Про щенка Рассказ

  Прочитав трогательный и правдивый рассказ Любовь Снежко "Обыкновенная кошка", в памяти отчётливо проявился один сюжет моей юности, коим я также желаю поделиться, в целях, быть может, воспитательных, морально-нравственных и поэтическо-ностальгических.
 Я, признаться, совершенно не выношу подобные рассказы про несчастных животных и про умиляющихся содеянным живодёров. И это вовсе не по причине некой брезгливости или моей болезненной восприимчивости, а лишь потому, что праведный гнев мой, в адрес любителей глумления над бессловесными Божьими созданиями, перерастает в бурю эмоций и лавину проклятий. Хочется рвать и метать! Немыслимые по своей природе жесточайшие казни, мучительные болезни и неминуемые проклятия представляются мне в виде возмездия, дерзнувшим намеренно обидеть животное! И так было всегда! Проявление любви и уважения к животным, с пелёнок привил мне мой дед, которого я уже неоднократно описывал и вспоминал в своих рассказах. Это сейчас, спустя несколько десятков лет, порывы моего негодования, как правило, заканчиваются тахикардией и успокоительными каплями. А ведь тогда моя юношеская горячность, однажды, чуть было не подвела меня и моего деда "под монастырь".
Большую часть летних каникул я проводил у деда в "Горном гиганте". Теперь "Горный гигант" представляется нам, как элитный микрорайон Алма-Аты, а в то время это был огромный частный сектор, или, если хотите, посёлок, лежащий у подножия великих гор, пестреющий разноцветными крышами домов послевоенной постройки, утопающий в зелени и ласкающий слух хрустальным переливом талой ледниковой, арычной воды. Летние дни, проведённые с дедом, не баловали особым разнообразием. Лопата, грабли, огород, тележки с навозом и углём, дрова, ненавистные колорадские жуки, несомненно, оправдывали "соль" пословицы "Готовь сани летом", а так же физически благотворно влияли на развитие моей мускулатуры, выдержки и смекалки. Жизнерадостность моего деда совершенно не позволяла своему хозяину прозябать без дела. Помимо дел ежедневных, касающихся земельно-огородной сферы, деда преследовало чувство постоянной недореализованности в плане усовершенствования комфортабельности жилища и территории к нему прилегающей. Будучи рационализатором не только по профессии своей, но и по призванию, рационализировать дед мой прекращал исключительно по выходным и по большим праздникам, когда пара бутылок портвейна в компании соседа и шашки-рюмашки, как правило, сопутствовали его праздному времяпровождению.
В такие дни, на правах трезвомыслящего хозяина, мне, 13-летнему мужчине, приходилось инспектировать рацион местной флоры, в качестве своевременного полива, и фауны - в количестве десяти кур с петухом, двух сторожевых барбосов и кота. Дед, как упоминалось ранее, души не чаял в своих питомцах. И вовремя не накормить или не убрать за хохлатыми и лохматыми, деянием для меня казалось преступным..
В последнее воскресение бархатного августа, в святой для моего деда день, в ДЕНЬ ШАХТЁРА, во второй половине дня мой дед, и живший неподалёку сосед Степаныч, будучи тоже шахтёром ( а шахтёров, как известно, бывших не бывает), не нарушая праздничной обрядности упражнялись в игре на шашках. Я же, не обременённый делами хозяйственными, совершал променад в компании двух джентльменов, развлекая местных дам светскими беседами, и игрой в кости (в асыки). Ничто, казалось, не могло омрачить нашего приятного моциона, если бы не внезапный душераздирающий визг, услышанный нами со стороны водокачки. Вовремя подоспев к месту событий, открывшаяся нашим взорам картина, заставила содрогнуться меня и моих приятелей, а наших дам, не сумевших скрыть вопль ужаса, бежать от гнусного зрелища. За водокачкой, возле турника, суетясь и хихикая, копошилась шайка малолетних садистов, наслаждавшихся писком привязанного верёвкой за задние лапы, и перекинутого через перекладину, щенка. Этот сброд, 9-ти, 10-ти летних дикарей улюлюкал и вопил, в то время, как один из негодяев, тупым куском полотна ножовки по металлу, пытался отпилить хвост несчастному созданию. Даже сейчас мне затруднительно припомнить всю последовательность моих деяний, ведь, по всей вероятности, на тот момент я находился в состоянии аффекта, но, по рассказам сопровождавших меня, всё произошло быстро и страшно. Сдёрнув со штанов ремень с солдатской бляхой, я умудрился издать ужасающий рёв, тем самым разогнав беснующихся подстрекателей. Вцепившись в гриву главного палача, я освободил животное и, свернув одной рукой двойную петлю, накинул её на запястье мучителя. Перекинув верёвку через турник, я приподнял ушлёпка над землёй примерно на метр, зацепив другой конец за торчащий из стойки, приваренный кусок арматуры. (Тут необходимо заметить, что накануне этого события дед как раз обучал меня вязать различного вида и назначения петли и узлы).
Рассказывали, что корчащийся от боли малолетний мучитель так верещал, что повредил связки, и пару месяцев изъяснялся шёпотом, но эти подробности я позабыл. Зато я прекрасно помню, и словно теперь вижу, как я принёс домой этого щенка, как меня трясло и как я задыхался от слёз. Помню, что дед со Степанычем, только что начав вторую бутылку партии в шашки, успокаивали меня, и дед, налив мне глоток портвейна, приказал выпить. Помню, как дед взял щенка на руки, осмотрел, и, процедил сквозь зубы: "Вот жешь, фашисты! Мать их за ногу!" Вынул из стола опасную бритву и резко полоснул по шкурке, на которой болтался крохотный хвостик, и, вылив пузырёк перекиси на марлю, приложил её к ране бедного барбоса. И уж точно никогда не забыть мне пузатого и лысого гаишника дядю Валеру, отца, вздёрнутого мной "мальчика-колокольчика", который спустя пару часов ворвался к нам в ограду, и, брызгая слюной, бравируя серьёзными связями, сулил мне колонию для малолетних, а деду, как минимум, штраф.
Мой дед был мудр и физическую силу супротив хама не применил, хотя тот его откровенно провоцировал. Однако с некоторыми яркими лингвистическими приёмами не совсем-таки литературных фразеологизмов, которые своевременно дополнял Степаныч, дяде Валере ознакомиться пришлось.
Я бы с радостью, доподлинно, и слово в слово пересказал читателю весь смысл взаимодополняющих уверений и пожеланий в адрес папаши отрока- живодёра, но привитая мне дедом порядочность подобного просто не дозволяет. Однако было бы не тактично, дабы некоторая недосказанность зияла брешью в симфонии моего повествования, и, если бы я дерзнул отобразить всю полноту этого эпического монолога в словах и в выражениях, не так броско порочащих прекрасную русскую словесность, то выглядело бы это примерно так:
" Какого, падшая женщина, мужского начала ты... презерватив штопанный, изволил так нагло и без приглашения явить людям тут свою гомосексуальную физиономию? Садомит, падшая женщина! Ты, падшая женщина, милиционер обнаглевший, заклеймивший себя сношениями с заключёнными в острог гражданами! Зачем ты пришёл, сука?! Ты, сука (падшая женщина), крайняя плоть с глазами! Уходи, пока я тебе не помог! Отправляйся в заражённые венерическими заболеваниями интимные места! Гомосексуалист ты пассивный и сынок твой гомосексуалист фашистского толка! Ступай, презерватив, да поспешай в женск..."
Стоп!!! Странное всё же явление - русский язык! Интересно, мне одному кажется, что стало ещё мерзопакостнее?
В общем, пока я кормил щенка хлебом, вымоченным в молоке, дядя Валера ретировался. Дед и Степаныч какое-то время курили, рассуждали, и что-то решали между собой, а потом ушли, прихватив портвейн и шашки. Вечером того же дня всех троих участников конфликта можно было наблюдать около водокачки, сидящих на лавочке и рассуждающих о неприемлемости и актуальности дипломатических отношений в среде некоторых политических лидеров.
Гроза, как говорится, блеснув молнией, прошла стороной. Мужики поговорили и мирно разошлись. Наш мученик перестал плакать, наелся, и больше напоминал теперь мячик с лапами. Довольный щенок, выпятив белое пузо с розовой пипкой, безмятежно дрых на кресле. А я, прослыв героем, ещё долгое время не испытывал недостатка во внимании и приятном обхождении со стороны всех барышень, проживающих на нашей улице.
Со временем, конечно, многое забылось. Щенку дали кличку "Тюпка", и прожил он с дедом до конца своих дней. Породы он был табуретно-сосисочной, однако, как говаривал дед, умнее и преданнее пса встречать ему не доводилось. С тем парнем, сыном дяди Валеры, я примирился. Увы, теперь не припомню ни его имени, ни даже лица. Знаю, что умер он от героина в конце 90-х. Горный Гигант, каким он был, и каким я вижу его иногда в снах, снесли, стёрли ,окунули в лету. Теперь лишь только случайные звуки, запахи и темы позволяют ненадолго ощутить, и мысленно вернуться туда, где до сих пор будто что-то живёт. Туда, куда так хочется опять, но невозможно возвратиться.