Антивильчек или новое прочтение Маркса

                Предисловие.

Передо мной ещё одна антикоммунистическая стряпня- В. Вильчек. «Прощание с Марксом. (Алгоритмы истории)». Слава богу, написана умным человеком что побуждает к спору, а это уже само по себе интересно. Конечно, и эта книжечка содержит весь джентльменский набор демократов: страсти по гулагу, маргиналы,. люмпены,
утопия и ещё кое что, не столь явное, но тоже зловредное.
Впрочем, коммунистическую утопию, точнее- упования на неё, Вильчек согласен нам оставить, даже не в столь отдалённое будущее готов её перенести, лишь бы она сейчас не мешала буржуям обшаривать наши карманы.
Сей господин и перед Марксом готов в любезностях рассыпаться, но перед Марксом учёным, отделив его от Маркса революционера. Революционные идеи Маркса надо закопать, а чисто научные кастрировать. Вот такой, выхолощенный Маркс господину Вильчеку очень даже симпатичен. Для того, что бы разделаться с марксизмом, наш господин пытается прежде всего расправиться с истматом, затем походя доказать, что Маркс ничегошеньки в прибавочной стоимости не понимает, ну а теория революционного преобразования общества сама падёт.
Марксизм у нас долгое время был ограждён от критики, и сочетание старинных, на Западе всем известных доводов против него (но нам не знакомых) с действительно новой ситуацией в стране создаёт ощущение остроты, значительности и кое у кого возникло ощущение, что вильчеки и в самом деле могут тягаться с Марксом. Поэтому то я и решился выступить против Вильчека. Конечно, разбить Вильчека на его научном поле у меня не было бы никаких надежд, но, к счастью, Вильчек избрал жанр научно-художественного эссе, забить меня своими специальными знаниями он не сможет, а вот с историей и географией он явно не дружит. А посему, за ушко господина, да на солнышко. (А надо бы всех господ!)
Но пока проделаем эту операцию только с книгой Вильчека , и постараемся следовать плану данного произведения.

Глава 1.
Происхождение истории.
Начинает Вильчек с Адама, с происхождения человека. Сначала я не мог понять, почему Вильчек столь много времени отвёл именно этому, вроде бы специальному вопросу. Тем более –как он рассчитывал на этом поле разбить Маркса, он ведь тоже признаёт происхождение человека от обезьяны, а потом дошло. Нашему «материалисту» как кость в горле роль труда в происхождении человека. Почему? Сейчас поймёте. По Вильчеку человека создал вовсе не труд, а генная мутация, вызвавшая отчуждение от животного мира. Слабое, неприспособленное существо, с дефицитом инстинктов, но с переразвитой обезьяньей склонностью к подражанию, человек становится паразитом, приживалом крупных хищников, подъедает за ними объедки, подражая при этом и крупному хищнику и его жертвами, главное, конкурентам в сборе объедков, осваивая их организацию и способы действия.
Пока вроде всё верно, но почему всё ж таки из этих обезьян-мутантов люди получились, а не ещё один вид трупоедов вроде гиен, ведь пралюди же им подражали?
Наш теоретик утверждает, что Маркс с Энгельсом, говоря о роли труда в происхождении человека, ничегошеньки в биологии не понимают, да и с логикой слабоваты и вообще – типичные ламаркисты.
Как Вильчек рассуждает? Труд- это деятельность по неврождённой, неинстинктивной программе, специфическая деятельность человека, а посему труд не мог создать человека, так как он должен существовать ранее человека, а это невозможно. Почему же? Оказывается, генетика начисто отрицает возможность инстинктивных, животнообразных форм труда. Ну надо же! А я и не знал, что птица ткачик, сучком «сшивающая» листья, бобр, строящий плотину или обезьяна, палкой сшибающая плоды, оказывается выдумка Маркса. А может не выдумка, может они так делают, потому что не читали мифических генетиков или, что вероятнее, г. Вильчека. Трудовая деятельность животных факт общеизвестный, во всяком случае, для биологов, но это либо регулярные действия на уровне инстинктов (муравей, ткачик, бобр), либо эпизодические действия в результате конкретного мышления (обезьяна). Но как бы то ни было, а дочеловеческий, животнообразный труд – это реальность. Однако, из книги Вильчека легко и контрдовод вытекает – пусть реальность, но человека из обезьяны сделал не труд- это что то низменное, потом пахнущее, неодухотворённое. И правоту Вильчека якобы, может увидеть «элементарно грамотный», а тот кто следует трудовой теории вынуждает прибегать к «диким домыслам» и ставить труд на место «абсолютного духа», приписывать «прачеловеку, животному, обезьяне фантастических, сверхъестественных для него интеллектуальных способностей». (Это обезьяна, составившая ящик на ящик и сбившая палкой банан, или отгрызшая веточки на сучке, чтобы выкатить яблоко из-за решётки – обладатель сверхъестественных интеллектуальных способностей – а больших, что бы начать заниматься пратрудом, животным трудом- и не требуется.)
Господин Вильчек, якобы, за материализм и монизм, а вот Маркс –создаёт «ложноматериалистическое представление» И что же за материализм у нашего героя? « За начало детерминации исторического процесса принимается отчуждение, обусловившее переход от жизни по инстинкту к жизни по образу и подобию. Все отношения: трудовые, демографические, идеологические вырастают не друг из друга, а вместе из единого корня образа, в котором они существуют в зачаточном виде. Поначалу они очень плотно сцеплены: образ деятельности однозначно и жёстко слеплено с образом жизни, характером отношений в сообществе, любое орудие является одновременно фетишем, а фетиш орудием, технология является идеологией, а идеология технологией, всё имеет нерасчленённый практический и духовный смысл, утилитарный и в то же время сакральный смысл.»
Вот так то. Это у только слезшей с дерева обезьяны. Так кто же приписывает «прачеловеку, животному, обезьяне» фантастические, сверхъестественные для него интеллектуальные способности. Да и откуда взялся это «образ», одухотворивший человека? В Библии, по крайней мере, ясно – душу в человека Бог вдохнул, а у Вильчека? Так вот, после генной мутации, вызвавшей отчуждение человека от мира животных инстинктов прачеловек стал жить по чужому плану, подражая животным, и в мозгу у него сложился образ этого зверя, которому он подражал, у которого он учился и этот образ и стал основой всего – его когти и зубы-праобразом орудий труда, а сам зверь – это праобраз и дьявола и культурного героя, а звериная стая –праобраз человеческого общества. Во наворочал! Зверь в человека душу вдохнул. Ни больше, ни меньше. Но почему жизнь паразита и приживалы возвысила обезьяну а не опустила на четвереньки, наш теоретик не объясняет, да и не в состоянии объяснить – ну вот образ появился – и всё.
Зато, как я уже говорил, он упрекает Маркса с Энгельсом в ламаркизме и модернизме и стращает читателя, не согласного с ним, что тот лишён «элементарной грамотности». Конечно, сейчас прежний взгляд на происхождение человека: обезьяна взяла палку, передние лапы заняты, пришлось на ноги встать, стала работать – руки развились; кажется наивной, но упрекать Энгельса в ламаркизме всё равно, что ставить в вину Птолемею неправильную оценку формы земли (она ведь не шар, а геоид) или Копернику то, что он говорил о круговом вращении Земли, тогда как на деле оно эллиптическое.
Ну где же было Энгельсу знать о генах и мутациях Но мы то знаем
Ну хорошо. Появился прямоходящий мутант с расшатанным, подавленным инстинктом стадной иерархической подчинённости, занялся мясным собирательством, подражая при этом шакалам, гиенам и прочим падальщикам. И пусть, как утверждает Вильчек, раскалывать кости камнем человек начал подражая зубам хищников, но научить осознанному труду звери человека никак не могли. Ведь и каланы разбивают раковины камнем, и некоторые птицы раскалывают яйца страусов камнем – это всё животный труд.
Зверь может даже додуматься до связи между орудием и желаемым результатом, обезьяна может даже изготовлять орудия, но использовать орудия для изготовления орудия неспособен никто, кроме человека, потому что для этого надо иметь в мозгу готовый образ этого орудия. А чтобы этот образ сложился, нужен длительный опыт животного и полуживотного труда, длительный этап пользования готовыми орудиями, изготовления нужных палок зубами и ногтями, случайных раскалываний камня, дававших нужный результат, нужен был труд. Именно регулярный труд, регулярное пользование орудиями приучало предчеловека к владению материалом(камнем, деревом, костью, он осваивал его и на ощупь, и зрительно, и умозрительно; учился сравнивать, вспоминать. И наверное, первое изготовленное орудие было сделано в попытке добиться того удобства, «ухватости» камня, что запомнилось с прошлого раза у потерянного камня, но чего не хватает этой вот каменюге. Именно труд создал первый образ и этим образом был образ удобного камня, именно отсюда пошло очеловечивание обезьяны. И от этого образа удобного камня идут все остальные образы, вплоть до самых отвлечённых: Бога, Софии-Мудрости, высших измерений и параллельных миров. Всё оттуда, от вспотевшего и злого троглодита, убирающего нехороший выступ с удобного камня. А вот господину Вильчеку труд к созданию образа и образного мышления никакого отношения не имеет. Всё опять сводится к основному вопросу философии – что первично- материя или сознание. В данном случае – материальное производство, труд  или образ.
Но казалось бы, какая разница? Ну, труд, не труд, какое это значение имеет для нашего то дня?
Ан нет, самое прямое.
«Если за причину развития принимается труд, производство, то в теории с неизбежностью возникает квазииерархическая цепочка детерминаций: уровень производительных сил определяет уровень производственных отношений, производственные отношения определяют отношения по поводу собственности, а они вс вою очередь определяют все прочие». А с этим господин Вильчек не согласен. Ведь если Маркс прав в этом, то он прав и в остальном и господа «новые русские» не имеют никаких прав на приватизацию наших заводов, а господину Вильчеку (ведь в «приватной жизни», вне службы, лакеи тоже именуют себя господами) не достанется сладкой косточки с барского стола.
Вот и пытается он совместить несовместимое, идеализм с материализмом, потому у него душу в человека не бог вдыхает, а зверь, пускается  в запутанные рассуждения, пугает читателя, но всё ж таки не может объяснить, почему на свет появился человек, а не двуногая гиеноподобная обезьяна, камнем раскалывающая мозговые кости – мало ли было двуногих зверей в истории земли начиная с динозавров.

Глава2.

Структура исторических технологий.

Вообще, странный это господин, эссеист Вильчек .Только что он отрицал, что труд является основой истории, утверждал, что всё порождается образом, а здесь доказывает, что вся духовная жизнь человека напрямую зависит от орудий его труда.
Как всегда, начинает Вильчек с расшаркивания перед Марксом, а потом принимается его «уточнять», рисуя иллюстрации якобы к мыслям Маркса, показывая разные «способы производства».
Вот только для Маркса способ производства – это отношения людей между собой в процессе общения с вещами, а у Вильчека только отношения человека к орудиям труда. Или даже отношения орудий труда к человеку, ибо у  него орудия труда принимают характер Абсолютного Духа, само собой устраивающего человеческую жизнь. Нарисован у него человек с мотыгой –значит рабская формация, за сохой, в которую впряжена лошадь – феодальная, а если землю пашут трактором – капитализм. Кем является работник, кому принадлежит лошадь и трактор, чья земля – Вильчеку наплевать. Мотыга она сама всё по местам расставит. В чём же отличие формаций Маркса(они ведь тоже зависят от  уровня производительных сил) и формаций Вильчека? Да в том, что у Маркса характерное для формаций разделение на классы обусловлено опосредованным разделением труда, через отношения к формам собственности, а у Вильчека – прямым разделением труда, делением на осуществляющих функции познания, управления, овеществления. Для чего это нужно нашему господину? Ну, во первых для того, чтобы покончить с марксистским понятием классов, заменив их профессиональными группами, а во вторых избавиться от понятия производственные отношения, во всяком случае оспорить положение Марксизма о непрерывном развитии производительных сил и прерывистом, дискретном развитии производственных отношений, отставании их от производительных сил.
По Вильчеку история делится на следующие формации: присваивающее первобытное хозяйство, производящие формации: рабская, феодальная, капиталистическая и присваивающее коммунистическое хозяйство. Браво, господин Вильчек! Вот только куда у вас делась первобытно-общинная формация?  Это ведь тоже производящее хозяйство. Нет в схеме Вильчека ей места, как нет места и классическому античному рабовладению и социализму – не укладывается в его схему и всё тут.
 А почему? Да для Вильчека отношения к средствам производства не меняют характер формаций и частную, корпоративную и государственную собственность он видит во всех своих формациях и тут же об этом забывает. Хотя нет – иногда вытягивает из рукава для опровержения революционного марксизма, например социализм Вильчек видит во всех формациях. Ну ладно, главное – три типа хозяйства – первобытное присваивающее, производящее и присваивающее постиндустриальное(коммунизм) и три формации производящего хозяйства, которым соответствуют три картинки: человек с мотыгой, человек за сохой и человек в тракторе. Марксовы формации, оказывается, не существуют, потому что их нарисовать невозможно а вильчековы нарисованы. Ну ладно, картинки, так картинки. А теперь посмотрим, какие теории строит на этих картинках Вильчек.

Разделение труда.
Для начала Вильчек производством окрестил любой вид человеческой деятельности, попутно выразив недоумение, почему в советской политэкономии предметом производства мыслилось лишь вещество природы, а само производство- как процесс создания материальных жизненных благ. Актёры в театре у Вильчека также работают на производстве, причём в качестве материала производства. А до сих пор я, да и большинство людей, считали, что производство, это когда создают нечто материальное, пусть и являющееся материальным обеспечением духовного процесса – производство фильма, декораций к спектаклю, костюмов. Создание же условий безопасности, информационное и морально-эмоциональное обеспечение общества до сих пор именовалось службой, служением. Ну ладно, с этим термином разобрались, да и Вильчек далее пишет о материальном производстве, более того, о его энергетическом обеспечении, в чём он видит альфу и омегу исторического процесса. Каким же образом энергетический источник производства становится у Вильчека основой формации? Дело в том, пишет он,  что есть два вида труда: абстрактный, образа не имеющий, простое пролитие пота и конкретный, целенаправленный. По мере движения от мускульной энергии человека к тягловой силе животного и далее к машине уменьшается доля абстрактного труда и увеличивается  доля труда конкретного. (Интересно, самому Вильчеку доводилось окучивать картошку, выполнять какие ни будь работы на лошади или стоять за станком?)
Так вот, при работе тяпкой неизбежно возникает рабский способ производства. Запомните, что господин Вильчек утверждает, что рабский способ производства –историческая реальность, а вот рабовладельческий строй –теоретическаяя химера. И облик рабского способа производства определяется « разделением  относительного конкретного (информационного) и абстрактного (энергетического) начал труда. Одни индивиды становятся хранителями знания – программы жизнедеятельности общества (жрецы- вожди), другие утрачивают самостоятельность, оказываясь не в политической или экономической, а в духовной зависимости от первых»
Я почему спросил, сажал ли Вильчек картошку? Кто сажал, знает, что отделить конкретный труд от абстрактного здесь очень трудно, особых инструкций не требуется. Пожалуй, конкретного труда в работе  мотыгой ничуть не меньше, чем в работе плугом – только производительность поменьше, да и то – смотря в каких условиях. И вообще – где больше конкретного труда – в работе скульптора, вручную высекающего статую или в труде рабочего на конвейере, закручивающего какие то гайки механическим гайковёртом? Ах, конкретный труд не в том, как тяпкой работать, а когда сажать, когда окучивать. Но листья появились – и сажай, пошла трава – полоть пора – и так далее. Несколько проб и ошибок, а потом всё катится от матери к дочери( потому что первый человек с мотыгой – женщина) из века в век. Конечно, были жрецы  и роль их была весьма высока, но они в производстве участвовали косвенно, главное – они регулировали эмоционально-психологическую жизнь общины, утешали, судили, предсказывали – словом, служили.
И если от кого то находился в зависимости человек с тяпкой в духовной зависимости, то от рода, его взглядов, обычаев, стереотипов – впрочем, так же, как и жрецы. Руководство жрецов производством утвердилось вместе с орошаемым земледелием но, по мнению Вильчека, это уже конец рабства, его разложение. В данном случае Вильчек напоминает солдата, по мнению которого только он шагает правильно, а рота  - не в ногу. По Вильчеку примитивные индонезийские племена возделывавшие землю каменной мотыгой, не представлявшие, что такое эксплуатация человека – это расцвет рабства, империя инков- разложение и закат рабства, а вот в древнем Китае, в империи Хань, на севере страны был феодализм, поскольку там пахали на волах, а на юге – рабский строй, поскольку там землю обрабатывали заступом.
Ведь как рисует Вильчек возникновение феодализма? Его предпосылкой «является  доведение присущего рабству разделения труда до критического предела» В конце концов деградировавший тяпочник «превращается в полностью лишённый собственной воли источник энергии, в двуногое тягло, которое уже легко заменить в этом качестве тяглом четвероногим».
Это китайский то мотыжник, выращивающий на одном клочке две-три культуры, умеющий в буквальном смысле из дерьма конфетку сделать – деградировавшее тягло?
«Второй предпосылкой генезиса феодального способа производства должно быть усложнение и разложение мифологии. Возникающую при этом картину можно представить так: между жрецом и деградировавшими рабами появляется новый работник – возвысившийся раб или низший жрец, становящийся субъектом низшего, секулярного знания, пашущий на деградировавших рабах».
Бог ты мой! Да учил ли этот человек когда ни будь историю? Учил, но ослеплённость стройностью своей теории заставляет забыть то, что было написано в учебниках за 5-6 классы. Да не то что текст, картинки, столь им любимые забыл. Помните – молотьба злаков в древнем Египте с помощью быков?
Первоначально смена мотыжного земледелия пашенным знаменовала собой не переход от рабства к феодализму, а от матриархата к патриархату, и только там, где не было тягловых животных (например в Америке) или их использование было затруднено (на юге Китая) общество дожило с мотыгой( заступом, палкой-копалкой) до государства, до власти жрецов и настоящего рабства.
Более того, появление тягловых животных вовсе не уничтожало рабство, наоборот, как раз это то и дало новый толчок его развитию, так как при пашенном земледелии стало больше земель, где рабский труд стал выгоден, где работник мог дать продукт больший, нежели нужно для его пропитания.
Вообще –рабство – великое достижение человечества, ведь институт рабства принёс человеку освобождение от власти рода. Именно тогда, когда появились рабы, возникли и первые свободные люди: Гильгамеш, Ахилл, Одиссей.
По сути, появление рабов сплошь и рядом совпадает с концом того «рабского способа производства», о котором пишет Вильчек.
Но вот почему так упорно ищет Вильчек рабов там, где их нет, и быть не может, и не замечает настоящего рабства? Да потому что если человек раб мотыги, а не другого человека, то и говорить не о чем. Зачем разбираться с происхождением семьи, частной собственности, государства? Взял мотыгу в руки – готово, раб. А почему же тому, жрецу вождю брать не понадобилось? Не сказано, но вроде само собой подразумевается, как в том анекдоте про врачей узкой специализации: один знает куда клизьму ставить, другой –как.
Отсюда и в наше время крючок заброшен – раз за станком кому то надо работать, ничего не попишешь, нужен капитализм. И все вопросы о политической борьбе снимаются. Зачем? Раз рабство и государство берутся сами собой, стоит взяться за мотыгу, приступить к производящему хозяйству, то и коммунизм сам собой наступит, стоит создать новое присваивающее, постиндустриальное хозяйство. Ан нет. Взаимоотношения между производительными силами и производственными отношениями гораздо сложнее и, как говорил Маяковский «будущее не придёт само, если не принять мер».
Но будем следовать за Вильчеком. Если пашут на конях или на волах – феодализм. «Работник, налегающий на соху, кем бы он ни был по своему правовому статусу – уже не раб, а крестьянин, ибо он самодеятельный работник: и технолог и управляющий и исполнитель в сфере своего производства» Ну а далее о разложении единого мифологического знания на религиозное и фольклорное и о «невозможности ввести в такое производство работников, которые бы исполняли роль хранителя знания(идеолога, специалиста, т.е. интеллигента) и управляющего, принадлежащего в рабском производстве жрецу.»
Вильчек опять предпочитает не замечать очевидного. Именно при античном способе производства (не в поздней античности, когда рабы сами имели рабов и обладали какими то юридическими правами, а при классическом античном рабстве, о котором наш автор умалчивает) в производстве появляется интеллигент, представитель секулярного знания, и эти интеллигенты совершенно спокойно вписываются в сельскохозяйственное пашенное производство. Какой была структура римской виллы: вилик, управляющий виллы, (обычно раб), агроном, ветеринар-зоотехник, врач(тоже рабы). Надсмотрщики, старшие рабы, рабы в полеводстве, конюхи и т.д. Одни рабы ремонтируют инвентарь, другие ухаживают за тягловым скотом, другие – за мясным и молочным; на зерновом поле, на винограднике всюду кооперация и специализация. Хоть и пахнет землёй и навозом, но это отнюдь не крестьянский труд. И производительность такого рабского труда была выше, чем у свободных крестьян, пашущих на тех же волах, что и рабы.
Хорошо, античность для Вильчека, оказывается, отклонение от нормального хода истории, тупик. (Хотите верьте, хотите нет, но мир, из которого вышли христианская и мусульманская цивилизации – тупик). За рабством идёт феодализм, но для Вильчека феодализм – это крестьянский образ жизни, характерный как для собственно феодализма, так и для патриархальных общин всех времён и народов. И ещё Вильчек считает признаком феодализма разделённость прежде единой мифологии на религию и фольклор. Но общество пашенного земледелия столь же мифологично, сколь и мотыжное, по Вильчеку – рабское. Идеология крестьянина спаяна с технологией, его сакральный календарь – это земледельческий календарь и его фольклор – это мифология, он так же верит в домовых, леших и прочих богов низшего ряда, как и его предок, и если не приносит жертв Мокоши и Перуну, то устраивает крестный ход, молится богородице и ставит свечи Илье пророку. И то, что вместо Велеса святой Власий, а вместо Ярило Христос, разве в этом дело?
В чём же разница между патриархальным обществом и феодализмом? В том, что есть ремесленники, обладающие теми технологиями, прежде всего оружейными, которыми не владеют деревенские кузнецы и создающие оружие, недоступное крестьянам. Потому вооружённые этим оружием дружинники и смогли создать систему полюдья, потом оброка и барщины и весь тот собственно феодальный мир как надстройку над миром патриархальной общины. Потому и не тоталитарен этот строй, что община без этой надстройки обойдётся совершенно спокойно, никакой перестройки не потребуется. А вот новый, капиталистический строй начинается с элементов тоталитаризма. Но опять вернёмся к Вильчеку. По нашему достославному «новатору» символ данного способа производства не товар, а машина. Ах, пардон, сперва ведь следует «негативный прообраз»! Этот «негативный прообраз» возникает, «когда владелец свободных денег нанимает десяток свободных люмпенизированных крестьян и заставляет десять люмпенов рабски, механически копировать образцы, создаваемые умелым работником».
Интересно, откуда это при феодализме возьмутся свободные крестьяне и свободные ремесленники? Ах, кризис феодализма! Кризис рабства Вильчек объясняет тем, что мотыжника довели до скотского состояния, после чего уже ничего не оставалось делать, как заменить его лошадью. А в чём кризис феодализма то заключался? Коней позагоняли, что ли? Но ведь до замены их машинами далеко. От первых мануфактур в Италии (начало XIII в) до первых примитивных паровых двигателей ( конец XVII в.) почти пять веков. Негативный прообраз, как мы видим, в два раза длиннее «положительного образа». Вообще то это очень характерно для Вильчека. Выхватить какой то отдельный этап, описать его и выявленные при этом особенности (зачастую схваченные взглядом заезжего туриста) распространить на всё, что он считает принадлежащим этой формации. Интересно, от незнания он это делает или специально подбирает примеры, чтобы «против Маркса», но об его научной добросовестности это не свидетельствует. Ну ладно, механическое копирование образца «люмпеном» позволило заменить его машиной. «Если раньше (надо полагать, при феодализме, а не при «негативном прообразе» любая вещь была индивидуальной, творческой версией рабского канона, то теперь она стала рабской копией творческого оригинала» Совершенно верно говорит Вильчек. Молодец. Вполне можно согласиться и с тем, что теперь в сферу материального производства вошли не только люди, оперирующие веществом и энергией, но и люди, работающие с информацией, создатели образов, моделей вещей и организаторы производства.
Всё верно, только куда у него делись «владельцы свободных денег», о которых он говорил, характеризуя негативный прообраз? Опять Вильчек пытается затушевать наличие реальных классов, утопить их в профессиональных и социальных группах.
Вспомните – при характеристике рабства он отрицает рабовладение, для него реально существует только жрец и работник с мотыгой, а рабовладелец – фигура мифическая. И феодализм для Вильчека состоит из попа и крестьянина, а феодал –помещик как то из поля зрения выпадает.
Говоря о капитализме Вильчек опять совершенно забывает о капиталисте и вообще о привычном для нас понятии классов. Чтобы разобраться в этом потребуется необходимое отступление, да заодно рассмотрим ещё один выпад нашего противника – против марксовой теории стоимости.


Два отступления.

Первое отступление – классы. Как всегда, в начале Вильчек расшаркивается перед Марксом для того, что бы следом его опровергнуть. «Таким образом», говорит он, классовое разделение общества из предметного превратилось в предметно-функциональное. Ареной взаимодействия классов стало само материальное производство.»
Всё верно, при феодализме классическом, европейском или японском, деление общества было сословным, и сословия действовали на арене распределения произведённого, а не в сфере материального производства, но ведь это исключение из правил. Видимо поэтому Европе и Японии легче других было принять новые правила игры на этом поле, потому что старых не было. Но все другие общества, и древние, и азиатский континентальный феодализм с крупными оросительными системами представлял арену взаимодействия классов в материальном производстве. И древний жрец, и римский патриций и феодальный магнат в Персии были вынуждены непосредственно, или через доверенных лиц управлять производством. Да и европейский феодал при барщинной системе тоже «вникал» и разбирался, где что пахать, а где косить. Но по мнению Вильчека до капитализма не было этого трёхчленного деления: управление, создание моделей вещей и овеществление этих моделей.
Но ведь пирамида тоже сначала существовала только в виде умозрительной модели. И программа полива – это ведь тоже умозрительная программа, которую кто то должен претворить на практике. В той или иной мере функциональное деление общества в производительном хозяйстве существовало всегда, и его картина действительно была сложной и, как считает наш господин, «диффузная, характеризующаяся размытостью границ между классами, что и делает категорию «класс» скорее теоретической, нежели эмпирически значимой».
И совсем по другому будет смотреться картина общества, если не тонуть в функциональных различиях, а поглядеть, как относятся те или иные группы к собственности на средства производства и к правам на распределение полученного продукта.
Мы увидим буржуазию, обладающую частной собственностью на средства производства и живущую за счёт изъятия у рабочих прибавочного продукта.
Бюрократов-управленцев, частной собственностью которых является право распоряжаться какой то долей произведённого продукта.
Интеллигентов и «творческих работников», живущих реализуя свою частную собственность на талант и знания.
Мелкую буржуазию, владеющую средствами производства, что даёт ей возможность полностью или частично жить за счёт продажи своего собственного труда.
Пролетариат, никакой частной собственностью не владеющий, а посему живущий от продажи не результатов своего труда, а своей рабочей силы и вынужденный работать по найму.
Конечно, жизнь сейчас невероятно усложнилась и порой разобраться кто есть кто по классовому составу довольно сложно, тем более, что в советское время «истматчики» вроде лацисов и ципко долго пудрили мозги классами рабочих, крестьян и социальной прослойкой интеллигенции.
Для начала, что говорил Маркс о пролетариате? Не помню дословно, но где то так: пролетарий, это человек, производящий товар, доводящий его до потребителя, снижающий издержки на его изготовление, хранение, транспортировку, но не являющийся хозяином товара и выходящий на рынок не как товаровладелец, а как владелец рабочей силы. И не важно, кувалдой человек машет или сидит за письменным столом, клавиатурой компьютера, прилавком магазина.
Человек, работающий по найму, участвующий в производстве и реализации товаров и услуг – вот кто пролетарий, а ИТР он, рабочий или крестьянин по старосоветскому делению – дело десятое.
Точно так же и рабочий, то есть человек физического труда может быть вовсе не пролетарием, а мелким буржуа.
Вот, например, недавняя история – владелец большегрузного автомобиля нещадно эксплуатирует своего напарника, работающего у него по найму, а когда тот, по старой привычке, начинает «качать права», говорит ему: « Я хозяин. А ты кто? Никто!»
В то же время в категорию мелкого буржуа может попасть владелец относительно крупного, но малодоходного предприятия, который вынужден сам на этом предприятии работать и чей личный доход мало отличается от дохода работников по найму.
При советской власти мы все работали по найму на государство, поэтому классовое различие в капиталистическом смысле отсутствовало и мы только начали расходиться по классовым квартирам, зачастую классовое самосознание отстаёт от классового положения, но помаленьку всё становится по своим местам.
Да. Я чуть не забыл ещё один класс – лакеев, продающих не свою рабочую силу, а пресмыкательство, за что власть имущие делятся с ними прибавочным продуктом, отнятым у работников.
Похоже, и многие из тех, кого мы по ошибке причисляем к интеллигентам, на деле лакеи, ибо что то мало стало «алчущих правды», а всё больше алчущих выгоды.
Вот и господин Вильчек решил не отстать и избавить отечество от российских социалистических предрассудков. Решил, так сказать, этот вопрос закрыть. Сколько до него было талантливых и знающих антикоммунистов – не получилось.
А Вильчек – запросто.
Но внимание! Вот Вильчек подошёл к столбу с надписью «прибавочная стоимость» и поднял заднюю ногу.
Э-э-э… Мы то ждали что ни будь новенькое, а полилось… «Стоимость, это рыночное, экономическое выражение полезности вещи, то есть потребительской стоимости, а не затрат труда. Обмен происходит не на основе «закона стоимости», а на основе банального принципа равновесия, баланса спроса и предложения.»
Не, умный человек, а так подставиться!
Если уж на то пошло, то самую высокую потребительскую стоимость, равную стоимость жизни, имеют воздух и вода, не в пример алмазу, который большинству людей абсолютно не нужен. Кстати, потребительские свойства, а значит и потребительская стоимость украшений из фианита и других синтетических камней почти та же, что и у натуральных алмазов и рубинов, во всяком случае различить их могут только специалисты, да и то с помощью специальных методик, тогда как разница в цене – на порядки.
Чем же эта разница выражена? Да только разницей вложенного труда, больше ничем. Э-э- э нет, позвольте- закричит господин Вильчек- потребительская стоимость разная, алмазное колье – это способ вложения капитала, а фианитовое – просто украшение. То есть потребительская стоимость бриллианта в его стоимости, в том, что он аккумулятор стоимости, а не в том, что он удовлетворяет какие то жизненные потребности человека, прямо или косвенно. И опять мы подошли к тому, что бриллиант – аккумулятор труда, чем и обусловлена его высокая стоимость.
Господин Вильчек мне в ответ пример с сапогами: мол вышли из моды, на рынке их никто не берёт, значит и стоимости они уже не имеют. А затраты труда определяют не стоимость, а себестоимость, и значит Маркс опровергнут и стоимость, как мера затрат труда – фикция.
Раньше таких били подсвечниками. Наш игрок словами взял полученную при раздаче карту «цена» и втихушку, пока никто не видит, спрятал её, подменив картой стоимость, да ещё подбросил «себестоимость», совсем из другой колоды.
Вышли сапоги из моды или нет, в них вложен труд, и они обладают и стоимостью и потребительской ценностью. При вашем дурацком строе общественное мнение сделало для людей, обладающих платёжеспособным спросом, эти вещи не имеющими потребительской ценности, в то время как где то люди бы и рады их приобрести, но их платёжные возможности ниже стоимости сапог. На западе есть магазины для «знати» и для «простых», в которых одни и те же вещи имеют разную цену или, по вашему, разную потребительскую стоимость. Так что же, буржуй и работяга из разного мяса сделаны, и потребляют по разному?
Никуда от того простого факта, что есть вещь и труд вложенный в нё – стоимость (себестоимость вещи это как раз стоимость за вычетом прибавочной стоимости, недоплаченного труда) не уйти.
Конечно, на рынке цена определяется потребительской ценностью вещи и мнимой потребительской ценностью вещи, создаваемой рекламой, общественным мнением и прочими вывертами общества потребления.
И цена, по Марксу, является мерилом общественно необходимой стоимости. И если в вашем примере с сапогами найдётся производитель, у  которого стоимость сапог будет достаточно низкой, чтобы с выгодой продать их людям, которые не гонятся за модой  – у сапог враз появится и потребительская стоимость. Или если кто то сможет организовать рекламу, создать спрос – у сапог тоже появится потребительская ценность, и они разойдутся со свистом, хотя может и цена возрастёт. А ведь при этом подлинная потребительская ценность вещи, не изменится.
Так что фикцией оказалась ненужность вещи и определение цены потребительской ценностью. Но откуда же берётся разница между ценой, отражающей общественно необходимую стоимость вещи и себестоимостью вещи, откуда берётся прибыль.
Напомню, что вложенный труд ( по мнению нашего игрока) определяется себестоимостью вещи, то есть труд оплачивается полностью, а цена, сиречь стоимость, определяется исключительно потребительской ценностью продукта. Вильчековский предприниматель арендует печатню, покупает рукопись, нанимает мастера и бичей на базаре и начинает печатать книгу. Он честно оплачивает (главное полностью) труд рабочих, труд автора, плюс приплачивает ему за талант, знания, монопольные особенности мастерства и тем не менее получает прибыль. За счёт чего? А оказывается, капиталист получает прибыль за счёт продажи информации. Глядите – Автор и Мастер сделали книгу, её содержание и внешний вид, а работяги тиражируют и тиражируют. Работа механическая. А результат тот же, что и при творческой работе Автора и Мастера.
Вот за счёт продажи этой информации, идеи, которая работягами не производится, хотя её в каждом экземпляре столько же, сколько в первом, сделанном Мастером, и живёт буржуй. Так же с каждым оборотом станка тиражируется техническая идея и так и далее.
На первый взгляд – всё логично, умно – куда Марксу с его грубым трудом, от которого пахнет потом – тут ведь информация, идея.
Вот только один вопрос, а что покупает на деньги, вырученные от продажи идеи вильчековский предприниматель? Этот буржуй он что, идеи ест или сало?
Стоимость труда, вложенного в книги, полностью оплачена. У буржуя только стоимость идей. Ему надо купить сало и он идёт с этой стоимостью идей на рынок (в магазин, супермаркет, делает заказ по телефону). Но ведь работяги, отпечатавшие книги, Мастер, наладивший изготовление и Автор, написавший книгу (не забудьте, автор получил не только за труд, но и за талант) тоже идут на рынок и покупают сало. Сало на рынок поставил другой буржуй, также оплативший работникам полностью их труд и получивший стоимость идей зоотехников, ветеринаров и технологов, растиражированный в хрюшках. Печатники свой полностью оплаченный труд реализуют в труд работяг с фермы, овеществлённый в сало, а те обменивают на труд, заключённый в книгах. А два буржуя обмениваются идеями – вот такая милая картинка получается.
Ах да, есть, оказывается, два труда, абстрактный и конкретный. Труд, в «котором единственным субъектом информации и энергии был работник или такой, в котором он вообще заменён автоматом» Вы что ни будь поняли? Что нам доказать то пытается? Я – ни бельмеса.
И ещё одно уточнение, которое, по мнению Вильчека, напрочь разбивает Маркса – это то, что издержанный в продукте общественный труд производства есть себестоимость, которую все экономисты мира и подсчитывают, а не какую то там стоимость.
А зачем, спрашивается, стоимость подсчитывать? Ведь в стоимость входит недоплаченный труд, а какое до него дело работодателю? Его интересует общественно необходимая стоимость, выраженная ценами на рынке и себестоимость, разница между которыми дадут прибыль или убыток. Далее ничего вразумительного в чём же Маркс был не прав, вы не увидите, а только злорадное: гляньте: в России попробовали по Марксу жить, и что получилось. Ну ладно, о том, что было в России по Марксу, об этом позже, а пока всё же попробуем из словесной шелухи выделить вильчековское зерно. (Всхожее или нет – другой вопрос)
Так вот, есть простой труд, на пупе и пот в три ручья и сложный труд, основанный на науке. Первый труд может измерен рабочим временем, а второй –нет. И пример (кстати, кочующий из раздела в раздел) об электростанции, приносящей миллионную прибыль, хотя на ней всего несколько человек дуются в домино.
Итак, сложный, или по Вильчеку – конкретный труд. И чем он отличается от простого, абстрактного? Да тем, что в сложный труд в неявном виде вложен труд других людей (учителей, наставников, авторов инструкций, методических указаний, учебников) Это с одной стороны, а с другой сложный труд, обычно, является завершением, оформлением труда простого, хотя бывает и наоборот.  (Вспомните знаменитый удар кувалдой Капицы, стоимостью тысяча марок). И прибыль электростанции приносит не только и не столько труд её персонала, сколько труд вложенный в её строительство, в поддержание линий электропередач, подстанций и т. п.
«Дико и преступно»- говорит Вильчек – «держаться за те пункты «учения», которые были порождены невольной аберрацией мысли Маркса, вызванные в те годы, когда прибыль невозможно было получить иначе, как за счёт увеличения численности «простых» рабочих». А теперь, мол ясно, что основа прибыли вовсе не труд, а наука. Но разве во времена Маркса капитализм не был основан на научно- техническом прогрессе? Паровой двигатель, механическая прялка и анилиновый краситель не меньшее научно- техническое достижение, чем обрабатывающий центр и компьютер.  В конце концов, научный труд разве нет руд?
Любой труд, и умственный и физический, и простой и сложный (физический труд тоже может быть сложным, а умственный – простым) можно привести к общему знаменателю. Конечно, это не затраты рабочего времени, как считал Маркс – слишком разнятся труд молотобойца и клейщика конвертов, совсем по разному летит время в кабине реактивного истребителя и в сторожке вахтёра, но любой труд – это затраты физической, нервной и психической энергии. В конечном счёте, любой труд  может быть сведён к времени, необходимому на восстановление этой энергии. Так, проводя сложные маршруты я их порой прерывал не от физической усталости – шагать и махать молотком я бы ещё мог, а потому что мозг устал усваивать информацию, а глазам «надоедало» смотреть. И на восстановление работоспособности оператора, целый день в неподвижности следящего за показаниями приборов, может понадобиться больше времени, чем на восстановление работоспособности молотобойца, а артист «выложится» за один спектакль больше, чем токарь за смену, но все эти энергозатраты и затраты времени должны поддаваться измерению и нормированию, стоит лишь произвести соответствующие научные определения. И естественно, человек, более выкладывающийся на работе, должен иметь большую оплату. А как быть с трудом творческим? Как быть, когда затраты энергии те же, что и у соседа, а результат несравнимо больший? Как говорит Вильчек, творческий человек удовлетворяет свою первейшую потребность; а если так, то за что же деньги?
А если серьёзно, то по Вильчеку научная информация, инженерные находки, то есть творческая часть труда постоянно складывается с его психофизической составляющей образуя стоимость, причём каждый раз тиражируя и умножая её, как евангельские хлебы и рыбы. Но стоит чуть подумать – не складывается творчество с трудом в стоимость, а вычитается, унося с собой часть «лишнего» труда, уменьшает наука затраты на изготовление вещи. Конечно, наука – производительная сила, но производить она может только через труд, ибо любое движение идеи осуществляется только через движение материи. И ещё один закон физики вспомним: ежели где то насколько убавится, то в ином месте настолько же должно прибавиться. И этот труд, который «уносят» с собой научные достижения, тоже ведь не пропадает без следа. Это выливается в ускоренное разрушение среды обитания для восстановления которой должен быть затрачен эквивалентный труд. Так что Маркс, утверждающий, что стоимость вещи определяется вложенным в неё трудом и русская пословица, утверждающая, что без труда не вынуть рыбку из пруда, совершеннейшим образом правы.
В рыночном обществе оплачивается не труд, а рабочая сила, цена на которую на рынке складывается из множества причин, в том числе абсолютно от работников не зависящих. В результате оплата сплошь и рядом не пропорциональна затратам на восстановление трудоспособности, а оплата людей творческих обычно складывается не столько от трудовых затрат, сколько от частной собственности на знания, талант. Извлечение выгоды от частной собственности на знания, талант, популярность – вещь вполне законная, оговаривается в контракте или авторскими правами, и ещё долго эти виды частной собственности будут выгодны обществу, надо только, чтобы владельцы таланта и знаний понимали, что их высокие гонорары – это результат чьёго то недоплаченного труда, осознавали свою ответственность перед народом и оставались интеллигентами, а не переползали в лакеи.
 А что касается советского общества и его критики – то тут опять шулерство. Рассматривая сложные явления, подчиняющиеся законам второго и третьего порядка он пытается доказать несправедливость основных положений Маркса.
Да не была у нас освобождена рабочая сила от положения товара. Точно так же, как и при капитализме, мы шли и нанимались к работодателю. И конкуренция на этом рынке была – каждое ведомство выбивало себе более выгодные условия найма.
Можно было бы спорить и дальше, говорить об «архипелагах» и «материках» в океане рынка, не подчиняющихся его законам, можно… Да не охота. Если бы я прочёл издание 89 года, да ещё в году 91-92, взялся бы спорить, но передо мной переиздание (исправленное и дополненное) 93 года. Если сейчас импортные сапоги стоят ничуть не дешевле, чем они 85 стоили на барахолке и за пятнадцать лет реформ новый режим не смог достичь уровня 90 года, то о чём говорить. Уже к концу 92 года развал экономики стал реальностью, уже тогда число чиновников в России превысило их число в СССР и в таких условиях сетовать на необходимость надзирателей при социализме просто недобросовестно. И ещё один перл г. Вильчека: «современный капиталист не присваивает прибавочный труд рабочих, больше того, … найм – это своего рода соглашение об участии в производстве и дележе прибавочной стоимости, господство найма возможно только в том случае, если продавать свою рабочую силу выгодней, чем продавать свой труд, то есть выступать в качестве самостоятельного производителя.»  Опять шулерство. Для Маркса, прибавочная стоимость – это стоимость товара сверх себестоимости, сверх затрат на его изготовление, в число которых входит и стоимость рабочей силы, Вильчек же пытается представить в качестве прибавочной стоимости прибыль, частью которой нынешний работодатель якобы делится с работником, а фактически просто оплачивает стоимость рабочей силы частями. И ещё пример шулерства – «продавать свою рабочую силу выгоднее, чем продавать свой труд». Понятно, что делать тарелки на автомате выгоднее, чем в кустарной мастерской и работник современного предприятия получит больше, чем кустарь одиночка, но при чём здесь труд по найму?  А если кустарь одиночка владелец не гончарного круга и печки, а станка –автомата, который делает все операции от начала и до конца согласно вложенной в него программе, да ещё на задворках дома этого кустаря выходы уникальной глины – то всё, продавать свой труд этому кустарю будет гораздо выгоднее, чем идти работать по найму.  Да, в настоящих условиях коллективное машинное производство выгоднее, чем индивидуальный труд, но кто сказал, что это обязательно труд по найму? То то и оно, что коллективный производитель должен точно так же продавать свой труд, как и единоличный. И если у нас в СССР этого не было, если у нас, как говорил Энгельс, был создан не социализм, а лишь «формальное средство его достижения» (национализированные средства производства), то при чём тут Маркс?
И, наконец, последнее. Вильчек как дубиной размахивает словами Маркса о том, что вследствие развития науки, «прибавочный труд рабочих перестаёт быть условием для развития всеобщего богатства». Трудно спорить с вырванной из текста цитатой, не зная, о чём вообще говорил Маркс. Но полностью перестанет быть условием богатства прибавочный труд только тогда, когда труд исчезнет вообще, когда будет создано полностью автоматизированное производство, включенное в единый цикл с природой.
А до тех пор богатство будет создаваться только трудом, а пока существует деление на труд и капитал, капитал может существовать только паразитируя на труде.

Коммунизм по Вильчеку.
Как я уже говорил – Вильчек обеими руками за коммунизм. Но как мы туда придём, и что это будет за коммунизм?
Значит так, по свидетельству Римского клуба расширенное воспроизводство имеет свои пределы и, в конце концов, цивилизация примет концепцию нулевого роста. «Конечным пунктом такого развития и снятием его негативности должно стать превращение производства в автоматическую систему, замкнутую не на потребности общества, а на возможности природной среды, т.е. обладающую экологической саморегулируемостью, и сведение занятости людей в производстве к минимуму: превращение общества в общество безработных, пенсионеров этой биотехнологической целостности, в полном смысле слова «второй природы».
«Пенсионеры и безработные негативный прообраз постиндустриального общества.
Итак, если тебя попёрли с работы и ты выбил пособие по безработице – утешайся что ты прообраз человека коммунистического будущего. Нет, совершенно верно, Маркс действительно писал о создании «второй природы» и освобождении человека от труда. И действительно коммунизм, процесс «уничтожения частной собственности» приведёт человека в общество «развёрнутого гуманизма» осуществлённого коммунизма, где свободное развитие каждого станет основой свободного развития всех», но как коммунизм и развёрнутый гуманизм Маркса отличаются от Вильчековского постиндустриального общества. Как там у него: первобытное общество – младенчество, рабство – детство, феодализм- молодость, капитализм – зрелость, коммунизм – пенсионная старость, за которой, надо полагать, смерть
Конечно, на хрен нужна перспектива такого коммунизма. Да и каким будет путь к этому постиндустриальному обществу? Вильчек предполагает, что само развитие средств производства автоматически приведёт к автоматическому раю, не пытаясь поставить мысленного эксперимента, каков же этот путь.
Прежде всего, в основе Вильчековских выкладок лежит концепция «нулевого роста, которая предполагает остановку роста производства и его автоматизацию на достигнутом уровне, или уровне, близком к современному, поскольку при сохранении нынешних темпов роста в 2020-2040 годах наступит экологический крах.
А что это значит? Это значит выведение за скобки миллиардов африканцев, азиатов и латиноамериканцев. Им места в автоматическом раю нет. А в их землях и нефть, и чёрное дерево. Да и просто они будут завидовать живущим в раю и будут пытаться этот рай разрушить. Как то само собой в этих условиях напрашивается существование армии и карательных экспедиций. А чтобы среди заскучавших безработных не началось движения сочувствия к обездоленным – спецслужбы, жёсткий контроль.
А потом – коренное решение африканского вопроса путём приведения численности населения земли в соответствие с этой «автоматической системой, замкнутой не на потребности общества, а на возможности природной среды». Похоже, в России уже проходит обкатку один из вариантов подобного «приведения количества населения в соответствие» Что то больно коммунизм у Вильчека на фашизм смахивает, вы не находите? И потом, когда будет достигнуто соответствие населения и возможностей среды, останется только жиреть и сходить с ума от безделья. Правда, кое кому работу Вильчек гарантирует: в его «коммунизме»предусмотрены деньги, как средство ограничения потребностей, а значит те, кто решает,  кого в чём ограничить и кто эти деньги выдаёт.
Избавь нас бог от этого! Я первый пойду на баррикады против такого «коммунизма».
Далее Вильчек всеми силами пытается разделить Маркса учёного, гениально предугадавшего в «немецкой идеологии» коммунизм, как эпоху, завершающую историю производительных сил общества и Маркса – революционера, разрабатывавшего теорию освобождения человечества от эксплуатации.
«За что бороться!» - вопрошает Вильчек. Ведь развитие производительных сил так и так приведёт к коммунизму.
Да за то и бороться, досточтимый господин, чтобы пришло не ваше «постиндустриальное общество», при котором миллиардам голодным места за столом не окажется, при котором сохранится частная собственность на право распределять, в том числе ( это естественно вытекает из такого общества) лимиты на рождение детей, а чтобы наступил наш коммунизм, где найдётся место каждому.
А это невозможно без коренного изменения всей системы производства и потребления, без изменения психологии человека и несовместимо с современным рыночным, капиталистическим строем.

Периодическая система истории.
Вильчек сам не понимает, какую глубокую мысль он высказал мимоходом. Нет, многое он нащупал верно, почти ухватил, но проклятый исторический идеализм не даёт ему вытащить истину на свет божий.
Итак, на Вильчековские формации «наплевать и забыть», смотрите, как идёт периодизация истории по А.В. Лобанову. Итак, таксоны первого порядка: типы хозяйства. Их три: присваивающее хозяйство, производящее хозяйство и гипотетическое постиндустриальное присваивающее хозяйство. С таксонами второго и третьего порядка разберёмся позже, а пока условимся, на основе чего их выделять.
С чего начнём? Конечно, с производительных сил. Из чего складываются производительные силы: это во первых, природные ресурсы: климат, естественное плодородие почв, видовой состав флоры и фауны, наличие сырья, во вторых – способ хозяйствования и в третьих – научно- технический уровень этого хозяйствования.
Например: 1.Ландшафт. Лесостепь русской равнины.2. Способ хозяйства – охота.
 3. Научно технический уровень – копьеметалка, добыча огня трением.
Способ хозяйства тот же, но другой технический уровень – лук, стрелы, ловушки.
Другой способ хозяйствования – земледелие. Научно- технические уровни – волы, запряжённые в соху- суковатку, лошадь и соха с железным наконечником, лошадь и цельнометаллический плуг, трактор с навесным плугом.
Далее – это производственные отношения. Во первых – это отношения между людьми через средства производства (способ производства) и во вторых отношения людей через произведённый продукт (способ распределения).
Потом следует рассмотреть отношения вне производственной сферы. Это степени равенства (материального и правового) и степени свободы и несвободы в обществе.
И, наконец, это отношения людей через воспроизводство потомства, через рождение, воспитание и взращивание детей.
Разобрал то я историю по элементам лихо, а вот как собирать? Для Вильчека это труда не составляет, ему как Кювье, дай косточку – он махом скелет соорудит. Если же получится что то «не то» - то пожалста – «неклассический вариант». Античные общества, занимавшие всё Средиземноморье и запад Европы в течение многих столетий, все земледельческие племена, жившие до недавних пор родо- племенной жизнью, Китай с Индией и, наконец, реальный социализм – всё это – неклассический вариант. Что то маловато места остаётся для классического варианта.
Почему так получается?
Прежде всего потому, что настаивая на неразрывности, сцеплённости производительных сил и производственных отношений он может допустить, что в недрах  старой формации происходит вызревание новой, но для него новая формация – это некий «гомункулюс», несущая в себе все основные свои черты( негативный прообраз), по мере своего роста отторгающая формацию старую.
Кроме того для Вильчека «призводительные силы» равнозначны орудиям труда, влияние природной среды он совершенно не учитывает. Для него главное – нарисовать чем человек землю обрабатывает, а какую почву и где – роли не играет.
Но даже сейчас, когда в клетке нарисован трактор, немаловажно, что на заднем плане – каштан, берёза или пальма, а для человека с мотыгой это было главным вопросом. И если бы Вильчек взял за труд немного проанализировать историю, он бы понял, что той жёсткой привязанности формаций к уровню производительных сил не существует, взаимосвязь гораздо сложнее, опосредованнее, через величину прибавочного продукта(способно ли на него общество содержать сложную инфраструктуру), через совершенство средств насилия (способна ли власть изъять этот прибавочный продукт), через психологическое состояние общества, которое воспитано предыдущей историей и зачастую отстаёт от нового состояния техники.
Потому то одинаковые способы хозяйствования при одинаковом техническом уровне порождали в древности разные цивилизации со своим общественным строем.
Возьмём майя.  Технический уровень производительных сил ниже некуда. Каменный век, точнее – энеолит, когда металлы известны и широко используются, но только в качестве ювелирных украшений и архитектурных деталей, орудия труда и оружие – каменные. А почва обрабатывается даже не мотыгой, а деревянной заострённой палкой. И что же? Благодатная земля даёт урожаи, способные прокормить жрецов, воинов и армию строителей пирамид и храмов. На ближнем Востоке только освоение плавки металлов из руды, получение бронзы дало возможность обрабатывать земли пролювиальных шлейфов, а затем пойм с такой интенсивностью, что могло возникнуть рабовладение и государство, а на Русской равнине только железный наконечник дал возможность поднимать целину водоразделов, но государство породить был не в состоянии. Почему? Ведь способ ведения хозяйства что при императоре Траяне, что при князе Владимире отличался мало – тот же плуг на юге и соха после пожога на севере. Но и достаточного количества прибавочного продукта, простите за каламбур, недостаточно.
Почему первые государства возникли на орошаемых землях? Да потому что организация строительства и эксплуатации оросительных систем требовала специальных людей, жрецов, в чьих руках оказалось распоряжение резервными запасами общинного зерна, а через это и власть. Реальная экономическая и политическая власть, а не просто духовное подчинение.
Несмотря на все свои знания и действительно духовную власть друидов над кельтами, те вовсе не были их рабами и государство друиды так и не создали.
То же самое и у славян. Почему? Да потому что при богарном земледелии, когда обработка поля ведётся силами одной семьи, никаких специальных организаторов не надо, и как бы ни были независимы и сильны волхвы как врачи, гипнотизёры, колдуны, распоряжаться урожаем они не в состоянии. И силой принудить к повиновению невозможно, пока разница в оружии невелика, пока меч, как и топор, можно выковать в деревенской кузнице, а щит сплести из ивовых прутьев наподобие корзины. Только появление тяжеловооружённого конника привело к созданию государства на просторах Европы.
Спросите – а античные рабовладельческие государства? Они ведь тоже создавались на основе богарного земледелия? Но в том то и дело, что это были государства рабовладельческие, климат средиземноморья позволял содержать раба при минимуме средств, рабовладение в целом давало прибавочный продукт, достаточный для содержания инфраструктур государства. А в России, как ни крути, а землянку и печку рабу надо, шубейку какую никакую тоже (ватников то тогда не было), да и на ноги надо что то. И зимой на лесоповале горсточкой орехов не обойдёшься, да и надсмотрщиков попробуй, прокорми.
Надо ещё отметить, что каждое явление развивается под влиянием двух сил – симметрии своего внутреннего устройства, развёртывания своей программы, своей логики развития и под влиянием, воздействием симметрии внешней среды.
Так, логика развития производственных отношений в Древнем Египте привела к появлению частной собственности на рабов и землю, но характер производительных сил не соответствовал новым производственным отношениям и периодически повторявшиеся кризисы вновь и вновь  их разрушали, возвращая Египет на «круги своя», в лоно азиатского способа производства.
Но это, как говорит Вильчек, неклассический вариант. Впрочем, классических вариантов в природе не существует, а если и существуют, то какое то очень краткое время. Обычно ещё послед старого не сошёл, а уже начались родовые схватки чего то нового. Но всё же классический вариант – это идеализация, позволяющая лучше понять реальное, и посему я предложу свою схему периодизации истории.
Источник энергии Способ хозяйства Способ производства Способ распределения Строй
Мускульная сила человека Мясное собирательство Первично-коллективный Первично-коллективный Первично-коллективный
Коллективная охота родовой родовой
Индивидуальная охота
Мотыжное земледелие Первобытно-общинный Первобытно-общинный матриархат
Мускульная сила животных Пашенное земледелие
орошаемое патриархат
азиатский теократия
Бюрократическая империя
Пашенное земледелие богарное античный античный Рабовладельческий античный
античный феодальный позднеантичный
Вторично-общинный
феодальный феодальный Феодализм
феодальный Рыночный(буржуазный) Абсолютизм
Сила механизмов капиталистический капитализм
социалистический Реальный социализм
социалистический социализм
коммунистический коммунистический коммунизм

Картина куда сложней нарисованной Вильчеком. У того пять формаций и всё гораздо проще, чем у меня. А я ведь не включил в свою таблицу ни всех факторов производительных сил, ни факторов внепроизводственных отношений, а посему моя таблица не учитывает такие «неклассические» общества, как спартанское, предгосударственные образования, в частности – охотников на морского зверя и многое, многое другое. Точно также у меня не было достаточно данных, чтобы с достоверностью указать соотношения между способом производства и распределения на ранних стадиях истории, я расставил границы «по наитию», но тем не менее ясно, что с поздней античности способ распределения забегает вперёд по отношению к способу производства. Посему? Потому что развитие производительных сил идёт идёт безостановочно, а вот производственные отношения отстают, причём отношения непосредственно в сфере производства более консервативны, нежели в сфере распределения, поскольку такие отношения более наглядны.
Отставание производственных отношений тормозит развитее производительных, впрочем – не всегда это во вред. Развитие производительных сил – это изменение природы под действием человека, а это, чаще всего, ведёт к деградации среды.
Но в настоящее время мы подошли к такому рубежу, когда простое торможение не сможет сколько ни будь надолго задержать новый экологический кризис, нужна как раз смена производственных отношений, скачок в научно- техническом оснащении человечества и, что обязательно, в психологической и этической вооружённости человека, дабы коренным образом изменить его отношения с природой, снять часть техногенной нагрузки на природу и вывести её в космос.
 Но я отвлёкся. Вернёмся снова к взаимоотношениям между производительными силами и производственными отношениями. Уровень производительных сил в Римской империи был вполне сопоставим с уровнем производительных сил конца раннего средневековья, с которого помаленьку, исподволь, начал развиваться буржуазный, то есть рыночный способ перераспределения, да и к моменту возникновения первых мануфактур средства производства ненамного отличались от римских. В Риме был и косой парус, и водяное колесо и развитая механика, более того – был развитый, объективно –научный взгляд на мир, вексельная система, все атрибуты первоначального капитализма. Одного не было – готовых к труду свободных людей. А почему после крушения Рима, когда свободных людей оказалось хоть пруд пруди, капитализм не возник? Да потому что был уничтожен рынок.
В средние века возникновение рынка, а значит предпосылок капитализма связано, конечно же с развитием производительных сил. Однако, не с развитием средств производства, как следовало бы ожидать(они то как раз остались почти неизменны), а тех технологий, которые, казалось бы, ничего особо нового в развитие производства не внесли и при капитализме заняли довольно скромное место.
Что же это за технологии? Дамасский булат, венецианские зеркала, китайский фарфор – ведь в средневековье покупали только то, что у себя в поместье или в городе изготовить нельзя. Средневековый рынок держался на секретности технологий, но понемногу потребность в деньгах на предметы роскоши заставила искать покупателя на свою «простую» продукцию, делать её заманчивой для покупателя и достаточно дешёвой. Так возникли мануфактуры, в первую очередь – суконные, создавшие частную собственность на землю и породившие, в итоге, весь современный капитализм. И никаких машин для возникновения капитализма не требуется. Он отличнейшим образом уживался с конной тягой, а уж водяное колесо и ветряная мельница крутили приводные ремни фабрик и заводов куда с добром. А машинное производство – это уже продукт капитализма и условие возникновения социализма. Условие необходимое, но, к сожалению, недостаточное. Нужен ещё и соответствующий уровень культуры и организации людей, работающих на этих машинах, для создания нового способа распределения, новой идеологии, а далее – и нового способа производства.
Ведь пока не появился готовый к труду свободный человек, не появился и капитализм, и пока современный пролетарий не возьмёт в руки управление государством, можно только говорить о социализме. Это не значит, что каждый может быть главой государства, но каждый должен быть хозяином своего рабочего места и участвовать в управлении предприятием. А отсюда особый интерес вызывает вопрос о соотношении между базисом и надстройкой, поднятый Вильчеком.

Экскурс в культурологию.
По Вильчеку имеется пять способов коммуникации.
1. Доустный (звуко-предметно-действенный)
2. 2. Устный(репродуцирующий первобытный способ общения членораздельной речью).
3. Письменный(репродуцирующий устную речь)
4. Печатный, массовый, в том числе аудиовизуальный, репродуцирующий письменность.
5. Неизвестный нам, послепечатный.

Вильчек не говорит прямо, но из его рассуждений следует, что каждой формации строго соответствует своя коммуникация. Недаром он выражает недоумение наличие у современных племён, живущих охотой и собирательством каменного века, устной речи. И ничем другим, как регрессом  от более поздних, рабских или феодальных обществ он наличие устной речи объяснить не может. Вот этот доустный способ коммуникации меня просто убивает. Естественно, он существовал, но соответствовал самым ранним стадиям становления человека. Даже у неандертальцев встречаются погребения, довольно сложные орудия а это предполагает наличие мышления и речи. А уж представить себе кроманьонцев, оставивших великолепные пещерные фрески что то невнятно мычащими  -совершенно невероятно.
Вильчек упорно не желает замечать длительного периода первобытного коммунизма, когда человек был хозяином известной ему природы, сильнейшим хищником планеты, для моего противника первобытный человек навсегда остался жалким прихлебателем львов и гиен, которым он рабски подражает. И доказательство этому он ищет в тотемизме. Но появление тотемизма и фетишиза – это как раз избавление от этой униженности и зависимости. Я зависим от зверя, я произошёл от него, но не от этого льва или медведя, которых я могу убить и съесть, а от могучего зверя прародителя, который является хозяином этих зверей, как то в них присутствует, но всё же – не они. И эти, обладающие таинственной силой камни, скалы, деревья – на них ведь тоже можно воздействовать таинственными силами магии.
Через тотемизм и магию человек поборол своё чувство одиночество в природе и чувство страха перед ней, почувствовал своё могущество.
И утверждать, что искусства у древних не было… Ну и что, если оно было спаяно с магией? Потом – с религией, но и сейчас трудно найти искусство без идеологии.
Дальше по Вильчеку мир почему то заговорил. Заговорили, и договорились, что один возьмёт в руки мотыгу и станет рабом, а второй мотыгу брать не будет, а станет жрецом.
На этой стадии, как считает наш «гуру», искусства то же ещё нет, поскольку оно не отделено от мифа. «То, что кажется нам «искусством», окажется знаком, имеющим и  утилитарно- практический, и сакрально-магический смысл.» Интересно, почему Вильчек так упорно отрицает признать искусством любое произведение, имеющее какое ни будь ещё значение, кроме чисто эстетического?
Но мы, в отличие от Вильчека признаём искусством и творения первобытного человека, посему остановимся на глобальном экологическом кризисе каменного века, когда в условиях общего упадка культуры в каких то частях произошло её усложнение. Так возникли абстрактные рисунки, орнаменты(первоначально наверняка имевшие магический смысл) и развитая мифология вполне вероятно- продукт этого времени. Возможно, что и шаманизм, как особое состояние сознания, сна наяву, при котором человек «общался с духами» изобретение этого времени.
Но то, что мифология изобретение не земледельцев (я не буду повторять вильчековскую ахинею про «рабов мотыги») – точно.
Однако то, что изменился характер этого мифа – справедливо. Человек именно тогда осознаёт, что его господство над природой и единство с ней потеряны и он оказался во власти могущественных стихий. Возникает язычество с культами олицетворённых Солнца, Воды, Земли и –Рода, вполне вероятно – видоизменённого старого тотемного культа.
Значительные изменения вносит в искусство создание государства. Жрецы берут власть и предметы культового назначения разрастаются до гигантских масштабов, в которых уже начинает теряться их религиозное предназначение и всё яснее проступает эстетическое. Начинается переосмысление идеологии и Лосев писал, что избавляясь от родовых отношений в реальной жизни, греки перенесли их на Олимп. Но это легко было грекам, у которых род прошёл длительную земледельческую школу. У Египтян же, быстро проскочивших от начала экологического кризиса до открытия земледелия и создания государства, в религии образовалась сложнейшая мешанина тотемных, стихийно-природных и собственно родовых божеств.
Появление государства создаёт частную жизнь, отличную от жизни рода и следом – искусство ради искусства, хотя в странах с азиатским способом производства оно всегда занимало подчинённое положение по сравнению с искусством официально-религиозным. И наконец, в античном обществе, с развитой частной собственностью, с впервые возникло сочетание людей свободных и грамотных(герои военной демократии свободны, но неграмотны, жрецы и писцы Египта грамотны, но лишены свободы) рождается всё то, чем Вильчек характеризует эпоху капитализма, хотя культура не печатная, а письменная. ( А ведь строго по Вильчеку письменность вообще должна бы появиться только при феодализме, но да уж ладно) Есть авторское творчество, роман, лирика, портретная живопись и скульптура. Но всё это – на костях рабов и обглоданных скалах разоренной природы. И общественное сознание отрицает рабство, идеологически его признавая, но перенося с земли на небо. Я раб, но раб Господа, и мой хозяин такой же раб господа, как и я, значит… Аналогично и с другой стороны: я раб Господа, как и мой раб, значит…
Значит, легче было перенести отказ от развитой инфраструктуры и развитого светского искусства, пережить экологический кризис. Общество вернулось назад, к патриархату и начало новое восхождение. Над патриархальной основой надстраивается религиозно-феодальный этаж с его сословными и цеховыми рамками, религиозными ритуалами и предписаниями.
И протестантство отрицает эту предопределённость на земле, перенося её на небо. Здесь Вильчек рисует совершенно правильную картину возникновения объективного взгляда на мир и рационального мышления, только это было не возникновение, а возвращение к тому, что было отвергнуто христианством.
Но античные древности одухотворены принципиально новым фактором, оставленным в наследство христианством – понятием прогресса, движения вперёд. Для античности само собой подразумевалось движение циклами, по кругу, христианство выдвинуло идею движения вперёд, к Богу, что теперь переломилось в понятие прогресса.
Ну, а теперь надо сказать пару слов об искусстве и социализме  Назойливо зудит Вильчек, что никакой новой Формации Октябрь не создал, раз не создал нового искусства и новой коммуникативной системы.
Да, не было их. Почему? Да потому что и социализма не было в полном объёме.
А что, по вашему, когда в ноябре 1517 года Лютер прибил свои «тезисы» к дверям церкви,  сразу появились и роман, и кино?
Сейчас, если уж проводить аналогии, Карл Маркс, наш Лютер, обнародовал свои тезисы, Ленин, наша народная реформация и, одновременно, наш Кромвель, наш Робеспьер, заложил основы нового способа распределения, обозначил контур нового политического строя и чуть чуть наметил абрис нового способа производства. А ведь когда на арену вышли Лютер и Кальвин, им не надо было ломать голову над основами создания рынка, и печатный станок был уже придуман.
Наш социализм – в какой то мере строй –предвестник действительного социализма как античность или торговые республики Италии были предвестниками капитализма. Но в целом идея нового искусства, которое должно сменить искусство нынешнее, очень интересна. Вильчек, конечно, прав, утверждая, что компьютер сыграет в искусстве ту же роль, что и печатный станок, и даже намного большую. Прежде всего это ознаменует смерть профессиональной литературы. Вспомним, когда существовала авторская литература? В античное и новое время. Почему? Во первых, существовал надёжный способ размножения авторского текста: в древности  - рабы, в наше время- типография.
Как в Риме тиражировали рукописи: сажали человек двадцать тридцать писцов и диктовали им текст. Это, конечно, не Гуттенберг, но больше экземпляров зараз, чем машинопись и достаточная гарантия идентичности текстов (Попробовал бы раб нести отсебятину!).
В средние века переписчик копирует рукописи не со слуха, а с глаз, часто рукописи забытые, затёртые и ошибки в переписи  явление частое. Так римское zemt превратилось в zenith – это канонический пример искажения термина, а сколько искажений слов, не попавших в канон? А фраз? А там – вообще не дословное, а конспективное изложение или наоборот, с собственными дополнениями.
И ещё один момент – авторское право. Монах ведь не себя славил, а Бога. Поэтому в своё произведение без зазрения совести включал куски чужих произведений, но и не возмущался, а гордился, если таким образом цитировали и его. Во первых – Богу угодно, а во вторых – гонораров ведь не платили.
Печать опять делает возможным идентичность копий, создаёт массовость тиражирования, но только для владельца печатного станка. Отсюда вся система гонораров и авторских прав. Другое дело – компьютер. Меня не печатают, но у меня есть компьютер. Я набираю своё опус, записываю несколько дисков и раздаю по знакомым, помещаю своё произведение в сети. Если это попало в «струю», то уже ничто не помешает дальнейшему движению по компьютерам. Ну, а если кому то повесть понравилась, а конец – не очень, и пара эпизодов слух корябает, нет ничего проще эти эпизоды убрать и конец переделать. А представьте себе компьютер с программой «литератор» - написал схему сюжета, задал героев, их характеры и машина «зафугует» продолжение в стиле автора. Так кто же будет в конце концов автором?
Конечно, при рыночном хозяйстве с таким «пиратством» будут воевать, как воюют ныне с пиратством аудио и видеозаписей, но… И это при простом копировании. А когда компьютеры будут синтезировать исполнение произведений, в том числе и вокальных, в манере известных артистов, тогда как?
А создание компьютерных голограмм?  Где там ставить подпись и где там оригинал и где копия? И вероятно всё более будет теряться самостоятельность искусств, всё более будет происходить их слияние. Этот процесс уже идёт: авторская песня –стихи под музыку; цветомузыка (музыка+живопись), кино, мультипликация (литература, сценическое искусство, живопись, музыка).
Нам трудно представить сейчас конкретные формы будущего искусства, но кое что уже проглядывает… Впрочем, это тема фантастического произведения, а не критического .
А теперь – об идеологии. Изменится ли она? Конечно! Реформация – мелочи по сравнению с предстоящим переворотом жизни и сознания, какой можно сопоставить только с победой христианства.
Конечно, христианству предшествовали ессеи, началось оно с нагорной проповеди Христа и организационной работы Павла, но ведь прошло несколько столетий, прежде чем христианство победило в Европе, и победившее христианство было уже несколько иной идеологией, нежели проповедовал иудеям Иисус из Назарета.
Так и теперь, марксизму предстоит ещё  значительная работа над саморазвитием, прежде чем он завоюет мир. В каком же направлении будет идти это развитие? Вспомним – тотемизм – осознание своей зависимости от животных и идеологическое преодоление её. Первоначальное язычество, культ умирающих и воскресающих богов, совокупляющихся Земли и Неба – осознание беспомощности земледельцев перед стихией олицетворённых сил природы и попытка вступить с ними в диалог. Гибель Рода, патриархального общества привело к переносу патриархальных отношений в религию, на Олимп, к культу семейства человекоподобных Богов или Бога-Отца. Идеологическим преодолением рабства стало христианство с переносом отношений господин-раб на отношения Бога и верующего, реформация перенесла средневековую предопределённость на небо и вот, наконец, материализм. А что такое материализм, как не перенос в идеологию отношений капиталистического торгашества? Марксизм же, в его первоначальном понимании, это синтез идеализма и материализма. Впервые философия расправлялась с противоречиями не в идеологии, отправляя их на небо, а занялась поисками решения здесь, на Земле. И это было не только преодолением идеализма, но и преодолением вульгарного материализма. По Марксу не только нет идеи без материи, но и материя для человека существует не сама по себе, а через познание, через дух.
К сожалению, в дальнейшем эта тенденция развития не получила. Более того, первый опыт практического применения марксизма пришёлся на Россию, произошло возвращение к механистическому материализму. Начало этому положил Плеханов, а в дальнейшем развитие «материализации» марксизма получило в работах Бухарина (как это показал Антонио Грамши в своих «Тюремных тетрадях»), а следом традиция механистического была закреплена в официальной идеологии.
Это вполне закономерно – Плеханов и Бухарин следовали материалистам просветителям восемнадцатого века как союзникам, учителям по борьбе с религией, представлявшей в России грозную политическую силу, в то время как для европейца Маркса религия, изрядно пощипанная революцией, не казалась таким уж страшным зверем.
Новый шаг к преодолению механистического материализма сделал Ленин в своём «Материализме и эмпириокритицизме», но продолжения это не получило.
Сейчас нам предстоит выработать идеологию не только борьбы – Для этого достаточно вульгарного «грабь награбленное», но главное – идеологию переустройства общества, идеологию примирения с природой, идеологию, точнее – философию которая в состоянии без потрясений перенести любую неожиданность, которую нам преподнесёт изучение мира.
И, разумеется, наскоком такую задачу не решить, а посему перейдём к новой главе Вильчека.

Социализм.

Ну, а что такое социализм вообще? Обычно под социализмом понимают государственное регулирование экономики, социальное обеспечение нетрудоспособных и социальные гарантии трудящихся.
И Вильчек совершенно прав, говоря,  что эти элементы мы можем встретить и у инков, и у средневековых китайцев и в современном капиталистическом мире. От себя добавлю – и на Алтае,  в Колывано –Воскресенском горном округе конца XYIII века. В Барнауле в это время существовало и государственное планирование, и госпиталь с богадельней для заводских работников, и гарантия рабочего места (попробуй его оставь – батогов отведаешь) и гарантированный заработок.
По Вильчеку – это социализм феодальной формации. Что ж, элементы такого распределительного социализма всегда возникали вместе с азиатским способом производства. Только вот если бы господин Вильчек не стремился притянуть факты к своей схеме за уши, он бы убедился, что система государственного вмешательства в производство, так же, как и государственное регулирование социальной жизни – это не столько признак конца, сколько начала.
Ведь нельзя же всерьёз принимать первую фазу рабовладельческих государств, теократию Египта или инков за последнюю фазу рабства.
Наиболее ярко азиатский способ производства проявляется  тогда, когда новые структуры ещё недостаточно сильны, не окрепли, не могут сами по себе выдержать натиск внешних (по отношению к этим структурам) сил, будь то силы природы или силы противодействия старого общества и нуждаются в поддержке, защите, покровительстве такой внешней силы, как государство.
Наиболее ярко это проявилось с началом рабовладельческих государств, особенно там, где они возникали в обществах, не успевших изжить элементы первобытного коммунизма, которые усиливались, регенерировались в новых условиях
При возникновении феодализма, особенно европейского, мы не увидим, конечно, государства-регулятора, -крестьянское производство на богарных землях этого не требует, но не будем забывать вселенской регулирующей роли религии, христианской для Европы, мусульманской для арабского мира. Ограничение страсти к наживе, благотворительность церквей и монастырей –что это как не элементы социального обеспечения .
А начало капитализма? Даже в Европе, где капитализм вызрел и развился сам по себе в недрах феодализма, Вильчек видит «социалистический» элемент в абсолютизме, а уж в России, особенно петровской, эти «социалистические» порядки в глаза лезут. А почему? Да потому что развивающийся капитализм в России не мог сам по себе удержаться, справиться с разваливающими, растаскивающими его патриархальными порядками и безграничными просторами Евразии.
Даже в Америке, где буржуазному строю противостояли только пространства, развитие капитализма начиналось с периода государственного регулирования.
Но вот мы и подошли к тотальному огосударствлению в России. Реальный социализм. Что это?
Прежде всего он относится к настоящему, полному социализму так же, как азиатский способ производства к античному рабству, а абсолютизм к капитализму.
Это государственная поддержка, государственная опёка над новыми, собственно социалистическими структурами, которые самостоятельно вызреть не в состоянии. И на современном Западе эта опёка существует и способствует росту социализма помимо и вопреки желанию государственных деятелей, уверенных, что этим они спасают капитализм.
Пусть не обольщаются.
Настанет время, когда государственная опёка станет не нужна социалистическим структурам и они взломают тесные стены своих парников.
В принципе, Советский Союз уже подходил к этому моменту, когда государство стало мешать социализму и требовалось найти формы существования, при которых некоторые функции государства могли постепенно и безболезненно перейти к обществу. Беда лишь, что КПСС не смогла рассмотреть суть кризиса, нащупать ключевое звено его преодоления, как это сделал Александр 2 в 1861 или Ленин в 1921г, в результате чего мы отброшены назад и требуется вновь укреплять государственность.
Но, как говорил Ленин, нам не раз придётся начинать заново, переделывать сделанное. Рано или поздно, с маленькими или большими потерями, в России или на её обломках, а то и из её обломков (если мы не очнёмся от спячки) но социализм  будет возведён.
Каков же облик этого строя? Будем исходить из того, что социализм – это отрицание капитализма. Первый признак социализма указан Марксом – это преодоление отчуждения труженика от средств производства. Впрочем, главное, наверное, не в средствах производства – средства, они и есть средства. Главное, что лишившись средств производства труженик лишается и права распоряжения произведённым продуктом. В этом суть вопроса. Передача средств производства ничего не даст без прав на произведённый продукт. В нашем социализме средства производства были общенародные, но товарами, произведёнными на этих средствах производства, распоряжалось не общество, а люди, «сидящие на дефиците», а посему вместо социализма – пшик. И передай средства производства непосредственному производителю – конкретно : автомобиль- Сидорову, станок –Петрову, но отними возможность распоряжаться произведённым – тут же пропьёт, если сможет- на фиг ему такая собственность. Это ведь не социализм, а феодализм.
В то же время можно себе представить и такой вариант – частное предприятие, на котором рабочий коллектив распоряжается произведённым продуктом, выплачивая владельцу какую то арендную плату, ренту, постепенно выкупая предприятие. Здесь стоит вернуться к надоевшему Вильчековскому примеру с электростанцией –естественно, что основная часть стоимости электроэнергии – это не сегодняшний труд персонала станции, а овеществлённый в турбинах, проводах и стенах труд строителей, монтажников, конструкторов и т.д. Естественно, что основной долей прибыли должен распоряжаться собственник средств производства –по справедливости -общество, на данный момент – в лице государства, но вот той долей электроэнергии, той долей стоимости, что выпадает на их труд (и только той долей) должен заведовать персонал станции.
Это не значит, что вся прибавочная стоимость должна присваиваться работниками, но они должны ей распоряжаться. Ведь и современный капиталист (неважно – физическое лицо, акционерное общество, государство) также не тратит всю прибавочную стоимость на потребление, направляя на накопление, развитие производства, филантропию, новые инвестиции, но распоряжается то он всей прибавочной стоимостью.
И не надо думать, что коллектив, получив возможность распоряжаться произведённой стоимостью, тут же её проест. Да, в условиях перестроечного бардака такие случаи были. Но были и другие примеры – примеры хозяйского, рачительного отношения рабочих к делу.  При нормальных условиях производитель будет развивать и производство, и социальные структуры, хотя конечно, на первых порах (какова длительность этих «первых пор» -10, 50, 100 лет?) потребуется бдительное око государства, умеряющего корпоративный эгоизм. Однако, степень вмешательства должна быть меньшей, нежели в сталинско – брежневское время и роль его постепенно будет ослабевать.
Что дальше? Капитализм – это рынок. А посему не может быть и речи о «рыночном социализме», можно говорить только о рыночном пути в социализм. А вот каков способ преодоления рынка? Во времена военного коммунизма и сталинского «великого перелома» пытались создать строй бестоварного изъятия и перераспределения товаров и услуг. Но если разобраться, то рынок был не совсем ликвидирован, а может даже совсем не ликвидирован, просто на этом рынке был один продавец – государство и множество покупателей.
Созданная Сталиным система великолепно подходила для решения задач глобальных, общенациональных, региональных, но совершенно непригодна для задач частных и местных. С помощью этой системы можно догнать Америку в производстве вооружения, покорять космос, строить ледоколы и гидростанции, но невозможно обеспечить население колготками и туалетной бумагой. Но ведь очевидно, что не разрушать уже созданную систему надо было, а дополнить её системой мер, обеспечивающих свободу предпринимательской деятельности.
 Так что, частная собственность? Да, потому что ныне это данность, придётся смириться, если не хотим стрельбы. Но гораздо надёжнее расстрелов в подвалах ЧК частную собственность ликвидирует конкуренция государственных и коллективных хозрасчётных предприятий, особенно при государственном патернализме. Впрочем, это совсем не означает разорения налогами или административной ликвидации.
Нет. Свободная конкуренция заставит хозяина ввести рабочее самоуправление с постепенным переходом к распоряжению прибылью и, в конце концов, капиталист превратится в управленца. Если хотите –не ликвидация «хозяев», а изменения их положения. Хозяин остался хозяином, но из хозяина собственника, хозяина –господина, он превратится в хозяина –главу производства, в хозяина –руководителя. Процесс как раз обратный тому что провели и проводят господа чубайсы и путины.  Надо совместить предпринимательство с социализмом, лишив предпринимателя возможности эксплуатировать чужой труд. Скажете, это невозможно, какой может быть стимул у предпринимателя, если его лишить возможности единолично распоряжаться «заработанными» деньгами. А радость экономического творчества? А соображения престижа? В конце концов – материальное вознаграждение от коллектива. Надо вывернуть старую советскую систему наизнанку, чтобы не директор нанимал рабочих, а директора нанимались коллективами, чтобы на этом рынке была конкуренция и наиболее волевые и талантливые руководители, способные обеспечить прибыль предприятия, имели максимальное вознаграждение.
Обратимся к историческим аналогиям: в древних теократиях были жрецы, сочетавшие функции священника и учёного распоряжались произведённым продуктом. Сейчас ни епископ, ни академик прибылями предприятий не распоряжаются, но кто скажет, что это плохая арена деятельности?
И военные, в отличие от своих коллег из дружин Хлодвига и Игоря полюдья не собирают, а получают за свою службу оклады. Так и предпринимательство должно стать просто профессией.
Возможность производителя (индивидуального, где производство индивидуальное, коллективного, где оно коллективное) распоряжаться результатами своего труда снимет ещё один больной вопрос – засилье бюрократии, ибо чиновники будут служить обществу на договорных началах на условиях, диктуемых обществом. И этому устройству как нельзя лучше может соответствовать система  советского самоуправления, контуры которой начали складываться в конце 17-начале18 годов, но были размыты начавшейся гражданской войной.
Но я отвлёкся. Рыночность хозяйства надо преодолевать не тотальным распределительством, а максимальной натурализацией.Что это значит? Если в современном хозяйстве производство и потребление максимально разобщены, то задача нового общества – максимальное их сближение.
Это прежде всего технологические меры – сочетание крупноиндустриального производства сырья, материалов и полуфабрикатов с мелкосерийным и индивидуальным, заказным изготовлением готовой продукции. Сочетание глобального планирования и крупномасштабного производства, использование, в случае нужды, всех ресурсов планеты и местного, почти патриархального производства конечных продуктов потребления.
При этом необходима организация потребительски –производственных кооперативов, в которых будет сочетаться промышленный и сельскохозяйственный труд. Постепенно должен идти процесс освоения всё менее и менее специализированных источников энергии и сырья. Безнапорная ГЭС вместо высотной плотины в сужении долины с водохранилищем, затопившим огромные просторы полей и леса, подземное тепло из глубинных скважин вместо нефти, использование ветра, солнца, возможно – энергии, аккумулированной в глинах. То же самое с сырьём – ситаллы вместо металлов, новые способы использования древесины, утилизация отходов. Это приведёт к разукрупнению производства, ещё большему его сближению с потреблением, тем более, что компьютеризация и развитие робототехники сделают бессмысленным крупное серийное производство.
Далее –переход к автотрофному существованию цивилизации, получение белка путём хемосинтеза и искусственного фотосинтеза, что позволит отказаться от сельского хозяйства, как от экономической основы существования. (Мы же не отказались от охоты и собирательства, но они нам дают деликатесы и развлечения, а не хлеб насущный) Вот только тогда можно будет говорить о переходе к коммунизму. Почему? Потому что только при этих условиях можно создать одинаковые условия жизни всех на земле, отпадёт нужда в перераспределении и постепенно вместо социалистического способа производства вслед за коммунистическим способом потребления начнёт распространяться коммунистический способ производства, а вслед за тем постепенно отомрут корыстное использование таланта и знаний, национализм и нации,  и семья, как экономическая ячейка общества. Разумеется, всё это возможно, если мы преодолеем опасность экологического кризиса и не погубим землю испытывая какое ни будь плазменное или аннигиляционное оружие.
А полная ликвидация всех форм частной собственности будет завершением коммунизма и переходом к развёрнутому гуманизму на основе создания новой природы, автоматического саморегулирующегося процесса, при котором человек будет потребителем материальных жизненных благ.
Но не пенсионером, ожидающим смерти, будет человечество, а первопроходцем, преодолевшим крутой подъём и вышедшим на широкое плато, которое надо пройти и за которым подъём на новые вершины. Перед человечеством встанет задача совершенствования Человека, всестороннего раскрытия и развития всех его психофизических свойств, работа по созданию Сверхчеловека.

Путешествие из Ленинграда в Санкт –Петербург.
Ну что ж, спустимся с заоблачных высот на нашу заблёванную и загаженную землю. Г. Вильчек уверяет нас, что большевики, переехав из Петрограда в Москву не просто столицу перенесли из города в город, но убрали Россию со столбовой дороги европейского прогресса, на которую её вывел Пётр, и завели в тупик «неклассического» развития. Мы уже убедились, что «неклассическое» развитие у Вильчека занимает большую часть исторического времени и пространства, так что расстраиваться по поводу нашей «неклассичности» не приходится. Я даже не собираюсь разбирать охи Вильчека по поводу разнесчастной «неклассической» России – надоели эти крокодиловы слёзы. Прежде всего я поражаюсь близорукости западных политиков, подталкивавших Советский Союз и весь социалистический лагерь к пропасти. Любому, мало мальски знакомому с политэкономией и историей ясно, что полномасштабное вхождение советского блока в мировую рыночную систему приведёт к кризису, по сравнению с которым кризис 29 года – семечки. Не верите? Попробуем разобраться. Плановая, точнее -командно-административная система социалистических стран, тем более функционировавшая в условиях постоянного товарного дефицита была гигантским маховиком мирового хозяйства. Прежде всего пугало военного противостояния, тотальная гонка вооружений не давало тормозить набравшую обороты военную промышленность, и ВТО же время угроза столкновения сверхдержав заставляла сдерживать конфликты, избегать прямого противостояния.  В то же время, само существование социализма заставляло капиталистов мириться с социальными выплатами и ростом стоимости рабочей силы, хотя и снижавшими их доходы, зато повышающими платёжеспособный спрос, что делало экономику более устойчивой.
За счёт чего существовал у нас хронический товарный дефицит? За счёт отложенного спроса, зафиксированного в финансовом отношении вкладами в сберкассах, а в материальном – запасами на гражданских и военных складах. После так называемой либерализации цен обладание отложенным спросом было перераспределено от вкладчиков к людям, взявшим кредиты, фактически люди, давшие взаймы государству, этих денег лишились, так как государство передало эти деньги своим должникам. Первые обеднели, а вторые враз разбогатели.
А во вторых, материальное выражение этого отложенного спроса хлынуло с о складов на рынок, прежде всего внешний, обратилась в доллары, которые и прямиком и виде сникерсов и фордов ринулись в нашу страну, подавляя и разрушая отечественное производство.  На освободившееся пространство хлынули товары из Европы, Америки, Турции и Китая. Это оживило их экономику,  механизм, освободившийся от инерционного маховика, закрутился быстрее, но без такого маховика он и остановится враз, стоит только ослабить усилия.  Раскрутившийся, разогнавшийся механизм мировой экономики требует всё больше и больше нефти, а это вызывает и рост цен на неё.
Путинское  правительство смогло обуздать инфляцию, в какой то мере оживить экономику, но только сырьевые отрасли и, в какой то мере – производство материалов. Зарплаты и пенсии, которые, наконец то, начали выплачивать, позволила обновить развалившуюся мебель, заменить сгоревший телевизор, одежёнку прикупить, детишек сникерсами побаловать.
Ну, прибарахлились маленько, больше покупать вроде нечего, а чтобы на Ривьеру съездить или новую квартиру купить – так это на наши заработки вряд ли. В конце концов произойдёт насыщение рынка. Мировое производство ширпотреба, набравшее бешеные обороты будет заполнять склады, сначала у нас, потом у себя и лишившись финансовой подпитки начнёт тормозить, выбрасывая на улицу рабочих, что опять приведёт к падению платёжеспособного спроса и , в конце концов – полному параличу. А это приведёт и к падению спроса на российское сырьё, замрут шахты, карьеры и промыслы и начнутся массовые увольнения, а это – новое снижение спроса. Словом – вспомните великую депрессию 29 года. Но ведь тогда большинство людей в мире жило патриархальным хозяйством, сейчас же большинство включено в рынок. Представьте экономический крах полуторамиллиардного Китая и приход к власти в Пекине какого ни будь фюрера. Не страшно? Не менее жутко и установление авантюристической диктатуры в США, обладающей не только ядерным, но и плазменным оружием. А ведь все механизмы для установления подобной диктатуры и, в первую очередь, профессиональная армия, в США уже имеются. Но даже если мировой кризис и не настанет в ближайшее время, и что? Наконец то мы проедим советские запасы и нам нечего будет продавать кроме рабочей силы.  И хлынут  россияне, как в 19 веке ирландцы, за кордон, сбивая повсеместно цену на труд, ненавидимые и проклинаемые пролетариями и мелкой буржуазией всех стран, обогащая чужие державы и оставляя в запустении свою.
А результат будет тот же – повышение производства при снижении покупательского спроса и неизбежный мировой кризис.
Международные инвестиции в нашу экономику? Но это будут вложения в сырьевые отрасли, которые только будут способствовать их более полному вычерпыванию. То есть – опять же кризис.
Все иные варианты при сохранении в России капитализма, то есть при её путешествии в лоне мировой цивилизации, исключены. Кстати, что такое лоно, если перевести это на ненормативную лексику?  Вот именно , в неё, родимую, вы и послали Россию.
Большевики перевели Россию из Петрограда в Москву. А вы – из Ленинград в Санкт-Петербург. К одичанию, сифилису, повальному пьянству и деградации

Александр Лобанов