история советов, триумф и крах

После массированного антикоммунистического удара по сознанию советских граждан даже у многих противников нынешнего режима сохранилось убеждение в том, что Октябрьская революция – трагедия России, катастрофа, виновниками которой являются большевики, которые выступили в качестве внешней и враждебной по отношению к России силы.
Конечно, Октябрьская революция для стороннего наблюдателя, не говоря уж о представителях правящих, имущих классов, представляла из себя зрелище отвратительное: погромы культурных, благоустроенных поместий, расправы над офицерами, грабежи. Но попробуйте взглянуть на происходившее изнутри.
У многих существует идеализация царской России, при этом берут состояние России на 1913 год и ностальгически вздыхают – вот если бы не большевики, то эти темпы развития позволили бы России без сверхнапряжения и жертв большевизма выйти в число мировых лидеров. При этом забывают, что всего несколько лет до 13 года в России был жесточайший недород и голод, что деревня, за счёт которой и жила Россия питалась хуже города, а те высокие заработки рабочих, которыми козыряют апологеты «потерянной России» касались только узкого слоя рабочей аристократии. Но дело даже не в этом. К 17 году России, о которой тоскуют всякие говорухины, уже не было, и разрушили её не большевики. Благополучие 13 года было временным, более того кратковременным максимумом на не очень то радужном графике экономического развития империи, не имевшим под собой надёжной базы. В настоящее время в России всё держится на ценах на нефть и газ, а тогда на хлебных ценах и зарубежных займах. Именно потому, что страна была в долгах, как в шелках, и ввязался Николай в войну, которая противоречила национальным интересам народов России, государственным интересам империи и даже династическим интересам Романовых. Вступив в войну царизм подписал себе приговор, потому что вести войну с помощью призывной армии может либо демократическое, либо тоталитарное государство, абсолютистская монархия в таких условиях обречена.
Представьте себе массу крестьян, в большинстве своём неграмотных, которых оторвали от плуга, от избы, привезли за сотни и тысячи вёрст и заставили служить – то есть каждодневно выполнять указания, приказы, а если даже не выполнять, то постоянно быть готовым к выполнению. И если первое время он действительно верил, что воюет за Родину, то скоро эта вера улетучилась. И дело не в большевистской агитации. Тот, кто думает, что можно сагитировать людей, не желающих тебя слушать, не желающих в подсознании быть сагитированными, сам никогда агитацией не занимался. Да и не могла эта агитация быть сколько ни будь массовой. Я не помню, сколько раз большевики пытались воссоздать петроградский комитет, но это всегда кончалось разгромом и арестом его членов.
Просто попробуйте представить себе тогдашнюю атмосферу в окопах. Почти два с половиной года война идёт вдали от дома, война идёт вне России. Даже если линия фронта проходит по территории Российской империи, солдаты не чувствуют вокруг себя России- местные жители говорят по польски, по литовски, на западноукраинском диалекте, на идиш или румынском, дома другие, климат не тот – всё чужое. И два с лишним года фронт стоит почти на месте, а если и не стоит на месте, то не выходит за пределы этой чужбины.  Ни на территорию собственно России или российской Украины
( тогда бы солдат почувствовал, что действительно существует угроза Родине), ни на немецкую территорию (тогда бы запахло победой, скорым окончанием войны) фронт не сдвигался. Поневоле начнёшь задумываться: а зачем эта мясорубка? А тут ещё слухи об измене, о немке –царице и конокраде Распутине, министерской чехарде, казнокрадстве и буржуях, наживающих миллионы на военных поставках. Добавьте бытовые неудобства, рваную обувь, вши –и господ офицеров, которых всё это касается в гораздо меньшей степени. А ведь в офицерах солдат, вчерашний крестьянин, видел бар- помещиков, которые мордовали их дедов и прадедов (ведь с отмены крепостного права прошло чуть больше полвека, меньше чем ныне прошло со дня окончания второй мировой войны, два поколения, память ещё была свежа), на которых многим из них пришлось батрачить и на землицу которых они давно глаз положили.
Вот сейчас говорят об афганском синдроме, чеченском синдроме, о том, что далеко не у всех людей психика выдерживает страшные картины насильственной смерти, а тем более – необходимость убивать самому. А теперь представьте – вот сейчас в окопе взорвался снаряд, тебя не задело, даже не контузило – взрыв за поворотом окопа, но на твоих глазах приятеля буквально издырявило крупными осколками и ошмётки чего то красного, ударившись об обшивку траншеи попали на тебя. А потом ты выскочил из траншеи и под свист пуль бежал по полю, прыгнул в другую траншею и там бил прикладом по черепам -и опять красные брызги – колол штыком и слышал, как шипят выходящие из кишок газы… Представили? В  92 году, когда ОРС развалился, прямых закупок ещё не наладили, в сельских магазинах было шаром покати, да и с наличкой напряг, мы жили за счёт добычи сусликов. Я поварил и как то мне буровички притащили 25 штук живых зверьков. Хочешь –не хочешь, а жратву готовить надо, и пришлось сусликов убивать. Сначала – жалко. Потом чувствуешь ненависть к этим зверькам за то, что эту жалость приходится преодолевать, а потом уже что то ломается, и  страдания жертвы тебя уже не трогают, и ты убиваешь уже почти с удовольствием.
Это, конечно, модель, но и в длительном, постоянном участии в убийстве людей действует та же схема – жалость, ненависть, а потом деловое равнодушие или, даже, садистское удовольствие. А теперь представьте, что эти люди узнают – царя сбросили, власти нет. Старые скрепы верности присяге, привычки к повиновению сброшены. Есть правда, какое то временное правительство, но солдат его не выбирал, за ним нет ни традиций монархии, ни традиций революции и за каким, извините …, он должен ему подчиняться. То же самое чувствовали и солдаты городских гарнизонов, среди которых было очень много вчерашних фронтовиков (части на переформировании, маршевые роты после госпиталей) и идти снова на фронт после спокойной жизни им совершенно не хотелось. Кроме того, и этого нельзя забывать, в крупные города хлынул поток беженцев из Прибалтики и Польши, люди выбитые из привычной колеи, обездоленные и, в силу этого, более склонные ко всякого рода эксцессам.
И вот вы надеетесь, что все эти миллионы людей, сорванных со своих мест, которым нечем дорожить и нечего терять, а вместе с ними - и обитатели рабочих казарм, подвалов, всякого рода «шанхаев» и «нахаловок» продолжили бы терпеть лишения и покорно идти на смерть ради европейских идеалов демократии? Опомнитесь! Ну за каким хреном неграмотному мужику демократия? И что он мог понимать в геополитических интересах России? Ну на кой чёрт ему сдались проливы? ( И в самом деле, на кой чёрт? Жили и живём без них). Крестьянин, призванный в армию требовал скорейшего окончания войны и передела земли. Какая власть будет в городе, ему было в высшей степени наплевать, лишь бы не гнали на фронт и не мешали делить землю. И городской бедноте, тем более- маргиналам, наплевать на демократию и на войну до победы. И пролетариат, кадровый городской пролетариат тоже не был заинтересован в войне. Потому то большевики и победили со своим лозунгом – «долой войну!».
Что из себя тогда представляли большевики и на кого они опирались? Ну, то, что это были бывшие арестанты, эмигранты и каторжане – понятно. Но опирались то они на фабрично – заводские комитеты, единственную силу в городах сопротивлявшуюся анархии, единственную консервативную силу, если хотите, поскольку центральная, наиболее организованная часть пролетариата, думала уже не о забастовках, а о сохранении производства. Отсюда, из этих фабзавкомов выросли и красногвардейские отряды, которым сразу же после октябрьского переворота пришлось разгонять толпы маргиналов, подавляя так называемые «винные бунты».
Ну, а представим, что большевиков нет. Неужели же непонятно, что в условиях нарастающей анархии, в условиях нарастающего сопротивления войне  либеральное временное правительство бы не удержалось. Весной18 го в любом случае солдаты хлынули с фронта делить землю, в любом случае начались бы создаваться сепаратные «правительства», а города бы захлестнул вал грабежей и погромов, противопоставить которому было бы нечего. Потом, когда всё было бы разграблено, когда энергия вандализма пошла на убыль, пришли бы офицерские части и установили порядок.
При этом, удержать власть они смогли бы только заключив мир и согласившись со стихийным переделом земли, ограничившись наведением порядка в городах, при этом без террора никак бы не обошлось.  Если ж они попытались силой отобрать землю у крестьян, города бы подверглись такому разгрому, что Россия надолго вышла из числа цивилизованных держав. И при любом сценарии, кроме большевистского, единая держава бы развалилась.
И хорошо, если бы в целости осталась хотя бы Великороссия. Вспомните – была  ведь и «независимая» Сибирская демократическая республика под бело- зелёным флагом и план создания казачьей федерации, и «комуч». А уж и «союзнички» и «противники» постарались бы увековечить раздел России.
Итак, старая Россия была уничтожена, возникла Россия советская. Кто пришёл к власти? Первоначально тонкий слой революционной интеллигенции и сознательного пролетариата. Вот только беда, что очень многие из этой кагорты погибли в первые годы революции: Урицкий убит в 18, Свердлов умер в 19, матрос Маркин, зам Троцкого на посту наркома иностранных дел, командующий Волжской флотилией погиб в 19, профессор Штернберг – 19, подруга Ленина, Инесса Арманд –19.  Да и сам Ленин – в 22 году паралич и выход из строя. Ненамного его пережил Красин.
Ещё большие потери на региональном уровне: Бакинские комиссары, ташкентские комиссары, взрыв московского горкома, у нас в Барнауле – Цаплин, Присягин, Алексеева, чуть позже – Анатолий(Ворожцов). Гибли лучшие, прошедшие школу подполья, школу самообразования в тюрьмах и ссылках. Гибли люди, привыкшие спорить, отстаивать своё мнение, умевшие вырабатывать это самое своё мнение. Кто пришёл на смену? Выдвиженцы гражданской войны, умевшие поднять в атаку, подавить «бузу», умевшие овладеть стихией, но способные это сделать именно потому, что сами были частью стихии. Они умели увлечь, но не убедить, логика доказательств – это было не для них, и самым надёжным аргументом была пуля маузера. Нет человека – нет проблемы. Сформировавшиеся как политики в период всеобщей неустойчивости, колебаний, перебежек из лагеря в лагерь они везде привыкли подозревать измену и, в первую очередь, со стороны людей образованных, вышедших из классов имущих. Малообразованные, а порой и малограмотные они очень подозрительно относились к шуткам интеллигентов, которые порой не в состоянии были понять- вспомните эпизод из «адьютанта его превосходительства» - «я хочу с ними экскремент сделать», отсюда и преувеличенная серьёзность, официальность, которой традиционно страдала наша номенклатура.
В первый период советской власти, во времена НЭПа, когда значительную роль играли революционеры –интеллигенты, воспитанные эмиграцией, ещё можно было представить себе публикацию шаржей на руководителей страны и издание мемуаров Деникина, но потом это стало невозможно.
Период НЭПа всячески превозносился в начальный период перестройки, чуть ли не с каждой страницы неслись ностальгические вздохи – ах, если б не сталинский переворот 29 года.
Всё тот же идеалистический взгляд на историю.
Что такое НЭП? Совершенно верно – рыночное хозяйство. Да, регулируемое, но рыночное, когда во главу угла поставлена прибыль. Режим НЭПа превосходно действовал, когда надо было наполнить сосуды экономического организма, уже созданного империей, но  в 26 году прозвучал серьёзный звонок хлебозаготовительного кризиса. В России в то время существовала смешанная экономика, включавшая в себя мелкотоварное крестьянское и ремесленное производство, частный мелкий и средний капитал, а роль крупных капиталистических монополий играли государственные тресты. То есть, в целом система моделировала капиталистическую систему царской России, из которой был изъят её необходимейший элемент – помещики.
Казалось бы, сбылась вековая мужицкая мечта- извели паразитов помещиков, поделили землю, живи да радуйся, ещё бы налоги поменьше -вообще не жизнь, а разлюли-малина.
Но оказалось, что помещики, сами ничего не производя, и даже, как правило, не руководя производством (где то в имениях были управляющие, где то земля вообще сдавалась в аренду) были включены в систему хозяйственного оборота как активные потребители. Помещики содержали поместья, городские квартиры, отдыхали( с каких, правда трудов?) на курортах, учили детей, ели заморские кушанья, носили дорогую одежду – а за всё это расплачивались крестьянским хлебушком, который выколачивался из деревни и поступал на рынок. Деревня сама недоедала, но зерно, пенька, масло и другие деревенские товары шли в города и в Европу, взамен чего Россия получала всё необходимое для содержания армии, репрессивного аппарата, инфраструктуры и всей господской надстройки. Во время НЭПа деревня впервые наелась досыта, но механизм изъятия хлеба был разрушен. Помещику крестьянин не мог не отдать зерно – он вырастил его на господской земле. А помещику надо было продать хлеб, чтобы купить билет в Париж, платье жене по последней моде, крымских вин и коньяка, а на закуску баночку консервов и коробку конфет.
Мужик же обходился самогонкой и салом. Какой то минимальный уровень достатка был достигнут, а на более высокий уровень, который, к примеру, имел европейский сельский житель, возможностей не было, так что и продавать хлеб, для того, что бы складывать деньги в кубышку или покупать, втридорога, в настоящий момент совершенно ненужные вещи, было ни к чему. В результате страна оказалась без ресурсов для дальнейшего развития, и чем ближе подбирались к сакраментальному «уровню 13 года», тем острее это чувствовалось.
Если быть циничным, требовался механизм экономического ограбления деревни, который бы заменил уничтоженный институт помещиков. Кроме того, время требовало и раскрестьянивания страны. Без индустриализации сохранить независимое существование державы было невозможно, а новое индустриальное производство требовало рабочих рук, которые взять кроме как из деревни было неоткуда. А посему требовалось укрупнение землевладений, насыщение хозяйств техникой, чтобы минимальное количество работников давало столько же продукции, сколько прежде вся крестьянская Россия. Так что можно сколько угодно драть глотку об изуверстве большевиков, но дело обстояло именно так – если бы не было раскрестьянивания России в 1929-31 годах, не стало бы и самой России в 41м. Наши социал-демократические душки в конце 80х что то там пели об упущенной возможности, о кооперации по чаяновски. Конечно, большевистская коллективизация с её раскулачиванием, массовым вырезанием скота, голодом – на глазах, поэтому и кажется, что если бы вот иначе, буржуазно-либерально, то всё было бы гладко и пристойно.
Но это только кажется. Оппоненты большевистской коллективизации не знают, или не желают знать реальной обстановки того времени. Вот, кстати, такой вопрос – почему Сталин в феврале 28 года ездил на Алтай, причём, побывал не только в Барнауле, но и в Рубцовске, где в то время тракторным заводом, и вообще каким бы то производством и не пахло. А ведь Барнаул не был даже губернским городом – так, заштатный городок Запсибкрая.  Всё дело в том, что на Алтае сильнее всего проявлялись два противоборствующих друг другу настроения крестьянства, причём – в крайних формах: чаяновские настроения буржуазного кооператорства и настроения так называемого «красного бандитизма».
Подавляющая часть крестьянства была вполне довольна тем положением, что сложилось в период НЭПа, но характер перемен определяет не пассивное довольное меньшинство, а активное неудовлетворённое меньшинство. Кооператоры действовали в русле развития старых, ещё дореволюционных форм кооперации, переносе кооперации из сферы сбыта и переработки в сферу производства сельскохозяйственной продукции. При этом создаваемые кооперативы были буржуазными предприятиями, с  паями состоятельных хозяев и использованием наёмного труда батраков. Кооператив не собес – вот лозунг чаяновских кооператоров. Разумеется, это никак не могло устроить бывших красных партизан, воевавших против сибирского правительства и Колчака, которых эти кооператоры поддерживали. Эта часть села спала и во сне видела, как  бы прижать к ногтю эту кулацкую и кулацко- кооператорскую сволочь. И как крайнее выражение этих настроений был «красный бандитизм», только –только утихомиренный к 25 году, когда дело доходило до вооружённых выступлений против НЭПа. Могла ли в этих условиях советская власть пойти на чаяновскую кооперацию?  Это бы вызвало неминуемый раскол в деревне, причём против кооператоров, кооперации и власти, проводящей такую кооперацию, выступили бы те, кто до того составлял надёжную опору советской власти, более того, сама сельская советская власть, причём не только троцкистско-зиновьевская оппозиция, но и сегодня ещё вполне лояльные работники. Но это потому, говорят нынешние противники большевиков, что власть на селе была в руках лодырей, горлопанов и гармонистов, которые не умели и не хотели вести хозяйство, а потому завидовали зажиточным трудягам. Но отвлечёмся сейчас от тех очевидных фактов, что эти самые «горлопаны» сражались против колчаковской диктатуры и проводили «развёрстку», а «справные хозяева» сплошь и рядом были лояльны белой власти и саботировали развёрстку. Вот посудите сами, на кого должна опираться власть, перед которой встала необходимость решительных преобразований в Российской деревне, деревне, насквозь пропитанной патриархально-родовым духом, и неважно каков характер этих преобразований, всё равно придётся преодолевать этот консерватизм, эту патриархальность.
Доверить власть в деревне крепким хозяевам? Но само наличие такого хозяйства, умение создавать такое хозяйство, делает человека в определённой степени независимым от начальства и от власти, которую он представляет, зато наличие такого хозяйства (пусть он даже управление им на время исполнения властных функций передоверил родне) будет вызывать соблазн использовать власть в интересах хозяйства, а наличие родни, имеющей хозяйства, тем более заставит его быть составляющей патриархального мира, даже если он субъективно и будет, к примеру, сторонником курса власти на чаяновскую коллективизацию.
Поэтому ставка на людей «бесхозяйственных», горлопанов-лодырей, как говорят наши противники, вполне оправдана. Раз эти люди сумели выдвинуться, значит это люди неординарные, способные, а раз их способности в патриархальной деревне не находят себе применения, делает их, в какой то мере, оторванными от этой деревни, противопоставленными ей,  зато зависимыми от власти, обязанными ей. Здесь гораздо большая вероятность бескорыстного выполнения своего долга, и, даже, если такой человек и будет использовать своё служебное положение в личных целях, то именно в личных, а не в интересах многочисленной родни.
Побывав на Алтае, Сталин убедился, что выбора у советской власти нет. Оставлять положение таким как есть нельзя, а кооперацию «по чаяновски» не допустят многочисленные нагульновы, обойтись без которых советская власть не в состоянии.
Но представим себе, что местная власть со всей ответственностью стала осуществлять ставку на создание «чаяновских» кооперативов. В чём это должно заключаться?  В объединении земельных паёв и средств состоятельных хозяев, в покупке техники, строительстве ферм, гаражей и т. п. за счёт государственных кредитов, налаживании первичной переработки продукции, организации закупа продуктов у неорганизованного крестьянства. Выгоды кооперации (особенно при государственной поддержке) позволило бы кооперативам с выгодой сдавать зерно и по относительно низким ценам, первое время – по откровенно демпинговым, что вызвало бы массовое разорение единоличников и передачу их земель кооперативам, а вчерашние хозяева либо пойдут в найм к кооператорам, либо подадутся в город. Но это просто сказать – разорился, подался в город. Только представьте себе, какое это количество переломанных судеб, какое количество трагических исходов!
Но имейте в виду, что в период нэпа чаяновские кооперативы образовывались наряду с колхозами и коммунами, но масштабы всех форм кооперации были мизерны, а во вторых буржуазная, чаяновская заметно уступала колхозно- артельной и коммунаровской формам, хотя ни те ни другие не ограничивались. Так что добровольное кооперирование, даже при государственной поддержке, могло растянуться на десятилетия, а времени на раскачку не было. А добровольно – принудительная… Думаете, большинство кулаков и крепких середняков смирилось бы с объединением, превращением своей, кровной землицы в какой то неосязаемый «кооперативный пай»? Для этого нужна совершенно другая психология, совершенно другая культура. Кулачок, в большинстве своём, надеялся, что большевистская власть благополучно кончится и он сможет развернуться без всяких кооперативов.
Так что можно спорить о методах коллективизации, но о том, что коллективизация была необходима, сомнений нет. Более того – коллективизация запоздала. Если бы её начать хотя бы в26, она не потребовала бы того напряжения и потребовала меньшего количества жертв. Но коллективизация – это одно из основных требований левой оппозиции, а Сталин тогда опирался на группу Бухарина, ратовавшую за сохранение НЭПа, за постепенную чаяновскую кооперацию.
Надо сказать, что первоначальные планы коллективизации не включали в себя раскулачивание в том виде, в каком мы её помним. Проект коллективизации села предусматривал конфискацию у кулаков машин, инвентаря, мельниц и тому подобного, но отнимать предметы потребления, дома, а тем более, выселять, кулаков поначалу не собирались. Но сколь коллективизация начала сталкиваться с сопротивлением, то и власть стала прибегать ко всё более жёстким методам. А ужесточение методов вело к нарастанию сопротивления, в том числе и массового вырезания скота, что послужило одной из причин голода. Не было никакого геноцида, то есть намеренного уничтожения народа, о чём горланят либералы. Было обычное наложение причин социальных и природных, и большевики столь же виновны в голоде, как и их противники, но всё же основная причина – в обыкновенном и отнюдь не исключительном для России неурожае.. В 31 году была сильнейшая засуха, а осенью пошли дожди и оставшийся хлеб вымок. Зима была холодная и малоснежная, озимые помёрзли и летом 1932 года новая засуха. Как мне рассказывал один из поволжских немцев, степь пересохла, воровать хлеб ездили из соседних областей, да к тому же кулацкие банды специально жгли созревшую пшеницу, мстя за раскулачивание.  Так что упрекать Сталина в организации голода нелепо.  Да, больше всего пострадала деревня. Но если хлеба нет, всё равно кто то от голода умрёт. Распределить голод равномерно и вызвать голодные бунты в городах и армии? 
Для наших противников, да и не только для них, характерно разрывать единую ткань действительности на лоскутки. Вот взять хотя бы обвинения большевиков-космополитов, и конкретно Троцкого в русофобии, разрушении храмов, отмене праздников, когда даже новогодняя ёлка  оказалась под запретом. Но вот в чём дело. Пик гонений на русскую историю и русские традиции приходится на период с 27  по 34 год. Именно тогда и храмы ломали, и Новый Год объявили буржуазным праздником, и увертюра Чайковского в честь 1812 года оказалась « не рекомендованной для публичного исполнения». Кара-Мурза говорит, что положение удалось изменить только после разгрома оппозиции, она мол, во всём этом виновата. Но ведь Троцкий потерпел полное поражение в 1924 году, в начале 28 был выслан и никакого отношения к гонениям на историков и священников иметь не мог, в то же время подобная политика продолжалась и после разгрома в 1929 году «правой оппозиции». Но всё дело в том, что в с 27 года началось обострение экономической и социальной обстановки в стране, хлебозаготовительный кризис, попытки нэпманов замкнуть оборот внутри частного сектора, нарастающее недовольство населения перебоями снабжения, безработицей и обогащением нэпачей.
Именно нарастание классовой борьбы привело к усилению идеологической борьбы, именно тогда и проповеди священников, и апелляция интеллигентов к имперскому величию могли представлять опасность, и именно поэтому под ударом оказалась новогодняя ёлка, а когда внутренний враг был повержен, и на первый план вышла внешняя опасность, потребовалось поднимать на щит патриотизм.
Чтобы понять действия того или иного политика надо, прежде всего, разобраться в противодействии этому политику. Вот возьмём историю Большого Террора. Ни с того ни с сего,  начинается истребление старых большевиков и остатков старой аристократии, командиров красной армии и эсперантистов, священников и активистов союза воинствующих безбожников. Вроде бы никакой логики в этом нет и объяснить происшедшее может только какой то психопатический сдвиг в мозгу у Сталина.
Только вот обратимся к тому времени. В 1934 году проходит «съезд победителей». Партийная оппозиция повержена и клянётся в верности вождю. В то же время в партии назревают новые конфликты.
Итак, посмотрим  на политический пейзаж 34-36 годов. Во первых, это старые большевики с дореволюционным стажем. Их относительно немного, но за ними значительный авторитет, определённая политическая культура и знания. Эта группа, до того вполне лояльная Сталину, после 34 года стала испытывать определённые колебания и появились первые признаки новых оппозиционных настроений. Старых большевиков не устраивал переход от революционного космополитизма к имперскому патриотизму, происшедший в 34 году. Восстановление казачьих частей, разрешение на ношение мундиров отставным штаб-офицерам царской армии, разрешение на ношение царских наград, поднятие на щит героев империи – во всём этом они видели отход от революционных традиций. Очень многие видели угрозу революции в усилившемся материальном расслоении общества, увеличении привилегированности руководства, закрытых распределителях и т.п. Но  старые революционеры далеко не во всём устраивали и Сталина. Прекрасные публицисты, пропагандисты, организаторы масс они, зачастую, были посредственными чиновниками, тяготившимися рутинной работой и, тем более, они не могли быть специалистами. Такие как инженер-электротехник Красин и астроном Штернберг были исключениями. А правило – либо ты политик, и тогда оставь стихосложение, как это сделал Сталин, либо ты литератор, и тогда выходи из подпольной работы, как это сделали Эренбург и Маяковский.
Но вот как убедить «ответственных товарищей», что их время прошло и пора бы им освободить места для других, если возраст многих «старых» революционеров едва перевалил за 45 лет. Но их уже подпирала новая, более многочисленная поросль, немного отличавшаяся возрастом, но качественно другая – выдвиженцы времён гражданской войны. Типичным представителем этой когорты был Н.С. Хрущёв. В отличие от старых революционеров, бывших эрудитами, но отнюдь не специалистами, эти прошли через институты красной профессуры, промакадемии и тому подобные вузы, получив довольно значительный объём знаний из высшей школы, что давало им возможность более или менее разбираться в специальных вопросах. Но без прочного фундамента среднего образования эти знания  только ограничивали кругозор во всём, что выходило за пределы привычного и служили причиной воинствующего невежества. Впрочем, часто они руководили и без высшего образования, и источником собственного самомнения было как раз недостаток знания.  Но зато эти люди были не борцами, а солдатами партии, привыкшими к выполнению приказов руководства.  Этот тип руководителей, появившийся в гражданскую войну, был основным источником пополнения руководящих кадров. И даже много позже,  тип выдвиженца- практика, постепенно сходя на нет, долго оставался на номенклатурной арене. Только с начала тридцатых стали появляться руководители чисто советского розлива, окончившие советскую школу, ВУЗ или техникум и обладавшие не только специальной, но и какой то общекультурной подготовкой. Конечно, не надо полагать, что все старые- в оппозиции к Сталину, а все новые – верные сталинисты. Во первых, в 34-36 годах оформленной оппозиции не было, было нарастание критических настроений, недовольства, причём были и среди «стариков» люди, воспринимавшие меры Сталина с пониманием и удовлетворением, и среди новых были лица, «заражённые» оппозиционным критиканством. Видимо, существенным моментом был и психологический конфликт между этими категориями руководителей. Вторая волна, выходцы из низов, с недоверием и подозрительностью относились к «старикам», в большинстве своём представителям интеллигенции, имущих классов. Но был ещё и третий, точнее –полуторный слой в руководстве. Старые революционеры- подпольщики, но не большевики, а бывшие меньшевики и эсеры, пришедшие в ВКПБ после октября 17 года. Эти ни в каких оппозициях участвовать не могли, но им всё равно не верили ни те, ни другие, и я думаю, не столь уж безосновательно. Вполне лояльные при стабильных условиях они совсем иначе могли себя повести в условиях смуты, а поскольку многие из них вступили в партии без внутренней убеждённости, по карьерным соображениям, они могли быть и склонны к тайной антисоветской деятельности. Плюс ещё слой старых беспартийных буржуазных специалистов, в большинстве своём, безусловно, лояльных новой власти, но среди них оставалось ещё значительное количество затаившихся врагов, всегда готовых сунуть если не нож в спину, то шпильку в задницу «комиссародержавию». А учитывая недостаточную культуру значительной части советского руководства возможности для этого были широкие. Ведь очень важно – как подготовить материал, где расставить акценты, чтобы склонить начальника к нужному решению. И главное – отвечать то будет комиссар, на то он и ответственный.
Словом- и объективные факторы- нарастающие оппозиционные настроения и действительно не прекращающееся стихийное вредительство и подпольная антисоветская деятельность и субъективные – низкая культура, неумение правильно разобраться в происходящем заставляло выдвиженцев требовать решительных мер, усиления репрессий, применения их не только к разоблачённым врагам, но и к тем, кто мог быть потенциально опасен.
Самое парадоксальное, что Большой Террор начался с попытки Сталина провести радикальную демократизацию режима. Ведь конституция 36 года фактически означала не просто предоставление «лишенцам» избирательных прав, это была попытка десоветизировать страну, превратить её в страну парламентской демократии. Мало кто знает, что план Сталина предусматривал проведение выборов на альтернативной основе, причём кандидатов в депутаты должны были выдвигать не только комитеты ВКП(б), но и общественные организации. Это вызвало резкое, хотя и молчаливое, неприятие со стороны большинства партийных функционеров
Сталин, хотя по возрасту и политическому происхождению относился к «старикам», но вся ситуация политической борьбы с оппозицией заставляла его опираться на выдвиженцев. Словом, как и предупреждал Ленин, Сталин не смог обращаться с огромной властью с достаточной осторожностью и поддался на соблазн простого решения. Оппозиция назревала.  Ждать, когда она проявится, начинать дискуссию в прессе, на партконференциях, заведомо зная о наличии у противника искусных литераторов и публицистов, либо нанести превентивный удар силами НКВД? Но как – ведь оппозиция себя пока ещё ничем не проявила, так, кухонные разговоры.  Слой потенциальных оппозиционеров составляли люди яркие, способные, но выдающихся деятелей, таких как Троцкий, Бухарин, Зиновьев среди них не было. Наверняка, образовавшись, новая оппозиция попробует найти себе лидеров среди старых революционеров с именем.
Вот и решил Сталин для начала ударить по старой, вроде бы разгромленной и не помышлявшей о сопротивлении оппозиции. Здесь было легче уверить общество в наличии у этих людей чувства мести и враждебных замыслов, а под шумок прибрать и кое кого из окружавших старую оппозицию потенциально опасных, либо просто ставших ненужными, профессионально лишними,  руководителей, державшихся на старых заслугах.
Проведя ликвидацию старых большевиков (во всяком случае, как активной политической силы) и чистку в рядах НКВД, Сталин снова попытался пробить идею альтернативных выборов, и снова столкнулся с отчаянным сопротивлением тех, кто до того был его верной опорой. Сталин намеревался использовать тот человеческий материал, что пройдёт (позвольте воспользоваться штампом) горнило выборов, как резерв для выдвижения, для замены не оправдавших себя руководителей.  Разумеется, руководители в этом увидели в этом непосредственную угрозу для себя, но не только. Находившиеся ближе к народной массе они понимали, что парламентская, буржуазная, по сути, система выборов вынесет наверх прежде всего не скромных трудяг профессионалов, а демагогов-дилетантов, в том числе являющихся тайными врагами советской власти.
Партийный аппарат стал требовать предварительной чистки «электората» от ненадёжных, причём чистки радикальной, путём жесточайших репрессий. Подобная чистка осуществлялась по спискам на репрессии, подаваемым региональными руководителями. Из них самым кровожадным оказался Эйхе, в его расстрельном списке значилось более десяти тысяч имён. На втором месте шёл Хрущёв, вероятно пытавшийся отмазаться от своих прошлых связей с троцкистами.
Но эта уступка партаппарату Сталину не помогла. Партаппарат его идеи отвергал. Причём не было оппозиции, с которой можно было спорить, чьи доводы опровергать или наоборот, воспринимать. Сталин говорит о демократизации, об альтернативных выборах, ему никто не возражает, но выйдя на трибуну говорят не о реформировании избирательного права, а о врагах народа. Тогда Сталин обрушил репрессии на сам партийный аппарат. То есть чистки партийного аппарата начались ещё в начале 37 года, но тогда убирали в основном «правых», сподвижников Бухарина и Томского, а в 38 ударили уже по людям типа Эйхе и Постышева.
Есть ещё один аспект террора, до сих пор нигде не учитывавшийся.
 В 36 году вышла книга Льва Троцкого «Преданная революция (Что такое СССР и куда он идёт)». В этой работе Троцкий достаточно убедительно показал, что в Советском Союзе происходит, и в значительной мере уже произошло перерождение правящей элиты и существует реальная опасность реставрации капитализма. В случае реставрации капитализма смены элит, как это ни парадоксально, не потребуются, поскольку этот слой объективно заинтересован в такой реставрации. (Кстати, этот прогноз полностью оправдался в конце 80х). Предотвратить такой ход событий может только политическая революция и смена элиты. Я думаю, что Сталин очень внимательно изучил работу своего основного противника и воспринял угрозу реставрации вполне серьёзно.
Факты перерождения вчерашних революционеров в вельмож, и влияние «автомобильно-гаремного фактора» были перед глазами Сталина (тот же Енукидзе), и заранее решить, кто останется верен идее, а кто скурвится, было невозможно. Сталин не мог допустить реставрации, но не мог он допустить и троцкистской политической революции снизу, вот он и пошёл на «революцию сверху», причём, если смена кадров демократическим путём была сорвана, он пошёл на смену элит путём террора.
То, что террор принял такой размах во многом связано со зловещей фигурой Ежова, ставшего наркомом НКВД. Из органов в первую очередь вычистили старых революционеров, которые если не были в оппозиции, то были в  личной дружбе или родстве с оппозиционерами, а также их ближайших помощников и заместителей. А ведь это были наиболее развитые, культурные люди в органах и уж в чём в чём, а в деле политического сыска они были настоящими профессионалами – сначала ловили их, потом ловили они. Один весьма примечательный факт: когда Ежов обнародовал списки на массовые репрессии, начальник управления НКВД из Омска резко выступил как против количества людей, намеченных к «изъятию», так и против самой практики внесудебных расправ. Он был тут же арестован и на следующий день расстрелян. После этого его коллеги  против не выступали.
Кроме того, в органах официально разрешили пытки. Так что ушедших заменили люди решительные, но душевной чуткостью отнюдь не обременённые. Признание –царица доказательств и началась цепная реакция самооговоров и оговоров других под пытками, создалась благоприятная среда для доносительства и по бдительному невежеству и по корыстной подлости – отомстить, устранить соперника, расчистить место к желанному креслу, доносительства из страха – донести на недоброжелателя первым, пока он не донёс на тебя. В конце концов, террор вышел из под контроля. Сталин в схватке с партийной бюрократией потерпел поражение, но нанёс ей чувствительный удар, заставив на 50 лет выбросить любые мысли о сопротивлении режиму.
А теперь подумаем -принёс ли террор пользу? Кощунственная постановка вопроса, но всё таки…
Во первых, террор предотвратил не только возникновение новой оппозиции, но исключил возможность какой бы то ни было оппозиции внутри партийно-государственных органов в будущем, сделал их поистине монолитными, что сослужило положительную роль во время войны. Террор ликвидировал соперничество, существовавшее между отдельными группировками военачальников в Красной Армии, что играло отрицательную роль во время гражданской войны. Террор бил по площадям, но под удар попало немало действительных врагов советской власти, потенциальные прижали уши, были ликвидированы любые возможности легального прикрытия нелегальной деятельности – общественные, религиозные, культурно-этнические объединения, особенно имевшие выход за границу.
В результате какое либо организованное сопротивление, подрывная деятельность в условиях начавшейся войны со стороны антисоветских элементов была крайне затруднена.
В то же время террор нанёс и невосполнимый ущерб Советскому Союзу.
Практика уничтожения и дискредитации предшественников привела к тому, что весь пафос и вся романтика революции и государственного послереволюционного строительства  персонифицировались в фигуре Сталина и её дискредитация нанесли непоправимый удар по сознанию советского общества. Невозможность существования коммунистической оппозиции сделало невозможным сопротивление антимарксистским настроениям в руководстве КПСС, позволило превратить КПСС в контрреволюционную силу и реставрировать капитализм. Красная армия потеряла больше командных кадров высшего звена чем за всё время войны, а уцелевшие больше боялись вышестоящее начальство, чем немцев, поэтому в первые дни и недели войны инициатива командиров была парализована. В результате террора погибло множество честных специалистов, инженеров, техников, рабочих, в результате чего было заморожено развитие некоторых направлений в науке и технике. Хотя бы один факт – в то время, как Отто фон Браун конструировал ракеты, Королёв сидел в лагере.
Разрыв связей с миром принёс к изоляции от передовой научно-технической мысли, что привело к отставанию на некоторых направлениях, которые в то время казались второстепенными, но впоследствии оказались на передовых рубежах прогресса.
То, что масштабы и методы репрессий превзошли все разумные пределы, сомнений не вызывает. Тридцать седьмой год- это особый год в нашей истории, в чём то страшнее 41 и тягостнее голодного 33. Это год торжества воинствующего невежества. Мощь репрессивного аппарата намного превысила культурный уровень людей, управлявших этим аппаратом, использовавшим его, являвшихся составной частью этого аппарата. Именно невежество вызывали подозрительность и неприятие более развитого, тем более – чуждого, незнакомого, именно невежество, неумение ответить в споре словом, вызывало соблазн ответить пулей, именно невежество сажало академиков и расстреливало поэтов.
Маркс говорил, что первоначальный, грубый коммунизм– это конституировавшая себя как власть зависть. Не только зависть, но и пришедшее к власти невежество. Недоверие и подавление необычного, непривычного, более развитого, более интеллигентного - неизбежные издержки поведения невежественного народа, преодолевающего своё невежество, отвергающего своё невежество. Другое дело, что Сталин и не пытался с этим невежеством бороться, наоборот, он старался использовать его в своих лично- политических целях и, в конце концов, сам потерял над ним контроль.
Словом, Большой Террор заложил ряд мощнейших мин под самые основы советской власти, осуществлён он был с чрезвычайно бесхозяйственной растратой человеческого материала (я оставляю в стороне моральную оценку), но свою сиюминутную задачу – обеспечение безопасности тыла и монолитности власти он выполнил.
Наши либералы, во время перестройки не раз трясли цитатой из письма Ленина к Зиновьеву – «мы ещё вернёмся к террору» - вот мол, будь вместо Сталина Ленин или кто другой из большевиков, ничего бы не изменилось, всё дело в кровожадности режима. Но, по своему обыкновению, они забывали продолжить цитату – «и это будет террор экономический». В условиях, когда в современное индустриальное производство были вовлечены миллионы крестьян и городских мещан, до этого знавших только один показатель точности- чтоб грядка была не кривой- обеспечить приемлемую культуру производства без страха, без жесточайшей ответственности было невозможно. И этот элемент тоже присутствовал в Большом Терроре, только вот произошла подмена экономического террора политическим. И людей, повинных в халатности, недисциплинированности, недостатке внимания и усердия,  судили за вредительство, диверсию, терроризм и вместо штрафов, лишения должности, понижения разряда, умеренных сроков лишения свободы давали «четвертаки» и «вышки».
Но как бы то ни было, а Сталин создал кадры, пригодные для создания оборонной техники и ведения войны.
Либеральные критики Сталина, начиная с Хрущёва, обвиняли Сталина в неудачном начале войны, договариваясь до того, что если бы Сталина не было, то мы бы немцев одной левой. И пакт о ненападении заключать было нельзя, и восточную Польшу с Прибалтикой захватили как агрессоры и на Финляндию бедную напали, и начало войны Сталин проворонил, хотя ему докладывали – 22 будет война, 22!.
Прежде всего – о пакте. Давайте, отвлечёмся от того,  что произошло потом: бедная Польша, жертва агрессии Гитлера и Сталина, благородные поляки. В 38-начале 39 Польша жертвой не была, она сама была агрессором, приняв участие в разделе Чехословакии, сама имела пакт с Гитлером. Гитлер тогда стоял перед выбором – либо вместе с Польшей напасть на Советский Союз (на этот счёт в германо-польском пакте была секретная статья), либо обрушиться на саму Польшу. В случае нападения на Советский Союз у Гитлера в распоряжении были бы ресурсы Германии, Австрии, Чехословакии и Польши. Гарантий, поддержки другими восточноевропейскими странами не было. Наоборот, наиболее вероятным было то, что они, вместе с западными демократиями объявят о своём нейтралитете.  Германская армия, не прошедшая выучки большой войной столкнулась бы  с сильной Красной Армией и как бы сложилась военная обстановка, да и политическая обстановка в самой Германии сказать было трудно. Даже имея территориальные претензии к Польше, Гитлер не рискнул вот так, ни с того ни с сего, на неё напасть, потребовалось изобрести предлог в виде провокации в Гляйвице. С Советским Союзом ситуация была куда щекотливей. Немцы не имели никаких обид на Россию, Россия не отторгала у Германии земель после её поражения, не взимала контрибуции. Более того, помогла восстановить армию, была надёжным торговым партнёром, да и никаких территориальных претензий быть не могло, поскольку общая граница отсутствовала. Даже с чисто военной точки зрения ситуация для Германии была неудобной.  В её распоряжении для наступления и развёртывания сил была только польская граница, тогда как «советы» имели куда большую возможность маневра.  Куда предпочтительнее было напасть на Польшу. Во первых- пусть и липовая, но всё ж таки обоснованность нападения будет. Во вторых, в том, что это будет лёгкая победа, которая укрепит дух германской армии и даст ей необходимый опыт, Гитлер не сомневался. И даже если в войну вступят Франция с Британией, войны на два фронта не будет – Германия раздавит Польшу до  того, как  англо-французские войска успеют развернуться. А уж бить англичан с французами немцы будут с превеликим удовольствием, вымещая обиду за версальский мир, за годы инфляции, безработицы, национального унижения. Кроме того, существовала и значительная вероятность того, что западные демократии сдадут Польшу, как они сдали Чехословакию и не вступят в войну.
Но и для Советского Союза вступать в войну с Германией из-за Польши не было никакого резона. Границ с Германией Советский Союз не имел, военные действия пришлось бы начинать на территории Польши, а ни поляки к русским, ни наши к полякам особых симпатий не имели. Но зато была весьма большая вероятность, что на стороне Германии выступит не только Италия, но и Япония, и возможно – Турция. Да и поведение западных демократий в этих условий предугадать трудно. Связанный войной на трёх фронтах СССР никак бы не смог  помешать Соединённым Штатам аннексировать Чукотку с Камчаткой или помешать Британии реанимировать басмачество в южных республиках.
Воевать с Германией Советский Союз мог бы только при одном условии – что в этой войне западные демократии будут его союзниками. Но Англия с Францией всеми силами уклонялись от принятия конкретных обязательств, рассчитывая, что Гитлер вместе с Польшей нападёт на СССР и таким образом, угроза для Запада надолго перестанет существовать.
В этих условиях пакт Молотова- Риббентропа был совершенно оправданным, более того, единственно верным политическим ходом, так же, как и последовавшее затем присоединение западных областей Украины и Белоруссии и Прибалтийских республик. Иначе они оказались бы под властью Германии ещё в 39 и дорога для вермахта к Москве и Ленинграду намного сократилась. Пакт о ненападении не только оттянул войну, он предоставлял возможность вообще её избежать.
Вспомните –демонстрация силы советских войск на Халхин-Голе была хорошим уроком  для Японцев, которые даже в 41 не решились выступить против Советского Союза. И если бы Советский Союз так же эффектно разгромил Финляндию в Зимней Кампании 39-40 годов, Гитлер так же не рискнул бы затевать войну на два фронта, а приступил к вторжению в Британию. Конечно, говорят, история не знает сослагательного наклонения, но всё же полезно иногда представить, а что было бы если бы. Ведь сослагательное наклонение исчезает только после того, как событие произошло, а до того всё могло повернуться иначе.  Если бы Советский Союз разгромил Финляндию первым ударом, Гитлер бы в 41 не напал на нас, а вот если бы Сталин затянул войну до весны  (это к вопросу о напрасных потерях), то мы могли оказаться, как это ни парадоксально, в одном лагере с Германией. Ведь Англия обещала Финляндии прислать весной 100тысячный экспедиционный корпус и начать воздушную бомбёжку СССР. То есть, не закончив войны с Германией, собирались начать войну с СССР. Представьте себе ситуацию: англо-французские войска высаживаются в Финляндии и начинают наступление на Мурманск и Ленинград, наносятся бомбовые удары по нашим городам, реанимируется басмаческое движение. Но кроме как на советско –финской границе непосредственного соприкосновения c противником у Советского Союза бы не было ..Возможности подвоза подкреплений и материальных средств ведения войны у союзников были бы весьма ограничены – только северным путём, вокруг Скандинавии.  Весь расчёт Англии и Франции, собиравшихся ввязаться в «зимнюю войну» строился на том, что Германия будет продолжать «странную войну» и, в конце концов, будет заключён компромиссный мир за счёт России. Но вот Германии наверняка было выгодно, чтобы Англия и Франция поглубже увязла в войну с Россией, нанести удар, захватить континентальную Европу, а уже потом, с позиции силы, торговаться с Англией.
В 41 году Черчилль на соглашение с Гитлером не пошёл. Впрочем, видимо, это не совсем так. Мы ведь не знаем, о чём они договорились с Гессом. Недаром же 90 летний Гесс был задушен накануне освобождения, после того, как он сказал дочери на свидании, что выйдя на свободу, он расскажет «всё».  Видимо, договорённость всё же была, и договорённость такого рода – Германия отказывается от десанта и массированных бомбёжек, а Англия не открывает второго фронта вплоть до разгрома России.
Так что, как это ни парадоксально, мы могли бы оказаться союзником Гитлера и, вполне вероятно, это было бы для нас выгоднее, но всё случилось как случилось.
Начиная с Хрущёва, у нас принято обвинять Сталина в том, что он войну «прошляпил», ему мол, докладывали, и неоднократно, что Гитлер нападёт на СССР, даже дату называли. Но ведь и даты называли разные, и были сведения, свидетельствующие о подготовке вторжения в Англию, и Сталин думал – Гитлер колеблется – куда двинуть. Слишком активные действия могли, во первых, спровоцировать  Гитлера а, во вторых, быть истолкованы как подготовка вторжения в Германию или сознательная провокация войны, что могло дать Черчиллю возможность заявить: это столкновение двух агрессоров, а не наша война.
Одно можно поставить Сталину «на вид» - перед войной он недостаточно решительно проводил поворот в сторону патриотизма, в результате чего наши войска во многом оказались морально не готовы  к тотальной войне. Ведь в статье, посвящённой гибели Троцкого наряду с прочими обвинениями было обвинение в «патриотизме»(!), который последний, якобы, проявил во время русско-японской войны.
Поначалу красноармейцы избегали вести огонь по солдатам(рабочим и крестьянам, одетым в солдатские шинели), старались выбить офицеров, рассчитывая, что после этого начнётся братание и подпускали противника на дистанцию действенного огня их пистолетов- пулемётов. Сдача в плен, как это оставалось в памяти с империалистической войны, тоже не была позором, обычное дело. Потому и пришлось принимать драконовские меры, чтобы переломить эти пагубные настроения. Но, тем не менее, 41 и 42 год страна выдержала и пришла к 45му.
Так что как бы вы ни хаманили Сталина, он навсегда останется в истории как победитель в Великой Войне.
Но вот, победа. Страна и народ стали совершенно другими. Прежде всего, уникальное поколение 15-25 годов рождения было фактически исключено из политического оборота. Эти люди, закончившие советскую школу, не знавшие царизма и классовой ненависти, но воспитанные в духе революционной романтики, интернационализма и особого, советского патриотизма, жаждали действий и справедливости, они верили партии и Сталину, но недоумевали по поводу и голода 33 и репрессий 37.  Это поколение могло бы повернуть развитие страны в сторону подлинной демократии и настоящего социализма, но…
Война перечеркнула всё. В некоторых призывных возрастах юноши были выбиты практически полностью, а уцелевшие, вместо того, чтобы учиться и делать карьеру тянули военную лямку. Те, что постарше, сперва служили, потом воевали, что помоложе – сперва воевали, потом служили. После 6-8 лет службы как то не думалось об образовании. Я уж не говорю, что для большинства фронтовиков авторитет главнокомандующего победителя стал непререкаем, а всё послевоенное отошло вдаль, и было забыто. Конечно, кто то получил образование и из людей этого поколения.  Но во время войны образование стало платным, а это изменило и характер студенчества. Моя мать, как и многие другие всё ж таки сумели закончить образование, перейдя на заочный, работая и сдавая кровь. Но мать была уже старшекурсница и, немного поработав библиотекаршей, получила должность судьи, вместо ушедшего на фронт. Вряд ли можно было работая на оборонном предприятии, ещё и на заочном учиться. Так что преимущества в получении образования получили осколки «бывших», сохранивших «подшкурные» накопления, старая интеллигенция и новая номенклатура.  Да и все передряги с эвакуациями и оккупациями привели к сокращению вузов, техникумов и числа студентов в них. Поэтому во время войны и сразу после неё вновь повысился спрос на «выдвиженцев», заработали всякого рода суррогатные «спецшколы», дававшие узкопрофессиональные знания в ограниченном объёме. Ещё  в 66-67 годах я захватил остатки этой системы – в Тисизе нехватка техников восполнялась людьми без образования, которых натаскивали на полевую документацию. Сам из таких.
То есть, во время войны принцип классового отбора, действовавший до 36 года осознанно, а позже – в силу массовости приёма, был нарушен. Пролетарии пошли в рабоче-крестьянскую красную армию, а сынки богатеньких – в ВУЗЫ. Тот же Сахаров – студент военного времени и его метаморфоза – явление не случайное. Таким образом, и абсолютная нехватка людей из-за гибели на фронте, и относительная, из-за отсутствия образованных кадров, приводила к тому, что естественный процесс смены руководящих кадров застопорился. Сталин явно пытался осуществить принудительную смену кадров в высшем эшелоне, но не успел.
В этом отношении следует коснуться Ленинградского дела. Были расстреляны люди, руководившие городом в жесточайших условиях блокады Ленинграда, чьи заслуги этого периода неоспоримы.  После войны они шли семимильными шагами наверх и Сталин их рассматривал в качестве своих преемников. И вдруг – такой финал. Разговор о внутрипартийных интригах мало что объясняет. Сталин постоянно кого то приближал, кого то отдалял, но на протяжении 10 лет никого из ближнего окружения не сажал и, тем более, не расстреливал и вдруг.... А в чём же обвинялись «ленинградцы»? В русском национализме, патриотизме, если хотите. Они претендовали на увеличение роли Российской федерации, на создание отдельной российской коммунистической партии.  Казалось бы – ну и что? Ведь в это же время вроде бы шла кампания против «низкопоклонства перед Западом», превозносилось всё русское, как советского, так и досоветского разлива, и, казалось бы, «ленинградцы» действовали в русле «генеральной линии».
Но одно дело - тосты в честь русского народа и другое –создание русской компартии. У Лескова есть рассказ, в котором он говорит о русском тесте и немецкой стали. Сталью невозможно победить тесто, сталь в нём тонет. В советское время Россия была не тестом, она была цементом, и то, что было дозволено для других республик, было недопустимо для России. Консолидация русских, превращение России из цемента в монолит неминуемо вело к разрушению бетонного блока Советского Союза, что и произошло в наше время, когда на волне националистической демагогии провозгласили суверенитет России и этим уничтожили Советский Союз. Конечно- расстреливать было совершенно необязательно, даже и сажать ни к чему. Выволочка на закрытом совещании, снятие с должности. Но Сталин уже отвык мыслить такими категориями.
Что представлял из себя режим Сталина? Бонопартистский режим, при котором диктатор сохранял всю полноту власти опираясь на два слоя и, в какой то мере, сталкивая и взаимонейтрализуя их – номенклатуру и городской пролетариат, даже уже – городской рабочий класс, при этом деревня по прежнему служила объектом усиленной эксплуатации. Но где то же надо было взять средства на водородную бомбу! А водородная бомба и ракеты были не просто вопросом престижа, а вопросом жизни и смерти – США всерьёз готовились к атомному нападению на СССР.
 И вот, диктатора не стало. Номенклатура приобрела самодостаточность. В тоже время, реставрация в то время была ещё невозможна. Будучи, согласно теории Троцкого, объективно заинтересована в реставрации капитализма, субъективно номенклатура  была ещё искренне революционна.
В чём был смысл конфликта между Хрущёвым и группой Молотова? «Молотовцы» понимали, что крушение мифа о Сталине чрезвычайно опасно, в стране построены только основы социализма, но не социализм, военная угроза по прежнему сохраняется, сохраняется и антисоветская оппозиция, пусть подавленная, и в этих условиях разоблачать Сталина, отнимать у народа икону, кумира, знамя, если хотите самоубийственно. Другой путь – сказать всю правду о жестокой неизбежности происшедшего, публично реабилитировать оппозицию – тоже был невозможен. После этого – только уход в отставку, что при отсутствии коммунистической оппозиции вызовет вакуум власти, а антисоветская оппозиция в стране сохранялась всегда. Значит – тихонько провести амнистию, затем так же втихую – реабилитацию и некоторую демократизацию общественной жизни, не трогая прошлого и славы Сталина.
Но Хрущёв в силу своего самоуверенного невежества был убеждён, что бояться нечего. Буржуев всех перерезали, общество монолитно, социализм построен, и он хотел под конец жизни увидеть коммунизм. Он жаждал власти и утвердиться у власти он хотел опираясь на широкие круги номенклатуры, которой надо было показать, что при Никите ей бояться нечего. Вот и бабахнул своим докладом на 20м съезде, который произвёл шоковое впечатление на общество. Усугубилось положение после 22 съезда, когда с одной стороны, шельмовать Сталина стали в открытую, а с другой объявили, что через двадцать лет коммунизм будет.  Маркса Хрущёв, по видимому, очень мало знал, а не понимал совершенно. Именно поэтому Хрущёву казалось, что коммунизм – это когда в магазине можно всё взять без денег и вволю. Впрочем, такое мнение разделялось большинством  обывателей. Но посмотрим, что обещал Хрущёв к 80му году. Во первых- обеспечение всех жилплощадью. Во вторых – отмена налогов. Третье- отмена платы за пользование коммунальными услугами- (квартплата, газ, телефон, электричество), проезд на внутригородском транспорте(кроме такси), общественной баней, кинотеатрами, введение бесплатных обедов на производстве. Как видим, задачи, в общем то, вполне реальные, только вот коммунизмом тут и не пахнет. Эти меры ещё больше привязывали труженика к государству, так как в неприкосновенности оставалось главное -  трудящийся не только не мог распоряжаться результатами своего труда, его даже ограничивали в возможности распоряжаться своей заработной платой. Ну, отмена платы за пользование коммунальными услугами – это хорошо, не болит голова об оплате. Но вот в общественную баню я ходить не желаю, у меня у друга в частном доме банька, или мне вообще нельзя париться, я только в ванне моюсь. И кино я не посещаю, и на работу мне полезно пешком ходить, а денежки на всё это всё равно будут изъяты из моей зарплаты – а откуда ещё их можно взять?  Парадокс Хрущёвского времени в том, что субъективно Никита Сергеевич был ура-революционером, борцом с привилегиями номенклатуры, а объективно был выразителем её коренных интересов и фактически готовил почву для номенклатурной реставрации капитализма. И то, что время сталинского бонопартизма закончилось, что номенклатура стала всевластной, лучше всяких слов подтвердили залпы расстрела рабочих в Новочеркасске.
Почему я говорю, что подготовка к реставрации была начата Хрущёвым, ведь ещё Троцкий говорил о перерождении верхов, угасании революционного духа и т.п. Но, во первых, совершенно верно определив тенденции, Троцкий, из своего эмигрантского далека несколько преувеличивал  их значения, тенденцию принимал  за осуществившуюся реальность, а во вторых, это всё были тенденции верхов, реализовать  которые не давал страх перед НКВД.
При Хрущёве не только не стало этого страха, субъект реставрации получил возможность развития, но и были заложены механизмы капиталистической реставрации в обществе.
Первое – ограничения на разведение частниками скота и птицы. С точки зрения Хрущёва, деревенская баба, продающая молоко дачникам от своей коровы, или мужик, вывезший на базар мясо выращенной им свинки – это саботажник, который вместо того, чтобы трудиться на казённом производстве, растрачивает силы на собственном подворье, это чуть ли не зародыш капитализма. Фактически же натуральное и простое товарное производство никакой угрозы социализму не несло, а вот положение на продовольственном рынке улучшало. Конечно, безобразие, что отмантулив на государство, работяга должен был ещё и на своём подворье вкалывать, чтобы обеспечить себя куском мяса на зиму, но, чтобы с этим справиться, не запрещать надо было, а разрешить совхозам и колхозам отпускать своим работникам продукты по льготным ценам. Запрет же привёл к тому, что на рынках появилась нехватка продуктов, а у сельских жителей – избыток свободного времени, которое они, естественно, стали проводить не в концертном зале, а за бутылкой. Результат – пьянство, бегство из деревни.
Второе – денежная реформа. Как это ни парадоксально, но она привела к резкому росту базарных цен на семечки, орехи, жевательную серу и т.п.
Раньше, собирая колбу или кедровые орешки разбогатеть было невозможно. Теперь – запросто.
Третье- при Хрущёве широкое распространение получили лотереи и выигрышные займы. Это широко рекламировалось и в головы советских людей понемногу проникала мысль о возможности обогащения за счёт нетрудовых доходов. Да- законных, но ведь нетрудовых.
После отставки Хрущёва руководство страны стало перед выбором – продолжить ли реабилитацию репрессированных, разоблачение беззаконий времён культа, либо восстановить доброе имя Сталина, заявить во весь голос о его заслугах. Решили не делать ни того, ни другого. Это было крупнейшей ошибкой. Самое рациональное – это сделать и то, и другое. Сказать, наконец, всю правду и о Сталине, и о Троцком, и обо всей нашей истории. А раз этого не было сделано, раз умолчали, то умалчивание о неприятных фактах, проблемах, стало привычкой, и зона умолчания всё расширялась. Воспитывалось поколение, лишённое объективной информации о прошлом и настоящем, абсолютно незнакомое с критикой основных сторон советской жизни и потому не имеющее абсолютно никакого иммунитета к критике. В то же время дефицит информации по официальным каналам  заставлял прислушиваться к слухам, ко всякого рода «голосам» и «волнам», выискивать самиздатовскую литературу. А поскольку любая информация, какой бы объективной она не была, всё равно подаётся в определённой идеологической упаковке, начал расширяться круг инакомыслящих, диссидентов, в который вовлекались и люди, объективно никак не заинтересованные в падении советской власти. В модели происходило то, что в конце 80х в стране произошло в массовом порядке – исторически и политически девственный человек, уверенный, что наши – это рыцари в белых одеждах, а наше общество, это общество осуществлённого идеала, вдруг теряет невинность и видит -белые одежды заляпаны грязью и кровью, а у «них» есть то, чего нет у нас, в частности – колбаса и «свобода». И всё - спёкся. И главное, что вера то не изменилась, произошла смена полюсов. Он по прежнему верит, что наши – рыцари в белых одеждах и есть идеальное общество, только теперь для него наши – это белые, а идеальный строй – это то, что за бугром. Вообще в идеолого-информационном плане противник переиграл нас. Наши стареющие вожди забыли элементарную вещь – сказавший первым получает преимущество, второй уже вынужден оправдываться, а если ты  к тому же отмалчиваешься, то тебе не будет веры, даже если ты заговоришь. Именно так произошло, когда после периода умолчания заговорили о чернобыльской катастрофе. И хотя говорили правду, уже никто не верил. Попытка отгородить советское общество от информации с Запада была обречена на провал. Как ни глушили западные голоса, их всё равно слушали. А уж с распространением компьютеров советские правители вообще бы встали перед неразрешимой задачей – допустить интернет –значит допустить свободный обмен информацией с Западом, ограничить- значит обречь страну на научно-техническую отсталость.
 Вторая ошибка в идеологическом плане – это то, что не дезавуировали хрущёвскую ахинею о скором построении коммунизма, не сказали того, что сказать было совершенно необходимо – у нас построены только основы социализма, а не социализм. Вместо этого перестали звонить о скором построении коммунизма, но заявили о построении развитого социализма, и стало подразумеваться, что в этом «развитом социализме» нам жить ещё долго. Чем это обернулось? С одной стороны, раз социализм построен, значит, у нас не может быть социальных причин для преступности, следовательно, в стране  не может быть профессиональной, а тем более организованной преступности, не может быть профессиональной проституции, и много чего не могло быть. Но было! И замалчивание этого мешало борьбе со всеми этими явлениями. С другой стороны, убеждённость, что социализм у нас уже построен, вызывала у людей надежды и претензии, которые в реальной советской жизни удовлетворены быть не могли, что вызывало разочарования и, в крайнем случае – идеализацию западного образа жизни.
А коль стало ясно, что наш строй себя исчерпал и переживает кризис, то у многих возникло убеждение – раз это социализм, и социализм доказал свою несостоятельность – требуется вернуться к капитализму.
Демонизация Сталина тоже сыграла негативную роль. Во первых, призрак 37года давал возможность руководителям разного уровня претендовать на безответственность, а во вторых… Сталин ошельмовал всю когорту эмигрантов –политиков:  Бухарина, Троцкого, Зиновьева и т.п., которые так и не были реабилитированы, затем Хрущёв подверг остракизму Сталина и его команду, но и сам был опозорен. Так кто же остались? Ленин и небольшая группа революционеров, которым «повезло» умереть до 26 года. Неужели же не было понятно, что в таких условиях всё держится на сакрализации образа Ленина, что даёт всё меньший эффект по мере «взросления» населения, нарастания степени образованности и культуры. Реабилитация Сталина была насущной необходимостью.
Но точно также надо было реабилитировать Троцкого и его идею о том, что социализм в отдельно взятой стране не построить, заявить во весь голос, что мирного существования нет, есть классовая борьба, разновидностью которой является война холодная. И надо было сказать, что это война жестокая и победа в ней вовсе не гарантирована.
Но,  разгромив Троцкого, мы так и не избавились от одной опасной троцкистской иллюзии – надежд на «передовой пролетариат развитых стран Запада». К шестидесятым годам уже начали складываться черты золотого миллиарда и надо было понять, что пока мы не обеспечим лучшее качество жизни, не докажем преимуществ своей системы, рассчитывать на мировую революцию нечего, а потому бессмысленно тратить деньги на мировое коммунистическое движение. Точно также надо было оставить надежды на
« некапиталистическое развитие» освободившихся стран. Даже в относительно развитую Монголию пришлось вложить большие средства, чтобы хоть как то вписать её в систему социалистического лагеря. И дело не только  в экономическом развитии, дело в социальном и культурном развитии общества. Монголия прошла длительную школу феодализма и буддистского воспитания, Россия всегда была для Монголии альтернативой, спасением от ассимиляции Китаем и подходить с опытом Монголии к раннефеодальным и племенным, предгосударственным по сути, обществам Афганистана или, тем более, центральной Африки было наивно. Чтобы ввести их в социализм, нужны были не наши средства и возможности.
 И, наконец, мы проиграли экономически. Сталинская система руководства экономикой была, для своего времени, чрезвычайно эффективна. Она позволяла гибко реагировать на обстоятельства, давала большой простор для инициативы руководителя при жёсткой его ответственности, обеспечивала и определённую возможность самореализации рядового работника. Хотя бы такой факт – геолог, имея при себе только печать, мог приехать в какую ни будь глухомань и организовать крупную геологоразведочную партию фактически на голом месте. Но эта система успешно функционировала при следующих условиях: потребность в малоквалифицированном физическом труде и избыток рабочей силы, пригодной для такого труда при сравнительно небольшой потребности в интеллектуальном труде и наличие угрозы НКВД.
К 70м годам какое то повышение требовательности вызывало крик – это что, 37 год? а с другой стороны, резко повысилась потребность в квалифицированном труде.  Если можно без труда набрать работников на шурфы и скважины ручного бурения, то колонковое бурение уже требует какой никакой квалификации, да и мощный бульдозер человеку «с улицы» не доверишь. Новые условия требовали и новой  экономической системы.
В середине шестидесятых годов была возможность внедрения автоматической системы управления экономикой, создания системы электронных денег, что значительно бы усилило плановую составляющую экономики,  и сократила пространства для незаконной предпринимательской деятельности и откровенных хищений на производстве. Но в таком случае экономические отделов парткомов стали бы излишни и вообще, влияние партаппарата на экономику бы сильно сократилось, а выросла роль пролетарской элиты – математиков, программистов, системщиков.  Косыгин предпочёл иную альтернативу – внедрение экономических, по сути – рыночных, буржуазных рычагов в кправлении экономикой. В идеале должна быть создана система, основанная не на страхе, а на экономической выгоде, на заинтересованности, пусть не рядовых исполнителей, но руководителей – хозяйственников в конечном результате. В экспериментальных условиях были достигнуты весьма неплохие результаты, но перевод системы из эксперимента в повседневную жизнь натолкнулся на саботаж и ожесточённое сопротивление министерств и региональных партийных руководителей. Эта система делала главным лицом директора, лишая секретаря райкома, горкома рычагов власти, она делала совершенно лишними экономические и сельскохозяйственные отделы парткомов. И хотя министерские работники власти не лишались, но эту власть они должны были подтверждать и ответственностью. Словом, Брежнев отступил. А как могло быть иначе? Он отлично помнил, что Хрущёв свалил Молотова, опираясь на секретарей рескомов, обкомов и крайкомов, да и сами они пришли у власти в 64 точно таким же манером. В результате система была вроде и внедрена, а на самом деле стало ещё хуже. К социалистической системе привили совершенно чужеродный побег – прибыль, причём прибыль отраслевых монополий, в качестве которых у нас выступали отраслевые министерства. Началось вымывание из ассортимента дешёвых товаров и ещё более упрочилось господство «вала». Зато ляпали и ляпали товары, которые не находили спроса. Вот я, начальник геологического отряда. Прошёл месяц с начала работ. Основной метод решения геологической задачи – маршруты, но по смете они стоят копейки. Что я делаю? Ну, прежде всего, я актирую организацию работ, затем – временное строительство на базе отряда. Фактически у меня поставлены две палатки на остатках старой размытой дороги, сложен из камней очаг, сбит стол, лавки, натянут брезентовый навес, да выкопаны две ямки, вокруг одной из которой на жердях спиралью поставлена толь. Одна яма – мусорная, а вторая- туалет. Но я актирую строительство оснований под палатки (из брёвен и досок), сооружение очага из кирпича, навеса из досок и дощатого туалета «на одно очко». Тут два варианта – пишешь, что всё это сооружено силами ИТР ( хотя ИТР это ты, и две девочки – практикантки) а бухгалтерия закрывает глаза и на это, и на то, что ты не списываешь материалы на строительство, либо делается всё как положено, ни одна ревизия не подкопается – пишешь наряд рабочим на строительство, получаешь и, соответственно списываешь пиломатериалы, гвозди и т.п., рабочие расписываются в ведомости, деньги вы делите, а доски ты везёшь себе на дачу. На следующий месяц у тебя детализация участков. Ну, тут вообще вилы. За ползание на карачках  актировать нечего, поэтому ты, вместо нескольких, действительно тебе необходимых канав, задаёшь линии абсолютно не нужных шурфов и опять же приписываешь крепление, которое в натуре не производилось и, опять же, списываешь пиломатериалы.  А тут уже только шаг до организации хищения этих пиломатералов в максимально доступных для тебя масштабах.
Я уже не говорю, что косыгинская система, во всяком случае, в геологии, заставляла делать изделие заведомо худшего качества, но работа над которым требовала меньше затрат. Вот проведены поисково-оценочные работы на месторождении мрамора, и выданы рекомендации, что разведку надо производить на участке с более декоративными разностями. Будет выполнена эта рекомендация? Ни в коем случае. Декоративные разности на крутом склоне, а бурение на нём требует сооружения дорог и площадок, проще разведать участок с «туалетным» мрамором, зато на ровной площадке.
По настоящему творческим людям всё сложнее становилось самовыражаться. Один из наших геологов прямо говорил, что при поисковых работах выгоднее дать отрицательный результат. При сдаче отчёта к тебе никто прикапываться не будет, спишут затраты , поставят галочку и ты будешь у начальства на хорошем счету, а попробуй ка защитить отчёт с выявленными проявлениями?. Почему шурфы не добиты, почему не так опробовано, почему не сделали то и не выполнили это?
А как осуществляли своё экономическое руководство партийные органы? Вот второй секретарь горноалтайского обкома тыкает пальцем – вот здесь есть диабазы, надо подготовить запасы. Все слова о том, что разведка без поисков не проводится, что перед разведкой надо хотя бы ТЭС составить, ни к чему не приводят. Он искренне недоумевает: Какие поиски! Вот же они, диабазы, их пощупать можно, и в учебнике сказано, что прочность у них умопомрачительная. В результате выясняется, что там, где есть прочный камень нельзя взрывать, стёкла в городе повылетают, а где взрывать можно, там камень выветрелый.  Деньги на разведку выброшены на ветер, но за это товарищ секретарь никакой ответственности не несёт. Другой пример – секретарь Онгудайского райкома тычет пальцем – здесь надо построить кирзавод.  Строят, естественно, за деньги колхозов.  И только потом зовут нас найти сырьё. Оказалось, что завод и сараи для сушки построены на том единственном месте, где суглинок не имеет щебня и пригоден в производство. Что теперь? Сносить завод? Разумеется, и здесь товарищ секретарь ни за что не отвечал.
Экономическая система развращала и руководителей и исполнителей, так как за реальное удешевление производства, увеличение производительности труда, экономию материалов не только не поощряли, но и по рукам били.  А человеку требовалась самореализация, надо было хотя бы для самого себя утвердиться, какой он умный и ловкий. Вот и пошла самореализация в сторону подпольного производства, появились цеховики. А здесь уже взятки ревизорам, в соответствующие отделы министерств, партийным чиновникам. Но приписки и цеховики в экономике полбеды. Постепенно эта система стала перемещаться и в идеологию и в силовые структуры.
Словом, если при Сталине, по словам Троцкого сложился слой, объективно заинтересованный в реставрации капитализма, то при Брежневе начал складываться слой, заинтересованный в этом уже субъективно. Особенно ускоренно этот процесс стал проходить на юге страны. В первую очередь здесь играла роль разница в климате. Затраты на выращивание яблок или помидор на Кавказе или в средней Азии не сравнимы с подобными в Вологде или Сибири, а мандарины у нас вообще не растут. Доставка при развитой сети железных дорог и всё нарастающем автомобильном потоке становилась всё дешевле и дешевле, появилась возможность извлекать сверхприбыль из северных и центральных районов России и отправлять её на юг, прежде всего – в южные национальные республики. Разумеется, эта сверхприбыль оставалась в руках не тех, кто вырастил эти фрукты, а тех, кто организовал перепродажу. Во вторых наладился и другой способ перекачивания денег с севера на юг- курорты и туризм. У человека на отдыхе другая психология, чем  между двумя сменами. Он приехал на Кавказ деньги тратить, что уж тут считать мелочь. Всё это усугубилось и провалом в национальной политике. Ленин , в своё время, провозгласил политику уступок национальным меньшинствам. В то время это было справедливо – русская нация была нацией угнетающей, страну раздирали национальные противоречия, и надо было восстановить, а где то и установить доверие к России, к русским. Но времена то пришли другие, а мы всё продолжали политику неоправданных льгот, хотя общая культура в национальной глубинке продолжала отставать от общесоюзной. И, вместо того, чтобы бросить все силы на поднятие школьного образования в национальных республиках, предоставляли льготы при поступлении в ВУЗ недоучкам, резервировали им места в руководстве, хотя реальную работу вели их русские замы. Вместо того, чтобы максимально пролетаризировать местное население, министерства и ведомства не желали возиться с обучением, ломкой психологии вчерашних жителей, а тем более – жительниц аулов и кишлаков и набирали для работы на заводах русских. В результате сложился слой национальных руководителей, сплошь и рядом с феодально-байскими корнями и примыкающей к ним гуманитарной интеллигенции, слой русскоязычных специалистов и пролетариев, традиционно-патриархальное, немного только советизированное село и всё более обуржуазивающаяся сфера услуг, которая стала использовать государственную собственность в качестве частной. Вдобавок индустриализация, не сопровождавшаяся оттоком национальных кадров из деревни на завод вызвала избыток рабочей силы и местные мужики взяли за правило ездить «шабашить» в Россию. Так возник третий поток, выводящий деньги из России, прежде всего – из Сибири, на юг. Это было усугублено и такой ошибкой власти, как ликвидация «неперспективных» деревень, начатая по инициативе социолога Заславской(во время перестройки одной из активных антисоветчиц). Вроде бы идея благая – из маленьких деревенек сселить людей в агрогорода, снабжённые необходимой инфраструктурой, в дома сбытовыми удобствами. Но неперспективные деревни стояли в живописных местах, люди к жизни в них привыкли, а тут их сселяли в пыльные сёла на больших трактах. И в большинстве случаях сдёрнутые с места люди уходили не в центральные усадьбы колхозов и совхозов, как предполагалось, а вообще уезжали из села в города.
К чему это привело? Прежде всего к урбанизации страны и падению рождаемости и падению относительной численности славянского населения. К концу 70х годов большая часть призывников уже составляли парни с Кавказа и Средней Азии.
Кроме того эти реформы вызвали нехватку рабочих рук на селе. В результате стало правилом регулярное привлечение  к полевым работам горожан, а строительные работы на селе стали, как правило, осуществляться бригадами шабашников. Конечно, были и бригады местных горожан, но в основном это были бригады шабашников с юга – армян, дагестанцев, чеченцев.
Местные конкурировать с ними не могли и, прежде всего потому, что бригадиры южане сразу предлагали местным руководителям «откат». Конечно, и бригадир и местных шабашников мог предложить «откат», но директор или председатель наверняка такое предложение отвергал – вероятнее всего кто то из шабашников получив расчёт «капнет» потом в прокуратуру, а вот «грачи» к прокурору не пойдут – гарантия. И дело не только в разности менталитета –для местных горожан «шабашка» была способом побочного, пусть и большого заработка, а для «грачей» - основой существования.
Избыток северных денег на юге действовал развращающе. Я уже говорил, что сфера услуг  стала фактически не социалистической. Понятие сдача исчезло, как и бесплатная медицина, взятка стала нормой и первые цеховики возникли именно в Грузии. А там – сращивание цеховиков с партийно-хозяйственным руководством и уголовным миром, а следом – и соответствующее идеологическое оформление чаяний и устремлений подпольных миллионеров. Постепенно это стало расползаться по всему Советскому Союзу. Попытки справиться с этим расстрелами проворовавшихся директоров и министров не помогали. Срубались верхушки, а корни были неистребимы. Нужны были перемены в идеологии, экономике и, следовательно – в политике. К сожалению, к этим переменам руководство КПСС так и не приступило, зато приступило к другим, как раз в интересах подпольного капитализма.
Но для того, чтобы все вышеперечисленные объективные предпосылки реставрации стали реальностью, необходимы люди, осознанно ведущие курс на реставрацию. Диссиденты? Но их было крайне мало, они были изолированы и реального влияния на ход событий оказать не могли. И здесь необходимо сказать о феномене шестидесятников.
Совсем недавно о «шестидесятниках», как идеологах и основных действующих лицах «перестройки» и контрреволюционного переворота вспоминали довольно часто. Сейчас они сходят со сцены, все эти бурлацкие, бовины, евтушенки, а было время –были властителями дум и их «заслугу» в деле развала страны действительно трудно переоценить.
Обычно под «шестидесятниками» понимают поколение интеллигентов, сформировавшееся в хрущёвский период  между 1956 и 1964 годами. Наши сверстники, вошедшие в жизнь во вторую половину шестидесятых, к шестидесятникам уже не относятся.
В чём же феномен этих самых шестидесятников? Обычно люди в зрелом возрасте, а тем более, в старости, остаются верны тем принципам и идеалам, что сформировались у них в юности, эти принципы могут как то деформироваться, видоизменяться под действием времени, но стержень всё равно остаётся, а если и происходит его слом, то под воздействием каких то очень мощных внешних факторов и это происходит очень болезненно для человека. Шестидесятники же, начавшие в пору юности как романтики революции, искренние советские патриоты и подвижники коммунизма,  закончили как ярые контрреволюционеры, агенты влияния запада и лакеи капитала, причём трансформация эта произошла с лёгкостью необычайной.   Одни и те же  люди в молодости  рукоплескали установке памятника Дзержинскому, а  в старости командовали, как ловчее ему на шею петлю накинуть.
Посудите сами - из пятёрки наиболее значимых «стадионных» поэтов – шестидесятых ни один не остался на позициях советскости, ну может, Рождественский, но и тот отметился подписью под письмом против Верховного совета в 1993г,   Ахмадулина и Вознесенский, в лучшем случае,  стали несоветскими поэтами, а Евтушенко и Казакова отметились самой откровенной и оголтелой антисоветчиной.  А Окуджава?  Он, правда, из другого, фронтового поколения, но он пел для шестидесятников, он вращался в их среде и был пропитан этим духом шестидесятничества – в шестидесятые он пел о  «комиссарах в пыльных шлемах», которые молча склонятся над ним, а в 93 заявлял о готовности взять автомат и идти убивать коммунистов.
В чём дело?  Итак, взглянем на то время и ту среду, которая воспитала шестидесятников.
Шестидесятники начались с 1956 года. Чем примечателен тот год? Обычно вспоминают о 20 съезде и так называемом разоблачении культа личности Сталина. Почему «так называемом» я  коснусь несколько позже, но обычно не обращают внимания ещё на одну дату – в 56 году была отменена плата за обучение в старших классах средней школы. То есть в 56, 57 и 58 годах в вузы шли выпускники, учившиеся за деньги, и только в 59 году пошли первые абитуриенты, получившие полностью бесплатное образование, но ещё некоторое время после этого именно они, старшекурсники определяли атмосферу в ВУЗе, не говоря уж о том, что после хрущёвских чисток именно они, послевоенные выпускники вузов, занимали места  в чиновных присутствиях и партийных институтах.
В 1957 году моя мать, член гражданской коллегии краевого суда получала 1000рублей, позже -1100, а жившие в нашем дворе чернорабочие -300-400 рублей. Уверяю вас, что даже 1100 рублей была совсем небольшая сумма и если бы платное обучение сохранилось, моей  матери, растившей меня одной, отправить сына в восьмой класс было бы весьма затруднительно, а уж бабушке моего друга- однокласника, воспитывавшей внука на заработок  посудомойки и прачки было бы совершенно невозможно. И если в провинции значительную часть старшеклассников составляли дети высокооплачиваемых рабочих, то в столице бал задавали дети элиты, как советской, так и остатки старорежимной, вполне приспособившейся к новой жизни,  но сохранившие остатки старого богатства – золотишко, антиквариат, книги – то, что можно было продать ради обеспечения будущего потомку. Начиная с 53 года поодиночке, а с 56 года массово стали возвращаться реабилитированные представители советской элиты, репрессированные в 37  и окрестных годах и в вузы пошли так же и их дети.
Итак, типичный шестидесятник :  студент –москвич, сын ответственного, высокооплачиваемого творческого или научного работника, выросший в достатке (по меркам 40-50х годов), впитавший в себя страх родителей и вдруг начинающий осознавать, что бояться то особенно нечего. Пока что он человек советский. Он горой за революцию, и всем сердцем за коммунизм, поскольку они дали его родителям, а значит и ему, то высокое положение, к которому он привык.  Вот только он уже научился презирать колхозников в ватниках и колхозниц в плюшевых жакетах, лимиту с окраин и вообще всю эту чёрную кость, которая, по сути то дела его содержит. Хрущёвская оттепель – это отрицание сталинского режима, но пока ещё не советской власти. Пока что ищут опору в славном революционном прошлом, но не в  подлинной революции, которая означает, что низы, чёрная кость, вот эти самые, в ватниках и плюшевых жакетах, пусть они тогда и не так одевались, доведённые до края нищетой и презрением верхов, поднялись и начали эти самые верхи бить и грабить, а в некоем романтизированном отражении революции.
Отсюда и песни о «комиссарах в пыльных шлемах», и установка памятника Дзержинскому.  И разумеется, ни о каком «разоблачении культа личности Сталина», то есть об объективной оценке исторической роли Сталина, социально- классовом анализе феномена сталинизма, тогда не могло идти и речи.  Ведь тот же Хрущёв, как  и вся советская элита, в том числе и её репрессированные представители, так же повинны в репрессиях 30х годов, как и Сталин. Именно региональные руководители яростно сопротивлялись попыткам Сталина демократизировать советское общество, в частности, попыткам Сталина ввести выборы на альтернативной основе, именно они представляли Сталину расстрельные списки и самыми кровожадными были Хрущёв и  Эйхе сам, в впоследствие,  расстрелянный.
Поэтому никакого «разоблачения культа личности» не было. Был просто создан другой культ – вместо культа Сталина Бога – культ Сталина дьявола, вместо поклонения  -ритуальное оплёвывание. И это отсутствие правды о Сталине даёт знать до сих пор.  Хрущёвский миф о Сталине – параноике, тиране –изверге до сих пор активно использует демократическая пропаганда, хотя и не так рьяно, как в 80-90 е, в коммунистической среде реанимируется миф о Сталине если не боге, то святом, и, что интересно, возникает своеобразный миф о святом Сталине в черносотенно-националистической среде.
Но вот наши шестидесятники закончили вузы, пошли в референты, журналисты, научные сотрудники, а потом  завотделами, главными редакторами и завлабами, за границами побывали, да не по одному разу. Что же они увидели? Что люди одинакового с ними карьерного или творческого уровня  на Западе имеют положение, которое им в Союзе и не снилось. И пусть их отцов наверх вывела революция –для них она стала помехой. И дело не только в материальном положении, дело ещё и в стремлении к власти. В Советском Союзе ответственный партийный работник, как правило, начинал с рядовых производственных должностей, причём это были выходцы из низов, а не из элиты, и это была осознанная кадровая политика партии. То есть, для околопартийной интеллигенции, какое бы высокопоставленное положение она не занимала, дорога к высшей власти была закрыта, что её совершенно не устраивало.
Первоначально шестидесятники не думали о свержении социализма, им нужна была всего лишь демократизация, те же выборы по парламентской схеме, что могло бы им открыть дорогу к публичной политике.
Но понемногу происходило размывание, расшатывание устоев прежней романтической революционности  под влиянием всё большего отрыва от народа, всё большего осознания своей исключительности, своей элитарности. И вот уже у Евтушенко в романе «Ягодные места» положительный герой – сын профессора, а отрицательный – сын лифтёрши.  Конечно, в жизни всякое бывает, но наш «больше чем поэт», неоднократно это обстоятельство подчёркивает, возводит в ранг типичности. Подготовка к измене началась – все эти сыновья лифтёрш и слесарей быдло – что же с ними церемониться, как и с их страной, которую они уже перестали считать своей.
И вот уже  в романах того же Юлиана Семёнова, и даже в кинофильмах, снятых под эгидой КГБ, тех же «ТАСС уполномочен заявить», «Противостояние» ненавязчиво проталкивается мыслишка, что рынок –это совсем неплохо, вот у них рынок – они и денежки считают, и качество товаров у них лучше, и неплохо бы и нам частную собственность допустить.
«Шестидесятники» всё рассматривали с точки зрения элитного интеллигента, а отнюдь не с точки зрения работяги, а посему их идеалом стала западная демократия, при которой они могли бы свободно ездить за границу, издаваться и ставить спектакли без всякой цензуры, а главное – получать гонорары не урезаемые москонцертом и прочими надзирающими органами.
Им только нужно было поставить во главе страны своего человека. И такой человек нашёлся. Вот они – Горбачёв и Ельцин, выходцы из низов, прошедшие обычный путь ответственного партийного работника, но они с институтской молодости варились в этой среде гнилой шестидесятнической интеллигентщины, пропитывались этим духом и уже отождествляли себя с ней. Механизм этот описан в рассказе Золотухина, тоже шестидесятника, когда студент –деревенщина стремясь стать своим среди столичных «штучек» выставляет на посмешище своего отца. В конце концов измена самим себе переросла в измену Родине.
Сейчас шестидесятники и их наследники говорят красивые слова о патриотизме, но это не должно никого обманывать. Посмотрите на их дела – измена кладёт несмываемо пятно, и тут уж ничего не поделаешь.
К началу восьмидесятых стало окончательно ясно, что система себя окончательно исчерпала, и нужны незамедлительные реформы. Вопрос – какие. Теперь всё пытаются объяснить предательством. Вот Горбачёв предатель, вот Шеварнадзе, Ельцин… И даже инициатора перемен, Андропова, хотя он и скончался не успев толком проявить себя на посту генсека в предатели записывают. А вот если бы, не предательство, то…
Я прочитал мемуары Рыжкова Николая Ивановича, предсовмина с 1985 по 1990 год и понял –перестройка была обречена с самого начала. Рыжков, так же как Лигачёв был и остался субъективно честным человеком, и сопротивлялись перевороту до конца, но ведь этот конец был логическим следствием их начала.
Какова была идея перестройки: если верить Рыжкову: создание социально ориентированной рыночной экономики и правового демократического государства. Причём в мемуарах у него ни разу не прозвучали слова: коммунизм, социализм, классы, классовые интересы. В государственной собственности по этому плану должно было остаться 50-60% предприятий, относящихся к стратегическим и инфраструктурным, остальные должны были стать акционированными или народными, то есть, находящимися в коллективной собственности. Допускалась и частная собственность для мелких мастерских, магазинчиков, кафе, гостиниц и т.п. (правда, как то резануло, что он не отнёс собственность акционерную к частной).  То есть, вроде бы совсем нынешняя программа компартии –многоукладность экономики при господстве государства над командными высотами в экономике. Но сейчас то мы пытаемся таким образом выбраться из капитализма, избежав гражданской войны, а в то время это был шаг не вперёд по пути коммунизма, то есть преодоления, изживания частной собственности, а шаг назад, по пути её восстановления. Рыжков сам признаётся, что его программа преобразований предусматривала, в общем то же самое, что и программа Явлинского, вот только осуществить они её хотели не за 500 дней, как Явлинский и ко, а за 6-7 лет.
Они забыли, что когда страна несколько десятилетий ждёт – не дождётся реформ, то стоит их начать, то постепенно, медленными шажками не получится. Стоит стронуть махину с места и её уже не остановить. Общество радикализируется, сначала медленно, потом всё быстрее и быстрее и вот ты либо стараешься бежать впереди этой махины, либо она тебя отбросит в сторону, и хорошо, если не раздавит.
Возможно, первоначально Горбачёв и не имел цели реставрировать капитализм, он хотел всего лишь «подправить» социализм, придать ему «человеческое лицо», демократизировать его. Но демократизация виделась ему по Западному образцу – демократические права и свободы, но при этом забывалось, что равенство прав – это не равенство возможностей, и правами в первую очередь воспользуются те, кто уже имеет максимум власти, а свобода достанется тем, у кого есть деньги. Вот тут и видишь, что в 37 прав был не Сталин, а  сопротивлявшаяся ему партноменклатура. Когда Сталинская конституция перестала быть декларацией, и заработала фактически, мы получили трибуну для распространения буржуазной идеологии.
Очень быстро Горбачёв попал под контроль и влияние тех, кто спал и видел, как бы подороже продать своё « коммунистическое первородство» и начал действовать уже вполне осознанно. И перелом это, по всей вероятности, произошёл в 89 году, когда шахтёрские забастовки показали, что прежний режим «подправить» невозможно. Надо или идти с шахтёрами к социалистическому способу производства, к участию трудовых коллективов в управлении, либо к ликвидации социалистического способа распределения и реставрации частной собственности на средства производства. Что выбрал этот иуда, мы знаем. Как удалось облапошить пролетариат? Во первых – демагогия. Вспомните шум о том, что советы трудовых коллективов, ступенчатое участие в управлении, это не прямая демократия, не подлинная демократия, а вот выборы руководителя – это и есть настоящая демократия. То есть – подсунули буржуазный принцип выбора хомута. Естественно, побеждал либо волевой руководитель, сумевший навязать свою волю коллективу (это в лучшем случае), либо демагог – популист.  Но в обоих случаях роль и значение советов трудовых коллективов подрывалось. Во многих случаях СТК и без того были формальностью,  но они содержали новый потенциал, который горбачёвщину  не устраивал.  А во вторых – это прямой или косвенный подкуп  рабочих активистов, предоставление им возможности реализовать себя как политикам в демократических партиях, как чиновникам, как бизнесменам.
Но главная причина поражения пролетариата в период перестройки та, что он оказался без политического руководства.  Впрочем, и неудивительно. Если глава правительства в руководстве, начавшем перестройку, начиная перемены, даже в мыслях не имел таких категорий, как классовый интерес и коммунизм, о какой возможности борьбы за политическую власть пролетариата можно было говорить.  Отсутствие коммунистической оппозиции обеспечило абсолютную бесконтрольность высших партийных властей, и достаточно было оказаться во главе партии предателям, как привыкшая к абсолютному повиновению партийная масса оказалась беспомощна перед угрозой.
И ещё один фактор, без которого всё это было бы невозможно – массированная, ежедневная, почти круглосуточная антикоммунистическая и антисоветская пропаганда с навязчивой демонстрацией «ужасов большевизма», сопровождавшейся ложью такого масштаба, что Геббельс отдыхает. Один лозунг о том, что большевики уничтожили сто миллионов чего стоит.
Разыгрывали всё как по нотам. Молодые сейчас вряд ли знают, кто такой Кашпировский, а осенью 89 его знала вся страна. Вся страна сидела, прилипнув к телевизору и смотрело шоу психотерапевта, разыгрываемое по рецептам сетевого маркетинга. Первыми забили тревогу коллеги  Кашпировского, психотерапевты – массовый сеанс психотерапии, это всё равно, что массовая операция аппендицита с помощью механических манипуляторов, копирующих действия хирурга. Следом – психиатры, после каждого сеанса Кашпировского у них резко возрастало число пациентов, затем  и другие врачи. Но властям до этого дела было мало- зато внушаемость населения повысилась на порядок, и масса без сопротивления поглощала всю контрреволюционную стряпню о «уничтожении генофонда».
Механизм поворота от советского к антисоветскому настрою населения осуществлялся постепенно, но достаточно быстро. Господа шестидесятники, занявшие высокие посты начали его ещё в период застоя. Методы пропаганды и агитации, вполне действенные в первые революционные годы, годные для людей малообразованных и ещё полных ненависти к эксплуататорам,  у их внуков вызывали уже в лучшем случае ироническую усмешку. Но ничего в пропаганде не менялось, более того, всё доводилось до абсурда, вызывая у обывателя рвотный рефлекс.
После провозглашения «гласности и плюрализма» началась волна разоблачения Сталина, культа личности,  «командно-административной системы» и демонстрация ужасов Сталинского террора. У людей, уже сломленных двадцатым и двадцать вторым съездами это протеста не вызвало, а для многих представителей молодёжи стало откровением. Затем начали трясти голодом 32-33 годов, трагедией раскулаченных, говорить о неоправданных жертвах индустриализации, о страшных реалиях «Гулага».
Потом взялись за Троцкого. Мол Сталин не сам это всё придумал, он только осуществлял план злодея Троцкого, движимого ненавистью к русскому народу. Это тоже не вызвало у народа протеста- Троцкий ещё со Сталинских времён был демонизирован и смена акцентов – Троцкий враг потому что антисталинист, и Троцкий враг потому что предшественник Сталина прошёл незаметно.
А тут началась фарисейская комедия: Троцкий, стремившийся к коллективизации, индустриализации и господству «командно-административного социализма» -гад и враг, а вот Бухарин, апологет «рыночного социализма» герой и жертва.
Население, слышавшее знакомый «бренд» социализм не понимало, что идёт откровенная пропаганда капитализма. Рыночного социализма не существует и существовать не может, может быть только рыночный путь к социализму.
А потом, когда почва была достаточно подготовлена, стали заявлять, что Троцкий то действовал рука об руку с Лениным, завопили о красном терроре и полились крокодиловы слёзы о «России, которые мы потеряли»..
А потом можно было спокойно воткнуть нож в спину советам, оставшимся без защиты и кинуться делить общенародную собственность. Но даже если бы всё происходило постепенно, как это задумывалось Рыжковым, результат был тот же, только позже. Рынок всё бы привёл к своему логическому завершению, а капитализм в России может быть только таким, каким он есть.
Сейчас многие стонут по той упущенной возможности, которую использовал Китай – реформирование экономической системы при сохранении системы политической. Но ребята, гаже этого трудно что то представить – коммунистическая партия, реставрировавшая капитализм, буржуи с членским билетом компартии, нувориши под красным флагом. Но зато, говорят многие, какой экономический рост. Вот только забывают, что в Китае общество не переживало такого надлома, как советское, в связи с «разоблачением культа личности». Портреты Мао там так и продолжали висеть. Да и срок, прошедший от Великой Культурной революции куда меньший, нежели от 37 года, общество Китая и СССР находились на разных стадиях эволюции. И самое главное – привыкший к порядку конфуцианский Китай, и Россия, где воля, точнее вольность – одна из первых ценностей – это совершенно различные цивилизации.  Стремление к демократизации в СССР было всеобщим, и игнорировать это стремление было уже невозможно. Второе, что не учитывается, это то, что стартовые условия Китая при его входе в рыночную экономику гораздо выгоднее, чем у республик СССР.  В Китае гораздо менее выражены такие особенности СССР, как зимнее удорожание и континентальность, что делает производство товара в России при прочих равных условиях более затратным, чем во всех остальных развитых странах. Добавим к этому ещё и традиционную дешевизну рабочей силы Китая. Неудивительно, что Китай задавил всех дешевыми товарами.
Существование же России при рыночной экономике нерентабельно.
Выход для России был предложен ещё Троцким – коренные реформы проводятся в сфере политической  при сохранении системы социально-экономической. Троцким было предложено возрождение советской системы в том виде, в каком она существовала в начале 17 года, в том числе возрождение многопартийности, но при допущении к активной политической деятельности только партий, признающих, нерушимость советской системы. При этом сохраняется абсолютное господство государственной и кооперативно-колхозной форм собственности, но меняется принцип планирования. План верстается не сверху, а снизу. Он становится действительно планом, а не приказом. А самое главное, необходимо было власть номенклатуры заменить политической властью пролетариата, что невозможно без власти экономической, то есть пролетарского контроля над производством и распределением, без преодоления отчуждения от производимой стоимости.
Надо сказать, что некоторые шаги в этом направлении были, под конец своей жизни, предприняты Сталиным, а именно – ослабление роли партийного аппарата, усиление роли Советов и профессионалов в руководстве.
К сожалению, Сталин умер слишком рано, а после него руководителей, хоть немного понимавших марксизм не было. Самое обидное, что во время перестройки народная инициатива стихийно выдвигала инициативы, и даже действовала в правильном направлении. Здесь и бригадная форма организации труда, и разные формы подряда, и предложения создания производственных избирательных округов. Вот только пролетариат без идеологии, внесённой в его среду интеллигенцией и без компартии взять власть неспособен. А у нас интеллигенция продалась буржуазии или, что ещё хуже, пошла к ней на службу бескорыстно, а партия в растерянности топталась на месте, не в силах выдвинуть достойных лидеров.
То же самое можно сказать и о партаппарате. Один коммунист из бывших партработников сказал мне, что из бывших работников аппарата КПСС разных уровней в Барнауле процентов 70 сейчас (то есть в 2010) в рядах единой России. Причём работники орготделов, в основном, если и не вступили в КРПРФ, то и на сторону демократов не перешли, промышленные и сельскохозяйственные  пятьдесят на пятьдесят, а идеологические отделы скурвились почти полностью.               
Ну что ж разыгран первый акт трагедии под названием Великая Русская Революция. Наступила реставрация.
И наша задача, чтобы состоялся следующий  акт – Славная революция, когда всё ж таки торжествуют идеалы и лозунги Великой Революции. Если этого не произойдёт – будет разыграна другая пьеса – гибель России.
Александр Лобанов.