Продолжение 16

                Жизнь продолжается

Моя вторая жена Ольга – художник –оформитель, попросила меня взять её с собой в Ленинград. Она хотела побывать в Эрмитаже. Приехали. Нас поселили в гостинице «Европейская». Ольге захотелось попить чаю. Поставила стакан с водой в туалете номера на стеклянную полку и включила кипятильник. От нагрева стеклянная полка лопнула. Это грозило большим скандалом. Пришлось такую же полку выкрасть из общего туалета и заменить на лопнувшую. До сих пор мучают угрызения совести.

Ольга была беременна, когда рванул Чернобыль. Она уехала к родителям в Новую Каховку, но рожала в Херсоне, город который прославил Пушкин: «Уныл и мрачен град Херсон, тоскует хер и давит сон». Я остался в Киеве и с Олегом, братом Богодара, занимались дезактивацией, принимая молдавское вино. После я поехал к Ольге. Сына она родила двадцатого августа 1986 года. Когда я пришёл на работу в «Укркронцерт», меня вызвал начальник первого отдела. Говорит: «Мы вам дали звание заслуженного артиста. Поэтому, вы должны сыграть концерт для ликвидаторов Чернобыля». Я ответил: «Выдайте мне свинцовые трусы, у меня молодая жена и маленький сын, которого я должен кормить». Конечно, не поехал. Гитарист Владимир Шаруев, поехал. Играл, а после на него так повлияла радиация, что он после ста метров ходьбы, должен останавливается, чтоб отдохнуть.

В 1988 году в Москве была организована выставка картин Сальвадора Дали. Я позвонил в Москву моему другу Валерию Терещенко, бывшему преподавателю в Луганском музыкальном училище по предмету «дирижирование» и попросил купить нам с женой билеты. Он мне сказал, что билетов уже нет, но его жена Ольга Костина – искусствовед, организует нам посещение выставки. Мы прибыли в Москву, сели в такси и поехали на квартиру моего друга. Его жена – дочь знаменитого донецкого скульптора Владимира Костина, автора памятника «Артёму». Она главный редактор журнала «Русское искусство». Написала пять книг и сто пятьдесят статей по искусству. Когда мы приехали с ней на выставку, там было очень много народа. Нам пришлось более часа простоять в очереди. По удостоверению Ольги Костиной нас пропустили в зал.

Описывать впечатление от картин Дали, написавшего книгу «Я гений» очень. сложно и не нужно. Вспомнилась байка. Преподаватель: «Талант – это заболевание». Студент: «А это не опасно?». Преподаватель: «Не волнуйтесь – вы здоровы». Несомненно, у Дали были психические отклонения Семейная жизнь с женой Гала – настоящая фамилия – Ольга Дьяконова, складывалась сложно. После женитьбы на ней, рассорился с отцом.

Арам Хачатурян, находясь в Испании на гастролях, попросил организовать ему встречу с Дали. Получил приглашение. Более получаса в одиночестве прождал в огромном зале. Наконец, услышал звуки своего «Танца с саблями». Двери распахнулись и через весь зал на швабре, изображая всадника, совершенно голый, размахивая саблей, «проскакал» Дали и скрылся в противоположной двери. Вошёл дворецкий и объявил, что аудиенция окончена. Когда Хачатуряна спросили: «О чём была беседа?» Он ответил: «Беседа была об искусстве».

Позже, когда Ростропович рассказал Дали о смерти Хачатуряна, которого он обидел, у Дали навернулись слёзы на глазах.
Лично я почти всю жизнь слушаю его музыку. Часто бывал на балете «Спартак», куда бы не приезжал с гастролями.

           О гитарах и о себе

Ленинградская фабрика музыкальных инструментов имени Луначарского кроме ширпотреба изготавливала и концертные гитары. В училище и первый год обучения в консерватории, я играл на такой гитаре. Будучи студентом консерватории, я преподавал в Доме учителя. Когда у меня 1963 году умер отец, поехал в Луганск на похороны, оставив гитару в кладовой под замком. Когда вернулся с похорон – гитару украли. Я купил гитару московского мастера Феликса Акопова. У неё был приятный тембр, но неправильная разбивка ладов. Она не строила. Когда я начал репетировать с Богодаром Которовичем, а у него был абсолютный слух. «Я не могу слышать эту фальшь, – говорил он, – избавься от этой гитары». И я избавился. Продал грузинскому гитаристу Тариэлу Барамелову. Сейчас он живёт в Нью  Йорке, и я с ним общаюсь по телефону. Он талантливый композитор, играет, концерты из собственных сочинений. На грифе гитары переделал разбивку ладов. Теперь она ладит.

Потом я купил гитару Николая Ещенко. Случилось это так: мой знакомый любитель – гитарист, полковник, пришёл ко мне в гости и говорит: «Мой сын проиграл в карты большую сумму денег. – Помоги решить вопрос». Я знал одного парня из киевской мафии (не буду называть имя, а то они меня и в Канаде достанут) и организовал встречу полковника с ним. Тот сказал, что долг надо отдать. а он прикажет не пускать сына в игорные дома. Полковник предложил мне купить у него гитару за 300 долларов. Гитара мастера Михайлова. Я её купил, смыл синтетический лак, покрыл натуральным лаком, отполировал и до сих пор играю на ней. После, когда я жил в Техасе, купил испанскую гитару Родригеса, но она так и осталась девственницей, лежа в футляре.

Выскажу несколько мыслей о гитарах русских мастеров. Почти все их гитары издают звук с треском? Накладка грифа не правильно изготовлена. Надо, чтобы она была сделана не одинаковой толщины, а с уклоном. Над первым ладом толщина её должна быть семь миллиметров, а над двенадцатым – четыре. Тогда не будет треска. Так я сделал с гитарой Михайлова. Почему деки трескаются? Потому, что мастера не покрывают лаком деки внутри корпуса. Когда погода сырая, дека набирает влагу. После высыхает и трескается. Я гитару Михайлова покрыл лаком и двадцать два года не имею проблем. Смычковые инструменты все покрываются изнутри лаком.

Работая в филармонии, я стремился играть в ансамблях с музыкантами, которые играют на признанных, академических инструментах: скрипка, виолончель и другие, показывая, что гитара тоже из этой категории. Я впервые в Союзе исполнил «Концерт для гитары с оркестром» Вилла  Лобоса с государственным симфоническим оркестром Украины в зале филармонии. За исполнение крупной формы я должен получить гонорар: три с половиной моей концертной ставки. Пришёл в кассу, а мне заплатили всего одну ставку. Я иду к директору Старостину. Он раньше работал начальником тюрьмы, за что нашу филармонию остряки называли– «Филармония строгого режима». Спрашиваю:
– Почему мне заплатили одну ставку? – ведь в книжке Министерства культуры написано, что за исполнение сочинений крупной формы: концерта, сюиты, оратории – оплата три с половинной ставки…».
Отвечает: «Вы на сцене находитесь всего двадцать минут, а требуете плату, как за целый день работы».
Смотрел я на него и вспоминал слова дедушки Крылова: «Беда, коль сапоги начнёт тачать пирожник…» Откуда ему знать, что все концерты длятся двадцать – тридцать минут. Только у Шостаковича – сорок пять минут.

Этот концерт я играл в польском городе Гданьске. Приехал туда вместе с женой Ольгой. Она захотела посмотреть город и побывать на концерте. Поселили нас в хорошем номере гостиницы. Хорошая еда, за всё оплачено. На следующий день репетиция. Оркестр очень хороший. Вечером концерт. Зал полон народу. Приняли прекрасно, вызвали на поклон…
Играл я этот концерт и в Кемерово. Мы приехали вместе с дирижёром киевского камерного оркестра Романом Кофманом. Нас встретили и поселили в люксовом номере гостиницы. Пообедать мы пошли в ресторан. Роман – вегетарианец. Начал заказывать вегетарианские блюда: капусты нету, ни моркови, ни свеклы. Я говорю: «Если нету, так сделайте!» Мне официант говорит: «Молодой человек, дешёвые блюда закончились». Подошёл мордатый шеф: «В чём дело?». Говорю: «Я заслуженный артист, мой друг – народный. Мы ваши гости, приехали давать концерт. Мы сейчас пойдём в горком партии и расскажем, как кормят в ваших ресторанах». Сделали, принесли и денег не взяли. Впоследствии, я этот концерт играл ещё и в Киеве по заказу бразильского посла.

Свой собственный концерт для гитары и симфонического оркестра впервые я сыграл в Луганске, в программе «Музыкальные премьеры». Затем, в Киеве. Николай Стецюн, хороший композитор, написавший яркий, прекрасно оркестрованный концерт для гитары и оркестра, организовал исполнение моего концерта в Харькове. Приехали мы с женой Ольгой в Харьков. На репетиции у оркестрантов возникли затруднения с метром. Они не привыкли играть размер пять восьмых, но после моей подсказки, как правильно считать – всё окончилось благополучно.

После окончания концерта, мы с Ольгой, как говорят артисты, «накрыли поляну». Иван Митрофанович Балан тоже был у нас, но не пил – у него были сильные головные боли. Вскоре он умер от опухоли мозга. Мне позвонили, но я не смог приехать на похороны – готовился к отъезду на гастроли. Надо сказать, что после смерти отца и брата, я не хожу на похороны. Даже когда в Канаде умер мой знакомый пианист – я не пошёл. Семья его обиделась. Я человек очень впечатлительный, моя нервная система от этой борьбы за выживание оказалась до предела истощена. Тот, кому пришлось поменять три страны – меня поймёт. Приезжаешь и видишь – ты никому здесь не нужен.

Вспоминаю анекдот в тему. Умер один мужик и попал в рай. Целый день ходит, цветочки нюхает, яблочки срывает и кушает. Вечереет. Он заглянул через забор вниз, а там – ад!? Музыка играет, пьянка, голые девки сидят на коленях у мужиков… Перелез через забор и спустился по лестнице вниз. Погулял и на утро вернулся снова в рай. Так проделывал несколько раз. Понравилось. Подходит к Богу: «Отпусти меня в ад». Бог спрашивает: «А не пожалеешь?». Отвечает: «Нет!» – «Тогда иди». Святой Пётр открыл ему ворота. Мужик подходит к аду. Стучится в дверь. Она открылась. Черти схватили его и в котёл с кипятком. Он начал орать: «Позовите главного чёрта!». Явился Вельзевул: «Чего орёшь?». Мужик: «Когда я лазил через забор, и водку пил, и женщин имел, а когда официально пришёл в дверь – меня в кипяток!». Вельзевул ему говорит: «Когда лазил через забор – ты был туристом, а когда пришёл официально в дверь – ты иммигрант».

Но до моей иммиграции было еще далеко. В 1986 году состоялся Всесоюзный фестиваль гитаристов. Приехали гитаристы даже с Владивостока и Хабаровска. Клуб меня выбрал президентом Ассоциации. Я занимался организационной работой: проведением концертов, лекций. Всё было на высоком уровне. На билетах клуб заработал некоторые деньги, которые были украдены из сейфа хорового общества.

Я сказал членам Ассоциации, что больше не буду этим заниматься потому, что нельзя никому доверять. Конечно, украли работники хорового общества. Рыба гниёт с головы. Президент хорового общества, народный артист Украины Сергей Давыдович Козак занимался приписками, не выступая в городах Украины. Его выгнали с запретом занимать руководящие должности, но вдруг его назначают директором филармонии. Собранию артистов филармонии чиновник Министерства культуры представил его, как нового директора. Очень популярным стало его изречение: «Голос – это дар Божий, а играть каждый сумеет». То есть, голос – это высокое искусство, а инструменталисты – вторая категория. Концертные ставки вокалистов были выше ставок инструменталистов.
Как то меня вызывает директор филармонии Козак и говорит, что из Союзконцерта пришла заявка на мои двадцать концертов в Казахстане и два концерта на Байконуре. «Но ты не полетишь, – заявил он, – у тебя и без того много концертов и большие переработки».

Я иду в министерство к Министру культуры Олененко Юрию Александровичу. А это тот самый выпускник театрального института, который меня просил, чтобы я музыкально оформил их выпускной спектакль «Бесприданница». Секретарь меня знала и доложила, что я пришёл. Войдя в кабинет, я передал разговор с Козаком, добавив от себя: «Юрий Александрович, я работаю в филармонии по факту. Сколько концертов сыграю, столько и получу денег. Остальные артисты, которые в штате, если не играют, то получают семьдесят пять процентов от ставки. У меня этого нет. У меня специальное приглашение из Байконура. Мне кажется, что вам не нужно звонков из Министерства обороны: «Почему Полухин не прилетел и не выступал в Байконуре?». Министр быстро всё уладил. А с директором филармонии отношения разладились. Вскоре его сняли и поставили директором его зама – бывшего начальника тюрьмы. Как говорится: «Хрен редьки не слаще».

Мы с Валерием Петренко играли в зале филармонии концерты. У каждого была своя программа, своя публика и свои поклонники. Слушать Петренко приходили гитаристы Манилов, Любимов, Крахмальников и другие. Им нравилась яркая виртуозная игра Валерия. У меня же в зале в большинстве были представительницы прекрасного пола, получавшие удовольствие от моей экспрессивной игры. Одна моя знакомая, преподаватель университета говорила: «Когда ты играешь, мне хочется любви». Хотя я играл и виртуозные пьесы: «Астурию», «Арагонскую хоту», «Венецианский карнавал», «Большую сонату» Паганини».

Как-то Валерий позвонил мне и сказал: «Гитарист Любимов поступает музучилище города Луганска, не мог бы ты посодействовать?». Посодействовал, но после пожалел об этом. Мне рассказывал Константин Смага, очень порядочный человек и преподаватель гитары, что однажды на дне его рождения собралось много гитаристов. Любимов начал петь дифирамбы Валерию Петренко и негативно отзываться о моей игре. Тогда Смага включил магнитофон. Зазвучала «Арагонская хота» Франсиско Тарреги. Любимов стал восхищаться игрой, думая, что это играет Мария Луиза Анидо, но Смага сказал, что это играет Полухин на терц  гитаре.

Однажды утром мне позвонили в дверь. Открываю – стоит Владимир Манилов. Поздоровались. «И что же тебя привело ко мне? – спрашиваю. – Ведь ты же друг Петренко и ходишь только на его концерты…».
– Тут такое дело, – говорит. – я написал школу джазовой игры на гитаре, но мне в редакции сказали, что рецензию должен дать гитарист с консерваторским образованием.
– Так, почему же тебе не написал её Петренко? – Он тоже с консерваторским образованием?..
– Я ходил к нему, но он сказал, что в джазе ничего не понимает и рецензию писать не будет.

Я тоже джаз не играл, а только рок  музыку. Рецензию подписал. Она была у него заготовлена заранее. Я зла ни на кого не имел. Если видел, что дело достойное того, чтобы его продвигали – всегда содействовал. Был случай, когда я отказал. В филармонию пришёл однажды мужчина и достал из мешка гитару, сделанную из кровельной жести. Попросил написать рецензию. Я сказал, что он обратился не по адресу и ему надо обратиться к жестянщику. Валерий, не знаю почему, рецензию написал, эти гитары пошли в производство, но экспериментальную партию никто покупать не стал. Идея завяла на корню.

Однажды, уже в роковые девяностые годы, меня пригласили на республиканское радио на интервью. Редактор говорит мне: «Вы обязаны говорить на украинском языке». Отвечаю, что я русский, а украинский – понимаю, но разговаривать не приходилось по той причине, что моё окружение говорит только на русском и мне не было необходимости изучать язык. «Вы же дали переводчика французу, – говорю я ему, – дайте и мне переводчика с русского на украинский». «Нет, вы должны выучить украинский», – слышу в ответ. Отказался и ушёл. Я не мог вынести подобной дискриминации.

У меня уже начала зреть в голове мысль об иммиграции. Нужно ли мне учить украинский язык? Я мог стерпеть многие невзгоды в жизни, но когда столкнулся с воинствующим национализмом, с яростной атакой на мой родной язык – это переполнило чашу терпения. «Уеду в Аргентину, – думал я, – буду учить испанский. Не так обидно будет, чем жить в своей стране и чувствовать себя иностранцем».