Л. Баяндина-Гизингер Мемуарные наброски-5. Институ

Мемуарные наброски-5. ИНСТИТУТ

Вернулась домой счастливая, а папа очень расстроился и … поехал к ректору Морозову А.М. объяснять, что я, по молодости, неадекватно оцениваю реальную обстановку. А ректор оказался не политиком, а нормальным советским человеком, сказал, что вуз – гражданский и у него нет ограничений на абитуриентов по мандатному признаку.

Что такое счастье? Восторг? Душа летит и поёт? Я была счастлива, когда, сдав успешно вступительные экзамены, поступила в вуз со стипендией 292(!) рубля плюс место в общежитии (10 девчонок в комнате) в центре Новосибирска.
Счастье затянулось. Никаких комплексов! Я – как все, у меня есть подружки и друг. Но … как говорила моя мамочка: «Рано пташечка запела, как бы кошечка не съела!»

По осени из Москвы в командировку поездом едет мой дорогой, любимый, очень даже балдёжный, папин друг по молодости ещё, тёти Ритин муж, участник войны, русский дядя Вася Гладков.
Вся «бараковская» родня из «зоны» (папа после меня перевёз в Новосибирск на Южный посёлок, в «зону» всю каменушинскую родню) пришла на вокзал повидаться с Васей впервые после 1941 года.

А я явилась в форме речника, с кокардой на шапке, в погонах, вся из себя. А поезд опаздывает, а время приближается к 23 часам, а спецпереселенцам нельзя после этого времени шлёндать на улице.
Все огорчены и собираются на электричке ехать на левый берег домой, а я делаю вид, что возвращаюсь в общагу, но … обогнула вокзал и через полчаса в течение трёх минут общаюсь с дядей Васей у его вагона.

Мы не виделись 10 лет, мне 17, он в военной форме ВВС, я тоже в форме. Он недоумевает, почему родня уехала и что это за 23 часа, после которых мы не можем появляться на улице.
А я опять счастливая: встретилась с дядей Васей, он меня видел в форме и я не сдрейфила и появилась на вокзале после 23 часов!

Какой уж тут секрет! Рассказала родителям. «Ты что, нас хочешь упечь на 20 лет?» - ругал папа. Родня плакала, я молчала, а КН (комплекс неполноценности) опять подступил к горлу.

А в институте всё здорово, только вот оказалось, что я единственная немка в коллективе студентов. И вот приезжает мама и показывает мне повестку в спецкомендатуру (на улице Коммунистической, 48).
Пройдя через обыскавшую меня охрану, комсомолка и студентка Людмила Гизингер предстала перед сотрудником, который обвинил её в том, что, несмотря на предупреждение коменданта (что было абсолютной ложью), она, не имея права передвижения, посмела поступить в ТРАНСПОРТНЫЙ вуз.
Мои доводы, что это гидротехнический (а не судомеханический и эксплуатационный) факультет, что я смогу работать  стационарно в проектной организации, не воспринимались.
«Переходите в Сибстрин». -  «Ну, переведите меня!» - «Нет, самостоятельно».
Не договорились. Ну, Заяц, погоди!

Я осталась, хотя папа предлагал перейти в пединститут. И потекли дальше счастливые студенческие денёчки.
Зимняя сессия. Опять стипежка! Начерталка, Детали машин, Мат.анализ.
А как помогал папа! Ну, кажется, всё – тупик, а он доброжелательным тоном разложит, направит, и вроде ты сама соображаешь, и всё понятно, и опять счастлива. А я тогда не умела оценить его, а ведь он был удивительный человек.

Рядом со мной в общаге была кровать Лиды Прокопенко, со станции Инская. Красивая, умная, весёлая. Мы сдружились, нас прозвали «сёстры Хи», потому что мы много хохотали. Дружила я и с двумя юношами: один футболист, другой – печник со стажем. Наверное, им было «до лампы», что я – немка.

Пришла весна 1952 года. Ура! Последний экзамен (геодезия) сдан на «5». Дальше – практика. Взяли на вечер два билета в Парк Сталина на концерт тенора Георгия Виноградова, а сейчас идём с Борей Буровым с экзамена в общагу и … папа навстречу, очень грустный.
Оказалось, комендатура не пускает меня на теодолитную практику на полигон у села Огурцово (ныне ближе, чем Академгородок от Новосибирска).

Снова чёрный занавес, снова КН. Информирую декана факультета Малову М.Н., идём с ней к Морозову А.М. Я остаюсь в приёмной, она докладывает ему – дверь приоткрыта.  Молчание. Голос Алексея Михайловича: «Дайте ей полигон в городе». Да, положительно, он не был политиком, а просто порядочным человеком.

Это было в июне. Папа настоял: «Не дадут они тебе в НИИВТе учиться!». И я подала заявление «по собственному желанию», послушавшись папу и направив свои устремления на физмат новосибирского пединститута.

В день отплытия моих однокурсников на практику, меня ноги принесли туда же на берег. Они отплыли, а я «одна стою на берегу». Боль неимоверная, почти теряю сознание.
Потом меня понесло по трамвайному пути улицы Большевистской. Ничего вокруг не слышала, не видела. Это уже был не КН, а его серьёзные последствия.

Не слышала сплошных звонков трамвая, пока вагоновожатая, выскочив из кабинки, с матом и проклятиями не спихнула меня с колеи. Тут появились слёзы и рыдания.
Ещё зашла в общагу, в комнате кругом листочки-шпаргалки … Прощайте, я поплатилась за свою непрактичность, романтизм, излишнюю эмоциональность, веру в справедливость.
 
Но это были цветочки.


Дальше: Мемуарные наброски-6. ПАПА
http://www.proza.ru/2019/11/21/1567