Кто-то Кому-то. Глава 9

Глава девятая



Соседку мамы Матфея, назовём её Галиной, сон наполнил прошлым так, что предстоящее быть рассказанным виделось как наяву, а видеть молодость дорогого стоит. Это как листать страницы альбома с черно белыми фотографиями, просмотр несёт грусть и радость одновременно. Пожилая женщина собралась с духом и начала рассказ.
Все мы когда-то вваливались в чужую дверь и жизнь родственников, не имея на это ни малейшего их желания, а имея чёткое распоряжение родителей и общепринятую установку на жизнь. По окончанию школы необходимо учиться дальше, так нужно. Вспомнившаяся женщиной осень знаменательна окончанием школы без всякого сожаления и похожа на сегодняшнюю осень две тысячи шестнадцатого года. Сейчас время созерцать всё-то мимо чего бежала день за днём и красоты той не видела. Вместе с возможностью ворошить безмятежно опавшие листья, представилась возможность безмятежно ворошить память. Разглядывать в деталях и оттенках события, заполняющие и окрашивающие жизненный бег, как осень окрашивает каждый опавший лист по-разному. Зеленый лист уносит память в детство, юность, отрочество. Красный лист - семейный очаг, рождение первенца, последующих детей. Жёлтый лист ведёт к золочёным куполам церкви, где заказывают панихиду по усопшим родителям, друзьям и обращают сердца и лица к Богу. Жухлые листья рассыпаются под ногами прахом, и очень хочется, чтобы прахом рассыпались ошибки, обиды, нечаянно нанесённые родным и друзьям. Что бы ни сочли рассказ за мемуары, которые интересны только о людях известных, достигших высот в таком же высоком, осмелюсь предложить образ своей бабушки Кати, как прообраз всех бабушек и прабабушек. Их жизни осенними листьями легли на землю, чтобы рассказать земле о ценности прожитых лет на ней. Старость теряет зрение, но приобретает ясность когда-то увиденного, потому сама недавно разглядела уже не существующего на земле человека. Повествую о нём, о себе, повествую с высоты прожитых лет, с  уже не чётким зрением в глазах, но ясной памятью в мелочах и деталях.
Трель звонка заворожил девичий слух. Палец злой уставшей и взъерошенной девчонки с периферии с силой давил на кнопку, прогнулся и стал багровым.
 -А-аюшки!-
 Прозвучало за дверью, в унисон звонку.
 -Слава Богу! БаКатя  дома.-
  Семнадцатая вода, всё отмоет. Такое утверждение можно часто услышать в народе. Вода семнадцатая не только отмыла, но и вымыла девчонку с периферии из маленького городка в большой город. Нетрудно догадаться зачем, конечно учиться. Поступать в институт не могла. Знания, усвоенные в школе, не соответствовали требованиям в высших учебных заведениях. Вопрос:
-Кем ты хочешь быть?-
Волновал родственников, соседей, друзей, и так часто задавался, что напрочь отбил желание даже думать на эту тему. Мысль о том, что придётся жить в чужом городе, среди чужих людей, вселяла ужас. Точно такой же ужас сопровождал девчонку в школе, тогда же пропало желание учиться в ней. Причина:         
В двенадцатилетнем возрасте, попала злая девчонка в Саратовское ревматологическое отделение, где вначале ей выдрали аденоиды через носоглотку, а затем, обнаружив шумы в сердце, оставили на длительное обследование и лечение. Ярко вспоминается состояние маленького робота, которого водили туда-сюда по длинным коридорам пахнувшие хлоркой, слушали, тюкали и приводили назад в бокс, где очень медленно и звонко текло время, в ожидании чуда – возвращения мамы. Последствия пребывания в больнице столь длительное время не заставили себя долго ждать. Школа стала медленно превращаться во французскую пытку. Отец девчонки с периферии занимал должность длинную по произношению - смотритель зданий и сооружений НГЧ-2. В его обязанности входило осуществлять надзор, текущие и капитальные ремонты железнодорожных школ, больниц, детских садов, вокзалов и котельных. Нет ничего реальнее того, что и училась девочка в железнодорожной школе, учителя которой, вывели за текущий, пропущенный учебный год четвёрки по всем предметам и перевели в следующий класс, вместо того, чтобы оставить на второй год (тогда это практиковалось) или позаниматься хотя бы летом. Замечательная пора лето, а его ожидание томительно прекрасно до лёгкого головокружения, потому можно понять и даже оправдать педагогов. В те времена понятие репетиторства не существовало. До сих пор, став пожилым человеком девочка с периферии часто просматривает сон, в котором страшно и стыдно, от ожидания предстоящих контрольных и отрицательных результатов. Дочь БаКати преподавала математику в одном из волгоградских техникумов. Вот почему после окончания школы, дабы продлить учение в большом городе, сломанная пополам тень девчонки с периферии горбатится именно у этой двери, и палец посинел от злого давления на кнопку звонка. Трель звонка мохнатым шмелем мягко щекочет сердце и глубоким вздохом нового наполняет грудь.
  -Ей-ей, всё такая же, как Полька в детстве! Лифчик то, носишь?-
 Глаза БаКати ласково оглядывают свою правнучку, как котёнка подброшенного в подъезд, а руки мягко проталкивают в квартиру.
  Полька - это чудо, это мама которую злая девчонка с периферии ждала и ждёт, по сей день. Чудо, которого не хватало и катастрофически не хватает теперь. Здесь потребуется объяснение. У девочки есть брат, он то и забирал всё мамино тепло и время с самого её рождения. Не со зла, конечно. Родился братик с редким диагнозом волчья пасть. Верхнего нёба у братика попросту не было. При глотании молоко выходило через нос. Операции такие в то время были редкостью. Оперировали новорожденного много раз. Запомнились приезды и отъезды мамы с братиком в большие города на лечение. Ощущение что мама всегда где-то с ним больным далеко и надолго, длилось  всё детство, и всю жизнь. Еле справившись с одной бедой, мама приступала к битве со следующей бедой, паховая грыжа вывалилась в мошонку братика в пятилетнем возрасте, снова операция. Брат отходил от болезни долго. За этой бедой последовала следующая беда. Старшие мальчики играли в лапту во дворе. Братик стоял в стороне и наблюдал за ними. Задрал голову и смотрит, как лапта летит с неба и прямо ему в глаз. Кажется правый. Две операции перенёс брат, с разрывом в год. Зрение в глазу сохранили на сорок процентов.
-Грустно всё это, ты другую историю обещала.-
Напомнила Вероника Павловна из кухни. Подруга закинула под голову ещё одну подушку и продолжила.
    Пряча глаза, злая девчонка перешагнула порог БаКатиной  квартиры, разулась, слёзы душили изнутри, заполняли носоглотку неуместной влагой. Снова без мамы!
-Похоже, лифчик не носишь.-
 Ответила сама на свой вопрос БаКатя. Махнула рукой и добавила:
-Ещё успеешь руки заламывать, его застёгивая и расстегивая.-
Да, нет лифчика на злой девчонке. То, на что его одевают, есть, но нулевого размера. Это ещё один ужас, после ужаса от  контрольных работ в школе. Притупившийся вечный ужас от вечного отсутствия мамы снова обострился.
Прошло два часа. В зеркале ванной комнаты, злые глаза  правнучки БаКати с периферии рассматривали собственное отражение, как котёнка, впервые важно пометившего  новую территорию. Неожиданно по новому боковой пробор в идеальном каре. Серо-голубая шифоновая блузка с кокеткой на сборке выше нулевой груди зрительно её увеличила и была бабушкиным неожиданным подарком. Серо-голубой цвет понравился, он пройдёт через всю её жизнь. Почему-то светло серым рисовалось свадебное платье в девичьих мечтах. Так и не было платья свадебного никогда! В серо-голубых тонах делались покупки в ожидании сына. Так и не родился сын, а когда родится, проживёт не полных восемь лет и умрёт. Серо-голубые олени Заполярья и Серо-голубые сопки Кольского полуострова. Серо-голубой снег и морозное дыханье Коми. Серо-голубой песец на ней и на нём. Чёрно белая фотография сохранит образ первого мужа надолго, но не подле неё. Серо-голубые холодные цвета заиграют оттенками красного с появлением дочери. Всё это ждёт девчонку с периферии в недалёком будущем, а пока что она разглядывает своё новое отражение в зеркале на стене бабушкиной ванны.
  Искрящийся прищур глаз БаКати возник рядом с отражением внучки. БаКатя звала на кухню. Грустно признаваться, но цвет глаз БаКати не запомнился. Переместившись из ванны на кухню, злая девчонка просканировала чуть-чуть подобревшими глазами новое временное своё жилище. Здесь пройдёт ещё один срок её жизни без мамы, время учёбы в Кооперативном техникуме. Кухня БаКати похожа на операционную, белизной и стерильностью, прозрачные стёкла окон, блестящие подоконники. Кусок марли на кухонной раковине, стиранный мылом, после каждого мытья посуды. Тапочки, кропленные тальком, что бы ноги ни потели. Ножницы, лежащие лет сорок на одном и том же месте, и всюду дрожащие блики озвученных вслух БаКатей воспоминаний, и мечты пожилой женщины как солнечные зайчики мечутся по квартире.
 -Ах! Отчего же иностранные пожилые мужчины, чинные да опрятные в костюмах гуляют по набережной.-
-Отчего же наших мужчин не разглядеть за щетиной, да опухлостью лица!-
-Что сорок, что пятьдесят, что шестьдесят лет – все на одно лицо.-
Так и просится мохнатый от вечности вопрос:
 -Отчего же люди не летают?!-
Что бы взлететь и увидеть его, единственного и неповторимого.               
БаКате шестьдесят два, девчонке семнадцать. Шестьдесят два, минус семнадцать, равняется сорок пять - баба ягодка опять. Одногодок ягодки, к тому же ещё и бывший одноклассник, «вымораживал» квартиру запахом чеснока и обуви. Его ухаживания, в виде вечерних посещений и игр в карты, отбивали всякое желание покупать что-либо в магазине напротив, где он подрабатывал грузчиком. Голубой дог, живущий этажом выше, чувствовал его визиты и заливал прихожую соседей слюной и ужасающим лаем. Представление  внучки о собаке перевернулись с ног на голову, когда соседи привели собаку БаКате, с нижайшей просьбой - приглядеть за собакой  два дня.
  -Сидеть, смотреть в глаза, бояться.-
Вздохнула та, закрывая дверь за соседями.
Животное застыло в позе сфинкса. В мгновения ока, уши животного будут выстрижены внутри и протёрты тряпкой с детским кремом, уголки глаз промыты кипячёной водой. Когти, всегда гремевшие об пол над головой, собака предусмотрительно втянула в подушки лап, от зоркого взгляда двухдневной няни. Никто не мог подумать тогда, что вечерний выгул тридцатикилограммового подкидыша, окажется судьбоносной прогулкой.
Серая с голубизной вечерняя дымка над Волгой. Притихшая набережная. Ленивый, тёплый, серый асфальт. Мягкая поступь мужчины «старичка» с тросточкой. Серый костюм, голубая рубашка. Серый ёжик волос и такие же виски. Тот же весёлый прищур глаз как у БаКати. И шаги! Шаги мужчины и женщины на встречу друг другу. Шаг, ещё шаг. Бух сердце, бух другое. Рывок собаки в сторону зазевавшегося голубя. БаКатей упущен поводок, она бежит за собакой. Два человека оглядываются друг на друга, два человека отдаляются друг от друга. Два человека потерялись в толпе гуляющих.
 Потекли дни, недели, заполненные гаданием на картах, вздохами и разглядыванием телефонного аппарата, БаКатя вздрагивала при каждом звонке в дверь и телефона, будто седой старик с набережной обещал ей позвонить или придти. Тридцать шесть карт и четыре масти, словно сговорившись, твердили о крестовом короле на пороге с мыслями только о ней о БаКате. И поверишь в то, чего нет, чего не видно и не слышно, а чувствуется, шестым  или девятым чувством. От того и благоухает квартира ванилью. БаКатя месит тесто, и карты и в сотый раз пытается вспомнить, какая обувь была на «старичке» в день встречи. По её преставлению, всенепременно должны быть туфли с лаком, а внучке в силу юношеского эгоизма, без разницы. Она ещё не ведает силу и важность таких мелочей и деталей. Несмотря на новизну обстановки, занятия в техникуме, на появление новых друзей и подруг, каждый звонок в дверь откликался в девчонке мыслью о вечно исчезающем из её жизни чуде. Вдруг мама приехала!
 -А-аюшки.-
 Тут же, в унисон звонку отзывается БаКатя.
 В открывшемся дверном проёме явилось чудо – мама девчонки, с пуховым платком и шерстяной кофтой в подарок БаКате, плюс билеты в цирк. Вот и украсилось приближение Нового Года.
 Пестрится первое отделение циркового представления. Летят опилки на первые ряды. Запах животных не выносим. Внучке хочется уйти, но объявляют новый номер и на красную, плюшевую тарелку выходит седой «старичок» с весёлым прищуром глаз, весь обвешанный  юркими обезьянками. Далее, чудеснейшим образом, воздушные шары брошенные обезьянками, опускаются только на  колени БаКати. Только в её руки, нечёсаный тролль орангутанг вложит перезревший и весь в опилках банан. Два человека вновь шли на встречу, отражаясь в глазах, друг друга, и не было вокруг и во всем свете никого кроме них. А в кресле внучки сидела женщина, с жизненным опытом за шестьдесят и разглядывала  девочку Катю семнадцати лет рядом с собой  в кресле. Взмокшие, седые прядки в идеальном каре, как светящийся ореол восторга в хохочущей толпе зрителей. Это она оставила внучку без сока в антракте, когда проглотив отчество, представилась седому циркачу Катей. Это она наотрез отказалась быть подвезённой от цирка домой удивлёнными соседями сверху после представления. Это она заставила мёрзнуть злую девчонку на улице в ожидании уставшего циркача и словно заснувшего в ночи такси. Грохочущее молчание в тёплом салоне машины, оказалось волшебным, у внучки от любопытства на затылке появились глаза. Поездка была короткой. Такси отъехало от спящего дома, БаКатя превратившись в вопросительный знак, смотрела в след машине. Устал седой циркач, не до разговоров и обещаний ему.
Наутро БаКатя нависла над внучкой в форме вопросительного знака, вытолкала её за дверь с единственной целью - посмотреть после занятий дату окончания гастролей на цирковой афише, что она, естественно забыла сделать. Вечером двери внучке открыл уже восклицательный знак, с величественной осанкой, с продёрнутыми бровями.
 -Приезжал.-
Ликовала бабуля. И тут же ласково выдохнула в телефонную трубку:
 -А-аюшки…-
 Бережно приседая на тумбу с обувью.
Старичок с набережной, с сорокалетним цирковым стажем, перечислил в трубку, весомые причины своего отсутствия. Оказывается, один раз в двадцать пять лет, наша  великая держава, посредством золотых кирпичиков, закупает животных для цирковых коллективов, нуждающихся в них. Три года назад в цирк привезли несколько обезьяньих особей. Все прекрасно прошли адаптацию и легко шли на контакт с человеком. Но как это бывает - одна паршивая овца в стаде найдётся. Этой овцой оказался серый со сваленной шерстью орангутанг, в прошлой жизни состоящий в звании вожака и не поддающийся дрессуре в присутствии самок. Зато за кулисами и в ночное время, строго следил за порядком среди сородичей. Бесконечные разговоры и споры о его дальнейшей судьбе, сводили к нулю жизненный срок животного. Маслиновые, в дымчатой поволоке глаза щемили душу и немым вопросом отражались в серо-голубых глазах пожилого циркача. Горячая, репная лапа, надолго задерживалась в руке человека. Их разговор в молчании, мог длиться часами. По иронии судьба циркача, так же раскачивалась на крючке вопроса. По окончании зимних  гастролей, его ожидали торжественные проводы на заслуженный отдых. Отказываясь от традиционных цветов, грамот и подарков, человек бился лбом о бюрократию, прося взамен жизнь, никому не нужного тролля. Лапа на пульсе! Циркач дневал и ночевал в опилках возле клетки, страшась смертоносной инъекции.
Рождественской звездой, вспыхнуло чудо. Кто, где и какой бюрократ, поставил закорючку на долгожданной бумажке, останется тайной, как и положено рождественскому чуду. Исчезла дымчатая поволока, маслины обезьяньих глаз блеснули разумом. Новоиспечённый пенсионер мог принимать поздравления и подарки только одной рукой, вторая была занята репной лапой друга. Ни шагу в сторону, вперёд или назад, только рядом, носом в ладонь. Их стало двое.
И вот, визит циркача, наконец-таки, должен был состояться. Сотый просмотр БаКатей себя в зеркало, вовсе не исключал повторных. Ровно пятнадцать складок в шторе на кухне,  ровно столько в комнате. Умытые цветы, проветренное помещение. Противная стрелка часов на стене. Коронное БаКатино «а-аюшки» на звонок в дверь. Два стильных лаковых башмака шагнули из коридора в прихожую и третья, лишняя мохнатая лапа, обутая в кеды. Другая лапа, зацепившись за перила, пыталась задержаться, что бы вот так, в раскорячку, рассмотреть в общественном коридоре  выше этажом осипшее от лая и брызгающее слюной существо. Вид орангутанга в кедах  и вельветовых шортах на лямках приводил в полу обморочное состояние соседского дога.
Словно разгадывая кроссворд, медленно и вдумчиво, глаза примата обрисовали силуэт собаки. Не почерпнув для себя ничего нового, Яша, так звали незваного гостя, странным образом, перевернувшись через голову, предстал перед нашими изумлёнными взорами. Казалось, пауза длилась вечно и вечно ищущие пыль и соринки повсюду глаза БаКати, превратились в увеличительное стекло. Оставалось только догадываться, что она увидела. Моё восхищение, замешательство старичка-циркача, возмущение БаКати от вторжения вывернутого наизнанку мешка от пылесоса, повисло тягостным молчанием. Опять кроссворд! Вдумчиво и медленно, обезьян обрисовал силуэт БаКати. Оценив ситуацию, как не в свою пользу, Яков, слегка подпрыгнув, левой верхней лапой зацепился за бра над  зеркалом и переместился в прихожую. Правой верхней лапой, притянул БаКатю к себе. Вытянутые, подрагивающие губошлёпы его издали нежнейшее хрюканье. Дурно пахнущая щека тёрлась о плечо вытянутой в струнку от омерзения женщины. Удар ниже пояса! Сопротивление сломлено.
-Смотреть в глаза, бояться.-
Вздохнула БаКатя, отковыривая кожаные пальцы левой лапы животного от настенного бра, которая не замедлила и приземлилась на правое её плечо. Сдёрнутое с антресолей тканёвое одеяло плотно и без складок облепило диван, на него и было припарковано новоявленное чудище. Внучка и чудище замерли друг против друга. В комнате было слышно поскрипывание репной кожи на удивительно страшных пальцах обезьяны и вежливая воркотня двух пожилых людей на кухне. Звяканье чайных пар, свисток чайника. Словно на приёме у доктора, даже не привычный запах от чудища и тот присутствует. Сидят два незнакомца с разных планет и не знают, как вступить в контакт. Внучка, сверлящая взглядом примата и он, медленной улиткой ползающий глазами по предметам комнаты, старательно избегая женского силуэта напротив.
-Яша, тебе у нас нравится?-
Язык от волнения прилип к сухому нёбу. Очень хотелось обратить внимание животного на себя. В ответ грудное ворчание, затем перевалочный поворот всего тела в другую сторону от разговаривающей с ним девочки, Яков стал ненормально коротким от поджатых лап.
-Давай знакомится.-
Продолжала заискивать внучка.
 -Ах, оставьте. –
Послышалось в манерно-сочном зевке обезьяна.
Скребок по животу, по подбородку и неожиданная дрёма. Нечесаный затылок тролля мягко шлёпнулся о подлокотник дивана. По девочке пробежал предостерегающий взгляд, сквозь щёлку сомкнутых век и  животное отключилось от реальности. Восхищению девочки не было предела.
От пережитого, вечером внучку знобило «знобушками». Будущая жизнь пестрела яркими мечтами и красками под закрытыми веками. Глубокий сон без сновидений, на странно пахнущем после Якова диване.
-Кажется, так будет пахнуть вся моя жизнь.-
Вздохнула БаКатя, открывая наутро дверь, за которой словно большая рубашка, на бельевой верёвке, висел Яков. Правая лапа цеплялась за почтовый ящик, левая за дверной косяк. Большой волосатый торс, с нелепо поджатыми лапами болтался в воздухе. Изнемогающий, осипший дог сверху, его уже не интересовал. В следующее мгновение, БаКатю обнимут толстые лапы животного, и понесёт она чудище на застеленный диван «парковаться». ДядьСаша станет греметь почтовым ящиком, пытаясь его выровнять, и это ему придётся делать  много и много раз, так что штукатурка облупится до кирпичной кладки.
Второе свидание тролля с БаКатей и внучкой пройдёт не так гладко, как первое. Отоспавшийся, после долгих переживаний в цирке, вдохновлённый на новую долгую жизнь, нечёсаный тролль займётся самообразованием. Всё, что лежало годами на своём месте в доме БаКати, будет стоять. Всё, что стояло годами  на своём месте, будет лежать. А шторы? Их живописность не описать пером, не нарисовать кистью, их надо видеть и понять, что дальнейшая судьба штор на помойке.
-Займи его, чем ни будь.-
Ничего себе просьба для внучки! Словно почуяв вожжи, мохнатая спина застопорилась подле этажерки из ивового прута. Сначала прутья проверят на вкус, при помощи кожаных пальцев  ковырялок. Затем, яркие обложки журналов произведут эффект нокаута и тролль их разглядывающий поймает тишину. Воспользовавшись этим, девочка заглянет в кухню узнать обстановку.
Розовощёкая БаКатя сидела рядом с розовощёким ДядьСашей. Рука в руке, щека к щеке. Внучка почувствовала себя третьей лишней. Разворачивается уйти и натыкается на Якова, над головой которого, как флаг развивается развёрнутый, если не вывернутый семейный альбом. Кожаный палец орангутанга мял щёки БаКати, периодически опускаясь на её фотопортрет в молодости, призывая смотреть туда же ДядьСашу. Держась за руки, все трое важно прошествовали в комнату, и принялись разглядывать БаКатину молодость. На внучку нахлынула грустная волна ревности, и затушила желание нагрубить влюблённым и треснуть тролля по голове. Её печальный образ, в одиночестве сидящий на стуле, всё - таки возымел успех, и девочка увидела своё отражение в зрачках Якова.
-Может, ты кушать хочешь?-
Надеясь на взаимность, пожалилась она.
Лёд тронулся, и горячая репная лапа повела девочку на кухню. Тролль взгромоздился на табурет и ждал, переводя взгляд от одного кухонного ящика к другому.
-Что ему можно предложить?-
Крикнула внучка в тишину комнат.
-Он сам себе выберет.-
Ответили от туда.
После аккуратно-вежливого просмотра содержимого столов, шкафов и холодильника, выбор тролля пал на булку белого хлеба и творог. Мякиш, выдранный из сердцевины булки невероятно страшными пальцами, тщательно пережамкивался с творогом. Творожная хлебная масса, после недолгого катанья по столешнице, превращалась в рыхлые колбаски, и укладывались рядком на столе.
-А если попробовать взять одну?-
 Не вышло! Кулинарное творчество вместе со столом поехало в сторону. У Якова закатились глаза, оскалились жёлтые зубы совершенно без звука.
 -Эко тебя прихватило!-
 Жмот растянул губошлёпы до ушей. Даже крошки собранные горочкой на столе, после второй попытки отправились в пасть следом за сырными шариками. Первая попытка не увенчалась успехом, лишь потому, что ноздри жмота при выдохе разметали крошки по сторонам. Во второй попытке тролль это понял и затаил дыхание. Прыжок с табурета на газовую плиту позволил ему напиться из водопроводного крана, который он сам открыл и закрыл, затем тролль проследовал в комнату. Бросив беглый взгляд на парочку влюблённых, прилипшую к дивану, сама доброта побрела к этажерке. Кружевная салфеточка с неё приземлилась на голову троллю, но закрыла глаза. Не пойдет, в сторону её! Что-то насторожило Якова. Он задержал отяжелевший взгляд на пожилой и влюблённой паре. Тролль разглядывал и думал. И что же не так? Через секунду дрыгая ногами, тролль втиснется между влюблёнными, ворча и урча одновременно. Их стало трое. Они и дверь умудрялись открывать, держась за руки, и встречал внучку БаКатин прищур, ДедСашин прищур и дымчатая поволока маслиновых глаз с человеческой мудростью.
Об этой семье даже байки ходили, местного значения. Дети, живущие в их доме, имели честь заходить за Яковом гулять, как за своим другом. Родители  детей, делились одеждой, и трудно было угадать, среди сидящих в песочнице детей, кто есть кто. Каждый день Яков отправлялся за почтой в подъезд и вырывал её с корнями из почтового ящика, что бы отнести домой. Однажды, несколько дней и ночей, за мусорными баками, фальцетом пищал осиротевший котёнок. Чем тише становился его крик, тем громче реагировал на них Яков, сидя на подоконнике. Все стёкла заляпал пятаками от носа. Погода не лётная - начало октября. С очередной прогулки тролль вернулся с грязным и мокрым комочком. Чмокая, котёнок безуспешно искал молочные сосцы в шерсти редкого для этих мест животного. Сосцы он так и не нашёл и был вскормлен из блюдца, зато в лице тролля приобрёл и мать и друга и средство передвижения. Дело в том, что ходить по жизни котёнку не пришлось, так и висел он в лапах Якова, сначала маленьким, затем большим и жирным котом, как та салфетка, что у официанта через руку. Котёнок, был вечно влажным  от бесконечного ухаживания Якова.
Однажды произошёл случай в трамвае, когда Яков, похлопав по плечу впереди сидящего человека, передал билетик на компостер. Человека схватил столбняк и весь вагон, потом долго и дружно смеялся. Был случай в мебельном магазине, когда повзрослевшая внучка покупала в подарок состарившемуся Якову детский диванчик. Собравшиеся вокруг Якова на диване люди с детьми отреагировали на это по своему, так что пришлось повзрослевшей внучке не платить за диванчик, а доплачивать.
    Время шло неумолимо и в один грустный день, дверь уже взрослой внучке открыли двое. Затем пришло время, и дверь открыла она одна. Потом не стало БаКати. Осталось крепкое звено в семейной цепочке и добрая память о добрых делах и поступках. А еще пришло сознание того, что все мы взаимосвязаны и нестерпимое желание рассказать об этих людях, тем самым продлить их жизненный путь на земле.
-Ну, вот и всё. Как в гостях у БаКати побывала и лет мне столько же сейчас, как ей тогда было.-
Галина потянулась в кровати, с хрустом в коленях поднялась. 
-Интересная история, я животных в доме не терплю.-
-А то я не знаю. Пойду домой. Вечером заставлю Гришу пуговицу пришить.-
-Вечером приводи Гришу, интеллигент сам придёт. Антонина тоже придёт, ты должна её помнить, обещала новый рассказ прочитать вслух, ей важна моя оценка, пусть интеллигент из Америки с нашей интеллигенцией встретится.-
Женщины смеются в коридоре.
Смех слышит интеллигентный старичок, он снова идёт мимо двери новой знакомой незнакомки в магазин за вкусностями для неё. А Гриша что? Гриша, как положено, работает до семи.


Продолжение. Глава 10 - http://www.proza.ru/2019/11/22/1547