Дар Огневушки. Глава 17. Перемены

    Конечно старший Худобашев к жениным родственникам не пошёл. На то имелись веские причины. Во-первых, уже с самого дня  прибытия в Нижний  Новгород их маленькая труппа давала представления на ярмарке. А во-вторых, что важнее, он и не был зван Аграфеной Никитичной. С артистами хотя и не гнушались пить в трактирах, да заводить весёлое приятельство, а все-таки трапезничать с ними в собственном доме за одним столом зажиточные люди не спешили.
   На следующий день мать, облачившись в нарядную кофту с оборками и новую, недавно сшитую юбку из яркого цветастого сатина, да причесавши и принарядивши Ваню, отправилась к сестрице отобедать.    
    На этот раз обоих встретили со сдержанным поклоном и проводили сразу же в столовую, где молча указали на небольшой диванчик вдоль стены. Посреди столовой громоздился тяжелый, с затейливыми ножками из резного дерева, круглый стол. На скатерти – из хорошего полотна, но, судя по сероватому оттенку, давно не новой, уже лежали четыре прибора, завернутые в салфетки. А совсем скоро вышла и хозяйка, - теперь в удобном домашнем капоте и в кружевном чепце. Розовые, как зефир, полные пальцы тётки, сжимающие кружевной платочек, были унизаны массивными перстнями. Она, радушно улыбаясь, подставила сестре для поцелуя щёчку и ласково погладила по голове племянника. А после пары вежливых вопросов о здоровьице, Аграфена Никитична послала горничную за хозяином, да распорядилась подавать на стол. Из кухни пёрли одурманивающие ароматы выпечки и щей, и Ваня, поддаваясь аппетиту, почти забыл свою прежнюю скованность.
  Макар Кузьмич Облязин, небольшого роста, шустрый на вид мужичок с весёлыми глазами, вышел в столовую, посмеиваясь и потирая руки, а взглянув на гостей, быстро кивнул своячнице, подмигнул Ивану и приглашающе указал всем на стол.
Обедали сегодня по-простому, однако сытно. Для начала подали пироги с пшеном и потрохами, да расстегаи с белой рыбой. За ними подоспели щи,- густые, наваристые, их разливала по тарелкам сама хозяйка, ловко орудуя большим половником. Кушала же Аграфена Никитична превдохновенно. Зажмурив глаза, уплетала она пироги, обильно пачкая блестящим жиром подбородок, и едва промокнув лицо салфеткою, принималась за щи, потягивая их с хлюпанием и с задушевным причмокиванием. Супруг её, напротив, ел не спеша, с расстановкой, время от времени прикладываясь к стопочке, куда подливал себе из поставленного перед ним графина. После гречневой каши с жареным каплуном поданы были сдобные пироги и взвар, а для женщин – сладкие наливки. Хозяин, судя по всему пребывал в приятном благодушии, разрумянился, небольшой, вздёрнутый нос его покраснел и он, поблескивая глазом, обратился к молчавшему всю трапезу Ивану.
- Так ты, Ванюша, стало быть честной народ веселишь? Балагуришь, значит?
-Да, Макар Кузьмич, - виновато ответила за Ивана мать, - уж он старается как умеет, а всё чтобы отцу да матери помочь.
- Плохого в том не вижу, отчего же народ честной не порадовать.
Поддержала беседу и Аграфена Никитична.
-И что, по душе тебе это занятие? – спросила тётка, улыбаясь Ване, - ведь оно, поди, превесёлое!
- Не по душе. - буркнул Иван и опустил голову, разглядывая жирные пятна на скатерти. И Глаша, снова виновато улыбаясь, только печально развела руками.
- А какое ж тогда дело тебе нравится? – Аграфена с деланным удивлением вскинула темные брови.
- Покамест я и сам не знаю. – Ответствовал подросток. - А только хотелось бы дела серьёзного.
- Так вот ты какой серьезный мужичок! – засмеялась тётка грудным, переливчатым смехом и с ласковой улыбкой положила на тарелку Вани ещё кусок пирога. Иван, к слову сказать, и без того давно не чувствовал себя настолько сытым. Затем, чуток подумав, Аграфена Никитична оборотилась к мужу.
- А что, Макар Кузьмич, разве не надобен твоей артели подмастерье?
- Отчего же не надобен, - рассудительно ответил тот, - дельные ребята нам завсегда нужны. Ежели готов к учению, да не ленив, так я возьму, пожалуй.
Глафира  приложила к груди руку с робкой благодарностью.
За день до окончания ярмарки отец вместе с матерью проводили Ивана до дома Облязиных. Там Глаша, сдерживая слезы, отвела сына в дом, да и оставила, недолго переговорив с сестрой перед прощанием. А уже следующим утром труппа, не досчитавшись раусного, продолжила странствие.
   Поселили Ваню в нижней части хозяйского дома – в подклети. Там ему была предоставлена комнатка, с широким топчаном, покрытым старым тюфяком, к которому заботами хозяйки прилагались две перовые подушки, да стёганое одеяло. Тут же стоял вместительный сундук, крепкий стул, да верстак – для пущих упражнений в мастерстве в свободное от обучения время. Правда свободного времени у ученика ювелирной артели оказалось куда меньше, чем Ваня мог себе предположить. Его, привыкшего к привольному житью артиста, строгие порядки в хозяйстве Макара Облязина по первому времени немало тяготили. Однако, скоро пообвыкшись,  Худобашев на новую участь не жаловался.
     В мастерских, стоявших на заднем дворе Облязиных, новый ученик с утра до вечера приобщался мастеровыми к основам ремесла. Сперва, приноровившись к шаберу, он научился шлифовать, после чего ювелирным гладилом полировать до блестящего глянца готовые колечки да браслеты. Затем, подружившись с нехитрой штуковиной, называемой артельщиками «давчик», научился закреплять в колечках да серёжках блестящие камушки. А там, каких-то годика за полтора освоил Ваня и все прочие премудрости. Он с точностью, почти на глаз, готовил сплавы, замешивая в тигеле чистое золото с медью, ловко вылепливал из воска формы для отливки, сам отливал и собирал по частям украшения – сначала простые, потом посложнее, а спустя четыре года службы у Облязина молодой Худобашев уже и сам обучал начинающих.
  Ивану на ту пору минуло шестнадцать лет. В целом жизнь его за прошедшие годы изменилась не много. Он по-прежнему проживал в своей комнате при доме хозяина, с утра до вечера работал в мастерских, с другими мастеровыми на равных. Правда столовался Ваня не с работягами-артельщиками, а всегда за одним столом с Облязиным и тёткой – по-родственному. За трапезой беседовали мало – всё больше говорил хозяин, не забывая пропустить для аппетиту рюмочку – другую. Обсуждать за едой свои дела Облязин не любил. Так, изредка, бывало поругает лавочника-конкурента, что норовил переманить богатых покупателей, да почитает вслух забавное, лениво пробежав глазами свежую газету. Да иногда, в приятном расположении духа, за чаем, поспрашивает жёнушку о заботах её. Только какие у неё труды-заботы? Ну, разве что сходить вместе с кухаркой до базара за всякой всячиной, да навестить кого из престарелых сродственников мужа. Да перед большим церковным праздником заказать себе обновку у модистки. А в остальном – дремать, да кушать, да в окно глазеть. В еде Аграфена Никитична находила пребольшое удовольствие. А потому по части знатных кушаний в дому купца Облязина недостатка не знали. Хлебосольная хозяйка, не забывая себя и в меру угождая мужу, заботливо потчивала и подраставшего племянника.   Помимо этого, Макар Кузьмич выплачивал племяннику кое-какое жалование, большую часть которого, тот, не зная, как потратить, попросту складывал на дно, в сундук. Иногда, по совету Аграфены Никитичны, он покупал хорошую одежду, - суконные поддевки, да запасные рубахи из тонкого белёного холста.  Приобрёл себе Ваня и несколько пар добротных сапог. Да и сама Аграфена, будучи бездетной, а оттого, как полагал племянник, благосклонной к отроку, порой одаривала его кое-какой одёжей. Изредка хозяйка, с тяжёлыми грудными вздохами опуская по лестнице пышные телеса, заглядывала в его комнатку в подклети. Туда она приносила гостинцы и, ненадолго присев на топчан, ласково расспрашивала Ванечку о бытье его. Тот немного смущаясь, рассказывал ей о своей работе в мастерской, а Аграфена слушала с рассеянной улыбкой, то вдруг сжимая, то разжимая руки, сложенные на коленях. А под конец иногда говаривала  со вздохом:
- Ай, да молодец, Ванюша, молодец, мужичок.
И добавляла прегрустно:
- Токмо моё житьё - печаль-тоска. И на сердце, Ванечка, печаль печальная.
Он не знал, чем на это ответить, да и не понимал её. Да ведь и она не нуждалась в ответе.
 http://www.proza.ru/2019/11/28/74