Райское я

  Для жены была приготовлена простая версия: едет в командировку во Псков - в среду туда, в пятницу обратно. «Ласточкой».
Правда посередине – между встречей с нужным по работе и возвращением: двухместный люкс в гостинице «Рижская». Для него и Юленьки, которая возвращаясь из Москвы, делает небольшой крюк. Потом вместе в Питер.  Идея (гениальная!) ее, он организует и материально обеспечивает мероприятие.
Рабочих дел во Пскове на пару часов, остальное отдается самой лучшей женщине в мире. Две с нею ночи при идеальном алиби!  Включая погоду – прогноз до конца недели безоблачно сиял.
Юленька, Юля, Юла, Джулиана… В зависимости от ситуации и настроения. Год непрекращающейся влюбленности.  Не все поэты влюблены, но каждый влюбленный – поэт. Немного пошло, пусть. Юля, как я хочу тебя! Спортивная фигура, прозрачно-карие глаза, чувство юмора, никаких претензий. В смысле оставить семью, быть постоянно с ней. Об этом никогда не говорили, только романтика. Как глоток кислорода.  Чем реже встречи, тем слаще! Замечено. Никто ни от кого ничего не должен требовать! Только предлагать.
Также замечено, что Юля на его отношение к жене никак не влияет – они с женой друзья и родители их сына. Были, есть и будут. При этом совершенно не обязательно… Для этого есть и будет Юленька.  Счастье – состояние физическое. Подготовка к счастью – нервно-психическое.
Да, жена не возбуждает.   Собственно, после четырнадцати лет семейного стажа от жен таковое не требуется. Гарем - чрезмерность, но одной женщины человеку недостаточно. Одной, значит постоянной. Такова мужская природа. Таково свойство новизны. Причем, любой. Отсюда нехитрый афоризм «Привычка - первый враг».
В половину седьмого утра (21 августа) Лобанов стоял на платформе Балтийского вокзала. Без пятнадцати сидел в четвертом вагоне затылком к городу. На сорок третьем месте. 43 – его возраст. Сейчас он чувствует себя на двадцать. Улыбчивый, отвратительно вежливый проводник тоже мальчишка. Народу в вагоне мало.
Ровно в шесть пятьдесят пять «Ласточка» полетела в уготованное гнездышко.
До Гатчины, где была первая остановка, Лобанов пил кофе (термос – забота жены) и листал вагонный журнал. Потом смотрел, как мимо несется начавшая желтеть природа. Иногда отвлекаясь на мелькание развешенных в вагоне мониторов: реклама фильмов, косметики и псковских достопримечательностей. Основные – снятый с высоты птичьего (ласточкиного) полета собор и монумент русским богатырям, погрузившим на дно Чудского озера крестоносцев. Говорят, что никакого ледового побоища не было.  Приятно иногда быть пассажиром.
И все время, сквозь комфортные дорожные ощущения, Лобанов представлял, как будет вечером встречать Юлю – букет цветов в руки, еще букет в их номере. Там же шампанское утолять ночную жажду. И столик в ресторане. Себе задание - найти подходящий. Сколько они не виделись? Две недели. У него для Юли сюрприз. Она как-то заметила: «А у тебя брюхо начало расти». Поэтому десять дней бега по утрам, никаких углеводов, а сегодня до вечера только жидкость. Сама по себе любовь не преображает, но дает силы преображать. Тело, естественно. Что такое тело?  До поры, источник и инструмент наслаждения. А потом? Пользуйся, пока есть возможность. Все чушь, скорее бы вечер!
Следующий перерыв – Луга, двадцать минут стоянки. Лобанов решил размяться.  Расхаживая по платформе, наблюдал, как обыкновенные люди садятся в свою унылую электричку – он чувствовал себя «особенным». Так и было: смог соединить приятное, полезное с прекрасным. И никто не страдает.  Страдание (не боль) – корчи от лишней информации. Убираешь лишнее, остается насущное – он едет в командировку. Это так? Так. Мог он во Пскове задержаться? Мог. Должен. Для него это что-то вроде выходных на свое усмотрение, потом будни. После первого сентября особенно. Как там? Лучше пожалеть, что сделал, чем казнить себя, что не стал…
В Луге (и на всей планете тоже) светило яркое, совершенно не питерское солнце. Горячее, как в начале лета - даже без куртки жарко. Лобанову захотелось пить. И он, томящийся от желания двигаться, побежал за водой на вокзальную площадь. Через площадь.
У павильона «24 часа» стояла бабулька. Сухонькая, сморщенная, в беленьком платочке и затертом мужском пиджачке. Такими в кино показывали «матерей», потерявших на войне сына.
Доброе ее личико не предлагало, а безмолвно просило – купить яблоки. Маленькие, вишнево-красные, с пожухлыми листиками, разложенные небольшими порциями в полиэтиленовые пакеты. Пакеты помещались в треснувшем ведерке. Такая вдруг деталь – длинная трещина на старом пластмассовом ведре.
Энергичная, нервная радость Лобанова требовала, чтобы он ею с кем-нибудь поделился. А несчастная бабушка (почему-то показалось, что бабушка несчастна, бедна, одинока и все еще ждет возвращения сыночка) вызывала жалость.
- Сладкие? – спросил он.
- Сладкие, -  улыбнулась она. Голосок детский, без нажима. А глаза на самом деле печальные.
- А почему такие маленькие?
- Сорт такой.
- Райские? – хмыкнул Лобанов.
- Райские, милый человек. Архангельские. Хотите попробовать? Угощайтесь.
- Позже, а то опоздаю. Мне вот этот пакетик.
И дал сто рублей.
- А сдачу?
Но он уже бежал к «Ласточке».
Яблоки – тактичный способ благотворения, к фруктам Лобанов был совершенно равнодушен. Кстати, для Юли можно и арбуз купить. Или виноград. Хорошая мысль.
Когда тронулись, Лобанов понял, что нестерпимо хочет есть, и решил попробовать яблочки.  Действительно, очень сладкие. Но маленькие, одним не наешься. И двумя не наешься. Удивительный вкус.
После яблок голод стих, но захотелось спать – должно быть, сказалась бессонная ночь.  Остаток пути Лобанов блаженно дремал, находясь на грани сна и мягко подрагивающего бодрствования, представляя, как завтра утром они с Юлой будут плавать в гостиничном бассейне. Он ей покажет, как умеет нырять. Не удержался и перед самым прибытием заснул. Когда глубоко спящего человека будят, он становится мрачным. Для восстановления свежести съесть яблоко. И еще одно, чтобы выбросить пакет.
Последний раз во Псков он ездил в прошлом году. Тоже летом. Но теперь у Лобанова возникло ощущение, что в этом городе он не был никогда. И как бывает, когда оказываешься в незнакомом месте, оно показалось жестким. Как новая кровать, к которой еще не привык. Или не разношенная обувь. Дурацкое сравнение. Но чего-то во Пскове не хватало. Не в тот он примчался Псков.
До гостиницы Лобанов решил идти пешком - проложенный маршрут показывал пятьдесят две минуты.
И вот, когда он убрал гаджет в карман и закинул сумку на плечо, началось ненужное и неожиданное. Он вспомнил о жене. Ее о нем заботе: варила кофе, готовила смену белья, спросила:
- Что тебе приготовить к возвращению?
Это вчера вечером. А зимой на день рожденья подарила ему вот эту игрушку с проложенным до «Рижской» кратчайшим путем. Двухместный люкс – для него и Юли. Нормальное использование.
- Что тебе приготовить?
«Усталые, но довольные они вернулись домой…»
А снял бы он люкс жене? Просто так. А цветы когда дарил? Тоже просто так, без повода. Потому что жена. Потому что когда-то и она была «самой лучшей женщиной в мире». Что изменилось? И почему он, устроив себе несколько дней отгула, не посвятил их сыну? Поехать к теще, забрать. Например, завтра. А когда привезет, походить с ним по магазинам, готовясь к школе. Это же так естественно. Он что, сына не любит? Любит. А жену? И жену любит. Тогда почему? Все это: гостиница с ночным шампанским в холодильнике, виноград с арбузом, букеты роз… И ресторан найти, чтобы и нормально поесть, и потанцевать, и людям ненавязчиво себя показать – я и моя… Кто?
От подобного было не отбиться. Чем больше контраргументов, тем сильнее прилипает и въедается. На мосту (справа из-за крепостной стены высится белая глыба собора, на реке резиновая лодка) Лобанов вспомнил, как они втроем гуляли в Тырново: он, жена и сынишка, которому было тогда, кажется, восемь. Или уже девять. Там тоже на горе церковь. И речка блестит. Речка, похожая на ручей.
Жарко. Но не от солнца. От навалившегося чувства вины. В обратном порядке: Юля, Света, Ира. Его параллельная половая жизнь. Половая… Как будто он уборщица со шваброй – мыть и убирать чужую грязь. Но здесь своя, которая грязью до сих пор не казалось, признак здоровья и мужской природы.  «Кобель», сказала бы та старушка.
И лезвие новое взял. Чтобы кожа, была как у дитяти.
За мостом, стилизованная под постоялый двор, кофейня. Столики под навесом, пахнет печеным.
Как идиот худел. «Старался», проверяя результат на весах и дырками ремня. И до вечера не есть, чтобы сразить отсутствием брюха. А они ходили в ресторан? Так, чтобы спокойно посидеть, может быть, потанцевать. Вот я и моя жена. Все честно и открыто. Все, как полагается у людей. Ходили. Потому что пригласили.
А чем они отличаются? Анатомически - ничем. Разница в возрасте три года. Для женщин это не разница. Темперамент? Зависит от него. Жена не возбуждает… Нет у него сил на жену после Юли – по закону подлости, по подлому совпадению жена проявляет желание именно тогда, когда он отдал себя любовнице: «Что-то я сегодня замотался…»
Днем позвонит. У него для жены правило – когда в командировке, звонит только он. И соврет: работы полно, забыл зарядку (не забыл, а оставил на видном месте), номерок с видом во двор, скучно… И обязательное «целую, родная» в конце лживого разговора. А к восьми на вокзал встречать и целовать другую. А она родная?
Жарко, вспотел. И устал.
На его подходе к «Рижской» возле памятника княгине Ольге (безумный скульптор решил   сунуть ей в руки меч – Немезида) в кармане запищало. Звонила Юля. Мгновенно бросило в пламя. Только бы не дрожал голос.
- Ты знаешь, ничего не получается. Если можешь поменять билеты, меняй. Я сегодня должен вернуться домой. Извини, что так получилось. Объясню потом. Извини, но сейчас говорить не могу.
И нажал красную кнопку.
Шея спина,  штаны мокрые от пота.
В гостинице Лобанов отменил двое суток. В номере – степень шикарности уже не имела значения – долго стоял под душем, потом купил билет на сегодняшнюю обратную птицу. Отправление в 20:15. Домой!
Днем рабочая возня, нарочито медлительная, но замаскированная под дотошность. И в офисе, и на месте будущего объекта. Потом снова отель, душ и глоток сока. Есть в таком состоянии не хотелось.
В вагоне смотрел (пятый, двадцатый, двухсотый раз), как над Троицким собором летают голуби, в Печорском монастыре монахи несут хоругви и раскачивают колокола. Люди бороды до пупа отращивают, а я…
Путешествие Лобанова закончилось без четверти полночь. На вокзале купил букет роз и взял такси. В начале первого подъехал к дому.
Тихо, очень изящно и тихо открыл дверь. Вошел и замер, чтобы сердце перестало отдавать в уши. Когда пульсации освободили слух, Лобанов услышал странные звуки. Из спальни. Полное значение их еще не доходило, но уже начинало пробирать холодом в ногах, и сушить губы.
Кулаком по выключателю напустил свет. На вешалке…
Далее начинается «Крейцерова соната». Не угоден Толстой, можно Мопассана. «Орден», как награда за терпение.
Сладкие яблочки только в раю. У нас же, грешных, кислая «китайка».