8. Коварные женщины

Помолвка принца Монамура Одноглазого и Обаяны Подшофе обещала быть пышной и запоминающейся. Помолвка, конечно, еще не свадьба, но мероприятие, особенно в королевской семье, значимое. Дворец короля Губанедура Великолепного наводнили гости – родственники, вассалы, придворные. Была приглашена и мать Салагона вместе с мужем и младшей дочерью. Семья младшего принца держалась скромно и с достоинством и была принята тепло. Сестренка по матери, двенадцатилетняя девочка с толстой длиной косой, при встрече бросилась брату на шею с радостным воплем «Гошкааа!», и видно было, что они и правда соскучились и рады друг другу.      
          
             Зал торжеств пестрил нарядами, звучал оживленной многоголосой светской болтовней и ненавязчивой музыкой придворного оркестра. Потом  по знаку распорядителя все стали занимать свои места – знать и особо приближенные в креслах, остальные стоя вдоль ковровой дорожки. На возвышение вынесли переносной трон, его величество Губанедур Великолепный занял свое место в окружении семьи.  Барон Подшофе церемонно взял свою дочь под руку и медленно, важно повел ее к жениху.
Монамур, стоя вблизи трона, с улыбкой следил за приближением невесты. Еще каких-то несколько шагов – и он уже с почти полным правом заключит ее в объятия. И вдруг противоположная дверь зала широко распахнулась, и на пороге возник высокий мужчина в дорожной одежде. Все взгляды обратились к новому гостю. А он так и не вошел в зал, от двери  взволнованно крикнул: «Яна!»
            Обаяна замерла на месте. Обернулась к пришельцу. Посмотрела на застывшего отца. Опустила голову, постояла еще несколько мгновений и медленно пошла к Монамуру. Тот успокоенно расслабил плечи и слегка улыбнулся. А девушка подошла вплотную, привстала на цыпочки, поцеловала его в щеку, развернулась и побежала прочь. К выходу. И скрылась за дверью.
            По залу прошелестел выдох – казалось, на эту минуту все присутствующие задержали дыхание. В установившейся тишине принц медленно обвел зал стеклянным взглядом, задержался на семье младшего брата -  Оксане с округлившимися в ужасе глазами, Салагоне с трехмесячной дочкой на руках. Монамур очнулся, дернул усом, шепнул распорядителю: «Переформатируем мероприятие!» и громко, на весь зал, объявил:
- Дорогие наши родичи, верные наши подданные! Сегодня мы собрались здесь, чтобы представить свету внучку его королевского величества, дочь принца Салагона, принцессу Умилию! Салагон, неси дочку, покажи ее обществу!         
            Зал, кажется, вздохнул с облегчением, запереглядывался, запереговаривался, зааплодировал. Салагон торжественно передал девочку на руки старому королю, и мероприятие потекло спокойно и весело в новом заданном русле.
 
Поздно вечером обеспокоенный Радигорд отправился на поиски брата. И столкнулся с ним при входе во внутреннюю галерею, выходящим из винного погреба. Шаг принца был тяжелым и нетвердым, что неудивительно - на плечах его висел багровый икающий барон Подшофе. Монамур с облегчением перевесил несостоявшегося тестя на могучие плечи старшего брата, перевел дух, кликнул прислугу, поручил доставить барона в его покои.
- Утешал? – спросил Радигорд
- Ага, – хмыкнул Монамур, - только я не понял, кто из нас кого утешал.
- Кто это хоть был-то, он рассказал?
- Да бывший какой-то, ясное дело. Я не понял толком, что там у них было, его слишком быстро развезло. Барон, бедняга, очень переживает и боится как бы я не затаил зла.
- Ну ты того…смотри. Не сильно страдай.
- Ага. Если к другому уходит невеста, то неизвестно кому повезло, да? – невесело усмехнулся он.
 
            Празднества затянулись на три дня. Гости спешно слали гонцов за подарками малышке Умилиии счастливым родителям, царила некоторая суматоха, и Монамур, довольный собственной сообразительностью, имел возможность уползти в тень.
На душе, конечно, было препогано. Оксана авторитетно заявила, что отношения, возникшие в экстремальных ситуациях, редко бывают прочными, но это мало утешало. Братья ободряюще тыкали его в плечо могучими кулаками. Отец молча сострадательно заглядывал в глаза, не решаясь об этом заговорить. Несостоявшийся тесть заливал вину вином. Подданные старательно отводили взгляды, изо всех сил делая вид, что его позора вовсе не было. И это было самое гадкое – что все всё знали. И за это он и злился на Обаяну больше всего – ладно, сердцу не прикажешь, но можно же было бросить его как-нибудь не у всего света на виду? И вообще что за безобразие. Оксана предпочла ему Салагона, Обаяна – этого бродягу. Прямо хоть прозвище меняй. Монамур Невезучий, например.
          
            Очередным невеселым поздним утром он выполз из своих покоев. Голова трещала. В галерее встретился с Салагоном, только успел поздороваться и спросить, осталось ли что от завтрака, как из-за угла вырулил барон Подшофе, радостно распростерший объятия при виде экс-зятя. Монамур застонал, шепнул брату: «Прикрой меня. Сил моих больше нет с ним пить», - и ретировался к лестнице.
          
Монамур вышел в сад, добрел до беседки, посреди которой бил маленький фонтанчик, плюхнулся на лавку, вытянул ноги. Голова болела, а здесь было тихо, тенисто и прохладно.
- Доброе утро, ваше сиятельство, - прозвучал рядом нежный девичий голосок. Он и не заметил, что в уголке сидит занятая вышиванием девочка – та самая Салагонова сводная сестренка.
- Доброе утро, дитя, - он попытался вспомнить ее имя, ведь кажется, она была ему представлена, но не смог. – Как тебя зовут?
            Девочка замешкалась на секунду, сверкнула искоса черными глазами и ответила:
- Умрулия, ваше сиятельство. – принц поднял брови – ну и имечко – а девочка пояснила: - Говорят, я родилась очень слабенькой, и никто не знал, выживу ли я. Так и назвали…
            Он кивнул, потянулся к фонтанчику, плеснул на горячий лоб водой. Девочка снова подала нежный голосок:
- Да не расстраивайтесь вы так из-за этой жабы.
            Монамур слегка поперхнулся, повернулся к ней, вытирая стекающие по лицу прохладные струйки, и назидательно сказал:
- Не стоит называть человека жабой, даже если он поступил не очень хорошо.
- Так она ведь и есть жаба, - пожала плечами Умрулия. – Потомственная.
- В смысле? – удивился принц.
- Неужели вам не сказали? Это все знают. Ее бабушка по материнской линии была жабой. Ее поцеловал тогдашний барон Подшофе, и она превратилась в девушку – говорят, она до этого была заколдована и родилась человеком, но кто знает как оно на самом деле? Вот вы знаете, почему у Обаяны нет братьев и сестер? – девочка подозрительно огляделась по сторонам и заговорщически понизила голос: - они все умерли еще головастиками!
            Пару мгновений девочка смотрела в ошарашенные глаза принца, потом не выдержала и расхохоталась. Монамур расхохотался тоже.
            С аллеи донесся зов:
- Башковитта! Башковитта, доченька! – и в беседку вошла мать девочки: - Вот ты где, я тебе везде ищу. Пойдем-ка. Нам пора собираться. Простите, ваше сиятельство, если она вам докучала.
 
            Принц еще немного посидел в беседке,  провожая взглядом удаляющихся по аллее мать и дочь и накручивая на палец подобранную в углу лавки цветную нитку для вышивания. А потом поднялся и отправился обратно во дворец. Пора была возвращаться к делам. Поучаствовать в проводах гостей. Позавтракать наконец. И проконтролировать, чтобы допившего свой последний «на посошок» барона Подшофе аккуратно и бережно уложили в багаж.