Право на предательство. Глава 19

      Гдава 19. ПЕРЕД СВАДЬБОЙ


      За дни, остававшиеся до свадьбы, Резников несколько раз и мыслью, и словом возвращался к договору и пытался разгадать поведение дочери. Он подставлял на её место себя и убеждался, что сам бы такие условия не ставил. Слишком жёсткие рамки неминуемо отпугнут Женю даже от самого желания как-то экспериментировать с приданым Иры; кроме того, говоря о процентах и вынесении положительного решения после рассмотрения прикидок мужа, как бы выдачи «добра», молодая жена практически назначала его на унизительную должность приказчика, бегающего с единственной мыслью выбить прибыль на вверенный ему капитал. Это неравноправие, эти функции надсмотрщика и распорядителя Женю насторожат; в своей семье он должен будет фактически наниматься к Ире. Пойдёт он на это? Безусловно, нет, он начнёт работать из своей доли и на свою долю — и по тем же самым пунктам договора, которые дочь прописывала для себя, вся прибыль, если предприятие будет успешным, станет его личным имуществом. Женя, конечно, связан учёбой в институте, но он может перевестись на заочное отделение, оформить больничный, выговорить свободное посещение лекций, если это надобно, а если таковое разрешение уже допускалось?.. Он как-то устроится, чтобы являться в институт только на сессии, взять академический отпуск, наконец, — и уезжать в свою провинцию когда угодно. Для жены у него будет железная аргументация — работает на благо семьи. И не его забота, что это благо Ира предусмотрительно разделила на две части, отделяя своё от мужниного… Резников обожал свою жену и продолжал любить её, даже когда она умерла, но в вечную или очень долгую любовь молодых не верил. Аня была удивительна, а кто поручится, что её продолжение будет оценено так же? Сам-то он из другого теста, другого времени, его связала с женой поздняя любовь, они уже были взрослыми людьми, когда встретились, они отвечали и за свои поступки, и за чувства, Ира появилась, когда Павлу Дмитриевичу было тридцать семь, но двое восемнадцатилетних… Ну да, они влюблены, но этот договор… Что, если он станет для Жени сигнальным рожком: как дружба — дружбой, так и любовь — любовью, а табачок-то врозь… Он не сможет жить в браке, беззаботно закрывая на всё глаза, этот злополучный контракт заставит его анализировать всё поведение молодой жены, а от разбора и до критики недалеко… Первая трещина, щель поначалу, может стать разломом. И какого чёрта Ира стережёт эти свои десять миллионов, когда по наследству после смерти отца ей достанется в десятки раз больше? Ну да, она может попробовать сделать что-то на свои деньги, посоветоваться с отцом, он ей что-то подскажет, она так и поступит, это может быть интересно и выгодно. В этом случае Женя станет завидовать жене, раз она более успешна. Или относиться с пренебрежением, если сам окажется предприимчивей. Павел Дмитриевич любил дочь и, желая ей счастья, понимал, что согласие в семье — краеугольный камень её благополучия. Потому-то он готов был отдать её приданое на волю судьбе, особенно не заботясь о в общем-то небольшой для собственных масштабов сумме, а дочка судила по-иному… Отцу чудилось, что она, сама того не понимая, этими имущественными разделами отдалит мужа от себя, он бы сам так не поступил, но он мудр и опытен, а Ира… Почему она поступает так, как он бы не сделал? — ну не должна его дочь вести себя подобным образом!

      Но дело было сделано, контракт был подписан. Исключили только последний пункт, обеспечение жены после развода: сторона жениха упёрлась так, что Ире, несмотря на то, что она всё время подзуживала отца, чтобы он настаивал и настаивал, пришлось поставить свою подпись под усечённым вариантом своих полномочий. Свадебного путешествия после заключения брака не предполагалось: Ира нагулялась за лето, Женя достаточно повозил её по близлежащим окрестностям, ухаживая, — и осмотр далёких западноевропейских и южных красот по обоюдному согласию был отложен, по крайней мере, до зимних каникул. Павел Дмитриевич подумывал о том, что в случае слишком частых побегов Жени в Елегорск, обставленных, не дай бог, непосредственным участием Алёши (его присутствие в жизни Меньшова-младшего и совместный отдых по-прежнему внушали подозрение заботливому отцу), не грех попробовать и разорить зятя, обратив в ничто его два миллиона, но у г-на Резникова не было абсолютно никаких соображений, как он будет это делать, — оставалось надеяться на то, что пронесёт, на то, что Женя привяжется к Ире ещё и в постели, на то, что молодая пара сначала просто будет проживать данное на обустройство, и муж поедет зарабатывать потом и кровью только тогда, когда кончится миллион, полученный от родителей на текущие расходы. Или, на худой конец, разбираться с проблемами по мере их поступления.

      Так в тиши своего кабинета коротал всё ранее и ранее наступающие вечерние часы мультимиллионер, строитель и любящий отец; зондировал же ход мыслей дочери родитель в те уже редкие минуты (институт, жених, подружки, платье), когда сходился с дочерью за трапезой. На все вопросы о причинах заключения договора, как бы невзначай и как бы между прочим вбрасываемые Павлом Дмитриевичем, Ира отвечала, всё время меняя отправную точку собственных рассуждений. Она то строила из себя рачительную хозяйку и заботливую дочь, пекущуюся о заработанном отцом, то замечала, что папа должен быть доволен, видя её благоразумие и понимая, что дочь не потеряла голову от любви, и бросала мимоходом, что и сам будущий муж уверует в её рассудительность и убедится, что сделал правильный выбор: предложил руку и сердце не только красивой и богатой, но и умной; к тому же не потеряет голову, не возгордится щедростью будущих родственников; придёт к выводу о том, что во взрослой жизни будет отвечать за свои поступки и нести ответственность за них по всем счетам, не будет опрометчиво надеяться на голословные извинения и ни к чему не обязывающее раскаяние, не несущее за собой действительной расплаты. А ещё он сказал, что даже благодарен Ире за посетившую её мысль о контракте, потому что его не будут мучить угрызения совести: ведь он привносит в семью меньшую часть. А ещё так поступают все. А ещё никто не посмеет вякнуть, что на ней женились из-за состояния отца. А ещё… а ещё… а ещё… Это могло сойти за множественность обоснований, но при более детальном анализе выглядело просто вздорностью (понятия «мелочность» и «жадность» в отношении к своему чаду Резников позволить себе не мог). Вздорностью — Павел Дмитриевич печально удивлялся и, по привычке обеляя дочь, заменял вздорность прихотью, причудой, капризом, детской фантазией избалованного ребёнка. О своей обеспокоенности Ире он не говорил: знал меру упрямства, увеличенную принадлежностью к женскому полу, молодостью и эгоизмом.



      Ира не считала себя жадной, потому что свободно тратила деньги отца, но она считала себя воздержанной до аскетизма и умеренной до бережливости, потому что тратила не особенно много. Всё в мире относительно, так ей казалось — в какой-то мере это соответствовало истине, так как девице в её положении, не бьющей дорогие машины — и, следовательно, не покупающей их, не играющей в рулетку, официально в стране отсутствующую, — и не просаживающей сотен тысяч в казино, не занимающейся каким-нибудь дорогостоящим дайвингом и тому подобным, не устраивающей попоек и оргий с размахом (это было уделом мужского пола), пресыщенной и заграницами, и дорогими отелями, обвешанной и бриллиантами, и модными тряпками, просто нечего было желать, просто не было ни времени, ни физической возможности транжирить астрономические суммы. Ира не вела хозяйство — и не держала прислугу, у неё не было машины с личным шофёром, потому что водитель отца возил её на папочкином престижном представительном представительском, — и автосервис не облегчал её кошелёк, у неё не было любовника — и некому было устраивать кровопускание её карточкам, ей не нужны были услуги косметической хирургии — и она не оплачивала многотысячные счета за операции и восстановление в столичных или иностранных клиниках; кафе, парикмахерские, телефоны с планшетами, парфюмерия в принципе обходились недорого. Больше всего Ира тратила на одежду, но в бутиках знали и её персону, и то, что ей нравилось, и то, что ей подходило; вещи она выбирала долго и тщательно (она вообще любила, когда, памятуя о её статусе, с ней возились долго и любезно), руководствуясь своим вкусом и ни в коем случае не полагаясь на советы подруг; выкидывать или относить в церковь содержимое целой секции гардероба, когда заполнялась другая, было как-то жалко, избавляться от того, что не одевалось ни разу, — как-то бессмысленно, забывать в конце месяца купленное в начале — как-то неправильно; отец никогда не бросал дочери упрёков в расточительности, ни в чём её не ограничивал — и Ира любовалась собой, такой хорошей, благовоспитанной и скромной.

      Итак, природа не наказала Иру жадностью и скупостью, отец — скудостью и бедностью, мать — внешностью; приобретением всего оставшегося девушка должна была заняться лично. Ум? Она потихоньку набивала мозги английским — довольно равнодушно, потому что учиться не особенно любила, полагала, что работать по специальности ей никогда не придётся, а незаконченное высшее образование и диплом через три года рассматривала как приложение к приданому. Здоровье? Она на него не жаловалась. Положение? Она являлась частью «высшего света». Авторитет? Она его имела: с её мнением, пусть и не однозначно бесспорным, подруги и знакомые должны были считаться. Ира осматривала свои владения. Ей не хватало семьи, любви и секса — всё это она получит от Жени.

      В знакомстве с Аллой Арчиловной и Лизой на теплоходе Ира не видела заранее спланированной акции — это было, мнилось ей, реверансом судьбы, вознаградившей её за рано ушедшую мать. Такой же улыбкой фортуны она сочла и то, что понравилась Жене, а то, что он уже встречался с её отцом, — да, это тоже перст провидения, благословение свыше. Женя был красавцем и не был похож на других — она влюбилась и стала размышлять о силе ответного чувства. Девушка предполагала, что оно может быть менее страстным: всё-таки избранник как парень был более красив, чем она как девушка; к тому же, у него были, наверное, какие-то фрагменты интимной жизни — не могли не быть у восемнадцатилетнего пригожего золотого мальчика; а ещё такой молодой, как и все в его возрасте, может предвзято смотреть на раннюю потерю свободы — всё это заставляло её рваться в бой и добиваться от Жени страсти, которая не уступит её собственной. Ира решила стать дорогой добычей, трудно завоёванной победой — это поднимет её ценность, выше взметнёт пламя любви в избраннике. Ира дала волю своим капризам и взбалмошности, но ей казалось этого мало — и она уцепилась за брачный договор. Контракт, венчание — это делали всё чаще, делали практически все, это было модно, благопристойно и разумно. Если помолвка уже состоялась и кольцо украсило её руку, у жениха не было возможности дать обратный ход — и невеста добилась всего, показала, что знает себе цену. Правда, было отвергнуто обеспечение после развода, но Ира не сомневалась в том, что после венчания дело до разрыва не дойдёт (о наплевательском отношении Жени к клятве перед боженькой она не подозревала). Таким образом, в ближайшем будущем мадмуазель Резникова вступит в законный брак и всё сопутствующее — Ира расслабилась и с царственным видом посвящала подруг в свои хлопоты, упиваясь их завистью и восхищением.

      — Вы не представляете, Женя стал настоящим знатоком русского фольклора! Да, он даже в Карамзина залез, как-то искали истоки… Жаль, времени мало: этот наряд такая канитель! Нет, белый так избито — я выбрала светлый-светлый жемчужный беж. Правда, с украшениями проблема: я люблю изумруды, а здесь они не подойдут. Свекровь презентует мне бриллиантовый комплект, но я знаю, что отцу будет приятно, если я пойду к алтарю в мамином колье. Да, ты помнишь, я как-то показывала… То, витками с утолщением и более крупными бриллиантами к центру? Да, серьги к нему прилагаются, но оно мне кажется тяжеловатым, я вообще-то имела в виду другое — ажурное, веточками… Он так настаивал на венчании, а теперь боится, бедный: а вдруг я устану! ЗАГС, церковь, свадьба в один день… Его сестра такая милая, так мне с платьем помогла! Целых три дня не отходила, даже жениха под арест посадила, чтобы нам не мешал. Она меня обожает, и сама такая классная и очень приличная, у неё даже мальчика ещё нет. Впрочем, у Жени вся семья пристойная. Лиза мне уже рассказала по секрету, что он такой скромный, совсем по девкам не шастал. Понятно: ждёт меня, единственную, не хочет оскверняться…



      Контракт, предложенный Ирой, сперва показался Жене делом странным, более того: нелепым. Ситуация выглядела тем более абсурдной, чем менее такого разворота можно было ожидать. Провозившись с мамзель два месяца, покорив её сначала в сети, а потом и в натуре, задарив букетами, духами и косметикой, повозив по ресторанам, барам, клубам, выехав даже на лоно природы, на какой-то луг, на какую-то ферму — туда, куда указывал своенравный пальчик, наконец, надев кольцо, Женя счёл, что намаялся изрядно и заслужил безоговорочное право на приданое невесты. Как он будет входить во владение им, он представлял в общих чертах: после заключения брака он как муж станет главой семьи, как глава — возьмёт под свою руку все дела, в том числе и финансовые, и исключит жену из домоуправления, оставив ей карточку на шмотьё и заказы кухарке. С переводом денег со счетов Иры на свои тоже можно было что-то придумать: изыскать причины для обналичивания, запудрить молодую головку, наплести что-нибудь поубедительнее, выторговать в постели — да мало ли!.. Были бы деньги — возможность взять найдётся. Контракт такие операции сильно затруднял. Он не ставил на них жирный крест, потому что Ира прекрасно могла передать ему свои деньги и безо всяких условий, Женя по-прежнему мог рассчитывать на свои чары и затуманивать соображение молодой, но договор был, условия были прописаны жёсткие — и с этим нельзя было не считаться. Положение дел требовало дотошного обмозгования, прежде всего надо было добраться до истоков, до причины появления бумаги.

      Женя начал с того, что рассыпался в комплиментах Ириному уму: как она здорово придумала, ведь контракт и имущественный раздел, когда с его стороны в будущую ячейку общества придёт меньше, демонстрируют и рассудительность невесты, и бескорыстие жениха и исключает злые сплетни о браке по расчёту. Ира довольно заулыбалась. Женя пошёл дальше: подогрел наследницу красным, разморил поцелуями, стал кормить мороженым — и выуживать информацию. Он не верил в то, что в молодой девчонке живут крайнее скупердяйство, алчность Кащея и безнадёжный практицизм, но в чём тогда причина? Узнать удалось немного, Ира с удовольствием кусала итальянский батончик, языком ломала на зубах шоколадную глазурь, а в перерывах говорила, что так делают все, что это модно, разумно и комильфо и завершала свои соображения Жениными же обоснованиями.

      В Ире на самом деле не было коварного тонкого расчёта: она не была к нему способна, да и не нуждалась в калькуляции, но её нехитрая политика, желание стать высоко оценённой привели к оборотной стороне ожидаемого результата: девушка перестала быть для Жени наивным несмышлёнышем, простодушным милым созданием. Он стал её ценить — опасаться сильного врага, ранее прикидывавшегося заинькой.

      Женя увидел в Ире серьёзного противника — и решительно поднял брошенную им перчатку. Он не считал невесту исчадием ада — скорее, определял её как временно заблудшую. Это надо было исправлять. Иллюзии растаяли — что ж, тем лучше! Он тоже из себя что-то представляет, он должен выиграть схватку и соединиться с Алёшей, чтобы никто не мог помешать их привольной жизни. Женя воодушевился: достойный соперник всегда побуждает тебя к достижению совершенства. Он вышел на тропу войны и пребывал в прекрасном настроении: начат трудный поход, цель ясна, он станет первоклассным тактиком и стратегом, дорогу осилит идущий. Он сделает из уготованного ему его семьёй безрадостного существования увлекательный поединок, он не имеет права проигрывать, а для этого… врага надо изучить, влезть в его мозги, вытянуть наружу потаённое, разобраться в эмоциях, настроениях и характере. Как? Конечно, примерить на себя его образ жизни, понять пристрастия. И Женя стал внимательно изучать русский фольклор, мимоходом заметив, что, если подобразуется в нём основательно, ещё и польстит невестушке. Восхищать и льстить, очаровывать и заманивать, порабощать, поглощать… Он со всем справится, он и в постели из неё верёвки совьёт, даром, что гет ему определённо не нравится. Ничего, стерпит; и это ему на пользу: когда холоден и не увлекаешься, ни здравого смысла, ни ясной головы не потеряешь, но это откладывается до первой брачной ночи, а пока… Женя стал действительно прилежно просматривать русский фольклор и к своему великому удивлению обнаружил, что многое в нём стои;т ничуть не ниже той дребедени, которою ежедневно терзают наши уши музыкальные каналы. Процесс его так увлёк, что как-то он в квартире Алёши затянул «На Муромской дорожке». Конечно, получил ощутимый тычок в бок, но нет худа без добра — секс после был у них восхитителен.



      В жизни Жени постоянно что-то происходило; если он не мог существенно влиять на события, он, по крайней мере, в них участвовал — и тем самым изменял ситуацию; он мог что-то предполагать, потому что ему ясны были и цель, и средства, и объект, что-то пытаться перестроить, потому что у него были силы, на что-то рассчитывать, потому что Ира была в него влюблена, собственная семья на него надеялась и Лиза здорово помогала; его вёл и спортивный, и корыстный интерес; к тому же, он был оптимистом — в жизни Алёши не происходило ровным счётом ничего, так как вся она состояла из любви к другу, а повседневность в школе и в кругу семьи давно устоялась и не несла ничего нового. Алёша мог только плестись в хвосте и смотреть на разворачивающееся положение, смену декораций и обстоятельств, но весь этот спектакль игрался Меньшовыми и Резниковыми, а он был связан только с одним из славной компании. «Они же для меня чужие, и я им тоже, — думал Алёша. — Женя так тесно с ними связан: родственник одним, будущий родственник другим — это реально, это вот здесь, на данный момент, это можно увидеть, это наблюдается невооружённым глазом. А я? Что у меня с ними общего? Какие-то намётки на когда-нибудь после свадьбы, которые вроде бы к чему-то должны как-то привести. Бред! Может быть, мы с Женькой давно друг другу абсолютно посторонние, и наша любовь — только секс, физкультминутки для естественной разрядки, простое отправление организма? Женя должен страдать больше меня, потому что я только теряю, а на него навешивают эти вериги, — а он весел и оживлён, он чего-то там замыслил и глупо верит, что получится. Тоже мне, активная Шурочка… Глупо надеется на то, что после свадьбы всё пойдёт по его хотению и к нашей пользе. Как же! Да Резниковы возьмут его в оборот, как с этим контрактом, — и пикнуть не успеет. Жёнушка хуже жандарма, тесть — делец прожжённый, всё у них там схвачено, склеено и связано, оплетут по рукам и ногам — и фиг получится развод через полгода! А начинаешь втолковывать, чтобы серьёзнее отнёсся и настороженнее держался, — как о стенку горох. Хоть бы хны! Верный сыночек, мать его за ногу. И отца. Запутался там в своих махинациях, а разгребать другие должны. Да что за дни такие поганые настали!»

      Женя злил и раздражал Алёшу всё больше и больше. Оптимизм друга Алёша считал ни на чём не основанной упёртостью глупца; пофигизм, с которым Женя относился решительно ко всему, тоже бесил. Несмотря на более чем полугодичное знакомство, приятели продолжали общаться не в доверительной, а в какой-то легкомысленной манере, которую Алёша считал полушутовской и абсолютно неприемлемой в их отношениях. Чего стоила одна идейка Меньшова-младшего о совместном сколачивании состояния посредством найма в содержанки! А как она была подана!

      — Вот ты всё время ворчишь, а больше для нашего будущего делаю я! — укорял любовника Женя. — Я тачку продал, у меня уже двадцать штук на счету, отцу отрапортовал, что Иркины букеты чертовски дорого обходятся и покупатель подвёл, задерживает расчёт. А ты хотя бы паспорт приготовил, чтобы я на тебя доверенность оформил? Или вообще счёт разделил… Или полностью перебросил бы на себя, чтобы резниковские шпионы не чухнули…

      — Зачем? — вяло возразил Алёша. — Не помнишь, что на сайте напечатали? Это до свадьбы — это твоё личное имущество.

      — Да, у тебя всегда отговорки. Я тут в петлю лезу…

      — Всего лишь в дырку…

      — А ты меня обвиняешь. Посмотрел бы я на тебя на моём месте… Был бы сознательным — пришёл бы на свадьбу, сверкая красой, с лучезарным выражением на физике, всех бы затмил — и охмурил бы Иркиного пахана. Ведь у тебя с ним разница сорок лет — ты его вообще можешь трясти как липку!

      — Во-первых, липку не трясут, а обдирают. Во-вторых, на нас двоих продажности уже хватает и не надо уточнять, с какой именно стороны. В-третьих, у меня на такого трухлявого старика не встанет.

      — Самое главное, чтоб у него встал.

      — А у него — тем более. Потом, твой будущий тесть — определённо извращенец и валандается с бабами.

      — А вот и нет! И не женится, и в глянце про его любовниц никто ничего не пишет.

      — Нашёл источник достоверной информации, ничего не скажешь. Да он давным-давно импотент.

      — С чего бы? Денег полно — даже если и были проблемы, его бы быстренько подлечили. И сохранился нормально. Если хочешь знать, я бы Ирке в постели его бы предпочёл.

      — Ну прекрасно — вот и сам проверяй опытным путём.

      — О чём я говорил: ленивец — и всё! Никакой сознательности!

      «Ну что после этого скажешь! И расстаться нельзя: а то ещё забудет, с него станется. И что я в этом Женьке только нашёл, что по-прежнему к нему тянет? Видать, такая у меня печальная судьба». — Алёша вздохнул и схватился за сигарету. А потом её сменил член приятеля.



      Ночь перед свадьбой, которую играли в последнюю сентябрьскую пятницу, Женя провёл спокойно, от греха подальше приняв таблетку снотворного и избежав тем самым печальных раздумий. Последний раз он занимался сексом несколько дней назад, после чего заявил Алёше, что до бракосочетания к нему не прикоснётся: в этом случае естественный голод не вызовет у него проблем с эрекцией в постели с Иркой. Алёша только процедил сквозь зубы парочку крепких словечек и такую же характеристику невесте. Он до сих пор не знал, появится ли на торжестве, и на приглашение отвечал в высшей степени неопределённо. В конце концов, посоветовавшись с Гришей, услышал, что разведка в стане врага ещё никому не вредила, и решил в злодейский особняк наведаться. Будет невыносимо — сошлётся на понос и смоется. А подарок точно не принесёт. Вообще, неплохая идея — нажраться на халяву у злейшего врага…

      Итак, Алёша решил на свадьбе появиться и сообщил об этом Жене накануне дня великого разворота — Женя начал торжественный день с того, что позвонил любовнику и ещё не отошедшим ото сна охрипшим голосом выдал инструкции по правильному поведению:

      — Времени договариваться позднее у нас не будет, поэтому я убедительно тебя прошу. Не забивать мою мобилку SMS-ками с провокационным содержанием: неизвестно, где, в чьих руках окажется мой телефон во время панихиды в ЗАГСе и в церкви; не слать фотки и видео с нашим времяпрепровождением, не бросать соболезнующих взоров; попытаться изобразить радость за друга; сболтнуть пару комплиментов невесте. В целом не высовываться и вести себя прилично. И присмотреться, наконец, к папашке: идея о его соблазнении мне кажется очень даже ничего.

      — Та-та-та! Я уже по этому поводу высказывался, сам его и соблазняй! И запомни: завтра же я жду тебя у себя. А если не придёшь… учти! — после этой неопределённой угрозы Алёша разговор оборвал.

      «Хоть это как-то утрясли. Теперь…» — Женя потянулся, настроение у него было препаршивое. За дверью, как и все последние дни, слышались переговоры Аллы Арчиловны, главного распорядителя, с остальными домочадцами. Наконец мать постучала к сыну.

      — Проснулся уже? У тебя всё готово?

      — Ты же у нас церемониймейстер, у тебя надо спросить.

      Жене так понравилось изображать невинную жертву, каковой он, впрочем, и являлся, что в роль он входил мгновенно. Ну, а мать, чем-чем, но не духовными терзаниями своего отпрыска озабоченная, не обратила на его недовольно-ворчливый тон ни малейшего внимания:

      — Так, костюм, туфли… Вставай завтракать, за цветами позже пошлём…

      — Я надеюсь, ты договорилась, чтоб в ЗАГСе и в церкви долгие некрологи не зачитывали? Пара фраз — и в гроб.

      — Не волнуйся — стандартная процедура без проволочек. «Некрологи» — тоже мне! Своего счастья не ценишь!

      — Вот только не надо! Я этого не хотел и не хочу.

      За завтраком Женя стал жаловаться сестре:

      — Ты представляешь, какой идиотский вид будет у меня, когда я буду стоять у дверей с букетом в руках! Дрянь.

      — А можно и без него, чего тебе с цветами париться: невесту к тебе её пахан подведёт, наверное, у неё уже будет в руках букет с этим… как его… флердоранжем.

      — Ага, и потом начнётся с ним волейбол! Тошниловка… А церковь! Ходи за попом по кругу, а над твоей башкой какую-то корону будут держать… А свадьба! Пока все поздравят, нажрутся и напьются… А брачная ночь! Вскрывай эту тухлятину… Я же весь обдерусь! — забота о сохранности своего достоинства всегда была у Жени на первом месте.

      — А ты ей сразу предложи секс с использованием посторонних предметов. Хочешь, я в секс-шоп за резиновой пиписькой сбегаю? — предложила Лиза. — А, чёрт! Мне же ещё восемнадцати нет, наверное, не продадут…

      — Лиза, перестань со своими глупостями! И ты не помрёшь. Тебе честь достаётся!

      — Вот пусть наш пахан этим и занимается: это его идея была, и опыт у него имеется.

      — Евгений!

      — Восемнадцать лет уже Евгений. Можно подумать, я не прав… Ведь даже в презервативе к ней не подъедешь!

      — Угу, только живьём. И не забудь о хищных благодарных поцелуях после! — Лиза вспомнила прочитанную пару лет назад «Жизнь» Мопассана.

      — Зверских! — обронила мать со знанием дела и сдержанным достоинством чувства превосходства — благодарности мужа, посчитавшего в брачную ночь, что он одарён более, нежели описанный великим французом герой.

      Женя погоревал-погоревал, но в конце концов решил, как обычно, наплевать на предстоящие несчастья: как-нибудь да управится, что раньше срока заморачиваться!



      Отец, отбывший с утра на работу, чтобы раздать ценные указания и разведать часто меняющуюся в беспокойное время обстановку, как и обещал, возвратился быстро. К назначенному часу все, умытые, причёсанные и наряженные, погрузились в авто и поехали к районному отделению ЗАГСа. Обычаев не знала ни та, ни другая сторона, поэтому сочла их чем-то первобытным, варварским и совершенно не стоящим соблюдения. Жених поджидал у входа, Алла Арчиловна стояла рядом и на всякий случай держала в руках розовый букет, с одной стороны шеренгу замыкал Артемий Денисович, степенный, важный и полноватый, с другой, от Жени справа, расположилась Лиза. Уже прибывший Алёша мог без помех скрывать свою грусть от подъезжающих приглашённых, прячась за спинами Меньшовых. Лимузин для молодых тоже сочли пошлостью и на совместном совещании дружно отвергли, поэтому, когда вся компания была уже в сборе, не заставляя долго ждать, из-за угла вырулил навороченный «Мерседес» г-на Резникова, вёзший дочку с отцом.

      — Ну всё. Как и следовало ожидать, невеста не скончалась скоропостижно, предоставив сделать это тебе. Нацепи на физию счастливую улыбку: помирать надо легко, — определила Лиза.