Кошачья мама. Глава 5

Глава пятая



          В нас иногда звучит музыка, любимая по памяти, так что кожа головы собирается в гармошку,  будто вся состоишь из её нот, плаваешь в ней и ей наполняешься. Проявляются слова и поступки из прошлого. Такими ясными становятся. И ничего уже не сделать, и ничего не изменить. И ты захлёбываешься прекрасным в своей правоте открытием с горечью утраты. А как вкусно нам в этот момент, как сладостно…. Порой в начале фильма звучат слова:
          — Все герои и события вымышлены. —
          О чем это они? Любое слово, поступок, реакция на то и другое как эхо повторялось, и будет повторяться повсюду, где есть человек, пока он существует на планете Земля. Не говорите больше таких слов, не тратьте силы и времени. Нет вымышленного даже в Фэнтези. Образы этого жанра  собраны из частей, существующих в природе людей животных и птиц и насекомых. Всё перечисленное создано, и все мы знаем кем. Мы пользуемся щедротами Господа нашего по своему усмотрению.

          Пожилая женщина  в купе с прикрытыми глазами слушала  в себе именно такую музыку. Она читала свою молитву под звучание музыки внутри себя. Молитва ею собранна из слов из глубины души для собственного  успокоения. Девять абзацев в ней, как девять заповедей. Сила и  искренность молитвы отразились на лице, помолодела женщина, расправились межбровные складочки, лёгкая улыбка приподняла уголки губ. Женское лицо  рассматривает попутчик. Мощь женской молитвы настолько велика, что коснулась его, сидящего напротив.
          — Вам плохо или хорошо? Не пойму…. Извините уж…. —
Ему пришлось подождать, пока слова молитвы не закончились внутри попутчицы.
          — И Хорошо и плохо. —
          — Так плохо или хорошо?! —
          Возмутился мужчина.
          — Проводника позвать? —
          — О, нет…. Путь я свой теперь знаю…. —
          Мужчина обиделся и замолчал. Но попасть в купе поезда и не разговаривать с попутчиком….. Так не бывает!
          — Быть нам вместе долгое время, для интриг и загадок нет свободной полки. —
          — В тесном пространстве всё должно быть предельно ясным. Хочу кушать – не желаете присоединиться? Хочу спать - выключайте свет. Хочу чаю – схожу к проводнику. —
          — Я молилась. —
          Попутчик помолчал, а потом:
          — Выразительно очень. Кажется, до меня даже дошло. —
          Он потёр руками предплечье, руки и плечи свои. По ним, не просясь, гуляли мурашки.
          — Я вот ни одной молитвы за всю жизнь не запомнил. —
          — Свою молитву я сама сочинила. Вернее будет сказать, что она во мне сама сложилась, потому и, запомнилась. —
          — Полюбопытствовать можно? —
          — Нет её в записи. —
          — А вы на словах и вслух. —
          — И вы слушать будете? —
          — Я в том возрасте, когда слушать умеют. —
          Не размышляя ни минуты, попутчица начала читать странный текст, где каждый абзац начинался с объяснения в любви Богу.
          — Я верю и люблю Тебя Господи только за то, что ты есть единственная возможность донести до умерших родителей мои покаяния, терзания души до физической боли. Прочувствовать грех, как грех, каковым он является, без существующих и не существующих или придуманных оправданий.

          — Я люблю Тебя Господи так, как если бы любила и почитала родителей сейчас в том возрасте, который даёт возможность оглянуться назад и зреть незримое нами в молодости.

          — Я люблю Тебя Господи так, как хочу, чтобы любили меня дети мои при жизни, дабы отсечь заранее их боль и терзания в будущем, коснувшиеся меня по истечению лет. Неведомо им будет то, что не считает мать детей плохими, проглатывая обиду детьми нанесённую, потому как знает – не ведают, что творят, потому как сама не ведала что творила.

          — Я люблю Тебя Господи так, как любила сына, и потому знаю силу любви Божьей Матери над сыном плачущей. Неисчислимо много таких матерей, велика их любовь к Тебе. Утешение нам, от знания и веры, что дети наши с Ней у Тебя.

          — Я люблю Тебя Господи так, как люблю дочь одарённую мною жизнью, как она одарила жизнью внуков моих, как я была жизнью одарена матерью. Нет ценнее сего подарка доставшегося нам от Тебя Господи.

          — Я люблю Тебя Господи так, как любила меня мать назад оглянувшаяся, как её любила мать тоже назад оглянувшаяся, как нет конца началу, так мы тебя любим.

          — Я люблю Тебя так, как люблю мужа, словно не было предыдущих мужей, и знаю на веру, что оглянувшись, чтут бывшие мужья жён бывших и наоборот.

          — Я люблю Тебя, как люблю всё вокруг меня тобой созданное, каждую тварь тобой созданную с той любовью, с которой, Ты Господи лепил для нас, сея боголепие.

          — Я верю в Тебя Господи, как верю в только что сказанное.

          В купе затаилась любопытная тишина. Затаил дыхание попутчик. Неповторимый перестук колёс баюкал нервы. Окно бежало вдоль посадки в сиреневом закате.
          — Как много любви. И ничего не просите. —
          Попутчик перевёл взгляд от окна на попутчицу, прокашлялся, в горле запершило.
          — Нечего просить. Всё есть. Всё перечислено было. —
          Неповторимый перестук колёс и сиреневая лента заката за купейным окном.
И понял попутчик, как много всего перечисленного в молитве, как мало оказывается, он знал, ведь и у него всё это есть и было. Значит и он, как эта женщина богатый человек, и просить у Бога нечего, Бог всё уже роздал.

          Дверь купе откатилась. Зеркало спрятало, отражение заката как в карман пальто его положила, что бы в нужный момент его оттуда выхватить успеть. Проводница держала поднос с высоким бортиком. В стаканах дрожали чайные ложечки. Попутчик поспешно снял два стакана и поспешно задвинул дверь, ему хотелось продолжить общение с интересным человеком.
          — Могу доложить вам, что я теперь о вас много знаю. —
Стаканы с чаем стоят против каждого. Стаканам страшно. Они никогда не видят подножку стола в купе. Когда стаканы вносят в купе, им кажется, что столик висит в воздухе.
          — За минуту? —
          Попутчик согласен и даёт понять кивком головы.
          — Мне для этого пришлось долго жить. —
          Вздохнула попутчица и продолжила:
          — В конце концов, сесть в поезд и поехать к началу. —
          — Могу предположить…. В начале у нас есть родители, друзья, коллеги, мужья и жёны, дети. —
          — Вы едите к мужу или к детям. Так? —
          — И к мужу и к сыну. —
          — Судя по молитве сын, должен быть у Бога, простите, конечно, меня великодушно. —
          — Сын был у Бога, но вернулся. Выпросила я сына у бога. Половинка вернулась его. —
          — Несчастье? —
          — Как ноги ампутировали, так и вернулся. —
          — С отцом живёт в Сочи…. —
          Рассказ женщины не был коротким, потому как за долгие и долгие годы, женщина решила выговориться. А кто из нас этого не делал?! Был выпит чай и съедена домашняя сдоба. Вкус пирожков с яйцами и зелёным луком надолго останется в памяти попутчика.
          — А вы куда едите? —
          — В Сочи тоже. —
          — Отдыхать? Муж говорит, что пыльно там сейчас и шумно. —
          — Строитель я. Специалист по плавательным бассейнам, так вы лучше поймёте. —
          — Из Москвы? —
          — Назначение оттуда. —
          — Семья, дети? —
          — Профукал…. Возле вас, после вашей молитвы сразу и понял. —
          — Езжайте к ним, и скажите об этом, как мой муж мне сказал в письме. —
          — Ваш муж один и живёт с вашим сыном, моя не состоявшаяся жена живёт в новой семье. —
          Попутчик и попутчица уже лежат, каждый на своём месте, их разделяет столик с дрожащими в стаканах ложечками, и не даёт возможности взглянуть друг друга. Разговаривая, они смотрят перед собой на дверное зеркало купе и мелькающие по его поверхности световые блики.
          — Если бы вы не возвращались  к мужу, я предложил  бы вам руку и сердце. —
          — Сильно вы мне понравились. —
          Попутчику не ответили. Зря он напрягал слух в надежде услышать слова взрослой женщины. Вместо них в купе послышался тихий смех, почти девичий смех.
          — И как понимать прикажете…. —
          Расстроился  мужчина.
          — Это всё пирожки. Мужчины желудком влюбляются. —
          Купе наполнилось откровенным смехом взрослых уже людей.

          Ночь своё возьмёт и заставит людей уснуть в тесном купе, даже с такими не повседневными мыслями и желаниями. За время сна, поезд, стуча колёсами, почти доберётся до пункта назначения. В дверь в купе постучали, и удаляющийся голос проводника оповестил раскрывших глаза людей:
          — Через полчаса прибытие. —
          И как это бывает с каждым, мужчина и женщина спешат встать, свернуть постельные принадлежности, умыться, привести себя в порядок, чувствуя при этом лёгкое и радостное возбуждение. Хорошие и точные слова, но к настроению женщины не подходят.
          — Боюсь. —
          — Что? —
          — Боюсь. —
          Попутчик обернулся, заглянул в глаза попутчицы и поверил.
          — Как так! —
          — А вот так… —
          Опечалилась женщина.
          — Я собирался с радостью вас поздравить на перроне. —
          — Сын, в любом случае будет вам рад. —
          — Может всё это мужу показалось, или нафантазировал. —
          — Э нет, дорогой мой человек! Старость нафантазировать нельзя. Ваш муж в письме называл вещи своими именами. Другое дело, если вы едите за исполнением несбывшихся желаний в молодости, тогда вопрос может возникнуть. —
          — Я еду… —
          Женщина посмотрела на плывущий за окном вокзальный перрон.
          — Я приехала встречать грядущую старость с дорогим мне человеком. —
          — Не такая вы и старая, но цель замечательная. Только не вижу я на перроне батюшки и человека в инвалидной коляске. —
          Попутчица прилипла к окну.
          — Да не волнуйтесь вы так. Возможно, не заметил. —
          Поезд почти остановился. Состав медленно, медленно ползёт вдоль перрона. Так же медленно в оконное обозрение вплыло лицо её мужа. Он сидит в инвалидной коляске. Поезд прекратил движение. Мать смотрела на сына, а видела мужа в молодости прямо перед собой через крепкое стекло вагонного окна. Рот сына открывался, беззвучно произнося слово мама. Рядом с ним чинно стоит бородатый мужчина, положив правую руку на левое плечо инвалида. Женщина коротко  взглянула в его лицо и отвела взор. Не хватило человеку духа, встретится с глазами человека из горького совместного прошлого.
          — А вот и они, а вы расстраивались. Шикарная борода! —
          Обрадовался попутчик.
И женщину осенило, обрадовалась она подсказке – то борода с проседью так изменила облик бывшего мужа. И тут же вездесущая женская логика диктует ей свою подсказку:
          — Сбреет. Уговорю. —
          Она поднимает руку в знак приветствия и впивается глазами в мужскую бороду, ища родные сердцу черты. Мужское лицо с плотно закрытыми глазами. Зажмурил человек глаза от волнения. За чем-то женщина считает до трёх. Не открыл. Мысленно, на полном серьёзе женщина приказывает открыться глазам. Не открылись. Сын стал махать руками, призывая мать выходить из поезда.
          — Вставайте, я вынесу вам сумки. —
          Говорит попутчик и трогает за плечо застывшую у окна попутчицу. Та поворачивается к нему и в этот момент мужские зажмуренные глаза на перроне открываются. Они видят перед собой за вагонным окном мужчину суетящегося вокруг его бывшей жены. Её он узнал сразу – женщины же не отращивают бород. Батюшка мужчина крупный и рост выше среднего. Крупным шагом он спешит по перрону вдоль вагона, чтобы забраться в него.
          — Здравствуй…. —
          Звучит красивый голос батюшки в раскрытой двери купе. Холодная ладошка женщины выскальзывает из ладони попутчика, тот собирался  направить  её к выходу. Ноги подгибаются и усаживают женщину на место во избежание предстоящего головокружения. Оно пришло и заставило закрыть глаза теперь уже женщине. Головокружение только что посетило мужчину с бородой на перроне, но тот быстро справился с ним. Прибывшая давно забытая ревность вытеснила головокружение, которое тут же посетило голову виновницы в наказание ей.
Попутчик берёт дородный чемодан и такую же ручную сумку в руки. Глазами обводит остальные узлы и чемоданы.
          — Это всё ваше…. —
          — Наше…. —
          Соглашается батюшка.
          — Спасибо, что приглядели. —
          — Замечательная у вас жена. —
          — Недавно понял сам …. —
          Батюшка сторонится. Попутчик выходит из купе, желая двум людям в нем оставшимся всего только хорошего, а те исполняли желаемое. Руками, глазами, сердцем и памятью спешили рассмотреть и почувствовать друг друга. Сын на перроне потерял мать из виду, вертел головой, переводя взгляд со ступенек вагона на окно вагона и обратно.
          — Уже идут. —
          Сказал ему мужчина в дорогом костюме и таким чемоданом и саквояжем в руках.
          — Заочно с вами знаком. Здравствуйте! —
          — С мамой ехали? —
          — В какой церкви вы служите? —
          Вопросом на вопрос ответил мужчина.
Инвалид  машинально назвал церковь и засветился весь лицом, навстречу матери выходящей из вагона. Попутчик взглянул и как сфотографировал картинку воссоединения семьи. Долго будет носить её в сердце и памяти, потому как находится в том возрасте, когда слышать и зреть, как дышать и пить, будет идти по перрону не чувствуя тяжести ноши и нести в себе острое желание  чувств и объятий что у него за спиной.

          Из здания вокзала выходят две женщины поварихи. Они меняли билет с пятницы на среду. После разговора с дочерью Люсина мама не находила себе места. Глаза отражали её душевное состояние и бегали по перрону. Вторая женщина, повариха Люба первая увидела инвалида в коляске Фёдора и его отца батюшку. Вокруг них на перроне наставлены узлы и чемоданы, на них присела женщина. Видно, что человек себя не важно чувствует.
          — А вон Фёдор, твой пляжный друг. —
          — Какой?! —
          Удивилась мама Люси.
          — В слове «пляжный» нет ничего ругательного. —
          — Познакомились мы с ним на набережной. —
          — Нет никакой разницы. С ним его отец, батюшка Фёдор. —
          — Подскажите девочки, в какую дверь направится, что бы сразу такси найти? —
          Зелёные глаза поварихи Любы уставились в карие мужские глаза приезжего с чемоданом и сумкой.
          — А вас не встречают? —
          — Вы мне встретились и это приятно. —
          Зелёные глаза закатились, оказав белки и тут, же вернулись в прежнее положение.
          — Во мне такая же реакция на вас. —
          Повариха Люба взрыхлила рукой рыжие волосы на затылке.
Дорогой чемодан и саквояж поставили на перрон.
          — Дамы местные? —
          — Почти. —
          — И знаете эту гостиницу? —
          Зелёные глаза рассматривают визитку в руках мужчины.
          — Рядом с нами Люсь. —
          А Люся встревожена мыслями и далека от происходящего. Хлоп, хлоп серыми глазами и взгляд сквозь мужчину в хорошем костюме и манерами. Один раз так пронзила мужчину без его разрешения, второй….
          — Поедемте вместе. —
          Предлагает только что сошедший пассажир с поезда.
          — Поедем Люсь? —
          — Уж больно прыткий отдыхающий. —
          Шепнула Люся подруге на ушко в ответ.
          — Едем. —
          Дала согласие зеленоглазая дама, и как бы оправдываясь перед подругой:
          — Мы на пол часика отпрашивались, а тут оказия подвернулась. —
          — Рад помочь дамам. Показывайте путь. —
          Две женщины пошли впереди приезжего. Образ одной из них впитывался в мужское сознание, всколыхнули серые глаза сердечный осадок, блеснуло сердце чистотой чувств давно оставленных в юности. И начало всему этому есть-то встреча мужчины с интересной попутчицей в купе и глаза у попутчицы были тоже серые.

          Двигатель автобуса монотонно гудел, колёса бесстрастно наматывали километры. Пассажирское кресло отзывалось на любую выбоину и трещину в асфальтовом покрытии. Локоть соседа раздражал, как и его постоянный сухой кашель. Фёдор надвинул на лицо панаму. Стало легче. Глаза успокоились. Попробовал запихнуть всё лицо в панаму. Получилось, но  соскакивала. Стал думать о девочке Люсе. Что это он? Он не прекращал о ней думать, даже когда сел в автобус на своё место и когда она проплыло мимо него стоя на бетонном покрытии автовокзала, и была похожа на китайскую девочку с каре чуть выше ушей и прямой чёлкой. Загажено покрытие автовокзала, осыпанно шелухой от семечек и окурками. В памяти парня всплыло лицо бабушки по линии мамы с таким же коротким каре седых волос. Каждый вечер она усаживалась подле своей калитки на лавочку, что бы от души нащёлкать семечек, выплёвывая шелуху себе под ноги и степенно здороваться с соседками к ней присоединившимися. Пройдёт вечер, похолодает воздух у моря, коснётся плеч пожилых людей, встанут соседки, попрощаются до завтра и уйдут во тьму, будет жалобно вскрикивать под их ногами шелуха. Наутро бабушка обязательно сметёт шелуху, оставляя характерные следы от метёлки, и станет у лавочки по-праздничному чисто. И так каждый Божий день. Идёт Фёдор по улице  к бабушке вдоль частых домов и у каждой лавочки характерные следы метёлки. Сразу видно, вчера вечером люди провожали день, сегодня утром его встретили. Здесь должен быть вопрос, а почему же общественные места так не выметаются? Мы его не зададим, в противном случае начнём сердиться и рассуждать и пропустим события, происходящие с парнем. Разве могут происходить  события в движущемся автобусе? Представьте себе, могут.

          Большая  и тяжёлая капля, буквально шлёпнула по затылку соседа Фёдора. Шлёпнула громко, потому, как Фёдор услышал её приземление. Услышал, увидел и стал ждать реакции. Никакой. Подождал.
          — Не слышит. —
          Услышал женский голос Фёдор и посмотрел меж пассажирских кресел впереди стоящих. Там блестел женский глаз, даже сквозь солнечные очки. Вездесущий женский взгляд. Промолчал. Меж креслами забеспокоились и поспешили оповестить следующее:
          — Видимо банка с мёдом легла на бок, а крышка не плотная. А он спит. —
          Фёдор посмотрел на темечко соседа. Капля странно тёмного мёда весело просвечивала солнышком. Поднял глаза на полку. Над головой соседа женская ручная сумка и пакет. Спроектировал взглядом полёт капли.
          — В пакете? —
          — В пакете. —
          Панама и очки смотрят на него строго и объясняют:
          — Панама от пыли, очки помогают заснуть. —
          Фёдор встал и тащит на себя пакет сполки.
          — Но вы не спите. —
          — Как душа чувствовала, что-то не так. —
          Хрясть! Пакет на свободе. Под рукой Фёдора, что держит пакет снизу, ощущение полного подгузника.
          — Беда…. Ваш мёд уже не в банке. —
          — Остановите машину и выбросите. —
          Подаёт голос мужчина в кресле слева по проходу от владелицы пакета. Его соседка таращит на него сердитые глаза и возмущается.
          — Мёд это дорого, натурально и оздоровительно. —
          — Так съешьте его. —
          Спокойно парирует мужчина.
Сосед Фёдора мирно спит с каплей мёда на голове. Автобус шуршит колёсами по придорожному гравию и останавливается. Автобус возмущённо вздыхает. Водитель идёт вдоль прохода.
          — Что у вас? —
          — Мёд течёт. Мёд разлился. —
          Отвечает панама с очками.
          — Чей мёд? —
          Панама с очками молчит. Все молчат. Водитель повышает голос:
          — Чей мёд? —
          — Мой. —
          Пищит панама с очками расстроенным и уже испуганным голосом.
          — Либо мама одарила, а ты абы как сунула. Выбрасываем! —
          Качает головой водитель.
          — Я маме везу. В Пятигорске была и купила. Чёрный мёд с молочая. —
          Водитель раздумывает. Потом ставит в проходе пакет, и осматривает его содержимое.
          — Кто мёд в стекле возит? В пластмассе надо. —
          И пошёл вдоль прохода к водительскому месту.
Люди в салоне перестали дремать, читать и разглядывать земное пространство за окном. Некоторые привстали и повернулись в их сторону.
          — Маме везёт мёду. Нельзя выбрасывать. —
          Объясняет водитель, пассажирам возвращаясь по проходу с ёмкостью в руках для пищевых целей с завинчивающейся крышкой. Вынул из пакета банку и перевернул.
          — Подождём, пока стечёт весь. —
          Объяснил панаме с очками и задержал на ней взгляд.
          — Панама от пыли, очки позволяют заснуть. —
          — Правильно дочка, всё правильно. —
          — Не брезгуешь? —
          Пальцами глубоко проник в липкую банку и снял с её боков мёд. Пакет превратился в его руках в кондитерский мешок. Отгрыз зубами угол пакета и выдавил мёд в ёмкость. Завинтил крышку. Салон взорвался аплодисментами.
          — Так маме  везла…. —
          Раз улыбался водитель, и вышел из автобуса, унося с собой и сморщенный пакет, и ёмкость с мёдом. Панама с очками как кобра повела за ним головой. Водитель не вернулся. Слышно было как он  мыл руки у отрытой двери из компактного умывальника, прикреплённого к ней. Автобус завёлся и вскарабкался на дорогу. Кобра не сводила глаз с затылка водителя.
          — У себя поставил. Тут в сохранности будет. Отдам на выходе. —
          Пронеслось по салону.
Кобра с облегчением опустилась в кресло.
          — Спасибо. —
          Донеслось до водителя.
Мужчина с каплей мёда на голове проснулся. Панама с очками объяснила ему ситуацию. Кто-то передал влажную салфетку, и он воспользовался ей, встал.
          — Хотите выйти? —
          Осведомился Фёдор.
          — В автобусе я ничего никогда не хочу, кроме быстрейшего окончания пути. Хочет дама поменяться со мной местами, что бы быть рядом с вами. —
          Меж креслами ещё ярче заблестел женский глаз. Кобра сняла очки.
          — Угадал? —
          — Угадали. —
          — Хорошая девочка. Маме мёд везёт. —
          Объяснил удивлённому Фёдору пассажир и вышел в проход. Панама, с очками превратившаяся в юную леди в шортах мышкой шмыгнула мимо Фёдора к окошку и сделала вид, что интересуется не Фёдором, а видом за окном.
          — Подремать не удастся. —
          Подумал Фёдор и встретился взглядом с ушедшим мужчиной. Тот пожал плечами, откинул голову и закрыл глаза. Фёдор, не раздумывая, повторил его маневр. Прошла минута, в течение которой юная леди рассматривала крепко зажмуренные глаза парня. Взяла и положила  свою панаму на лицо парня.
          — Так будет лучше. —
          Фёдор дёрнулся от медвежьей услуги, но промолчал. Прошла ещё одна минута под панамой.
          — Правда, так лучше? —
          — У меня есть своя. —
          — А я поухаживала за вами. —
          — А я не просил. —
          — А мы сердитые? А я знаю зачем. —
          Голая коленка грела парню ногу сквозь ткань джинсов. Приятно? Кажется, нет. Значит он сердитый и юная леди права.
          — Оставил девочку на перроне одну и уехал. Теперь маешься. —
          Парень под панамой действительно маялся и размышлял:
          — Сказать сестрёнка…. —
          — Сейчас скажешь, что она сестра. —
          Вот въедливая, какая юная леди в шортах. Тепло девичьей коленки стало приятным при мысли о девочке Люсе, но может быть и от тепла коленки юной леди в шортах. А впереди долгая дорога….

          И назвал бы парень девочку Люсю сестрой, что в том такого. Только не может быть девочка Люся ему сестрой, она правильный не по годам человечек и вырастет, такой и останется. Своим существованием она утверждает понятие человека с большой буквы.
          — Девочка на перроне хороший и правильный человек. —
          — Ей до такого понятия ещё расти надо долго. —
          Сказала, как отрезала юная леди.
          — А ты уже выросла. —
          — Я совершеннолетняя. —
          — Леди курит? —
          Юная леди застопорилась в словах и размышляла над неожиданным вопросом.
          — Умею. —
          — Что ещё умеешь? —
          Тепло коленки, оказалось теплом юной леди. В парне зажёгся огонёк вседозволенности. Сочинская прививка курортной быстротечной любви. Приятна вкусная тянучка внутри себя, если думать о девочке Люсе, но о ней так думать нельзя, она девочка Люся. Если не думать, тогда не очень приятно. Парень вздохнул под панамой и снял её с лица.
          — Дай хоть разгляжу тебя сначала. —
          — Два часа перед тобой маячила. —
          — Не хочешь помаячить ещё? —
          — Ты что, такой правильный? —
          — Хочу таким стать. —
          — Чего ты несёшь? Перегрелся возле малолетки. —
          — Повзрослел. —
          Молодые люди пристально смотрят, друг друга не моргая. Первая сдаётся юная леди, и чтобы не показать этого, выдёргивает из его рук свою панаму, усаживается на колени парню, переносит через него красивые ноги и ставит в проход. Егозит задом по коленям парня. Встаёт, оборачивается лицом кобры и произносит:
          — Похоже, ты состарился возле правильного человека с большой буквы. Бука! —
          Парень надвигает на лицо уже свою панаму и клонит голову к плечу. Ему нестерпимо стыдно за себя и за юную леди. Юная же леди, не стесняясь, булгачит  уже задремавшего впереди пассажира, заставляет его пересесть на прежнее место, тот брюзжит, как пол автобуса под ногами. Фёдор пересел к окну и поспешил оправдаться перед мужчиной:
          — Тут вам солнышко не будет мешать. —
          Пассажир смягчился и сел на его место. Посмотрел на парня.
          — Не спелись? Ночь впереди…. —
          — Репертуар разный. —
          — В ваши- то годы? —
          — В наши годы чаще всего такое и происходит. —
          Пассажир поворошил память.
          — Да…. И я почудил в молодости…. —
          Встрепенулся пришедшей на ум догадке:
          — А как же без этого? Нельзя!  Опыт…. —
          И добавил:
          — Без последствий, конечно. —
          — Не всегда получается. Потом изжога придёт и всё выест. —
          На этом их разговор закончится. Об изжоге парень будет думать всю ночь, анализируя последние свои отношения с отдыхающими женщинами и местными девицами. Как на вешалке висели на нём каждые отношения, и подстёгивали к одному желанию – снять и выкинуть, чтобы не чувствовать тяжести. И действительно, плечи распрямлялись, взгляд впереди себя идущего по набережной, пока не натыкается на такой же свободный взгляд противоположного пола. Бульк и в омуте снова, вернее, в водовороте новизны и вдохновения. Покружилась курортная любовь, обтесала остроту восприятия, и уехала – время пришло.

          Долго гудел монотонно автобус и добился своего, уснул парень, уронил поумневшую голову на грудь, а в нём сердце как подвеска в виде раскрывающегося сердца с фотографией девочки Люси. А девочка Люся в это время спит в своей кровати с необычайно большой кошкой и  счастлива, от предстоящей радости, которая должна принести ей посылка из Сочи от поумневшего парня Фёдора. Уже завтра она выскочит в общественный подъезд и сотрёт пыль с почтового ящика и остальных тоже, пусть и он радуется в ожидании почтальона. Ах, какая забыта традиция, писать письма, слать радость в бандеролях и посылках перевязанных бумажной верёвкой с сургучной печатью! Только представьте себе, рука человека выводит на бумажном листе такие слова, как «Здравствуй!», «Прости», пусть даже «Прощай…». Магия состоит в действии во времени. Человек берёт, садится, думает, пишет, кладёт, несёт и все действия с ощущением написанного, которые укрепляются в нём или находят другое решение. Возьмём действия юной леди в шортах в автобусе. Да, она тоже захотела, сказала, совершила. Но…. Не было действие выдержано временем для верности и крепости.


Продолжение. Глава 6 - http://www.proza.ru/2019/11/22/1726