена петербургской жизни дружила с будущей королевой Луизой, которая была дочерью сестры Императрицы Александры Феодоровны, принцессы Виктории Батенбергской. «Поэтому Королева Луиза, узнав о бедственном положении Анны, выплачивала ей небольшую пенсию и после войны»18.

X. Возвращение в Финляндию. Хельсинки. Шуваловы

В марте 1940 года монахиня Мария вместе с подругой вновь возвращаются в Финляндию и некоторое время (осень 1940) проживают в Хаминанлаксе недалеко от Куопио. Затем они переехали в Хельсинки, где им удалось найти двухкомнатную квартиру на первом этаже дома 29-В по улице Топелиуса (недалеко от проспекта Маннергейма). На улице Топелиуса в это время проживала Марина Павловна Акутина с мужем Николаем Александровичем Шуваловым. Они обвенчались в 1942 году. Супруги Шуваловы часто навещали свою знаменитую соседку.

Можно предположить, что для монахини Марии дружба с семейством Шуваловых была большим утешением. С Мариной — своей бывшей юной хозяйкой — они были дружны ещё по Выборгу («Дом Эден»), а с Николаем Шуваловым были знакомы по Териокам. Похоже, их связывала, ко всему прочему, общность духовных интересов. Все члены семьи Шуваловых придерживались строгих православных традиций и вели благочестивый образ жизни, что не могло не объединять их с монахиней Марией, для которой служение Богу стало основным содержанием её жизни. Вот как рисует духовную атмосферу в семье Шуваловых Елена Майяла (дочь Марины Павловны Шуваловой-Акутиной):

«Вся наша семья принадлежала к Никольской православной общине, папа был членом её церковного совета более 30 лет. В церковь ходили регулярно. Брату и мне вечерняя служба казалась усыпляюще бесконечной. Соблюдали посты. Семь недель без мяса на Великий пост было тяжким испытанием, но терпели. Привитая с детства традиция просить благословения на приобретение нового пальто или туфелек по-прежнему памятна мне. Дома говорили по-русски, но дети эмигрантов должны были владеть финским и шведским. Ведь окружение было враждебно к нам настроено, надо было как-то выживать в этой недоброжелательной среде»19.

Елена Майяла лично видела монахиню Марию в этот период времени. Вот что она пишет по этому поводу в своих воспоминаниях:

«Мама брала меня с собой, когда навещала фрейлину императрицы на Топелиуксенкату, где та доживала свой век. Помню, что в квартире Вырубовой всегда царил полумрак, лишь на стене отчётливо выделялись портреты царя и царицы. Всё остальное пространство на стенах занимали иконы и фотографии близких ей людей»20.

Николай Шувалов, как и его знаменитый отец Александр Шувалов — владелец кондитерской фабрики в Выборге, были людьми весьма состоятельными. К тому же Николай, как и его отец, занимался меценатством. Именно благодаря Александру и Николаю Шуваловым была оказана огромная помощь в послереволюционные годы русскому художнику Илье Ефимовичу Репину и его семейству. Шуваловы были соседями Репиных по Териокам и фактически спасли их от полной нищеты и разорения. Дети Репина до конца своих дней пользовались неизменным расположением и поддержкой со стороны Николая Шувалова.

«Случилось так, — пишет Елена Николаевна Майяла, — что в 1968 году, находясь в Финляндии, один высокопоставленный советский чиновник изъявил желание посетить финскую семью — очевидно, хотел наглядно представить себе типичный уровень жизни. Мама удовлетворила его просьбу. Каково же было его удивление, когда в частном доме он увидел экспозицию картин Репина, не уступающую музейной!»21

Уже после смерти Н.А. Шувалова часть работ И.Е. Репина была продана в Третьяковскую галерею за символическую плату.

Обладая добрым сердцем и великодушием, Николай Александрович Шувалов не мог не оказывать хотя бы какой-то материальной поддержки крайне нуждавшейся больной соотечественнице. Известно, что кем-то из друзей матушке Марии и её подруге была подарена мебель — возможно, именно её благодетелем Николаем Шуваловым. Наверняка помощь этим не ограничивалась.

В небольшой квартире с непритязательной обстановкой матушка Мария с Верой Запеваловой прожила до конца своих дней. Вера продолжала жить здесь и после смерти своей подруги вплоть до 1980 года. Иеромонах Арсений отмечает, что Анна Александровна никогда не платила жалование Вере Запеваловой, т. к, «пенсии, которую им платила королева Луиза, едва хватало на скудное пропитание. Несмотря на это Вера не бросала Анну, так как дала обещание Надежде Илларионовне Танеевой и, кроме того, испытывала сострадание к Анне и считала её своим другом»22.

По-другому и быть не могло, если учесть характер Анны Александровны — простой и цельный. Она не потерпела бы фальши, а Вера Запевалова была для неё последней подругой, прочные и длительные отношения с которой могли сложиться только при наличии общего духовного расположения.

Помимо квартиры в Хельсинки, у монахини Марии и Веры был дачный домик в Трэсщенде, где они проводили лето. Любимым занятием матушки на даче было рисование акварельными красками. Свои рисунки она дарила или продавала друзьям. Кроме того, она изготавливала пасхальные и рождественские открытки, что, конечно, являлось для неё особым удовольствием, так как служило воспоминанием о том времени, когда за подобным занятием они проводили время вместе с Государыней Императрицей Александрой Феодоровной.

XI. Фельдмаршал Маннергейм

Возвращение в Финляндию Анны Вырубовой окружающими было встречено неоднозначно: чувствовалось недоброжелательство. Скорее всего, нередки были случаи открытого проявления неприязни без всякой попытки скрыть своего отношения. Это не могло не бередить прежних душевных ран, нанесённых человеческой несправедливостью и злобой и служило источником постоянных скорбей для монахини Марии. Переживания оказались настолько сильными, а причины, вызвавшие их, столь серьёзными, что она вынуждена была просить помощи и защиты у главы Финского правительства фельдмаршала К.Г. Маннергейма, бывшего генерала царской армии. Полное имя Маннергейма Карл Густав, но в России его предпочитали называть бароном Густавом Карловичем. В ответ на её просьбу Маннергейм дал письменную рекомендацию, текст которой приведён в статье иеромонаха Арсения:

«В течение тридцати лет я знал мадам Анну Танееву и её уважаемых родителей, а также некоторых представителей их рода, и прошу всех, кто будет общаться с Анной Танеевой, [помнить, что она], испытав многие страдания, кроме того, ставшая инвалидом после железнодорожной катастрофы, заслуживает доброго и внимательного отношения.
Хельсинки. 11 июня 1940.
Фельдмаршал Г. Маннергейм»23.

Письмо хранится в Финляндии, в музее Православной Церкви города Куопио. Как утверждает отец Арсений, это «письмо успокоило встревоженную Анну». Она стала чувствовать себя более уверенно. Кроме того, благодаря письменной рекомендации фельдмаршала, удалось получить квартиру на улице Топелиуса.

Густав Маннергейм оказался человеком небезучастным к судьбе Анны Танеевой, но обращение к нему было продиктовано не только соображениями чисто практическими. В его лице матушка Мария надеялась встретить человека, по-прежнему, дорожившего тем миром, воспоминания о котором продолжали согревать её наполненную тяготами и лишениями жизнь. Они были хорошо знакомы, начиная с 1908 года, когда «полковник барон Густав Маннергейм, только что вернувшийся из своего Азиатского похода, в Царском Селе был представлен Танеевой»24.

Он всегда производил благоприятное впечатление человека учтивого, достаточно открытого и непредвзято настроенного. Возобновить знакомство с бывшим царским генералом Г. Маннергеймом Анна Танеева попыталась сразу же, как только она оказалась на финской территории. 23 декабря 1920 года адъютант передал генералу красивую русскую рождественскую открытку, которая была подписана: «Анна Танеефф, Ваасанкату, 13, Виипури». Он незамедлительно ответил по-французски: «Дорогая мадам, меня очень обрадовало, что Вы вырвались из революционного петроградского ада и живёте в семье благородных людей Акутиных, которых я хорошо знаю»25.

«В июле 1930 года и в середине августа 1931 года, когда генерал Густав Маннергейм приезжал в Выборг, Анна пыталась встретиться с ним. Однако попытки были неудачными. В 1930 году сразу по приезде генерал заболел и вернулся в Хельсинки, а в 1931 году Танееву просто не пустили в дом губернатора, где жил Маннергейм, не обращая внимание на её доводы»26.

Всё же встреча между ними состоялась, но гораздо позже, по возвращению матушки Марии из Швеции в 1940 году. На этот раз, будучи человеком весьма учтивым, фельдмаршал послал за ней свою машину. «С большим трудом, с помощью адъютанта Маннергейма подруга русской Императрицы вошла в дом своего старого знакомого в Брюннспарке»27.

Между фельдмаршалом Маннергеймом и бедной русской эмигранткой Анной Танеевой состоялась беседа, которая описана в книге Л.В. Власова «Женщины в судьбе Маннергейма». Это описание документально, так как автор книги опирался на воспоминания самого Маннергейма и переписку между ним и Анной Танеевой. Однако, воспроизводить его полностью мы не будем, поскольку Власову не удалось избежать эмоциональных оценок личности Анны Александровны, навеянных не столько воспоминаниями царского генерала, сколько общепринятыми в отношении Анны Вырубовой стереотипами.

Отметим лишь то, что матушка Мария рассказала всё, что с ней произошло и в революционном Петрограде, и в Финляндии. Но в своём рассказе невольно допустила упрёк в адрес Маннергейма, что он «не прихлопнул» Керенского, когда в начале 1918 года тот спасался в Финляндии, — видимо, «пожалел за то, что он привёл к власти Ленина и Троцкого!» «Эта фраза смутила Маннергейма, и он начал упорно рассматривать свои сапоги». Интерес к её рассказу был потерян, дальше Маннергейм лишь делал вид, что внимательно слушает.

Единственный вопрос, который его занимал, касался Распутина. Как могла она связать свои лучшие годы с ничтожным и заурядным мужиком? В ответ на его вскользь брошенное упоминание о нём монахиня Мария вновь, как и прежде, как и всегда, стала защищать Григория Ефимовича, утверждая, что он не имел влияния на политику, думал только о здоровье Наследника и главным для него был Бог. Но её доводы воспринимались как «ложь». Всё же процитируем отрывок, в котором Власов воспроизводит описание беседы глазами Маннергейма: «Она отключилась от внешнего мира, ориентируясь только на свои внутренние импульсы. Маннергейм много знал и читал о Распутине — хитром мужике, развратнике, священнике и дипломате, поэтому слова Анны ничего нового ему не говорили... Слушая детский лепет Танеевой, Маннергейм подумал: “Жаль её — живую тень молодых лет, которая перешла из России в Финляндию, словно из одной пустоты в другую, ничего не знающая, неизменная и беззащитная”»28.

Так про себя откомментировал фельдмаршал Маннергейм рассказ человека, который, быть может, был единственным, кто знал правду и мог её поведать всему миру. Но мир в лице бывшего царского генерала Густава Маннергейма оставался глух к истине, потому что сам был поражён теми пороками, которые пытался и пытается приписать несчастному Другу Царской Семьи29.

Свидетельством тому служит и сама книга о фельдмаршале Маннергейме, которая, несмотря на несомненный интерес, связанный с приводимыми фактами и документами, тем не менее, изобилует подробностями частной жизни Густава Маннергейма, которые вполне могли бы «украсить» произведения современных авторов с ярко выраженным «клюквенным» уклоном.

Разговор между фельдмаршалом Маннергеймом и монахиней Марией примечателен ещё и вот чем. Он свидетельствует о том, что, пройдя через многие испытания, имея возможность за годы своих злоключений ознакомиться с мнением, доводами, свидетельствами и воспоминаниями множества людей, имея возможность всё взвесить, пересмотреть свои взгляды, разобраться во всех вопросах, касающихся её привязанностей и симпатий, оценить прошлое, увидеть свои ошибки, наконец, подведя итог всему, придти к истине — матушка Мария не переменила своего мнения относительно Григория Ефимовича Распутина-Нового. Она по-прежнему осталась его глубокой почитательницей и защитницей. Это удивительный и очень ценный вывод, так как любая истина проверяется временем и испытаниями. Но ни то, ни другое не поколебали отношения Анны Танеевой (монахини Марии) к Другу дорогих Царственных Мучеников.

Во время визита матушка Мария не просила материальной помощи, а лишь рекомендательное письмо для чиновников. Что и было ей предоставлено «в память о былом». Но «в августе 1943 года Анна и Вера оказались на грани голода. Пенсия из Швеции не поступала. Финский Красный Крест в помощи отказал». Матушка Мария была вынуждена вновь обратиться к Маннергейму с просьбой «хоть чем-нибудь помочь». Свой ответ он начинает с отказа: «Я сам не могу Вам помочь, имея много обязательств, из которых не могу вырваться... Я позвонил в комитет женщин Финляндии (Красного Креста), где мне сказали, что они имеют небольшую сумму Ваших денег. Эта новость меня очень обрадовала...»30

«В начале апреля 1947 года, когда Анна и Вера несколько дней не могли купить хлеба и за неуплату им грозило выселение из квартиры, Анна, в порыве отчаяния, вновь обратилась к Маннергейму. Она умоляла его в память 37-летнего знакомства оказать ей и Вере “самую скромную финансовую помощь”. 25 мая 1947 года пришёл ответ:

«Дорогая мадам, я извиняюсь, что заставил Вас так долго ждать ответа, но я не хотел Вам писать, не наведя справок: могу ли я найти средства, чтобы помочь Вам. На это ушло больше времени, чем я думал, из-за некоторых срочных дел, которые по возвращении ждали меня. К сожалению, мои попытки не увенчались успехом, и я не могу помочь Вам. Я говорил Вам об этом несколько лет тому назад. С тех пор Вы могли сами, живя в стране, учитывая беспорядки, уменьшить свои требования до минимума. Примите, дорогая мадам, мои искренние сожаления, мои лучшие пожелания и заверения в моих чувствах и симпатиях к Вам.
Маннергейм»31.

Далее в книге Власова сообщается, что в соответствии с финансовыми документами, хранящимися в архиве Маннергейма в Хельсинки, через семнадцать дней после того, как Танеева получила отказ, он высылает дочерям в Лондон и Париж 200 тысяч франков. «От голодной смерти Анну и Веру спасла помощь сердобольных русских и пенсия королевы Швеции, которая неожиданно стала снова поступать даже с компенсацией за военные годы»32.

Несмотря на помощь, оказанную кем-то из бывших соотечественников (возможно, её благодетелем Николаем Шуваловым), в целом отношение к Анне Вырубовой в эмигрантской среде оставалось по-прежнему неприязненным и настороженным, что, безусловно, повлияло, как уже было сказано, на её решение не навязывать себя никому, а остаться в одиночестве, общаясь лишь с немногими близкими ей людьми. Поэтому несмотря на то, что у неё было много знакомых и друзей среди русских эмигрантов, в том числе и состоятельных, матушка Мария не стремилась к общению с ними и, особенно после войны, жила почти как отшельник. «Верная обету монахини, она общалась исключительно в церковных кругах», — уточняет о. Арсений. «В дни Второй мировой войны Анна и Вера жили замкнуто и бедно среди реликвий своего прошлого. Они никому не доверяли, были очень осторожны в знакомствах»33.

Видимо, для этого было достаточно оснований.

XII. Духовная жизнь. Схиигумен Иоанн

Тем не менее, возвращение в Финляндию способствовало восстановлению прежнего течения духовной жизни, которое было нарушено войной. Правда, старого Валаама больше не было. Остатки братии были поселены на новом месте, в усадьбе на южном берегу живописного озера Юоярви рядом с деревней Папинниеми округа Хейнявеси. Это место получило название Новый Валаам. Старец Ефрем продолжал окормлять монахиню Марию вплоть до 1947 года, когда 13/26 марта иеросхимонах Ефрем мирно отошёл ко Господу.

После кончины духовного отца связь с древней монашеской обителью не прервалась. По свидетельству архимандрита Пантелеимона, настоятеля Ново-Валаамского монастыря, в этот период времени монахиню Марию на квартире в Хельсинки навещал другой валаамский старец — схиигумен Иоанн (в миру Иван Алексеевич Алексеев, 14/27.02.1873–24.05/6.06.1958)34.

Такие визиты не были редкостью и случались всякий раз, когда отец Иоанн приезжал в Хельсинки погостить у своих духовных чад. Для монахини Марии отец Иоанн занял место усопшего отца Ефрема.

Но схиигумен Иоанн был не единственным наставником. Как рассказывает иеромонах Арсений, в тот период большую роль в духовной жизни монахини Марии играл православный священник отец Михаил Казанко, который стал её духовником. Они были знакомы ещё по Выборгу, когда монахиня Мария была прихожанкой Преображенского кафедрального собора, где отец Михаил служил настоятелем. По крайней мере, в книге Власова он упоминается именно как «молодой настоятель». «В сером подряснике, с украинским говорком, он был более похож на пчеловода...»35

Позднее о. Михаил уехал в Хельсинки. В книге Власова утверждается, что монахиня Мария почему-то не любила его. Быть может, Власов не совсем точен: в нелюбви к православному духовенству трудно упрекнуть монахиню Марию. А может быть, это неудовольствие было вызвано расхождением в чисто духовных вопросах. Во всяком случае, в «Трудах Тобольской Духовной Семинарии» есть указания на то, что священник Михаил Казанко в своём духовном мировоззрении был не чужд идей Владимира Соловьёва и их преломлений в философии Н.А. Бердяева, что могло найти отражение в особенностях священнической практики36.

На то, что определённые трудности во взаимоотношениях вполне могли возникнуть, указывает письмо к монахине Марии схиигумена Иоанна, где по поводу её исповеди у другого священника, о. Владимира, о. Иоанн пишет: «Исповедью отца Владимира получила смущение, что делать, потерпи, не унывай. Белое духовенство всегда как-то от монашествующих требует строгих подвигов...» (полный текст письма приведён ниже).

Православный приход объединил многих русских людей, оказавшихся, как и Анна Танеева, оторванными от своей Родины и стремившихся к более глубокому изучению вопросов духовной жизни. Архимандрит Пантелеимон пишет, что жизнь прихода, состоявшего в основном из русских эмигрантов, была, конечно же, богата событиями. Он упоминает о Русском студенческом кружке, который был организован по благословению валаамского старца схиигумена Иоанна его духовной дочерью Еленой Акселевной Армфельт. Эту женщину связывала с о. Иоанном крепкая дружба. «Кружок поддерживай, — писал он ей, — хоть и мало соберутся. Почитайте и поговорите. Конечно, о духовном будут слушать только расположенные к духовной жизни. Вообще духовное с трудом стяжается»37.

По-видимому, именно об этом объединении упоминает о. Арсений, когда пишет, что «Анна была не одинока в своих духовных исканиях. Многие, кто жили в Хельсинки и находились под опекой отца Иоанна, размышляли над этими вопросами. Они собирались на встречах, руководимых епископом Александром*, и обсуждали духовные проблемы. Часто эти встречи проходили на квартире Анны, потому что ей из-за её инвалидности было трудно выходить из дома»38.
[* Епископ Хельсинский Александр (Карпин), в миру Александр Петрович (24.09.1883, Суоярви – 13.10.1969, Хельсинки).]

О том же свидетельствует и Л.В. Власов, работавший в финских архивах и исследовавший среди прочего переписку Г. Маннергейма с Анной Танеевой: «Раз в неделю в квартире Танеевой проходили молитвенные собрания»39.

У Анны Танеевой и Елены Армфельт было много общего в жизни. Обе они имели аристократическое происхождение, получили прекрасное воспитание. Елена Армфельт происходила из знатного рода финских шведов. Потомки одной из ветвей, к которому принадлежала Елена Акселевна, служили в русской армии и со времён Екатерины II занимали высокие посты. Её дед был адмиралом, а отец — капитаном первого ранга. Сама Елена Акселевна получила воспитание в Смольном институте, где она видела Императора Николая II. Ей «особенно запомнились прекрасные глаза и доброе лицо Государя»40.

Обеим женщинам, несмотря на разницу в возрасте, было что вспомнить. Столь дорогие воспоминания, казалось бы, не могли их не сблизить. Но, очевидно, всё было не так просто. И здесь сказывались старые предубеждения против Анны Вырубовой со стороны представителей «высшего света».

На это указывает то, что в подробном рассказе архимандрита Пантелеимона о жизни Елены Акселевны Армфельт, о её окружении и дружбе с о. Иоанном совершенно не отведено места Анне Танеевой. Насколько непросто подчас складывались отношения среди членов кружка, свидетельствуют письма о. Иоанна к своим духовным чадам, где он нелицеприятно отчитывает за грех осуждения и раздражения.

«У тебя натяжка с Н.Н. Это очень нехорошо и вдобавок тяжело сердцу. Постарайся как-нибудь смягчиться, но [если] наших сил не хватает, чтобы умиротвориться, — проси помощи у Бога и Царицы Небесной! И за неё молись, и сама ломай себя. Внимательно исследуй себя, и я думаю, что ты тоже не права». И далее: «Если ты читала и знаешь о Святых местах Иерусалима, то не надо и ходить слушать рассказы Н.Н. о своём путешествии. Это очень худое твоё мнение, что не хочешь слушать из её уст о таких святых местах. Покайся. Бог простит тебя, только больше так не выражайся, старайся исправляться, очищать свой грязный сердечный источник, чтобы больше не выбрасывать подобных худых слов»41.

Известно, что схиигумен Иоанн вёл обширную переписку, часть из которой была опубликована. Письма к нему шли со всех концов света: из Англии, Франции, Германии, Америки. За духовным советом к нему обращались и миряне, и монахи, среди которых были насельницы Пюхтицкого и Линтульского женских монастырей. Просила наставлений старца и монахиня Мария.

Впервые некоторые из его писем к ней вошли в сборник «Письма Валаамского старца схиигумена Иоанна», составленный архимандритом Пантелеимоном (Православная Церковь Финляндии). Книга неоднократно издавалась в России. Особенность сборника состоит в том, что в нём не указаны адресаты. Составители не пожелали указать, кому адресованы послания старца — возможно, потому что его поучения имеют более широкое значение и выходят за рамки узкого наставления. Возможна и другая причина — нежелание привлекать внимание читателя к имени Анны Вырубовой из-за слишком больших предубеждений, с ней связанных. Об этом можно судить даже по той небрежности, с которой архимандрит Пантелеимон, автор книги «Отец Иоанн», упоминает об Анне Александровне, называя её «эта дама»42.

Тем не менее, несколько писем старца к монахине Марии удалось идентифицировать при подготовке к изданию «Валаамского патерика», где эти письма были опубликованы. Ещё более полная подборка писем старца Иоанна к монахине Марии представлена в книге «Валаамский старец схиигумен Иоанн (Алексеев). Письма о духовной жизни», изданной в 2007 году Свято-Троицкой Сергиевой Лаврой и Спасо-Преображенским Валаамским монастырем. Возможно, выявлены и опубликованы не все письма — полный архив писем схиигумена Иоанна находится в Финляндии.

Но сам отец Иоанн, конечно, не делал никаких различий между духовными чадами и ко всем относился с любовью. Для монахини Марии он был старцем, чьи советы определяли направление её духовной жизни, помогали преодолевать искушения, укрепляли на иноческом пути. Она познакомилась с ним на Валааме, и он имел с ней долгую беседу в гостинице, где она проживала, пропустив при этом даже вечернюю службу в силу крайней важности темы беседы — о внутреннем монашеском делании. Переписка с о. Иоанном завязалась ещё при жизни её первого духовника, старца иеросхимонаха Ефрема. Вот, по-видимому, одно из первых писем:
+
14.09.1943
Боголюбивейшая м. Мария!
Христос посреди нас!
Письмо и фотографию я получил своевременно. На Вашу просьбу приехать к Вам — едва ли соберусь, теперь у нас очень много работ хозяйственных. Я тоже хожу на работы, когда не служу.
Пользы мало, если только будем читать да спрашивать, как спастись. Надо начать трудиться, работать, очищать своё сердце от страстей. Вы теперь знаете, в чем заключается духовная жизнь, добрый час, начинайте, умудри Вас Господи, и меня не забывайте в своих святых молитвах. У святого отца Исаака, да, язык труден, но ещё труднее для нас его содержание, ибо глубок колодец, а у нас коротка верёвочка, и мы не можем достать его глубокой, чудной спасительной воды. Епископ Феофан даже составил молитву святому Исааку, чтобы он помог нам понимать его спасительное учение. Вообще святые отцы со своего опыта, от чувств писали, и понимается их учение теми людьми, которые работают над своим сердцем.
Испрашивая на Вас Божие благословение, с любовью во Христе, схиигумен Иоанн43.

Чтобы представить, насколько глубоко и серьёзно подходил старец к вопросам духовной жизни, насколько поучительны были его наставления, каково было направление его мыслей, приведём выдержки из его письма к одной монахине:

«Боголюбивейшая инокиня, — так начинает отец Иоанн своё письмо, и после многосодержательного и возвышенного разговора о духовной жизни поясняет. — ... Духовная жизнь подобна дереву, телесный подвиг — листья его, а душевное делание — плод. В духовной жизни главный подвиг — молитва; молитва требует внимания и трезвения. Я полагаю, что ты читала о молитве, однако я скажу тебе, конечно, кратко: о молитве трудно писать подробно.
Молитва имеет три степени: 1-я устная, 2-я умная, 3-я умосердечная. 1-я, устная, произносится устами, а ум гуляет; 2-я, умная молитва: ум надо заключить в слова молитвы. На сердце нажимать вниманием не надо; если будет внимание в груди, тогда и сердце будет сочувствовать. З-я, умосердечная молитва, — достояние очень редких и даётся за глубочайшее смирение. Страстный не должен дерзать к такой молитве, говорит святой Григорий Синаит. К умилению и слезам не надо стремиться, а когда это само по себе придёт, умиление и теплота сердечная, остановись на этом, пока это пройдёт. Все же думать не надо, что что-то великое получила. Это бывает естественно от сосредоточения, но не прелесть. Вот что ещё сообщу на всякий случай: если теплота пойдёт далее по всему телу — такая теплота не кровная, а духовная, — то слезы польются просто струёй и люди будут казаться просто ангелами, в такой момент на ногах уже не устоишь, надо ложиться или садиться; если это случится в церкви, надо скорее выходить вон; другие, не знавшие и не испытавшие подобных явлений при молитве, сочтут за прелесть. Это не прелесть, а небесный гость.
Кончаю писать о молитве, трудись в молитве. Господь даст молитву молящемуся. Аминь»44.

Приведённые выдержки из письма схиигумена Иоанна, где главное место уделялось умному деланию, как центру иноческой жизни, служат примером тех наставлений, какие о. Иоанн мог обратить и к монахине Марии.

Как уже было отмечено, у монахини Марии была дача в Трэсщенде, где они с Верой проводили лето и где ничто не мешало ей всецело предаться тому единственному, ради чего инок отрекается от мира, — соединению с Богом через призывание Божественного Имени Господа Иисуса Христа. Впечатление о той обстановке, которая могла сопутствовать её занятию умным деланием, можно составить из описания схожих обстоятельств жизни одной женщины, с которой познакомился автор сборника рассказов о делателях Иисусовой молитвы С.Н. Большаков. Вот это описание:

«Сидел я с Ниной Николаевной на балкончике лесной дачи в Нерко-ерви, среди громадных лесов, тянущихся от Куомио на Юг, к тундрам Лапландии. Дача стояла одна в дремучем лесу, на берегу тихого озера. Солнце садилось и золотило тихие воды. Я постоянно любовался озером и игрою красок на нём. Утром оно было тёмно-синее в сумерках рассвета, потом розовое на заре, затем золотое, зеркальное, голубое, к вечеру опять золотое, затем красное, фиолетовое, чёрное. Голубое небо было безоблачно. Какие-то птички щебетали в лесу. С клумб тянуло ароматом цветов и свежестью озера. Муж Нины Николаевны и дети уже легли спать, только мы оставались ещё на балкончике, любуясь сменой красок, белая ночь царила во всей красоте.

— У вас так тихо, Нина Николаевна, словно на другой планете или триста лет тому назад, когда народу было мало, не было ни железных дорог, ни автомобилей, ни аэропланов. Но и тогда люди, искавшие тишины, уходили дальше на север, на острова Ледовитого Океана, в Соловки.

— Я здесь только и отдыхаю душой, Сергей Николаевич. Здесь нет никого, озёра и леса, ни городов, ни деревень. В большом городе жить так тяжело: шум, отравленный воздух, суета, многолюдство. А где люди, там всегда интриги, зависть, клевета и т. п. Когда я была молода, вся эта суета и шумиха мне нравилась. Внешнее я принимала за настоящее. И, конечно, ошибалась. Мой первый брак был глубоко несчастен. Мой муж был красив и умён, но поверхностен, беспорядочен, без веры и принципов. Когда всё это кончилось трагедией, я вернулась к вере. Я поехала на Валаам, к о. Иоанну, спросить совета. “Знаете что, раба Божия, — сказал он, — не убивайтесь, что всё развалилось и жизнь кончена. Вы молоды, и многое ещё может измениться, а потом Господь никогда не попускает испытаний выше сил. Всегда это помните... Вам кажется, что крест Ваш тяжёл, а я, как Старец, такие слышу часто ужасы, что Вам грех Бога гневить. Молитесь чаще да хоть изредка повторяйте молитву Иисусову и предайте себя воле Божией, и Господь Бог Сам укажет Вам путь, по которому идти; тогда придите ко мне, и я скажу что сумею”»45.

Несомненно, что и монахиня Мария, следуя совету старца «удаляться хоть на месяц, ежегодно в глухое место и там предаваться молитве и богомыслию», старалась вопреки житейским обстоятельствам хранить внутренний мир, подвизаясь, сколь можно, в молитве Иисусовой.

Наконец приведём и письма старца к «боголюбивейшей м. Марии», которые не только вполне подтверждают мысли, высказанные нами в форме предположения, но и дополняют их подробностями той духовной атмосферы, в которой она пребывала.

+
[Без даты]
Боголюбивейшая м. Мария!
Христос посреди нас!
Ваше почтенное и содержательное письмецо я получил своевременно, прочёл с любовью и порадовался, что есть у Вас желание и стремление проходить подвиг духовной внутренней молитвы, что в данное время это молитвенное делание редкость даже и в монастырях, ибо молитва — самая высшая добродетель, но и требует большого труда и усердия. Преподобный Агафон пишет: «Молитва требует борьбы до самого последнего часа смерти». На Валааме, когда я был у Вас в гостинице, говорил Вам о внутренней жизни, даже просидел и вечерню — вероятно, Вы помните. О молитве говорить удобнее лично, а писать затруднительно и неудобно, ибо я не знаю Ваше духовное устроение. Однако, по просьбе Вашей, за послушание, забыв свою духовную немощь и несовершенство, пишу вкратце. Епископа Игнатия Брянчанинова (известного подвижника) спросили: «Как вы молитесь?» — он ответил: «Я стараюсь преобучаться единственно к первому способу, как необходимому для внимания. Внимание — душа молитвы; стараюсь даже устранять всё прочее, чтобы делание было вполне предоставлено воле Божией». Для себя я держусь, когда держу единственно заключения ума в слова молитвы: все прочее является, когда является само собой. Как видно, у него уже есть большой навык в молитве, а тебе я советую: сперва определи несколько раз повторять Иисусову молитву по чёткам. Ум заключай в слова молитвы и из головы направляй в верхнюю часть груди. Воображений никаких не делай, к видениям, откровениям и восторгам не стремись. Держи себя в глубоком смирении, припоминай свои прежни грехи, и непостоянство сей временной жизни, и вечную будущую жизнь. Почитывай Святое Евангелие, Апостольские послания и псалмы, и мировые перевороты пусть минуют Вас. Умудри Вас Господи.
Прошу святых молитв Ваших.
Пребываю с любовью во Христе, грешный схиигумен Иоанн.46


+
19.02.1948.
Боголюбивейшая м. Мария!
Христос посреди нас!
Ваше письмо от первого февраля я получил своевременно. Поздравляю Вас с принятием Св. Христовых Таин. Исповедью отца Владимира получила смущение… что делать, потерпи, не унывай. Белое духовенство всегда как-то от монашествующих требует строгих подвигов; в сущности, инок отличается от мирян только безбрачием, а в остальном и миряне должны и обязаны жизнь вести такую же, т. е. по заповедям. Заповеди даны общие для всех. Иноки удалились от мира именно для того, чтобы удобнее исполнить заповеди Господни. В данное время, конечно, монастырская жизнь потекла по другому руслу, по причине мировых событий. Ревнующим о духовной жизни приходится приспосабливаться к этой жизни внешне, а более всего надо обратить весь свой труд на внутренний подвиг. Св. Апостол Павел говорит: «Телесное бо обучение вмале есть полезно, а благочестие на все полезно есть» (1 Тим. 4, 8).
У Св. Отцов я нашёл три пророчества о последних иноках, а епископ Игнатий Брянчанинов полагает, что мы последние иноки. «Последние иноки иноческих дел не будут иметь, но постигнут их искушения и напасти, и которые иноки претерпят, таковые будут выше нас и отцов наших». Конечно, мир этого не может знать, ибо он знает и любит одну только внешнюю показность.
Спрашиваете, как вам поститься? Слово о посте очень пространное, я напишу кратко. Мы должны иметь послушание Церкви: что она заповедала, исполнять в точности. Если по немощи, как человецы, что не исполним — укорить и каяться. Св. Диадох пишет: «Пост как орудие, благоустрояющее хотящих к целомудрию, имеет цену, но не пред Богом». Св. Церковь воспевает на 1-й неделе Великого поста, в Понедельник вечером: «Истинный пост есть злых отчуждение, воздержание языка, ярости отложение, похотей отлучение, оглаголания, лжи и клятвопреступления. Сих оскудение пост истинный есть и благоприятный». Учёный муж, великий аскет препод. Кассиан пишет так: «Ибо если мы будем поститься на том основании, что будто грешно употреблять пищу, то не только не получим никакого плода от воздержания, но ещё, по Апостолу, подвергнемся тягчайшему обвинению за нечестие, потому что будем удаляться брашен, которые Бог сотворил для ядения с благодарением верным и познавшим истину; ибо всякое создание Божие хорошо, и ничто не гнусно, если приемлется с благодарением (1 Тим. 4, 3); ибо кто что считает скверным, тому то и скверно (Рим. 14, 14). Потому никто не был осуждён за одно употребление пищи, и если ядущие осуждаются, то это потому, что с употреблением пищи соединяется или последует за оным нечто предосудительное».
Относительно богатых людей, и не хотят платить Вам деньги, умудряйся сама, с Божией помощью решай на основании Св. Писания. Умудри Вас Господи. Напрасно себя смущаете и думаете, что есть у Вас какой-либо грех неисповеданный. Смертные грехи только те, которые сознаете и не каетесь.
Ещё пишете о снах: «Читала у Св. Отцов: если повторяется, то это правильный сон». Снам верить не надо. Преподобный Варсонофий Великий пишет: «кто один раз явился ложно, может сделать еще и три раза, и более» (Ответ 415). Посылаю выписки о сновидениях. О виденном Вами во сне Кресте пугаться не надо и ждать каких-либо скорбей. Верь, что без Божией воли ничего с нами не может быть. Вы всё пугаетесь и ждёте каких-то неприятностей. Этот Ваш страх за тело — крест Ваш, помоги Господи нести его терпеливо.
Хорошо, что уклонилась от осуждения В. Помоги ей Господи, ибо её годы скользкие.
Вычитывание акафистов и 600 молитв хорошо, только чтобы было не на ветер, а внимательно.
Ненависть к N. и её родным — старайтесь с Божией помощию искоренить эти неприятные чувства. Умудри вас Господи.
Поздравляю со Светлою Четыредесятницею, помоги Господи провести оную в христианском благочестии.
Призываю на вас Божие благословение. С любовию во Христе Ваш недостойный сомолитвенник
схиигумен Иоанн.

+
19.02.1950.
Боголюбивейшая м. Мария!
Христос посреди нас!
Прошу простить меня за моё молчание, хоть и не пишу Вам, но в своих молитвах всегда Вас с В. поминаю. Помоги Вам Господи жизнь свою проводить в мире и согласии, по Св. Апостолу: «Друг друга тяготы носите, и тако исполните закон Христов». Вместе жить, и чтобы был мир душевный, требуется терпение и смирение, а [так] как у нас нет этих добродетелей, то и думается нам: все другие виноваты, а не мы. Однако надо стараться, чтобы хоть долго не сердиться, иначе молитва в толк не пойдёт. Указано Вами на 370 ст. 5-го тома «Добротолюбия». Кажется, ясно сказано, только надо внимательно прочесть, другими словами можно сказать: ум заключай в слова молитвы, и если иной раз что-нибудь похитит ум, не надо замедлять, но стараться отгонять прочь. А чтобы внимания не держать в голове, Вам уже известно опытом. Да будет Вам известно, что св. отцы писали не рассудком, а чувством: что сами прожили, то и писанию предали, и ихнее писание познаётся жизнью. А [так] как у нас веревочка нашей жизни коротка, вот мы и не можем достать живительной духовной воды из ихнего глубокого источника. Надо пользоваться чтением так: что понятно для нашего ума — прилагать в сердечную сокровищницу, а непонятное пропускать.
Вот и пост Великий наступил, поздравляю Вас со Святой Четыредесятницей, помоги Господи провести оную в христианском благочестии и достигнуть Светлого Христова Воскресения.
Господь Своею милостию да поможет Вам в делах Ваших, храни Вас Господи.
Ваш доброжелатель и сомолитвенник, многогрешный схиигумен Иоанн47.

Этот период её жизни, который можно назвать периодом молчания, может служить примером для современного православного христианина, ищущего спасения в апостасийном мире. Этот пример дорог нам тем, что, как часто в жизни бывает, в момент, когда невозможно изменить Божьего определения, когда уже ничто не может изменить сложившегося порядка вещей, когда уже невозможно человеческими силами бороться с несправедливостью, попущенной Богом за наши грехи, остаётся только одно — заключиться во внутренней клети своего сердца, уединиться в молитве, встать на узкий путь святых отцов-молитвенников, молчальников-исихастов, как некогда преп. Андрей Рублев или старец Феодор Кузьмич, молиться, просить Бога о помиловании, о прощении грехов и ждать. Ждать и верить в Его милосердие. Вот подлинный и истинный путь монаха, познавшего мир и отрекшегося от него ради Бога, ради спасения души и ради молитвы за своих близких, за свой народ, за свою Родину, за весь мир. Вот высшая и последняя жертва, которую могла принести монахиня Мария Богу, Царю и Отечеству. Она сошла с арены жизни, умерла для мира и его соблазнов, чтобы в подвиге уединенного молчания и молитвы воскреснуть со Христом для Жизни вечной.

На этом пути, как всякий подвижник, монахиня Мария испытывала искушения и, как могла, боролась с ними. Какого рода были эти искушения, можно только предполагать. Вероятно, они были связаны с её изоляцией, одиночеством. Не то чтобы она была одна — её, конечно, окружали люди. Но мало кто дорожил её памятью о прошлом, той правдой, которая была известна ей — правдой о Русском Царе, о Русской Царице и Их Детях, о том, что Они значили для Русского народа. И что означало всё то, что произошло с Русским народом, с Россией? В чём истинные причины трагедии? Неужели никто не видит страшной вины русских людей перед Государем? Казалось, что всё всеми было предано забвению, что все смирились с неизбежностью действительности и даже приспособились к ней. Прошлое осталось где-то сзади и уже не так беспокоило. Совесть не мучила. Чувство горечи могло переполнять душу матушки Марии. Почему так!? Почему такая несправедливость? И почему до сих пор обвиняют её? В такие минуты подступал враг, а с ним раздражение, досада, обида. Почему же Господь не покарает за предательство, за безразличие, равнодушие, забвение? Когда же наступит возмездие, за которым последует спасительное прозрение и покаяние? И вновь на помощь приходил утешительный ответ старца:

«Пишешь, что редко видишь людей, а как столкнёшься с ними — гнев в сердце просыпается. Ведь и змея, когда лежит, смирная бывает, а как подойдёшь к ней — и зашипит. Я глубоко верю: что решено в Небесной канцелярии, то неизбежно и будет. Лучше же нам положиться на волю Божию и уклоняться от политической болтовни, ибо она туманит голову и является малодушием. У нас тоже есть радио, и газеты получаем русские и финские, но как-то мало говорят, или я мало замечаю. Маленько и я узнаю, но мало обращаю внимание и пропускаю мимо ушей, стараюсь побольше читать Святое Евангелие и святых отцов»48.

Наверное, для монахини Марии такой ответ старца на её мучительные вопросы являлся единственно полезным. К сожалению, адресат этого письма нам неизвестен, хотя им вполне могла быть и монахиня Мария. С содержанием и настроением письма, из которого приведена выдержка, возможно в чём-то перекликается следующее письмо старца к боголюбивейшей монахине Марии:

+
31.07.1950 г. (Понедельник)
Христос посреди нас!
Боголюбивейшая м. Мария!
Письмо Ваше я получил и порадовался, что устроились хорошо. Так и побывал бы у Вас, посмотрел и побеседовал о едином на потребу, и Инну пригласили бы с Серёжей. Когда она будет у Вас, передайте ей мой сердечный привет! Я тоже побаливаю, сердце всё не поправляется — перебои продолжаются, но я привык к ним и не обращаю внимания на них, лекарство не принимаю, всё равно оно не поможет, ибо свечечка жизни моей догорает. Благодарю Бога, что Он по Своей благости продлил мою жизнь до таких годов. «Слава Богу за всё», — повторяю слова св. Златоуста.
О войне, будет ли она скоро, ничего не могу сказать, ибо Божий Промысел непостижим нам, грешным, а судя по-человечески, скоро не должна быть, потому что не подготовлены к ней. Лучше всего расположимся на волю Божию, буди воля Твоя, Господи, во всем.
Надо читать больше Св. Евангелие и Псалтирь, ибо от этого чтения и размышления о Премудрости и благости Всевышнего будет мир душевный, а от чтения газет — малодушие и смущение.
Призываю на вас Божие благословение, храни Вас Господи.
Ваш доброжелатель и сомолитвенник, архигрешный схиигумен Иоанн49.

Были искушения и другого рода. Матушка Мария никак не могла вполне избавиться от тревожного ожидания того, что что-то должно с ней произойти. Легко можно представить, что после всего пережитого в революционном Петрограде, постоянным спутником её жизни в Финляндии был страх, страх нового неожиданного ареста, допросов, гонений. Боязнь оказаться в руках чекистов не оставляла её не только в довоенный период в Выборге, когда существовала реальная угроза внезапного вторжения Красной Армии, но и в послевоенный период при установившихся дипломатических отношениях между Финляндией и Советским Союзом. Ей было известно, как Сталин расправился с русскими белыми генералами, арестованными в европейских странах. Поэтому она очень боялась, когда узнала из газет, что после окончания войны в Финляндию приезжает много советских офицеров и чиновников. «Как и всем финнам, особый страх ей внушал Андрей Жданов и его зловещая роль в сталинских чистках. Танеева каждый день ждала появления в своей маленькой и убогой квартирке злобных коммунистов, прося у Бога избавить её от мучений, если здесь в Хельсинки повторятся ужасы революционного Петрограда»50.

Подобного рода страхи преследовали её по временам, как кошмарный сон, и об этом своём беспокойстве она пишет валаамскому старцу. Ответные письма о. Иоанна, конечно, помогали ей успокоиться, преодолеть душевную немощь, так ей досаждавшую, и привести душу в мирное устроение. Об этом свидетельствуют следующие два письма о. Иоанна:

+
[1948]
Христос посреди нас!
Боголюбивейшая м. Мария!
Сердечно, от души благодарю за поздравление с настоятельским крестом. В данное время настоятельство именно крест, да тяжелый. Я сам не стремился и не желал настоятельства, верю, что Бог дал мне этот крест и по Своему милосердию поможет мне благополучно нести его. И Вас прошу помогать мне Вашими святыми молитвами.
Желаю Вам всякого благополучия и не смущаться обуреваемых страхов. Расположись на волю Божию. Надо верить, что птица не попадёт в клетку без Божией воли, а тем более [Господь] промыслит о человеке, стремящемся угождать Ему.
Глубоко пишет Симеон Новый Богослов. И «О спасении» Патриарха Сергия тоже высокая книга — светоч науки духовной.
Умудряйся, собирай духовные цветы, подобно пчелке. Умудри Господи.
Призываю на Вас Божие благословение. С любовью во Христе, Ваш недостойный сомолитвенник, многогрешный схиигумен Иоанн51.

+
22.01.1949
Боголюбивейшая м. Мария!
Христос посреди нас!
Ваши два письма и деньги я получил своевременно. Письма доходят исправно, никто не прочитывает. […]
У Вас всё страхи и болезни продолжаются, что делать, приходиться терпеть и молиться.
У Вас ещё есть заботы и попечение о других — это лишнее, имейте заботу только о себе, и довлеет с Вас. Старайся расположиться на волю Божию, умудри Вас Господи. Прости за краткость письма. Накопилось много писем, надо отвечать, а писака-то ведь я аховый, вот и затирает мое убожество.
Призываю на Вас Божие благословение, с любовью во Христе недостойный Ваш сомолитвенник схиигумен Иоанн52.

+
13.07.1950.
Боголюбивейшая м. Мария!
Вы напрасно беспокоитесь о неполучении Вашего письма.
Бог простит тя, чадо, старайся, насколько сил хватает, полагаться на волю Божию, и Господь по Своему милосердию поможет тебе, и все Ваши страхи исчезнут, аки дым.
Призываю на вас Божие благословение, с любовию о Христе
схиигумен Иоанн.

XIII. Последние годы жизни. Кончина

В последние годы монахиня Мария снова испытывала страх, но уже иного рода — страх смерти, о чём свидетельствует о. Арсений. О своих переживаниях она вновь поведала отцу Иоанну, который поспешил помочь ей своим старческим наставлением:

+
27.09.1950.
Новый Валаам.
Боголюбивейшая м. Мария!
Письмо Ваше я получил и молебен отслужил. Пишешь, что умирать не хочешь и боишься смерти. Да, смерть тайна великая, и всё человечество страшится её. Боязнь смерти есть свойство человеческого естества, происшедшее от преслушания, говорит Лествичник.
Я соборовал Комаровых по их просьбе, они сказали, что «мы больные». И мы просящим помолиться о них не отказываем сотворить молитву, по совету св. Апостола Иакова; хоть и не так больные, чтобы лежать на одре, [но] всё же больные, ибо болезни разные, и о таких больных помолиться, я полагаю, нет греха, и совесть спокойна. Я слышал, что в Оптиной пустыни богопросвещенные старцы подобных соборовали. Всё ли в приходах совершается и исполняется в точности: по Требнику, по Служебнику, по Типикону и по канонам? Однако на это смотрят как-то очень свободно, а соборовать больных, не на одре лежащих, считают большим грехом.
По Божией милости, моё здоровье лучше, хожу картошку копать и не особенно устаю. Наша монастырская жизнь помаленьку ещё теплится, а впредь что нас ждёт, вполне располагаемся на волю Божию. Господи! буди воля Твоя во всём, и веси же судьбами спаси нас, грешных.
Испрашивая на Вас Божие благословение, с любовию о Христе, твой сомолитвенник, архигрешный, схиигумен Иоанн53.

Понять отношение схиигумена Иоанна к вопросу смерти можно по другим его письмам. Вот, например, в письме от 12 октября 1956 года он пишет: «А смертный час всех страшит, ибо смерть вошла в человечество не по природе, вот человек боится и бежит от неё. И ещё страшит нас то, что мы знаем, когда и где родились, а когда, где и как умрем — неизвестно. Лучше всего стараться положиться на волю Божию во всём. Смертные кончины бывают разные, даже и у святых. Преподобного Афанасия колокольней задавило, а святого праведного Артемия Веркольского убило громом. Не без Божией же воли бывают кончины человеческие, и мы, грешные, не можем понять Господня определения».

Из письма о. Иоанна видно, что чувство страха смерти, которое испытывала монахиня Мария, было естественным. И сам отец Иоанн испытывает его. Вот что он пишет о себе в другом письме: «Теперь я естественно созрел к переходу в Вечную жизнь в ближайшее время. Нападает страх: тайна великая, и чувства стали совсем другими, и взгляд на этот временный мир со всеми его соблазнами тоже»54.

Чтобы помочь отвлечься и преодолеть неприятные переживания, отец Иоанн напоминает монахине Марии о её способности к рисованию и благословляет заниматься этим рукоделием, которое поможет справиться с унынием.

+
18.11.1950.
Христос посреди нас!
Боголюбивейшая М М.!
Как Вы там поживаете, и как Господь хранит? Наверное, у Вас тревоги и страхи. Помоги Господи всё это благодушно терпеть.
Поздравляю вас с Таинством елеоосвящения, помолились и просили Господа о выздоровлении души и тела и о прощении грехов.
Прочёл я в «Новой Скрижали», там сказано: хотя в уставах наших и не говорится о соборовании здоровых, но в древнее время были примеры, [когда] и над здоровыми совершали таинство елеоосвящения, читали те же молитвы «...»
Бог благословит работу — рисование. Данный Богом талант не закапывай. Св. Отцы плели кошницы (корзинки), а у Вас другое рукоделие.
Господь Своею милостию да поможет Вам, только не унывай и не малодушествуй.
Ваш доброжелатель и сомолитвенник
схиигумен Иоанн».

Несмотря на утешения старца, возраст и физическая немощь откладывали отпечаток на настроение монахини Марии. Жизненный путь её близился к концу. Всё было в прошлом, далеко позади. Впереди её ждала вечность. Все мысли и чувства были уже там, где ждали её дорогие и близкие, там, где конец её страданиям. Там — Господь. Её настроение было понятно и близко о. Иоанну, который рад был своим примером и добрым словом утешить её, поддержать её дух, хотя он и сам пребывал в немощи, которая с каждым годом сказывалась все более.

+
02.01.1952 г.
Новый Валаам.
Заступнице Усердная, Матерь Господа Вышняго ...
Боголюбивейшая м. Мария!
Христос посреди нас!
Сердечно от души благодарю за поздравление к празднику и за утешение к нему. По Божией милости, я живу и покряхтываю под бременем Адамова наследия; впрочем, не один я, но всё человечество кряхтит, у кого что — у одного болезни, у иного скорби. Впрочем, все же надо сознавать и убедить себя, что наша жизнь в сей юдоли плачевной не что иное как путь к вечности и приготовление к ней. Я чувствую себя, что уже близок к переходу в вечность, звонки звонят самосильно, рука болит, так что с трудом пишу это письмо; ноги тоже болят, доктор сказал — всё это от сердца. Да ведь время и болезням быть, живу уже по отсрочке. Св. Пророк Давид сказал Духом Святым: «человеку жизни на земле 70 лет», а мне, если доживу до февраля, будет 79. Благодарю Господа, что до таких годов дожил.
Частенько вспоминаю вас, и радушный приём, и хорошее угощение. Всегда было приятно мне побывать у вас. Теперь уже не думаю, что придётся мне быть у вас. Впрочем, располагаюсь на волю Божию, как Ему угодно, так и будет. Я глубоко верую в Бога и в Его Святой Промысл. Буди, Господи, милость Твоя на нас, якоже уповахом на Тя.
Передай мой привет В. Старайтесь жить в мире и согласии, друг друга тяготы носите. Умудри вас Господи.
Испрашиваю на вас Божие благословение. Ваш доброжелатель и сомолитвенник, архигрешный схиигумен Иоанн.

+
10.10.1952.
Новый Валаам.
Боголюбивейшая м. Мария!
Христос посреди нас!
Ваши два письма я получил своевременно. Архимандрита Мелетия поминаем о упокоении его души.
Я живу и покряхтываю, от худого сердца ноги пухнут. Всё же служу, готовлюсь служить седмицу, моя очередь через две недели.
Бедный человек, в молодости мучают страсти, а в старости — немощи. Жизнь моя прошла, приблизился к переходу в другой, лучший мир, где нет печали и воздыхания. Однако страшновато умирать, ведь дело-то небывалое; как будет душа с телом разлучаться — тайна великая. Боязнь смерти у всех есть, говорит Лествичник (Слово 6, 3).
Наша монастырская жизнь помаленьку ещё теплится. Всё же остарело наше братство. С Божией помощию летние полевые работы кончили благополучно. Хоть и холодливое лето было, всё же хорошо справились с делами, даже лучше крестьян. Впрочем, хоть и остарели иноки, но привычны к трудам.
Вот, м. Мария, не придётся мне с Вами больше посидеть у стола за чаепитием и поговорить о едином на потребу. Всё же надеюсь, что увидимся в будущей жизни. Вы стремитесь исполнить Евангельские заповеди, я тоже стремлюсь, а в немощах, как человецы, сознаем и каемся, и Господь по Своему милосердию удостоит свидания в будущей жизни. Когда дьявол нанесёт мысли отчаянные, гони его молитвенным бичом, ибо он очень нахальный, зело нападает на стремящихся к духовной жизни. Святые Божии люди испытывали такие ужасы, [что] даже не пожелали предать [их] писанию. Впрочем, его злая воля ограничена и искушает нас, влагает разные мысли, но наше самовластие может принять, может и не принять, конечно, с Божией помощию.
Храни Вас Господь.
Пребываю Ваш сомолитвенник схиигумен Иоанн55.

Отец Иоанн тихо почил на Новом Валааме 24 мая (6 июня) 1958 года.

Монахиня Мария пережила своего духовного отца на шесть лет. Она заболела на даче 30 июня 1964 года. Оттуда её перевезли в хельсинскую больницу. Перед смертью она попрощалась со своими ближайшими друзьями, исповедалась, причастилась Святых Христовых Таин и мирно отошла ко Господу 20 июля (н. ст.) 1964 года в возрасте 80 лет.

«С трудом были найдены 50 марок для оплаты кладбищенского места № 234 в 27 квартале» православного кладбища г. Хельсинки. Её похороны состоялись в яркий солнечный день 23 июля 1964 года. Проводить в последний путь монахиню Марию собралась небольшая группа друзей и знакомых. «Слово прощания над её могилой произнес протоиерей Михаил Крузин». «Монахиня Мария (Анна Александровна Танеева) всегда носила в своих волосах черную ленту — возможно, единственное внешнее свидетельство её тайного монашества, а возможно, отличительный символ особого отношения к Государыне Императрице Александре Феодоровне, чьей преданной подругой она оставалась всю свою жизнь, а возможно, знак траура по убиенной Царской Семье. А ещё до конца своих дней она желала вернуться в родной Петербург, надеясь, что «Господь приведет её туда...»56

Так окончилась жизнь женщины, чей жизненный путь является утверждением правды и свидетельством жизненной силы святых русских идеалов верности Богу, Царю и Отечеству.

Она оставила бесценные воспоминания «Страницы моей жизни», в которых затронуты и раскрыты с точки зрения глубоко верующего, православного, русского человека все наиболее важные и существенные моменты трагического периода русской истории, а также правдиво, искренне и с глубокой любовью передан духовно-нравственный облик каждого из членов Царской Семьи. Перед духовным подвигом Анны Александровны, связанным с написанием этих воспоминаний, мы благоговейно склоняем голову. Её свидетельство поистине бесценно, если вспомнить, что Анна Александровна занимала в жизни Царской Семьи особое положение. Она единственная среди дворцовой свиты пользовалась не просто благоприятным расположением со стороны Их Величеств, но самой искренней дружбой, являясь духовным сотаинником Императрицы. Горячую любовь к Анне Александровне испытывали и все Царские Дети. В силу этого ей придавалось ключевое значение в той беспримерной по своим масштабам и чудовищной по искажению действительности кампании клеветы на Помазанников Божиих, которая была развязана противниками Самодержавной России и имела целью разрушить святое основание русского государственного могущества. В этой травле Русского Престола Анна Александровна явилась объектом возмутительной, ничем не заслуженной и не оправданной ненависти со стороны тех, кто стремился нанести удар в самое сердце русского самодержавия, силясь уничтожить благоговейное, священное чувство любви, детского доверия и преданности русского человека Божиему Помазаннику — Самодержавному Царю.

Однако в немалой степени благодаря усилиям Анны Александровны Танеевой, её мужеству и терпению ложь, воздвигнутая на Помазанника Божьего, оказалась разрушенной в умах и сердцах русских людей. Без чего мы не смогли бы в полной мере быть преданными русской идее, за которую принял мученический венец наш последний Русский Царь — страстотерпец великомученик Николай II, своей царской кровью и жертвенной смертью смывший грех предательства, цареотступничества Русского народа.

Источники:

1. Миролюбов П. Ф. Разное о жизни в Териоках. Материал любезно предоставлен А.К. Молчановым // 2. Там же.
3. Spektr Kustannus Oy, Helsinki, 2005 // http://www.spektr.net/new/06_05/1.html.
4. Валаамский патерик. Т. II. М.: Спасо-Преображенский Валаамский монастырь, «Паломник», 2003. С. 256.
5. Воспоминания архимандрита Афанасия (Нечаева) // Русский паломник. 1990, № 1.
6. Там же.
7. Письмо публикуется с разрешения Архива Валаамского монастыря (дело № 17).
8. Власов Л.В. Женщины в судьбе Маннергейма. СПб.: Фонд «Отечество», 2005. С. 162.
9. Весть. Очерки о Валааме // http://www.vest-news.ru/show_article.php?aid=1156. Публикация подготовлена исследовательницей творчества писателей русской эмиграции русской финкой Элиной Каркконен. Там же приведена короткая справка: «Иван Савин — самый молодой поэт первой волны русской эмиграции, представитель поколения, обожженного гражданской войной. В ее горниле он потерял сестру и четырех братьев. Пройдя нечеловеческие испытания, он не утратил веры православной и перед смертью, а умер он от болезней в 27 лет, сказал: “Смертью произведенный в подпоручики Лейб-гвардии Господнего полка...”»
10. Архимандрит Афанасий (Нечаев). Указ. соч.
11. Валаамский летописец. Труды монаха Иувиана (Красноперова). М.: издательство Спасо-Преображенского Валаамского монастыря, 1995. С. 199–200.
12. Валаамский патерик. Т. II. С. 256.
13. Иеромонах Арсений (Хейкенен). Послесловие (неопубликованный русский перевод со шведского) // Anna Virubova — kejsarinnans hovdam. Redigerad аv Irmeli Viherjuuri, Helsingfors, 1988.
14. Этот эпизод составителю удалось найти на одном из сайтов Интернета, название которого, к сожалению, утеряно.
15. Власов Л.В. Указ. соч. С. 162.
16. Там же. С. 162–163.
17. Иеромонах Арсений (Хейкенен). Указ. соч.
18. Там же.
19. Spektr Kustannus Oy.
20. Там же.
21. Там же.
22. Иеромонах Арсений (Хейкенен). Указ. соч.
23. Там же.
24. Власов Л.В. Указ. соч. С. 158.
25. Там же. С. 160.
26. Там же. С. 163.
27. Там же. С. 164.
28. Там же. С. 165.
29. Там же. С. 166.
30. Там же. С. 169.
31. Там же. С. 170.
32. Там же. С. 173.
33. Иеромонах Арсений (Хейкенен). Указ. соч.
34. Архим. Пантелеимон. Отец Иоанн. Новый Валаам, 1992. С. 54.
35. Власов Л.В. Указ. соч. С. 169.
36. Труды Тобольской Духовной Семинарии. Выпуск 2. РПЦ МП // Научный богословский портал БОГОСЛОВ.RU http://www.bogoslov.ru
37. Архим. Пантелеимон. Указ. соч. С. 62.
38. Иеромонах Арсений (Хейкенен). Указ. соч.
39. Власов Л.В. Указ. соч. С. 169.
40. Архим. Пантелеимон. Указ. соч. С. 9–10.
41. Там же. С. 50.
42. Там же. С. 54.
43. Валаамский старец схиигумен Иоанн (Алексеев). Письма о духовной жизни. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, Спасо-Преображенский Валаамский монастырь, ООО «Столичная ярмарка, 2007. С. 346.
44. Письма Валаамского старца схиигумена Иоанна. М.: Сестричество во имя преподобномученицы Великой княгини Елизаветы, 1996. С. 72–77.
45. Большаков С. На высотах духа. Делатели Иисусовой молитвы. М.: «ТРИМ», 1995. С. 23–25.
46. Валаамский старец схиигумен Иоанн (Алексеев). Письма о духовной жизни. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, Спасо-Преображенский Валаамский монастырь, ООО «Столичная ярмарка». 2007. С. 358-359.
47. Валаамский патерик. Т. II. С. 258–261.
48. Письма Валаамского старца схиигумена Иоанна. Клин: Христианская жизнь, 2004. С. 302.
49. Валаамский старец схиигумен Иоанн (Алексеев). Указ. соч. С. 353–354.
50. Власов Л.В. Указ. соч. С. 169–170.
51. Валаамский старец схиигумен Иоанн (Алексеев). Указ. соч. С. 347.
52. Там же. С. 352.
53. Валаамский патерик. Т. II. С. 262–264.
54. Письма Валаамского старца схиигумена Иоанна. Клин: Христианская жизнь, 2004. С. 300.
55. Валаамский патерик. Т. II. С. 264–267.
56. Власов Л.В. Указ. соч. С. 164, 172.