Без названия

     Мужчина шёл по лёгким ступеням подъезда вниз. Останавливаясь на каждой площадке и переводя дух, он пытался одной рукой застегнуть пальто. Это, с трудом, но получалось.
Брысь, шкодный! - цыкнул он на полосатого кота, который пытался поласкаться о его брючину. - Вот ведь создал же Господь...- отодвигая кота ботинком в сторону, продолжал ворчать он.
   Оставалось ещё два пролёта.
    В груди саднило. Прислонив к стене трость, мужчина наконец справился с неподатливыми пуговицами и зашагал вниз.
    Январь встретил сырым ветром. Снег в Москве уже давно лёг, и во дворах в  углах уже кое-где собрались серые кучи.
   Налево, направо, налево и прямо в арку. Наконец-то!
    Петровка выскочила навстречу шумом проезжающих пролёток и пыхтением автомобилей, яркими вывесками и пёстрой толпой. Ему нравилось быть здесь. Слушать людей. В коротких диалогах проходящих мимо угадывать их истории. Вот лавочник, распекающий нерадивого работника за испорченный товар; вот городовой, поклонившись, поглаживает длинный ус; вот барышни, взявшись под руки,  перешёптываясь, спешат по важным делам. Жизнь кипит, идёт день за днём своим чередом.
Извозчик! К Московскому Художественному театру.
Хорошо, барин.
   Мимо пробежали два гимназиста в форменных курточках...

   Гимназисты в форменных курточках остановились у театральной афиши. Сегодня она была особенно яркая. Давали «Елену Прекрасную» с Кольцовой в роли Елены.
   Это никак нельзя было пропустить! Театр! Как давно он мечтал побывать там...
    Театр представлялся каким-то другим миром, чем-то особенным, нереальным, сказочным. В кулаке зажаты 15 копеек. И вот она, касса, и заветный синий листочек!
     Зал ослепил их блеском люстр, пышностью декораций, красотой интерьеров и платьями гостей. С каким же нетерпением ждали они с братом начала представления...
     И вот дирижёр поднял палочку, шум на галёрке постепенно затих, свет погас, и мир вокруг заполнила музыка...

Тпру-у, чумная, куда прёшь! - голос извозчика вывел из оцепенения.
Пересекали Петровский бульвар, и лошадь, видимо чего-то испугавшись, шарахнулась в сторону и зацепила соседнюю пролётку...
 

...Музыка заливала зал, поглощала всё вокруг, обволакивала сознание. Занавес медленно пополз в стороны, и окружающий мир перестал существовать...
Ну как тебе, брат? - Иван тряс его за руку посреди мостовой. - Как, понравилось?
   А потом они шли по грязной таганрогской улице, не замечая ни луж под ногами, ни криков извозчиков, ни вообще ничего вокруг. Потрясённые, влюблённые, упоённо рассказывая друг другу о своих впечатлениях...
   Потянулись однообразные школьные будни: каждодневная, вся разбитая дорога в гимназию, скучные уроки алгебры и географии, латинского и греческого. И лишь в библиотеке он оживал, читая взахлёб
Отвечать урок сегодня пойдёт...Благочестивый Антон!
  При этом воспоминании улыбка появилась на лице мужчины в пролётке.
  Отец Фёдор наблюдал, как в замешательстве ученик прячет что-то в парте.
Что у Вас там?  Театральные афишки, поди, как всегда? Ах, нет, не афишки. Книга. И что же это? ГётЕ! Да Вы, сударь, вовсе не Антоша Благочестивый. Вы, сударь мой, - Антоша ЧехонтЕ!..
   Пролётка подпрыгнула на булыжнике мостовой и остановилась. Кучер соскочил с козел и принялся осматривать заднее колесо.
Сию минуту поправим, барин, сию минуту, не извольте беспокоиться!
 «Ох прав был Николай Васильевич, дороги, дороги...»
   Пролётка стояла против усадьбы Римского-Корсакова с кондитерской на первом этаже. Дверь её поминутно отворялась и оттуда выходили, держа в руках кто свёртки, а кто и коробки с тортами, покупатели. Небольшой жёлтый этот дом, с полукруглым окном на мансардном этаже, почему-то напомнил ему  гимназию в далёком Таганроге. Может выкрашены они были одной краской, а может выстроены похоже...
Всё, барин, готово. - Но, родимая, пошла!...
  Протарахтев ещё мимо пары домов, пролётка остановилась.
Благодарствуйте, барин, дай Вам Бог здоровьица.
И тебе спасибо, Пригодилось бы.
  Мужчина достал из кармана фланелевый платок, снял и протёр запотевшие очки. Резная деревянная дверь перед ним распахнулась, и швейцар с окладистой бородой пробасил навстречу входящему:
Как Ваше здоровье, Антон Павлович? Как почивали?
Слава Богу, Василий, слава Богу.
     Закрылась тяжёлая дверь. И сквозь стекло Василий видел, как села на уличный фонарь небольшая серая птица, отразившись во всех театральных окнах. Села, чтобы никогда уже не покинуть этих стен...