Репортаж на склоне лет

 
             «О как на склоне наших лет нежней мы любим и суеверней...»
                Ф Тютчев.




Воскресенье. 28.07. 2019

В 21.15 позвонил дед. Сумел сказать: «Мне поплохело. Скорую вызвали».
И телефон отключился.

Бросив на ходу маме: «Пойду встречать Сашу, ты не жди, ложись спать», накинула куртку, и через пять минут уже была в бане,  где мой муж работал второй месяц...

Когда 68-летний пенсионер, переехавший из посёлка в город, мается от безделья, он начинает вспоминать, что ему больше всего хотелось в молодости.
Кто-то из императоров уходит в огород и выращивает капусту, а кто-то, забыв о головной боли главного инженера поселкового завода, идёт в баню, в прямом смысле слова.
Но не для того, чтобы помыться-попариться, а для того, чтобы другим в ней было хорошо. И, забыв о перенесённом инфаркте, старательно убирает в парилке и моечном отделении. Поддерживает хороший пар. Это и есть его работа. А ещё направляет беседу в ровное расслабляющее русло, напоминая любителям - ценителям услышанную где-то фразу: «В жизни, как в бане: хочешь - паришься, хочешь — не паришься»...

Может ли такое нравиться ?!  И я тоже спрашивала. 
А дед (муж) улыбается в ответ...
 
И вот этот звонок!
Пока я бежала, молила только об одном: только бы все обошлось.


Реанемобиль стоял на противоположной стороне улицы. Открыв дверь, увидела мужа. Он лежал на носилках, а возле него суетились двое: фельдшер и доктор. Меня попросили пока не заходить.
  - Мы вас позовём.
 Рядом с машиной стоял незнакомый мужчина с распаренным лицом. Оказалось, что это он вызвал скорую. Я благодарила его, а сама всё повторяла: «Только бы все обошлось!» Потом меня позвали внутрь. Подписать разрешение на проведение всех медицинских процедур дед не смог. Это сделала я.
  - В какую больницу везёте? – спросила  каким-то чужим сиплым голосом.
  - В двенадцатую.
  - Мы приписаны к одиннадцатой..
  - Там неврология не та.

Доехали за две минуты. С носилок на каталку переложили ловко и слажено, и бегом повезли в приёмный покой. Здесь уже стояла дежурная по отделению. Она стала задавать вопросы, на которые я начала было отвечать. Но меня попросили помолчать.

  - Я должна услышать больного. Как вас зовут? – обратилась она  опять к мужу.
  - Александр, –  хотел по привычке назвать себя дед, но, споткнувшись  на второй букве, произнёс  как звали его друзья –  Саша.

Потом спросила фамилию и адрес, сколько лет, где живёт, что явилось причиной атаки.
Отвечал медленно, с трудом, но по сути.
Потом просила поднять руки, закрыть глаза, дотронуться до носа. Послушала сердцебиение, измерила давление, пульс, взяла бумаги от скорой и озвучила вердикт для санитаров: «В реанимацию!»

Прежде чем увезти деда, медсестра взяла кровь, а потом санитарка, исчезнув за ширмой,  вынесла оттуда приспособление для сбора мочи.
Когда мужа увозили в реанимацию,  он вдруг стал подниматься на локтях и хватать ртом воздух, а потом рвать на себе футболку.
Медсестра, пытаясь его придержать, говорила громко.
 - Вам нельзя вставать! У вас инсульт!
Посмотрев на мужа, я поняла, что он задыхается и закричала.
 -  Он задыхается! Вы что, не видите?!
Его повезли к лифту, куда меня не пустили, но велели сидеть и ждать в приёмном покое.
Потом вынесли вещи.
 – Идите домой. Здесь сидеть не имеет смысла. Завтра к 11.00 принесите памперсы, влажные салфетки и негазированную воду.

Домой я пришла в  22.20.

Звонить детям не стала. Впереди у всех – трудовая неделя.
Мама удивила вопросом.
  - А Саша где?
Обычно, если ей не написала, что вышла в магазин  и во сколько вернешься, она замучает потом вопросом: где была? А тут без всякой записки запомнила, что я ей сказала.
  - Я  всё на балконе стояла – вас ждала, а потом уж легла... Так он где?

Ничего умнее я придумать не могла, как сказать, что к нему приехали друзья из посёлка, и он пошёл устраивать их в гостиницу.
Сказал, что останется на ночь там.
 - Ну, что ж, пусть поговорят. Выпьют маленько, – успокаивала меня она.  – Пусть там и останется. По городу ночью одному не стоит ходить, – рассудила опять вполне разумно.

Проваливалась на какие-то минуты в тревожный сон, я всё ждала утра.

В 5.00 пришло сообщение от зятя. Они всей семьёй отдыхают на нашей даче в посёлке. Илья прислал фото роз в каплях росы и тумана над рекой.
Спросила, что это ему не спится?  Он ответил, что уже выспался. Вот тогда я ему и написала про наши невесёлые дела.
Попросила дочери ничего пока не говорить, чтобы молоко у молодой мамы не пропало.



 
Как выяснилось позже, дед ещё  в бане понял, что с языком что-то не так. Он будто бы не помещался во рту и двигался с трудом. Заметил это один из посетителей, тот, что сидел ближе к банщику. Дед его сначала не признал: мужчина на глазах помолодел, сбрив прямо в моечном отделении окладистую чёрную бороду. Он первым заметил, что банщик уронил сначала полотенце, которым вытирал пот, а потом, нагнувшись, не смог поднять его с пола.
 - Вам плохо? – участливо спросил.  На что дед, привыкший не обременять ближних, попытался сказать: «Нормально», но у него это не получилось. – Ну-ка, улыбнитесь! – велел уверено. Улыбка вышла однобокая. – Я вызываю скорую ! – предупредил посетитель и набрал номер неотложки.
Муж сумел сказаь мне по телефону только две фразы.



Понедельник. 29.07. 2019

В 10.55, облаченная в бахилы и халат, с пакетом в руках,  я ждала у дверей реанимации.
Впереди стояла женщина примерно моих лет.
 - У вас там кто? – спросила, чтобы не молчать.
 - Муж.
 - У меня тоже. Вы тоже в первый раз идёте?
 - Нет мой третью неделю в коме.

Вот тут я присела и чуть не выронила пакет. Если в первом её ответе была какая-то поддерживающая схожесть ситуации, то теперь мне надо было «отгородиться» от её случая. Это было помимо моей воли, чисто на подсознании.  И я стала задавать вопросы дальше.
 - А сколько ему лет? – спросила, надеясь, что здесь мы не совпадём.
 - Шестьдесят девять, –  и это позволило сделать первый вздох.
 - А вашего откуда забрали?
 - С дачи.  Да скорая ехала долго.
Опять не совпало - успокаивала себя я,  эгоистично думая в тот момент только о своём муже.  Это сейчас я  умоляю, простить меня, но тогда...
–  Он пролежал сначала три ночи в реанимации, а потом его подняли в палату,  но видно рано, ему стало хуже: опять в реанимацию попал –  и в кому. А сейчас на искусственном дыхании. И пневмония двухсторонняя началась, – она тяжело вздохнула. – У них у всех, кто на икусственном дыхании, пневмония бывает.

В этот момент дверь ренимации открылась и медсестра назвала фамилию мужа.
Я зашла. В очень светлой палате лежали человек  десять. Три медсестры и два доктора были тут же, занимаясь каждый своим делом.
Муж, упираясь на  поднятую спинку, почти сидел на кровати, стоящей  в самом конце палаты. Развернутый лицом ко всем больным, он словно восседал за огромным столом, по обе стороны которого лежали гости. 
Опоясанный трубками, с мигающим экраном над изголовьем, он смотрел на меня чужим незнакомым взглядом. Глаза были открыты широко, но взгляд был холодным до ненависти.  Мне показалось, что он смотрел, тоже не узнавая. 
Врач, подведя меня к его постели, сказал.
 - Ну, вот,  ваш Александр Геннадьевич. Вчера наряду с инсультом, у него начался отёк лёгких. Мы сумели с этим справиться. Сейчас состояние стабильное.
В это время муж что-то прошептал. Трубка во рту ему мешала, но со второго раза я разобрала: «Забери меня отсюда!»
Доктор, молодой человек лет 40, тоже услышал.
 - Пока забирать рано. Надо ещё понаблюдать. Если состояние останется таким же, переведём завтра в палату.
 - Он ведь есть, наверное, хочет?
 - Сегодня ел кашу сам... Ну, почти сам... Случай его, конечно,  сложный, но он во-время к нам попал.
 - Да, я так благодарна тому мужчине, который вызвал скорую. Такой молодец!
 - А разве мы не молодцы?! – спросил доктор.
 - Вы –  безусловно! Но вы же врачи! А он просто мог не обратить внимание... И больница рядом оказалась.
 - Да, повезло.
 - А что ему можно есть?
 - Да, в принципе всё. Ограничений никаких. Он курил? – спросил у меня, а не у мужа.
 - Да.
 - У нас в больнице не курят! – сказал, обращаясь уже к нему.  – Ваш телефон у нас есть, – опять ко мне. –  Если переведём в палату, вам позвонят, чтобы принесли одежду.

На этом свидание и закончилось.


Вторник.

В 8.30 позвонили из больницы.
Мужа переводят в кардиологию. Пятый этаж.
Вход в больницу разрешен с 8.00 до 19.00, тихий час с 14.00 до 16.00.
В половине десятого я была у него в палате.

Муж сидел на кровати в памперсе, прикрытым простынёй, сложив руки на коленях, опустив голову и плечи. Три другие постели были тщательно заправлены в ожидании новых пациентов. Увидев меня, он заплакал.  Заплакала и я. Села рядом, обняла, и стала говорить.
 - Ведь всё хорошо! Всё хорошо! Слава Богу, всё обошлось!
Но по тому, как он размазал слёзы, а потом пытался снять памперс и надеть принесённую одежду, я поняла, что самому пока не справиться.

И причина слёз у нас была разная...

Он стал есть принесённую еду, и опять кольнуло: не так как прежде. Лицо осунулось. Голос изменился. Тут я обратила внимание на его руки. Красивые бицепсы, натренированные не в спортзале, а физическим трудом на даче, словно сдулись. Он попытался сжать кулаки, но у него не получилось.
Сутки – и человека не узнать.
И говорил невнятно. Хотя никаких трубок во рту не было. Язык не сразу слушался. Ему приходилось выбирать фразы покороче. И те повторять дважды: разобрать с первого раза мне не удавалось.

 Вспомнив, что он в машине не мог расписаться, попросила его поставить свою красивую подпись. Он усмехнулся и спросил: «На завещании?»
Мне понравилось, что чувство юмора не потеряно.

Потом он направился в туалет. Но встав на ноги, зашатался.  И мы вышли в коридор вместе. Через сорок шагов мы были у цели.
 - Теперь я буду называть это место «сорок первый», – попыталась пошутить. Он не заметил. 

Возвращаясь в палату, в коридоре встретили жену Сашиного друга.  Лежала с давлением.
Сегодня выписывают.
 - Вот где теперь встречаются друзья! – посетовала она.
И я согласилась, что мир становится с каждым годом всё теснее...

Вернувшись в палату обнаружили на кровати у двери нового пациента.
Познакомились.
Александр Васильевич. Легко запомнить: имя деда, а отчество моё.
72 года, работает в этой больнице на скорой. Ложится  каждый год на профилактику. После смерти жены стало сердце пошаливать.
     – Сам бы и не пошёл в больницу – дочь заставляет.
Разговаривала с ним в основном я. Муж молчал и слушал.
Внешне  Александр Васильевич  выглядел совсем здоровым. Но настроение было подавленным.
      – Совсем скучно жить одному. Такая тоска находит... Работа ещё как-то заставляет двигаться.
На этих словах муж встал и пошёл к окну, потом дошел до двери. Глаза предательски блеснули.  Да, любимая работа в бане для него уже точно закончилась.

– Накрылась баня медным тазом! – пробубнил он, но я услышала.
Посмотрев на себя в зеркало, висевшее над умывальником, он  тяжело вздохнул и, набрав в ладони воду, смыл горькую улыбку.


Потом позвонил сын и сказал, что едет к нам. На улице шёл проливной дождь.
Сашка появился минут через двадцать. Добирался на метро. И совсем не промок. Он поговорил с дедом, а потом нашёл лечащего врача. Нам сказал, что всё хорошо.
Мы посидели до обеда и пошли: каждый в свою сторону. Мне надо было кормить маму, Сашка поехал на работу.
После тихого часа я опять шла к мужу, оставив маме ужин в микроволновке, чай в термосе, записку на столе. Газ перекрывала.

Дорога до больницы занимала минут десять обычным шагом. Но ночью идти мимо неосвешённого пустыря, где собирались бездомные псы, прикормленные больными, было неуютно, и я доходила за семь. Бежать не решалась, но скорость прибавляла.

Среда.

Забирая пропуск у дежурной обнаружила, что номер палаты исправлен. 209. Неврология.
С утра перевели опять на второй этаж. МРТ головы показало, что очаг ишемический есть. И лучше деду быть под присмотром сосудистых неврологов.

Палата была двухместная.  На второй постели сидел настоящий дед мороз – Евгений Михайлович, на вид – ровесник мужа, тоже с бородой, но совсем белой, окладистой, такой же белой шевелюрой, весёлыми глазами и хитрой улыбкой. Геофизик. Попал прямо с дачи, где «квасил» не один день. «Скучно было. И настроение такое дождливое». Речь чёткая, но слух сел и ногу подволакивает.  Палочку принёс друг. «На одной площадке живём. С детства».
 
 - Значит, дети живут отдельно? – спросила в полной уверенности положительного  ответа.
 - Какие дети?! Может быть и есть где...  кто знает? – ответил с улыбкой.
 - А с женой, значит, детей не нажили? – продолжала я узнавать историю соседа по палате.
 - И жены отродясь не было.

И дальше он поведал, что всю жизнь прожил с матерью, которая воспитала его одна. Отца своего увидел только в 17 лет. Встретились на улице, когда они с матерью в кино шли.  Тогда она их и познакомила. Чувств никаких не всколыхнулось. «Мужик и мужик. У него была своя семья. Жил в Соцгороде, недалеко тут. Потом ещё несколько раз встречались на улице, здоровались и всё.  В доме у него был только раз, когда хоронили... Мне уж тогда лет тридцать было.  Мать умерла два года назад. Долго болела. Рак у неё был. Почему не женился?  – А зачем?  Когда из армии пришёл – хотел жениться, но мать  отговорила. «Молодой ещё! Нагуляйся сначала». Ну, я и стал гулять... А потом и понравилось. Женщин вон сколько хороших!» – закончил Евгений Михайлович свой рассказ.

Посидел недолго, глядя в сканворд, куда вписывал до этого слова, и, взяв палочку, пошёл к двери, приволакивая правую ногу.
Вернулся он минут через двадцать, внося в палату запах табака.

 - Так вы курите?! – удивилась я. – И вам разрешают?
 - А кто запретит?! В окно-то посмотрите: вон сколько куряк стоят у входа! И не только мужики, между прочим...

При входе в больницу  я заметила, что под козырьком, на крыльце, стояли несколько курильщиков. Но тогда подумала, что это из числа навещающих.
Сейчас у больных нет единой униформы: ни халатов для женщин со штампом больницы на самом видном месте, ни пижам для мужчин. Одеты все в своё –  домашнее: а оно у людей разное. Это меня и запутало.
В целом порядки больницы, так же как и её состояние и работа персонала, были на высоте.
Здания обновлённые, палаты чистые, еда вполне съедобная и разнообразная.

Упомянутая двухместная была рассчитана на троих, о чём говорили кнопки звонков вызова медперсонала, расположенные на разных стенах просторного помещения. Столики-тумбы на роликах стояли у металлических кроватей, спинки последних поднимались с помощью рычага. Кроме двух стульев в палате было удобное просторное кресло с высокой спинкой. Уже на второй день я обнаружила в нём мужа, сидящего у окна и читающего принесённую мной книгу  – «Двеннадцать стульев».
Ничего более весёлого я у мамы не нашла. Да и шрифт книги  был покрупнее, чем у Марка Твена.
 
209 палата находилась как раз напротив реанимации и предназначалась для тяжелобольных. Самые тяжелые не покидали реанимацию, а отягчённых другими осложнениями, разместили неподалёку.
До уровня республиканских клинических больниц, построенных в начале 2000 - ых, эта не «дотягивала». Здесь в палатах не было душевых и туалетов. Только умывальники. Другие удобства — в конце коридора. Но всегда с чистым кафелем и унитазом, при наличиии бумаги, мыла и полотенец.

Несмотря на провокации соседа, муж курить отказался.

В палате у самой двери стояло ещё одно «кресло» из лёгких нержавеющих труб и пластика – биогоршок. Ни один из нынешних постояльев им ни разу не воспользовался. И вот заходит как-то медсестра и говорит:
 - Я у вас это кресло забираю в 212 палату!
 - Берите – не жалко.
 Тогда она поднимает крышку, заглядывая внутрь. И оба пациента вытягивают шеи, словно надеясь увидеть там что-то необыкновенное. Когда за ней закрывается дверь, муж говорит в задумчивости.
 - А что она там надеялась увидеть? И нас заинтриговала.

И это замечание нас здорово развеселило.

Настроение нового соседа моего мужа было оптимистичным, несмотря на видимые последствия инсульта. Он разгадывал кроссворды, вовлекая время от времени и нас в это  занятие, ходил курить, ничуть не смущаясь запрета медсестёр, и рассказывал о себе.
И если с первого взгляда он производил впечатление неунывающего самодостаточного человека, то ближе к концу «срока заточения» перед глазами был одинокий немолодой мужчина, в чью личную жизнь когда-то вмешалась мама, не желающая отпустить сына  от себя.
Ирада Иосифовна была гордой сильной женщиной, так и не вышедшей замуж. У неё была высокооплачиваемая (по тем временам) работа и любимый единственный сын, которого она воспитывала в строгости.
За два года до смерти у Ирады Иосифовны обнаружили рак. Евгений Михайлович ухаживал за матерью сам.  И очень тяжело пережил её уход. Тогда и стал уезжать на дачу к другу, где пытался скрыться от одиночества.

После того, как медсестра, внося капельницу, объявила: «Капельница Орлову!», мой муж   стал величать соседа не иначе, как «граф».

Четверг.

Настроение с утра у деда было не очень. Упражнения на развитие мелкой моторики на тренажёрах, расположенных в коридоре больницы, выполнять отказался. Кроссворд мы разгадывали вдвоём с Евгением Михайловичем. Дед не дал ни одного варианта ответа.
Сосед, заметив настроение супруга, старался отвлечь его от грустных мыслей, рассказывал о пациенте, с которым лежал первую неделю, вспоминал истории из своего детства. Дед, похоже, не слушал.
 
Потом муж вдруг сказал, что ночью замёрз и попросил принести второе одеяло. Я потрогала его лоб.
– Да у тебя температура! Вы ночью с открытым окном спали?
– Не помню. Но было холодно.
Получив на сестринском посту градусник и одеяло, замерила температуру – 38, 2.
Сбегала в ординаторскую, но лечащего врача там не было. Сообщила о температуре заведующему отделением. Пришла медсестра, выдала таблетку парацетамола.

К обеду пошла домой – кормить маму.

В четыре уже опять стояла у дверей больницы..
Зайдя в палату, заметила: лицо у деда красное. Градусник показал 38,6!
Побежала в ординаторскую и говорила уже громко.
Прибежала лечащий врач. Она (к счастью) дежурила в этот день. Слушала его сама, потом привела зав. отделением терапии, которая услышала жёсткое дыхание и хрипы. Назначили антибиотики.
Давление тоже подскочило. Сделали укол – не снижается. Я решила остаться дежурить на ночь. Позвонила сыну.
 - Саш, у вас ключи от квартиры бабули есть?
 - Ты свои потеряла что-ли?
 - Нет. Хочу остаться в больнице на ночь. У деда температура поднялась. Не мог бы ты переночевать с ней? Я её не предупредила. Она будет волноваться.
 - Хорошо. Сейчас выезжаю.

Деду поставили капельницу, а потом опять укол, а потом он стал терять сознание. Глаза закатывались, и он замолкал на полуслове. Побежала в ординаторскую. Врач пришла с зав. терапевтическим отделением. Деда опять перевели в реанимацию, откуда он просил забрать его после первой ночи.

На часах было 22. 20.

И опять, как в прошлый раз, я должна была идти в кромешной тьме через пустырь. Выходя за шлагбаум, я решила вызвать такси. Держа телефон перед собой, завернула к зданию поликлиники, когда услышала крики и мат дерущихся подростков.  Прямо у  главного входа четверо пинали одного лежащего, а ещё один, сидел на корточках, согнувшись.
В это время я диктовала адрес диспетчеру такси  и, перекрикивая их голоса, кричала: «Поликлиника 12. Главный вход.»  Парни, услышав мой крик и увидев телефон в руках,  решили, наверное, что я звоню в милицию и, оставив парня, побежали к пустырю. 
Вспомнив, что взяла полотенце мужа на стирку, передала парню. Он вытер лицо и куртку. Потом позвонил кому-то, сообщив где они находятся. Приятели пострадавших, тяжело дыша от бега, появились раньше такси. Все вместе поспешили в сторону обидчиков, подгоняемые жаждой мщения.

Вскоре приехало такси.  Вместе с объездом, и стоянием на двух светофорах, дорога до дома заняла те же минуты, что и пешком.

Дома встретила двух своих Шуриков, которые ещё не спали. С младшим попили чай на кухне,  обсудили ситуацию среднего, которая хоть и менялась, и пугала, но вроде как предупреждала. Решили гнать тревожные мысли прочь, но сон приходить не торопился...



Пятница.

Вспомнив, что в реанимацию пускают только в 11.00,  к этому времени и шли.
Дежурная на входе сказала, что нашего больного опять перевели в палату. Однако пропустить двух посетителей одновременно отказались. Тогда Сашка пошёл на хитрость и обошёл пропускной пункт через поликлинику.
 - Не зря я здесь когда-то работал, – объяснил он своё появление в 209-ой.
 
Лечащий врач объяснить вчерашний рецедив смогла только одним словом - «соматика».
И велела принимать это как звоночек, заставляющий не расслабляться.
 
С утра сделали МРТ. Пневмония подтвердилась. Нашли ещё кое-что, о чём мне сын не сказал, попросив и врача не разглашать «врачебную тайну».

Суббота.

Утром сходила к деду одна, а после тихого часа обещала, что придём вдвоём:
 - Иришка едет из Челнов.
 - Зачем?
 - Скучает. Мы ненадолго.

Младшая дочь в свой выходной ехала на автобусе. К обеду обещала быть в Казани.
Когда дед лежал под капельницей, вошла дежурная и сообщила, что к нему пришли посетители. Чтобы они зашли, нужно вернуть пропуск.
Спускаясь вниз, была уверена, что увижу Иришку. Но возле гардероба стояли двое мужчин пенсионного возраста.

В нашем городе каждый район имеет своё лицо. Авиастроительный, где мы живём, знаменит своими старейшими заводами. И люди, работающие там, или работавшие, имеют что-то такое во взгляде, что их делает узнаваемыми.  Эти двое были точно заводчанами.
 - Здравствуйте!  Вы к Банникову пришли?
 - Здравствуйте! Да, –  ответил один с вежливой улыбкой, а второй только головой кивнул.
 - А вы с ним работали или учились?
 - Да мы … в баню ходили...к нему.  Вот узнали, что такое случилось... Как он там сейчас?

Меня так растрогала ситуация, что я, вслипнула.
 - Сейчас уже лучше, но  говорить ему пока трудно, и он стесняется.
 
В это время тот, что стоял молча, протянул мне пакет со словами.
 - Передайте ему. Тут витамины.
 - А от кого? Вас как зовут?
 - Валера, –  представился первый.
 - Володя, –  назвался и второй.
 - А можно я вас сфотографирую, чтобы ему легче вспомнить было? - достала я мобильник.
 - Конечно, – согласились, не ломаясь. – Привет передавайте! Пусть быстрее выздоравливает! - и словно, сомневаясь, задал вопрос. -  А кем он до этого работал?
 - Инженером на заводе.
 - Я это сразу понял, – сказал Валерий.
 - Можно я запишу ваш телефон? Позвоню, когда ему снанет лучше.

И мы обменялись телефонами.

Когда я принесла передачу деду и показала от кого, он заулыбался и сказал.

 - Откуда узнали? Неужели в бане некролог повесили в рамке из шайки и с веником в ручке?

А я смеялась сквозь слёзы.
Не знаю, как у других, а мой муж жив, пока он может шутить.


После обеда приехала Иришка.
По дороге в больницу мы разработали план.
 - Ты представишься племянницей Орлова Евгения Михайловича. К нему всё равно никто не ходит. А пропуск есть.
 - А у отца разве нет?
 - Конечно есть, но по нему я хожу, они меня уже знают.  А двоих к одному больному не пускают.
 
Так у соседа деда появилась «родственница».

Ушла в тот день  я пораньше, а дочка осталась до семи часов.
Перед сном мы решили прогуляться с ней в «нашем» парке, где липы, запомнившиеся еще в раннем детстве,  столь величественны, а площадь парка  столь велика, что пройти по всем аллеям за раз нам с дедом пока не удавалось.

 - У нас есть здесь своя любимая скамейка. Мне кажется, что она только нас ждёт. Чуть в стороне от главных аллей.  За это лето мы с дедом побывали во всех парках Казани и оба согласились, что наш – лучший.

Парк «Крылья Советов» – самый любимый не потому, что находится рядом с домом, а потому, что близок по духу. И не фонтаны, не цветники, не тренажёры, не детская площадка с весёлым детским смехом, не качели, не лавочки с высказываниями, не скульптуры авиаторов, не летний открытый кинотеатр, не танцевальная беседка с кружащимися на ней парами красивых пенсионеров, не площадка для тренировки собак, а сами аллеи с тенью моих любимых лип влекут нас туда почти каждый вечер.

И воспаряет там душа к их кронам в вышине,
и  флейты музыка слышна в небесной синеве.

Мы с Ириной шли по парку, и я вспоминала те дни, когда гуляли здесь с дедом, воспринимая эту благодать, как должное. 
Почему случается понимать и ценить эти мгновения только после их утраты?...
 
Тогда я просила судьбу дать нам ещё возможность пройтись по этим аллеям.

Пройдут два месяца испытаний. Мне «подкинут» старшую мамину сестру, чей  средний сын затеял капитальный ремонт дома.  Своевольная глухая Нонна будет пытаться все эти дни поменять наш уклад на свой лад.

К выписке деда приедут из Челнов его старшая дочь с семьёй. И годовалый Тимоха будет подбадривать деда уморительной улыбкой.

Потом будут другие тревоги.  МРТ лёгких обнаружило опухоль, о которой раньше времени решили не говорить сын и лечащий врач.

Начнутся хождения по врачам, которые следуя принципу: "не навреди!" будут растеряны. Ни сердце, ни мозг деда не дают "разрешения" на операцию.
И предстоит лучевая терапия.   

Уже в конце сентября мы снова шли с ним по любимым аллеям, и я благодарила судьбу за этот подарок. Гуляем и сейчас, радуясь КАЖДОМУ ДНЮ...

Какое это счастье – гулять с любимым в парке!