Семь

Навык «тюрьмы» дал Эммануилу способность мимикрировать под общество, в котором он находился. Эммануил научился неподдельно изображать заинтересованность даже к тому, от чего его мутило внутри. Так же профессионально он научился изображать и демонстрировать познания. У него еще ни разу не возникало интереса к чему-либо, и он был вынужден изображать, что он как все – живет. Хотя никогда у Эммануила не возникало ощущения необходимости быть. Жизнь в теле требовала усилий для достижения целей. А целей не было. Не было и желаний, кроме одного – покончить раз и навсегда с этим сном, в который он был вызван, как ему казалось не своей волей. Эммануил жаждал проснуться. Он ждал, что в небе появится корабль, и его заберут туда, где другие законы, где не нужно притворяться, где Свет и Любовь правят всем, и все дается даром в силу Любви. Здесь его мировоззрение не принято, здесь он чужой, и не с кем разделить эту боль одиночества. «Они так давно играют в эту игру отдельности и желаний, что забыли, кто они на самом деле», – думал Эммануил и плакал. Плакал по цельному и неизменному. Он знал, есть лишь любовь, а остальное игры разума, в которые и его заставляют играть, но играть не было никакого желания. Когда родители спросили его, куда он собирается поступать после школы, Эммануил не нашелся что ответить. Единственное что он ощутил, это боль оставленности любящими его Богами – родителями. Неужели они играют так самозабвенно? – не укладывалось в его голове, – и какие они после этого Боги? К счастью, отец Эммануила, Самюэль владел навыками перфеседио, т.е. мог телепатировать мыслеформы Эммануилу и воспринимать мыслеформы сына. Поэтому у них не было нужды в разговоре, они понимали друг друга без слов. Впервые Эммануил столкнулся с такой возможностью диалога с отцом в возрасте 4-х лет, когда Самюэль взял Ману в лес. Как только они вышли из вагона загородной электрички, отец резко замолчал, но начатый в вагоне диалог продолжался внутри сознания. Чтобы проверить, не чудится ли все это Эммануилу, он изредка часть диалога произносил вслух, и слышал ушами ответ отца, не вырывавшийся из общей канвы беседы. Каждые выходные отец и сын практиковали в лесу передачу информации друг другу напрямую. Эммануил удивлялся, что другие люди не обладают этим даром общения.

15 октября
«Отзвуки душевной непогоды,
В сердце одиночества печать,
И бессонниц горестные всходы
Надо благодарно принимать» Э. Рязанов «У природы нет плохой погоды»

Ты любишь природу, просто любишь… Для тебя совсем не важно, светит ли солнце или идет снег, моросит дождь или дует ветер. Ты просто любишь природу во всех проявлениях ее красоты и очарования.
Ты любишь весну, когда природа оживает, и первые листочки появляются из набухающих почек. Когда дождик смывает все, что накопилось за зиму. Кода земля увлажняется, и из нее появляется молодая сочная зеленая травка и прекрасные цветы. Ты любишь пение птиц в предрассветном небе. Ты благодаришь за свежесть проливного дождя.
Ты любишь лето, с его обилием зелени и тепла. С его спелыми ягодами, высоким небом и неожиданными грозами. Ты любишь гулять под ливнем, когда вся одежда промокает насквозь, и вода стекает потоками по лицу.
Ты любишь осень, с ее гаммой красок.
С ее холодным пронизывающим ветром. С ее затяжными дождями, лужами, грязью и серым беспросветным небом. В эти дни ты становишься немного грустной и молчаливой, но по-прежнему бесконечно прекрасной. Ты любишь утренние туманы и ночной шелест листвы в порывах ветра. Ты любишь полнолуния, с их чувственным светом ночного неба и чистое небо, усеянное зернами звезд.
Ты любишь зиму, с ее морозами и чистотой воздуха.
С ее метелями и искрящимся на солнце ослепительным снегом. Ты любишь рано наступающие сумерки, короткие дни и покрытые мраком утра, когда свет струится только от белизны снега – изнутри. Ты любишь, когда холодно, а снега еще нет, и липкий снег, падающий хлопьями. Когда детвора играет снежками и лепит снежных баб.
Ты любишь любое проявление природы, вне зависимости от ее настроения, от ее погоды. Ты влюблена в саму сущность природы.
Мне легко объяснить тебе, ведь ты имеешь схожий опыт, как я люблю тебя. Я люблю тебя во всех твоих погодах. Когда ты устала и требуешь внимания. Когда ты устала и хочешь побыть наедине с собой. Когда ты устала и жаждешь отдыха. Когда ты ничего не хочешь. Когда ты не знаешь, чего хочешь. Когда ты расстроена до слез. Когда ты в негодовании. Когда ты злишься, когда ты не хочешь говорить… Я люблю тебя не меньше в этих твоих проявлениях. Я люблю, когда ты поешь, когда танцуешь. Когда фантазируешь, когда творишь. Когда ты охвачена бурной деятельностью – ты бесконечно прекрасна.
Когда ты сладко спишь, когда пробуждаешься, когда пьешь чай и когда ешь клубнику. Когда вдыхаешь аромат роз и наслаждаешься ромашковым полем. Когда ты обнимаешь деревья и смотришь на меня нежно и лукаво. Когда ты чувственна и желанна. Когда ты целуешь и ласкаешь. Я люблю тебя любой. Мне приятна ты. Я не хочу обладать тобой. Я наслаждаюсь тем, что ты есть – такая, какая есть. ТЫ!

«Полюби меня, полюби плохим -
Ведь хорошим меня любят и так.
Полюби меня грустным и чужим.
Полюби меня, когда все не так.
Полюби меня, когда денег нет,
Полюби меня, когда я устал.
Полюби, когда мне не двадцать лет,
Полюби, когда я никем не стал» В. Кузьмин «Полюби меня»

Я читаю тебя как Боговдохновенное Писание. Я черпаю все новое и новое вдохновение. И открываю в тебе все новые и новые смыслы, вижу твою глубину и подлинность. Мне не нужно иных книг кроме тебя. Ты бесконечно прекрасна. В тебе вся Вселенная. Весь Мир. Я не хочу, чтоб ты была моей, и твой фолиант пылился лишь для меня. Мне важно само твое существование. Я хочу, чтоб ты была здорова, счастлива и гармонична с собой. Да будет так!

Дописав эти строки, Эммануил отложил дневник и подумал: «Иногда нам кажется, что мы видим этот мир – но он лишь игра образов, созданных нашим сознанием… В первой книге Священной Торы говорится о создании человека, его жизненных системах, именуемым мидражем повествования – древами плодовитыми. Так же в Писании описаны инстинкты – скоты, эмоции – гады, чувства – звери земные, через изучение которых и управления ими, человеку, по замыслу Творца, должно было открыться предназначение и гармония всего Творения. И человек изучал свои инстинкты, эмоции, чувства, различал их, управлял ими, но это так и не помогло ему познать себя. Ведь именно в изучении себя и лежит ключ к разгадке счастья, гармонии и предназначения. Недаром древние говорили: «Познай себя». Писание говорит, о том, что в помощь человеку была сотворена вселенная, мир, который является вывернутым наизнанку содержанием человека – Ева, или Жизнь. Эта Жизнь происходит внутри, но для удобства познания себя транслируется органами чувств на «монитор», называемый миром сим. Все внешние процессы отражают происходящее внутри. Все что происходит со мной, как Эммануилом, происходит внутри Эммануила по закону отражения Адам-Ева (иш-иша)».

16 октября
Малиновый стоял на берегу, смотрел на катящиеся волны и скучал. Он был пуст изнутри, и эта пустота тянула его вглубь себя. К самому центру своего существа… И вдруг, он начал думать об этом. От этого он напрягся, и начал сопротивляться непривычной пустоте. Он желал себя заполнить, не погрузиться в молитву и созерцание, не наполниться благодарностью, а просто заполнить себя, хоть чем-нибудь. В тот момент ему даже показалось, неважно, что это будет: проблема, которую он спешно начнет решать или увлекательное дело, от которого не оторваться, и можно уйти «с головой» от самого себя. И тогда он начал блуждать глазами… И тут увидел Розовую…
Она вышивала, сидя на пеньке, невдалеке от того места, где сидел Малиновый. Ее русая коса и статная осанка выдавали в ней благородные корни предков. «Вот, кем я заполню пустоту внутри» – сказал себе Малиновый и устремился к ней.
Девица была воспитанная, и знакомиться на улице с незнакомцем не пожелала. Тогда Малиновый решил «добиваться» ее внимания. Он применял все ухищрения: он ловко свил из бересты корзинку и наполнил ее спелыми ягодами, положив к ее ногам. Девица поблагодарила, вкусила ягоды, и предалась рукоделию. Потом Малиновый из тростинки сделал дуду, и стал играть на ней подобно трели соловья. Девица на мгновенье отложила вышивание, одарила его взглядом, и снова углубилась в свою работу. Тогда Малиновый собрал на земле из шишек удивительную картинку, чтоб Розовая могла ее увидеть, и она снова одарила его взглядом. Ему так хотелось понравиться ей. Он выдумывал новые и новые способы для привлечения внимания девицы.
Ей показалась забавной игра, и она решила подыграть: как только Малиновый творил что-то, она демонстративно откладывала рукоделие и одаривала его прекрасным взглядом. Тогда он от счастья пускался в пляс. Он заполнял свое пустое пространство все больше и больше ей. Она становилась средством для того, чтоб не позволить пустоте вобрать Малинового внутрь себя.
Время шло, девица все чаще и чаще одаривала Малинового взглядами, а он все больше и больше забывал себя. Все глубже и глубже погружаясь в нее, но, по сути, он просто бежал от своего одиночества. Розовая становилась все больше и больше внешним объектом…
И наконец, настал вечер, и солнце стало клониться к закату. Розовая встала с пенька, и пошла к дому. Малиновый вскочил и побежал за ней. Она прекрасно понимала, что игра закончена, а серьезно так и не наступило. К тому же она была воспитанной девушкой и поняла, что она для Малинового, поэтому она, повернула под мостком на тайную тропинку и скрылась в чаще. Он искал ее, кричал, но тщетно… Через несколько мгновений Малиновый вновь почувствовал пустоту. Она опять жаждала заполнения и влекла его к себе. В самую глубину своего существа…

«Я больше не печалюсь по тебе,
Один ползти пытаюсь по судьбе,
Туманная дорога в неизбежность,
И я бреду по ней сам по себе. –

Я больше не жалею о любви,
Она осталась раненой вдали,
Как птица гордая в молчанье одиноко,
Не может оторваться от земли. –

Небесное притяжение – головокружение,
Душевное изгнание – наказание.

Куда уйти от грустных дум своих?
По кругу в мир волшебный для двоих,
Еще зовет меня порой любимый голос,
Но так далек, печален он и тих» … В. Кузьмин «Небесное притяжение»

17 октября
Бесцветный ждал ее звонка, он знал – она позвонит ровно в 32 минуты. Он ждал и одновременно боялся ее вызова. Ведь он мог не сдержаться и поднять трубку – и все начнется сначала, а теперь он просто не выдержит. Он просто не выдержит нового расставания с ней. Поэтому он так боялся этой встречи. Он уже заранее обрек ее и себя на разлуку….
Почему Бесцветный так боялся Лазурной? Она была слишком близко к нему по духу. Он слишком глубоко понимал неизбежность их взаимности, но был не готов целиком и полностью раствориться в ней. Он не готов был к настоящей всепоглощающей и трансформирующей любви. К ней, любящей и знающей как сделать его совершенным. Он знал, что может дать ей все, но боялся, что потеряет контроль над ситуацией и отдастся ей без размышлений, о том, что будет дальше. Бесцветный боялся, что Лазурная та, которую он искал всю жизнь. Он боялся ее звонка, как смерти для себя неподлинного и воскресения в настоящем. Воскресения с ней, в здесь и сейчас…
Она позвонила в 32 минуты…
Вторник всегда был их днем, днем их знакомства, днем их единения…
И он струсил, и не подошел к телефону… И она не смела форсировать то, что суждено было им судьбой. Она любила его, и не стала ущемлять его свободу…

18 октября
Изумрудная тихо обняла Желтого… Он сиял от радости ее возвращения, от единения с ее нежностью, с ее ароматом, ее миром. Он проникся им насквозь, и был неделим с ней… Она молча стояла, и струилась теплом и мягкостью, ей было приятно, все, что ей хотелось, было теперь в ее руках. Желтый вспомнил свои первые стихи:
– Жизнь моя как в дремучем лесу,
В нем деревья с лианами – люди,
Лес горит, коль его не спасу,
Знаю, иного такого не будет…,
Он написал их, когда ему было 15 лет, и это пророчество он пытался, плохо ли хорошо исполнить сознательно или бессознательно всю жизнь…
– Не переживай, я знаю, что ты раньше программировал себя, а сейчас становишься все более и более спонтанным, – сказала Она, обняв его чуть крепче, – я пытаюсь понять, куда девалась твоя чувственность, твоя подлинная сентиментальность и ненадуманный романтизм? Почему твое сердце стало таким жестким? Почему ты стал стесняться того, что тебя привлекают первые цветки мать-и-мачехи, появившиеся на пригорках вдоль дороги? И когда ты идешь с работы домой мимо них ты не слушаешься своего сердца в желании наклониться и понюхать их, а оборачиваешься по сторонам, глядя на прохожих, как бы они не прочитали твои мысли? Почему ты стесняешься смотреть на Патриарших пудах на облака, ведь ты же хочешь этого, но что запрещает тебе кроме тебя самого? Ты боишься променять искренность на мнение случайных людей, проходящих мимо? Почему ты не бегаешь по росе босиком, как сделал это, сдав диплом? Почему тебе немного неудобно рассказывать, как ты резвился и бегал по полю босиком в костюме и брюках, а потом так танцевал, что забыл, где оставил ботинки, и возвращался домой в метро босиком? Почему тебе тогда не было стыдно в метро, и даже когда ты входил в свой лифт с соседями по подъезду ты не стеснялся их удивленных взглядов, направленных на босые ноги? Почему ты перестал быть утонченным и внимательным к чужим проблемам и желаниям, отгородившись понятием «это чужая карма, я к ней никакого отношения не имею»? Почему ты забыл, как ты мог умиленно смотреть на смеющегося малыша? Почему ты перестал писать стихи? Почему ты так холоден и расчетлив? Почему ты такой неестественный? – Она смотрела на него любящими глазами, слезы текли по ее щекам, вся блузка уже была сыра от них… Не сдерживая рыданий, не пряча потекшую на глазах тушь, Изумрудная смотрела в его глаза и продолжала, – Понимаешь, я не хочу тебя ни в чем укорять и упрекать… Понимаешь, просто мне больно, безмерно больно за тебя, за то каким ты стал…
Желтый взглянул в ее широко открытые любящие глаза, увидел в них искренность, тепло, поддержку и то, что не выразимо словами… он поцеловал ее троекратно в губы и радостно взглянул на несущиеся по небу облака…

19 октября
Тяжелый почувствовал нестерпимую боль в сердце. Эта боль чувствовалась им в ментальном теле, но она пронизывала его тело также в районе ключиц, дыхание было затрудненным.
– Зачем она так? Мне же больно, почему она такая бесчувственная. Мне лучше сейчас отвлечься, не думать о ней, и боль рассосется, – страдальчески размышлял Тяжелый.
– Боль не рассосется, – услышал он голос незнакомки, – сейчас ты рассматриваешь боль пристально, и потому она занимает весь «монитор» твоего сознания. Да, со временем, ты сможешь отвлечь себя от боли, сможешь переключить внимание на другое. Но боль от этого не исчезнет, она останется, и будет также разрушать цельность всех твоих тел. Она будет скрытым ядом отравлять тебя, и при новых обстоятельствах нарыв снова даст о себе знать еще большей болью. У тебя есть выбор, либо принять эту боль и трансформировать ее. Найти ее источник в себе, и понять, где ты зажимаешь в себе энергию, которая течет сквозь твои тела свободным потоком. Либо, снова и снова вселенная будет тебя возвращать к непрожитому уроку, через боль, – ее голос звучал мягко и твердо. Но Тяжелому не хотелось верить в очевидность ее слов, ведь признать себя источником боли означало начало перестройки всех своих убеждений. А когда рушатся пусть даже неверные и разрушительные схемы (а все схемы ложные), почва уходит из-под ног, а летать Тяжелый пока не научился.
– Это она доставляет мне боль, это все Фиолетик, это у нее нет совести и нравственности. Это она издевается надо мной, – возмущался Тяжелый, – стоит мне ограничить общение с ней, и моя боль исчезнет. Нельзя же быть рядом с теми, от кого испытываешь дискомфорт.
– Смотря для чего ты живешь, – тихим голосом ответила незнакомка, – если у тебя есть цели устроить это тело в этой жизни без боли, если твои цели в реализациях твоих социальных схем, то я не смогу тебе что-то объяснить, ведь твои глаза смотрят в другую сторону.
– А разве я могу ощутить что-то, кроме как этим телом, его органами? – вдруг перескочил на другую тему Тяжелый.
– У тебя много тел, ты не ограничен этой физической оболочкой, но ее страдания сейчас отражают, то, что в тебе искажает Божественную Сущность, которая чрез тебя явлена. Если для тебя не важно, что ты Бог, если не важен тот, кто проявляется сквозь все, что есть, как я могу тебе объяснить, что кроме этого знания ничего нет, что все остальное только временные иллюзии туловища, – без слов сказала неизвестная в сердце Тяжелого, и его сердце отозвалось нестерпимой болью.
– Забыть, все забыть, жил же я нормально без этого бреда, – шмыгнул носом Тяжелый.