Круговерть Глава 57

     Действительно, Андрею уже давно приходилось соотносить себя с людьми давно умершими, такими как Сократ, Иешуа, Кант, Толстой. Их было много, на самом деле. И все вместе они составляли для него некий идеальный образ человека разумного. Среди окружающих же его людей он отчего-то не встречал таких, с кем бы мог себя соотнести не на бытовом, а на смысловом уровне. В этом и заключалась самая серьёзная для него проблема: с умершими у него не было обратной связи. А ему было настоятельно необходимо проверить на практике, сможет ли он в отношениях с другими людьми исполнять пять «его» заповедей, чтобы достоверно узнать, к чему такое исполнение его приведёт. Для этого нужно было как-то возвращаться к живым людям.

     Андрей выписал себе заповеди на бумажку и стал везде носить с собой в кармане. Вот эти заповеди:

     1. Не противься злому.

     2. Никогда не клянись.

     3. Не осуждай никого.

     4. Не гневайся ни на кого.

     5. Не смотри на женщину как на женщину, с вожделением.

     С первого взгляда кажется очевидным, что эти заповеди преследуют одну цель: как-то изменить отношения между людьми. У Андрея такой цели, на самом деле, не было, его устраивали те отношения с людьми, какие у него сложились с ними на данный момент: практически, никакие. Главная цель у него была другая. Он полагал, что когда у человека изменяется отношение к людям, он сам тоже неизбежно меняется. Это происходит как-то само собой, помимо воли человека. Андрею хотелось всё это испробовать и исследовать на себе, правда ли это.
 
     А ещё, в глубине души он лелеял надежду: если люди смогут хоть в какой-то мере исполнять эти пять заповедей, то в результате этого человеческое сообщество измениться и направление развития человеческого общества тоже как-то изменится. И это, скорее всего, был единственный путь изменить ход развития общества. Все оппозиционные политики, все не оппозиционные политики, все реформаторы и революционеры, все бунтари и диссиденты — все они никак не смогли изменить направление этого вектора. В этом он был уже убеждён. А эти пять простых заповедей могли бы изменить в корне сам строительный материал, из которого людское сообщество состоит, а этим самым вектор развития человечества поменялся бы сам собой.

     Люди всегда хотели изменить саму конструкцию всего величественного здания человеческого сообщества, а он хотел бы изменить сам материал, из которого это здание было сооружено — самого человека. У Иешуа ничего не вышло в своё время. Его убили, и всё. Его убили сто поколений тому назад. И в течение всех этих лет общества развивались по своим законам: с войнами, угнетением и насилием, а не так, как хотелось бы человеку. «Не так!» И Андрею снова показалась особенно значимым его открытие, что Иисуса подавляющее большинство людей считают кротким непротивленцем, тогда как он самый что ни на есть настоящий бунтарь и едва ли не единственный за всю историю. Единственный потому, что он один выразил своими заповедями истинный способ проявления человеческого своеволия. Эта мысль как-то по-особому согревала Андрею сердце.

     Он решил начать с самой неоднозначной заповеди: «не противься злому, но кто ударит тебя по правой щеке, подставь ему левую». Под злом тут, естественно, понимается не всякое зло, а зло, которое тебе может причинить другой человек. Было бы совершенно нелепым подставлять левую щеку ветке, которая тебя хлестнула по правой. Но даже если это касается только отношения между человеком и человеком, заповедь «не противься злому» всё равно противоречила здравому смыслу. Тут же в голову приходила предположительная ситуация: насильник при тебе мучает или убивает ребёнка, а ты не должен этому противиться. Здравый смысл тут же восставал против этого, потому что в таком непротивлении не было и не могло быть никакого смысла. Насильнику не станет стыдно, и он не перестанет им быть, если он уже насильник. «Дурак не может понять, что он дурак, потому что он дурак». Других людей непротивлением было никак не исправить, и нравы общества тоже было не исправить. Это было очевидно.

     Вместо ненадёжного обращения к совести предлагалось другое, предлагалось людей цивилизовывать. Однако первая половина двадцатого века наглядно показала, что вся наша тысячелетняя цивилизованность в мгновение ока может обернуться самым жестоким варварством и нечеловеческим насилием людей по отношению друг к другу. К тому же, чтобы устроить общество наилучшим образом, довольно было бы исполнять предыдущие десять заповедей: не убий, не укради, не возжелай… и так далее. И всё же было в этой заповеди непротивления что-то такое, без чего всё, что говорил Иешуа, теряло всяческий смысл. Андрей это чувствовал, но не мог понять, почему это так. Ведь Иешуа юродивым не был и никогда не пытался справиться с силой слабостью.

     Андрей пытался себе мысленно представить ситуации, в которых ему бы пришлось не отвечать злом на зло. Самым близким в воображении оказалось представление дочери с сыном на руках. У дочери Андрей гостил за неделю до того, и воспоминание о ней и о маленьком внуке было ещё очень свежо в его представлении. И стоило только вообразить себе, что на них кто-то нападает… Нападает безжалостно и жестоко, и сомнений не оставалось: само воображение рисовало ту силу агрессии, которую он обратил бы на нападавшего. И если бы дело до того дошло, он сам бы пошёл до конца: погиб сам или замесил бы, уничтожил бы того, убил бы его совсем. Сомнений никаких не было. Обратное представить себе было просто невозможно: тот, к примеру, сбивает дочь с ног, бьёт ногой по голове, отшвыривает ребёнка, а он, Андрей, стоит и направляет всё усилие своей воли на то, чтобы не противиться злу?! Такого быть не могло.
 
     Но это всё касалось конкретного мышления. А для абстрактного (отвлечённого) мышления дело обстояло совсем иначе. «Допустим, думал Андрей, я непосредственно реагирую на нападение, на какой-то выпад, на угрозу, — пускай так, — но я не должен допустить, чтобы противостояние с другими людьми определяло меня и определяло мои смыслы, мои цели и ценности. Конкретное мышление — да, практическое мышление тоже, пожалуй, да, но отвлечённое мышление, которое выполняет работу по самоопределению человека, которое, собственно, и созидает человека, не может основываться на противлении злу, которое исходит от другого человека». Для него это тоже было очевидным.

     Как клетка в организме животного не может выстроить свою сущность на противоборстве с другими клетками, так и отдельный человек не может выстраивать свою сущность на противоборстве с интересами других людей. У людей один интерес — исполнить своё человеческое предназначение. И поэтому для развития абстрактного мышления это должно быть непреложным — «не противься злому». Конкретное мышление отвечало за непосредственную реакцию на внешний раздражитель, а абстрактное — за реакцию человеческую. В теории ему становилось понятно, что борьба со злом переносит смысловой центр твоей жизни во внешнее, а его нужно наоборот — переносить внутрь, в сущее. Но это теоретически, а как это осуществить на практике — он до конца не понимал. Для этого нужно было каким-то образом не просто реагировать на внешние раздражители, а развивать своё разумение из самого разума, без внешних раздражителей.

     Его собственный разум обманывал его. Разум тут же породил нехитрую мыслишку, что у него, у Андрея, всё так и есть: мысль у него работает на разум, а внешние цели ему уже не важны. Но это был обман и уловка. Андрей не до конца уверенно, но всё же чувствовал эту уловку. На самом деле, внешние цели сплошь и рядом были у него вплетены в его смысловую систему: он следил за выгодно вложенными деньгами, следил за домом и машиной, следил за детьми и супругой, следил за политикой, религией и основными тенденциями общественной мысли. Он хотел, в конце концов, принимать участие в формировании общественного мнения, он намеревался играть какую-то роль в развитии человеческой мысли. Всё это в нём сидело и, хочешь не хочешь, определяло то место, где располагался центр его смысловой системы. И то, что у него не отнимают собственность, не лишают его его образа жизни и не отнимают права на собственное мнение — было делом случая. Ста лет ещё не минуло, как у многих всё это отняли, а у некоторых — отняли и саму жизнь.

     Андрей пытался представить себе, что с ним будет, если у него всё отнимут: отберут свободу, а он должен выполнять при этом заповедь не противься злому. Это он с высоты своего времени видел, что тогда противиться было совершенно бессмысленно и бесполезно, надо было именно не противиться. «Куда вывезет, туда вывезет. Во всяком случае, можно было бы остаться в живых». То время само освобождало тебя от пут собственности, от каких-то нравственных запретов, от предрассудков общественного положения. И всё перемешивалось в дьявольской круговерти: кто собственность считал благом, кто злом; кто-то сохранение устоев жизни считал добром, кто-то злом; некоторые ударялись в религию, некоторые с ней яростно боролись. И все боролись против всех.

     Теперь же наступило иное время. Теперь все оказались вроде бы согласны. Согласны, что добро — это благосостояние, а зло — это бедность. А по всему выходило, что и он сам с этим был согласен и не только согласен, но и активно противился бедности как злу. Он сам не был беден — это было лучшим подтверждением того, что он противился злому: потере благосостояния. Выходило так, что чем больше он думал над этим вопросом, тем больше путался. Становилось совершенно непонятно, что считать злом, что считать противлением злому, что именно нужно было делать, чтобы не противиться злому.
 
     Он на пару месяцев попал в смысловой капкан: противиться злому, по заповеди, было злом, но, по той же заповеди, злу противиться было не надо, а значит, нужно было продолжать противиться злому, чтобы не вышло так, что ты противишься злому. Круг смыкался: чтобы не противиться злому, надо было продолжать противиться злому. Кругом выходила полная бессмыслица. В прямом смысле слова: терялся всякий смысл. Но смысл был, у заповедей Иешуа была какая-то цель, а значит, был и смысл. И Андрей чувствовал, что смысл был, но понять его и высказать этот смысл словами у него никак не получалось. Он не мог понять, и это было хуже всего. Гораздо хуже, чем если бы у него что-то просто не вышло сделать.



Продолжение: http://www.proza.ru/2019/11/24/1557