Неотвратимость повесть

НЕОТВРАТИМОСТЬ

Данная книга повествует о самом обыкновенном человеке, вынужденном отправляться в неизвестность ради поиска лучшей судьбы. Иными словами, о трудяжке, типичной женщине из обыкновенной украинской деревни. Понятие «украинской» -- не принципиальное, ведь в таких же ситуациях оказываются и россиянки, и белоруски и ещё Бог знает кто. Одни возвращаются с заносчивым взглядом и полными карманами денег, другие – разочарованные, убитые жизнью ещё сильнее, чем накануне отъезда, третьи не возвращаются вовсе… Следовало ли отправляться на чужбину? И, в конце-концов, имеет ли смысл ориентация на Европу и её ценности, и что может таиться за внешне приветливыми улыбками европейских «друзей»?..


Издание 3-е. Первое издание – Неотвратимость, 2017, Стрельбицкого --
Издание 2: Невідворотність (укр.)-- Житомир, БукДрук,2019
 
Предисловие к русскому изданию

Эта книга написана далеко не вчера, и даже не год назад. К сожалению, мы живём в такое время, когда автору приходится либо искать спонсоров для издания, либо издавать на свои «кровные». Это – основная причина, почему «Неотвратимость» так долго дожидалась своего времени. А тут ещё и политические распри, война…
Эти события, -- странные по своей сути, непонятные ни для профессиональных военных, ни, вообще, для людей с цельным мировоззрением, не испорченным влиянием СМИ, -- породили множество неудобств для интеллектуалов. Например, в ответ на санкции нашего правительства, российское вводит свои ограничения на издание авторов из Украины. Неизданными оказываются не только художественные книги, но и научные, которые в одинаковой степени нужны как украинцам, так и россиянам. Словом, беда… Плохо, когда наука или искусство становятся заложниками чьих-то политических амбиций, чьих-то шизофренических интересов…
Эта повесть небольшая по объёму. Я далёк от Бальзака или Толстого, в обычае которых было мусолить какую-то тему во множестве томов. Зачем? Да и разучился современный читатель читать, -- правду, как и звезду, в кармане не спрячешь. Особенно, если в чтиве «много букв»…
Героиня книги – обычная женщина из глубинки. Пусть, в данном случае, будет учительница. Понятное дело, что чиновница высшего ранга не отправится работать уборщицей в Польшу, а для крестьянок в этом ничего зазорного нет. А вот когда педагог со стажем вынужден бросать здесь работу и семью ради того, чтобы заработать на хлеб насущный и, в конечном итоге, для поднятия экономики чужой страны, -- это уже страшный показатель, угрожающий. Вы не находите?..
Согласен: многие возвращаются «оттуда» с деньгами, чтобы впоследствии сорить ими на виду у соседей. Есть такие… Но о том, скольким нашим соотечественникам капризная Фортуна «там» не улыбнулась, -- об этом почему-то не пишут ни наши СМИ, ни МИД. Потому что в угоду интересам верхушки взят курс на единение с Европой. Следовательно, перенимаются и европейские ценности, европейская мораль. А наши соотечественники всегда имели привычку бездумно списывать – у кого угодно и что угодно. Не задумываясь о том, что списываемое может быть ошибочным.
В своё время я проходил сам через такой опыт. В классе пятом или шестом, поленившись приготовить задание по математике, утром я списал его у хвалёной отличницы. В итоге получил «неуд». Просто отличница решила задание неверно. С тех пор я никогда не списывал… Наши политики, как и весь народ, да вся идеология национализма, -- плохие ученики. Прежде всего, потому что не умеют и не хотят учиться -- ни на собственных ошибках, ни на чужих…
А чиновники!  Обстоятельства, с которыми сталкивается моя героиня, просто вопиющие. Но все они, в том или ином виде, имеют место в реальной жизни! Да, кстати, предупреждаю: всё, изложенное в повести, правда. По крайней мере, на 90%.
Всё это, в частности, тоже оказывало влияние на «издаваемость» данной книги. Ведь сейчас категорически «НИЗЗЯ» писать как о любом географическом названии, имеющем отношение к карте России, так и о пакостливости украинских чиновников и, тем более, власти. Нельзя!.. Право, в сусловские или, «застойные» времена было куда больше рассудительности и демократии…
Почему так происходит? Почему я против огульного преклонения перед Евросоюзом? Почему искренне считаю, что нам туда нельзя? Возможно, вы получите повод задуматься над этими и многими другими вопросами, читая эту книгу. Собственно, именно в этом я и ставлю цель – заставить вас думать.
С уважением, автор
Март, 2019 г.


Из предисловия к украинскому изданию

 ...сьогоднішня читацька аудиторія, порівняно з роками радянськими, читає куди менше і, -- як би це сказати якомога м’якше? -- швидко втомлюється від надмірної кількості букв.
І мова… Можливо, декого з читачів збентежить, що я пишу «не в ногу» з реформістськими починаннями горе-філологів, котрі намагаються нав’язати нам щось середнє між варіантом, прийнятим у діаспорі, та галичанським діалектом. У одних мова спотворена, а у інших – переповнена польськими слівцями. Ваш покірний слуга відрізняється доволі консервативними поглядами на подібні речі. Щиро вважаю, що мова повинна бути справжньою, характерною саме для нашого менталітету і реальних історико-культурних традицій.
 Я зростав на Поділлі, в центрі України, читаючи багато книг. Зокрема, й українською мовою. Правопис, звороти, вислови, які ми бачили в творах Нечуя-Левицького, Котляревського, Марко Вовчок – то і є наша «справжня» мова. Відповідно цим традиціям я і пишу, і думаю. Все інше – воно «не наше». А оті «філологи» -- то вівісектори, яким абсолютно байдуже до народної душі. Пам’ятаєте повість Уеллса «Острів доктора Моро»? Талановитий вчений проводить досліди, намагаючись тварин перетворити на людей. Він робить операції, змінюючи їм кінцівки, тулуби, мізки, втокмачує в їхню свідомість нову мораль… Те ж саме, в принципі, провадиться і над нами.
На жаль, нині існує чимало людей, здатних лицемірити не лише перед історією чи народом, а й самим собою, не соромлячись при цьому навіть дивитися у дзеркало. Хтось обіцяє їм якісь блага, зиск, кар’єрне зростання – ось вони й доводять всілякі нісенітниці, а народ, замучений політичними негараздами та економічним падінням, хапає оті «доводи», наче голодна риба корм. Висловлюючись простіше, можна з упевненістю сказати: запропонуйте їм більше вигод, і вони зараз же почнуть доводити, що «справжня мова» українців – англійська, а азбука – не кирилиця, а латиниця. Знайшлись же «історики», котрі «доводять», що в роки правління Ярослава Мудрого церква вже була «українською»!..
Охоплені підозрілою і нав’язливою фобією до всього російського, псевдовчені намагаються довести, що наша мова протягом століть спотворювалась впливом Росії, тому, мовляв, треба відкинути все, що в ній нагадує про цей вплив і переймати галицький діалект, оскільки він «залишився носієм справжньої мови». Ми не станемо перераховувати, скільки українських слів поповнили російську мову, -- то вже нікого не цікавить.  Питання в іншому: що пропонується натомість?!
Чи може краплинка роси існувати сама по собі, зберігаючи власну індивідуальність, не дивлячись на зовнішні умови? Ні, не може, адже існують такі серйозні фактори, як вітер, випаровування, інші краплинки, істоти, які п’ють їх тощо. Краплинка, якщо її ніхто не вип’є, якщо вона не скотиться з квіточки на землю і не зволожить її своєю свіжістю, випарується у повітря, де зіллється з міріадами таких самих краплинок, перетворившись на хмарку…. Те ж саме відбувається й з народами та їхніми мовами, і так – на протязі тисяч років… Десь, звичайно, залишаються символи – якісь алфавіти, герби, тотеми. Проте, символ – то всього-навсього символ. Він має лише те значення, яке йому приписують люди….
Злиття, асиміляція мов, як і всього іншого, -- процес закономірний і неминучий, коли два народи розвиваються у тісному взаємозв’зку. Тобто, це нормально.  Тому братися доводити якісь фантастичні теорії про походження нашої мови, про її «справжність» та «чистоту» – справа безглузда і навіть небезпечна. Та й про яку «чистоту» може вестись мова, якщо тієї «чистоти» тут ніколи не бувало? Скільки кочових та осілих народів і племен протягом тисяч років пронеслись по території нашої країни? Безліч! І кожен з них залишав по собі якщо не блакитний колір очей, то смагляву шкіру, якщо не гортанні звуки у мові, то чудернацькі слівця, які надовго закарбовувались у пам’яті нащадків, змінювались, зникали…
Врешті, якщо бути особливо прискіпливим до теми, наведемо для прикладу просте речення: «Я належу до числа студентів Одеського університету…» Де тут «чисто українські» слова? Хіба що одне – «Я»… І то дещо сумнівно…
Кому вигідно спотворювати мову, культурні традиції, історію нашого народу, а заразом і зіштовхувати на цьому хиткому грунті цілі народи? Можливо, Ви про це подумаєте, читаючи дану книгу.
З повагою, Геннадій Демарьов.












Если слишком долго смотреть в бездну,
бездна начинает всматриваться в тебя.
Ф.Ницше



1

В эту ночь было необходимо выспаться, как никогда, но сон почему-то упрямо отказывался заключить её в свои ласковые объятия. С самого вечера Ирина вертелась в постели, словно малое дитя, пытаясь уснуть хотя бы на часок, но задремать удалось только под утро. Это состояние выдалось тревожным и напряжённым; оно ещё сильнее растревожило и истощило её. Наконец, на какой-то минуте, подчиняясь всевластному первобытному инстинкту, существо Ирины напряглось, словно струна, и замерло в ожидании чего-то неизвестного и страшного. А в следующий миг мирную тишину, царившую в доме, пронзил телефонный звонок. Всё ещё находясь в состоянии тяжёлой сонливости, женщина открыла глаза и неуверенной рукой нащупала примитивную «Nokia», которую недавно приобрела в комиссионном магазине.

-- Я слушаю… -- окликнулась она уставшим, хрипловатым голосом.
-- Ира, ты уже проснулась? – послышался решительный, немного резковатый женский голос. – Через полчаса выходим!
Сонливость и усталость словно рукой сняло. Опрометью вскочив из тёплой постели, Ирина включила свет и, подчиняясь многолетней привычке, взглянула на настенные часы, которые, ничего не подозревая, невозмутимо стучали секундной стрелкой, как будто хотели сказать: «Не-едь, не-едь!»
Было четыре часа – как раз то время, когда человеку сильнее всего хочется спать. Какая сила, какой неодолимый фатум способен вытащить человека из собственного дома, чтобы швырнуть в вихрь неизвестности?..

Умыв на скорую руку лицо, Ирина одевалась быстро, как солдат, на ходу пытаясь припомнить, не забыла ли о чём-то важном. Но нет, всё находилось на месте – и сумка с вещами, и пакет с бутербродами, и документы. Стараясь не разбудить детей, сопевших в соседней комнате, она собралась, на миг задержавшись перед зеркалом ради того, чтобы привычными движениями подкрасить губы дешёвой помадой. Ох, уж те губы!

Измученная ежедневными обязанностями, она уже давно не обращает внимания на то, что они утратили былую упругость, а вокруг некогда выразительных серых глаз наметились предательские морщинки, придающие к её визуальному возрасту лишние лет пять. С некоторых пор жизнь пошла кувырком вместе с былыми надеждами, покоем и радостями.

Закончив сей привычный ритуал, женщина поднесла вещи к входной двери и тихонечко, на цыпочках приблизилась к детской комнате. «Деточки мои! – едва не плача, вскричало всё существо. – Как же я смогу вас оставить?» Она всматривалась в их личика, стараясь впитать в себя, запомнить даже самые незначительные их черты. В эту минуту, -- наверное, почувствовав сквозь сон тревогу матери, -- проснулась Василинка. Потирая глаза ручонками, она казалась сейчас какой-то особенно маленькой и беззащитной.

--Мама, ты уже уезжаешь? – словно очаровано прошептала девочка, приподнимаясь в кроватке.
--Да, милая моя, -- не своим, а чужим, неестественно сдавленным голосом ответила мать, крепко обнимая ребёнка.
Невесть откуда в горле появился тяжёлый комок, который не позволял дышать. Хотелось расплакаться, махнуть рукой на идею с отъездом, слиться с этой крошечкой жизни в единое целое, чтобы никогда-никогда не расставаться.
--Так надо, доченька, -- прошептала она, целуя её. – Очень надо… Но ведь тебе уже целых девять лет, потому ты должна понимать такие обстоятельства.
--Ты нас не бросаешь? – не отводя взгляда от маминых глаз, спросил ребёнок.
--Что ты! Как бы я сумела вас бросить?! – едва не плача, вздохнула Ирина. – Пройдёт всего несколько месяцев, и я снова буду с вами.

Скрипнула соседняя кровать – это проснулся двенадцатилетний Васенька. В своё время она умышленно одарила детей такими именами, -- для того, чтобы в ласкательной форме они звучали одинаково – «Вася», «Василёк». В отличие от сестрёнки, паренёк не просил маму остаться, ведь понимал, что та отправляется в далёкую Польшу вовсе не из-за большой любви к путешествиям, а исключительно по причине хронического безденежья.
--Всё будет хорошо, мама, -- уверил он, обнимая её. – Ты не волнуйся, будь спокойна.

Наконец, послышался неопределённый звук со стороны входной двери, означающий появление свекрови. Для Ирины свекровь, а для детей – какая-никакая бабушка. Невзирая на свой преклонный возраст, эта женщина всё ещё выглядела проворной и полной энергии.
--Там Вера дожидается, -- не утруждаясь приветствиями, произнесла она. – Пора… коль уж решила ехать.
--Да, да… -- растерянно ответила невестка. – Бога ради, мама, следите за мальчиком. Ведь знаете же, что у него больная почка…
--Не беспокойся, мне всё известно, -- отмахнулась старуха. – Ступай уже, не то, чего доброго, опоздаете.

Ещё один прилив прощания с детьми, ещё один вздох, ещё один взгляд, исполненный невыразимой тоски. Наконец, её рука подняла увесистую сумку, которая показалась слишком тяжёлой, словно кто-то, стремясь сыграть плохую шутку, наполнил её кирпичами. Уже выйдя на улицу, Ирина не удержалась и оглянулась, несмотря на то, что по опыту знала, что так делать нельзя. Даже детские сказочки, к которым она питала пристрастие до сих пор, подтверждали это правило. Например, шёл себе герой к какой-то цели, шёл, но оглянулся – и всё, надежды на будущее приказали долго жить. Да и Орфея боги предостерегали, чтоб не оглядывался, когда будет забирать свою Эвридику из подземного царства…

Та последняя картина, выхваченная взглядом из-под призрачного света сквозь тяжёлый сумрак осенней утренней слякоти, не оставит её сознание ни на минуту: дети, прижавшись к бабке, стояли на крыльце старого дома и смотрели вслед матери глазами, наполненными невыразимой тоской…


2

--Короче говоря, ты смотри, не вздумай сказать что-то лишнее! – поучала Вера, произнося каждое слово с видом знатока.
Автобус медленно приближался к границе с Польшей и, несмотря на убаюкивающее ворчание двигателя, среди пассажиров обретала всё большую силу невидимая волна напряжения, готовая пронзить всех, словно электрический ток.

--Я уже не впервые так еду, -- продолжала Вера тоном, не терпящим сомнений. – За несколько лет у меня появилось изрядное количество приятелей и друзей в Польше. Так что, можешь мне поверить, там уже всё договорено.
Подруга представляла собою типичный образчик той категории женщин, которые никогда не поддаются отчаянию, не опускают рук и непременно достигают заданной цели. Жгучая брюнетка с кудрявыми волосами, большими тёмно-карими глазами и ямочками на пухленьких щёчках, она порхала по жизни, как бабочка, с уверенностью, что обязательно достигнет всего на свете. В своё время у неё был муж, который, как и она, работал учителем. Однако, спустя год или полтора после заключения брака её перестала удовлетворять его зарплата. Удручаемая этим обстоятельством, она начала задерживаться на работе, потом стала выезжать на всевозможные сборы, курсы и конференции, которых в действительности не бывало. У неё появились дорогие украшения и красивая одежда… Словом, не выдержал муж и в один прекрасный день выехал из деревни.
Впервые подруга оправилась в Польшу лет пять назад. С того времени школьный труд с его однообразием, уроки, похожие друг на дружку, как клоны, низкая зарплата и бесперспективность перестали её удовлетворять. Взирая на бывших коллег-педагогов, она как-то с жалостью и презрением кривила губки.
--Все они напоминают сереньких мышек, -- рассуждала она. – Невольно создаётся впечатление, будто на челе каждого из них лежит неизгладимая печать угнетённости и убожества…

Именно в то время ездил на заработки и муж Ирины. Он даже забросил свой диплом, который позволял ему преподавать физкультуру и биологию, целиком посвятив себя работе как не в Москве, то в Мурманске, где занимался «косметическими» ремонтами квартир. Эти поездки завершились тем, что однажды благоверный скоропостижно женился. С того момента он обитает где-то на просторах бескрайнего Севера и даже помышлять забыл о детях.
Вера ездила неизменно одна. Где именно она трудилась в Польше, никто не ведал. Тем не менее, она всегда возвращалась домой с деньгами и в хорошем расположении духа.

--Кем я была до того? – вслух рассуждала она, не без тщательно скрываемой самовлюблённости рассматривая собственное отражение в зеркале. – Я была ничтожной учительницей украинского языка. И где? – в школе, где постоянно не хватает нагрузки, где директор ничего не смыслит в собственной работе, где не хватает даже элементарного наглядного оборудования, где я, -- в те времена ещё тридцатилетняя женщина, -- почти прокисала от тоски и осознания перспективы неминуемого старения в такой атмосфере. Да, милая, именно старения, поскольку постоянно чувствовала себя нищей, а нищета чрезвычайно состаривает нас, женщин.

--Вот устроимся у моего друга-фермера, -- продолжала она. – и начнётся интересная, насыщенная жизнь. Я общалась с ним через интернет, он согласился принять тебя на работу. Будешь трудиться в теплице, а с оплатой он не обидит.
--Ты уверена? – почему-то усомнилась Ирина. – Может, ты для него и друг, но кем прихожусь ему я? Тем более, я ни слова не знаю по-польски…
--И что с того? – засмеялась подруга. – Вот уж наивная! В месте, куда мы направляемся, никому не понадобится вести с тобой беседы. Там нужно от тебя лишь одно – чтобы ты хорошо работала. Вот вернёшься домой полгода спустя – с кучей денег, как важная барыня, -- и никто не узнает в тебе бывшую учительницу трудового обучения.

--Я поражаюсь твоей самоуверенности! – восхищённо улыбнулась Ирина. – Мне  бы хоть немного твоего оптимизма!..
--Ничего, скоро оптимизм и в тебе появится, -- успокоила Вера, демонстративно поправляя причёску и красноречиво взглянув краем глаза на молодого пассажира, сидящего слева. – Только на границе ты говори, что путешествуешь в качестве туриста. Какая жалость, что ты так и не сумела добыть долгосрочную визу!..
--Вера, ты ведь знаешь, что на долгосрочную визу у меня не хватило ни средств, ни времени. Я и без того влезла в долги по самую шею…
--Да знаю… Но мои знакомые могли «сделать» тебе визу в течение недели, я ведь говорила…
-- Вера, ты как будто забыла о том, что сама же отказалась одолжить мне денег! – возмутилась Ира.

--Просто ты обратилась слишком поздно, -- прохладно ответила подруга. – К тому времени я успела вложить свои деньги в бизнес… Но довольно об этом. Тысячи людей едут в Польшу лишь с туристическими визами, устраиваются там, после чего зарабатывают хорошие деньги. Единственное неудобство состоит в том, что нужно сидеть тихонько, как мышь, дабы не попасться на глаза полиции, поскольку депортация ещё никому не украсила жизнь.

Впрочем, невзирая на страхи Иры, границу они пересекли без приключений. Ей пришлось заполнить миграционную карту, пережить поверхностный осмотр багажа и выдержать безразличный холодный взгляд польського служащего. После этого автобус повёз пассажиров к Варшаве. Предвкушая встречу со знакомыми, Вера замурлыкала какую-то песенку и принялась приводить в порядок свой внешний вид в то время, как Ира мысленно возносила молитвы всем богам на свете о том, чтобы ей не отказали в трудоустройстве. На ту работу у неё была вся надежда, ведь в кошельке оставалась сущая мелочь, которой не хватило бы даже на возвращение домой в случае неудачи.

3

У варшавского автовокзала их встретил весёлый мужчина, одетый в соответствии с последним криком моды. Облобызав Веру не вполне дружеским поцелуем, он поздоровался с Ириной, после чего предложил обоим занять места в машине. На протяжении всей поездки они с Верой общались на польском языке, позабыв о существовании третьего лица.

Ситуация изменилась, когда они уже подъезжали к большому трёхэтажному дому.
--Ира, ты уж прости… -- повернулась к ней подруга. – Мне и вправду неудобно о таком сообщать, ведь всё было вроде как решено и обещано… Словом, Вацлав не может взять тебя на работу.
Эта новость заставила Иру побледнеть. Она почувствовала, как внутри всё холодеет. Вмиг сквозь сознание пронеслись почти апокалиптические перспективы: оказаться без работы, денег и жилья в чужой стране – это казалось равноценным погибели.
--Не может? – почти простонала она. – Но как же мне быть?..
--Видишь ли, вся беда заключается в отсутствии трудовой визы. Вацлав не хочет иметь проблемы с законом.
--А ты как?
--А что я? Неужели ты до сих пор ничего не поняла? Вацлав, словно малолетний дурачок, влюбился в меня по самые уши. Покамест я буду жить в его доме в качестве горничной, но ты ведь понимаешь – это всего лишь прикрытие от глаз человеческих. Но совсем скоро мы поженимся, и тогда я превращусь в полноправную хозяйку.

--Вера, но ты же сама подстрекнула меня на эту поездку, черти бы её побрали! – не вслушиваясь в хвастливые речи подруги, едва не плачущим тоном взмолилась Ирина. – Это ведь ты уверяла меня, что обо всём договорилась. Признайся: ты ведь лгала? Или, быть может, просто пошутила таким образом? Так вот: то, что ты считаешь невинной шуткой, для меня может закончиться весьма плачевно. Тебе, как никому другому, должно быть известно, что я сюда ехала не ради увеселения, а для того, чтобы заработать деньги на лечение сына.
Вера понурила взор: ей стало стыдно, ведь всё, что она слышала, было правдой. В каждом человеке прочно сидит эгоист, себялюбец. Но, по всей вероятности, на сей раз в Вере проснулась совесть, потому что она оставила подругу и снова о чём-то заговорила с хозяином дома. После этого она вернулась к Ире.
--Ладно тебе, хватит раскисать, -- промолвила она. – Сегодня заночуешь здесь, а с утра поедешь в Варшаву. Там брат Вацлава, Збигнев, владеет собственным магазином, и ему срочно нужна уборщица.

Спустя немного времени её отвели в какую-то конуру, где вся мебель состояла из ветхого дивана и хрупкого столика, но Ирина была и этому рада. Из окна открывался вид на большое тепличное хозяйство, благодаря чему она получила возможность наблюдать, как под светом ярких ламп трудятся такие же остарбайтеры, как и она. Их там было около полусотни. Одни из них копошились в земле, пересаживая какие-то растения, другие упаковывали готовую продукцию в специальную тару. Около десятка мужчин выносили из помещения использованную землю, а вместо неё вносили новую. Она наблюдала за этими людьми не без зависти, ведь, в отличие от неё, они имели работу и, соответственно, заработок. Японцы, известные эстеты, уверяют, что одно из наивысших удовольствий состоит в наблюдении за чужим трудом; однако, по мнению Ирины, эти люди трудились упорно, слишком долго и без какого-либо намёка на отдых. С того момента, как она начала свои наблюдения, истекло около двух часов, но никто из работников даже не попытался выпрямить спину. «Стоит ли завидовать этим людям?» -- невольно задумалась Ирина.

С Верой ей посчастливилось свидеться только на рассвете, когда та пришла к ней в каморку. На её лице расцветала удовлетворённая улыбка, как это бывает у женщин, вполне довольных жизнью.
--Вацлав не имеет желания отвозить тебя лично, потому это сделаю я. Тем более, у меня есть кое-какое поручение к Збигневу.
Выпив впопыхах чашку кофе, Ирина подхватила сумку с вещами и поспешила вслед за Верой к автобусной остановке. Спустя минут сорок они уже находились в столице.
Магазин представлял собой двухэтажное сооружение недалеко от городского центра. Владелец жил на третьем этаже, куда попадал через внутренний двор. Иру поразило разнообразие товаров. На первом этаже располагалась бакалея, на втором – бытовая техника. Помимо того, к основному строению достраивалась ещё одна «коробка» в два этажа, где предполагалось разместить большой отдел продовольственных товаров. Основные работы были уже выполнены, оставалось довести до конца заключительный этап.

Пан Збигнев не задавал лишних вопросов. Едва удостоив Ирину оценивающим, несколько презрительным виглядом, он заговорил с Верой, после чего подруга потащила её именно к новому помещению. В этот час там работали несколько мужчин, всюду царили пыль, стружка и кучи старых кирпичей.
--Итак, как говорил Збигнев, -- сказала Вера, -- твоя работа будет состоять в следующем. Пока здесь работают люди, ты сделаешь уборку в бытовом отделе, после чего перейдёшь на первый этаж. После пяти вечера работники закончат смену, и тогда ты сможешь заняться этим помещением. Кирпичи можно сложить во дворе – их когда-то вывезут отсюда. Что касается всего остального – это надо собрать в мешки и вынести за дверь. После этого можешь всё вымыть. Понимаешь ли, рабочие, которых ты видишь, -- поляки. Они не желают работать в тучах пыли. Потому тебе придётся выполнять эту работу ежедневно, до самого открытия нового отдела. Ой, подруга, я тебе не завидую, поскольку объём твоего труда настолько велик, что недолго и горб заработать…

--А что мне будут платить? – поинтересовалась Ира, пропустив мимо внимания это сочувствие, довольно далёкое от искренности.
--Збигнев уверил, что будет платить достойно.
--А жить мне где?
--В подсобном помещении бакалейного отдела есть комнатушка с креслом и столиком. Там ты и будешь обитать. Конечно, не ахти какие хоромы, но всё же крыша над головой и тепло.
--Хорошо…
--Прости, подруга, но я сделала для тебя всё, что могла.
--Да ладно… Для меня главное – заработать на лечение Васи. Мне говорили, будто в Польше за такую работу платят по шесть-десять тысяч, если перевести на наши деньги. Таким образом, мне понадобится не менее четырёх месяцев для того, чтобы заработать для малого…
--Слава богу и на том! Впрочем, труд на Збигнева – не предел мечтаний для женщины. Польша достаточно большая, чтобы отыскать ещё какую-то работу.
--А какую ещё можно найти?
--Как для женщин… Ну, не знаю… Кто-то присматривает за пожилыми людьми, кто-то идёт в гувернантки… Однако, в любом случае, необходимы виза и знание языка. Но ты не заморачивай себе голову, всё образуется!

Какой была та работа! В течение дня Ирине всего несколько раз удавалось разогнуть спину. Вначале она пыталась сэкономить на обедах или ужинах, но вовремя поняла, что при такой нагрузке может и не выдержать.
Итак, ежедневно из её скромного бюджета изымались некоторые, хоть и минимальные, суммы для покупки хлеба и воды, вследствие чего в её затылок всё настойчивее и угрожающе дышал неумолимый дух банкротства. На протяжении первой недели она так уставала, что едва хватало сил дотащиться к каморке со спасительным креслом.

Однажды Ирина заболела, что для рабочего совсем нежелательно, в особенности, если он – нелегал. Никому не придёт в голову выразить сочувствие или предложить горячего чаю. Слякотные холодные рассветы и сквозняки, которые днём и ночью царили в новом помещении, едва не свалили Ирину с ног. К тому же, ей было нелегко утаивать свою хворь, ведь её могли запросто прогнать прочь – покупатели не потерпят, если персонал заведения начнёт болеть гриппом, угрожая заразить клиентов. Пошатываясь, словно пьяная, напрягая остатки силы воли, она плелась с этажа на этаж, время от времени меняя воду в ведре и едва не осыпая проклятиями свою трудную бабью судьбинушку.
Половина персонала магазина состояла из иностранцев. Здесь можно было встретить девушек из разных стран – Беларуси, Украины, России. Иногда выпадала возможность переброситься с ними несколькими словами. Благодаря этим разговорам она узнала, что пан Збигнев весьма скуп и обладает плохой привычкой не доплачивать по сто, двести и даже по тысяче злотых. По этой причине работники здесь надолго не задерживаются. Эта новость принудила Ирину задуматься: если хозяин так обращается с людьми, работающими у него легально, как же он может поступить с ней?

Прошло некоторое время. В один прекрасный день в руках женщины оказалась целая куча денег. Во всяком случае, так ей показалось. На выходе из кабинета кассира Ирина столкнулась с девушкой-россиянкой, которая поинтересовалась:
--И во сколько же оценил твой труд тот напыщенный индюк?
Озвучив сумму, женщина была несказанно удивлена, узнав, что должна была получить, по крайней мере, в три раза больше, -- всё-таки трудилась за троих. К кому обращаться, у кого просить помощи?..
От этих мыслей её отвлекла сцена, разыгравшаяся с одной из колег. Рядом с ней находились два незнакомца в кожаных куртках, перед которыми она едва не дрожала. Увидев Ирину, один из них властно поманил её рукой. Подойдя, она получила возможность рассмотреть их поближе. Оба бритоголовые, лица со следами «тяжёлой ночи», руки держат с самоуверенным видом, да ещё раздвигают пальцы «веером».

--Ты здесь недавно? – спросил один, пока его напарник угрожающим тоном беседовал с коллегой Иры. – Я – Семён. Здесь закон: все наши должны платить за «крышу» по пятьдесят «зелёных» каждый месяц. Затягивать не советую, потому что придется отдавать всё, как это сейчас происходит с твоей напарницей.
Это были рэкетиры. Даже за границей от них нет покоя. И никто не посмеет произнести хотя бы слово наперекор. Агитируя её в Польшу, Вера ни словом не проговорилась о таких порядках. Взглянув на сытую и наглую физиономию бандита, Ирина осознала, что такого не пробрать ни уговорами, ни просьбами, ни доводами. Пришлось, опустив голову, отсчитать озвученную сумму…
Окончательно приупав духом, в тот вечер она отогревалась в своей каморке, размышляя о превратностях бытия, как вдруг послышался стук в дверь.
Было слишком поздно. Оба отдела магазина отдыхали от непрерывной толкотни покупателей. Фактически на ночь женщина оставалась одна-одинёшенька, если не брать во внимание охранника-поляка, который дежурил с другой стороны здания.

Открыв дверь, она увидела именно его. Это был человек лет шестидесяти, бодрый, моложавый; в каждом его жесте угадывалась военная выправка. Сейчас он стоял на пороге, в нерешительности переминаясь с ноги на ногу.
--Пани Ирина, -- наконец заговорил он по-русски. – Если позволите, я бы хотел пообщаться с вами.
--Проходите, -- вздохнула она, едва преодолевая усталость, казавшуюся уже хронической.
О чём ему, гражданину этой страны, можно разговаривать с нелегалкой? К тому же, ей уже выпадала возможность ощутить на себе отношение чистокровних поляков к приезжим работягам из Украины – нагловатое, иногда и презрительное. Немалое их количество взирали на украинцев сквозь призму средневекового отвращения к холопам…
--Пусть у вас не вызывает удивления мой русский язык, -- начал он. – Ещё будучи совсем юным лейтенантом, я в течение нескольких лет служил в Советском Союзе… Но не в этом дело. Мне хотелось выразить свои извинения за отношение пана Збигнева.
--Да чего уж там… -- с обречённым видом ответила она.
--Мне пришлось слышать краем уха, будто с вашим ребёнком какие-то проблемы… с сыном…
--Да, мальчик болеет. В Польшу я приехала исключительно ради того, чтобы заработать на его лечение.
--Ох, как же нехорошо, когда болеют дети! – заметил он с сочувственным видом. – Но ещё мне пришлось узнать, что вас загрузили тяжёлым трудом.
--Да, это тоже верно, -- вздохнула она с едва заметной улыбкой на измождённом лице.
--Понимаете ли, я – бывший военный, живу здесь, в Варшаве. У меня есть работа, хотя мог бы спокойно существовать на пенсию. В Кракове проживает моя тётка. Она очень дряхлая. В своё время она была артисткой, привыкла к деятельному образу жизни, к поклонникам, овациям, уважительности. Но, увы, годы взяли своё. Былые поклонники успели забыть о её существовании, она хиреет в полном одиночестве. К тому же, у неё ещё и ноги больны настолько, что она не в состоянии передвигаться без коляски. Скажу вам откровенно: характер у неё отнюдь не ангельський, но за ней нужно ухаживать. Кроме того, понадобится делать уборки, заниматься кухней, разговаривать со старухой… Словом, труд довольно напряжённый и однообразный. Тем не менее, я имею основания предполагать, что там вам было бы куда лучше, чем здесь. Вы согласны поехать в Краков?
Пока он говорил, Ирина ощутила, как некая странная сила согревает её душу. В его голосе звучали нотки сочувствия, искренности, человечности.
--Да, конечно, -- ответила она. – Я согласна.
--А почему вы не интересуетесь оплатой? – улыбнулся собеседник, в ответ на что она лишь обессиленно пожала плечами. – Так вот, поначалу я стану платить вам столько же, сколько вы зарабатывали здесь. В дальнейшем ваша зарплата будет возрастать. Между нами говоря, если сумеете угодить тётке Гелене, она, со своей стороны, будет прибавлять к ставке определённые суммы. Только, ради бога, отбросьте ложную скромность, не стесняйтесь принимать от неё, что бы то ни было: она состоятельная женщина. Не просто состоятельная, а даже богатая, очень богатая. Даже мы, её родственники, не представляем в полной мере, насколько именно богатая.
-- Я вам искренне благодарна, пан… Простите, не знаю, как к вам обращаться…
-- Меня зовут Владислав.
Следующие дни промелькнули в сознании Ирины, словно солнечные зайчики по поверхности пруда. Без всякого сожаления она предупредила владельца магазина о том, что вынуждена оставить работу. Вручив ей скорее символический, нежели законный расчёт, он повернулся к ней спиной, ворча сквозь зубы:
--Пся крев!..


4

Сердце человеческое – самый точный индикатор и барометр. Не зря оно подсказывало Ирине, что нужно торопиться домой. Клавдия Борисовна, на попечение которой она оставила детей, к сожалению, не обладала склонностью посвящать свои дни кухне и подготовке уроков. Она была всего лишь обыкновенной сельской женщиной с довольно примитивными вкусами и привычками. Согласно её мнению, для ребёнка самое важное состояло в наличии еды и одежды, а всё остальное – не более, чем суета и напрасная трата времени. Потому она с безразличием относилась к маленьким детским проблемам, отношениям в школе, домашним заданиям и дополнительному чтению.
Вместо этого, воспользовавшись отсутствием невестки, она решила устроить собственную судьбу. Уже давно ей делал недвусмысленные предложения старый друг детства Пётр. Пенсионер-одиночка, он обладал компанейским характером, всегда умел найти остроумное словечко, любил заниматься хазяйством. Клавдия Борисовна давно бы согласилась, если бы не опасалась осуждения со стороны Ирины. Да и соседи – что они подумают? Для поколения, к которому принадлежала свекровь Ирины, мнение односельчан значит многое. Но теперь невестка пропала где-то в Польше и одинокое существование показалось слишком уж скучным. И решила Клавдия Борисовна, что наступила пора приняться за достижение собственных интересов. Старания женщины на этом поприще завершились тем, что друг детства поселился в её доме, оставив собственное жилище сыну.
Он делал всё – начиная от банальной починки карниза над окошком и заканчивая ремонтом сарая. В один из дней он отправился в райцентр, где приобрёл двух поросят, и с тех пор во дворе часто слышалось удовлетворённое хрюканье.
--Эх, какой же молодец мой Пётр Иванович! – не могла нахвастаться женщина. – И обо мне беспокоится, и о хозяйстве радеет…
Но у мужчины был единственный недостаток – он любил посидеть в «тёплой компании», где посреди стола занимала бы почётное место бутылка, и чтобы она непременно была окружена вкусной закуской. Он рассказывал истории из собственной молодости, анекдоты, мог на ходу сочинить иронический стишок о власть имущих или о вороватом соседе, -- словом, был «душой компании», за что его любили во всей округе. Но Клавдия Борисовна принадлежала к той категории женщин, которые не терпят, когда муж уделяет посторонним больше внимания, нежели ей. Некоторая независимость мужа, отягощённая симпатией к рюмке, расценивалась женщиной, как тяжёлое преступление. А за совершение преступлений она его наказывала. Едва учуяв неприятный запах перегара, она принималась бормотать нехорошие слова, а если виновный начинал оправдываться или, не приведи бог, что-то доказывать, хватала первое, что попадётся под. руку, и безжалостно колотила его по спине. Иной мужчина, очутив прикосновение сковородки или полена, незамедлительно бросил бы «бешеную» старуху, но Пётр Иванович только улыбался.
--Это у неё рехлекс такой, -- объяснял он приятелям. – В общем, она неплохая девчонка, да вот только тот проклятый рехлекс…
--Дед, да не рехлекс, а рефлекс, -- поправляли его, но он протестовал:
--Да нет! Рефлекс – то у животных. А у бабского племени есть только рехлекс.
Народ посмеивался, а старик, подражая жениной манере держаться, хватал какую-то вещь и, имитируя её поведение, делал вид, будто кого-то бъет. Получалось весьма похоже, так что смеялась даже сама Клавдия Борисовна.
Иногда он общался с детьми Ирины, но не шибко любезно. Это свидетельствовало о том, что возиться с детьми он не умел и не любил.
А у детей, между прочим, случались серьёзные проблемы. Например, однажды Вася был вынужден подраться с одноклассником из-за того, что тот задирал его и злорадствовал по поводу того, что его бросила мать. В другой раз паренёк подрался из-за унижения со стороны учительницы. Она собирала деньги на новогодний бал-маскарад, но дети Ирины, естественно, не имели возможности их принести. И тогда какой-то мальчуган воскликнул:
--Вот это нищета!
За драку учительница вызвала в школу бабушку, а та, не сочтя нужным разобраться в ситуации, наказала внука.
--Где ты, мама? – плакали дети, охваченные приступом отчаяния. – Если бы ты находилась рядом, ничего подобного не произошло бы.
Однажды, под новый год, Пётр Иванович решил привезти дров. Понятно, что покупать на рынке – дорогое удовольствие; потому он решил договориться с лесником – в лесу ведь полно некондиционных деревьев, часть из которых давно повалена буреломом, а часть -- упали сами от старости. Ещё впервые переступив порог дома Клавдии, он понял, что с дровами существует проблема, которая нуждается в немедленном устранении. Но осенью старик выполнял другие, более срочные работы, а потом заладили дожди, дули сырые ветры – словом, недосуг было.
Но наступил день, когда холодный ветер, наконец, угомонился, тучи рассеялись и, радушно улыбаясь, взошло солнышко. Воспользовавшись погодой, Пётр Иванович отправился к своему дому, запряг лошадку в сани, приготовил необходимый для подобных случаев магарыч и, разместившись на доске, заменяющей сидение, крикнул:
--Пошла, Маруся!
К сожалению, поездка оказалась неудачной, поскольку лесник в этот день был поглощён проверкой и ублажением высоких гостей из областного руководства.
Настроение у старика вмиг помрачнело. Но делать оставалось нечего: он снова забрался в сани и направил лошадку в обратный путь. Снова ему пришлось ехать почти через весь лес, потом началось поле. Было невыразимо одиноко и тоскливо. Всё вокруг казалось столь же одиноким и даже омертвевшим – только снег и сияющее сонце, и больше ничего. Даже кобылка брела как-то неохотно, словно чувствуя угнетённое настроение хозяина.
Но что это? В какой-то миг посреди широкого поля, раскинувшегося между двух деревень, старческие глаза уловили какое-то неуверенное движение. Грунтовая дорога как раз пошла по наклону, облегчая труд лошадёнки. Когда-то здесь располагалась благодатная долина с прудом, но из-за глупого правления местного руководства водоём совершенно высох, потом это место перепахали, и нынче здесь можно увидеть лишь обрабатываемый участок поля, засыпанный толстым слоем снега.
Пользуясь наклоном, Маруся ускорила ход, благодаря чему сани покатились, словно метеор. Вскоре старик узнал со спины горе-путешественника, идущего в направлении деревни. Это был ветеринар Михаил, мужчина лет сорока, не более. Он жил бобылём в большом доме, предоставленном правлением колхоза. Это был хронический одиночка, испытывавший безразличие ко всему миру, кроме животных.
Дед не водил с этим человеком особенной дружбы, но, следуя многолетней привычке и соображению «а вдруг пригодится», изобразил на лице самую искреннюю улыбку, на какую только был способен.
--А что это вы, Михаил Анатольевич, мёрзнете? Какая сила заставила вас месить ногами снега средь бескрайнего поля? Стоять, Маруська!
Остановившись, ходок повернулся к саням. Узнав старика, он начал объяснять, что с утра его в срочном порядке вызвали в соседнюю деревушку, потому что кому-то показалось, что там поболели коровы. Осмотрев их, он сделал, на всякий случай, прививки и дал указания насчёт дальнейшего обращения с ними. Всё это отняло немало времени. Наконец наступил полдень. Его не отвезли домой, но зато рассчитались деньгами, и вот он в течение двух часов добирается пешком.
--В таком случае, забирайтесь ко мне, -- предложил Пётр Иванович. – Маруся доставит нас к пункту назначения не хуже, чем какой-то захудалый «Мерседес».
Проехав около четверти часа, старик внезапно хлопнул себя ладонью по лбу.
--А ведь у меня есть чем скрасить путешествие! – воскликнул он, указывая на внушительную сумку, от которой исходили приятные ароматы. -- Или, чего доброго, вас уже покормили благодарные клиенты?
--Да нет, даже не предложили, -- вздохнул ветеринар.
--Ага… -- кивнул старик. – В таком случае, я предлагаю сделать перерыв в путешествии и перекусить чем бог послал.
Произнеся эти слова, он остановил Марусю и полез под. сидение за сумкой. «Чембогпослал» оказалось массой вкуснейших блюд – зажареной в печи курицей, домашней колбасой, копченым салом, зелёным луком, варениками с капустой и картошкой; а украшала всё это огромная бутыль той дивной жидкости, которую одни называют «огненной водой», другие -- «spiritus vini», а у нас говорят просто – «зелёный змий».
--Вот это да! – воскликнул Михаил. – Вот лишь увидел всё это и сразу почувствовал, что чертовски голоден. Пусть бог пошлёт вашей хозяюшке крепкого здравия и счастья!
О том, сколько было выпито и съедено, в точности неведомо никому. Но история – эта бессмертная дева с хорошей памятью – свидетельствует, что в момент, когда досточтимая Маруська ввезла сани во двор Клавдии Борисовны, оба седока лежали в них, словно мёртвые.
В следующий миг из дома послышался странный грохот – спеша навстречу благоверному, старуха наткнулась в сенях на что-то тяжёлое. Когда она вышла на крыльцо, в её правой руке был зажат огромный черпак.
--Да что же это творится на белом свете?! – заорала она противным фальцетом. – Ну, как чувствовала, как чувствовала!..
Не обращая внимания на соседей, из любопытства приблизившихся к калитке, старуха вмиг оказалась у саней, угрожающе размахивая черпаком.
--Ах ты, козёл старый! – вскричала она. – Где дрова? Отвечай, пьяная морда!
По всему было заметно, что старику в эти минуты было всё безразлично. Вместо того, чтобы испуганно вскочить, как это бывало раньше, когда «доза» ограничивалась ста граммами, он оставался неподвижным, как бревно. Старуха принялась изо всех сил тормошить его. Так продолжалось около минуты. Ей удалось достигнуть лишь того, что старик во сне пошевелил бровями и захрапел во всю мощь, словно трактор. Свидетели бесстыдно засмеялись, старуха приняла сие на собственный счёт и начала бить мужа черпаком по плечам и откормленному брюху.
--Эй, соседка! – обеспокоенно запротестовали люди. – Ты же ему все внутренности отобъёшь!
Как раз в этот миг Клавдия Борисовна, по всей вероятности, попала орудием куда не следовало, потому что виновник тотчас подпрыгнул и угрожающе пробормотал:
--Ты чего, старая ветошь?! -- впрочем, на большее у него просто не хватило сил, и в тот же момент он снова бессильно свалился навзничь, сотрясая атмосферу невозмутимым храпом.
Но старуха уже не могла остановиться.
--А будешь пить? – орала она, угощая благоверного очередными ударами.
Едва открыв глаза, тот промурлыкал:
--Конечно, буду! Наливай!..
Эти слова вызвали среди зевак бурю смеха и оваций, в то время, как у жены -- новый прилив ярости.
--Где дрова? Признавайся!
--Ша, змея! – едва слышно пролепетал он.
Черпак ещё дважды опустился на старческую голову, следствием чего стали два болезненных стона и «трёхэтажная» ругань. После второго удара орудие сползло по касательной, и по инерции попало в висок ветеринару, который и без того лежал, как покойник.
…Клавдию Борисовну обвинили в неумышленном убийстве. Следствие продвигалось быстро, будто разыгрывалось по нотам, отдаляя старуху от свободы с каждым днём больше и больше. К тому же, нашлось немалое количество свидетелей. И, только оказавшись в кутузке, она начала анализировать происшедшее и вспомнила о внуках. С кем они сейчас, что едят, кто их согревает?..
Эти тяжёлые мысли вызвали сердечный приступ, вследствие которого она и скончалась, не дождавшись суда.
Тем временем, Пётр Иванович начал выпивать всерьёз. Теперь ему не было никакого дела ни к хозяйству, ни к детям, потому не удивительно, что однажды в дом явились незнакомые люди и забрали малых. Проводив их безразличным взглядом, он извлёк из-под стола очередную бутылку, наполнил рюмку прозрачной жидкостью и, символически касаясь ею о бутылку, произнёс:
--Ты понимаешь, дорогой Михаил Анатольевич? Вот всё зло в этом мире происходит от баб окаянных. А виной всему служит проклятый рехлекс, который вертит ими, как сам Сатана. Вот, к примеру, зачем моя покойная дурында ухватилась за тот черпак? Рехлекс!..


5

Что значит ухаживать за человеком преклонного возраста? Прежде всего, следует помнить, что, как правило, такие люди бывают привередливыми, -- таким образом они пытаются компенсировать свою беспомощность. И сия привередливость, постепенно превращаясь в привычку, способна приобретать разнообразные формы, превращаясь в главнейший минус для сиделок и родственников.
Тётка Гелена до последнего времени отличалась чрезвычайной дееспособностью и властолюбием. В мире не существовало цели, которой бы она не достигла. Но однажды её поразил инсульт, вследствие которого наступил паралич ног. Чувство собственной беспомощности порождало то глубокое отчаяние, то неистовый гнев – на судьбу, на себя, на родственников, забывших о её существовании. Когда-то этих последних было неисчислимое множество, но капитализм превращает людей в себялюбивых эгоистов; вот они и оставили старуху на произвол судьбы. Появление в доме нового человека, к тому же иностранки, знавшей по-польски всего два десятка слов, поначалу заставило её насторожиться, а затем вызвало ненависть.
 В течение первых дней Гелена только тем и занималась, что следила за незванной гостьей, преследуя её в своей коляске, повсякчас указывая на несуществующие промахи в работе. Однако за спиной у Ирины находился немалый опыт работы с детьми, среди которых встречались и гиперактивные, и хулиганистые, и неврастеники, ещё с пелёнок избалованные чрезмерным материнским вниманием. Благодаря этому опыту ей удалось укротить старуху в течение первой недели. Она умела вкусно стряпать, отличалась аккуратностью, регулярно меняла бельё для хозяйки, -- в общем, делала даже больше, чем от неё требовалось. А ещё она пела для подопечной и сумела вызвать у неё интерес к рукоделию. По вечерам она усаживалась у её кровати и начинала мастерить из подручного материала разные игрушки, как в своё время делала на уроках труда – из еловых шишек, каштанов, веточек. А когда больной удалось сделать из старого лохмотья кота, она настолько искренне радовалась, что, казалось, вот-вот запляшет. С того времени она привязалась к Ирине, а в течение зимы и вовсе превратилась в её подругу.
Как и уверял пан Владислав, хозяйка и вправду не обижала свою сиделку в оплате труда, да ещё одаривала всякой мелочью – платьями, декоративними платочками, украшениями. Всё это позволяло Ирине регулярно высылать домой определённые суммы. Но, словно предчувствуя  необходимость перестраховки, высылала не на имя свекрови, а на собственный банковский счёт.
Где-то в конце февраля её разыскала Вера. Открыв дверь, Ира увидела перед собой униженное, оскорблённое существо, по виду ничем не напоминавшее бывшую подругу с её самоуверенностью и спесью. Может и следовало отправить её на все четыре стороны света за то, что когда-то она жестоко её подвела, но у Ирины было доброе серце. Она пригласила Веру в дом, согрела, накормила и познакомила с хозяйкой..
--Он оказался подлым, неблагодарным предателем! – рассказывала она, глотая слёзы обиды. – А ведь я вертелась вокруг него, исполняя все его прихоти! А ещё жениться обещал!..
--Так это же хорошо, что обещал, -- улыбнулась Ирина, переводя услышанное для старухи. – И что было дальше?
--В один прекрасный день он привёз в дом почти юную девицу, блондинку-белорусску с роскошным бюстом, и велел, чтобы я убиралась вон. Но ты ведь знаешь, каков у меня характер. Я протестовала, пыталась поговорить с ним и нежданной соперницей, но зря. А когда Вацлав понял, что от меня избавиться не так уж и легко, он обвинил меня в воровстве. По его милости мне пришлось почти месяц провести в каталажке, где у меня отняли абсолютно всё – деньги, украшения, вещи… Ира, ты прости меня за всё, пожалуйста!..
--Пусть так, -- сдержанно ответила она. – Но что ты будешь делать дальше?
--Не знаю… Вот если бы ты одолжила мне денег, я могла бы попытать счастья в Чехии.
--Вера! – искренне удивляясь, воскликнула Ирина. – О какой Чехии ты говоришь? Это развитая страна, там наших искателей заработка, что рыбы в пруду. Чехия и правда всегда рада гостям, да только гостям состоятельным – в качестве туристов, которые оставляли бы свои деньги в магазинах, гостиницах, ресторанах, увеселительных заведениях. А у тебя нет ни денег, ни уверенности, что там ожидает работа.
Тем временем, пани Гелена о чём-то задумалась. Но стоило Ирине закончить свои рассуждения, произнесла:
--В твоём положении есть всего два выхода. Первый состоит в немедленном возвращении домой, а второй – в поиске новой работы здесь, в Польше.
--Но, пани Гелена, мне стыдно возвращаться домой без денег! – запричитала Вера. – Лучше уж отыскать работу.
К счастью, у старушки ещё оставались какие-то приятельницы. Позвонив нескольким из них, она, наконец, заявила:
--Есть для тебя работа. Ступай, глупая девка, и больше так не делай!
После того, как за Верой закрылась дверь, она улыбнулась.
--Знаешь, Ира, когда я была в её возрасте, ни один мужчина не посмел бы поступить со мной даже на сотую часть так, как Вацлав поступил с твоей подругой. Все мужчины были у меня здесь.
С этими словами она продемонстрировала сжатый старческий кулачок.
А в марте ей стало хуже. Наверное, от препаратов, которые она проглатывала пригоршнями. Ни днём, ни ночью ей не давали покоя резкие перепады давления, жестокая боль в области живота и головокружения. Несколько раз она звонила родственникам, но те категорически отказывались навестить её. Что касается племянника, тот, оставив работу у Збигнева, выехал в Канаду, в силу чего связаться с ним не представлялось возможным.
В один из дней, возвращаясь из магазина, Ирина едва не столкнулась у ворот с каким-то незнакомцем. Вежливо поприветствовав её, он крепче сжал в руке дорогой портфель, после чего покинул двор.
В апреле Ирина выразила желание возвратиться домой. Весна, бурно развиваясь, несла в себе ароматы жизни, а вместе с ними и дух родной сторонки. Для лечения сына заработанных средств уже вполне хватало, мысли о детях не давали спокойно спать; таким образом, её стремление вернуться домой было вполне естественным.
--Не торопись! – упрашивала старушка. – Побудь ещё немножко, не то я останусь совсем одна.
Источенная множеством хворей, словно дерево, она иссохлась, как жердь, и теперь почти неподвижно лежала в кровати, которая с каждым днём всё больше напоминала смертное ложе. Врачи, время от времени навещавшие больную, в бессилии разводили руками.
Наконец, в одну из майских ночей она скончалась. Тогда и появились многочисленные родственники. Молодые, пожилые, мужчины, женщины, подростки – вдруг все вспомнили о богатой покойнице и съехались, невзирая на вечную занятость и хлопоты. Теперь они с деловитым видом расхаживали по двору и комнатам, осматривая всё придирчивыми взглядами.
Осознавая, что в её присутствии пропала необходимость, Ирина, наконец, пережив погребальную церемонию, собрала вещи и уехала на автовокзал. Наконец она увидит детей! Если бы могла, она не стала бы дожидаться автобуса, а превратилась бы в птицу и, расправив крылья, полетела к ним.
Но человек себе может планировать, сколько угодно, а судьба распоряжается на своё усмотрение. Она уже приобрела билет и ожидала свой рейс, до которого оставался всего час. Словно чёртики из табакерки, перед ней появились два полисмена и, представившись, попросили показать документы.
--Та-а-ак, -- промурлыкал один из них, брезгливо раскрывая паспорт. – Журавская Ирина… Ну, здесь всё в порядке… А виза где?
Конечно же, виза отсутствовала. Её задержали и повезли в отдел. Дотоле ей ещё ни разу не приходилось связываться с органами правопорядка, так что теперь она испытывала неимоверный стыд. Ей казалось, что едва ли не половина населения с укоризной созерцает её позор, а завтра обо всём станет известно в родной деревне, в школе…
На протяжении всей последующей ночи она ни на миг не закрыла глаз, поневоле проворачивая в памяти события, имевшие место в течение предыдущих месяцев. Страх перед возможностью какого-то ужасного наказания, позором и полицией будоражил воображение. Под утро перед глазами уже довольно чётко вырисовывались тюремные решётки, унижения, а возможно, и смерть на чужбине.
Впрочем, все эти ужасы завершились на следующий же день, когда её отвезли на железнодорожный вокзал и усадили в плацкартный вагон поезда, следующего на Киев. В общем, можно утверждать, что отделалась она лишь испугом, если не принимать во внимание потери денег, оставленных на проезд, и украшений, полученных от покойной Гелены. Даже сумку с вещами ей возвратили, основательно её перерыв.


6

Родина встретила её, прежде всего, наглыми и придирчивыми пограничниками. Ирину заставили извлечь из сумки все вещи, вывернуть карманы, а когда увидели в паспорте определённую отметку, ещё и нахамили. Но всё закончилось довольно быстро, как неприятный сон. Правда, Ирине пришлось увидеть, как служащие задержали какую-то женщину. Их начальник увлёк её в тамбур, где провёл с ней минут пятнадцать.
--Вот наглецы! – процедил сквозь зубы мужчина, сидевший напротив Ирины.
--А что случилось? – недоумевала она.
--Да она накупила в Польше вещей для своих пяти детей, а теперь будет вынуждена давать взятку, чтобы их не отняли.
После того, как задержанная с удручённым видом вернулась на место, пограничники покинули вагон, что дало возможность продолжить путешествие. В течение следующих суток никаких коллизий не произошло, и вот Ирина уже ступила ногами на перрон столичного вокзала.
Как же она вымечтала для себя эти мгновенья! Сколько раз на протяжении одиноких ночей она представляла своё возвращение домой! Ей казалось, что за время работной жизни здесь хоть что-то изменится в лучшую сторону – к примеру, появятся новые дороги, возведутся постройки, изменятся порядки, или, в конце-концов, подует какой-то новый ветерок. Но в этой стране не изменилось ровным счётом ничего: ни дороги, ни отношение со стороны водителей маршруток, ни качество обслуживания на автовокзале. Только люди стали ещё более замкнутыми, ещё более угнетающее недоверие появилось в их глазах, а в магазинах ещё нахальнее выросли цены.
Пытаясь подавить в себе волнение, она приблизилась к кассе районного автовокзала. Сердце колотилось, как угорелое: совсем скоро она, наконец, обнимет детишек! Когда она вышла к платформе, глаза выхватили из толпы пассажиров знакомый силует. Присмотревшись, она узнала одну из школьных коллег. Та смотрела в её сторону каким-то странным взглядом, в котором можно было прочесть как сочувствие, так и злорадство. Заметив, что Ирина смотрит в её сторону, женщина растерянно опустила взор; но, понимая, что деваться некуда, сама приблизилась к ней.
Не обращая внимания на приветствие Ирины, женщина не без осуждения промолвила:
--Пока ты каталась по Польшам, у тебя произошло немало плохих событий.
В эту минуту Ирина почувствовала, как серце замерло в ожидании если не взрыва, то чего-то неприятного.
--Что? – едва сдерживаясь, спросила она приглушенным голосом.
--Детей забрали из твоего дома! – жестоко и безжалостно сообщила та, после чего поведала обо всём, что ей было известно.
Поскольку женщина лично не присутствовала во время известных читателю событий, но обо всём слышала из регулярных сводок «бабского радио», её повествование приобрёло зловещий оттенок. Проглатывая слово за словом, Ира едва не свалилась в обморок, и только благодаря какой-то удивительной силе, всё же выстояла. Коллега не принадлежала к числу  людей, способных высказать сочувствие человеку, оказавшемуся в беде, а унижаться перед ней было бы стыдно. Так что, выслушав до конца сей рассказ, она, напрягая всю силу воли, на какую только была способна, сдержанно кивнула и отошла к дальнему концу платформы.
Что делать, к кому обращаться? Пелена отчаяния готова была охватить всё её существо, но этого нельзя было себе позволить. Позабыв о рейсе, она направилась по одной из ближайших улочек, пытаясь собраться с силами и найти нужное решение. Но постепенно в голове наметился просвет, дыхание уравновесилось, открывая возможность более трезво взвесить ситуацию. «Если детей забрали, их должны были оформить в распределитель, который находится в этом же райцентре, -- сообразила она. – Следовательно, следует обратиться туда прямо сейчас.»
Через полчаса она уже была на месте. К ней вышла высокая худая женщина со строгой причёской. Выслушав Ирину, она оценила её придирчивым взглядом.
--Все вы стремитесь в погоню за длинным рублём, а о детях забываете, -- процедила она сквозь зубы. – А дети – это же наше будущее!
После этих пафосних слов она извлекла из ящика стола журнал, в котором содержался список всех посетителей заведения.
--Я вынуждена вас разочаровать, -- прохладным тоном провозгласила женщина. – Уже больше месяца ваши дети находятся в областном центре.
--Но как такое может быть? – почти вскричала Ирина. – Ведь меня не лишили родительських прав!
--Не знаю, -- пожала плечами работница. – Поезжайте туда и спрашивайте. Скорее всего, руководство приняло такое решение из-за отсутствия присмотра за несовершеннолетними и преступления, совершённого в вашем доме.
Оказавшись на тротуаре, она тяжело уселась на скамейку. Постепенно, вдыхая весенние запахи, смешанные с птичьим пением, она успокоїлась и почувствовала, что в состоянии думать. Отправляться в областной центр сию минуту она не имела возможности из-за отсутствия денег. Кроме того, все равно следовало вначале побывать дома, порасспрашивать людей. Вполне возможно, что после этого в голову и придёт разумное решение. Но дети! Для них, по всей вероятности, каждая минута пребывания в чуждой среде стоит нервов и здоровья. Кормят ли их, одеты ли они? Ей приходилось слышать жуткие рассказы о порядках, царящих в заведениях подобного рода, потому серце разрывалось от безысходности. Да ещё и Василёк – он нуждается в лечении, диете…
Ближе к вечеру, идя по сельской улице, она чувствовала на себе чьи-то осуждающие взгляды, из-за заборов слышался неприязненный шёпот:
--Смотрите, вот она – идёт, идёт… Это по её вине всё произошло! Потому что если бы она никуда не ехала, все оставались бы живыми и здоровыми.
А может, не было никаких взглядов, не было человеческого шёпота, а в действительности ей всё это померещилось?

7

…Вот уже без малого четыре месяца Ирина обивает пороги разных учреждений, пытаясь добиться возвращения детей. Она обращалась в министерство, но оттуда письма цинично направлялись в местные органы власти.
Когда ей впервые позволили встретиться с детьми, она была поражена их истощённостью. Их глаза были наполнены тоской и безнадёжностью. Забрать бы их оттуда, но это было невозможно. За период, прошедший с момента отъезда Ирины в Польшу, состояние мальчика значительно ухудшилось: его почти ежедневно беспокоили боли, а ходить становилось всё труднее. В заведении, куда он попал, никому не было дела к его проблемам, а учитель по физкультуре безжалостно ставил ему «двойки» за то, что малый не мог выполнить и половины упражнений, называл его «слабаком», ставя, таким образом, вне коллектива. К тому же, система «круговой поруки», внедрённая в отечественные учебные заведения ещё Макаренко, ранила парня куда больнее, чем пресловутые двойки. За то, что кто-то один не выполнял задание, воспитатели и преподаватели принуждали отрабатывать всю группу. После уроков или среди ночи группа мстила, устраивая виновному «тёмную», следствием чего были кровоподтёки на руках и лице. Заметив эти отметины, Ирина не выдержала.
Однако, проведя некоторое время в больнице с сердечным приступом, она имела достаточно времени осмыслить немало вещей и переоценить многие условности. С того момента она стала совершенно безразличной к мнению окружающих, в том числе и государственных служащих. Эти последние, в её понимании, вообще не стоили человеческого отношения. Это некая отдельная категория человекообразных существ, каких-то мутантов или инопланетян, безразличных к человеческой боли и страданию. Если раньше ей было важно мнение этих людей, то теперь стало всё равно – ей срочно нужно освободить ребёнка из заточения.
Не дождавшись окончания лечения, она возвратилась в деревню. Там её ожидал дом, в стенах которого ещё теплилась слабая надежда на счастье. Старого Петра Ивановича она, при содействии участкового, вышвырнула со двора сразу по приезде, так что жилище дожидалось её так, как способна мать ждать своё дитя. В его стенах Ирина хранила деньги, которые когда-то перечисляла из Польши. Посещения высоких кабинетов и бесконечные поездки основательно поубавили сей запас, но большая часть всё же оставалась. С его помощью женщина намеревалась побороться за детей.
--А ты обратилась бы в редакцию одной из центральных газет или телевидение, -- посоветовала ей медсестра. – В наше время чиновники побаиваются шума. Но перед тем, само собой, напиши заявление в прокуратуру и найми адвоката.
Так она и поступила. Деньги, которые ей пришлось зарабатывать с большим трудом, начали таять, как весенний снег. Не зря люди, умудрённые жизненным опытом, говорят детям: «Упаси тебя Бог от юристов, адвокатов и полиции!» А ведь это было только начало!
Заявление на имя прокурора было составлено при помощи адвоката, а потом один из телеканалов записал интервью с её участием. А ещё журналист попытался использовать этот факт против безнаказанности так называемой ювенальной юстиции, так что получилось довольно остро, и это – как раз накануне выборов. «Просчёт какого-то мелкого служащего мог стоить карьеры более высокопоставленному чиновнику, -- объяснил журналист, -- потому реакция должна получиться довольно бурной.» Так оно, собственно, и произошло.
Невзирая на то, что дирекция канала отнеслась к самому видео неодобрительно, оно, тем не менее, было включено в трансляцию, а позже его разместили и в интернете. Количество просмотров и комментариев достигло столь вопиющей цифры, что власть имущие больше не могли отмалчиваться. Уже не Ирина добивалась из богом забытой деревеньки в город, а они сами ездили к ней. Как это почти всегда случается во время приезда высоких гостей, вокруг дорогой чиновничьей иномарки собирался народ, и этот народ задавал вопросы, наступая на наиболее болезненные «мозоли». Чиновничество, испытывая давление со стороны прокуратуры, давило на низшие ветки власти,  а те, в свою очередь, на службу опеки.
Казалось бы, ситуация вот-вот должна разрешиться в пользу Ирины; впрочем, всё это затянулось не на один день. Но вот, наконец, состоялись октябрьские выборы и всё замерло. Проблемы Ирины больше никого не интересовали. Адвокат бессильно разводил руками:
--Я ничего не понимаю, -- удивлялся он. – Мы сделали всё, как того требует закон. Мы даже обратились в суд, но суд уже третий раз переносят, ссылаясь на воистину смешные причины.
--Сегодня мне сообщили, что мой мальчик попал в больницу, -- не обращая внимания на его слова, произнесла Ирина. – Вы себе хоть представляете, что без соответствующего лечения мой ребёнок может умереть?
--О, в таком случае мы сумеем сформулировать совсем иную статью и наше дело станет впоєне выигрышным, -- заметил адвокат.
Уже не впервые в сознании женщины появилось впечатление, будто для адвоката всё это – всего лишь забава, как компьютерная игра для мальчишки, а судьбы человеческие для него ничего не значат.
--Знаете что? – вскипела Ирина. – А не пошли бы вы прочь! Я больше не нуждаюсь в ваших услугах.
Эта ночь стала для неё очень нелёгким испытанием. Она не закрыла глаз ни на минуту, измеряя шагами вначале больничный коридор, а после и двор. Врач, прослывший хорошим специалистом в своей сфере, намекнул, что времени остаётся совсем немного, и если тянуть дольше, дело может закончиться операцией, которая обойдётся во столько, что для её оплаты может не хватить стоимости всей Ириной деревни.
Рядом с ней сидела какая-то женщина, с которой они разговорились, пытаясь найти друг в дружке хотя бы малое успокоение. Новая знакомая призводила впечатление человека, убитого горем, а седые волосы свидетельствовали о том, что ей пришлось перенести немало тяжёлых эпизодов.
--Нет у меня больше сына! – захлёбываясь слезами, вздохнула она. – Уехал вместе с невесткой в Португалию. Устроились, всё шло замечательно. А спустя три месяца позвонила невестка и говорит: «Убили нашого Олежку!»
--Но кто? Вряд ли сами португальцы, -- висказала предположение Ирина, невольно вспомнив Семёна и его напарника.
--Его так избили, что невестка сумела опознать лишь по шраму на запястье. Он остался с тех пор, когда он был маленьким и, падая с дерева, разодрал себе руку… А каким он был мастером! Умел всё на свете. Но что же делать, коль здесь негде заработать на жизнь? Вот и вынужден был отправиться на чужбину… Боже, пусть бы головы отлетели у тех., кто принуждает наших детей оставлять дом и уезжать куда подальше!
Всхлипнув в очередной раз, женщина вдруг успокоилась и, взглянув на собеседницу, заметила:
--Вижу, у вас тоже вид, далёкий от весёлости. Что-то случилось?
--У меня отняли детей, -- сквозь слёзы призналась Ирина. – А я как раз была на заработках. Возвращаюсь – а их уже нет.
--Разве вас лишили родительських прав? – поинтересовалась та, взглянув на неё настороженно.
--Нет, не лишили.
--В таком случае, должны вернуть.
--Не отдают…
--Ой, а знаете, я слышала, что новая служба, которую называют «ювенальной юстицией», специально отслеживает, в каких семьях живут здоровые, умные, чистенькие детки, потом их забирают, а на следующий день глядишь – уже готовы документы на усыновление куда-нибудь за границу. Такое случалось в Полтавской области…
Ирина побледнела, представив, как её детей вывозят навсегда и неизвестно куда.
--А ещё мне приходилось слышать, будто детей из простых, беззащитных семей используют в качестве доноров.
--Как это?
--Да органы у них изымают. Вы только взгляните, насколько наши олигархи холёные, крепкие, здоровые. Со дня провозглашения независимости страны прошло много времени, но они всё ещё выглядят молодыми и цветущими. Вот и напрашивается вопрос: благодаря чему? Неужели врачи придумали чудесный эликсир молодости? Вряд ли. Скорее всего, им время от времени меняют органы, а для этого лучше всего подходят детские…
Эти слова оказались тяжёлыми и несвоевременными. Иногда случается, когда какое-то слово, произнесённое не вовремя, в момент, когда мы испытываем слабость, способно разбередить душу. Так получилось и с Ириной. Ко всем её головоломкам и проблемам прибавились ещё и мысли о таком криминале. Однако в тот момент более всего на свете её беспокоило здоровье сына.
Итак, для того, чтобы начать лечение мальчика, следовало вначале вытащить его из неволи, потому что дирекция детского учреждения наотрез отказывается выпустить его для лечения. Мало того, добрые люди сообщили Ирине о том, что её Василинку уже показывали какой-то паре из Америки. Но ведь это же противозаконно! У девочки есть мать и брат. Разве возможно отдать её в чужую семью?..
Получается, что корнем всех нечастий для семьи Ирины является служба опеки? Прокуроры, адвокаты, пресса, телевидение утверждают одно, но служба опеки – совсем другое. Как будто она не подчиняется законодательству этого государства или находится на какой-то более высокой ступени, словно государство в государстве. А может… Может, именно государство тайно придумало законы, о которых народу неизвестно?
«Не приведи бог что-то случится с Васей, -- чуть не плача молилась она. – Я им потом глаза выдеру!»
Однажды её потянуло влезть на чердак. Зачем ей это понадобилось? Да бог знает… Искала какой-то предмет или просто так перекладывала вещи, лишь бы себя чем-то занять. Большую часть из этого хлама следовало вынести и сжечь. Однако сельчане не отваживаются сразу прощаться с рухлядью, отслужившей положенный срок, потому и складывают её туда. И так продолжается год за годом, до тех. пор, пока чердак не оказывается забитым до отказа. Видя, что найти искомое невозможно, Ирина решила навести порядок, в результате чего вниз полетела всякая всячина. Ирина выбрасывала безжалостной рукой почти всё подряд, вследствие чего перед лестницей успела вырасти внушительная куча старого хлама. Добравшись к противоположному концу чердака, женщина заметила какой-то металлический ящик. О том, что это такое, она не имела представления, ведь этот дом помнил не одно поколение обитателей: задолго до Иры здесь жили её родители, дед, родственники деда. О том, что именно и когда кто-либо из них мог сюда принести, можно было лишь догадываться.
Открыв ящик, она увидела свёрток, в котором оказался пистолет «парабеллум» и около килограмма патронов к нему. Сердце заколотилось в предчувствии чего-то недоброго. Подчиняясь инстинкту, женщина оглянулась на вход, но её страхи были напрасны, поскольку с некоторого времени большинство людей стараются обходить её двор десятой дорогой. Почему? Наверное, из-за первобытного страха перед неудачами, как и перед нищетой. На людей, имеющих проблемы, окружающие взирают, как на прокажённых. Боятся заразиться, вот и готовы заклевать, смять, уничтожить. В соответствии с правилами курятника…
С чердака Ирина спустилась, крепко сжимая в руке ящик со свёртком. Теперь она твёрдо знала, как действовать дальше. Водрузив ношу на стол, она просидела всю ночь, глядя на неё с неестественно сжатыми устами.

8

Наивная женщина, воспитанная в семействе скромных и честных крестьян, даже не подозревала, что в среде чиновничества далеко не всё так просто, как ей могло показаться. Она не знала, что сразу после того, как было зарегистрировано её заявление на имя прокурора, тот, дождавшись, когда за ней закроется дверь, выудил из кармана дорогой, инкрустированный позолотой телефон, и холёными пальцами набрал нужный номер.
--Алло, Иван Иваныч! – стремясь вложить в тон как можно больше приветливости, воскликнул он. – Как ваши дела?
--Это ты, Василий Петрович? – откликнулся мужской голос. – Спасибо, всё хорошо. А мне сказали, что тебя можно поздравить. Как ни как пятикомнатная квартира в центре столицы – не шутка.
«Откуда ему известно о квартире? – обеспокоенно зароились мысли у служителя Фемиды, который вмиг напрягся, как нашкодивший кот, пойманный на месте преступления. – Впрочем, пусть на себя смотрит!»
--Спасибо, Иван Иванович! А я слышал, будто вы стали дедом, с чем вас и поздравляю. И кем же станет новый гражданин?
--О, об этом ещё слишком рано думать. Однако, полагаю, что пока дед обладает кое-каким положением, мы сумеем обеспечить для внука и лучшие школы, и Кембридж, и Париж, и положение. Пусть только быстрее подрастает.
--Да, верно… А я вот беспокою вас из-за щекотливого вопроса. Приходила ко мне одна… «деревня»… Там вроде всё понятно: пока она пропадала на заработках, её детей забрала служба опеки.
--Ага… Но тут слегка попахивает нарушениями… А у тебя-то какой интерес?
--Да малых можно было бы и вернуть, только в таком случае придётся кого-то наказать – за превышение полномочий, нерадивое исполнение обязанностей или даже несоответствие занимаемой должности. Однако, вся проблема состоит как раз в том, что человек, возглавляющий районный отдел опеки – мой троюродный брат. Не хочется, чтобы его подвергли наказанию, ведь это будет означать конец карьере.
--Гм… Ну-у-у… Если бы я был адвокатом, я бы с лёгкостью довёл это дело до конца, а дети не далее, как завтра были бы с матерью. Но, насколько понимаю, тебя такая перспектива не устраивает? В таком случае, я вижу единственный выход. Надо состряпать всё таким образом, чтобы всё выглядело вполне законно. Например, разыскать свидетелей, которые могли бы подтвердить, что мать вела аморальный способ жизни или же неоднократно бросала детей на продолжительное время. Одним словом, соображай, Василий Петрович. Ну, а мы, со своей стороны, что-то «подчистим», на что-то закроем глаза. Сам знаешь, как это делается.
--Спасибо, Иван Иванович!..
Ирина не могла знать, что даже адвокат, котрому она доверила самое ответственное дело в своей жизни, тоже регулярно общался с третьими лицами и поступал в точном соответствии с их указаними.
--Здравствуйте, Эвелина Петровна! – с подчёркнутой уважительностью проговаривал он в телефон.
--Это ты, Дима? – отвечал властный голос с презрительным тоном. – Чего тебе?
--Да вот… Здесь такое дело…
--Тебе что, надоела работа? – властно и жёстко чеканил голос после того, как его хозяйка внимательно всё выслушала. – Ты хотя бы представляешь, каких людей затронешь, если продолжишь совать свой нос в это дело?! Короче, покамест затягивай дело, а там – увидим.
Чётко выполнять директивы, следующие от высших по положенню, старательно выдерживать внешнюю маску «законопослушного» гражданина и честного человека – в этом состоял залог успешной карьеры и устойчивого положения для лица, не лишённого честолюбивых замыслов и амбиций. Выполнять то, что велят «сверху» -- это обязательное условие для безоблачного существования; оно же позволяет и заниматься не вполне честными делишками – надо же как-то зарабатывать на хлеб насущный.
Никому бы не пришло в голову, что досточтимый служитель, или, точнее, выкидыш Фемиды, в свободное от основных обязанностей время не гнушается зарабатывать на дешёвых «подставах». Например, знакомый полицейский, высмотрев более-менее состоятельного человека, но не влиятельного, задерживает его якобы по подозрению в каком-то преступлении. Иногда в ход шло и подбрасывание наркотиков или холодного оружия в карман или багажник автомобиля. Любой человек, будучи в дружбе с юриспруденцией, с лёгкостью отбросил бы подобные обвинения и даже уличил такого полицейского в подтасовывании фактов, но, во-первых, в наше время – время пустого «высшего» образования и повального беззакония -- далеко не все люди способны за себя постоять, а во-вторых, большинство предпочитает вообще не ввязываться в юридические склоки, которые могут обойтись себе же дороже. Человек обыкновенный, далёкий от знакомств с сильными мира сего, оказавшись в холодной камере на твёрдых нарах, непременно теряется и трусит. Растерянность, страх и ощущение неизвестности в течение нескольких часов ломают волю. После напора со стороны полицейских, следователя и ужасных условий содержания вдруг является адвокат с понимающей улыбкой и искренними глазами. Он предлагает помощь с гарантией, что в течение часа или двух задержанный окажется на свободе, но это обойдётся в некую сумму. Понятно, что эта последняя кажется ничтожной в сравнении с камерой и перспективой быть невинно осуждённым. Большинству для выражения согласия хватало и нескольких часов; некоторые, наиболее упрямые и сильные, выдерживали сутки или более. Учитывая, что человека имеют право содержать в «каталажке» до трёх суток, можно смело сказать, что схема, придуманная адвокатом, «работала» безукоризненно, принося каждому из соучастников по три-четыре тысячи в день…
Ирине не могло даже в голову прийти, что Семён Колодяжный, работая скромным директором детского дома, тоже имел далеко не простые знакомства. Она и представить не могла, что после показа видео он, не медля ни минуты, позвонил кому-то настолько влиятельному, что даже разговаривал с ним вытянувшись, как струна.
--А… Алло, Роман Викторович! Тут беда…
--Знаю, видел, -- ответил недовольный голос. – Сиди тихо, как мышь. Ни с кем не общайся, не давай никаких интервью, потому что всё полетит вверх тормашками. Тебя подстрахуют, понятно?
--Да, спасибо…
--Пока не за что. Да и не «спасибо» твоё мне нужно. У тебя есть что-нибудь новенькое?
--Да, есть. Поступили две девочки. Обеим по пятнадцать лет, достаточно проворные, послушные…
--Следи за ними. Всё…
Если среда ответственных служащих погрязла в коррупции и преступности, для маленького человека шансы добиться правды уменьшаются до минимума. «Ты служишь, я служу, мне служат», -- вот под каким девизом существуют современные властные структуры, как и каждый из тех, кто занимает определённое положение в уютных кабинетах. Возможность возвыситься над уровнем обыкновенных людишек, возможность достичь материальных благ, статус государственного служащего, связи – всё это подталкивает личность на постоянное приспособленчество, выкручивания, маскировки. Не каждому дано выдержать такую жизнь, ведь постоянно приходится менять маски. Для тех, кто находится ниже тебя по положению, существует маска с твёрдым взглядом, «кирпичным», жёстким выражением лица, чтобы производить впечатление, будто его владелец не способен на компромиссы с совестью. Для тех, кто равен тебе, лицо должно выражать сдержанность, радушие, вежливость. Зато для тех, кто выше тебя, лицо должно светиться угодливостью, беспредельной искренностью, готовностью на всё.
С некоторого времени Семён Колодяжный вынужден был прилагать немало усилий для того, чтобы вовремя менять маски, в особенности маску покорного агнца, при общении с руководством и влиятельными людьми. Эта маска – необходимость. В случае её отсутствия руководство, чего доброго, заподозрит тебя в наличии собственной воли, а это может закончиться потерей места. На своей должности Семён трудится уже более десяти лет. Он весьма дорожит своим местом, несмотря на то, что его работа скорее напоминает выражение «старший-куда-пошлют». Одни требуют, чтобы он отдал часть помещения детдома под кафе, другие намекают на необходимость содействия в усыновлении какого-то ребёнка, третьи – что нужны девочки…
Поначалу это казалось чем-то страшным и омерзительным. Но должность предоставляла ему некоторые льготы и возможности. Тем более, что его родственники занимали «тёплые» кресла как в районных советах по всей области, так и в областном руководстве. При наличии определённых навыков можно «хорошо жить» даже скромному на вид, бывшему безнадёжному «троечнику», директору детского дома, в то время, как бывшие одноклассники-отличники вынуждены гнуть спины на стройках и огородах.
Да, он несказанно дорожит своей должностью, ведь когда-то ему пришлось достаточно побеспокоиться ради того, чтобы занять это местечко. Если смотреть правде в глаза, следовало бы признать, что для своей работы он совершенно не подходил. Выпускник ничтожного вуза, -- одного из тех., которых беспорядок в стране наплодил сотнями, -- он имел за плечами диплом исторического факультета, вместе с тем, ничего не понимая в своей профессии.
Как он учился? Да так же, как и поступил – исключительно за деньги. Впрочем, это было ничем не хуже, чем у подавляющего большинства сокурсников. Из всех лекций в его память почему-то врезалась одна, во время которой преподаватель по истории средних веков рассказывал об обычаях, царивших при королевском дворе Франции. Дескать, существовало правило, согласно которому следовало входить во дворец короля исключительно специфическим способом, который назывался «па-де-куртизан» -- шаги должны быть непременно маленькими, лёгкими, осторожными, иначе сиятельная особа могла обидеться, а придворные -- назвать это «моветон». Мог ли в те времена студент Колодяжный представить, насколько эти слова пригодятся в будущем?
Когда-то ему и в голову не могло прийти, что большая часть чиновничества низшего и среднего звеньев – люди, подобные ему. В своё время им тоже пришлось заканчивать точно такие же вузы и в точности таким же образом. А ещё они словно чувствуют «своих» и «чужих», как будто в них заложен инстинкт, позволяющий отличать в толпе человеческих существ себе подобных, и допускают они в свою среду только таких. В случае, если в эту среду случайно попадает человек честный и высокообразованный, они его вытесняют безжалостно и неминуемо.
Правда, его работа имеет свои сложности. К примеру, недавно следовало организовать показательный праздник для подопечных детей. Откуда взять на это денег? Областной совет не выделил ничего, потому Семён Васильевич был вынужден самолично разыскивать спонсоров и выпрашивать у них «сколько возможно». Но зато празник прошёл блестяще, все были довольны, а дети даже получили подарочки – пусть простенькие, но всё же... Не прошло и дня, как его вызвали в кабинет заведующего областным отделом образования. В приёмной как раз копошилась Алина – личная секретарша, а по совместительству также и любовница «большого начальника».
--Колодяжный? – переспросил високий чин, не утруждая себя приветствиями, взирая на посетителя сверху вниз. – Что это у вас за промахи в работе?
--К-какие промм…? – побледнел Семён Васильевич.
--Вы денежки для праздника нашли?
--Д-да…
--А почему не провели через нашу бухгалтерию?
--Так ведь то была спонсорская помощь… да и срочность требовала…
«Чин» замер на месте, созерцая его с презрительной ухмылкой в глазах. --Так вот, нам стало известно, что вы собрали свыше десяти тысяч, из которых на проведение праздника было использовано всего четыре, включая подарки для детей. Где же остаток? Мне не хочется обвинять вас в присвоении средств, но чтобы завтра шесть тысяч находились здесь. Передадите лично Алине Тимофеевне. Всё, до свидания!
Откуда этому толстому и спесивому борову известны такие тонкости? Почти до последней копеечки он знал, сколько и на что истрачено. Кто же следит за каждым шагом Семёна, кто докладывает? Собственная же секретарша? Или, быть может, уборщица? Поди узнай… Но боров проинформирован точно. Придётся отдать эти деньги… Только что о него вытерли ноги, но он вынужден терпеть, если желает удержаться на своей должности или продвигаться выше. Ты служишь, тебе служат – закон бытия в этом государстве. А законы следует уважать… и приспосабливаться…
Ничего, ничего… Ещё годик-второй, и его, даст бог, повысят. Надо только потерпеть. Он и жену, и детей учит этому великому умению – приспосабливаться. Естественно! Потому что с руководством следует быть предельно вежливым, зато и подчинённым спуску не давать. Например, с самого утра он вызовет к себе воспитательницу средней группы и объявит ей строгий выговор за то, что та должным образом не следит за здоровьем детей. Почему болеет Журавский, по какой причине не выявили болезнь вовремя, почему не контролировали, не придавали значения его стонам? А ведь всё может закончиться довольно плачевно, если где-то станет известно, что работникам учреждения наплевать на здоровье подопечных. Вместе с воспитательницей можно «построить» и медсестру, несмотря на то, что она – чья-то родственница…
Кстати, надо бы вызвать воспитательницу старшей группы, куда поступили новенькие девочки – пусть приведёт их внешность в надлежащий вид и готовит… При мысли о весьма влиятельных людях у Колодяжного даже задрожали поджилки. Конечно, он понимал, что именно имелось ввиду во время розговора о «чём-то новеньком», где-то в глубине своей почти бактериальной сущности он осознавал, что это «плохо», но заставил себя относиться ко всему если не с полным безразличием, то, во всяком случае, воспринимать это как должное. В конце-концов, работники заведения не зря получают премии, категории, грамоты, звания, путёвки в санатории; так что пусть отрабатывают.
Вот только с маской приспособленца дело обстояло не столь просто, потому что с каждым днём снимать её с лица становилось всё сложнее и сложнее…


9

Утром она собиралась в путь дольше, чем обычно. У постороннего наблюдателя могло бы сложиться впечатление, будто женщина умышленно медлит, лишь бы не оставлять дом или же пытается оградить себя от неведомой опасности. Она не сумела даже как следует прихорошиться, -- руки дрожали, словно при болезни Альцгеймера. Но, сконцентрировав всю волю, остатки которой ещё оставались где-то в голубине существа, она ещё раз проверила обойму «Парабеллума» и положила его в сумочку. Эта ночь выдалась для неё едва ли не самой длинной и мучительной в жизни, так что она имела вдоволь времени ещё раз хорошо всё обдумать. К утру она пришла к уверенному выводу: во всех её несчастьях виновен единственный человек – директор детского дома.
Уже заняв место в автобусе, она глубоко вздохнула, подумав: «Всё зависит от него. Это он только на первый взгляд кажется таким неприступным и спесивым. Интересно, что он запоёт, когда увидит ствол, нацеленный в лицо?»
Пока автобус ехал к областному центру, Ирина всё больше и больше убеждалась в правильности свого решения и была готова извлечь оружие из сумочки в любой момент. Она даже попыталась подыскать нужные слова, с которыми обратится к Колодяжному, -- поражающие, убийственные, мрачные, как рок. «Всё, ему не избежать участи, которую я определила!» -- уверяла она себя, глядя в окно волевым взглядом, исполненным решительности.
Однако, едва автобус подъехал к вокзалу, она внезапно почувствовала, как вся её смелость куда-то улетучилась. Ноги стали словно ватными, отказывались слушаться, а сердце трепетало, как птица, пойманная в силки. Крепко хватаясь за поручни, она спустилась на платформу и, пошатываясь, направилась к первой же скамье, чтобы перевести дух. И собраться с силами.
«Что-то со мной не так, -- обеспокоенно размышляла она. – Руки дрожат, трудно дышать, волнуюсь…»
Но несмотря на отчаянные старання овладеть собой, успокоиться женщина не смогла. Воображение до сих пор рисовало зловещую картину, точнее, несколько картин – своеобразное видео. Вот она входит в кабинет, видит перед собой стол – большой прямоугольный стол, покрытый полотняной скатертью малинового оттенка. Сколько человек могли бы за ним разместиться? Десятка два, наверное. Скорее всего, именно за этим столом Колодяжный проводит совещания или собрания коллектива.
В момент, когда входит Ирина, хозяин кабинета чем-то занят. Он заполняет какие-то бумаги. Воспользовавшись его отвлечённостью, Ирина осторожно раскрывает сумочку и достаёт пистолет. В следующий миг рука снимает оружие с предохранителя и передёргивает затвор. Этот звук заставляет Колодяжного насторожиться и, наконец, обратить внимание на незваную гостью; но, наткнувшись взглядом на ствол, он побледнел и странно уменьшился. Точнее, расплылся в кресле, как блин. И вдруг… резко открывается дверь и в кабинет заглядывают воспитательницы…
От такой перспективы Ирину бросило в пот, потому что в случае, если произойдёт нечто в таком роде, ей придётся либо всех перестрелять, либо сдаться. И тогда Колодяжный и его компания с удовольствием посмеются над глупышкой, которая попусту потеряет свободу и уже никогда в жизни не получит детей.
Почему сегодня всё происходит не так, как показывают в фильмах? Месть, вендетта – вещи святые, и пусть попы и разного рода гуманисты утверждают на сей счёт всё, что угодно! Если с человеком поступили несправедливо, если его кровно обидели, поиздевались, он имеет право мстить. Потому что, невзирая на то, что месть не способна вернуть утраченное, она всё же хоть на минуту успокаивает сердце. Но, вероятно, далеко не всякому дана способность нажать на курок. Нет, она не сумеет… От этого вывода ей показалось, будто мир покрылся мраком.
--Пани Журавская! – вдруг послышалось ей, но эти звуки доносились как будто издалека или из иного измерения.
Ирина продолжала неподвижно сидеть, не обращая внимания на окружающих.
--Пани Ирина! – снова прозвучало в ушах, но на сей раз совсем рядом.
Это привело её в сознание. Оглянувшись, она увидела мужской силуэт, а присмотревшись, узнала… Владислава.
--Вы?! – только и сумела прошептать она.
Лихорадочные мысли и волнение, имевшие место в течение последних минут, настолько истощили её, что тепер не было сил подняться.
--Пани Ирина! – радостно воскликнул он, хватая её за руки. – Знали бы вы, как было трудно вас разыскать!
--Вы?.. – растерялась она, ровным счётом ничего не понимая. – Вы меня разыскивали? Но зачем?
--Но… Хорошо, я расскажу обо всём попорядку.
Всё ещё растерянная и ошарашенная, Ира попыталась собраться с мислями, чтобы выслушать нежданого гостя.
--Итак, после того, как мою тётку похоронили, вы, ничего не подозревая, спокойно уехали домой. И, позволю себе заметить, правильно сделали, потому что мои далёкие и близкие родственники могли бы съесть вас живьём.
--Меня? Но за что?
--Ах, да ведь вы ничего не знаете! Согласно законодательству нашей страны, на седьмой день после смерти зачитывается завещание покойника. Мои дорогие родственники, с которыми, к слову сказать, мы почти не общаемся, собрались в большой гостиной и замерли в ожидании приятного сюрприза. Сюрприз и правда произошёл, но вовсе не такой, как они ожидали. Вы ведь помните мою тётку? Властная, спесивая, себялюбивая, она не прощала людям невнимания к своей особе, эгоизма, презрения к ней. За то время, которое она провела в коляске, никому из родственников даже в голову не пришло навестить её. Она терпела-терпела, а потом разозлилась и завещала всё имущество, денежные счета, архив… вам.
--Мне?! – подпрыгнула Ирина от неожиданности. – Влад… Простите, но вы шутите?
--Что вы! Я нисколько не шучу. Видели бы вы физиономии моих любезнейших родственничков! О, сколько разочарования, сколько торжественных обещаний о том, что станут вас искать и судить! Но только Зденек, мой… словом, седьмая вода на киселе, попытался вас найти. Он сделал официальный запрос в специальную службу и начал дожидаться результатов. Проходило время, их не было. Я склонен полагать, что та служба даже не пыталась вас разыскивать. Да и зачем им какая-то работница из Украины? Для того, чтобы хоть как-то приукрасить тягостное ожидание, родственник пристрастился к водке, пока не спился вовсе. Обо всём этом мне стало известно намного позже, ведь находясь в Канаде, я ничего не знал об этих событиях. А когда вернулся всего месяц назад, я решил вас найти. Мой старый армейский друг работает в Интерполе; именно к нему я и обратился с просьбой вас разыскать. А сегодня, приехав в этот городишко, я сейчас стою на платформе и размышляю о том, каким образом можно добраться в вашу деревню.
Последнюю фразу он произнёс шутливым тоном, но Ирина не обратила на это внимания. Она слушала не вполне внимательно, так что создавалось впечатление, будто её разум витает где-то в заоблачных высотах.
--Вы сказали, что пани Гелена завещала мне что-то? – переспросила она, словно сквозь сон.
--Да-да! Теперь вы -- состоятельная пани. И я приехал именно для того, чтобы сообщить вам это известие… И не только ради этого…
--Скажите, пан Владислав, а насколько я состоятельная?
Видеть её в таком свете ему ещё не приходилось. Конечно, он общался с нею всего дважды, это знакомство никак невозможно назвать глубоким, но уже из того, что он слышал и видел, можно было сделать вывод о её честности и трудолюбивости. А ещё эта женщина предана детям. Эти выразительные серые глаза – они казались такими добрыми!.. Но сегодня их взгляд был каким-то колючим, холодным, слишком рациональным. «Нет, она не такая!» -- сказал он себе.
--Вы сказали, что отныне я богата. Так может, я сумею решить свои проблемы посредством денег? О, я бы всё отдала ради детей! Всё-всё на свете!.. Но… У меня нет прав на эти деньги. Если смотреть правде в глаза, они должны принадлежать вам…
--Ира, погодите, -- прервал он. – Что с вами произошло? Расскажите, поделитесь своей проблемой. Может, вместе нам удастся что-то придумать.
--Ой, случилось!.. – тяжело вздохнула она. – Только что я чуть не застрелила человека!..
Произнеся эти слова, Ирина расплакалась, прижавшись к его груди. Такого поворота событий Владислав никак не ожидал, потому в первый момент готов был отступить от неё. Однако, где-то на подсознательном уровне он почувствовал, что ему приятно видеть эту маленькую головку рядом с собой, хочется её приласкать, успокоить. Осторожно прикоснувшись пальцами к её волосам, мужчина тихо промолвил:
--Успокойтесь, Ирина. Не плачьте… Лучше расскажите обо всём.
Затем он взял её под. руку и отвёл в ближайшее кафе. Там Ирина поведала о кругах ада, через которые ей пришлось пройти.
--Ира, вы не созданы для того, чтобы убивать, -- мягко заметил Влад, отнимая у неё оружие. – Это хорошо, что мы сейчас встретились. Послушайте, сию минуту я сделаю несколько телефонных звонков. У меня есть немало приятелей и друзей. Мы обязательно что-нибудь придумаем, поверьте! Вот поговорю с Войцехом и подумам. Войцех – это мой однокласник, сейчас он – представитель Комитета по охране прав детей. Это – структура ООН.
Разговор оказался продолжительным, но принёс важные результаты.
--Ирина, я понимаю, насколько может показаться не ко времени то, что я должен вам сообщить, -- сказал Владислав. – Но я прошу вашей руки.
Она почувствовала себя ошеломлённой от неожиданности. В иной момент такие слова, произнесённые в подобной ситуации могли бы показаться кощунством, ибо все мысли Ирины были сосредоточены исключительно на детях.
--Я хочу, чтобы вы поняли меня правильно, -- невозмутимо продолжал он. – Только что Войцех подробно мне всё объяснил. Мы можем выиграть дело, но, наверное, вы не много понимаете в юридических лабиринтах. Потому все заботы такого рода я бы с удовольствием взял на себя. Но, с точки зрения закона, я никем не являюсь ни для ваших детей, ни для вас. Это означает, что, в принципе, у меня нет никакого права что-то требовать от международных служб и правительства вашего государства. Потому я и прошу вашей руки, пани Ирина.
Она рефлекторно попыталась что-то возразить, но он мягко прервал её:
--Я не стану требовать от вас ничего плохого. Воспринимайте всё это не более, чем политическую необходимость.
--Хорошо, я согласна, -- кивнула она. – Только следует решить всё как можно быстрее, потому что мой мальчик очень болен.
В тот день Ирина так и не отдалилась от автовокзала. Спустя два часа они приехали в её райцентр, где посетили отдел ЗАГСа. Какая-то мрачная, полная, бесвкусно одетая личность женского пола, к которой они обратились,  предупредила о том, что юридическое оформление брака не может быть совершено раньше, чем через месяц. Тогда Ирина, отведя жениха в сторонку, спросила:
--У вас с собой есть какие-то деньги?
--А сколько нужно? – ничего не понимая, растерянно спросил он.
--Сто евро.
--Зачем? Понимаете ли, мне не жалко для вас денег, но…
--Влад, сейчас вы увидите, как у нас дают взятки.
--Вы… Вы хотите…?
--Да, именно. Впервые в жизни. Но так надо. К тому же, я хочу, чтобы вы воочию увидели, как это делается в нашей стране.
Он молча извлёк из бумажника купюру. Взяв его за руку, Ирина снова приблизилась к служащей.
--Мы тут подумали… -- нерешительно начала она, опустив взор. – Нам надо бы как можно раньше…
Склонившись к самому уху работницы, она прошептала:
--А то вот-вот будет видно живот…
С этими словами она вручила купюру.
Рассмотрев бумажку, служащая вмиг преобразилась. На её лице образовалась маслянистая маска угодничества, фигура каким-то странным образом съёжилась, склонилась, а улыбка выражала подобострастие и готовность на что угодно.
--Давайте-ка свои паспорта. И поставьте в заявлении число на месяц раньше.
Фиктивный брак… Ирине никогда не пришла бы и в голову подобная идея, но, оставив учреждение, она рассматривала свидетельство о браке и думала: «Может, именно благодаря этому всё решится?..»
--Теперь я имею право помогать вам, -- сказал Владислав. – Однако, полагаю, нам следует хотя бы символически отметить событие.
Пока они сидели в ресторане, он совершил несколько звонков, после чего вытащил из сумки ноутбук.
--Сейчас мы составим жалобу в Международный комитет по защите прав ребёнка, -- объяснил он. – Потом обратимся в редакцию радио «Свобода». Копии вышлем ещё в несколько организаций. Хочется верить, что эти действия помогут хотя бы немного расковырять ваш коррупционный муравейник.
.
10

В этом году пора золотой осени завершилась быстро и неожиданно.
Ещё вчера природа полыхала потрясающими оттенками жёлтого и красного цветов, опадающая листва блестела в лучах ласкового солнышка, паутинки нежно стелились по высыхающей травке, а капельки росы сияли на них всевозможными радужними оттенками. Но в течение ночи погода резко изменилась и, проснувшись на рассвете, Ирина, обратив взор к окну, увидела лишь грустный пейзаж в серых тонах и мелком дожде, моросящем тоскливо и навязчиво.
Она сама предложила Владу поселиться в её доме. Теперь они, по крайней мере, формально муж и жена; несмотря на то, что их не связывают никакие отношения, судьба объединила их ради общего дела. Женщина осознавала, что позволить этому человеку остаться в гостинице было бы сравнимо с грубостью. К тому же, за последние дни она поняла, что кроме него у неё никого нет – ни одной родственной души, которая могла бы посочувствовать и разделить её несчастья.
Подчас судьба словно шутит с нами. Со своим первым мужем Ирина была знакома едва ли не с раннего детства. Развитие их отношений прошло все этапы – общие детские игры, таскание портфеля по пути в школу и обратно, совместное посещение кинотеатра, первые поцелуи и хождение «под ручку». Казалось, их брак должен быть идеальным и просуществовать до самой гробовой доски. Но не тут-то было!
А вот Владислав – с ним всё иначе. Они познакомились совсем не так, как люди знакомятся с целью объединить свои судьбы, никаких отношений между ними не было да и быть не могло. Наверное, если бы не пресловутое наследство, он бы и думать позабыл о существовании какой-то бедовой, измученной испытаниями женщины. Но в течение последних дней она всегда чувствовала искренность его отношения. Он принял глубоко к сердцу её скорбь, как свою собственную, готов был помогать, в чём угодно и любыми способами. Женщина, давным-давно поставившая на себе крест, успевшая отвыкнуть от человеческой искренности и тепла, не могла остаться равнодушной к этому.
Спустя несколько дней появились первые результаты переписки. Во-первых, последовали ответы из инстанций, в которые обращался Владислав; во-вторых, в самых высоких кулуарах государственной власти обсуждались обстоятельства этого дела; в-третьих, зарубежные средства массовой информации на свой лад раздували зловоние, исходившее от некоторых моментов. Например, многотиражная немецкая газета «Возрождение» разместила на своих страницах очерк о гастарбайтерах. Главнейшая идея автора состояла в описании быта и социального статуса типичного украинца и бездеятельность власти, которая как будто сама подталкивает народ покидать свою землю. А Европа, дескать, и без того захлёбывается от массового притока беженцев из разных стран.
Какое-то французское издание изобразило уничижительную для украинского правительства карикатуру, в центре которой красовался огромный толстый дядька в казацких шароварах и пиджаке с депутаским значком, восседающий на шее у маленькой, хрупкой женщины.
Не осталась в стороне и знаменитая «Санди Таймс», которая напечатала не только статью аналитического характера, но и фотографии детского дома, в котором содержались дети Ирины.
«В то время, как Украина пытается добиться членства в Евросоюзе, украинское же правительство утаивает вопиющие факты беззакония, -- читали миллионы людей. – Но ведь мы с вами, дамы и господа, хорошо знаем из уроков истории: как относится государство к отдельному человеку, так оно станет относиться и к другим государствам.»
Тем временем, Владислав пригласил Ирину во Львов, где уже ожидал нотариус. Конечно, если следовать букве закона, следовало бы ехать в Польшу, но лицам, прошедшим депортацию, въезд туда запрещён. Как бы там ни было, женщина вступила в права в качестве законной наследницы. Её удивление было беспредельным, стоило лишь ей узнать, насколько большие суммы отныне находятся в её распоряжении.
Всё это стало для наших власть имущих, как ведро отходов на головы. За кулисами Рады собирались люди, для которых эксцессы подобного рода были крайне нежелательны. Они горячо обсуждали это событие, шёпотом называя имена возможных виновников. И правда, для репутации государственной власти вполне достаточно сплетен о политиках, ворующих из бюджета страны миллиарды, а тут ещё приходится краснеть за каких-то мелких чиновников. В высоких кругах произошёл переполох, который неудержимо обретал форму скандала. В срочном порядке было созвано заседание специальной комиссии, которая и взяла на себя расследование данного инцидента.
К областному центру уже съезжались журналисты разного пошиба с твёрдым намерением вывернуть наизнанку всю грязь, которая скрывается в среде чиновничества. Тем временем, не менее десяти высокопоставленных персон вылетели за границу якобы на лечение; в действительности же ради того, чтобы избежать неминуемого правосудия. Кое-кто скоропостижно оказался в больницах с «липовыми» гипертоническими кризами.
Не прошло и недели, как Ирине позвонили.
--Доброе утречко, Ирина Васильевна! Не могли бы вы лично приехать в детский дом, чтобы забрать своих деток? Если это вам не вполне удобно, мы привезём сами…
Ирина отправилась в областной центр, рассчитывая проходить множество формальностей. Но её детей просто вывели в холл, где и передали из рук в руки. Всё. От матери даже не потребовали подтверждения личности, не говоря обо всём остальном! На какой-то миг это насторожило, но радость охватила её сознание настолько, что она забыла обо всём на свете. Наконец! Наконец дети с ней!..
Да, дети тепер снова с ней. Она не могла нарадоваться, вся сияя от счастья. Создавалось впечатление, будто того счастья в ней слишком много и оно вот-вот хлынет через край и затопит весь мир. Однако после того, как первые эмоции улеглись, она поймала себя на странном чувстве дискомфорта, как будто не хватает чего-то очень важного. Но чего именно, она не могла понять.
Ко всему, следовало немедленно везти сына в Германию. Курс обследования и лечения должен был занять не менее двух месяцев. В течение всего этого времени Владислав всегда находился рядом. Он взваливал на себя всё то, что мог бы выполнить далеко не всякий муж: посещал врачей, расспрашивал о лучших возможностях лечения мальчика, ухаживал за ним… Постепенно Ирина привязывалась к этому человеку и боялась даже представить, что могло бы случиться, не будь его.
В радости человек изменяется к лучшему. Он расслабляется, становится добрее, расцветает. То же произошло и с ней. А вскоре она поймала себя на том, что ей нравится отношение Владислава…
Пока ребёнок находился в больнице, они были вынуждены оставаться в Германии. Изредка Ира находила время на прогулки по городу в сопровождении мужа.
Это была подлинная Европа. Европа не глазами рабочего-нелегала, а, скорее, исследователя-туриста. Немецкий педантизм и аккуратность не зря вошли в поговорки. Ещё в первый день Ирина обратила внимание на тщательно вымытые тротуары, чистенькие подоконники и множество цветов, свисающих почти со всех балконов. Создавалось впечатление, будто город заселён исключительно любителями цветов и просто искренними, добродушными людьми. И лишь внимательно присмотревшись, можно было заметить, что в действительности не всё так просто.
--Не верь этой иллюзии, -- улыбнулся Владислав. – На самом деле, городские власти беспокоятся о благоустройстве улиц и построек. С этой целью все жители вынуждены выращивать у себя эти цветы.
--Как это – вынуждены? – возмутилась Ирина. – А если человек не располагает для этого временем или ничего не понимает в цветоводстве?
--В таком случае, пусть платит специально нанятым людям, чтобы этим занимались они. То же самое касается праздничных гирлянд, орнаментов и остальной красоты.
Это открытие испортило Ирине настроение.
В один из дней Влад пригласил её в гости к своему приятелю, который жил в том же городе. В понимании Ирины слово «приятель» означало наличие искренних отношений, чашки чая, приготовленного с радушием и, конечно, посиделки с беседами о жизни. Однако в Германии всё было по-другому. Приятель действительно обрадовался Владиславу, но радость эта казалась какой-то не настоящей… как производственная необходимость, не более. Разумеется, чая он не предложил. На обратном пути Ирина спросила  мужа насчёт этой особенности у приятеля.
--Да, -- ответил он. – Ты это верно заметила. Конечно, если бы мы заговорили с ним о чае, он бы подал. Но, прощаясь, следовало бы заплатить ему за угощение.
--Как так? –удивилась она.
--Такое воспитание, такие обычаи… Ира, а чему, собственно, ты удивляешься? Это вполне нормально, так и должно быть. Если человек напрашивается в гости, для этого должен существовать важный повод. Жилище является частной собственностью, а частная собственность не терпит посторонних. У нас с тобой серьёзного повода не было. Что касается чая… Если кому-то его очень хочется, пусть отправляется в кафе.
--Но всё же… Если ко мне кто-то придёт в гости, я обязательно предложу чайку «с дороги». И это вполне нормально, это правильно.
--Ничего не понимаю, -- растерялся он. – На мой взгляд, если человеку заблагорассудилось поесть, для этого существуют различные заведения – рестораны, кафе, столовые. Почему человек должен принимать пищу именно в моём доме? У нас этому учат ещё с детства…
На это ей нечего было ответить. Да и смысла в такой дискуссии не было, потому что это всё равно, что силой пытаться переучить человека с латиницы на кириллицу или наоборот.
В другой раз они стояли на остановке, дожидаясь маршрутки. Какой-то мужчина преклонного возраста тоже ожидал, стоя недалеко от них. Внезапно он пошатнулся и упал на тротуар. Подчиняясь инстинкту, руководствуясь подсознательным велением, Ирина подбежала к нему.
--Что с вами? – крикнула она, не обращая внимания на окружающих, которые взирали на неё с удивлением и сочувствием.
В ответ человек что-то простонал, указывая слабой рукой на внутренний карман своего пиджака. Не теряя времени на раздумия, Ирина полезла туда рукой.
--Стой, что ты делаешь? – задрожал Владислав. – Здесь это приравнивается к грабежу!
--Ой, не говори глупостей! – отмахнулась она. – Какой тут грабёж? Видишь, человеку стало плохо, а таблетки находятся в его кармане. Сейчас он проглотит одну из них и всё станет хорошо.
Так и получилось. Не далее, как через минуту, опираясь на руку своей спасительницы, мужчина доплёлся к скамье, на которую тяжело опустился.
--Данке, данке, -- без конца повторял он, глядя на неё с благодарностью.
В это время подкатил полицейский автомобиль, из которого выпрыгнули два человека в форме и, глядя на неё, что-то закричали.
--Боже, какой позор! – воскликнул Владислав. – Они говорят, чтобы ты немедленно отошла от старика и подняла руки. Ира, ты в своём уме?
--Вы что, с ума посходили? – не выдержала она. – Люди добрые, ведь это же так просто понять! Мужчине стало плохо, а я только помогла ему найти таблетку. Сами у него спросите. И имейте ввиду: если бы я не вмешалась, он бы уже умер.
Ей ещё долго пришлось объяснять полицейским, что она ни в чём не виновата. Правда, больной всё подтвердил, и только благодаря этому её отпустили. Таким образом, инцидент можно было бы считать исчерпанным, но Ирина ещё долго не могла успокоиться.
--Человек мог запросто умереть! А все вокруг стоят, словно истуканы острова Пасхи, и ноль эмоций. Это же эгоизм чистой воды, доведённый до самого уродливого вида! Но что особенно въелось в память, -- никому и в голову не пришло помочь, зато в полицию донесли. Вот сволочи!
--Ты не совсем права, -- пытался успокоить её муж. – Да, иногда людям становится плохо прямо посреди улицы. Но для их спасения существуют специальные службы, ведь не зря же народ платит налоги…
--Да нет же! Это вы, «высококультурные» европейцы, не правы. Хотя бы потому, что в таких случаях счёт ведётся на секунды, дорог каждый миг. А если дожидаться, пока изволит приехать специальная служба, можно и умереть.
Ничего подобного она и представить себе не могла. Ни представить, ни понять, ни принять. Но поняла она одно: если нечто в таком роде введётся и на Украине, ей наступит конец. Потому что славяне на протяжении всей истории выживали именно благодаря беспокойству друг о дружке. Стало кому-то плохо – вмиг сбежались окружающие. Строит сосед избу – сошлась вся деревня и возвели за два дня. Так было всегда… до последних лет.
Но однажды некая могущественная сила решила изменить народную мораль, провести своеобразную вивисекцию сознания, как это проделывал хирург из повести Г. Уэллса «Остров доктора Моро». Год за годом по телевидению транслируются фильмы с извращённой моралью, которая прививается нам терпеливо, постепенно, по капельке, но неустанно и методически. А начиналось всё с безобидных, на первый взгляд, мексиканских и бразильских сериалов. И последствия не заставляют себя ждать слишком долго. На глазах у Ирины не раз происходили сцены между разными родственниками. Один жалуется: «Ой, не хватает денег на лечение ребёнка!» А брат, кум, сват отвечают: «Ну… это твои проблемы…» Что уже остаётся говорить о том, что брат с брата требует деньги за помощь…
Что полезного украинцы нашли в западной морали, которую так неустанно пытаются перенимать в течение многих лет, списывая, как отъявленные двоечники контрольную работу у показательного отличника? Вы же вымрете, как динозавры, а сытые европейские буржуа на ваших трупах будут выращивать сою или рапс!
Век за веком история пытается чему-то вас научить, но беда в том, что учиться вы не умеете и не желаете. Даже на своих бедах вы не способны учиться, и вместо того, чтобы винить себя в их причинах, ищете виноватых где-то далеко. Например, классиков русской литературы, которых огульно изъяли из системы образования. Нет тепер в школах ни Толстого, ни Чехова, ни Достоевского; ваши дети не понимают, как это может быть «горе от ума», а внуки уже не в состоянии понять юмор в анекдотах о подпоручике Ржевском и Наташе Ростовой. И что же у вас осталось взамен? Разве что Котляревский с его «Юноной сучьей дочкой» да Шевченко – хронический алкоголик, вечно обиженный на русскую интеллигенцию, вытащившую его из крепостной неволи. Вместо классиков вы взялись заучивать авторов западных, пропагандирующих гендерную мораль да секс-меньшинства…
Горе вам, украинцы!..
Осадок после всего, случившегося на протяжении последних нескольких месяцев, постепенно выветривался из её сердца и, вполне возможно, она могла бы всё предать забвению, если бы ей не на поминали. Так, уже после возвращения из Германии, к ней приехали какие-то люди на дорогом автомобиле. Они намекали на сложную политическую ситуацию, существование бесконечной цепи проблем в стране, а тут, дескать, ещё и она подливает масла в огонь.
--Ведь детей вы получили обратно? Чего же вы ещё хотите? Вы хотя бы представляете себе, насколько могущественный механизм запустили? Теперь его не так-то просто остановить.
Эти люди вели разговор с укором в глазах, как плохие артисты, изображая себя пострадавшей стороной.
--Неужто вы хотите сказать, -- возмутилась она, -- что в нашей стране всё-всё было хорошо, а я испортила?
--А разве было плохо? У нас фиксируется ежегодный прирост уровня жизни населения, развивается экономика…
--Сейчас вы фантазируете или цинично издеваетесь? – рассмеялась этому человеку в лицо Ирина. – О каком развитии экономики может идти речь, если в течение последних двадцати лет закрылись едва ли не все предприятия? О каком приросте можно говорить, если реальная заработная плата составляет менее ста евро в месяц? Или, быть может, вы имеете ввиду какую-то другую страну?
Эти гости уехали ни с чем. Приезжали и другие. Те беззастенчиво ходили по двору, что-то вынюхивали, заглянули даже в сарай, в то время, как их глаза не скрывали презрительного отношения.
--Послушай, Журавская, -- заявил один из них, не удосужившись даже представиться. – Ты написала бы своим заграничным покровителям, что не имеешь претензий к своему правительству. Напиши, иначе будет худо.
Одна из центральных газетёнок, финансируемых правительственными структурами, поместила на своей первой странице статью о ней под названием «Предатели среди нас». Авторы прямо обвиняли Ирину в том, что живёт она исключительно за счёт иностранных подачек, употребляет алкоголь, ведёт аморальный образ жизни, и, следовательно, детей у неё отнимали вполне заслуженно. А платят ей за то, что она пишет о родной стране грязные статейки.
Это последнее событие вывело Ирину из равновесия.
--Это скоты! – возмутилась она, дочитав до конца. – Они и являются самыми продажными, самыми коварными предателями – наиболее страшными врагами страны!
Утром она обратилась в суд с заявлением, в котором требовала сурового наказания не только для авторов материала, но и для заказчиков.
--Эти люди должны быть наказаны, -- объясняла она в суде. – И я не пожалею ничего ради того, чтобы усадить их на то место, которого они заслуживают. Потому что если подобное позволяет себе правительственное издание, что остаётся говорить об остальных?
Тем временем, в каком-то лесу был найден изуродованный труп мужчины, в котором вскоре узнали Колодяжного. Об этом Ирина узнала не из отечественных СМИ, а зарубежных.
--Это они сделали, -- взвесив всё, резюмировала женщина. – Люди, покрывавшие его.
--Наверняка это знак, -- произнёс Владислав. – Знак судьбы. Она предупреждает тебя об опасности. В этой стране не существует закона, который мог бы защитить личность. Ты нарушила работу тотальной паутины, вот пауки и убирают тех., кто слишком много знал. Ира, нам пора оставить эту страну. Поехали! Первое время поживёшь в Германии, а я, тем временем, попытаюсь решить вопрос о возможности твоего появления в Польше.
Слушая его, она лишь пожимала плечами. Куда ехать? Ведь там всё чужое!..
11

В течение нескольких дней Ирина совершила серьёзные шаги, исключавшие возможность отступления. Во-первых, в комитете при ООН получили её заявление о преследованиях со стороны власти; во-вторых, в Генеральную прокуратуру было направлено заявление о нарушении юридических норм изъятия несовершеннолетних из семьи и возврата их обратно. Кроме того, Ирина написала статью «Чужая среди своих» в одну газету и дала скандальное интервью одному из центральных телеканалов. После всего, что ей пришлось пережить, никому не удастся её запугать, она никогда более не станет на колени, никогда не превратится в крепостную. Теперь Ира поняла, что она – не просто пострадавшая сторона, никому не известная учительница из богом забытого поселения, а ЧЕЛОВЕК, дело которого выходит далеко за рамки личного. Своеволие властных структур переходит допустимые пределы, и с этим следует бороться.
Спустя ещё несколько дней Ирина уже принимала представителей ООН и центральной власти. Беседы с ними выходили в эфир и наделали много шума. Уже тот факт, что её дети не были должным образом зарегистрированы в детском учреждении, как и то, что не существовало официального акта об изъятии детей, заставило задуматься даже людей, которые доселе отмахивались от всякой политики и интриг. После того, как у Ирины побывали высокие гости, власть прекратила преследования. Больше не было ни угроз, ни намёков.
Однажды Ирину навестили ещё какие-то гости. К тому времени она уже успела научиться различать чиновников от остальных человекообразных существ, благодаря чему сумела с первого взгляда определить, что это были не они. Несмотря на то, что эти люди были одеты довольно просто, некоторые черты, всё же, свидетельствовали о том, что они принадлежат к высшим кругам общества.
--Мы – представители общественных организаций, главным заданием которых является борьба с коррупцией и другими нарушениями законодательства, -- сказал один из них. – Ирина Васильевна, совсем скоро состоятся выборы в Верховную Раду. Мы предлагаем вам баллотироваться.
Вначале она не поняла, чего от неё хотят, но спокойный, уравновешенный голос этого человека, его внимательный вигляд заставили её задуматься.
--Я – и в Верховную Раду? – застенчиво переспросила она. – Мне – и в депутаты? Да что вы!..
Ей, бывшей учительнице из сельской школы, претендовать на столь высокое кресло? Это был бы нонсенс, ведь всем известно, что туда без мешка денег не пробраться. Да и что такое Верховная Рада? Стая весьма состоятельных людей, которые питаются из одного корыта, но для всех остальных создают видимость, будто враждуют между собой.
--Я понимаю, что моё предложение застало вас врасплох, -- продолжал гость в то время, как его товарищи одобрительно кивали. – Но у вас за плечами есть высшее образование, о беззакониях власти вам известно не только из телевизионных новостей, и вы бы хотели эти нехорошие явления искоренить. А мы, в свою очередь, поможем вам. Среди нас есть опытные юристы, лучшие журналисты, профессиональные политики. Ещё есть время, так что научиться всему необходимому вы вполне успеете.
--Но почему именно я? – удивилась Ирина. – Почему не любой из тех юристов, журналистов, политиков?
--Хороший вопрос, -- улыбнулся собеседник. – Но скажу вам честно: каждый из них имеет свои недостатки. Но самое главное – это то, что их мировосприятие стало слишком тенденциозным. А вы – человек из народа, вы склонны воспринимать всё, как дитя – без амбиций, искренне, без поиска какой бы то ни было выгоды. Простые люди будут воспринимать вас, как свою. Кстати, позволю себе заметить, что в случае, если вы выразите согласие, ваши шансы на победу в выборах будут на порядок выше, нежели у соперников. Дело в том, что они уже давно в политике, электорат их знает, они уже неоднократно проявили себя в качестве болтунов. Народ хочет видеть перед собой не такого политика, а человека, близкого к нему по статусу и потребностям. Вы как раз такой человек, Ирина Васильевна. Так что подумайте.
--Хорошо, я подумаю, -- пообещала она напоследок.
В тот же день вернулась из Польши Вера – как всегда, с деньгами и в хорошем расположении духа.
--Узнаю подругу, -- сыронизировала Ирина, взглянув на неё.
--А сколько той жизни? Сегодня мы молоды и привлекательны, а завтра… Один бог знает, что может произойти завтра. Потому следует радоваться этой жизни, дорогая, и пытаться взять от неё как можно больше, чтобы в день, когда окажемся в деревянных ящиках, нам не было стыдно за напрасно потерянные годы.
--И какого принца ты соблазнила на сей раз?
--Ну, не совсем принца, но… Кажется, он в меня влюбился до умопомрачения, ведь задарил меня подарками…
--Как Вацлав? – невольно вырвалось из уст Иры.
Услышав то имя, Вера на мгновение нахмурилась.
--Забудь о нём, -- промолвила она. – То был всего-навсего сон… плохой сон.
И в тот же миг подруга встрепенулась, как птичка после сна, и на её лице вновь засияла улыбка.
Осмотрев дом подруги придирчивым виглядом,  она заметила, что там появилось много новых и довольно дорогих вещей.
--Ира, неужели ты разбогатела?
--С чего ты взяла, милая? – улыбнулась та, предпочитая никому не рассказывать о наследстве.
--Я вижу у тебя новые детские кровати, ты оновила обои, а в шкафу сквозь неплотно прикрытые двери я заметила, если не ошибаюсь, нечто миленькое и дорогое.
--Ну, у тебя и нюх! – рассмеялась Ирина. – Это действительно хорошее пальто. Оно из кашемира, воротник – из норки. Есть ещё шапочка к нему. Хочешь примерить?
--Да что ты, Ирка! – восхищённо воскликнула Вера, и в этот миг в её глазах вспыхнул алчный огонёк.
Заметив его, Ира даже не удивилась, поскольку хорошо знала подругу. Такая она уж есть, что тут поделаешь… Она подошла к шкафу и вытащила оттуда вожделенный предмет. И действительно, сшитое руками настоящего мастера, пальто не могло не понравиться, ведь оно было куплено не на колхозном жмеринском рынке, а в Германии. Вера набросила на себя вещь и оказалось, что она «сидит» на её фигуре идеально; впрочем, этого и следовало ожидать. А ещё шапка. Создавалось впечатление, будто мастер знал, что в один прекрасный день всё это оденет на себя именно Вера, -- настолько всё ей подходило.
--Вера, ты прекрасна! – не удержалась от восхищения Ирина. – Знаешь что? Мне пришлось надевать его всего дважды… И, кажется, оно слишком изысканно для меня. Короче говоря, я его тебе дарю.
--Чего?! – ошарашенно прошептала подруга. – Даришь? Ира, опомнись! Да ему же цены нет!
--Ну и что с того? Неужели какая-то норка или кашемир когут быть дороже, чем положительное настроение моей подруги?
Прошёл месяц. Ирина и думать позабыла о том пальто. За это время она успела просеять сквозь сито разума немало мыслей, касающихся будущего. Как поступить, чем заниматься дальше? Может, и вправду стоит подумать о выборах, как советовали те люди? Но какой с неё депутат? Для того, чтобы выжить в той среде, следует быть если не хищником, то паразитом, а Ира не умела быть ни тем, ни другим. Ей вернули детей? Вернули. Ей удалось вылечить сына? Удалось. Казалось бы, судьба благосклонна к ней. Ах да, есть ещё подарок от тётки Гелены… Чего остаётся желать нормальному человеку? Но на серце у Иры как будто скребли кошки – её всё время преследовало ощущение, будто чего-то не хватает, что-то она упустила, о чём-то не вспомнила. И это «что-то» было очень важным. Но что именно?
После новогоднего празднества к ней пришёл участковый. «Что ему нужно?» – насторожилась она. Но, вопреки всему, полицейский оказался человеком вполне вежливым и искренним.
--Скажите, -- обратился он после традиционных поздравлений. – Нет ли в вашем гардеробе кашемирового пальто с норковым воротником?
--Да… -- растерянно пролепетала она. – Точнее, ещё совсем недавно было такое. Я приобрела его в Германии.
--А где оно находится сейчас?
--Я подарила его своей подруге, Вере. А в чём дело?
--Дело в том, что вчера ваша подруга была найдена мёртвой посреди районного центра.
--Мёртвой? Вера – мертва? – прошептала она, заламывая руки. – Вера?
--Да, к сожалению… И у меня есть основания предполагать, что на её месте должны были оказаться вы, Ирина.
--Я? Но почему? Что даёт вам основания так полагать?
--Ваша подруга была застрелена из винтовки. Стреляли со стороны парка. Значит, кто-то хорошо знал, что вы там будете именно в то время. Кто-то отслеживал женщину в этом пальто. Наверняка у исполнителя находилась ваша фотография в нём. Вы чем-то очень похожи с убитой, да и фигуры одинаковы. Вас перепутали, только и всего.
Ирина задумалась.
--А я ведь действительно могла быть на том месте, -- наконец произнесла она. – Мы должны были отправиться в райцентр вместе с детьми – ёлкой любоваться.
--Вы сообщали об этих планах кому-либо?
--Да… Несколько дней назад я находилась в магазине… Там было много людей, человек двадцать, и каждый делился своими планами на праздники.
--Может, в те минуты в магазине находился кто-то чужой? – с надеждой спросил участковый, потянувшись к карману, где находился блокнот.
--Да вроде нет… Все знакомые, со мной был ещё муж…
После того, как этот человек ушел, Владислав взял её за руки и сказал:
--Вот видишь? Конечно, сочувствую тебе от всего сердца, но это – урок, последнее предупреждение от судьбы. В этой стране опасно жить. К тому же, у тебя есть дети, о будущем которых следует побеспокоиться. Нельзя допустить, чтобы они воспитывались в атмосфере ненависти и беззакония.
--Ты снова начнёшь настаивать на незамедлительном отъезде? – вздохнула она, глядя ему в глаза.
--Да, естественно, -- развёл он руками. – Потому что любой нормальный, здравомыслящий человек уже давно покинул бы эту страну.
Женщина отвернулась, вновь окунувшись в свои мысли. Мужчина уже готов был мысленно поздравить себя с победой, ибо был уверен, что она сейчас пытается осмыслить именно его слова. Но в какой-то миг Ирина, решительно поднявшись со стула, заговорила несвойственным для неё твёрдым тоном:
--Влад, ты глубоко прав. Нам и правда следовало давно уехать отсюда, потому что, насколько понимаю, в моей стране навести порядок не суждено никому – ни депутатам, ни Евросоюзу, ни самому Господу. Оставаться здесь – значит обречь себя на нищету, бесконечный риск и безнадёжность. Но… Влад, ещё вчера или даже сегодня перед обедом я была готова согласиться с тобой. Но только что я поговорила с полицейским и… Влад, это – моя земля. Депутаты, бандиты, всякая слякоть – они всегда были и будут. Они рождаются и умирают, удобряя землю своей ничтожной плотью. В случае, если запахнет жареным, все они сбегут за границу вместе с бесчестно нажитыми миллионами, а моя земля останется. И жить на ней придётся мне и моим детям. А для этого я, именно я должна улучшить здешние условия. Да, ты умнее, ты старше, ты более опытен. Ты всё правильно говоришь -- здесь сплошная безнадёжность и криминал, который победить невозможно. Но всё же я попытаюсь…
Он взирал на неё взглядом, полным удивления и, вместе с тем, восхищения.
--Ты решила остаться?
--Да, я остаюсь!
В случаях, подобных этому, когда один из супругов замечает, что отношения могут разрушиться, он способен впасть в детскую эмоциональность, напирая на эгоизм.
--Ира, только помни: если я уеду один, это уже навсегда! – не сдержавшись, выпалил Влад.
К сожалению, мы частенько способны высказать далеко не то, что на самом деле думаем. Однако, как правило, после одного-двух таких слов возврат обратно уже становится невозможным, поскольку те слова уже требуют логического продолжения в действиях.
--Я остаюсь! – жёстко, притопнув ногой, словно стремясь самоутвердиться, повторила женщина.

12

Она уже давно замечала в себе нарастание странного невосприятия Владислава с его «цивилизаторской» пунктуальностью и правильностью. Неужто все европейцы воспитываются таким образом, что невольно создаётся впечатление, будто их производит какой-то механизм? Живут они одинаково, относятся к окружающему миру одинаково, мыслят -- тоже одинаково. И эта непонятная черта – не выражать никаких чувств, словно у него не бывает эмоций; мысли он излагает настолько холодно и чётко, что кажется, будто его существом руководит компьютер. Случаи, имевшие место в Германии, впервые заставили Ирину задуматься. А если бы что-то произошло не с тем стариком, а с ней? Если бы это она свалилась посреди дороги – он бы тоже ничего не пытался сделать, а спокойно дожидался приезда «соответствующих служб»?
Сейчас он настаивает на немедленном выезде из страны вместе с ним. А она уже сомневается в необходимости такого шага. Да что говорить: она уже неуверена в том, нужен ли ей он сам! Тем не менее, она с ним живёт, живёт в одном доме, ест с одного стола, спит в одной постели! Ещё совсем недавно она была уверена, что влюблена. Не так влюблена, как это свойственно для возраста Ромео и Джульетты, когда здравый рассудок омрачается всплесками гормонов, а взвешенно, продуманно, с уверенностью и планами на будущее.
Какой должна быть любовь в её возрасте?.. Хотя, если хорошо подумать, до последнего времени её планы ограничивались в кругу этого дома и детей. Но всё же, в день, когда она выражала согласие в ответ на предложение Владислава, её решением руководило какое-то чувство. Какое именно?
После того, как муж бросил её, Ирина долго оставалась одна. И страдания, ставшие её уделом, не могли не оставить по себе след в её сердце. Потому с появлением Влада женщина, вполне естественно, ухватилась за него подобно тому, как утопающий за соломинку. Но как же любовь – поэтическая, с искорками, страстью? В тот момент ей казалось, что она где-то есть или же вот-вот появится. Но… любовь либо вспыхивает сразу, либо её нет, и уже никогда не будет. Однако, страдания ушли прочь, и тут обнаружилось, что в отношениях не хватает чего-то очень важного. Это сродни тому, что происходит с землёй, которая не даёт урожая, несмотря на то, что хозяева тщательно её вспахивают и удобряют. Не хватает нужных бактерий, а их не способно заменить ничто на свете. Так и в этом случае – на уровне духовности между ней и Владиславом словно образовалась трещина, которая увеличивалась с каждым днём всё больше и больше.
Ира размышляла над этими вопросами днём и ночью. Глядя на мужа, который спокойно спал в то время, как она не могла даже закрыть глаза, она не могла понять, почему до сих пор находится с ним в одной постели и какая странная сила могла бросить её в его объятия. Это же совершенно чужой человек! Чувствовала ли она удовольствие от близости с ним? Трудно сказать, но если отсутствуют эмоциональные порывы, ощущения притупляются. Ей не было плохо, только и всего. А таким образом живут супружеской жизнью миллионы женщин. Она тоже могла бы прожить с Владом до самой старости, если бы начало их отношениям было заложено на почве влюблённости или, по крайней мере, духовной общности и иллюзии. Но нет…
Из памяти всё не могли улетучиться эпизоды, имевшие место в Германии. Тот «европейско-цивилизаторский рационализм» никак не желал вписываться в мировоззрение Иры. Но в течение этой последней ночи она, наконец, поняла, что вся сложность состоит даже не а её непринятии европейской морали, превращающей человека в бесчувственный автомат. Перед её внутренним взором проносились миллионы мелких эпизодов и фрагментов картинок, которые только сейчас, словно по заказу, объединились в общую и целостную систему. И основой в этой системе стало осознание вопиющего различия в менталитете. Люди, управляющие Европой, на протяжении столетий стремились воспитать «законопослушных» граждан, испытывая различные методы – от кнута до пряника. Периодически они предоставляли массам определённые права, но неизменно за счёт чего-либо иного. На каких-то этапах, ради воспитания юридической покорности в людях, даже поощрялся грех как таковой. Любой – начиная от отступлений от незначительных христианских правил и завершая разрешением однополых браков, употребление марихуаны и так далее. И народы «воспитались». О, там тоже существует преступность! Но, вместе с тем, не может быть и речи о свободе мышления, свободе личности.
Там царят совершенно непонятные для нас порядки, мораль, обычаи. И даже в случае, если нас там ждут, то вовсе не для того, чтобы признать равными себе, полноценными и нужными. Нет. Нас там ожидают, в лучшем случае, в качестве туристов или бесправних чёрнорабочих. И нет никакой разницы, для выполнения какой работы нас туда приглашают – в качестве физиков, картографов, медсестёр или строителей. Им все равно нужно от нас исключительно выполнение конкретной работы, которую либо не в состоянии, либо не желают выполнять они. Да, нашим людям могут неплохо платить… по нашим меркам, с оглядкой на нашу нищету. Но после того, как человек заканчивает свою работу, он становится никому не нужным.
«Нет, -- заключила Ирина. – Туда я больше никогда не поеду!»
Дождавшись наступления рассвета, она выбралась из постели, собралась и оправилась в райцентр – сегодня на столе начальника ЗАГСа окажется её заявление о расторжении брака.

13

Сквозь сон он слышал, как проснулась жена, но подниматься с постели ради выполнения традиционного ритуала провожания не хотелось. Повернувшись к стенке, Владислав сделал вид, будто крепко спит и видит приятный сон. Его слух улавливал звуки из Ириной комнаты, он слышал, как она собирала детей в школу, после чего, даже не заглянув в спальню, ушла и сама. Услышав, как закрылась входная дверь, а вслед за ней и калитка, он мгновенно сорвался с кровати и приблизился к окну. «Да, -- сказал он себе. – Она куда-то уедет и, наверное, надолго».
Не тратя времени попусту, собрался и он. Перед тем, как оставить дом, он долго наблюдал за улицей, пытаясь определить наличие соседей и, лишь убедившись в их полном отсутствии во дворах, открыл дверь. Однако, вместо того, чтобы догонять жену, он направился в иную сторону – туда, где улица заканчивалась широкой пустошью, противоположный край которой упирался в лесную опушку. Он был уверен в том, что в такое время на него вряд ли обратят внимание даже отъявленные сплетницы, поскольку даже они вынуждены заниматься хозяйством. Да и погода оказалась такой, что не больно хотелось высовывать нос во двор – небесные врата словно растворились настежь и оттуда целыми кучами повалил мокрый снег. Поправив на себе несколько неудобную, изрядно поношенную куртку, принадлежавшую ещё бывшему мужу Ирины, Влад поспешил к лесу.
Углубившись в него довольно далеко, он осмотрелся и, заметив старое наклоненное дерево, направился к нему, до колен утопая в снегу. Пока длился этот поход, снегопад усилился. Созерцая, как огромные хлопья снега, соединяясь в кучи ещё в полёте, тяжело опускаются на ветки деревьев, словно пытаясь спрятать их от глаз человеческих, Влад улыбнулся: ещё час такого снега – и его следов уже никто не сыщет. А для него это было, судя по всему, важно, поскольку, несмотря на отсутствие людей, он едва ли не каждую минуту оглядывался и напрягался, услышав треск ветки или шуршание собственной одежды.
Но вот и дерево. Это была старая ольха, каким-то неведомым чудом избежавшая плановой лесозаготовки, после чего её ствол, не выдержав веса ветвей, сломался на высоте человеческого роста. Со временем ветки начали гнить, а от уцелевшего ствола полезли новые ростки. Но ствол успел тоже прогнить, потому те ростки не сумели развиться и засохли. Таким его и увидел Владислав во время одной из своих вылазок в лес – наёжившимся, неприветливым и… пустым внутри. Это оказалось весьма кстати, если принять во внимание, что в нём иногда можно что-то спрятать от глаз человеческих. Нечто неудобное, длинное и не вполне безопасное. К примеру, боевую винтовку старой, ещё советской системы. В наше время «модные» киллеры в дорогих фильмах имеют в своём распоряжении оружие американского или английского производства, но Влад, как бывший военный, знал, что СВД ничем не хуже.
--Вот она, -- радостно вздохнул он, протягивая руку внутрь ствола.
Нащупав объёмистый свёрток, он осторожно извлёк его из недр дерева. Если бы в эту минуту его заметили с этим предметом в руках, ему пришлось бы очень плохо. И дело не в том, что пришлось бы навсегда проститься с такой хорошей вещью, купленной с превеликим трудом у какого-то прапорщика, подвергая себя многочисленным опасностям. Беда состояла бы в том, что в таком случае пришлось бы проститься с великим планом. А план стоит не только некоторого риска, но и нахождения в этой варварской, грязной, проблемной стране.
Владислав развернул тряпьё, в которое было завёрнуто оружие, заботливым, почти материнским взглядом осмотрел прицел и, перекинув винтовку через плечо, направился вглубь леса. Если пройти километра два в ту сторону, он окажется на едва заметной тропинке, которая и выведет его к нужному месту. С того места сквозь оптику хорошо просматривается путь от автобусной остановки почти до самого дома Ирины.
…Он знал, чувствовал, ради чего Ирина сегодня уехала. Но её желания никак не совпадали с его желаниями. Он знал законодательство, потому был уверен, что эта её поездка ничего не решит; во всяком случае, сегодня. Неужели она и вправду полагает, что чего-то стоит? Неужели действительно поверила, что в неё способен влюбиться мужчина его уровня? При этой мысли Влад едва не рассмеялся. Ещё не так давно ему строили глазки красивые, горделивые, состоятельные варшавские дамочки, а тут – какая-то мужланка, да ещё и с детьми… Но как он, человек умный и наблюдательный, мог настолько глубоко ошибиться, не рассмотрев в Ирине серьёзную личность? Как ему могло прийти в голову устроить её к тётке на каких-то условиях? Впрочем, как он мог предполагать, что старуха завещает всё имущество прислуге?!
И правда, из всех родственников тётка симпатизировала лишь ему. С того времени, как она стала недееспособной, он не мог находиться с ней рядом дольше, чем было необходимо для приветствия. Но следовало поддерживать впечатление, видимость, будто он заботится о ней. Вот он и придумал нанять для присмотра за тёткой какого-то нейтрального человека --  совершенно чужого, бесправного, загнанного обстоятельствами в тупик. И тут на глаза попалась Ирина – это было неплохо, ведь она, невзирая не свой замученный вид, всё же отличалась старательностью и честностью. Да ещё и бесправная нелегалка! Тётка знала о том, что ему предстояло отправиться в Канаду, но, казалось, её симпатии к нему не убавились. Но судьба… О, та судьба! Ему не следовало задерживаться в Канаде, а возвращаться ещё в феврале. Да так он и рассчитывал, и если бы не фатальное сочетание обстоятельств, он бы вернулся, ведь на кону находились большие деньги. Но внезапно напомнили о себе вены на ногах. В одной из них ещё в молодости образовался тромб. Поскольку он почти не беспокоил Влада, тот и думать о нём позабыл. Так проходили годы, но в Канаде из-за него пришлось месяц проваляться в больнице, после чего последовали ещё два – на реабилитацию. А когда всё закончилось, обнаружилось, что наследство потеряно…
Владислав всё шёл, иногда спотыкаясь о присыпанный снегом старый валежник. Наверное, ему пока нельзя настолько напрягать ноги, -- он в этом убедился. Вообще, расстояние для здорового человека пустячное, пусть даже со снегом по колени. Но Владислав вынужден был периодически делать остановки – не столько из-за усталости, сколько ради ноги, требующей отдыха. Истратив по несколько минут на массаж, он вновь чувствовал себя способным для продолжения похода и осматривался вокруг.
Зима в этом году выдалась удивительно красивой. Снег покрыл не только несчастную, грешную землю, но и ветки деревьев, и теперь лежал на них, словно толстые куски ваты на новогодней ели. А с неба падали большие снежинки, создавая впечатление, будто оказался в сказке. Иногда этот снег способен засыпать всё до неузнаваемости, так что недолго и направление потерять. Но он совсем скоро закончится, видимость станет идеальной для задуманного дела, и всё будет хорошо.
Кто присматривал за этим лесом, кто руководил вырубкой и расчисткой? Этого человека следовало бы хорошенько выпороть кнутом, как это в своё время делали предки Владислава с нерадивыми слугами. Едва ли не каждую минуту ноги попадали в рытвины, что не только замедляло ходьбу, но и могло плохо закончиться. Но ещё осталось совсем немного, уже виден просвет, означавший, что лес заканчивается. А там, под. старыми черешнями, находится «гнездо», которое он лично ещё осенью подготовил «на всякий случай». С такими мыслями Влад даже ускорил шаг, но в этот миг произошло непредсказуемое: больная нога провалилась в пустоту. Потеряв равновесие, он полетел вниз…
Придя в сознание, он не мог даже сориентироваться во времени, но к тому часу снегопад успел закончиться и над лесом уже сгущались первые сумерки. Всё тело невыносимо болело, а больная нога и вовсе вела себя ужасно. Ощупав себя, Влад пришёл к выводу, что эта нога сломана в двух местах – в колене и ближе к тазу. Она болела так, что создавалось впечатление, будто всё тело – это и есть сплошная нога. Хуже всего в создавшемся положении было от чувства неотвратимости, охватившего его, как зловещий фатум. Кому понадобилось выкопать здесь яму и зачем – об этом можно было лишь догадываться. Но факт оставался неоспоримым: без посторонней помощи отсюда не выбраться. Впрочем, судя по всему, это место люди посещали чрезвычайно редко. Осознав сию печальную истину, Владислав возвёл очи горе и дико засмеялся. Этот смех скорее напоминал отчаянное рыдание…
После возвращения из Канады ему стало известно то, о чём не догадывалась сама Ирина: она стала богатой в то время, как он – нищим. Получалось, что это она украла все его надежды, его счастье… Тогда Влад проконсультировался с адвокатом, к которому всегда обращалась покойная тётка. Тот и посоветовал ему разыскать Ирину, имитировать любовь, чем-то помочь ей, жениться и… сделаться вдовцом. По мнению достойного служителя Фемиды, это был единственный способ прибрать к рукам состояние родной тётки.
События розвивались, словно по заказу: Ирину он встретил в настолько тяжёлую минуту, когда её сердце было наиболее уязвимым, что означало готовность к восприятию чего угодно с его стороны. Он обладал умением создать впечатление, ведь в своё время тётка с опытом профессиональной артистки учила его, что вначале следует вжиться в роль, и только после этого становится возможным правдоподобно её сыграть. Он и вжился в роль заботливого и отзывчивого мужа, правильного отчима, компанейского парня. Он принудил себя терпеть жену в скромном домашнем халатике, есть её стряпню, помогать ей во всём, начиная от юридических забот и завершая банальной стиркой белья. Видя всё это, соседи не могли не завидовать счастью, выпавшему Ирине, и если бы в такие минуты им кто-то сказал, что всё не так, они бы не поверили.
Узнав о наследстве, она вначале была удивлена и, как человек честный, хотела отказаться; однако он, подозревая, что таким образом женщина может просто проверять его намерения, в свою очередь отказался от разговоров на эту тему. Спустя некоторое время, когда для тревог о сыне не было оснований, Ира вновь попыталась заговорить о завещании. Она хотела предложить Владиславу всё, ведь, как ни верти, это он должен был стать владельцем; но и в тот раз он закрыл ей рот – уже вполне законным супружеским поцелуем. Ему даже в голову не пришло предложить ей раздел наследства. Скорее всего, она и желала так поступить или даже отдать ему всё, но он постарался перевести разговор на другую тему. Благодаря сему она снова убедилась в чистоте и благородности его намерений, а он, в свою очередь, получил возможность поздравить себя с удачно сыгранной ролью.
Однажды Влад взглянул на настенный календарь, потом на собственное отражение в зеркале и подумал: «Пора всё заканчивать, ибо эта комедия слишком затянулась!» После этого в одной из центральных газет и появилась омерзительная статья об Ирине. Заказчиком, конечно, был он сам. Ему было известно о слабости её сердца, как и о том, что лишние волнения могут спровоцировать приступ, который вполне мог стать последним в её жизни. Однако Ирина оказалась значительно более крепкой, нежели он предполагал. И тогда ему стало понятно, что ожидание каких-то стрессовых ситуаций может затянуться до нескончаемости. А время уходит не в его пользу. Потому Влад и решил форсировать события.
Во время разговора Ирины с Верой он не присутствовал. Едва поздоровавшись с гостьей, он поспешил уйти из дому, ведь подруга жены могла рассмотреть его трезвым, не обременённым привязанностью взором и определить, что в нём «что-то не так». Пока женщины общались, он погулял по деревне. Спустя некотрое время Вера погибла. Даже пальто одела дорогое, словно на праздник собралась. Но в сумерках её было так легко перепутать с Ирой!.. К тому же, Владу и в голову не могло прийти, что супруга вздумает подарить свою одежду подруге…
Этот день должен был стать самым ответственным в его жизни. Влад намеревался решить свою судьбу, ибо промедление могло закончиться для него позором. Ведь разве не позор – являясь едва ли не единственным претендентом на тёткины миллионы, остаться ни с чем из-за какой-то деревенщины?
…В какой-то миг он отвлёкся от мыслей и возвёл взор к небу. Но на него взирало не небо, а, скорее, мутно-белая пелена, сродни савану или бездне, и эта бездна снова начала сыпать на его голову бесформенные хлопья холодного снега. В этот момент он ощутил, как его существо бросает то в жар, то в озноб – так проявлялись первые последствия переломов. Кружилась голова, какая-то странная сила наклоняла его вниз. Но этот человек обладал довольно тренированной волей и трезвым аналитическим умом. Ощутив эти признаки, он осознал, что стоит тут остаться хотя бы ещё на час, для него в этой жизни останется единственный путь – к покойной тётке Гелене. Превозмогая нестерпимую боль и слабость, он напряг все силы для того, чтобы зацепиться рукой за край ямы.. Однако это не удавалось, поскольку вокруг ямы чья-то рука насыпала бруствер, как это делают солдаты при рытье окопов. С мокрой и скользкой поверхности рука сползала, а стены оказались гладенькими, без единой щёлочки. Спустя четверть часа Влад понял, что его покидают последние остатки энергии и сил. Теперь каждое движение причиняло ужасную боль, лишая его не только способности бороться, но и жить. После последнего прыжка Владислав свалился на дно своей ловушки и безсильно заплакал…

Прошло три года

14

Благоухал один из тех ярких весенних дней, которые дарят чудесные ароматы и благостное настроение. Запахи, исходящие от цветущих деревьев и бодрое чириканье птичек должны были бы вселять в каждого человека любовь к жизни и веру в счастливое будущее. Даже стены столичных строений, -- казалось бы, мёртвых и безразличных, -- сегодня излучали тепло и уют.
Вот открылась дверь одного из правительственных учреждений, выпуская миниатюрную женщину с приятной внешностью. На вид ей было лет тридцать пять, но то – заслуга искусного макияжа и регулярного ухода за телом. Перед ступеньками скучали несколько молодых людей с камерами и микрофонами. Впрочем, заметив её, они повскакивали со своих мест и, подхватив инструментарий, бросились навстречу. «Снова эти папарацци! – вздохнула она, и уже готова была отмахнуться от них, как от назойливых мух, но, словно о чём-то вспомнив, остановилась, изображая на лице приветливую улыбку.
--Здравствуйте, Ирина Васильевна! – обратились они, приближая к её лицу микрофоны.
--Добрый день, друзья! – ответила она. – Я готова уделить вам несколько минут.
--Спасибо! – с мальчишеским смехом воскликнул какой-то паренёк. – Я представляю радио «Голос народа», и у меня первый вопрос.
--Пожалуйста, я слушаю.
--Только что закончилось заседание правительственной комиссии по вопросам социальной политики, которую вы возглавляете. Какое решение принято по поводу студенческих стипендий?
--Члены нашей комиссии исходили из исторических и общественных закономерностей, -- ответила она, будто и не задумываясь. – Весь цивилизованный мир пришёл к выводу, что стипендии, как и другие выплаты, способны лишь унизить личность, приучая её к даровому хлебу. А наше задание – воспитание здоровой нации, здоровой духом и моральностью. Что может быть для человека слаще, чем хлеб, заработанный собственными руками? Потому стипендии должны быть отменены. Зато студенты получат возможность сами зарабатывать себе на жизнь.
--Простите, но как же быть с теми, кто происходит из малообеспеченных семей? У них и без того едва хватает средств на жизнь. Они не могут дожидаться, когда ребёнок сумеет зарабатывать сам.
--Я ведь сказала, что мы – за здравую нацию, -- произнесла женщина твёрдым, как сталь, голосом, а улыбка на её лице стала напоминать хищный оскал. – Если люди не в состоянии заработать себе на жизнь или обучение, -- разве их можно считать здоровыми?
Пока поражённый журналист приходил в себя, эстафету перехватила крашенная блондинка.
--Прошу прощения, но пенсионеры обеспокоены падением курса национальной валюты. Будет ли проводиться индексация пенсий?
--В данный момент правительство не видит в этом необходимости.
Далее последовало ещё несколько вопросов, на которые были даны простые, словно заблаговременно подготовленные ответы, и вот Ирина Васильевна сделала рукой едва заметный жест. В следующий миг рядом с ней появились, словно ниоткуда, двое крепко сложенных мужчин в дорогих костюмах, мгновенно оттеснили журналистов и провели её к дорогому чёрному автомобилю с тонированными окнами. Словно ящерица, Ирина Васильевна юркнула в угодливо открытую дверь и уселась в удобное кожаное кресло.
--Хорошо выглядите, -- сделал комплимент водитель, уже немолодой, но подтянутый мужчина с военной выправкой.
--Спасибо, Алексей Семёнович, -- улыбнулась она.
--Куда желаете ехать?
--В «Метрополь», -- назвала она самый роскошный ресторан столицы. – А после  – домой.
--Хорошо.
Мгновение – и новенький, сделанный под заказ «Бентли» двинулся с места и плавно покатился по вымытому асфальту.
За стеклом машины открывались виды на жизнь иного мира – мира, из которого эта женщина когда-то весьма удачно вынырнула, будто редкостная рыба, которая была вынуждена в течение длительного времени находиться в одной луже с простыми безпородными карасями. Вдоль тротуаров сновали обыкновенные люди, подавляющее большинство из которых были облачены в одежду никудышнего качества. На их лицах отсутствовали улыбки – следствие зависимости от курса валют и жалких доходов. Все они обездолены своими малыми и большими проблемами, безысходностью и какой-то фатальной обречённостью. Это – нищета, которой Ирина Васильевна страшилась, как огня. На каком-то этапе своей жизни она и сама принадлежала к этой позорной прослойке населения, к этой бессильной биомассе, но постаралась начисто выдавить из памяти какие бы то ни было воспоминания об этом. Как выражается Мастер общества, в члены которого её когда-то торжественно приняли, та биомасса существует лишь для того, чтобы выполнять чёрную работу и верить в «светлое будущее». «Щенячий оптимизм! – подумала она, презрительно ухмыляясь. – Безвольные рабы…»
Едва швейцар услужливо распахнул дверь, перед Ириной вырос молодой администратор.
--Милости просим! -- приветствовал он гостью, слегка поклонившись. – Вас ожидают.
Сегодня он проводил её не к привычному месту, а в отдельную комнатку, где уже дожидался безукоризненно сервированный стол, за которым находился незнакомый мужчина с аристократической внешностью. Заметив её, он как бы невзначай коснулся указательным пальцем к своему правому глазу. Это был тот, о ком ей рассказывали полушёпотом, с превеликим благоговением – Великий Мастер. Она ответила на сей жест, прикоснувшись к своему левому глазу. Это был условный знак – один из тех., которые она была вынуждена усвоить тотчас после вступления в Орден.
--Вы хорошо работаете, -- произнёс он, не тратя времени на такую условность, как приветствие. – Всего за три года вы сумели достичь немалых результатов.
--Благодарю! – застенчиво ответила она, инстинктивно опустив взор.
Какой у него голос! Мягкий, почти гипнотический, он, казалось, проникал в самую её душу.
--А помните, как когда-то некая женщина из забытой деревушки боялась публичности, политики, ответственности?
С этими словами незнакомец едва заметно улыбнулся уголками губ.
Он знает о ней! Это же величайшая честь!
При осознании этого серце Ирины затрепетало; где-то глубоко в душе она вмиг превратилась в обыкновенную деревенскую девушку и стыдливо покраснела.
--Впрочем, сегодня мы встретились не для того, чтобы вспоминать прошлое, -- внезапно голос собеседника стал прохладным и властным. – Вы хорошо проявили себя, за что, надеюсь, получили неплохое вознаграждение. Но почётная лента кавалера, которую вам присвоил Орден, требует от вас выполнения ещё некоторых заданий. К примеру, в течение ближайшего времени произойдут голосования по вопросам, касающимся расширения полномочий председателя Совета национальной безопасности. На вас возлагается задание получить не меньше десятка голосов «против». Можете обещать по пятьдесят тысяч за каждый голос. Далее, на рассмотрение парламента вскоре попадут законопроекты по малому бизнесу. Нам следует сделать всё для того, чтобы максимально усугубить ситуацию в стране, довести её до самого критического уровня. Малый бизнес следует задавить.
От всего услышанного у неё перехватило дыхание.
--Но ведь я – всего лишь маленький человек…
--Вы не маленькая, -- грозно прервал её мужчина. – Вы – человек Ордена! Ордена, которому уже свыше трёх тысяч лет! Ордена, от которого зависит не только бытие каких-то депутатов в Украине, но и самой планеты. Действуйте, и помните, что вы не одиноки. Нас миллионы! Только в ваших правительственных структурах нас более пяти тысяч. Отбросьте всё лишнее, всё, что порождено эмоциями и ложной моралью! Вы – избранная, а сие означает, что вы существуете по законам иной, высшей, сверхчеловеческой морали. Что с того, если станет хуже для сотен тысяч мелких предпринимателей? Они – всего лишь пена от ничтожной общей биомассы. Да, им придётся туго. Да, им станет печально и жутко. Да, многие из них окажутся в весьма плачевном положении. Да, они взвоют от отчаяния. Но это – закон природы, согласно которому выживать может лишь более сильный. Природа не выражает сочувствия к подобным жертвам, она стремится как можно скорее от них избавиться. Перегнивая, их трупы превращаются в удобрение для ростков новой жизни, только и всего. Зато вследствие страданий предпринимателей в стране сформируется ситуация, которая позволит нам совершить следующий шаг…
Эти слова звучали, словно глас самого Господа – масштабно, сильно, с оттенком холодной сверхчеловеческой мудрости. Побеждённая силой этого интеллекта и угнетённая собственным ничтожеством на фоне этого разума, она слушала с таким видом, с каким прах земной мог бы слушать глас самой Вселенной.
Покинув заведение, она остановилась на террасе и, осмотревшись вокруг, улыбнулась весне.
--Да, я – человек, -- горделиво прошептала она. – Да, я не принадлежу к ничтожной биомассе. Да, я сделаю всё возможное для славы Ордена, ибо его слава – это и моя слава.
С этими мыслями лицо Ирины вновь осветила очаровательная улыбка, с которой она уверенно направилась к машине.


А в это самое время за тысячи километров оттуда, в одном из храмов новейшего типа, перед перевёрнутым распятием стоял человек преклонного возраста. О чём-то размышляя, он опирался руками на высокий посох ручной работы и рассматривал силуэт Спасителя. Его борода, похожая на бороды ветхозаветных патриархов, беспорядочно обвисала со старческого, пожелтевшего от времени черепа, прикрытого кипой.
--Ну, зачем, зачем ты пришёл нам мешать? – вздохнул он, осуждающе покачивая буйной взлохмаченной бородой. – Истекло свыше трёх тысяч лет с того времени, как был основан наш Орден. Мы трудились, как пчёлы, строя своё государство, устанавливая по всей земле наши законы. Но вдруг пришёл ты, взбудоражил народ какими-то утопическими идеями о вселенской справедливости, братстве, милосердии. Из-за тебя начались шатания и сомнения, по твоей вине наши силы роздробились, по твоей вине нам пришлось бежать из нашей же страны, по твоей же вине наш народ до сих пор скитается по всему миру. Однако мы всё равно трудимся. Мы приспособились к существованию в разных частях света, мы были вынуждены усовершенствовать Орден, разделить его на несколько десятков других орденов и лож, и всё это делалось ради выживания. Но это отняло много лет и забрало множество жизней.
Ты обещаешь Царствие небесное, но, вместе с тем, ничем не помогаешь его достичь. А мы не только обещаем жизнь в достатке и счастье ещё при жизни, но и содействуем в этом. Ты запрещаешь и осуждаешь множество поступков человеческих, а мы разрешили и даже узаконили грех почти во всех его проявлениях. И, поверь, наша методика более понятна и приемлема людьми, нежели твоя философия, совершенно оторванная от реального бытия. Самое главное заключается в том, что люди, благодаря нашей пропаганде, уже давно не желают ни твоего царствия, ни твоих милостей, ни твоего прощения. Они нуждаются исключительно в материальных благах – здесь и сейчас, и ради их достижения они готовы на всё. Им куда ближе иллюзии материальные – иллюзия успеха, иллюзия власти, иллюзия влиятельности, иллюзия собственной значительности, -- чем иллюзии духовные, которые и в карман не положишь. Таким образом, в мире всё происходит не по-твоему, а по-нашему, и с этим ты уже ничего не поделаешь. Вот только две тысячи лет утрачены попусту. Потому я ещё раз спрашиваю тебя: зачем ты пришёл нам мешать?