Тайна белых ночей

Я проснулся. В окно сочились сумерки, которые бывают, когда солнце уже скрылось за горизонтом и последний темно-красный отблеск погас, но еще не наступила темнота. Белые ночи Санкт-Петербурга. Время 01:15. Я лежал, затихнув, как и все вокруг, и смотрел на оранжевые цифры часов, разделенные мигающим двоеточием. Выспался. Вот ведь черт. На кой, спрашивается, лег так рано? Теперь вот кукуй до утра, а потом разбитый ходи весь день после недолгого сна. Можно было бы что-то почитать, но казалось кощунством нарушать это смиренно-подавленно-возвышенное состояние ума вторжением чуждой ему мысли писателя. В то же время неподвижное состояние тела и сознания требовали действия. Но действия, которое было бы неуместно днем, в состоянии активном, бодрствующем, суетливом. Нужно было совершить телесный и умственный акт, который бы не нарушал того состояния мрачной гармонии сумрака белой ночи и моего сознания, но в то же время следовал его недневной логике. Это было бы правильно. Это было бы очень уместно именно сегодня. Именно здесь и сейчас.
Взгляд мой упал на бутылку красного вина, которое подарил мне друг после поездки в Грузию. Заоконный сумрак и красная этикетка с вязью черных букв соединились в иероглифы действия и предназначенности. Я встал, оделся, положил в рюкзак вино и штопор. Оставалось соединить в единое мистическое целое эти четыре элемента: красное вино, белую ночь, меня и Петербург. Понимание того, что нужно делать, само собой объяснило, как.
До Невы идти 20 минут. Проспект Обуховской обороны и улицы Крупской. Здесь Нева раздета, нет гранитной набережной, нет парапета. Но есть скудный маленький парк, где стоят скамейки. Я прошел мимо пустых постаментов, где раньше стояли два бронзовых льва с шарами. Жаль, наверное, в музей перенесли. Впрочем, тут они выглядели очень сиротливо, остатки какой-то былой усадьбы или чего-то подобного, снесенного уже давно. Здание, которое они охраняли, снесли, а львы так и стояли долгие годы. Теперь и их нет. Грустно.
Я сел на скамейку возле Невы. Достал вино, откупорил. Вот ведь, не взял стаканчик, подумал было я, но тут же отринул эту мысль. Она была дневная, неуместная. Здесь и сейчас я буду пить грузинское вино из горлышка, глядя на Неву белой петербургской ночью. Полбутылки.
Позади меня послышались звуки. Это был шорох, взрыкивания и звонкие удары, какие издает баскетбольный мяч. Я обернулся и остолбенел. На пустой дороге гонялись за большим мячом и играли с ним как котята два льва. Самых настоящих льва. Вот один залез на дерево и прыгнул на другого. Они сцепились в шуточной схватке, поднимая лапами пыль. Мяч, задетый ненароком одним из них, поскакал и остановился возле моих ног. Львы расцепились и уставились на меня и на мяч. Я них.
Переглянувшись, и как будто согласившись в чем-то, львы неторопливо направились ко мне.
Прошу вас, не бойтесь нас. Так не должно было быть, но что теперь поделать? – сказал один из львов.
Мы просто заберем мяч и уйдем, а вы никому не расскажете о нас, хорошо? – добавил второй.
Я совершенно втянулся в ситуацию, она была какой-то очень логичной, но логикой сна, наваждения, где все иначе. Потому не испытывал никакого страха. Только любопытство. Тут меня осенило.
Простите, вы ведь те самые львы, которые должны стоять тут рядом?
Мне показалось, вы уже догадались, – лев положил лапу на мяч, изогнул тело, и я совершенно точно увидел пропавшую статую, только живую.
Мы надеемся на вашу скромность. Мы и так еле-еле упросили Всадника, чтобы он нас оставил здесь, под открытым небом, а не в музее. Так мы хоть раз год, в одну из белых ночей можем веселиться и играть. Вы представляете, что такое год за годом стоять неподвижно, глядя на одно и то же? Впрочем, честность обязывает нас сказать вам, что если вы расскажете об увиденном, то он превратит вас в статую.
С этими словами львы повернулись и поскакали прочь, толкая перед собой лапами скачущий мяч. Я допил вино и пошел домой. Наступало утро, время иной логики. И вот теперь я, записав эту историю, думаю о том, что уже нарушил запрет. Вспомнились мне скульптуры фотографа на Невском и Остапа Бендера. Не потому ли в Петербурге никто не знает о тайне белых ночей и так много памятников?